Текст книги "Грехи. Книга 2"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 3

Было десять утра, когдадва такси свернули на авеню Фредерик-Ле-Плей и остановилисьу обочины. Из первой машины вышликостюмерша ивысокий мужчина-парикмахер и застыли в ожиданиибагажа; водитель достал три чемодана.Элен и Жак вылезлииз второй. Пока Жак расплачивался с водителем, Эленне отрывала взгляда от Эйфелевой башни. Возвышаясьнад парком с его ровно постриженными лужайками и извилистымитропинками, она тянулась к ясному зимнему небу.Элен поежилась: ей стало страшно. Не надо былосоглашаться на такой рискованный шаг.Конечно, идеявыглядела весьма заманчиво, к тому же предложение исходило отсамой ОдильЖоли.

– Есть один отличный фотограф, который делает разворот для «Пари Вог», – сказалаей как-то кутюрье. – Отобрав из моей летней коллекции семь нарядов, он увидел тебя на подиуме и настаивает на том, чтобы моделью стала именно ты.

Элен была польщена и взволнована. Это магическое слово «Вог»! И потом, она свято хранила в памяти пророческие слова мадам Дюпре. А вдруг это еще один шаг на пути к осуществлению ее мечты? Не последнюю роль сыграл и сам фотохудожник.

Жак Рено снискал себе репутацию бедового фотографа: девизом его было бесстрашие. Он размещал своих моделей в самых немыслимых местах: на утесах, подъемных кранах, у края пропасти. Как-то зимним утром он расставил манекенщиц на парапетах и горгульях собора Парижской Богоматери. Фотографии получились фантастические. Жак Рено добился желаемого. Лица моделей побелели от страха, как будто за ними гнался сам Квазимодо. Их страх был совершенно неподдельным – они и в самом деле обмирали от ужаса.

Проблема заключалась только в одном: Жак привел манекенщиц в собор, залез с ними на северную башню и раздел их до трусов и бюстгальтеров, в результате чего разразился общественный скандал. Пленка была конфискована, а Жака отдали под суд. Процесс был долгим, но через шесть месяцев суд вынес оправдательный приговор. За одну ночь Рено стал знаменитостью и мучеником от искусства. Он произвел такую сенсацию, что Конде Наст немедленно предложил ему очень выгодный контракт. Жак подписал его и с тех пор стал сотрудничать с «Вог».

Элен сразу же согласилась работать с Жаком. Конечно, она прекрасно знала его «торговую марку» – риск, – но полагала, что все это просто раздуто прессой.

Сейчас же при виде черных чугунных перекладин у самого берега Сены ей стало дурно. Кроме всего прочего, на улице было очень холодно, а там, наверху, на второй площадке Эйфелевой башни, ветер, должно быть, вообще продувает до костей. Она украдкой взглянула на Жака – он не сводил с нее глаз.

«Не думай о высоте, – уговаривала она себя, стиснув зубы. – Не надо думать об опасности. Думай о чем-нибудь приятном». Она грустно улыбнулась, не в состоянии вспомнить ничего более-менее радостного, что бы взбодрило ее. Граф? Даже смешно!

Сразу же после ее возвращения граф приехал в Париж. Он рвал и метал, оттого что она отсутствовала больше недели. В ее болезнь он бы не поверил, про аборт ей говорить не хотелось. В общем, в нарушение всех обещаний, данных доктору Розену, она покорно отдалась графу. Ей пришлось основательно выпить, чтобы заглушить боль, от которой внутри все разрывалось.

Она вспомнила, как тихо выбралась из постели и ушла в ванную, дождавшись, когда граф уснул. Она долго и тщательно мылась. Граф даже не заметил ее страданий. Только утром, увидев окровавленные простыни, он бесцеремонно растолкал любовницу.

– Почему ты не сказала мне, что у тебя месячные? – взорвался он. – Знаешь ведь, что я ненавижу заниматься любовью с женщиной, у которой идет кровь! Чтобы этого больше не повторялось!

– Итак, сначала мы сделаем несколько снимков на фоне башни, – проговорил Жак. Сунув руки в карманы и подняв плечи, он сосредоточенно оглядел окрестности. – Вот дерьмо! Трава совсем пожухла. Как всегда, тысяча проблем, когда начинаешь снимать летнюю коллекцию зимой. Всего не предусмотришь. – Нетерпеливым жестом он подозвал к себе костюмершу и парикмахера. – Тащите вещи в фонтан. Те подхватили чемоданы и двинулись к фонтану, расположенному между Эйфелевой башней и Кер д'Оннер. Сейчас он был сухим. Едва они забрались в фонтан, как Жак повеселел.

– Отлично! Первые снимки мы сделаем у фонтана на фоне башни, а все остальные – на второй площадке.

Посмотрев на башню, Элен в ужасе закрыла глаза. Вторая площадка была расположена на головокружительной высоте: сто пятнадцать метров над землей.

Через полчаса они уже были на месте. Элен переоделась в светлое вечернее платье, элегантно обтягивающее грудь и переходящее в пышную юбку. Гример ловко припудрил ей лицо, аккуратно промокнул влагу под глазами. Дул сильный ветер. Он трепал ее прическу, больно хлестал по спине, вышибал слезы из глаз. Макияж! Элен сощурилась, пытаясь сдержать слезы.

Поодаль вертелся Жак – через видоискатель фотоаппарата искал подходящий ракурс. Он что-то все время крутил, настраивал. Не дожидаясь его приказаний, костюмерша и парикмахер отошли в сторону. Жак махнул рукой.

– Так стоять! – громко скомандовал он, перекрикивая шум ветра. Элен замерла. Внезапно на лице Жака появилась довольная улыбка. – Потрясающе! Солнце как раз у тебя за спиной, платье просвечивает, и я хорошо вижу твой силуэт. Великолепная фигура! Прекрасно!

– Быстрее, Жак! – закричала Элен, растирая себя руками, чтобы согреться. – У меня зуб на зуб не попадает, я сейчас умру от холода!

Жак стал отступать назад, сосредоточенно закусив губу. Элен быстро закружилась в каком-то ведомом ей одной танце. Жак поймал ритм ее танца, придвинулся ближе, снова отступил и принялся кружить вокруг нее, все время, щелкая затвором.

Через какое-то время Жак перестал снимать и в упор посмотрел на Элен.

– Сдвинься на край площадки, дорогая, но будь осторожна, а то нам придется соскребать тебя с Марсова поля.

Элен стиснула зубы. Наступил момент для знаменитых трюков Жака Рено. Теперь она хорошо понимала, что испытывали девушки, стоя у горгулий собора Парижской Богоматери.

Какое-то время она не могла сдвинуться с места, затем медленно повернулась и стала тихонько двигаться к краю площадки. «Будь внимательна, – говорила она себе, – не забывай, что там нет перил. Чуть что, и…»

Добравшись до перекладины, она ухватилась за чугунную стойку и закрыла глаза, страшась взглянуть вниз. От земли ее отделяла бездна в сорок этажей.

– Давай двигай, мы не в церкви! – услышала она охрипший голос Жака. – Ради Бога, развернись и открой глаза!

Элен медленно открыла глаза, затем неуклюже развернулась и посмотрела на Жака. Низко согнувшись, он изучал ее через камеру. Внезапно на его лице появилась улыбка.

– Совсем неплохо, а? – закричал он.

– Тебе, может, и неплохо, подонок! – прокричала она в ответ испуганным голосом. – Сам-то в полной безопасности!

– А ну-ка улыбнись! – Элен обнажила зубы.

– Молодец, девочка. А сейчас сдвинься вправо.

Элен глубоко вздохнула, оторвала одну руку от стойки и сдвинулась назад, так что ее пятки свесились вниз и только носки туфель упирались в утыканную заклепками площадку. Ухватившись свободной рукой за подол, она приподняла его вверх – ни дать ни взять блестящее крыло бабочки! Тонкая ткань надулась, словно парус. Элен крепче ухватилась за стойку. Казалось, ветер набрал силу, и теперь от любого его порыва она могла легко свалиться в небытие.

– Смотри вниз на Париж! – закричал Жак. – Наклонись чуть вперед!

Элен еще сильнее побледнела. Буквально парализованная страхом, она крепче схватилась за стойку, сдвинула тело на расстояние вытянутой руки и медленно наклонила голову. Внизу простирался город – бесконечное море камня, разделенного серой, извивающейся, словно змея, Сеной. Она усилием воли придала своему лицу бесстрашное, почти радостное выражение, как будто висеть на железных конструкциях башни было для нее любимейшим в жизни занятием.

Наконец на лице Жака появилась широкая улыбка.

– Прекрасно! – закричал он. – Закончили!

Он подошел ближе и протянул ей руку. Она нетвердой походкой двинулась к нему. Через несколько шагов он дотянулся до нее, схватил за руки, и она упала в его объятия. Не в силах сдержаться, Элен разрыдалась у него на груди.

– Эй, все хорошо, – ласково шептал он ей на ухо. – Все уже кончилось.

Элен слабо кивнула, и Жак отстранился, давая возможность костюмерше накинуть ей на плечи шиншилловое манто. Элен зазнобило. Надо же – еще минуту назад она совсем не чувствовала холода!

– Почему ты не сказала мне, что боишься высоты? – упрекнул ее Жак.

Элен молча посмотрела на него, и ее взгляд стал непроницаемым. Как могла она рассказать совершенно незнакомому человеку о своей мечте?! О том, что для нее это был еще один, совершенно необходимый шаг вперед?

– Я бы хотел задействовать тебя снова, – сказал Жак, когда они уже спускались на лифте.

– Интересно, как? – спросила Элен, слабо улыбнувшись. – Я буду стоять на крыле летящего самолета?

Жак расхохотался:

– Не заражай меня идеями, о которых сама же потом пожалеешь.

– Отнюдь, – отозвалась Элен. – Просто я больше не собираюсь выполнять фигуры высшего пилотажа.

Пока они ждали такси на авеню Гюстава Эйфеля, Жак излагал ей свой замысел относительно следующей серии фотографий. Элен внимательно слушала, и потому он весь сиял в порыве вдохновения.

– Я хочу изложить историю убийства. Преступление, вызванное страстью. Получится фотографическое эссе из пяти или шести сцен. В первой сцене женщина лежит в постели со своим любовником. Во второй – приходит муж, и они ссорятся. Она стреляет. Потом он лежит в луже крови, а она стоит и смотрит, держа в руках все еще дымящийся пистолет. И в последней сцене я опять верну ее в объятия любовника.

Элен не могла удержаться от смеха: идея казалась ей надуманной и абсурдной.

– И эти фотографии ты собираешься разместить в модных журналах? – спросила она, недоверчиво хмыкнув.

Жак посмотрел на нее таким потухшим взглядом, что она вмиг осеклась.

– Конечно, – ответил он задумчиво. – Это будет настоящая сенсация. Хочешь еще раз поработать моделью?

– Только при одном условии, – отозвалась Элен, немного поразмыслив.

– Ну?

– Пусть это преступление свершится на твердой земле.

– Слово даю. – Жак немного помолчал. – Но и ты пообещай мне… – Он умолк. – Тебе известно, что я в штате «Вог»?

Элен кивнула.

– Эту серию фотографий я буду делать для «Л'Офисьель». Иногда я работаю по совместительству, действуя на свой страх и риск. «Вог» закрывает на это глаза, так как мои фотографии появляются анонимно. Конечно, знатоков не обманешь, но… В общем, прошу тебя не афишировать, кто автор фотографий.

– Не волнуйся, – тотчас посерьезнела Элен. – От меня ни одна живая душа ничего не узнает.

Прошла уже неделя после съемок. Она, как обычно, без четверти шесть вернулась с работы, положила сумочку на телефонный столик и начала стягивать перчатки. Резкий телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Протянув руку, она сняла трубку.

– Элен? – раздался в трубке голос Жака.

– Жак? Какая неожиданность!

– Слушай, я хочу тебе сообщить, что уже проявил пленки и сделал контрольки. Получилось великолепно – ты очень фотогенична. Хочешь, я заскочу к тебе, и сама все увидишь?

– Сейчас?

– Ну да!

– Очень рада твоему звонку, Жак, но, к сожалению, сегодня очень занята.

Так оно и было. Находясь в Париже, граф собирался провести с ней ночь. При одной мысли об этом ей становилось плохо. Опять полночи не спать!

– Господи, – разочарованно проговорил Жак, – конечно же, ты еще успеешь их посмотреть. Кстати, чтобы не забыть, – сказал он, смирившись, – как ты отнесешься к тому, что мы в субботу начнем сниматься для «Л'Офисьель»?

– Так скоро?

– А почему бы и нет? Не забывай, пройдут месяцы, прежде чем журнал появится на прилавках. Чем скорее начнем, тем скорее ты станешь звездой.

– Ладно, договорились. Я позвоню тебе в пятницу.

– Отлично. Заодно все и обсудим. Пока.

Элен повесила трубку. Внезапно взгляд ее упал на корреспонденцию у вазы. Она сразу узнала конверт: письмо пришло из агентства Карла Хеберле. Сердце ее оборвалось. Неужели Хеберле нашел Шмидта и того бледнолицего?!

Надорвав конверт, она вынула письмо и пробежала по строчкам глазами. Радость ее вмиг испарилась. В письме содержался отчет о проделанной работе, вернее о том, что так ничего и не сделано.

Разозлившись, Элен скомкала письмо и бросила его в мусорную корзину. В чем дело? Может, Хеберле так и не понял, что у нее серьезные намерения? Ладно, она ему напомнит.

Элен прошла в гостиную, села за стол и, окунув перо в чернильницу, быстро начертала:

Уважаемый герр Хеберле!

Я получила Ваше письмо. Мне казалось, я дала Вам ясно понять, что не пожалею времени и денег на то, чтобы найти преступников. И не успокоюсь до тех пор, пока Вы их не найдете. Пожалуйста, продолжайте поиски и сообщайте мне о проделанной работе.

Искренне Ваша, Элен Жано.

Элен перечитала письмо, написала на конверте адрес и, наклеив марку, позвала горничную:

– Марта, пожалуйста, отправь немедленно. – Поднявшись наверх, она приняла ванну и, облачившись в розовый пеньюар, вновь спустилась в гостиную. Надо было подготовиться к приходу графа: очень уж он был привередливым – яйца следует варить три минуты и ни секундой больше; температура воды в ванне должна быть сорок один градус; стаканы – без единого пятнышка.

Наконец все приготовлено: на столике для коктейлей портсигар и пепельница, мягкий свет, тихая музыка, охлажденное шампанское.

В дверь позвонили. Странно, граф никогда не звонил. У него был свой ключ, но может, он его забыл? Элен услышала, как Марта направилась к двери, и поспешила ее опередить.

– Марта, я сама!

– Да, мадемуазель. – Служанка удалилась.

Выйдя в холл, Элен машинально коснулась прически и поправила декольте так, чтобы было видно груди, а затем открыла дверь.

На пороге стоял Юбер де Леже. Ни слова не говоря, он шагнул в холл и с шумом захлопнул дверь.

Элен посмотрела ему прямо в глаза, зрачки ее сузились. Она поняла, что юноша пьян, прежде чем он дыхнул на нее. Элен преградила ему путь.

– Юбер, ты выбрал неудачное время для визита. – Громко расхохотавшись, молодой де Леже оттолкнул ее.

– Пришел засвидетельствовать свое почтение, – сказал он хриплым голосом. – К тому же этот дом принадлежит моей семье.

– Он принадлежит твоему отцу, – ледяным тоном поправила его Элен.

Юбер направился в гостиную.

– Кстати, об отце: где он? Наверное, уже спать завалился?

– Юбер, я запрещаю тебе говорить об отце в таком тоне! – Юноша снова рассмеялся:

– Ну конечно, как же я забыл! Может, еще прочтешь мне лекцию о правилах хорошего тона? Ах! В гостиной так чисто и уютно! Вот здесь мы и поболтаем. – Потирая руки, он подошел к буфету и налил себе немного арманьяка, затем, вынув из ведерка с шампанским кусочек льда, бросил его в стакан. – Арманьяк прекрасно пьется со льдом, – сказал он. – Студент один посоветовал. Ты знаешь, что в доме полно арманьяка?

– Нет.

Закинув голову, Юбер залпом осушил стакан. Презрительно поморщившись, он снова оглядел гостиную.

– Очень уютно, – констатировал он. – Огонь в камине… тихая музыка… шампанское… – Он вытащил из ведерка бутылку. – «Дом Периньон». Красота!

Юбер жадными глазами впился в Элен. Ощутив на себе его похотливый взгляд, она только плотнее запахнула пеньюар.

– Допивай и убирайся отсюда, – сказала она. – Твой отец будет здесь с минуты на минуту.

– Значит, не хочешь поболтать со мной? – усмехнулся он.

– Нет, не хочу.

Не на шутку встревожившись, Элен подошла к окну и раздвинула шторы. Надо что-то придумать, чтобы отделаться от нахала, прежде чем приедет граф.

Тем временем сзади к ней подскочил Юбер и, схватив ее за руку, выпалил:

– Я хочу тебя!

Развернув Элен, он прижал ее к себе.

– Не трогай меня! – закричала она, сопротивляясь. Глаза ее гневно вспыхнули.

Незваный гость выпустил ее руку и отступил назад.

– Какая скромница, – произнес он с издевкой. – Можешь успокоиться, я не охотник до подержанных вещей.

Он налил себе еще и залпом осушил стакан. Элен не сводила с него презрительного взгляда.

– Так уж и быть, не буду к тебе приставать, – бросил Юбер со злостью. – Сейчас уйду.

Элен с облегчением вздохнула и проводила его до двери. Уже на пороге Юбер обернулся.

– Запомни, это я тебя отвергаю, – многозначительно проговорил он. – Ты будешь единственной в городе отвергнутой шлюхой.

Почувствовав, что заливается краской, Элен отвернулась.

Открыв дверь, молодой де Леже сразу же отступил. На пороге с ключом в руке стоял граф. Сын улыбнулся, как ни в чем не бывало:

– Не беспокойся, отец, я ее не трогал. – Пожав плечами, он посмотрел на Элен. – Удивительно, французы с такой легкостью обманывают своих жен, но требуют, чтобы их шлюхи хранили им верность. – И, отстранив графа, быстро спустился по лестнице.

– Тебе не стоило впускать его, – войдя, обронил граф.

– Я и не собиралась, – ответила она, ломая руки от волнения. – В дверь позвонили, я подумала, что это ты. Когда я открыла, он, оттолкнув меня, ворвался в дом.

– Ладно, – отозвался любовник.

Вслед за Элен он прошел в гостиную, снял пальто и небрежно бросил его на спинку кресла.

– Садись, – попросил он, задумчиво опустив взгляд. – Нам надо поговорить.

– Жаль, что ты не веришь мне, Филипп. Так оно все и было. Правда.

– Я хочу поговорить с тобой совсем о другом. Садись.

Элен удивил его резкий тон. Сев, она сложила на коленях руки и выжидательно посмотрела на него. Конечно, в Париже у него масса дел, но он никогда не взваливал свои проблемы на ее плечи.

– Я никогда не донимал тебя подозрениями, не правда ли? – сказал граф, медленно вышагивая по комнате:

– Да, – осторожно ответила Элен.

Граф запустил руку в карман и вытащил оттуда горсть драгоценностей. Тех самых, что она продала Хеопсу. Де Леже небрежно бросил их на буфет.

– Тогда как ты объяснишь вот это? – спросил он. Элен внезапно побледнела. Она неотрывно смотрела на изобличающие ее бриллианты. «Этот тощий Хеопс обманул меня!» – со злостью подумала она. Все это время он продавал ее драгоценности крупным дилерам, а не заезжим туристам, как обещал. А те, видимо, наводили справки об их происхождении. Должно быть, именно они и вышли на графа.

– Я выкупил их, но мне хотелось бы знать… почему? – Элен отвела взгляд от драгоценностей и посмотрела на графа.

– Мне нужны были деньги, – ответила она.

– Для чего?

– Это долгая история, Филипп, – вздохнула она.

– Расскажи мне. У нас впереди вся ночь.

Какое-то время Элен, задумавшись, молчала, потом посмотрела графу в лицо и покачала головой. Ее цель уничтожить преступников – сугубо личное дело. Ни к чему раскрывать кому-либо свои секреты, особенно графу. Она только сейчас начала понимать, что в прошлом – не только ее слабость, но и ее великая сила. Именно оттуда вышли ее амбиции, ее неукротимая жажда жизни. Зачем показывать ему свое уязвимое место?

– Нет, – сказала Элен. – Я не хочу говорить на эту тему.

– В таком случае у меня нет выбора, – ответил граф. – Все кончено. Я бы хотел, чтобы ты как можно скорее съехала отсюда.

– И ты можешь так вот все оборвать?!

– Я имею дело только с честными людьми. Тебе я больше не доверяю.

Элен задумчиво кивнула:

– Хорошо. Я немедленно упакую свои вещи. Понадобится не больше получаса. Потом вызову такси и поеду в гостиницу.

– Не забудь вот это. Они твои!

Граф сгреб с буфета драгоценности и запустил ими в Элен. Несколько бриллиантов попало прямо в нее, другие рассыпались по ковру. Элен посмотрела на графа, потом на драгоценности и уже хотела, было уйти, но какой-то внутренний голос подсказывал ей, что украшения надо забрать. «Больше года ты всецело была в его распоряжении, – стучало в висках. – Он безраздельно владел тобой. Ты даже носила под сердцем его ребенка и позволила вырвать его из себя. Из-за этого случая ты больше никогда не сможешь иметь детей. Уж что-что, а эти драгоценности ты заработала». Элен опустилась на колени, и не торопясь, стала их собирать. Подобрав последнюю сережку, она в упор взглянула на графа. Тот только молча наблюдал за ней. Поднявшись с колен, она с достоинством выпрямилась и пошла наверх укладывать вещи.

На следующий день она отнесла все драгоценности к «Ван Клифу и Апелю», где получила за них хорошую цену. Положив деньги в банк на депозит, Элен подыскала себе маленькую квартирку на весьма респектабельной улице Поля Валери, неподалеку от авеню Фоша.

Глава 4

Через неделю Жак уже принялся за съемки для «Л'Офисьель». Для осуществления своего замысла он снял квартиру на авеню Фоша. Кроме Элен, там присутствовали еще двое мужчин в смокингах явно английского пошива (пришлось-таки французам, всемирно признанным гениям в деле конструирования женской одежды, признать, что в создании мужского гардероба англичанам нет равных). Один из мужчин должен был играть роль любовника Элен, второй – роль ее мужа.

Выйдя из кабинета, который использовался как комната для переодевания, Элен остановилась на пороге гостиной. Жак сидел в кресле, ее «любовник» и «муж» вынуждены были стоять, чтобы не смять смокинги. Мужчины разом уставились на модель. На ней был новейший образец вечернего платья от Одиль Жоли: открытого, с лифом без бретелек и узкой, обтягивающей бедра юбкой до середины икр. Все было расшито блестками и горным хрусталем, которые, сплетясь в причудливом узоре, сверкали всеми цветами радуги.

Жак, не торопясь, встал с кресла и жестом пригласил Элен приблизиться. Посреди комнаты он также жестом остановил ее. Затем несколько раз обошел вокруг, остановился, нахмурился и задумчиво погладил подбородок.

– Красивое платье, – выдавил он, наконец.

– Одиль Жоли считает, что это платье достойно персидской принцессы, – отозвалась Элен, подходя к зеркалу между двумя высокими окнами и критически оценивая свой вид. Каждый раз, когда она поворачивалась, ее тело вспыхивало миллионами бриллиантов. – Тебе не нравится, – внезапно заключила она.

– Сними его, – попросил Жак. – В нем ты выглядишь как воин-самурай. Позже мы пораскинем мозгами и решим, как исправить ситуацию.

Пожав плечами, Элен покорно вернулась в кабинет. Она переоделась в белый шелковый халат, затянула пояс и вернулась в гостиную.

Жак посмотрел на нее и кивнул:

– Вот это подходит больше.

– Уж, не в этом ли ты собираешься ее снимать? – недоверчиво воскликнул один из мужчин.

Внезапно Жак возбужденно прищелкнул пальцами.

– Есть! – воскликнул он. – И как я раньше не додумался?! – Он расплылся в улыбке и, развалившись в кресле, заложил руки за голову.

– Ну?– потребовала Элен, уперев руки в бока.

– Мы сделаем неслыханное, – сказал Жак. – Вместо того чтобы наряжать тебя, мы нарядим их. Женщины ведь любят, когда их мужчины хорошо одеты. Мы сошьем для «мужа» и «любовника» еще несколько новых смокингов, по смокингу для каждой сцены, но таких, чтобы они не отвлекали внимания от главного действия.

– Что я скажу Одиль Жоли? – Элен нервно заходила по комнате. – Она оказала мне честь, разрешив сниматься в этом платье!

– Придумай что-нибудь подипломатичнее, – ответил Жак. – Ты занята сегодня вечером?

– Это мое личное дело, – огрызнулась Элен.

– Естественно, но у меня самые благородные намерения. Я приглашен на прием и хочу предложить тебе составить мне компанию.

Дом, по мнению Элен, был построен в семнадцатом веке, а родословные большинства гостей, по всей вероятности, уходили корнями еще глубже. Здесь были послы, кинозвезды, политики, промышленники, художники и финансисты. Гости толпились в холле, разгуливали по гостиной, концертному залу и солярию.

– Жак! – позвала элегантная, средних лет женщина с худощавым лицом, когда они осторожно пробирались сквозь толпу собравшихся.

Она величаво подняла свою худую, украшенную драгоценностями руку, и Жак, согнувшись в поклоне, галантно поцеловал ее.

– Ты все время скрываешься, противный мальчишка, – надув губки, упрекнула она Жака.

– Разрешите представить вам мою новую модель Элен Жано, – улыбнулся в ответ Жак. – Элен, это наша милая хозяйка, виконтесса де Севинье.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась Элен и словно завороженная уставилась на виконтессу.

Она читала о де Севинье во всех светских хрониках. Их считали одними из самых богатых людей Франции. Старый виконт был финансистом, а виконтесса – непременной участницей всех вечеров, хозяйкой постоянных приемов и владелицей шикарного бутика одежды и ювелирных украшений. Кроме того, она занималась оформлением интерьера – исключительно для друзей, сооружала замысловатые прически только себе и прославилась как своего рода кутюрье ведущих домов моды, по требованию которого модельеры преображали свои великие творения. Просто виконтесса от природы обладала безупречным вкусом.

– Жак – необыкновенно талантливый молодой человек, – обратилась виконтесса к Элен. – Его фотографии – произведения искусства. И к тому же он очень красив. Половина женщин Парижа лежит у его ног. – Виконтесса пригубила шампанского.

– К сожалению, он предпочитает ходить по общественным туалетам, чтобы найти себе партнершу для постели, – проговорил кто-то сзади заплетающимся языком.

Лицо виконтессы под тщательно наложенным макияжем побледнело. Разговоры разом стихли. Взгляды гостей устремились на любопытную троицу. Некоторые в смущении поспешили отойти. Жак густо покраснел. Виконтесса и Элен повернулись на голос. Перед ними, невинно улыбаясь, стоял Юбер де Леже.

Элен едва не стошнило от отвращения. Она меньше всего ожидала встретить здесь Юбера, а уж его бестактное высказывание звучало и вовсе омерзительно.

– Я сказал что-нибудь не так? – искренне удивился Юбер.

– Ты ублюдок, – выдохнул Жак, стараясь не терять самообладания. – Погоди же, я до тебя доберусь. – Жак угрожающе сжал кулаки.

Элен быстро схватила Жака за руку.

– Подумать только, какие мы храбрые! – с издевкой проговорил Юбер. Он посмотрел на виконтессу и недоуменно пожал плечами. – При столь огромном скоплении гостей всегда существует риск, что к тебе могут проникнуть всякие извращенцы. Вы прощены, мадам.

Оставив Юбера без ответа, виконтесса взяла Элен и Жака под руки.

– Думаю, следует поторопиться, чтобы отдать дань уважения нашему почетному гостю, – сказала она и тотчас извинилась перед ними за поведение Юбера: – Он ведет себя хуже деревенщины!

Где-то посреди зала виконтесса остановилась.

– Вот он, наш дорогой гость, – проговорила она и осторожно «извлекла» из толпы седовласого старичка. – Станислав, дорогой! – воскликнула она, целуя его в щеку.

Элен, взглянув ему в лицо, узнала в нем всемирно известного пианиста. Она уже видела его однажды в Опере, когда они с графом сидели в ложе.

– Станислав, мне хотелось бы познакомить тебя с моими друзьями. – Виконтесса представила ему молодых людей: – Элен Жано и Жак Рено.

Старичок добродушно улыбнулся и поклонился им обоим, а Элен, целуя руку, сказал:

– Я в восторге от встречи с вами, мадемуазель. – Его теплое дыхание коснулось ее кожи.

Элен словно онемела. «Какой он маленький и сморщенный, – подумала она. – Странно, что такой щупленький старичок покорил весь мир». Впрочем, Элен не могла не заметить его красивых рук с длинными пальцами и коротко подстриженными ногтями. Он был по-своему очень привлекательным; даже венчик седых волос у него на голове выглядел как королевская корона. Его темные глаза под густыми седыми бровями оживленно блестели.

– Мадемуазель Жано – модель, – пояснила виконтесса. – Она только что снималась для «Вог», а фотографировал месье Рено.

– Наверняка великолепные получатся фотографии, – с улыбкой заметил старичок. – С такой-то очаровательной моделью! Думаю, месье Рено они удались, если, конечно, он не забыл зарядить пленку.

– Надеюсь, – рассмеялась Элен. – Он заставил меня свеситься вниз со второй площадки Эйфелевой башни.

– Жак! – в ужасе воскликнула виконтесса. – Неужели случай с Нотр-Дам так ничему тебя и не научил? – Виконтесса как завороженная смотрела на Элен. – Не представляю, как вы вынесли такое. Вы, должно быть, очень храбрая. Лично я даже по лестнице с трудом поднимаюсь. Такая вот ужасная трусиха.

– Сомневаюсь, моя дорогая, – возразил Ковальский. – Для меня вы самая отважная на свете женщина.

– Пожалуйста… – запротестовала виконтесса. Пианист поднял веснушчатую руку, призывая к вниманию.

– Во время войны она спрятала в своем замке тринадцать сбитых американских пилотов и две еврейские семьи. И представьте, в это же самое время нацисты оккупировали другое крыло того же самого здания! Она целых три года прятала нас прямо у них под носом!

– Она прятала вас? – удивилась Элен.

– Мою семью и еще одну. Она очень храбрая, не правда ли?

Элен с еще большим уважением посмотрела на виконтессу. Она казалась такой хрупкой и изящной, что в ее героизм верилось с трудом. Впрочем, глаза де Севинье светились решимостью. В них угадывались непреклонность, сила и твердый характер. И, однако, надо обладать большим мужеством, чтобы при таком социальном положении и благосостоянии поставить на карту свою жизнь ради спасения других: слишком уж многое она теряла.

– А как же ваша игра на рояле? – спросила Элен Ковальского. – Говорят, пианисты должны практиковаться по нескольку часов в день. Вам, должно быть, пришлось после войны начинать все с самого начала?

Старичок улыбнулся:

– Нет, я беспрерывно играл все три года. Виконтесса была настолько добра, что демонтировала клавиатуру своего «Бехштейна». Она приносила мне ее посреди ночи, и я мог практиковаться сколько душе угодно.

– Подумать только! – добавила виконтесса. – Иметь под своей крышей всемирно известного пианиста и не слышать ни единого звука! Неслыханная жестокость по отношению ко мне – ведь я так люблю слушать, когда он играет!

Элен кивнула и нежно улыбнулась Ковальскому:

– Наверное, и для вас это было ужасно.

– Видите ли, я все прекрасно слышал. Не забывайте, что Бетховен сочинял музыку, будучи глухим. Думаю, я тоже смог бы играть в таком состоянии. Потерять слух, конечно, ужасно, но еще хуже – утратить свой дар пианиста. Вот это катастрофа. Слава Богу, этот дар пока со мной.

– Идемте, идемте. У нас сегодня прием, – упрекнула их виконтесса. – Что скажут гости, если мы будем так долго предаваться грустным воспоминаниям?

– Вы правы, – отозвался Ковальский. Внезапно глаза его вспыхнули. – А рояль у вас настроен?

Виконтесса затаила дыхание и недоумевающе подняла на него глаза.

– В самом деле, Станислав, не стоит… – Он жестом прервал ее.

– Я с удовольствием сыграю несколько произведений. Виконтесса была в восторге. Своей выходкой Юбер чуть было не погубил вечер. Игра Станислава Ковальского не только сгладит впечатление, но и сделает прием у нее гвоздем сезона.

– Вы же знаете, это совсем необязательно, – возразила она, в душе надеясь, что он все-таки сыграет.