Текст книги "Дорогостоящая публика"

Автор книги: Джойс Кэрол Оутс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

10…

Уже поздно ночью мы куда-то приехали. Помню огни, хлопанье дверей машины, шорох и скрип чемоданов. А потом постель. Незнакомая подушка. Но спал я своим собственным крепким сном.

Проснувшись, я услыхал, что Отец с кем-то спорит. Он был в ванной комнате мотеля и разговаривал торопливо и раздраженно с кем-то неизвестным.

– Ничего особенного в Жэнэ нет! – гневно говорил Отец. – Вы так упорствуете, будто знать не знаете, что этот самый Жэнэ уже исследован и Сартром, и другими философами. О чем тут еще говорить!

Я снова уснул, а кто-то за дверью мотельного номера тащил по коридору свой багаж. Двое детей отчаянно переругивались. Озадаченный, я проснулся; светало. В номере мотеля я был один, и тут мне показалось, что это меня бросили, не Наду.

В ванной никого. Разумеется, Отец там никогда и не был. Отец предпочитал иметь отдельный номер. Придя будить меня, он был уже после душа, свежевыбрит, редеющие волосы зачесаны на пробор. Он был готов ехать.

– Сперва поедим, поработаем желудком, – весело сказал он.

Мы завтракали в застекленном кафе при мотеле. Нам подавала официантка в ярко-желтом платье. Невзирая на усталость, аппетит у меня оказался волчий, как будто желудком моим заведовал вовсе не я. Отец, как и всегда, поглощал пищу с удовольствием. В кафе завтракало еще несколько путешественников – крабовидные мужья с ясноглазыми женами; бизнесмены, просматривавшие газеты. Из радиоприемника на полке возле кассы лилась утренняя музыка, перемежаемая рекламой каких-то средств против малокровия и хронического радикулита. Здесь было весело и солнечно, а когда мы встали, официантка, хихикая над очередной отцовской остротой, нанизала наш бело-зеленый талон на штырь, где было уже много других подобных.

– Ну что, узнаешь знакомые места? – спросил Отец, когда мы подъезжали к Седар-Гроув. – Угу… Взгляни-ка! Новый банк! Что, вспоминаешь?

Я пялился в окно на медленно проплывавший мимо пейзаж, очень напоминавший фернвудский. Банк с белыми жалюзи и белыми оконными рамами, милый глазу оранжево-красный кирпич, повсюду бордюры из вечнозеленого кустарника; торговый центр, вокруг которого в столь ранний час машин было мало; чуть поодаль – культурный центр, огромный квадрат газона и здания библиотеки, суда, почты; все постройки из того же медноватого кирпича и сделаны по аналогичным проектам. У меня отпустило внутри, как будто я и впрямь возвращался домой.

– Как будто домой возвращаемся, да? – сказал Отец.

Мы катили дальше. В глазах у меня рябило, будто кто-то сыпанул под зрачки песку. Молчание в машине становилось тягостным, и я спросил:

– Ты читал Жэнэ?

Отец кинул на меня взгляд.

– А ты?

– Нет.

– Да, я читал Жэнэ, – проговорил он с некоторым облегчением. – Как раз на днях обсуждал его произведения с мистером Боди. Ты был в дальнем кабинете. Ты что, слышал?

– Кажется.

– Не советую тебе, парень, сейчас его читать, – сказал Отец, успокаиваясь.

Мы свернули на живописный, поросший вязами бульвар. На стволах у некоторых были прикреплены желтые ярлычки, но Отец этого не видел. Машина бесшумно скользила вперед. У меня было странное ощущение, что я еще не полностью проснулся. Все происходило, как во сне. Расплывчатые дали, скругленные углы, даже веселость отца воспринималась притупленно. В конечном счете, как бы больно он ни ранил меня, он делал это невольно, и в небесном царствии Флавия Мавра наверняка был бы произведен в святые.

– Взгляни, какой дом! Ах, красота! – восклицал он.

Я не понимал, какой именно дом он имеет в виду. Мне казалось, что это очень важно, но мы уже повернули за угол, попав на новую улицу, и передо мной вставали все новые дома, иные, но такие знакомые. Я подумал, не начать ли мне сосредоточиваться на чем-нибудь, чтобы выйти из своего ступора. Надо бы хорошенько проснуться к тому моменту, когда отец остановится и покажет мне наш новый дом. Что, если я так и просижу весь день в оцепенении? Я попытался думать о матери, но в самой сердцевине воображения возникла пустота – выжженное пятно, как будто сама мысль о матери атрофировала часть моего сознания.

– Вот и приехали, парень! Ну как тебе?

Мы ехали вверх по холму. Подъездная аллея шла в горку. Темный асфальт, но не просто вульгарно черный: гладкий, объезженный, черный, но умеренно. Лужайка по склону, вечнозеленый кустарник – одни кусты горделиво ощетинились шипами на фоне дома, другие, распластавшись, стелились по земле причудливым барельефом. Сам дом – этот дом, как я узнал позже, был построен во франко-нормандском стиле с неким подобием дворика сбоку, – был сделан из какого-то материала, похожего на сильно обожженную глину, и обрамлен полосками темного дерева; кованые ворота, перед крыльцом привольно раскинулось какое-то дерево – все так красиво, так красиво. Дом был красив, и Нада бы определенно прослезилась при виде его.

– В чем дело, парень? – спросил Отец. – Ты что, плачешь, что ли?

Временами этот бедняга меня и поражал и пугал.

– Нет, нет, не плачу, нет! Все в порядке! – сказал я ему.

Мы вырвались вон из машины. Отец, точно факир, завлекал меня множеством всяких чудес, я не верил своим глазам: гляди, вот оно, и все это наше! Мы будем здесь жить! И эта лужайка, малыш, и бассейн – там, за домом, им в прежнем доме мы не пользовались; посмотри, посмотри какой вид, взгляни, вот купальня, а это – лягушатник, а вот маленький грот, где мы вместе будем поджаривать колбаски и куда можно приглашать твоих маленьких приятелей, а вон домик для собаки, точная копия самого большого дома, чертовски здорово придумано, верно?

– Может, Спарк вернется, – сказал я Отцу.

Но это было чересчур жестоко, нельзя так обращаться с родным отцом. Он уставился на меня и сказал, что Спарк умер, разве я не знаю об этом? (Вероятно, он не понимал, насколько взрослым может оказаться одиннадцатилетний ребенок.)

– Знаю, – сказал я ему, – просто иногда забываю об этом.

Отец повел меня за дом к центральной аллее: изумительная, выложенная плиткой аллея. Нежный, серебристый, едва начинающий зеленеть кустарник (был конец апреля). Ты взгляни на эти рододендроны – пятьсот долларов, не меньше! А вот там – раскидистая золотистая форзиция, и все так красиво, так красиво. Я смотрел на все это, и веки у меня дрожали. Попадая в подобный мир, вам кажется, будто вы вдыхаете само счастье вместе с влажным ароматом этих цветов. Хотя где-то в глубине сознания, попутно с рассказом Отца о новом доме, завел свою песню во мне какой-то голос, как бы намереваясь заглушить слова Отца. Ты, парень, этот дом не переживешь! Он последний в твоей жизни. Довольно с тебя! Столько уж было всяких домов, столько проезжено миль, столько повидано служанок, слесарей, садовников, уборщиков снега, столько обласкано разных песиков, столько было разных гостей, столько подслушиваний за дверьми, за диванами, по телефону, через бельевой отсек, через печную вентиляцию, через кондиционерную, столько жареных орешков кешью, столько серебряных подносиков, столько ненависти, столько любви! Довольно с тебя.

До смешного счастливый Отец позвонил у входа и, грузно переминаясь с ноги на ногу, крякал от удовольствия, оттого что вот он стоит здесь, под теплым солнышком Седар-Гроув. Послышались чьи-то шаги – наверное, очередной горничной, – и дверь отворилась. Дверь была весьма мудреной конструкции и очень тяжелая. Представьте себе обычную дверь с наложенной на нее огромной рамой из зеленоватого стекла, а поверх этой рамы чрезвычайно замысловатую конструкцию из кованого железа, частично (как бы от времени) позеленевшего, частично сероватого, исполненную в виде изящной поникшей виноградной лозы, плюс слепящая глаза на солнце, простая, красивая латунная дверная ручка. И вот это самое творение, устраняясь, явило нам стоявшую на пороге Наду собственной персоной!

Она обняла меня. Над нами склонился Отец, покашливая от крайнего волнения, смущения и переполнявшего его счастья.

– Прости меня, прости, Ричард… – все время повторяла Нада. – Ну, как ты, Ричард? Как ты?

– У него все в порядке, в последнее время аппетит у него – прямо волчий! Давайте же войдем, к чему торчать тут, на виду! – кричал, раскрасневшись, Отец.

Нада попыталась поднять меня на руки, но я оказался слишком тяжелый. Все втроем мы одновременно протиснулись в дом.

– Все прекрасно, просто замечательно, прямо изумительно! – кричал Отец.

Нада наклонилась ко мне, заглянула в глаза:

– Так как ты, Ричард?

Сердце у меня отчаянно билось. Мне хотелось от него избавиться, хотелось освободиться от этого чудовищного колочения в груди, чтобы можно было поскорей вдохнуть нежный запах ее кожи, укрыться в ее объятиях, спрятаться от всего на свете. Мне было трудно дышать, я не мог говорить.

– Что с тобой, Ричард? – спросила Нада.

Отец похлопал меня по спине.

– Просто для него это все немного неожиданно, родная.

– Как, ты ничего ему не сказал?

– Ну, видишь ли…

– Ты ничего не сказал ему про меня?

– Решил сделать малышу маленький сюрприз, – сказал Отец, потирая руки и по-деловому оглядываясь вокруг. – Ага, кажется маляры закончили работу. Очень мило. Прекрасно выполнено, со вкусом.

Нада дотронулась до моего лба. Нежными, холодными пальцами прошлась по моему лицу, не переставая вглядываться в меня.

– Ты меня ненавидишь?

– Пожалуйста, не надо таких чудовищных слов, – сказал, резко поворачиваясь к нам, Отец. – Просто Ричард немного удивлен, я же сказал. Не думал, что он так расстроится.

Я испугался, что они заметят, как страшно бьется у меня сердце.

– Ричард, ты не болен? – спросила Нада.

Я заставил себя мотнуть головой. Она радостно обняла меня, словно услышала то, что хотела услышать.

– Ты любишь меня? Ты меня простил? – спрашивала она.

Я ответил «да».

– Ты правда любишь меня? – с нажимом спросила она.

Я сказал:

– Да, Нада.

– Ах, эта «Нада»! – смеясь воскликнула она. – Давай забудем это глупое имя. Это было первое произнесенное тобой слово, тогда оно мне нравилось, но это глупо, твой отец прав. Ричард, я тебя больше никогда не брошу. Никогда! Ты ведь знаешь это, правда?

Я снова кивнул, и веки у меня сомкнулись.

11…

Через пару дней был проведен обряд освящения нового дома. Чудного, прекрасного дома, который Нада так полюбила!

– Твой отец сам его выбирал! – говорила Нада. – Какой великолепный у тебя отец!

О да, он и впрямь был великолепен! Каждый день Наде покупались огромные белые цветы. Потом заявились грузчики, и снова, на сей раз в обратном порядке, потекла вереница мебели. Комнаты постепенно заполнялись, росли штабели ящиков в гараже, в цокольный этаж отправлялась невостребованная мебель. (Наде не терпелось накупить побольше новых вещей.) И когда все было расставлено по местам, мы устроили церемонию освящения. Нада возлежала на французской будуарной кушетке, которая нашла приют у нас в холле, рядом, на краешке стула сидел Отец, и длинные ноги Нады покоились у него на коленях; я же, точно принц, восседал на стульчике возле них. На Наде был зеленый бархатный халат: длинные, шелковистые волосы распущены по плечам, и в изящных пальцах она сжимала пластиковый телефонный аппарат «прицесс», готовясь приступить к обзвону. На коленях у меня лежали три телефонных справочника.

Из глубин дома доносилась скрипичная музыка – Отец предложил послушать Моцарта. Пластинки оказались все перепутаны, и я, будучи уверен, что Отец не заметит подмены, поставил Бартока. До нас долетал сладковатый, но благородный запах белых роз, любимых цветов Нады.

Первым долгом Нада попросила меня отыскать номер телефона местного бюро по трудоустройству, и сказала, чтоб прислали служанку, и едва она повесила трубку пластикового аппарата, какой-то девице уже был передан этот заказ и та уже спешила к нам в дом. Первый звонок оказался удачным. Куда позвоним теперь? Я предложил в гастроном, но Отец отверг мое предложение, сказав:

– Лучше вызовем сантехника.

И я отыскал Наде еще один номер, и она позвонила в сантехническую службу Седар-Гроув, после чего можно было не сомневаться, что к нам тотчас направили человека оттуда.

– Что теперь? – спросила Нада. Негромко и царственно, как и подобает королеве.

Не в силах удержаться, Отец погладил кисточки у нее на халате.

– Стрижка газона, – подсказал я.

– Именно, стрижка газона! – живо подхватила Нада.

Она набрала магический шифр, и в то же мгновение была соединена с местной службой «Зеленый ковер».

– Звонят из поселка, проезд Лабиринт, – сказала Нада. – Так что нам нужно, дорогой? Мой муж говорит «все». Постричь, удобрения, капельный полив деревьев и кустарника, обработка против сорняков и насекомых. Что-что? Да, да, противогрибковая обработка тоже, все-все, бордюр, прореживание, укатка, выравнивание. Все как обычно.

– Теперь – в газовую компанию, – сказал Отец.

И Нада позвонила в газовую компанию.

– В страховую компанию!

И она позвонила в страховую компанию «Барсук».

– Вернону Уайту, пусть его секретарь знает, что я здесь!

Прядь волос упала на лицо, Нада звонила Вернону Уайту.

– Мусорник сломан! – сказал я.

– Ах да, мусорник! – вздохнула Нада. Она благодарным жестом слегка погладила меня по голове и тут же позвонила в службу уборки мусора Седар-Гроув.

– Лучше в санитарное управление позвони! – сказал Отец, поигрывая Надиной зеленой шелковой кисточкой. – Куча мусора перед домом.

Нада позвонила и туда.

– А в цокольном этаже хлама невпроворот, надо звонить в службу «Престиж».

Нада позвонила в «Престиж», чтобы избавиться от лишнего хлама.

– А с бассейном как? – спросил я.

– Пока что чистить рановато, – заметил Отец с улыбкой.

– Но там птички какие-то мертвые, – сказал я. – Я под холст заглядывал.

– Займемся этим в свое время, – ответил Отец. – Пока нам не до бассейна.

Мы еще все втроем немножко подумали, и Нада сказала:

– Я все прикидывала, какую школу выбрать Ричарду. Что, если школу Святой Анны?

– Она какая, не католическая ли?

– Ну да; но там есть и начальные и средние классы.

– Так она католическая?

– Но я как раз и думала, что…

– Видишь ли, солнышко, не уверен, нужна ли ему католическая.

И Нада с улыбкой сказала:

– Элвуд, если ты не уверен, значит, не будем. Может, тогда местная неполная средняя?

– Именно!

И я отыскал нужный номер, и Нада позвонила в школу и договорилась, когда меня туда отведет.

– Да, – говорила Нада в трубку, – он готов учиться и летом.

Нада повесила трубку, и Отец спросил.

– А как с банком?

И Нада позвонила в Банк общественного благосостояния Седар-Гроув.

– А зубной врач тут для парня найдется?

И Нада позвонила некоему доктору Беллоу и договорилась, что тот меня посмотрит.

– Зрение тоже нужно проверить, – сказал Отец, ухмыльнувшись мне с таким видом, будто я что-то хотел сказать, а он меня опередил. – Ему это необходимо.

Нада позвонила в глазную клинику Седар-Гроув и договорилась еще об одном приеме.

– Скажи, Ричард, у тебя по-прежнему эта шероховатая сыпь на ногах? – спросила Нада.

Я вынужден был признаться, что да. Поджав с жалостливым видом губы, Нада сказала:

– Значит, придется тебя и к кожнику отвести!

Позвонив к «кожнику», она записала меня на очередной прием.

– А не заказать ли нам на вечер столик в «Римской стене»? – спросил Отец.

– Точно! – подхватила Нада и набрала нужный номер.

– В электрокомпанию позвони, не забудешь? – заметил Отец.

– Как можно, – сказала Нада. – И попутно – в водоснабжение.

В момент она обзвонила обе эти компании.

– Еще в телефонную! – со смехом сказал Отец.

– Ну да, ну да! – ответила Нада. Набрав соответствующий номер, она с улыбкой взглянула на нас. – Сколько комнат у нас в доме? Я еще не успела сообразить, мы только въехали. Спален пять-шесть, так? Да, да, нам нужно три-четыре аппарата. Нет, в цокольный не надо. Да. Все черные. Да, в целях экономии берем все черные. Черные! – Она повесила трубку. – Какие говорливые! – проговорила она, обиженно потирая уставшее ухо.

– Почему бы не позвонить Армаде и не сообщить, что ты в городе?

– Ну что ты, Элвуд, ее конечно же нет дома!

– А ты попробуй!

– После. И вообще мне хочется побольше бывать дома. С тобой и с Ричардом. Я вовсе не хочу постоянно обедать с кем-то вне дома.

– А-а-а! Вспомнил еще одно: помыть окна. Они все грязные.

– Верно! – решительно отозвалась Нада.

Когда она клала трубку, я сказал.

– А теперь в продуктовый магазин!

Но Отец, перебив меня, громко сказал:

– Теперь в аптеку! Пусть пришлют аспирин. Причем самый дорогой.

И Нада позвонила в аптеку.

– А еще проигрыватель в гостиной не работает, – сказал Отец.

Нада позвонила в мастерскую ремонта телевизоров и электропроигрывателей.

– Еще моему адвокату, как его, Уойду, Максуэлу Уойду, чтоб вытряс немного денег из того человека, кто продал мне дом. Тут с проводкой не все в порядке.

– Но теперь тебе уже никто не заплатит. Поздно!

– Это мы еще посмотрим! – сказал Отец.

И я нашел Наде телефон мистера Уойда. Отзвонив, Нада сказала:

– Пока я не забыла – это для меня: надо постричься! Смотрите, как я обросла!

И она позвонила в салон красоты Седар-Гроув.

– Погодите, надо бы запасные ключи от всех замков, – предусмотрительно заметил Отец.

Я нашел номер местной мастерской по изготовлению ключей, и Нада позвонила туда.

– Может, теперь в продовольственный?

– Еще стекло в гостиной разбито, надо позвонить, чтоб заменили, – сказал Отец.

И Нада повиновалась.

– А дымоход прочистить?

– Именно!

– Подправить шифер на крыше!

– Верно, верно!

– Вызвать, чтоб повесили люстру из прежнего дома!

– Ага, правильно!

Когда со всеми звонками было покончено, Нада с измотанным видом растянулась на кушетке. Полежав немного, она произнесла:

– А теперь, Ричард, найди-ка телефон «Европейской рыночной корзинки», закажем домой съестного! – И она набрала номер этого изысканного магазина. – Да, будьте любезны, у нас здесь когда-то давно уже был счет. Я хочу его возобновить. Миссис Элвуд Эверетт. Да. Будьте добры, пришлите нам кое-что из продуктов. Да, пожалуйста, проезд Лабиринт, 4500. Нам бы хотелось, будьте добры, три отборных бифштекса, самых лучших, и большую банку бамбуковых ростков, типа «хуань», еще упаковки три устриц, самых-самых. Пожалуйста, тех, которые на улиток похожи. А из хлебных изделий… у вас есть такая изумительная французская булка и еще лимонно-меренговый торт. На заказ готовите? Чудно, и еще – что еще, солнышко? – муж просит прислать коробку креветок, самых что ни на есть крупных, коробку филе индейки, все равно какого, и еще коробочку – чего? – «печенья „Привет“» – оно ведь может лежать, да? – и коробку порошка для посудомоечной машины – кстати, Элвуд, вспомнила: посудомоечная машина у нас барахлит! – еще упаковку пластиковых губок, ну всяких разноцветных, несколько щеток для мытья посуды. Да, еще кастрюли, сковородки и, мой муж подсказывает, ящик для «Сильван» и ящик хорошего кондитерского хереса, не помню точно названия сортов, потом красную коробку «Кошачьей смеси» и коробку «Аппетитных персиков». Нет, думаю, не самых крупных, да, еще коробку соуса «Табаско», все равно какого, коробку вермишели, толстенькой, как карандаш. Да, да именно такой, и еще, будьте добры, пришлите коробочку малюсеньких пикулей, – Элвуд, это специально для тебя! – потом пять галлонов мороженого, самого разного. Какое у вас фирменное, ванильное? Хорошо, пусть будет ванильное, и три головки салата, полдюжины лучших бананов, и – что, Ричард? – О Боже, конечно же молока, простого молока, и дюжину яиц средней величины, – что, Элвуд? – ах, нет, крупных! Да, серии «АА», пожалуйста; пришлите коробку туалетной бумаги, половину розовой, половину желтой, коробку бумажных полотенец, все равно каких, только розовых и желтых, чтоб под цвет ванной, хорошо? Коробку «Блеска для пола», в больших бутылках, и немного томатов по-тевтонски. Нет, никаких мороженных продуктов! Если только у вас есть консервированные, а если нет – не надо. Чудно! И две упаковки масла. И соли одну. Да, да. Кажется, все! Нет, не трудитесь повторять, пришлите, и все. Огромное вам спасибо!

Нада повесила трубку, и Отец сказал:

– Нада, ты великолепна!

Она показала нам острый кончик языка и рассмеялась.

– Я снова дома, и я никогда больше не уйду. Никогда!

12…

Через неделю у нас зазвонил телефон. Нада принялась беззаботно болтать в своей прежней сельской манере, к нам стали съезжаться на коктейль гости; Нада в розовом переливчатом платье выпархивала из дома, чтобы встретиться с Элвудом там, куда они были приглашены на коктейль; за ними заезжали, везли в загородный клуб «Старая мельница»; для первого званого ужина, устраиваемого Надой, мальчик-разносчик привез цветы, коробку с новым майским костюмом для Нады, еще какую-то коробку, уже сюрприз для меня (не очень-то и сюрприз, всего-навсего полосатый пиджак).

Как-то раз за ужином между Надой и Отцом произошел следующий диалог:

– Надо бы пригласить Вилзов, – сказал Отец.

– Пригласить Вилзов, золотой?

– Я понимаю, что ты, но…

– Но, Элвуд, ведь Вилзов нет в живых! Они же погибли в той ужасной авиакатастрофе!

– Как погибли? Да нет же, Таша! Я на днях встретил их у Вернона Уайта, разве я тебе не говорил?

– Это были не Вилзы, Элвуд. Ты их не мог видеть. Они погибли.

– Кто сказал?

– Все говорили, какая жалость, неужели не помнишь?

– Да не погибли они, я только что с ними виделся! Только что!

– Ты убежден, что это были Вилзы?

– Разумеется! Ну да, это были Тельма и Арти.

– Может, это были их родственники?..

– Но я же собственными глазами их видел, это были они. Ну… помнишь, такие немолодые уже, оба спортивного сложения… загорелые такие.

– Да, но…

– В общем, надо их пригласить. Тельма тебе симпатизирует.

– Но они погибли!

– Не думаю.

– Ты убежден?

– Таша, таково мое мнение. Я конечно же не могу быть уверен, но считаю, что они живы и здоровы. Или, может, все-таки повременить, не приглашать их?

– Мне кажется, да.

– Но все же, я думаю…

– Я тоже точно не знаю, но все-таки…