Текст книги "Само совершенство. Дилогия"
Автор книги: Джудит Макнот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]
Глава 25
Вытащив белье из сушильного барабана, Джулия с чистой одеждой в руках, со все еще мокрыми волосами прошлепала босиком через гостиную в свою комнату, в которой провела бессонную ночь. Часы показывали одиннадцать утра, и, судя по шуму воды, Зак тоже проспал допоздна и сейчас принимал душ.
Морщась от нещадной головной боли, Джулия высушила волосы, тщательно расчесала их, натянула джинсы и свитер, которые надела три дня назад перед отъездом в Амарилло. С того утра, казалось, прошла целая вечность, потому что оно было последним, когда все в ее жизни было нормально и правильно. Сейчас ничего нормального в ее жизни не осталось, и в самой большей степени это относилось к ее восприятию себя самой. Ее взял в заложники сбежавший преступник – и этот факт любую нормальную приличную девушку заставил бы возненавидеть своего похитителя и все, что имеет к нему отношение. Любая другая нормальная девушка двадцати шести лет пользовалась бы любой возможностью, чтобы ставить ему палки в колеса. Она бы стремилась во что бы то ни стало помешать осуществлению его планов, старалась бы вырваться из его тисков, пыталась бы добиться, чтобы его схватили и вернули в тюрьму, где ему самое место! Вот как поступила бы любая хорошая, приличная, богобоязненная девушка!
Но не она – не Джулия Мэтисон, – с глубоким отвращением к собственной персоне подумала Джулия. Нет, она поступила по-другому. Она позволила своему похитителю целовать и ласкать ее и, что еще хуже, – получала от этого удовольствие. Вчера вечером она сама себе лгала, делая вид, что хотела лишь сделать приятное мужчине, которому не повезло в жизни, что она всего лишь проявила по отношению к нему христианское милосердие. Но сейчас, на свежую голову, она увидела все в истинном свете. Если бы Захарий Бенедикт был каким-то старым уродом, она не бросилась бы к нему в объятия, чтобы поцелуями заставить его забыть о своих несчастьях. И не поверила бы она с такой готовностью в его невиновность! Вот горькая правда: она поверила нелепым уверениям Захария Бенедикта в том, что он никого не убивал, лишь потому, что очень хотела ему поверить, и она утешала его лишь потому, что ее банально и пошло влекло к нему. Вместо того чтобы кричать и звать на помощь на стоянке для фур вчера утром, она валялась с ним на снегу и целовалась. И вообще, с чего она решила, что тот дальнобойщик по имени Пит пострадает, если завяжется борьба? Ответ очевиден: потому что только так она могла найти себе оправдание!
В Китоне она всеми способами уклонялась от сексуального контакта с хорошими, порядочными мужчинами, лицемерно приписывая себе высокие нравственные устои, которые якобы переняла у своих приемных родителей. Сейчас, однако, пора посмотреть правде в глаза: она просто никогда не испытывала физического влечения ни к одному из этих хороших, порядочных мужчин, и сейчас Джулия понимала почему: потому что ее могли привлечь только такие, как она сама, отщепенцы вроде Захария Бенедикта. Приличие и респектабельность ее не возбуждали, а вот преступные наклонности и неуемная похоть – безусловно, да!
Горькая правда состояла в том, что если даже она производила впечатление порядочной, достойной гражданки, то в сердце своем оставалась все той же беспризорницей с неизвестной родословной. Будучи Джулией Смит, она не придавала ровным счетом никакого значения общественной морали, и, очевидно, с тех пор, по сути, мало что изменилось. Миссис Боровски, директор Ла-Салльского детского дома, была на сто процентов права.
Джулия с ожесточением рванула спутанную прядь – ехидный голос миссис Боровски звучал в ушах, она словно воочию видела ее лицо, перекошенное от ненависти. Директриса знала, что говорила: «Леопарду не дано вывести пятна со шкуры. Так и ты, Джулия, не в силах измениться. Ты можешь одурачить эту заумную дамочку, психоаналитика, но меня тебе не обмануть. Ты – дурное семя, в точности как в том фильме, который мы смотрели по телевизору… Ничего хорошего из тебя не выйдет, помяни мое слово… Из свиного уха шелковой сумки не сшить, а ты есть то, что ты есть – свиное ухо. Яблоко от яблони недалеко падает, вот ты и водишься с теми, кто тебе под стать, со всякой уличной швалью. Что ты, что они – людское отребье».
Джулия крепко зажмурилась, пытаясь отогнать болезненные воспоминания и сосредоточиться на добром пасторе, который ее удочерил. «Ты хорошая девочка, Джулия, – слышала она его слова. Он часто так говорил, когда она переехала к ним жить. – Чудная, хорошая, любящая маленькая девочка. Ты вырастешь и станешь прекрасной молодой женщиной. Однажды ты выберешь себе хорошего, доброго прихожанина и станешь примерной женой и матерью, такой же замечательной, какая ты сейчас замечательная дочь».
Как жестоко он в ней ошибался!
Терзаемая стыдом и раскаянием, Джулия оперлась ладонями о туалетный столик и, опустив голову, прошептала:
– Ты заблуждался…
Теперь ей открылась ужасная правда: ее попросту не влекло к хорошим, добрым мужчинам из тех, которые регулярно ходят в церковь, даже к таким интересным мужчинам, как Грег Хоули. Нет, ее тянуло к таким, как Захарий Бенедикт, который очаровал ее с того момента, как она увидела его на автостоянке перед рестораном. Омерзительная правда состояла в том, что вчера она хотела лечь с ним в постель, и он это знал. Знал уже тогда. Он сразу распознал в ней птицу своего полета. И в этом, как теперь понимала Джулия, была причина его злости и раздражения в тот момент, когда она остановила его. Он презирал ее за трусость и двуличие. Он знал, что она хочет лечь с ним в постель с того самого момента, как он начал целовать и ласкать ее.
Леопарду не дано вывести свои пятна. Миссис Боровски была права.
Но преподобный Мэтисон, как внезапно припомнилось Джулии, был категорически не согласен именно с этим утверждением. Когда она повторила ему эту поговорку, он слегка встряхнул ее и сказал:
– Животные не могут измениться, но люди могут, Джулия! Вот почему Господь дал нам разум и волю. Если ты хочешь быть хорошей девочкой, все, что от тебя требуется, – это быть ею! Просто реши, что ты хочешь ею стать, и сделай это.
Решай, Джулия…
Джулия медленно подняла лицо и уставилась на свое отражение в зеркале. Она чувствовала, как в ней растет и крепнет решимость. Она еще не совершила ничего, что можно было бы считать непоправимым. Пока не совершила.
И до того как совершит предательство по отношению к себе и тем, кто в нее так верит, предательство, которое уже ничем не искупить, она сделает все, чтобы вырваться из тисков Захария Бенедикта! Сегодня же. Она должна вырваться сегодня, до того как ее слабая воля и нестойкая мораль окончательно разрушатся под влиянием опасного обаяния Захария Бенедикта. Если она останется с ним, то превратится в его сообщницу, настоящую сообщницу, и, когда это произойдет, ей уже не искупить свой грех ни перед обществом, ни перед Богом. С жаром, граничащим с истерикой, Джулия поклялась сбежать от него сегодня же.
Подойдя к окну спальни, она раздвинула шторы и уставилась в окно. Утро было серым, хмурым, мрачным. Небо затянули набухшие снегом тучи, ветер зловеще завывал, раскачивая верхушки сосен, под напором ветра дребезжали оконные рамы. Пока она стояла у окна, восстанавливая в памяти маршрут, по которому они поднялись сюда, на вершину горы, начался снег. Джулия поморщилась. За последние два дня она видела столько снега, что ей хватило на целую жизнь. В двадцати ярдах от окна, за деревянной террасой, окружавшей дом по периметру, на сосне на опушке леса кто-то прибил большой круглый наружный термометр. Он показывал два градуса мороза. Но если принять в расчет ледяной ветер, то эти два градуса превратятся во все двадцать.
Джулия вздрогнула от резкого звука голоса, доносившегося из радиоприемника. Очевидно, ее похититель, тот, кто принес ей столько бед, уже оделся и сейчас сидит в гостиной и ждет очередного выпуска новостей.
Примерно минуту Джулия раздумывала, не забаррикадироваться ли в этой милой теплой комнате до тех пор, пока он наконец не отправится туда, куда намеревался отправиться, но решила, что это вряд ли осуществимо и попросту неразумно. Ей все еще надо было чем-то питаться, и даже если ей удастся заблокировать дверь, то с окном сделать ничего не получится. Более того, чем дольше она будет с ним оставаться, тем меньше у нее шансов убедить полицию и жителей Китона в том, что она не оказывала добровольного содействия осужденному убийце и не делила с ним постель по собственной воле.
С тяжким вздохом Джулия призналась себе в том, что единственный путь к свободе и респектабельности проходил через входную дверь и далее через незнакомые заснеженные горы на «блейзере», если она додумается, как его завести без ключа, или пешком. Если придется уходить на своих двоих, что более вероятно, первое, что требуется обеспечить, – это тепло.
Отвернувшись от окна, Джулия направилась к большому шкафу-купе, надеясь «одолжить» у хозяев немного теплой одежды. И вскоре поиски ее увенчались успехом – в самом дальнем углу она отыскала теплые комбинезоны для катания на горных лыжах. Оба они были небесно-голубого цвета с красно-белой отделкой, но один из них был гораздо меньше второго, и, приложив его к себе, Джулия увидела, что он ей вполне подойдет. Положив комбинезон на место, она продолжила рыться в ящиках комода и через мгновение радостно вскрикнула, вытащив из него комплект теплого нижнего белья.
Джулии пришлось потрудиться, чтобы застегнуть молнию джинсов – белье оказалось довольно толстым, джинсы сидели так туго, что ноги почти не сгибались в коленях. Но она не обращала внимания на неудобство – все ее помыслы были сосредоточены на том, чтобы найти лучший способ усыпить бдительность Захария Бенедикта, чтобы он не пустился за ней в погоню. По этой причине она повременила с облачением в комбинезон. Она сочла, что куда разумнее заставить его подумать, будто она вышла из дома на пару минут глотнуть свежего воздуха.
Придав своему лицу безразлично-вежливое выражение, Джулия потянула за край свитера в надежде прикрыть бедра, чтобы Бенедикт не заметил, что ноги ее похожи на две толстые сосиски и ходит она на них как на ходулях. Надев поверх свитера еще одну шерстяную кофту, она открыла дверь и вышла в гостиную.
Взгляд ее сам собой устремился к дивану у камина, где она ожидала увидеть Зака. Но он оказался совсем в другом месте – у окна. Стоя к ней спиной и глубоко засунув руки в карманы брюк, он смотрел на падающий снег. Оттягивая мгновение, когда ей придется взглянуть ему в лицо, Джулия наблюдала за ним: он поднял руку и рассеянно принялся растирать мышцы на затылке. Предательская память тут же услужливо напомнила ей о том, как умело эти длинные пальцы ласкали ее грудь, какое они дарили ей изысканное наслаждение. Ей пришло в голову, что стоит отдать ему должное за ту сдержанность и то благородство, которые он продемонстрировал вчера вечером. Он был возбужден не меньше ее, как ей помнилось.
Она раздразнила его, а потом безжалостно оттолкнула, оскорбила и унизила. И все же, несмотря на это, Зак даже не попытался прибегнуть к насилию…
Теперь он стоял вполоборота к ней, и Джулия не могла оторвать взгляда от его гордого профиля, подвижного рта, который целовал ее вчера с такой страстью. Мужчина, в котором столько нежности, столько сдержанного достоинства, мужчина, способный контролировать себя даже в порыве страсти после того, как пять лет был лишен женского общества, не может, никак не может быть убийцей…
Джулия мысленно гневно тряхнула себя за плечи. Опять на нее нашла эта дурь! Она сочувствует злодею, романтизирует его просто потому, что он высок, красив, невероятно сексуален, и еще потому, что она – круглая дура, бесхребетное похотливое существо, беспомощное в своем влечении!
– Я прошу прощения, – отрывисто произнесла Джулия, пытаясь перекричать радио.
Зак стремительно обернулся и, прищурившись, окинул взглядом ее наряд.
– Куда это ты собралась?
– Ты говорил, – ответила Джулия, точь-в-точь ему в тон, – что я могу беспрепятственно перемещаться по дому и по прилегающей к дому территории. Я не могу больше сидеть взаперти. Я с ума схожу. Хочу выйти и подышать воздухом.
– Там очень холодно.
Сообразив, что он сейчас ей откажет, Джулия решила апеллировать к его логике.
– Как ты абсолютно верно заметил, – спокойно и рассудительно сказала она, – там холодно, и я умру от переохлаждения, если попытаюсь сбежать. Мне просто надо немного подвигаться и подышать. Все, что я хочу, – это немного погулять по двору и… – Она запнулась, но тут ее осенило, и она продолжила, пытаясь придать своему голосу подобие ребяческого задора: – И слепить снеговика! Пожалуйста, не говори, что не разрешишь мне эту невинную забаву, – взмолилась она. – Я не видела столько снега с тех пор, как маленькой девочкой переехала в Техас.
Ей не удалось произвести на него должного впечатления. Дружелюбия в нем также не прибавилось.
– На здоровье. Но оставайся у меня на глазах.
– Слушаюсь, господин надзиратель! – бросила ему в ответ Джулия, мгновенно разозлившись на него за начальственный тон. – Но могу ли я время от времени все же исчезать из твоего поля зрения – лишь для того, чтобы собрать ветки или еще что-нибудь, что понадобится для создания композиции?
Вместо ответа Зак, приподняв брови, уставился на нее в холодном молчании.
Джулия решила принять его молчание за согласие, хотя и понимала, что ничего подобного он в виду не имел. Она уже решила от него сбежать, и ради осуществления этой главной цели она приготовилась к чему угодно, в том числе к тому, чтобы просить и умолять.
– Я привыкла одаривать своих снеговиков морковными носами, – сообщила ему Джулия и с неожиданно открывшимися талантами к актерским ухищрениям улыбнулась и добавила: – Посмотрю, есть ли в холодильнике морковка.
Холодильник находился рядом с комодом, в котором, как она заметила прошлым вечером, хранились ключи от неизвестных замков. Левой рукой открыв холодильник, Джулия правой неслышно выдвинула ящик и попыталась нащупать ключи, которые видела вчера.
– Морковки не наблюдается, – сообщила она ему, оглянувшись через плечо и наклеив на лицо фальшивую улыбку, после чего быстро заглянула в ящик. Она увидела один из ключей и схватила его, но она знала, что ключ там был не один. И тогда она их увидела – еще три ключа выглядывали из-под разнокалиберных лопаточек и ложек для помешивания. Продолжая делать вид, что рассматривает содержимое холодильника, Джулия умудрилась прихватить еще один ключ, но дрожание в руках и длинные ногти мешали ей прихватить остальные два. Мешало то, что она не могла на них смотреть. И как раз в тот момент, когда ей почти удалось захватить еще один ключ, она услышала, что Бенедикт пошевельнулся, и, когда она подняла голову, заметила, что он идет прямо к ней. Она стремительно выдернула руку из ящика и задвинула его, зажав два ключа в ладони. Голос ее дрожал от нервного напряжения, когда она спросила:
– Ч-чего ты хочешь?
– Что-нибудь перекусить. А что?
– Я просто спросила, только и всего. – Джулия проскользнула мимо него. – Пожалуйста, бери.
Он остановился и проследил за ней взглядом, когда она на негнущихся ногах направилась в кладовку.
– Что с твоими ногами?
У Джулии пересохло во рту.
– Ничего. Я хочу сказать… Я нашла теплое белье в комоде и надела под джинсы, чтобы не замерзнуть на улице.
– Держись рядом с домом, – предупредил Зак. – Не заставляй меня тебя искать.
– Хорошо, – пообещала она, открывая дверь в кладовку, где, как она заметила накануне вечером, хозяева дома хранили лыжные шапки и перчатки. – Как ты думаешь, из чего мне сделать ему глаза и нос? – спросила она в расчете на то, что Зак, устав от ее дурацких расспросов, ослабит бдительность.
– Не знаю, и, если честно, мне до лампочки.
Изобразив наивное воодушевление, она, оглянувшись через плечо, принялась рыться среди обуви.
– Снеговики – очень важные художественные объекты в некоторых культурах, – проинформировала она своего похитителя, неосознанно выбрав для своего сообщения тот же тон, каким обращалась к третьеклассникам. – Ты об этом знал? Прежде чем приступить к такого рода проекту, надо все тщательно обдумать, – добавила она простодушно. – Ты так не считаешь?
Вместо ответа Зак пристально и задумчиво посмотрел на нее, после чего повернулся к ней спиной и пошел на кухню.
Джулия могла бы оставить дальнейшие попытки поддержать разговор, но она только что придумала повод, чтобы чаще исчезать из поля его зрения, и тут же решила найти применение своей находчивости, беззастенчиво выдавая собственные придумки за научные факты.
– Я хочу сказать, что в тех культурах, где фигуры из снега и льда считаются настоящими произведениями искусства, снеговик является чем-то куда более значительным, чем просто три больших снежных кома. Вокруг снеговика создают целый антураж с использованием веток, ягод и камней, – сказала она, натягивая водонепроницаемые лыжные перчатки, которые нашла в кладовой. Оглянувшись через плечо, она распрямилась и, закрыв дверь в кладовку, с лучезарной улыбкой на лице спросила: – Разве тебе это не интересно?
Зак достал нож из выдвижного ящика буфета и открыл шкаф.
– Ужасно интересно, – насмешливо ответил он.
– По твоему тону этого не скажешь, – недовольно заметила Джулия, рассчитывая, что он не выдержит и прогонит ее на улицу. – Я хочу сказать, что простая лепка снеговика таким образом превращается в настоящее творчество. Процесс увлекает настолько, что забываешь обо всем прочем. И, видя конечный результат, вы испытываете не просто удовлетворение, а нечто вроде эйфории. Подумай, сколько радостных переживаний ты мог бы испытать, когда сцена со снеговиком…
Зак хлопнул дверцей шкафа так, что Джулия вздрогнула, и взгляд ее невольно скользнул в сторону, на нож, зажатый у него в руке.
– Джулия, – предупредил он, – заткнись уже, черт возьми!
Внезапная смена его настроения сама по себе была весомым аргументом в пользу того, чтобы держаться настороже. Джулия давно догадывалась о том, что Захарий Бенедикт был противником опасным и непредсказуемым, но с зажатым в руке ножом он был очень похож на безжалостного убийцу, каким считал его весь мир…
Зак увидел, как кровь отхлынула от лица Джулии, увидел, как она смотрит на нож, и понял, о чем она думает. И тогда злость его превратилась в ярость.
– Все верно, – насмешливо протянул он. – Я же осужденный убийца.
– Н-но ты сказал, что не убивал, – напомнила ему Джулия, безуспешно пытаясь придать голосу убежденность, которой не испытывала.
– Я так сказал, – зловещим шепотом, от которого по спине ее побежали мурашки, согласился Зак. – Но ведь ты сама знаешь лучше. Не так ли, Джулия?
Джулия судорожно сглотнула и попятилась к двери.
– Можно, я выйду на улицу? – Не дожидаясь от него ответа, она нащупала дверь и, открыв ее, выскочила наружу.
Оставшись один, Зак попытался успокоиться и выбросить из памяти выражение панического ужаса на лице Джулии. Он говорил себе, что для него не имеет значения то, что она думает, или то, как она выглядит. И его совершенно не трогает то очаровательное простодушие, с каким она болтает всякую чепуху о снеговиках. Он говорил себе, что ему плевать на то, что рядом с ней, такой праведной и чистой, он чувствовал себя погрязшим в пороках подонком.
Через несколько минут начался выпуск новостей, и настроение у Зака заметно изменилось к лучшему. По словам комментатора, состояние Сандини не улучшилось, но оно и не ухудшилось. Сандини держался. Зак менял радиостанции, пока не нашел ту, которая передавала только новости и никакой музыки. Он уже направился в гостиную, когда по радио сообщили, что человек, который, по мнению канадских властей и является Захарием Бенедиктом, пересек границу между США и Канадой в районе Винсдора на арендованном черном седане.
Глава 26
– Проклятие, – тихо сказала Джулия, осторожно выбравшись из «блейзера», который все еще стоял позади дома, невидимый из окон гостиной. За те пятнадцать лет, которые прошли с первого и, увы, последнего урока, на котором ей показали, как завести автомобиль без ключа, закоротив провода, схема электропроводки в автомобилях изменилась. Или, возможно, она оказалась не слишком способной ученицей. Потому что у нее не было ни малейшего представления о том, какие именно два провода из целого клубка, извлеченного ею из-под приборной доски, следует закоротить.
Дрожа как в ознобе, Джулия наклонилась и сгребла с земли хворост, который успела собрать до того, как предприняла очередную попытку угона автомобиля, и навстречу ветру, метавшему снег ей в лицо, побежала назад, под окна гостиной. Джулия находилась вне дома около пятнадцати минут, и все это время Зак не отходил от окна, наблюдая за ней. Лицо его словно было высечено из камня.
Под предлогом сбора необходимого «реквизита» Джулия могла периодически исчезать из его поля зрения, но отсутствовать слишком долго боялась – это могло вызвать совсем ненужные подозрения. Она уже успела совершить три ходки к «блейзеру», и с каждым разом они становились все более длительными, и всякий раз она возвращалась с охапкой сучьев после очередной безуспешной попытки завести автомобиль. Джулия рассчитывала на то, что Зак вскоре решит, что у нее действительно хватит ума на то, чтобы весь день лепить снеговика на морозе, и не будет торчать у окна, как каменный часовой. Но ее надеждам не суждено было сбыться.
Джулия натянула на уши найденную в кладовке лыжную вязаную шапочку и, энергично потерев щеки, принялась скатывать нижний ком для снеговика, напряженно размышляя над тем, что же ей делать дальше. Она не смогла завести «блейзер», а значит, вариант побега на машине отпадал, но для того, чтобы решиться бежать пешком в такую жуткую погоду, нужно быть самоубийцей. Даже если ей все же невероятно повезет и она доберется до трассы, то скорее всего все равно замерзнет до того, как дождется какой-нибудь попутки. А вероятность того, что ей удастся узнать, куда Зак спрятал ключи от «блейзера», равнялась нулю.
– Не может быть, чтобы не существовало способа отсюда вырваться! – сказала Джулия вслух, подкатывая снежный ком ближе к тому месту, где она складировала сучья. Позади дома имелся гараж с амбарным замком на двери. Захарий Бенедикт сообщил ей, что гараж используется как склад и поэтому «блейзер» там не поместится. Возможно, он ее обманул. Возможно, он сам точно не знал, что находится в гараже. Один из ключей в ее кармане походил на ключ к замку амбарного типа, и единственный амбарный замок, который она до сих пор здесь видела, висел как раз на двери гаража. Возможность того, что хозяин дома мог оставить в гараже машину, не вызывала у Джулии воодушевления. Даже если ей удастся найти ключ от хозяйской машины и завести ее, вывести ее из гаража она все равно не сможет – «блейзер» загораживал проезд.
И потому у нее оставалась единственная возможность выбраться отсюда. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о том, что хранится в гараже. Конечно, лыжи.
В кладовой при спальне были лыжные ботинки, но лыж в доме Джулия не нашла. А это могло значить только одно – они в гараже.
Джулия никогда в жизни не стояла на лыжах.
Но она была готова попробовать. Она видела, как это делается. По телевизору и в кино. И со стороны ничего трудного в катании на лыжах не было. Но на практике все может оказаться не так просто. Впрочем, даже дети катаются на лыжах. Значит, сможет и она.
Захарий Бенедикт скорее всего умеет кататься на лыжах, вдруг подумала Джулия. Страх накатил с новой силой. Она видела, как он ехал на лыжах в одном фильме – триллере, действие которого происходило в Швейцарских Альпах. В том фильме он производил впечатление очень умелого лыжника, хотя вполне возможно, что за него работал каскадер.
Сопя от натуги и толкая тяжелый ком, к которому налипало все больше и больше снега, Джулия подкатила его к тому месту, где собиралась установить снеговик. На первый ком у нее ушло минут десять, не больше. Одна третья часть снеговика была закончена, и Джулия стала втыкать в снег сучья, строя вокруг снежного кома ограду, делая вид, что действует по заранее продуманному плану. Соорудив полукруг, Джулия выпрямилась и замерла в созерцательной позе, задумчиво оглядывая свое творение. Искоса она взглянула на окна и увидела, что Зак по-прежнему стоит на своем месте, словно каменное изваяние.
Пришло время, решила она, дрожа от волнения, для набега на этот запертый гараж.
Неуклюжими от нервного напряжения и холода руками в непромокаемых перчатках она попыталась сунуть первый найденный ею ключ в замок. Безуспешно. Затаив дыхание, она просунула в замочную скважину второй ключ, и замок в ее руке открылся. Оглянувшись через плечо на заднюю дверь дома, дабы убедиться, что Захарий не выйдет внезапно во двор, Джулия переступила через сугроб и вошла в гараж, закрыв за собой дверь.
Внутри было темно, как в могиле, но после того как она споткнулась о лопату и ударилась о какой-то неизвестный объект с огромными колесами, Джулия наконец отыскала выключатель на стене и щелкнула тумблером. С потолка полился свет, такой яркий, что Джулия на мгновение ослепла. Поморгав, она дождалась, когда зрение восстановится, и осмотрелась. Сердце ее забилось с утроенной силой то ли от радости, то ли от тревоги. Лыжи. На стеллажах вдоль дальней стены лежали лыжи и лыжные палки. Несколько пар. Слева от нее стоял большой трактор, оборудованный хитроумным устройством для разбрасывания снега. Джулия попыталась представить себя сидящей в кабине трактора, пропахивающей дорогу в предательских сугробах, и отказалась от этой мысли как от нежизнеспособной. Даже если ей хватит хладнокровия и сноровки, чтобы столкнуть с дороги «блейзер» и съехать на тракторе с горы, то шум мотора наверняка привлечет внимание того, кто находится в доме. Более того, трактор ехал бы настолько медленно, что Бенедикту не составило бы большого труда догнать ее. Для этого ему даже не пришлось бы бежать.
Вторая половина гаража была заполнена оборудованием для трактора, шинами для проезда по снегу, ящиками и еще каким-то оборудованием, прикрытым большим куском черного брезента.
Итак, лыжи. Она попытается съехать с горы на лыжах, и если не умрет от переохлаждения, то, вероятно, сломает себе шею. Или ей придется отложить побег до завтра или до послезавтра, когда ветер уляжется и мороз спадет, потому что ветер набирал силу и начиналась настоящая пурга. Больше из любопытства, чем в надежде увидеть что-то для себя полезное, Джулия приподняла край брезента и заглянула под него, а затем с криком радостного удивления рывком откинула брезент.
Под брезентом скрывались два сияющих темно-синих снегохода со шлемами на сиденьях.
Сжимая второй ключ дрожащими пальцами, Джулия сунула его в замок зажигания ближайшего к ней снегохода. Ключ легко скользнул в отверстие и повернулся. Ключ подошел! У нее получилось! Голова закружилась от эйфории, и, тщательно прикрыв за собой дверь, Джулия выбежала из гаража. Погода, которая всего лишь пару минут назад казалась серьезным препятствием в осуществлении ее плана, теперь воспринималась всего лишь как досадная, но мелкая помеха. Через полчаса, а то и раньше, как только она переоденется в теплый комбинезон и выскользнет из дома, она будет уже на пути к свободе. Она никогда прежде не пользовалась снегоходом, но у нее не было и тени сомнения в том, что она справится с этим транспортным средством, и куда лучше, чем с лыжами и палками.
Решив не отступать от придуманной стратегии – до сих пор все шло гладко, – Джулия задержалась, чтобы набрать еще немного сосновых веток, затем отправилась к снеговику и свалила ветки возле него, словно все это время только тем и занималась, что собирала хворост. Захарий Бенедикт все еще стоял у окна, наблюдая за ней, и Джулия заставила себя задумчиво оглядеться, делая вид, что ищет во дворе что-то, что может использовать для своего «культурного проекта». В это время она лихорадочно продумывала детали следующего этапа предстоящей операции. Все, что ей осталось сделать, – это переодеться, надеть сухие перчатки и забрать ключ от второго снегохода, чтобы Зак не смог погнаться за ней, когда обнаружит пропажу.
Она была готова пуститься в бега. Ни снег, ни ветер, ни сбежавший преступник с пистолетом не могли ее теперь остановить.
Из дома Зак наблюдал за тем, как она, натянув шапку на уши, удалилась, чтобы поискать то, что ей требовалось для создания какой-то там «сцены». Злость, которую он испытывал раньше, прошла. Во многом этому способствовала полученная из новостей обнадеживающая информация о состоянии Сандини. И еще, правда, в меньшей степени, поднятию его настроения способствовала сама Джулия. Ему было забавно наблюдать за тем, как она сражается с огромным снежным комом, как, пыхтя, толкает его, хотя в этих джинсах, которые, похоже, едва налезли на нее, ей было трудно даже сгибать колени. Он невольно улыбался, глядя, как она справляется с почти непосильной для нее задачей.
Когда снежный ком стал достаточно большим, Джулия перестала толкать его руками и предприняла новую тактику. Развернувшись к снежному шару спиной, она уперлась в него лопатками и стала помогать себе ногами. Зака так и подмывало выйти на улицу и помочь ей, но он не сомневался, что его предложение будет с гневом отвергнуто, а он не хотел лишать себя удовольствия наблюдать за ней со своей столь выигрышной позиции, дающей хороший обзор. До этого момента он и не подозревал, какое удовольствие можно получить, наблюдая за тем, как женщина лепит снеговика. С другой стороны, он никогда не встречал взрослую женщину, которая стала бы заниматься столь прозаично-невинным и столь полезным для здоровья делом, как ваяние из снега.
Джулия непостижима, думал Зак, ожидая, пока она вновь появится перед домом. Умная и безыскусная, сострадательная и яростная, страстная и пугливая – она соткана из противоречий, и это делало ее интригующе обаятельной. Но если бы его попросили назвать то единственное, что сильнее всего интригует его в Джулии Мэтисон, он бы назвал ее поразительно крепкое нравственное здоровье. Вначале он решил, что эта окружающая ее аура чистоты и невинности существует лишь в его воображении, но вчера вечером он обнаружил, что она фактически не умеет целоваться! Он невольно задался вопросом о том, живут ли вообще в Китоне, штат Техас, нормальные мужчины или там водятся одни недоноски. И в первую очередь это касалось ее так называемого жениха. Каким же остолопом надо быть, чтобы его невеста даже не имела понятия о том, что существует прелюдия к примитивному половому акту? Она подпрыгнула словно подстреленный кролик, когда Зак прикоснулся к ее груди. Если бы дело происходило несколько десятков лет назад, то он бы подумал, что она никогда не знала мужчины.
