Текст книги "Грехи. Книга 2"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Ожидая полицию, Элен оглядела просторную светлую комнату. Взгляд ее упал на большой черный рояль у террасы, на котором играл Станислав. На нем лежала написанная от руки партитура. Полистав, она закрыла ее. На первой странице аккуратным почерком было выведено:

«Клитемнестра»

Опера Жана Батиста Люлли.

Переложение и аранжировка Станислава Ковальского.

А чуть ниже шли слова:

Джудит Гулд

Посвящается моей дорогой жене, которая вернула мне молодость.

Элен прочитала посвящение и прижала партитуру к груди. Глаза ее наполнились слезами. Только теперь она осознала всю горечь трагедии. Только теперь ощутила жуткую душевную боль.

Внезапно что-то щелкнуло. Вздрогнув, Элен прислушалась. Вскочив на ноги, осмотрела комнату. Ее взгляд упал на стол, стоявший поблизости, скользнул по бобинам магнитофона. Она с облегчением вздохнула: это был всего лишь магнитофон. А ей и в голову не приходило, что он все это время работал.

И вдруг ее осенило: магнитофон-то все время записывал! Сначала «Клитемнестру» Станислава, потом ее крики оборвали его работу, потом…

Это открытие ее как громом поразило; даже боль куда-то отступила. Значит, записана не только «Клитемнестра», но и признания Юбера! Теперь она с полным основанием может обвинить его в убийстве мужа, и тому есть доказательства. Станислав, оставив магнитофон включенным, поймал-таки своего убийцу.

Мозг Элен лихорадочно работал. С такой уликой она может легко упрятать Юбера за решетку. Но де Леже очень могущественны, у них связи, и неизвестно, Как далеко они простираются. Негодяй, скорее всего, отделается легким наказанием. Его могут просто пожурить и отпустить, ведь семья де Леже входит в десятку самых знатных и богатых людей Франции. Никто не осмелится посадить одного из них в тюрьму вместе с гангстерами, ворами и убийцами.

Элен вынула катушку из магнитофона. Такая легкая, а, сколько в ней веса! И неудивительно: пока запись у нее, она в любое время сможет наказать Юбера, сделать его жизнь невыносимой. На какой-то момент в душу Элен закралось сомнение: не это ли зовется шантажом? Кто она такая, чтобы вершить правосудие? И все же, плотно сжав губы, она решила: «Лучше я, чем никто».

Элен засунула катушку в коробку с надписью «Клитемнестра» и убрала ее в ящик бюро.

В это время приехала полиция.

Инспектор Рем застал ее сидящей на бежевой тахте, с лицом, белым как мел, и плотно сжатыми губами. Свет фонаря под пальмой в кадке бросал на ее лицо причудливые тени. «Красивая женщина», – отметил про себя инспектор, но, как и с большинством красивых женщин, горе как-то не вяжется с ней. Прослужив в полиции тридцать один год, инспектор Рем научился отличать настоящее горе от поддельного. Впрочем, горе само по себе еще ничего не доказывает. Он знал несколько хладнокровных женщин, которые потом горько раскаивались в том, что убили своих мужей.

– Инспектор… – Голос Элен сорвался, когда она начала рассказывать ему о несчастном случае.

Глава 9

Юбер, глядя на море, застыл у окна. Дул сильный ветер, вздымались волны. Он нетерпеливо топнул ногой. Когда же он, наконец, сможет отвезти ее в «Гранд-Отель»? Почему она не отвечает?

Наконец трубку сняли, и он услышал ее усталый голос.

– Элен? Это Юбер.

– Да, что ты хочешь?

– Как ты там?

Какое-то время она молчала, а потом проговорила сквозь зубы:

– Мой муж мертв, а меня допрашивала полиция. Сомневаюсь, что они мне поверили. Так как, по-твоему, я себя чувствую?

– А что ты им сказала? – полюбопытствовал убийца.

– Думаю, сейчас не время обсуждать это, – отрезала Элен и повесила трубку.

Юбер тупо посмотрел на трубку и скривился. Она не желает говорить с ним. Черт! Хуже всего, что она даже не обмолвилась о том, что говорила полиции. Если они начнут его допрашивать… Надо, чтобы их версии совпали.

Только тут Юбер осознал, что полиция за ним так и не пришла. По крайней мере, у нее хватило ума не упоминать его имя.

Для прессы тот день стал знаменательным. Как только разнеслась весть о смерти Станислава Ковальского, в Кап-Ферра слетелись журналисты. Конечно, в основном французы, но были и корреспонденты из Германии, Италии и Англии. Пианист Ковальский всегда был в центре внимания, и его смерть стала сенсацией.

Жак первым же рейсом вылетел в Ниццу. Там он нанял машину до уединенного «Гранд-Отель дю Кап-Ферра». Элен сняла номер, состоявший из двух смежных спален, каждая со своим отдельным выходом в коридор. По крайней мере, Жак сможет передвигаться, не опасаясь надоедливых журналистов.

Коридорный внес в номер его чемодан и вежливо поблагодарил за чаевые. Жак добродушно улыбнулся, но, как только дверь закрылась, лицо его стало серьезным.

– Элен? – тихо позвал он.

Дверь в соседнюю спальню тихо скрипнула, спустя мгновение Элен упала в его объятия. Он крепко прижал ее к себе.

– Спасибо, что приехал, – сказала она сдавленным голосом. – Я так благодарна тебе за это!

Наклонившись, он поцеловал ее в щеку. Боже, как она изменилась: лицо бледное, осунувшееся, глаза безжизненные. Он мог лишь попытаться успокоить ее, проговорив с ней до глубокой ночи. Наконец он посоветовал ей поспать и протянул спасительные пилюли.

Что было тому причиной – пилюли, общая усталость или эмоциональное потрясение, – но спала она беспробудно. Ее не разбудил даже телефонный звонок. Жаку пришлось трясти ее за плечо.

– Звонит инспектор, – он прикрыл трубку рукой, – как там его? Хочет прямо сейчас с тобой поговорить.

Элен со стоном потянулась.

– Удивительно, полицейские что, не спят, как все нормальные люди? Или они работают как заведенные?

Элен взглянула на будильник, стоявший на прикроватной тумбочке. Половина двенадцатого. Она резко села. Неужели прошло целых пятнадцать часов? Элен тряхнула головой и взяла трубку.

– Мадам Ковальская? Это инспектор Рем. Надеюсь, не побеспокоил?

– Нет, вовсе нет, – соврала Элен. – Если мой голос звучит устало, так это из-за таблеток, которые мне прописали. Чем могу быть полезна? – Поймав вопросительный взгляд Жака, она беззвучно прошептала: – Кофе.

Жак кивнул и выскочил из комнаты.

– Слушаю вас, инспектор, – сказала она в трубку. – Пожалуйста, продолжайте.

– Возможно, вам станет легче, если вы узнаете, что к нам только что приходил свидетель этого несчастного случая.

Элен почувствовала внезапный озноб и натянула на себя простыню. Значит, кто-то видел, как дрались Станислав с Юбером, с тревогой подумала она. Может, кто-нибудь случайно смотрел в их сторону через бинокль? Или в это время мимо проплывал парусник, и кто-нибудь из команды заметил, как Ковальский сорвался? Всякое могло быть.

– Слушаю, – протянула она.

– Оказывается, что соседнюю виллу арендует некий Юбер де Леже.

Остатки сна мгновенно слетели с нее.

– Понятно, – произнесла она, стараясь не выдать голосом своего волнения.

– Месье де Леже в это время тоже любовался закатом в своем саду и видел, как ваш муж поскользнулся. Говорит, вы тотчас бросились к нему, пытаясь его спасти.

– К несчастью, я не успела.

– Но ведь вы пытались. – Инспектор помолчал. – Я звоню вам, чтобы сообщить, что вы можете в любое время уехать из Кап-Ферра. Дело закрыто.

Элен с трудом удалось подавить вздох облегчения.

– Спасибо, инспектор. А вы не знаете, почему этот человек не пришел сразу?

– Он сослался на то, что не хотел, чтобы его имя – а он из очень влиятельной семьи – трепали в газетах. Говорит, что только после долгих размышлений решил выполнить свой гражданский долг.

– Понятно, – сухо отозвалась Элен.

– Если вам понадобится помощь, буду рад служить вам, – сказал инспектор. – Мои ребята могут попытаться оградить вас от назойливых репортеров. Тело вашего мужа все еще в морге в Ницце. Может быть, распорядиться, чтобы его отправили пароходом в Париж?

– Будьте добры.

– Всегда к вашим услугам.

– Спасибо, инспектор. До свидания.

Элен осторожно положила трубку. В тишине нестерпимо громко затикал будильник. Она с раздражением запрятала его под подушку. Итак, Юберу удалось увернуться. Он вышел сухим из воды и даже за нее заступился. И наверняка считает, что она всю оставшуюся жизнь будет благодарна ему за это.

Элен мрачно усмехнулась. Он даже не подозревает, какую оказал ей услугу. Уж она позаботится о том, чтобы он понес примерное наказание.

Элен сняла трубку.

– Пожалуйста, подготовьте счет, – попросила она. – Я уезжаю. Зарезервируйте мне также два билета на ближайший рейс до Парижа.

В аэропорту, направляясь на посадку, они с Жаком прошли мимо газетного киоска. На прилавке веером были разложены газеты; внимание Элен привлекла одна из них. Внезапно лицо ее сделалось серым и она лишилась дара речи.

Жак вздрогнул. Это была одна из еженедельных скандальных газетенок. Бросались в глаза крупные красные буквы заголовка на всю полосу: «Несчастливый брак закончился на скалах». Какой-то папарацци сделал большую черно-белую фотографию Станислава, а рядом с ней красовалась фотография Элен, та самая, из журнала «Л'Офисьель», где она стояла с дымящимся пистолетом.

– Жак, это же твое фото, – выдавила она, стиснув зубы. – Уж не ты ли дал им разрешение использовать его?

– Нет, конечно. – Жак взглянул ей прямо в глаза. – «Ле Монд интернасьональ» частенько пользуется подобными трюками. Должно быть, они пиратским образом пересняли фото из «Л'Офисьель».

– Но она как-то… выпадает из контекста, – прошептала Элен.

– Брось. Здесь ни ты, ни я ничего не сможем сделать. Слишком уж влиятельные люди, чтобы с ними связываться. Они всегда выигрывают. Лучше постарайся забыть об этом. Пусть все затихнет само по себе. Даже не пытайся требовать опровержения.

Элен пришла в бешенство от такой несправедливости. Какая клевета! Неужели она совершенно бессильна? Внезапно ее осенило:

– Разве «Л'Офисьель» не может привлечь их к суду за плагиат?

– Но это обойдется им в целое состояние, и процесс продлится до бесконечности. На это уйдут годы, к тому же нет уверенности, что удастся выиграть дело. Послушайся моего совета, забудь.

– Да как же можно такое забыть? «Брак закончился на скалах»! Возмутительно!

– Слушай, займись лучше делом, – посоветовал ей Жак. – Поменьше появляйся на людях. Ничего не предпринимай, ни с кем об этом не говори. Через месяц никто и не вспомнит, кто ты такая и как выглядишь.

Но Жак ошибался. Репортеры постоянно будут охотиться за ней.

Станислав Ковальский был похоронен в тихом уголке кладбища Пер-Лашез в Париже, а точнее, на авеню Трансверсаль номер три, совсем недалеко от могилы Модильяни. Церемония была очень скромной. Кроме Элен и Жака, была только виконтесса де Севинье. Она все время подносила к носу кружевной платок; из-под черной вуали широкополой шляпы невидящим взором смотрели красные, опухшие от слез глаза.

У могилы отчужденно стояли также Ада и Герберт, дети Станислава. Никто из них не прилетел к нему из Нью-Йорка на свадьбу, но оба примчались на похороны. Элен попыталась заговорить с ними, но они сразу же дали ей понять, что не считают ее членом своей семьи. Даже виконтесса для них не более чем друг отца.

После службы Элен, как и положено, бросила в могилу горсть земли, потом глубоко вздохнула и посмотрела вниз. Комья земли, словно дождь, падали на крышку гроба красного дерева. Отвернувшись, она быстро двинулась к выходу. Жак догнал ее и взял под руку.

Виконтесса настигла Элен только у ворот кладбища и тотчас отвела ее в сторонку.

– Я хочу сказать вам, что Станислав был очень счастлив, – прошептала она, утирая слезы. – Последние несколько недель были самыми счастливыми в его жизни.

– Нет, – сурово отозвалась Элен, отводя взгляд. – Не женись он на мне, до сих пор был бы жив.

Виконтесса затянутой в перчатку рукой решительно взяла Элен за подбородок и повернула ее лицо к себе.

– Даже в горе вы не имеете права говорить такое, – холодно заметила она. – За день до смерти Станислав написал мне письмо. Я получила его только вчера и помню каждое слово. Он пишет: «Жаль только, что я не встретил ее раньше. Она сильная и нежная, моя Элен, отзывчивая и заботливая, страстная и по-матерински ласковая. Если бы она была матерью моих детей, то у меня была бы дружная, любящая семья, а не такая, что распадается на части при первых же испытаниях».

Внезапно на глаза Элен навернулись слезы. Она молча пожала руку виконтессе и ринулась прочь.

В этот же день в душном, обшитом панелями кабинете месье Дюшана Элен узнала, какую заботу проявил о ней Станислав. Он сделал ее единственной наследницей редкостной скрипки Страдивари, дома в шестнадцатом квартале, всех своих авторских гонораров, банковских счетов, акций и облигаций на общую сумму два с половиной миллиона долларов. Аде и Герберту он оставил незначительный годовой доход в двадцать пять тысяч долларов в трастовом фонде.

Глава 10

Элен напряженно сидела на переднем сиденье рядом с Карлом Хеберле в его стареньком «опель-рекорде». Ее тонкие ноздри трепетали от предвкушения. Наклонившись вперед, она взглянула через ветровое стекло на обычный четырехэтажный дом. Итак, здесь, на Берлинерштрассе, в маленьком городке Германии, она наполовину достигла цели. Даже в своих самых смелых фантазиях она не могла предположить, что поиск приведет ее в это место, а не в какую-нибудь мрачную грязную дыру. Это мог быть Гамбургский порт или какая-нибудь уединенная деревушка в пампасах Аргентины, но уж никак не Шульберг. Однако же этот новый район, построенный на пустом месте, расположился у подножия Рудных гор, чуть севернее Франкфурта. Послевоенный бум способствовал его расцвету.

Элен внимательно всмотрелась в здание. Так, какая-то прямоугольная коробка с острыми углами, белыми стенами и большими зеркальными окнами с кисейными занавесками. В нем не было индивидуальности, изящества. Не было стиля. Только функция. В послевоенной Германии форма, как правило, следовала за функцией. Правда, было и еще кое-что: чистота, аккуратность, порядок. Очистившись от послевоенных руин, немцы возвели аккуратность в культ.

Элен посмотрела на Хеберле.

– Ну? – произнес тот. – Вы готовы?

Она ничего не ответила. После стольких лет ожидания предстоящей встречи тело вдруг отказывалось ей повиноваться. Элен медленно взялась за ручку, ступила на тротуар и осмотрелась. Под лучами яркого солнца блестел иссиня-черный асфальт. На вершине холма бульдозеры вскапывали землю. Пахло свежестью и чистотой. Недавняя война ушла далеко в прошлое.

Хеберле взял ее под руку и повел к подъезду. Элен бросился в глаза ряд кнопок. И металлические рамки со вставленными в них картонками, где были аккуратно напечатаны фамилии. Нужная ей кнопка была третьей снизу: Шмидт. Ее вдруг охватило отвращение.

Хеберле вопросительно поднял брови.

Элен через силу улыбнулась, и он пальцем надавил на кнопку звонка.

Через несколько минут домофон отозвался.

Хеберле молчал и только все сильнее давил на кнопку. Наконец что-то зажужжало, щелкнул замок, и дверь открылась. Хеберле пропустил Элен вперед.

– Третий этаж, – сказал он.

Элен кивнула, и они стали подниматься по лестнице. Она была чистой, без единого пятнышка. В воздухе пахло антисептиком.

– Запах как в больнице, – прошептала Элен. Хеберле ничего не ответил. Как только они ступили на площадку третьего этажа, одна из дверей открылась и из нее выглянула уже немолодая женщина.

– Кто вы? – потребовала она ответа на резком баварском диалекте.

Ее когда-то светлые, а сейчас почти седые волосы еще хранили остатки давно вышедшего из моды перманента. Женщина раздраженно откинула их в сторону.

С легким поклоном Хеберле выступил вперед.

– Извините, моя фамилия Хеберле. Это моя жена. Вы фрау Шмидт?

Женщина с подозрением посмотрела на него, чуть отступила и прикрыла дверь, оставив небольшую щелку.

– Ну?

Хеберле перешел к делу:

– Я служил в армии с Гансом. Он дома?

Еще в машине детектив объяснил ей свою тактику: если Шмидт не подойдет сам, то Хеберле назовется его старым армейским приятелем.

– Ах, так! – На губах женщины моментально заиграла улыбка. Открыв пошире дверь, она пригласила их войти. – Здравствуйте, – кивнула она Элен.

Та машинально улыбнулась, но промолчала. Хеберле попросил ее не открывать рта, так как французский язык мог вызвать подозрения.

– Муж на кухне. Проходите.

Женщина провела их по узкому коридору через заставленную мебелью гостиную, которой, по-видимому, никогда не пользовались. Элен с любопытством посмотрела вокруг: стулья, стол, стенка на длинных вощеных ножках светлого дерева; ни картин на стенах, ни цветов, ни каких-либо безделушек. Они вошли в кухню.

Элен едва не задохнулась: в сидевшем за столом она сразу же узнала Шмидта. Того самого Шмидта, что прислуживал альбиносу. Того самого, который жег животик маленькой Мари сигаретой. Привалившись спиной к стене, сейчас он что-то с аппетитом ел. Перед ним стояла полупустая кружка пива.

Взгляд Элен упал на стену напротив, и она оторопело застыла. Вся стена была увешана памятными военными вещами: медалями, картинками, фотографиями. Был здесь и «Железный крест», и ленточки со свастиками. Ей и в голову не могло прийти, что кто-то может выставлять их напоказ. Краешком глаза Элен заметила, что у сидящего за столом мужчины нет ног, и только две безобразные культи торчат из шорт. Она вопросительно посмотрела на Хеберле, и он взглядом дал ей понять, чтобы она молчала.

Женщина склонилась к мужу.

– Ганс, к тебе пришли, – закричала она ему в самое ухо, как кричат глухим.

– Что? Пришли? Кто, интересно? – Ганс, прищурившись, посмотрел на посетителей и потянулся к очкам с толстыми стеклами в проволочной оправе. Не спеша, заправив дужки за уши, он посмотрел на незваных гостей и нахмурился. – Кто они? Я их не знаю.

Женщина тоже нахмурилась и сурово уставилась на Хеберле.

– Это что, шутка? – сердито спросила она. Защищая мужа, она притянула его голову к груди.

– Подождите в гостиной, – бросил Хеберле Элен.

Она с благодарностью кивнула и с облегчением покинула душную кухню с калекой-садистом и дьявольскими побрякушками на стене. Из кухни до нее донеслись сердитые голоса. Подойдя к окну, она раздвинула тонкие занавески и увидела работавшие бульдозеры. «О чем они спорят там, на кухне?» – подумала она. Странно, что семья Шмидт так откровенно обороняется. Ей представлялось, что они принесут искренние извинения, будут просить у нее прощения. Видимо, они не сожалеют о случившемся. Конечно, нет, иначе, зачем все эти ужасные медали и фотографии вывешены на стену?

Через десять минут появился Хеберле, а следом фрау Шмидт. Элен, задвинув занавески, обернулась. Глаза фрау Шмидт вспыхнули ненавистью. Она со злостью заговорила на плохом французском.

– Вы думать, мы хотел войну? – кричала она, размахивая руками. – Мы есть мирный народ! Почему вы приходить сюда и обвинять мой Ганс все эти вещи?

Элен молча смотрела на нее.

Женщина негодующе махнула рукой в сторону кухни.

– Мало мой Ганс страдал? Он отдал свой ноги, чуть не потерял свой жизнь! Думать, он хотел это? Он был… – Она вопросительно посмотрела на Хеберле.

– Призван, – подсказал Хеберле.

– Призван! – повторила она почти торжественно, словно пробуя слово на вкус. – Вы это понимать? У него не был выбор!

Элен в упор посмотрела на нее. Она больше не могла безучастно молчать и чувствовать себя виноватой.

– Нет, не понимаю, – проговорила она.

Фрау Шмидт негодующе уставилась на возмутительницу спокойствия.

– Даже я… женщин… должен был работать на Гитлер. Мы не любить его. У нас не был выбор! Я нес трудовой повинность. Я работал на ферме, добывал еду, чтобы наш народ не был голодным. Я плохой человек делать это? Добывать еду?

Элен взглянула на Хеберле.

– Вы выяснили что-нибудь о втором? – Он кивнул.

– Идемте в машину, – сказала Элен и, бросив презрительный взгляд на фрау Шмидт, добавила: – Я здесь просто задыхаюсь!

– Вы… все знать лучше всех! – продолжала кричать фрау Шмидт. – Вам нравится мужчина без ног? Я едва добился жалованья от нашего правительства за то, что был Hausmeisterin.

– Что-то типа консьержки, – объяснил Хеберле, увидев вопросительный взгляд Элен.

Та резко повернулась и гневно сверкнула глазами.

– У меня была мать, фрау Шмидт, – проговорила она сквозь зубы. – Она была беременна. Нацисты били ее по животу до тех пор, пока не убили ребенка. А потом сожгли ее в печах Аушвица. А моя старшая сестра? Одному Богу известно, что с ней случилось. А моя малютка-сестра? – Дрожащим пальцем Элен указала в сторону кухни. – Этот ваш муж… ваш Ганс… пытал ее. Маленького ребенка! Совсем крошечного! Он жег ей живот. Вот здесь. – Элен, задрав блузку, ткнула себя в пупок. – Как вы думаете, откуда мне все это известно? – Элен посмотрела на фрау Шмидт. – Это чудовище жгло мою сестру прямо у меня на глазах!

Повернувшись, Элен ринулась по коридору к двери и, распахнув ее, бросилась вниз по лестнице. Вслед ей донеслась еще одна злобная тирада:

– Вы, молодой, все знать! Как вы можешь знать, что это такой? Мы не любить Гитлер! Всякий раз как радио сказал, что у нас победа, мы должен был повесить флаги на окнах! Вы считать, что мы любить это?

Хеберле опустил стекло в машине и закурил, глубоко затянувшись. Лицо его словно окаменело. Элен же трясло как в лихорадке.

– Что он сказал вам? – наконец спросила она.

– Не хотите заехать в «Гастхаус»? – вопросом на вопрос ответил Хеберле. – Похоже, вам не мешало бы выпить.

– Нет! – отрезала Элен. – Расскажите все здесь. – Хеберле побарабанил пальцами по рулю.

– Хорошо, – сказал он спокойно, – я вам расскажу, но, по-моему, облик того человека на кухне красноречиво говорит сам за себя. Шмидт доведен до отчаяния и подавлен.

– А весь этот… этот хлам на стене?

– Неужели не понятно? – Хеберле горько усмехнулся. – У него ничего не осталось, кроме прошлого. Он до сих пор в нем живет. Именно тогда он был мужчиной.

– Мужчиной? – рассмеялась Элен. – Как можно назвать мужчиной того, кто пытает ребенка?

– Речь сейчас не об этом, – раздраженно заметил Хеберле. – Я говорю о его физическом состоянии.

– Я видела, что у него нет ног, но не думаю, чтобы это что-то меняло.

Хеберле покачал головой.

– Там, на кухне, женщина заставила его спустить шорты. У него отсутствуют гениталии, а не только ноги. Он подорвался в России на мине.

Элен закрыла глаза. Все обернулось совсем не так, как она ожидала. Она воображала себя ангелом-мстителем с карающим мечом в руке, который вершит правосудие. Какой такой меч она может поднять против безногого человека, который к тому же уже и не мужчина? Она сокрушенно покачала головой. Ничего у нее не получилось. Ничего!

– Расскажите мне о втором! – закричала она, ударив кулаком по приборному щитку. – Об этом проклятом альбиносе!

Хеберле глубоко затянулся.

– Должен вас предупредить, что, связавшись с ним, вы выпустите джинна из бутылки. Он птица высокого полета.

– Я слушаю, – овладела собой Элен.

– Его зовут Карл фон Айдерфельд, и он сама респектабельность. Около десяти лет назад он начал свой нефтяной бизнес и занялся грузоперевозками. С тех пор его компания разрослась и ворочает миллионами. Она называется «Фон Айдерфельд индустри» и находится в Дюссельдорфе. Я абсолютно ничего не слышал о самом фон Айдерфельде. Уверен, в печати никогда не появлялись его фотографии, статьи о нем. Ни в «Штерне», ни в «Шпигеле». – Нахмурив лоб, Хеберле задумался. – Чуть ли не обо всех промышленниках писали восторженные статьи как о послевоенном чуде, о нем же – никогда. А я уверен, что он внес большой вклад в восстановление промышленности. Вполне возможно…

В голове Элен вдруг мелькнула догадка.

– Его компания была создана сразу после войны? – спросила она.

– Это еще надо выяснить, но думаю, что да.

– Значит, у него с войны остались какие-то связи. Такой огромный индустриальный комплекс не может вырасти за одну ночь. Значит, за всем этим что-то кроется. Наверняка ничего хорошего.

– Его компания считается очень консервативной.

– Понятно. – Элен сложила руки, словно для молитвы и склонила голову. – Я хочу, чтобы вы начали расследование, – продолжила она, чеканя каждое слово. – Найдите тех, кто как-то связан с фон Айдерфельдом, особенно в послевоенный период. Составьте на него досье. Используйте документы, паспортные фотографии, все, что попадется. Подкараульте его и сфотографируйте. Мне бы хотелось посмотреть на него. Но самое главное – докопайтесь до его темного прошлого. Я хочу знать его военную карьеру от А до Я, чтобы иметь возможность обвинить его. Игра стоит свеч. Все материалы надо запротоколировать. Все должно быть доказуемо. – Элен повернулась к Хеберле, и в ее фиалковых глазах вспыхнула ненависть. Она чувствовала – нет, знала, – что сейчас на правильном пути. Была ли это женская интуиция или что-то другое, но ее охватило странное ощущение: он здесь, совсем рядом, – здоровый и полный жизненных сил.

– Задача непростая, – протянул Хеберле.

– Уверена, вам по плечу. – Элен едва заметно улыбнулась. – Если все пойдет не так быстро, как бы хотелось, я не буду вас за это ругать.

Хеберле посерьезнел.

– Я должен вас предупредить, – произнес он. – Фон Айдерфельд – это не просто деньги. Это власть.

– Ну и что? – засмеялась Элен. – У каждого есть своя ахиллесова пята. Найдется она и у фон Айдерфельда. Приступайте!

День клонился к вечеру, когда машина свернула, наконец, в обсаженную тополями аллею при въезде в Отеклок. Перед глазами Элен промелькнул знакомый, высеченный из камня герб де Леже. В сгущающихся сумерках лев и саламандра выглядели на удивление усталыми и скучными. Элен выпрямилась. Издалека вся надменность и неприступность замка выглядела не более чем элегантной маской. В сиреневых сумерках все дышало покоем. Сейчас Отеклок выглядел не таким грозным, как в те времена, когда Элен впервые его увидела.

– Ждите меня здесь, – проинструктировала Элен шофера, взяв дипломат.

Поднявшись по мраморной лестнице, она дважды постучала в дверь медным молоточком. Ожидая, когда ей откроют, она печально усмехнулась. Впервые они с де Леже встречаются на его собственной территории.

Ливрейный лакей открыл тяжелую резную дверь, и на ступени упала широкая полоса света.

– Мадам? – Он важно надул щеки.

– Я мадам Ковальская, – сухо сказала Элен. – Полагаю, что граф ждет меня.

С выражением полного безразличия на лице слуга впустил ее в вестибюль и медленно закрыл тяжелую дверь.

– Пожалуйста, подождите здесь, мадам. Я доложу месье графу.

Ожидая приглашения, Элен посмотрела вокруг. Да, в те времена ее очень задевало, что она вынуждена ходить не через эту парадную дверь… Что ж, за пять лет многое изменилось, по крайней мере, для нее.

– Граф примет вас, – вернувшись, провозгласил лакей. – Он ждет вас в Круглом зале. Пожалуйста, следуйте за мной.

Элен кивнула и последовала за ним через анфиладу комнат. С тех пор как она обедала с семьей де Леже, комната ничуть не изменилась. Только обитые голубым муаром стены слегка поблекли. Шедевры живописи висели на своих местах и по-прежнему освещались мягким светом бронзовых ламп. А вот и Рафаэль, которым она когда-то так восхищалась.

Заложив руку за спину, граф неподвижно стоял у окна и задумчиво смотрел на погруженный в темноту парк. На какой-то момент Элен показалось, что он не заметил ее присутствия, но он тотчас повернулся и неодобрительно сверкнул глазами.

– Привет, Филипп, – тихо сказала она.

– Мне казалось, я тебе ясно дал понять, что больше никогда не захочу тебя видеть, – холодно произнес он, подойдя к ней поближе.

– Похоже, у меня появилась привычка неожиданно возникать, когда меня совсем не ждут, – рассмеялась Элен.

– Похоже. Что тебе надо?

– Зачем так резко, Филипп? Мы ведь не чужие. – Граф промолчал и только знакомым жестом предложил ей сесть. Элен опустилась на ближайшую кушетку. Это была та же самая кушетка, на которой она когда-то сидела с графиней. Неужели и впрямь прошло целых пять лет?

Когда-то она испытывала благоговейный ужас перед де Леже, была легкоранима и слепа, но с тех пор многое изменилось. Теперь она хорошо их узнала. Де Леже были заняты только собой. Они только брали и брали и никогда ничего не давали взамен. Они всему установили свою цену. Граф соблазнил ее всякими побрякушками, а потом бросил. Графиня тоже была не лучше, иначе не использовала бы мадам Дюпре для пошива дубликатов одежды великих кутюрье. Для них все люди были пешками, которые легко можно сбросить с доски. Видимо, они считали, что им все сойдет с рук, всегда чувствовали себя непобедимыми. Элен с холодной улыбкой посмотрела на графа. Что ж, если он сам установил правила игры, ей остается только принять их. Он даже не подозревает, что у нее в колоде главный козырь. Элен тотчас приступила к делу:

– Причина, по которой мой солиситор связался с вами, заключается в том, что у меня к вам деловое предложение.

Голубые глаза графа помутнели, и он тяжело опустился в кресло напротив Элен. «Так вот в чем дело, – подумал он. – Она такая же, как и все другие». Рано или поздно, но все они появляются вновь. До чего же они глупы, эти девочки, если считают, что в любой момент могут прийти и потребовать денег. Он хорошо изучил их уловки. Они под разными предлогами приходят повидаться с ним. Все начинается с милой беседы, потом бедняжки закидывают свою удочку… Он уже давно привык ко всему этому и еще ни разу не поддался, к какой бы тактике они ни прибегали.

– У меня мало времени, – сухо сказал граф. – Я был бы очень тебе признателен, если бы ты сразу приступила к делу.

– Прекрасно, – ответила Элен. – Не знаю, слышал ли ты, что я теперь вдова?

Граф не выразил ей соболезнования, а только сказал:

– Кажется, мне говорили об этом. Значит, ты стала довольно обеспеченной женщиной.

– Обеспеченной – да, но чтобы ужасно богатой – нет. Дело в том, что у меня появилась масса свободного времени. По-моему, когда носишь траур, лучше быть чем-то занятой, а?

Граф поднялся.

– Не знаю, куда ты клонишь, – начал он раздраженно, – но я очень занятой человек. Прошу извинить, но…

– Сядь! – ледяным тоном приказала Элен. Взгляды бывших любовников встретились. В ее глазах читался вызов, мягкий аметист словно бы превратился в бриллиант с острыми гранями. Граф не торопясь, сел.

Элен сложила на коленях маленькие изящные ручки, взгляд ее смягчился, а голос стал тихим и ровным:

– Возможно, ты помнишь, Филипп, я когда-то говорила о своем желании стать издателем журнала.

– Да, – уклончиво ответил он. – Ну и что с того?

– Дело в том, что корпорация уже создана. Я продаю часть ее акций.

– Боюсь, ты ошиблась адресом.

– Нет, Филипп, – рассмеялась Элен. – Я пришла к тому человеку, который мне нужен. Ты купишь у меня десять процентов акций «Ле Эдисьен Элен Жано».

– Ценю твои крепкие нервы. – Граф развалился в кресле поудобнее.

– Не стоит говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, – многозначительно изрекла Элен. – У тебя есть магнитофон?