Текст книги "Грехи. Книга 2"
Автор книги: Джудит Гулд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Долго ждать не пришлось. Когда рядом с ним упал сраженный пулей молоденький прыщеватый паренек из Айдахо, он вынул у него из кармана колоду карт. Потом бесконечно обменивал свои сигареты и пайки на очередные колоды и вскоре стал единственным на многие мили человеком, у кого были карты. Затем из куска подобранного железа он смастерил небольшую рулетку. Сначала над ним посмеивались, но он твердо знал, что час пробьет. Так оно и получилось. В мокрых лисьих норах и промозглых, продуваемых всеми ветрами палатках, где он устраивал карточные игры и рулетку, всегда было полно народу. Приходилось даже записываться на неделю вперед. Кочующее казино стало самым главным развлечением солдат и самым охраняемым секретом в дивизии. Бавьер прекрасно знал, что, не будучи уверенным, в платежеспособности клиента, допускать его до азартных игр нельзя. Тем более что любой и каждый мог той же ночью подорваться на мине. Поэтому, прежде чем открыть свое предприятие, он поговорил с Гектором Каррасом, здоровенным парнем, тоже родом из Бруклина, который до призыва в армию работал младшим сборщиком налогов в печально известной семье Занматти. Сорганизовавшись и поделив доходы пятьдесят на пятьдесят, они довели организацию азартных игр в дивизионе до неслыханного совершенства. Ко времени окончания военного похода доля Бавьера от заработанных денег составляла свыше двадцати тысяч долларов, которые он тщательно запаковал в пластиковый пакет и сунул себе в сапоги.
Выяснилось, что Бавьер и Каррас поплывут обратно в Нью-Йорк на одном военном корабле. Его пассажирами в массе своей были усталые и злые солдаты. Корабль был переполнен, всем хотелось домой, а путешествие должно было занять почти полторы недели.
И снова Бавьеру представился удобный случай организовать прибыльное развлечение.
На борту находился здоровенный солдат по имени Луис Гонсалес, который постоянно хвастался, что до призыва в армию был боксером-профессионалом. Каррас тоже когда-то провел несколько профессиональных раундов на ринге. Каррас с Бавьером предложили Гонсалесу устроить состязание, и тот согласился. Они переговорили с сержантом своего взвода, а тот, в свою очередь, переговорил с командиром части. Последний охотно согласился на такое развлечение – но чтобы солдаты держали пари? Да ни за что на свете!
Тогда Каррас с Бавьером подкупили четырех штатских, и те обошли солдат, предлагая пари. Все охотно согласились и сделали ставки. Бавьер решил поставить на Карраса все свои двадцать тысяч долларов. Риск, конечно, но если Каррас выиграет…
Поединок длился больше часа. В последнем раунде Каррас нокаутировал Гонсалеса. Он вышел из поединка со сломанным носом, небольшим сотрясением мозга и сорока тысячами долларов сверх своих двадцати. Бавьер тоже оказался с шестьюдесятью тысячами долларов на руках. По заведенной привычке он держал их спрятанными в сапоги, предварительно пометив каждую купюру едва заметной буковкой «б» в правом углу. Он спал в носках и сапогах и принял все меры предосторожности. Когда он шел в душ, сапоги охранял Каррас, а когда тот был на дежурстве, он засовывал деньги в вентиляционную трубу. Именно там они были спрятаны, когда за двое суток до прибытия в Нью-Йорк оказалось, что деньги исчезли. Гонсалес, у которого после поражения не осталось ни пенни, почему-то в это самое время играл в карты, поставив на кон сотни долларов. Бавьер безошибочно распознал на купюре свою пометку.
Он грубо тряхнул Гонсалеса за воротник.
– Ты украл мои деньги! – воинственно заявил он, хватая за грудки мужчину намного здоровее его. – Немедленно верни!
Гонсалес посмотрел на него сверху вниз, его темные глаза вспыхнули огнем.
– Я ничего не крал. Я их выиграл.
Оттолкнув Бавьера, он отвернулся и снова сел за игру.
Бавьер твердо решил не отступать. Он целых два года копил шестьдесят тысяч долларов и никому не позволит обкрадывать себя.
– Иди сюда, подлый вор! – сжав кулаки, крикнул Бавьер. – Я намерен вернуть свои деньги.
Гонсалес даже не шелохнулся.
– На твоем месте я бы поостерегся называть меня вором, – предупредил он.
Бавьер пробуравил взглядом широкую спину боксера-профессионала и внезапно, сорвавшись с места, с яростью набросился на него. Оба упали на пол и, катаясь по нему, стали тузить друг друга.
Присутствующие расступились, освобождая место для драки. При других обстоятельствах Гонсалес непременно одержал бы верх, но его застигли врасплох, и к тому же он несколько ослаб от тумаков, нанесенных ему Каррасом два дня назад. Бавьер, схватив его за горло, начал душить.
– Где они? – кричал он, вцепившись Гонсалесу в глотку. – Черт тебя подери, где мои деньги?
Сначала Гонсалес пытался стряхнуть с себя Бавьера, затем решил выцарапать ему глаза, но Бавьер, поняв его намерения, быстро отвернулся. Постепенно здоровяк стал слабеть. В последней отчаянной попытке он попробовал разжать руки Бавьера, но тот только усилил хватку.
Гонсалес вдруг закатил глаза и, захрипев, начал хватать ртом воздух.
Внезапно чьи-то сильные руки оторвали Зиги от Гонсалеса. Перед ним стоял Гектор Каррас.
– Какого черта ты ввязываешься? – прохрипел Бавьер. – Этот подонок стащил мои деньги!
Каррас спокойно посмотрел на Бавьера и похлопал его по плечу.
– Остынь, – сказал он. – Командир идет. Надо линять.
Бавьер посмотрел на Гонсалеса, который все еще валялся на полу, руками ощупывая распухшую шею.
– Я убью тебя, трусливый вор! – процедил сквозь зубы Бавьер.
– Заткнись, – резко оборвал его Каррас и подтолкнул к водонепроницаемой двери-переборке. – Давай мотать отсюда, пока нас не засекли.
– Гадом буду, если не убью этого сукина сына! – пригрозил Бавьер.
– Внимание! – рявкнул Каррас, и они с Бавьером отдали честь проходившему мимо командиру части. Тот небрежно козырнул им и пошел дальше.
Чуть позже Каррас затолкал Бавьера в угол.
– Слушай ты, недоносок, – сердито прошипел он. – Не вздумай еще раз разинуть свою варежку. Ты что, совсем лишился рассудка? Ты только все испортил. Случись что-нибудь с этим парнем сегодня ночью, вся вина падет на тебя.
Бавьер молча смотрел на Карраса. А ведь он прав, в армии существует закон «ШК». Делай, но так, чтобы все было шито-крыто. Впредь надо быть умнее.
Но судьба распорядилась иначе. Согласно расписанию нарядов караульный отправил Гонсалеса нести ночную вахту. Когда пришла смена, на посту его не оказалось. Не явился он и на утреннюю поверку. Весь корабль был перевернут вверх дном, но Гонсалеса не нашли. Пересчитали все спасательные шлюпки, проверили неприкосновенный запас – все на месте. Прозвучал сигнал тревоги: «Человек за бортом!» Капитан быстро развернул корабль, и они задымили обратно. Море прочесывалось четыре дня, и четыре ночи на черной воде плясали поисковые огни, но Гонсалес исчез без следа.
За эти четыре дня Бавьер в поисках своих денег обшарил все щели на корабле. Но если не знаешь, где искать, то шансы на успех равны нулю. К тому же положение усугублялось тем, что командир пронюхал об их драке с Гонсалесом и решил расследовать инцидент. К счастью для Бавьера, он той ночью был все время на виду, и подозрения с него были сняты полностью. Можно было с облегчением вздохнуть, но ведь денег он так и не нашел.
В Бруклине Бавьер и Каррас распрощались друг с другом. Бавьер так и не узнал, что Каррас, запачкав руки кровью, сошел с корабля со ста двадцатью тысячами долларов в кармане. В то время как Гектор поселился в апартаментах гостиницы «Уолдорф-Астория» и возобновил свои контакты с Занматти, Бавьер бегал по городу в поисках работы. Любой работы.
Наконец ему удалось устроиться на разгрузку траулеров в Шипшедской бухте.
Порой ему казалось, что он никогда не отделается от запаха рыбы. Этот запах преследовал его повсюду, куда бы он ни пришел. К тому же это была изнурительная, тяжелая работа, которая высасывала из человека все соки, да и плата за нее была мизерной.
Перед самым Рождеством Бавьер свалился с воспалением легких. Выйдя из благотворительной больницы, он решил: больше никогда в своей жизни не есть рыбы, обходить стороной все рестораны, где ее подают, и самое главное – он решил навсегда уехать из Бруклина. Это место было дырой, и никто лучше его этого не знал. Он хотел жить в настоящем Нью-Йорке. Он даже не пошел за своими пожитками, потому что пришлось бы заплатить за квартиру. Для того чтобы воплотить свою мечту в жизнь, он купил лишь жетон для подземки. Бавьер пересек Ист-Ривер и оказался в Манхэттене.
Манхэттен полностью отличался от Бруклина; тут действовали совершенно иные правила. Инстинкт Бавьера немедленно подсказал ему, что здесь открываются большие возможности для тех, кто обладает даром предвидения, умом и честолюбием.
Зиги бродил по улицам Манхэттена весь день и всю ночь. Он прислушивался, принюхивался, наблюдал. Когда же начал от усталости валиться с ног, он уснул в вагоне подземки. Проснувшись, первым делом отправился подыскивать себе жилье. И снял-таки двухкомнатную квартиру с холодной водой в многоквартирном доме на Ривингтон-стрит в нижней части Ист-Сайда.
На каждом этаже было по четыре квартиры с общим туалетом в коридоре. Раковины располагались на кухне. Здесь тоже отвратительно пахло вареной капустой и кипятящимся бельем. И, кроме того, дом был полон звуков: крики младенцев, семейные ссоры, экзотическая речь из смеси немецкого, польского и еврейского.
Он не был напуган мрачной обстановкой или присутствием иностранцев. Он рассматривал свое нынешнее положение как первый шаг на пути к успеху, не переставая говорить себе: «Главное, я в Манхэттене». Здесь, и только здесь, одна возможность влечет за собой другую. Много лет спустя, когда Бавьер, разбогатев, поселился на Саттон-плейс, он с удовольствием вспоминал Ривингтон-стрит. Он испытывал неимоверную гордость от того, что поднялся с самого дна на самый верх.
На протяжении ряда лет он играл своими деньгами, как ребенок любимой игрушкой, и при этом либо преумножал свое состояние, либо терял последнее. Наконец он решил перестать испытывать судьбу и направить все в ровное финансовое русло. Он купил пентхаус в кооперативе на Саттон-плейс и попытался пролезть в высшее общество. Сделать это было нелегко даже при наличии состояния. Тут не последнюю роль играло соответствующее происхождение или по крайней мере хорошие манеры и умение общаться. Бавьер не имел ни того, ни другого, и к нему относились как к нахалу и выскочке. У него прежде не бьио времени заняться своими манерами, пришлось наверстывать упущенное. Купив пентхаус, он воспользовался услугами специалиста по интерьеру и, кроме того, попросил искусствоведов подобрать ему картины на стены. Прошло немало времени, прежде чем он научился разбираться в живописи и понял, что его не обманули.
Руководствуясь той же целью, Бавьер стал посещать лучшие рестораны и ночные клубы. Купив готовый смокинг, он, надутый как индюк, отправился в «Эль Морокко». Поскольку Зиги не давал чаевых метрдотелю, его усадили за самый худший столик. Более того, его, одетого в смокинг из магазина готового платья, по ошибке приняли за старшего официанта. Урок не прошел даром: на следующий день он заказал у портного несколько костюмов и смокингов.
А потом он встретил даму.
Вплоть до этой «исторической» встречи Бавьер имел очень мало контактов с женщинами. Нельзя сказать, что он их не любил, совсем наоборот – боготворил и преклонялся перед ними. Просто у него никогда не хватало времени. В результате все отношения с женщинами сводились к общению с проститутками, так как он считал секс такой же необходимостью, как мытье, еда и чистка зубов. Постепенно он пришел к выводу, что одного секса недостаточно. Он был богатым человеком, и пришло время обзавестись женой. И желательно такой, которая была бы под стать его богатству. Такой, которая смогла бы открыть все двери, до сих пор для него закрытые.
Он встретил даму на приеме, устроенном его деловым партнером. Она не походила ни на одну из тех, что он знал до сих пор. Красавица с блестящими светлыми волосами, с сильным грудным голосом и весьма грациозной походкой, она вызывала в нем возбуждение, никогда не испытываемое им раньше. Он обратил внимание на ее надменную холодность, но посчитал, что сможет разбудить эту дремлющую страсть. От ее прикосновений у него мурашки бегали по коже. Спустя несколько дней он сделал ей предложение. Она скромно потупила зеленые глаза и обещала подумать.
И Бавьер расценил это обещание как признак поведения настоящей леди. На самом деле все обстояло совсем по-другому: двадцатилетняя дама подыскивала себе в мужья достаточно богатого мужчину, чтобы обеспечить все свои потребности. Что касается любви и секса, то эту ненужную роскошь она легко сбрасывала со счетов. Ее влекло только богатство, которое перерастало во власть.
Поначалу Бавьеру казалось, что их брак заключен на небесах. С той самой минуты, когда они с дамой – она в белом платье и белой фате – вышли из собора Святого Патрика, когда им, словно уткам, пришлось нырять в лимузин, уклоняясь от потока обрушившегося на них риса, Бавьер был на седьмом небе от счастья. Впервые в жизни он кому-то мог излить свою нежность. Он был преданным мужем, щедро позволявшим леди все, что она захочет. Красивую женщину не грех и побаловать. И, кроме того, жена открыла для него двери домов, о существовании которых он даже и не подозревал, и Зиги был благодарен ей за это.
Лишь через год он понял, что с радостью обошелся бы без этого пресловутого общества. Ему не нравились коктейль-приемы, где надо было вести пустые разговоры о бирже: он предпочитал играть там. Он не выносил бесконечных скучных обедов или вечеров в опере по понедельникам. Меньше всего его заботили чистокровные лошади, скачки в Кентукки или состязания в поло на Палм-Бич. А эти бесконечные рассуждения о яхтах! Он предпочитал сам ходить под парусом. Постепенно его презрение к окружению дамы становилось все глубже. Он презирал ограниченность этих людей, их постоянные пересуды, предательство, интриги, сплетни… И к своему ужасу, обнаружил, что все эти пороки присущи и ей. Она была самой искусной из всех интриганкой, сплетницей и столь же ядовитой, как королева кобр. Она всегда мстила своим обидчикам, причем мстила в десятикратном размере, пусть даже ей для этого приходилось месяцами плести свою паутину. Бавьер разочаровался в ней так же, как и во всем ее социальном окружении. Он бы с удовольствием «умыл руки», но капкан уже захлопнулся. Пришлось искать выход. Зиги под любым удобным предлогом стал исчезать из дома и с головой окунулся в романы с другими женщинами. Он знал, что жена прекрасно осведомлена об этом. Знал он также, что, пока он действует осторожно, даму совсем не беспокоят его похождения. Зиги мог делать все что угодно, если это не компрометировало ее и не давало основания ее вероломным друзьям чесать языки у нее за спиной. Она даже сама подталкивала его к любовным похождениям, поскольку любовницы Бавьера освобождали ее от определенных супружеских обязанностей, которые она находила отвратительными. Постепенно Бавьер пришел к заключению, что его жена вообще ненавидит секс. Поначалу отсутствие у нее желания смутило его, но со временем он нашел объяснение: дама считала, что от секса у нее на лице появится печать распущенности, и образуются мешки под глазами.
К тому же она была совершенно уверена – Зиги обязательно к ней вернется, как бы далеко ни зашел в своих похождениях. Впрочем, как только жена чувствовала, что он отдаляется от нее, она пускала в ход старый, проверенный способ: полностью посвящала себя ему, даже делала вид, что наслаждается сексом. Бавьер, правда, уже отдавал себе отчет, что это всего лишь маленькие трюки.
Если, бы дама удосужилась проанализировать их отношения, она смогла бы понять, какой опасный оборот принимает дело, но ей даже в голову не приходила мысль, что муж от нее страшно устал.
В Элен он нашел все, что отсутствовало в даме, и даже больше. Элен была той самой женщиной, которую он подсознательно искал всю жизнь. Она была чрезвычайно женственной, а в бизнесе мыслила и действовала как мужчина. Она принимала Бавьера таким, каким он был. Он ей очень напоминал Эдмонда. Она чувствовала, что может положиться на него, и была полностью защищена. Главное же то, что она искренне его любила. Для нее он был добрым и нежным, сильным, земным и несгибаемым человеком.
Пароход «Соединенные Штаты» причалил к Уэст-Сайдскому пирсу, и Элен с Бавьером расстались. Но ненадолго: они ухитрялись видеться почти ежедневно. Эти встречи побуждали их на новые деловые подвиги: Бавьер расширил свои инвестиции, а Элен арендовала два этажа в здании Рокфеллеровского центра и наладила там выпуск американского издания журнала. Она вдруг полюбила Нью-Йорк с его кипучей энергией и особой романтикой, полюбила его бешеную созидательность. Но кроме всего прочего, она полюбила Бавьера, а он полюбил ее. В сложившихся обстоятельствах имело смысл остаться в Нью-Йорке и перенести сюда штаб-квартиру. Европейские издания журналов расположатся под новым зонтиком: «Элен Жано интернэшнл инк.».
Так родилась компания «ЭЖИИ».
Впервые за многие годы Бавьер почувствовал себя прежним. Скука, которую он постоянно испытывал с дамой, внезапно исчезла. Он расцвел как никогда и, разогнав всех своих любовниц, с головой ушел в работу.
Спустя два месяца он встретился с женой и ее адвокатами, чтобы оформить развод. Дама приняла эту новость без всякой видимой тревоги. Она была уверена, что связь Бавьера с Элен долго не продлится. Правда, Зиги с Элен сочетались гражданским браком. Ничего, он непременно приползет к ней обратно. На бракосочетание из Парижа прилетели Эдмонд и малышка Элен. Расписавшись, Элен и Бавьер поселились в двенадцатикомнатной кооперативной квартире на пересечении Пятой авеню и Шестьдесят шестой улицы, с окнами на Центральный парк. Бавьер никогда не говорил Элен, какой ценой ему досталась свобода: семь миллионов долларов, дом в Хамптоне, пентхаус на Саттон-плейс, коллекция живописи стоимостью в четыре миллиона и бесценный антиквариат. Впрочем, сделка того стоила. В конце концов, деньги – дело наживное.
Не сказал он Элен и о том, что дама беременна. Эта новость была для него полной неожиданностью, но менять принятое решение Зиги не стал. Не хотел он, чтобы новость повлияла и на решение Элен. Кроме того, дама поклялась ему, что сделает аборт. При сложившихся обстоятельствах это был бы самый разумный выход из положения.
Однако дама решила сохранить ребенка и использовать его в качестве приманки, чтобы впоследствии вернуть Бавьера. Так, чтобы он больше никому не достался.
И, кроме того, дама приняла еще одно, очень важное для себя решение и уже начала плести паутину.
Придет время, и она уничтожит Элен Жано.
Глава 11
Бавьер и Элен на неделю отправились в свадебное путешествие в Акапулько. Но даже после их возвращения Зигфрид делал все, чтобы медовый месяц продолжался. Он постоянно осыпал Элен подарками: по возвращении подарил ей небольшую, но весьма ценную картину Утрилло с изображением парижской сценки; на следующей неделе – восемнадцатикаратный изумруд от Гарри Уинстона, с которым Элен не расставалась даже ночью. И, наконец, главное: сверкающую стотридцатифутовую яхту с моторным двигателем, которую они окрестили «Малышка Э.» Она стоила шесть миллионов долларов, и на ее борту находилась постоянная команда из десяти человек. На ней были три салона, маленькая дискотека, два катера, апартаменты хозяев на палубе и четыре гостевые комнаты внизу. Бавьер попросил пригнать яхту из форта Лодердаль в гавань на Семьдесят девятой улице. И вот однажды в лунную ночь они с Элен совершили круиз вокруг Манхэттена, а потом он приказал капитану перегнать яхту в Испанию. Они решили держать ее в Барселоне, планируя использовать во время отпуска.
К сожалению, никакого отпуска не получилось. Судьба нанесла им тяжелый удар буквально спустя несколько недель после женитьбы. На торгах Нью-Йоркской фондовой биржи Бавьер упал замертво. Причиной его смерти стала аневризма сосудов головного мозга. Элен была безутешна. Снова ее счастье обратилось в пепел.
О смерти Бавьера известили заголовки в «Уолл-стрит джорнэл» и деловом разделе «Нью-Йорк тайме». Отпевание состоялось в церкви Кэмпбелл на Медисон-авеню, вокруг были одни бизнесмены. Со смертью Бавьера ушел из жизни один из величайших игроков Уолл-стрит. Во время панихиды Элен сидела с каменным лицом. Ей не хотелось плакать на виду у совершенно незнакомых ей людей, тем более что дама Бавьер сидела у нее за спиной.
Хорошо поставленным голосом президент корпорации «Фортуна 500» перечислил заслуги Бавьера. Элен внимательно слушала, но не слышала ни единого слова.
Служба закончилась, и она медленно поднялась. Она, возможно, никогда бы не добралась до выхода из церкви, если бы не Эдмонд и малышка Элен: они крепко держали ее под руки. Внезапно она лицом к лицу столкнулась с Найджелом Сомерсетом. Он неожиданно выскочил из одного из проходов и вот теперь стоял перед ней. Колени у нее подогнулись, но она овладела собой. Найджел проделал такой путь из Англии, чтобы присутствовать на похоронах, и приличия требовали обмолвиться с ним парой слов.
– Встретимся на улице, – кивнула она Эдмонду и малышке Элен.
Дождавшись, когда они уйдут, она посмотрела на Найджела и увидела золотистые искорки в его глазах. Элен на мгновение потеряла дар речи.
– Мне очень жаль, – проговорил Найджел.
– Спасибо, – ответила она хриплым голосом. – Я рада, что ты приехал.
На самом деле ей вовсе не хотелось этого. К чему бередить старые раны?
Она опустила голову, но уже через минуту овладела собой.
– Я тоже очень сожалею, – начала она из вежливости. – В прошлом месяце я прочла в газетах о смерти твоей матери. Прости, что не послала цветы…
– Не стоит. На смертном одре она призналась, что спровадила тебя из Фоллсворта. Поверь… я так ничего и не знал…
– Я тебе верю.
– Я знаю, Для тебя это слабое утешение, но, женив меня на Памеле, мать признала свою ошибку.
Элен тупо кивнула. Памела. Она помнила фотографии леди Памелы Грей, ставшей вместо нее шестнадцатой герцогиней Фаркуарширской. Значит, мать Найджела нарочно все подстроила. И вот герцогиня умерла, но дело ее живет.
– Я никогда бы не женился на Памеле, – тихо продолжил Найджел. – Я не любил ее, а она меня. Родители заставили ее выйти за меня замуж. А теперь… – Он осекся.
Элен сочувственно посмотрела на него.
– Не брак, а сплошное притворство. – Найджел глубоко вздохнул. – К сожалению, о разводе не может быть и речи. Социальное положение и прочее.
Элен кончиками пальцев коснулась его щеки.
– Ужасно, Найджел. Наверное, тебе очень тяжело. – Он вздохнул и прижал ее руку к своей щеке.
– Дорогая, я знаю, что сейчас не время и не место. – Он быстро посмотрел по сторонам и перешел на шепот: – Но мне хотелось бы увидеть тебя…
Элен отступила назад и отвела взгляд, чтобы не утонуть в его глазах.
– Я… я не знаю, – пробормотала она, замявшись. – Об этом еще рано говорить. Я должна подумать…
Голос ее сорвался. Она стремительно покинула Найджела, церковь и душный запах хризантем.
Два дня спустя, в секрете от Элен, Жак продал свои акции даме и Марчелло д'Итри.
