Текст книги "Оковы страсти"

Автор книги: Джозефина Кэрсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

6

Всю ночь окна оставались открытыми, и Линда проснулась от чудесного запаха свежеприготовленного кофе и еще теплых пирожков, доносящегося с улицы. Откуда-то долетали настойчивые жужжащие звуки – где-то косили газон, а еще где-то работал пылесос.

Они с Томми были уже одеты, когда Грэг постучал к ним и пригласил на завтрак. Сарра сопровождала его. Она была просто великолепна в своем бело-розовом наряде, но выглядела несколько смущенной.

Грэг, как обычно, был босиком, в драных шортах и еще одной расстегнутой гавайской рубахе. На сей раз, на ней был сногсшибательный рисунок из обезьян, раскачивающихся на банановых пальмах. Но Линда вынуждена была признать, что в его бесцеремонной и несколько вульгарной манере вести себя было своего рода очарование. Он особенно ухаживал за Саррой, которая прямо-таки щебетала, когда он шутил с ней и осыпал ее комплиментами.

После завтрака он взял гитару и снова спел для Томми. Тот сидел у его ног и заворожено слушал.

Линда и Сарра обменялись взглядами, как бы продолжая вести безмолвный диалог.

Он совершенно покорил Томми, говорили темные глаза Сарры. И, кажется, мальчику это на пользу. Вот и попробуй тут угадай.

Томми может любить его, если хочет, а я сделана из более прочного материала, отвечал ледяной взор Линды.

Сарра беспомощно пожала плечами, как если бы она была не в состоянии понять столь сложную ситуацию. Но Линде стало ясно, что ее приятельница сменила свое суровое отношение к хозяину виллы на более мягкое.

Линда же оценивала его критически и безжалостно. Безответственные, легкомысленные люди часто бывают обаятельными. Только верить им нельзя. Вот и все.

Грэг закончил петь и отложил гитару.

– Ну, хватит. Я боюсь, что у твоей мамы отвалятся уши, если я буду продолжать дальше.

Томми захихикал, а Бозо зевнул. Сарра скромно, потупив глаза, сказала:

– Вы хорошо поете, мистер Хьюстон. У вас… необычный голос.

Сарра, ты-то хоть меня не предавай, в отчаянии подумала Линда.

Грэг же одарил Сарру своей ослепительной, но, как успела заметить Линда, довольно лукавой улыбкой.

– Ведь сегодня волшебное утро, правда? – спросил его Томми.

– Не знаю, не знаю – Грэг вскинул бровь. – А ты мыл уши сегодня утром?

– Да… – Лицо Томми изумленно вытянулось. Он не понимал, какое отношение к волшебству имеет умывание.

– Хм… – произнес недоверчиво Грэг, наклоняясь к нему. – Ты не очень-то старался. У тебя там что-то выросло, малыш.

Он вынул из уха Томми бледно-розовый бутон розы. Глаза мальчика засверкали от возбуждения.

– Хм… – повторил Грэг, качая головой с притворной озабоченностью и снова протягивая руку к уху Томми. – Да у тебя чего там только нет, дружок.

Он вытащил бутон белой розы, розовую цинию и гриб. Когда Томми увидел гриб, то покатился со смеху. Он прямо-таки свалился на землю, держась за живот. Бозо, возмущенный таким громким весельем, встал и отошел подальше.

Сарра радовалась, глядя, как смеется Томми, и даже Линда слегка улыбнулась. Но тут же отвернулась и стала смотреть в сторону моря.

– Томми, немедленно встань с камней, – сквозь зубы сказала она. – Ты испачкаешь рубашку.

Краем глаза она увидела, как ее сын сразу притих. Грэг быстро поднял его и стряхнул.

– Перестань смеяться, – сказал он ему. – Иначе у тебя лицо вывернется наизнанку. Почему бы тебе не отдать эти цветы миссис Голдман? Они так идут к ее красивой цветной блузке.

Томми послушно отдал розовые бутоны и цинию Сарре.

– Все ароматы для любимой, – галантно сказал Грэг.

Линда бросила в его сторону испепеляющий взгляд, но с ним ничего не произошло. Он продолжал улыбаться, и лишь где-то в глубине его глаз вспыхнул яркий огонь.

Томми доверчиво облокотился о колено Грэга и посмотрел на него с надеждой.

– Если сегодня волшебное утро, может, сегодня и день дельфина?

– Нет, – сказал Грэг. – Воскресенье не бывает днем дельфина. А ты проверил, все ли твои друзья уже позавтракали?

– Я поел, вы поели, Сарра поела, мама поела, Бозо поел, – ответил мальчик.

Грэг бросил многозначительный взгляд на летящего низко над волнами пеликана.

Выражение лица у Томми стало озабоченным. Он повернулся к матери – в его глазах стоял вопрос.

Она все поняла.

– Муч.

Томми кормил пеликана каждое утро. И сейчас избалованная старая птица, вероятно, ковыляла вокруг их коттеджа, нетерпеливо ожидая свои сардины.

– Я не купила сардин, – сказала она, проклиная свою забывчивость. В глазах огорченного Томми появилось виноватое выражение. – А у вас нет, мистер Хьюстон?

– Грэг, – коротко поправил он. – Нет. Мне очень жаль. – Пока он смотрел на Линду, ни разу не улыбнулся. Но как только он повернулся к Сарре, улыбка снова появилась на его лице. – Вы не могли бы сходить с Томми и покормить эту птицу? Или вам это неудобно?

– С удовольствием, – сказала Сарра. – Мне все равно нужно сходить к себе домой. Я кое-что забыла взять.

– А за сардины я заплачу. – Грэг сунул руку в карман своей рубахи и вытащил пятидесятидолларовую ассигнацию. – Купите побольше, чтобы Томми хватило надолго. Ведь у него есть друг, который от него зависит.

Он сердечно похлопал мальчика по спине и подтолкнул его к Сарре. Потом снова повернулся к Линде.

– Может быть, прогуляемся по пляжу? Нам нужно кое-что обсудить.

Линда небрежно пожала плечами.

– Обязательно впусти кота в дом, – сказала она сыну.

Томми молча кивнул и взял на руки Бозо, который гонялся в цветах за бабочками. Сарра забрала обоих в дом.

Грэг подождал, пока они скрылись из вида.

– Доброе утро, миссис Хьюстон. Вы будете гораздо симпатичнее, если перестанете скрежетать зубами.

– А вы не вынуждайте меня скрежетать ими.

– Я? Но я ничего не сделал.

– Ха.

– Пойдемте, – сказал он, поднимаясь и кивая в сторону пляжа. – Может быть, прогулка умерит вашу враждебность.

Линда встала, сохраняя неприступное выражение лица. На ней были желтые брюки и такого же цвета блузка с короткими рукавами. И даже лента, которой были сзади схвачены ее волосы, тоже была желтой. Ветер все время грозил развязать ее, и женщина, нахмурившись, попыталась затянуть ее покрепче.

– Позвольте мне. – Грэг подошел к ней сзади и стал завязывать ленту. Его пальцы время от времени касались то ее шеи, то затылка, всякий раз вызывая в ней необъяснимую дрожь.

– Я могу это сделать сама, – возразила Линда.

– Стойте спокойно и не дергайтесь. Я же моряк, вы помните? Мастер по узлам.

– Вы мастер по аферам, – сказала она, но затихла, желая, чтобы он кончил как можно скорее. Его близость волновала ее, а прикосновение пальцев действовало на нервы.

– Ну вот, – сказал он и от души, как мальчишку, шлепнул ее сзади. – Я завязал вас в чудесные узлы.

Да, именно это ты и сделал со мной, подумалось ей.

– Советую вам сбросить туфли и закатать брюки – иначе вы испортите их. Господи, леди, да не будьте такой натянутой. Вам нужно расслабиться.

– Вы уже достаточно расслабились за нас двоих, – сказала она.

Его громкий смех рассердил ее, но она знала, Что он был прав. Она поставила правую ногу на каменную скамью, расстегнула пряжку на сандалии, затем аккуратно закатала брючину.

– Перестаньте подглядывать, – приказала она. – И прекратите ухмыляться.

Он удобно прислонился к пальме.

– Неужели вы думаете, что один вид женской лодыжки сведет меня с ума от страсти? Прямо как в эпоху королевы Виктории.

Она пожала плечами и закатала вторую брючину.

– Вам бы самому не помешало одеваться немного поприличней. Надеюсь, у вас найдется одежда получше, когда ваш драгоценный мистер Бадави приедет сюда.

– А что плохого в моем гардеробе? – нахмурился он.

Она только тряхнула головой и стала спускаться по каменным ступеням к пляжу.

Он поравнялся с ней, и ей опять стало не по себе от его большой нависающей фигуры.

– Я же спросил, что плохого в моей одежде?

– Начнем с того, что ее всегда на вас слишком мало, – сказала она и, взглянув на его почти обнаженную грудь, тут же пожалела об этом.

Линда не привыкла к такой открытой зрелой мужской красоте.

– Океан располагает к жизни нараспашку, – сказал он и похлопал себя по голому животу. – Поэтому я весь нараспашку. Что еще вам не нравится?

Она сунула руки в карманы и упрямо стиснула зубы.

– Ваши рубашки. Они ужасны – застегнут они или расстегнуты.

– Ха, – ответил он. – Это только показывает как мало вы разбираетесь в подобных вещах. Это лучшие гавайские рубашки. Настоящие коллекционные.

– Возможно, – легко согласилась Линда. – Если вы коллекционируете хлам.

Он остановился и взял ее за руку так крепко, что она была вынуждена остановиться.

– Вы жалите сильнее, чем медуза. И я знаю почему.

– Вы всегда применяете физическую силу? – спросила она, бросив презрительный взгляд на его руку.

– Очевидно, – сказал он. – Хотите знать, в чем ваша проблема? Вы ревнуете.

– Ревную? – Линда, аж покраснела от досады.

– Да. – Его напряженный взгляд испугал ее.

Она хотела высвободить свою руку, но он продолжал удерживать ее.

– Вы ревнуете, – повторил он. – Ваш ребенок полюбил меня, и это вас бесит. Вы просто не в силах вынести этого.

– Это же смешно, – резко ответила она. – Мне просто не нравится, как вы им манипулируете.

– Я развлекаю вашего малыша. Разве это преступление?

Он выпустил ее руку и вытер свою о штанину, как бы сожалея, что дотронулся до нее. Они были уже на пляже, и она как можно быстрее пошла вперед.

Он не отставал от нее, не делая при этом ни малейших усилий – слишком длинными и сильными были его ноги.

– Я сказал… – начал он.

Но она оборвала его.

– Несколько дешевых фокусов, – проворчала она недовольно, – да несколько глупых песенок. И бесконечные подкупы.

– Какие еще подкупы? – возмутился он.

– Мороженое, кассеты, обещания дней дельфина – что там у вас еще…

– Это не подкуп. Просто я так чертовски хорошо живу. Я люблю жизнь и наслаждаюсь ею.

Она метнула на него горящий взгляд.

– Вам доставляет удовольствие очаровывать людей. Вам нравится, что он смотрит на вас, как на какого-то бога. Полагаю, это тоже должно произвести впечатление на вашего мистера Бадави, когда маленький мальчик будет с обожанием смотреть на вас.

– Ну, знаете ли, – усмехнулся он, – вы любое хорошее отношение сведете на нет. И, пожалуйста, не могли бы вы хоть иногда не смотреть на меня так, словно собираетесь вонзить мне кинжал в спину.

– Я вам сказала, – прекратите манипулировать моим ребенком. Я этого не потерплю.

Он презрительно покачал головой.

– Господи, я думал, вы выше этого. А вы, оказывается, эгоистка. Вы слишком оберегаете его

– Ничего подобного!

– «Ничего подобного»! – передразнил он. – Как я понял, ваш ребенок говорил сегодня утром больше, чем за все последние месяцы. Я думал вы будете счастливы. Но нет, только не вы.

Линда, растерявшись от такого обвинения, уставилась на него.

– Вы сами же виноваты в его проблемах, продолжал он воинственно. – Он не говорит, потому что в этом нет нужды. Вы слишком хорошо его понимаете. Ему достаточно посмотреть вас, и вам все ясно. А я вытягиваю из него слова заставляю его их произносить. Поэтому вы ревнуете.

Линда остановилась. Она раскрыла рот, но слова не шли. Внезапно у нее пересохло во рту, и язык онемел.

– И прекратите стрелять в меня своими глазами, – предупредил он свирепо. – Я еще вчера начал подозревать, а сегодня окончательно убедился в этом: когда он хочет чего-то от меня, он спрашивает. А вы так настроены на него, что ему не нужно спрашивать. Вы не заставляете его говорить, а я наоборот.

Линда поняла, что если глаза ее и горели, то не столько от негодования, сколько от чувства своей вины. То, что она сейчас услышала, было правдой, и осознание этого потрясло и расстроило ее. Она любила сына так сильно, что его ум, казалось, стал частью ее собственного ума. Она всегда гордилась тем, что прекрасно понимает его и этим как бы помогает ему. Но оказалось, что в своем неведении и гордыни только вредила ему.

Каким бы распутником, негодяем или подлецом ни был Грэг, именно ему удалось сделать то, чего она не смогла. И добился он этого всего за один день: расшевелил мальчика, заставил его сначала улыбаться, потом смеяться и даже почти болтать.

У нее защипало в глазах, она прикрыла рот рукой и отвернулась от своего спутника.

– Линда? – спросил Грэг своим грубоватым голосом. – Линда? О Господи, что я еще натворил?

Она почувствовала на своих плечах его большие, уверенные и теплые руки. Он повернул ее лицом к себе, и она с изумлением увидела заботу тревогу в его обычно смеющихся глазах.

Она попыталась отвести взгляд, но он взял пальцем ее за подбородок и приподнял ее лицо к своему.

В то же время другой рукой он обнял ее и притянул к себе. Меньше всего ей хотелось прижиматься к нему, но она, не зная почему, повиновалась.

Он был высоким и сильным. В тот миг он показался ей надежным прибежищем, в котором она очень нуждалась. Она приникла головой к его пестрой расстегнутой рубашке и внезапно ощутила, как устала от всех переживаний, накопившихся за годы неудачного замужества, похождений гуляки-мужа и слишком восприимчивого ко всему ребенка. Ей так долго приходилось бороться, быть сильной и всегда поступать правильно, что сейчас ей захотелось отдохнуть. Хотя бы одну минуту, всего лишь одну минуту.

Грэг обнял ее обеими руками, прижался губами к ее волосам и зашептал что-то похожее на «ну, ну, не плачьте…» Может быть, он даже просил прощения. Но его голос был тихим, а ветер с моря уносил прочь его слова.

Она не заметила, как ухватилась рукой за отворот его нелепой рубахи и щекой прислонилась к его обнаженной груди. Его бронзовое тело приятно пахло кокосовым мылом, а кудрявые волосы на груди мягко щекотали ей кожу. Биение его сердца становилось все сильнее, как нарастающий шум начавшегося прилива.

Она почувствовала, как напряглись его бедра, и он еще крепче прижался к ее телу, но острее всего она ощутила надежную силу его объятий.

– Все будет хорошо, – шептал он ей в волосы. – Мы что-нибудь придумаем.

Держи меня, хотелось ей шепнуть в ответ. Хотя бы одну минуту. Меня так давно никто не обнимал. Так давно.

Но даже сама эта мысль пугала ее, а уж о том, чтобы произнести это вслух, и речи не могло быть. Да и что она делала здесь, на этом частном пляже, в объятиях мужчины, прижавшись к нему, как если бы он нравился ей и она в нем очень нуждалась? Возможно, это было именно то, чего он и добивался.

Она заставила себя отстраниться от него. Он выпустил ее из своих объятий, но руки все еще лежали на ее плечах, в глазах светилось недоумение.

– Ничего плохого нет в том, что люди нравятся друг другу, – сказал он. – Разве это преступление, если мы доставим себе немного удовольствия.

– Удовольствия? – растерянно повторила она. – Это все, о чем вы думаете?

Он долго молча смотрел на нее, напряженно стиснув зубы. Маленькая жилка билась у него на виске. Он был удивительно серьезен в этот миг.

– Да… – медленно протянул он. – Это все, о чем я думаю.

Если это правда, смущенно подумала она, то почему он смотрит на меня так мрачно? Что кроется за этим серьезным и таинственным взглядом.

– Удовольствие, – повторил он, как бы убеждая себя. Затем, словно для того, чтобы доказать, что ее слова соответствуют истине, он подхватил Линду на руки и ринулся в сторону моря.

– Не надо! – закричала она, испугавшись, но он продолжал легко нести ее, как если бы она была невесомой. Он безудержно мчался вперед, пока не очутился по колено в воде.

Линда зажмурилась от потока воды обрушившейся на них волны и прижалась к нему.

– Не надо! – снова запротестовала она, так как набегавшие волны ударяли ее почти в лицо, заставляя кашлять и трясти головой.

– Надо, – парировал он. – Получайте удовольствие. Развлекайтесь. Я не отпущу вас, пока не засмеетесь.

– Я не могу смеяться, – задохнулась она. – Я тону!

Он стряхнул воду со своих волос и сжал ее еще крепче, в глазах у него появился какой-то дикий блеск.

– Я вас не отпущу, пока не засмеетесь. Вам нужно смеяться как можно больше, как это делает ваш ребенок.

Затем, как самый настоящий сумасшедший, он захохотал и нырнул в волны, увлекая ее с собой.

Она плевалась, колотила его, грозила ему. Все было напрасно. Его неистовство становилось все сильней. Наконец она не выдержала и засмеялась.

Они все еще смеялись, когда, промокшие до нитки, шли обратно на виллу. Вид у обоих был совершенно неприличный. Мокрая рубаха Грэга прилипла к его груди; с густых повисших волос прямо в глаза стекала вода. Его босые ноги, как и у нее, были облеплены песком. С ее длинных волос, все еще завязанных узлом, потоком стекала вода прямо по спине. Одежда беззастенчиво обрисовывала ее фигуру.

Грэг сказал что-то смешное и снова заставил ее смеяться. Они пришли на патио одновременно с Саррой и Томми. Темные глаза Сарры сначала расширились при виде их, а потом задумчиво сощурились.

Мальчик бросил на мать довольный взгляд. Она сразу поняла, что он хотел этим сказать, и согласно кивнула в ответ. Но тут же вспомнила, о чем говорил ей Грэг.

– Что ты сказал своей маме, когда вот так глазами разговаривал с ней? – спросил Грэг Томми.

Томми улыбнулся и застенчиво потупился.

– Что же ты ей сказал? – снова повторил Грэг.

– Вы купались прямо в одежде? Это же глупо, – тихо ответил Томми.

– Значит, сегодня глупое воскресенье, – прозвучало в ответ. – Бывает и такое иногда. Как тот гриб, что вырос у тебя в ухе, и все остальное.

Томми взглянул на Грэга, потом на Сарру, а затем и на Линду.

– Ведь, правда, мы сегодня все развлекаемся? – Его голосок был робким, но очень чистым. Чистым и счастливым.

Линда закусила губу и быстро заморгала глазами, на сей раз не от океанской соли.

– Да, – уверенно сказал Грэг. – Мы развлекаемся.

Томми посмотрел на камни под ногами и задумчиво провел по ним линию носком своего башмачка.

Грэг снова робко позвал его.

– Да?

– Сарра получила все цветы, которые появились из моего уха. А почему маме ничего не досталось?

Он взглянул на Грэга – тот сосредоточенно нахмурился и покачал головой.

– Может быть, у тебя там еще что-нибудь выросло? – Он наклонился и заглянул мальчику в ухо. – Так и есть.

В его руке появилась прелестная желтая роза. Он вручил цветок Линде.

– Прошу. Ну, как она вам, нравится?

Томми засиял от удовольствия. Линда в изумлении смотрела на розу. Как он это сделал? Ведь цветок не был ни увядшим, ни мятым. Она почти со страхом взглянула на него. Может, он и правда волшебник? Совсем немножко.

7

Ее изумление было прервано появлением экономки. Пенелопа Фултон – высокая женщина лет пятидесяти, с темными волосами была вечно чем-то озабочена.

– Мистер Хьюстон, – сказала она, – для вас есть очень важное сообщение из Нью-Йорка. От мистера Бадави.

Улыбка исчезла с лица Грэга.

– Сообщение от Бадави? Какое?

– Он не приедет через два дня, как планировал.

У Грэга заглегли морщинки между бровями.

– Он отменил свой приезд?

В то же мгновение у Линды бешено заработало воображение и появилась дикая надежда, что если Бадави не приедет, то и весь этот сумасшедший маскарад кончится. Однако, как ни странно, от этой мысли у нее вдруг сжалось сердце и заныло в груди.

Но ответ миссис Фултон унес все ее переживания и вместо этого наполнил ее новыми предчувствиями.

– Нет, сэр. Он приедет сегодня вечером и хочет, чтобы его встретили в аэропорту.

– Сегодня? – переспросил Грэг. Сегодня, в ужасе подумала Линда.

– В семь сорок пять вечера. И еще, мистер Хьюстон, – экономка выпрямилась еще сильней, словно аршин проглотила. – Что-то надо делать с этим котом. Я его заперла в прачечной, чтобы он не бродил по всему дому. Но он так орет и скребется в дверь, что у меня началась мигрень.

– Ясно, – сказал Грэг.

– И это еще не все, – продолжала миссис Фултон, поджав губы. – Ваш гость прибывает так неожиданно. Мне будет крайне трудно подготовиться к его приезду. Да еще с таким неугомонным котом. И потому я не могу взять на себя ответственность за прием гостей, которые не придерживаются своего графика.

– Томми, – сказал Грэг подчеркнуто спокойным голосом, – будет лучше, если вы с Саррой сейчас пойдете и освободите Бозо.

Мальчик торжественно кивнул, схватил Сарру за руку и потащил ее в сторону тюрьмы-прачечной, где томился его любимец.

Между тем Грэг нахмурился.

– Если он приезжает сегодня, значит, сегодня его и надо будет принять, и как можно лучше. Какого бы труда это вам ни стоило. Вам понятно, миссис Фултон?

Тонкие брови экономки от обиды поползли на лоб.

– А что касается кота, – продолжил он, – то с ним нужно обращаться, как с любым из моих гостей, и даже лучше. А если вы и ваша мигрень этого не переносите, то лучше уходите – прямо сейчас.

– Вот как! – сказала явно рассерженная миссис Фултон.

– Да, именно так. – Грэг еще грознее сжал челюсти. – А сейчас вам лучше пойти и приготовить все к приезду Бадави.

Женщина недовольно хмыкнула, но быстро пошла в дом.

– Я знал, что мне не понравится иметь дело с прислугой, – проворчал он, когда дверь за ней закрылась. – Они здесь всего два дня, а я уже устал от них.

– О Господи, – пробормотала Линда. – Миссис Фултон не понравится, если я в таком виде потащусь через весь дом.

– С переодеванием можно подождать. Нам нужно поработать. – Грэг взял ее за руку и повел в сторону беседки в саду.

– В чем дело?

– Пойдемте, миссис Хьюстон, – мрачно начал он. – Бадави уже почти у нашего порога, а мы так и не узнали друг друга, нам нужно это сделать как можно лучше и как можно скорее.

Оставшуюся часть дня Грэг и Линда провели в беседке среди пальм и гибискусов, добросовестно рассказывая о себе.

Сарра прониклась ответственностью момента и все это время занималась с Томми, не забыв послать обед Грэгу и Линде.

– О'кей, – сказал Грэг, откусывая от сандвича с крабами, – позвольте мне все теперь подытожить. Вы родились в Сантаклауде, штат Миннесота. У вас была сестра, на два года моложе вас, но она умерла, когда вам было шесть лет. Ее звали Дженни – правильно?

– Правильно, – кивнула она.

У него была блестящая память, и это пугало ее.

– Ваш отец был адвокатом, мать – художником-графиком. После смерти вашей сестры она стала искать утешение в мартини. Незадолго до того, как вы поступили в колледж, ваши родители развелись. Потом вы продолжили учебу в университете Миннесоты, где основным предметом было искусство, а вторым – литература. Окончили его с отличием. Там и познакомились с Фрэнком Греем, который был старше вас на год.

Линда кивнула и нервно отпила глоток лимонада.

– Вы пошли работать в художественный отдел фирмы «Серебряный медведь», выпускающей поздравительные открытки, а Фрэнк – в бухгалтерскую фирму. Боже Милостивый, ну почему вы вышли замуж за бухгалтера? Это же самая скучная профессия на свете.

Она взглянула на него, ожидая увидеть улыбку на его лице, но он был серьезен. Взгляд его глаз пронзил ее насквозь так, что у нее перехватило дыхание, и она была вынуждена отвернуться.

– Он был очень вежливым, – тихо сказала она. – И еще он выглядел таким выдержанным. Мне все в нем казалось… совершенством.

– Совершенством? – Он вложил всю свою иронию в это слово.

– Что я тогда понимала? – тихо проговорила Линда. – Я ни в кого не была серьезно влюблена до него. Я была слишком робкой. А он прекрасно одевался, прекрасно говорил, прекрасно учился – в общем, казался мне невероятно хорошим.

– Господи, – фыркнул Грэг. – Как же низко упали ваши оценки после замужества, миссис Хьюстон.

Линда бросила на него уничтожающий взгляд. Сам-то он не был ни вежливым, ни выдержанным. Одевался ужасно или вообще ходил полуголым. Становилось все жарче, и она боялась, что он в любой момент может стянуть с себя свою ужасную рубаху с кувыркающимися мартышками.

Единственной совершенной вещью в Грэге было то, что он говорил и делал совершенно ужасные вещи.

Ей стало интересно, что бы произошло, если бы тогда вместо Фрэнка он, как ураган, ворвался бы в ее жизнь. Эта мысль так захватила и взволновала ее, что она постаралась поскорей избавиться от нее.

– Да, он был слишком хорошим, – защищаясь, повторила она. – И я была не единственной, кто так считал. Он тоже почитал себя верхом совершенства, перед которым трудно устоять. И чтобы доказать себе это, стал заводить романы.

– Почему? Казалось бы, вы должны были… устраивать его. Зачем ему было обманывать вас? Должно быть, он не настолько был уверен в себе, как казалось.

– Да, он не был уверен в себе. Все началось, когда он узнал, что должен появиться Томми. Отцовство пугало его. Ему казалось, что ребенок будет занимать много времени и что жизнь пройдет мимо.

Грэг зевнул.

– Господи, как я ненавижу таких парней. И зачем они только женятся? Пожалуй, я разденусь – здесь так печет.

Как она и боялась, он снял рубашку и швырнул ее на спинку своего шезлонга. Затем изогнулся, хлопнул себя по голому животу и с удовлетворением вздохнул. Солнечный свет, проникавший сквозь решетку беседки, нарисовал затейливые узоры на его груди.

Он закинул руки за голову и прикрыл глаза, как если бы тема разговора ему наскучила.

– Не тратьте время на своего покойного, но неоплаканного мужа. Бадави должен думать, что вы были счастливы с ним, а не на грани развода.

Линда поймала себя на том, что не может оторвать глаз от красивых очертаний его лица. Ветер с океана растрепал его волосы, и одна прядь упала ему на лоб. Сейчас, когда глаза его были закрыты, она могла наконец разглядеть его черты. У него были острые скулы и орлиный нос. Линия рта выражала сочетание чувственности, и цинизма, и чего-то еще, не поддающегося разгадке.

Она все еще помнила ощущение его горячих и уверенных губ на своих. Его поцелуй был долгим, проникающим прямо ей в сердце. От этого воспоминания на нее напала приятная истома, как если бы дневная жара опьянила ее. Вид его большого сильного тела вызывал в ней непозволительные мысли и желания.

Он испугал ее, заговорив не открывая глаз:

– А сейчас бы вы развелись с ним?

Охватившее ее чувство вины заставило ее быстро отвернуться. Она не знала ответа. Трагическая смерть мужа так потрясла ее, что она жалела даже о самой мысли о разводе.

– Не знаю, – ответила она. – Его гибель… все так… осложнила…

– Опять осложнения, – тихим, грубоватым голосом сказал он и лениво пропел:

– «Ничего не осталось, кроме осложнений, Никаких бесед, кроме обвинений, А ведь когда-то была любовь, Милая, что же случилось с ней?»

Линда горько усмехнулась.

– Я помню эту песню. Я ее «прожила».

– Какое совпадение. Это я написал ее.

– Вы?

Он потянулся и снова зевнул.

– Да. О'кей, давайте продолжим… Вы перестали работать на фирме, когда забеременели, и стали свободным художником. Сын родился восемнадцатого сентября, в четверг ночью. Ваш любимый цвет зеленый, любимая еда – лазанья.

Линда кивнула.

– Я переехала сюда девять месяцев назад, – подхватила она. – Мы с вами познакомились три, нет, четыре месяца назад, когда вы впервые приехали посмотреть на виллу. Встретились на пляже. Я гуляла. Нет, строила с Томми замок из песка.

Она в отчаянии затрясла головой.

– Нет, я никогда это не запомню. А лгать я не умею. И никогда не умела. У меня ничего не получится. Лучше скажите мистеру Бадави, что у меня ларингит.

– Это жара на вас действует. Придется мне бросить вас в бассейн. Я и сам не прочь окунуться.

– Ну, нет, – запротестовала она, не желая подвергаться риску снова побывать в его руках. Она была сыта этим по горло.

– Тогда слушайтесь, – лениво сказал он, все еще не открывая глаз. – Какой мой любимый цвет? Вкус? Имя моего первого любимца?

– Ваш любимый цвет – небесно-голубой. – Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить. – Ваш любимый вкус – вкус лимона. Вашим первым домашним животным была собака по имени… по имени… – она окончательно сбилась и замолкла.

Он приподнял голову, открыл один глаз и несколько раздраженно взглянул на нее.

– Зут. Его звали Зут. Что означает по-французски то ли «взять его», то ли еще что-то. Ужасная была собака. Из-за нее в основном я и стал любить кошек.

– Правильно, – с серьезным видом кивнула Линда. – Ваша мать приобрела его, чтобы он не давал вам удирать куда-нибудь, когда вы были маленьким. Он тут же хватал вас сзади за штанишки.

– Частенько он прихватывал еще кое-что вместе со штанами, – проворчал он. Внезапно он оживился. – Хотите посмотреть на мои шрамы?

– Конечно, нет!

– Какая стыдливость. – Он снова закрыл глаза. – Продолжайте. Расскажите мне о моем самом любимом предмете – обо мне.

Линда откинулась в шезлонге и тоже закрыла глаза. Жара сгустилась вокруг нее, делая ее ленивой и одновременно несобранной. Она с трудом заставляла свой непокорный ум сосредоточиться не на эмоциях, а на фактах.

– Вы родились в Лафаете, штат Луизиана, – сказала она. – Ваша мать – из племени кайюн, отец – ирландец. Когда вам исполнился год, они переехали на побережье, потому что ваш отец не мог жить без моря.

– Мой папуля был неутомимым человеком.

– Он проводил большую часть времени, работая на грузовых пароходах, – продолжала она, – но успел вырастить еще троих детей.

– Лучше бы он чаще оставался дома и заботился о них, – беззлобно вставил Грэг.

– Учились вы плохо, и у вас были проблемы с дисциплиной.

– Я предпочитаю считать это творческим бунтом против учреждения, которое пыталось подавить меня.

– Вы начали петь, когда вам было пятнадцать, около ночных клубов – внутрь вас еще не пускали. В двенадцать вы уже сочиняли песни и учились играть на гитаре.

– Чтобы заплатить за эту гитару, моей маме пришлось работать официанткой сверхурочно. Она была очень хорошей матерью.

– И мечтала, чтобы вы поступили в колледж.

– Я пытался, – в его полусонном голосе опять прозвучало раздражение, – но жизнь вела меня своим путем. То я набирал новую группу, то еще что-нибудь.

О, в отчаянии подумала она, он безнадежен, этот самый бесшабашный из всех, кого она знала, человек. Он был дерзким, упрямым и своевольным. И таким он начинал ей все больше нравиться. Это было как наваждение. Должно быть, она слишком долго была на солнце.

Линда потерла виски – у нее начинала болеть голова.

– Вас отчислили из университета во Флориде.

– Будем считать это приобретением жизненного опыта.

– У вас было слишком много такого опыта в разных колледжах. Должно быть, вы сильно огорчали вашу бедную мать.

– Как бы не так. Остальные трое все попали в колледж. У меня дела тогда шли хорошо, и я помогал оплачивать их учебу.

Внезапно она почувствовала, как его большая рука накрыла ее руку. Она вздрогнула и открыла глаза. Он рассматривал ее сквозь опущенные ресницы, лишь легкая улыбка затаилась где-то в уголке его рта. Он сжал ее руку, и она почувствовала его мозоли от игры на гитаре.

– Привыкайте, – протянул он. – Мужья могут дотрагиваться до своих жен. И не подпрыгивайте каждый раз, когда это происходит.

Она, как загипнотизированная, уставилась на их соединенные руки. Ток пробежал от ее кисти вверх к плечу, потом вниз по спине. Она почувствовала какой-то жар внизу живота и внезапно колени ее ослабли.