Текст книги "И всюду слышен шепот тьмы (СИ)"

Автор книги: Джой Моен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Не могу поверить, что мы сделали это! Putain*!

Воскликнула Леони Шарбонно, крепко сжимая пальцы подруг.

– Как думаете, как скоро нам предложат первые гонорары?

Поигрывая бровями, спросила Арлетт, прижимая девушек к себе.

– Да они прямо сейчас были готовы отдать тебе все свои деньги! Подумать только, если все получится, мы сможем гастролировать вместе по стране, а может и дальше, и наконец, вырвемся из чертового захолустья. Не верится! Зоэ-Моник, ты же с нами?

Моник лишь улыбнулась, глядя на светящиеся от пота, счастливые лица подруг. Сейчас она была готова сказать им что угодно, только бы они по-прежнему были рады. Интересно, а Эрве видел их триумф, был ли он в зале? Шквал мыслей вдруг прервала резко наступившая тишина, нарушаемая лишь редкими шепотками. Девушки принялись озираться, чтобы найти причину перемены, как увидели вошедшего за кулисы крупного мужчину средних лет, вытирающего блестящие залысины платком. Леони до боли сжала предплечья Арлетт и Моник, отчего девушки шикнули.

– Что с тобой, Леони? Кто он?

Шепотом уточнила Зоэ-Моник, наклоняясь к самому уху застывшей на месте подруги, но Арлетт ответила вместо нее.

– Это Эмильен Тома, один из известных продюсеров Локронана. Говорят, он каждый год посещает все наши выступления в поисках талантов. Чести удостоились очень немногие.

Эмильен безразличным взглядом обвел присутствующих, которые казалось и не дышали в ожидании к кому же мужчина обратится. Он уверенным шагом направился к трем подругам, расплываясь в сальной улыбке, обнажая короткие ровные пеньки зубов.

– А-а-а, вот и вы, мои дорогие birds! Как это было восхитительно, неподражаемо, wow! Я бы хотел поработать с каждой из вас, если вы, конечно же, не против. Вот моя визитка.

И Эмильен Тома протянул одну белоснежную карточку на троих, которую осторожно приняла из его рук стоящая ближе Арлетт, с глупым выражением лица уставившись на крохотные черные буковки, словно видела их впервые. Мужчина знал какой эффект производит, за него давно говорила репутация, Эмильен нисколько не сомневался в том, какой ответ услышит, но на самом деле, его интересовала лишь одна участница прослушивания, чью силу он ощутил, хоть и не понимал природы таковой.

– А с вами, дива, я бы хотел переговорить наедине.

– Со...мной?

Отрываясь от надписи на карточке, переспросила Моник, удивленно подняв брови.

– Oui, именно так я и сказал.

Девочки переглянулись, легонько подтолкнув подругу в спину. Неуверенным шагом Зоэ-Моник двинулась за Эмильеном, уведшим ее в дальний угол, подальше от сцены. Мужчина облизал тонкие губы, снова вытер выступивший пот, если бы Моник не сказали о репутации этого человека, она бы решила, что тот нервничает, но девушка не знала, что то было не беспокойство, а предвкушение. Заполучить очаровательную исполнительницу, умеющую своим голосом гипнотизировать толпу, все равно, что выиграть в лотерее сорвав куш.

– Вам, моя дорогая, я бы хотел предложить особенные условия сотрудничества, ничего такого, не подумайте. Я хочу, чтобы вы, под моим руководством, разумеется, выступали соло, и не просто на дешевой сельской сцене, а в настоящих барах и кабаре! Естественно, под псевдонимом, чтобы никто не узнал, что вы еще школьница, а то, ну, знаете, моралисты утопят нас в своих нравоучениях. Однако подумайте о возможностях, mon oiseau*! Мы подберем вам особенный образ, который покорит всю Францию, я вам гарантирую!

От изумления лицо Моник вытянулось, румянец коснулся щек, она и подумать не могла, что после первого же выступления получит столь щедрое предложение. Не каждый день выпадет такой шанс, но стоит ли торопиться и соглашаться сейчас? Возможны риски, родители едва ли окажутся в восторге, узнав об этом, с другой же стороны, Эмильен Тома не просто какой-то обыватель, он предлагает обезопасить ее, сулит успех и средства, которые никогда не бывают лишними, а главное Моник сможет смело исполнять песни собственного сочинения.

– Вы хотите, чтобы я просто выступала на сцене, гм, в маске, к примеру? А я смогу продолжать учиться, это важно для меня?

– Конечно, конечно! В маске? Parfaitement*!! И вы сможете в любой момент отказаться и уйти, если на то будет ваша воля. Это вы диктуете мне условия, а я волен исполнять ваши мечты, дорогое дитя.

Эмильен изобразил книксен, протягивая девушке еще одну визитную карточку.

– Спасибо, я должна обдумать ваше предложение.

– Договорились. Позвоните мне, я подготовлю договор, но не слишком долго, а то ведь и я могу передумать.

Мужчина быстро удалился, а Моник убрала карточку в карман платья как раз в тот момент, когда из-за двери показались носы Арлетт и Леона, с визгом кинувшиеся обнимать подругу, поздравляя с успехом.

– Ну что, он сделал тебе предложение, от которого невозможно отказаться, да?

– На самом деле...

Леони фыркнула, выставляя ладонь вперед показывая свое несогласие с противоположным мнением.

– Нет-нет-нет, ничего не хочу и слышать. Не знаю, как ты, а я точно соглашусь. Арлетт?

Подруга закивала, не сдерживая улыбку. Леони еще долго продолжала приводить аргументы, пока девушки не вышли в зал, где их встретили заждавшиеся родители Моник.

– Значит, вы и есть подруги моей дочери? Выступление было невероятным! Вы – умницы!

– Спасибо, мадам Гобей. К нам даже подошел сам...

Но Леони замолчала на полуслове, когда Моник больно ущипнула девушку за руку, умоляя глазами сохранить произошедшее в секрете.

– А, не важно. Рады, что вам понравилось. Надеюсь, в ближайшем будущем выступлений станет больше.

Как всегда закончила за подругу Арлетт Пинар, улыбаясь родителям Зоэ-Моник своей самой обворожительной улыбкой. В это же время к ним подошел Эрве Дюшарм, принявшись сбивчиво рассказывать свои впечатления от увиденного, рассыпаясь в комплиментах, чем смутил Моник еще сильнее. Только спустя миг он понял, что перед ним стоят родители девушки.

– Ты не представишь нас, детка?

Предложила Элайн, беря под руку напрягшегося супруга, приветливо улыбаясь.

– Это Эрве, Эрве Дюшарм. А это мои родители Элайн и Эгон.

– Приятно познакомиться, мадам, мсье...

Эрве протянул для рукопожатия ладонь отцу девушки, едва коснувшись губами костяшек пальцев Элайн, чем произвел на нее приятное впечатление манерами, которые кажется, с каждым годом таяли пропорционально современности общественности.

– Рад знакомству, хоть и немного удивлен тому, что сумел упустить появление парня у моей взрослой дочери.

На слове «парня» Арлетт и Леони прыснули со смеху, а Моник стала пунцовой, положив ладонь на лицо, чтобы оно пылало меньше, когда почувствовала, как рука Эрве легла на ее плечо.

– Прошу прощения, и обещаю, что никогда не обижу, и не дам в обиду вашу дочь.

Ответ Эрве удовлетворил Эгона, и только после этого мужчина пожал парню руку. Зоэ-Моник хотелось раствориться, просочившись капельками крови между щелей в досках, чтобы не быть свидетельницей этой сцены. Она испытывала стыд за реакцию отца, хоть и прекрасно понимала его мотивы, при этом слова Эрве, его прикосновение, растапливали нутро, словно кусочек масла на горячей сковороде. Откланявшись, вместе с родителями Моник прошла к транспорту, обернувшись перед тем, как сесть в него. Подруги махали руками, прощаясь, Эрве же, засунув руки в карманы брюк, неотрывно следил за ней, улыбаясь уголком губ, она почувствовала, как это мгновение тяжелым оттиском печати легло на ее сердце.

***

Лес покрытых мхом каменных часовенок не имел конца и края, домики разных форм и размеров упрямо хранили чужие темные тайны сквозь лета и эпохи. Кладбища не вселяли страх в Зоэ-Моник, напротив дарили умиротворение, к чему беспокоиться о мертвых, когда большей угрозы всегда стоило ожидать от живых. Гротескный взвод из мрамора и бетона имел свое очарование, словно волшебный мир из невыплаканных скорбящими слез, невысказанных мертвецами слов, отдельная часть мироздания, существующая по своим правилам. В воздухе ощущалось скорое приближение осени, что лишь усиливали запахи влажной почвы и начавшие подгнивать листья.

Редкие каменные статуи плачущих херувимов и замерших в задумчивости печальных женщин навевали на мысль о том, что смерть тоже в некотором роде искусство, требующее больших жертв, чем красота. Узкая дорожка уходила вверх и влево, огибая кладбище по самому краю. Семья Гобей молча шествовала вперед, словно ведомая магическим клубком, показывающим дорогу, пока невдалеке не показался силуэт низкой кованой ограды. Здесь путников встретили неровные ряды склепов, с тяжелыми железными дверьми и обязательными католическими крестами поверх металла.

Эгон Гобей встал подле одной из часовен, повернув голову к супруге и дочери, тем самым показывая, что путь их окончен. Элайн чувствовала себя здесь лишней, но заинтригованной, кроме фамильного склепа Де Кольберов, возведенного в саду за замком, ранее ей еще не приходилось бывать на кладбищах. От ее родителей не осталось ничего, что можно было бы похоронить, а прах сестры она развеяла перед отъездом, чтобы не быть привязанной к прошлому, причинившему столько боли.

Ведьма осталась стоять у входа, любуясь барельефами на бетонных каморках, бросая изредка взгляды на супруга и дочь, которая пока еще не осмелилась войти внутрь склепа бабушки и дедушки.

– Не бойся, все будет хорошо. В склепах нет саркофагов с телами, здесь покоится их прах.

Успокаивая дочь, сказал Эгон, указывая рукой на дверь.

– Почему вампиров сжигают после смерти? Ваммагов ждет то же самое?

Мужчина не стал акцентировать внимание на том, что вопрос Зоэ-Моник звучал, скорее как «это ожидает и меня?». Вся ее жизнь впереди, ни к чему задаваться вопросами о смерти на полном серьезе, разве что в целях просвещения.

– Вампиров сжигают для упокоения их души и тела навечно, чтобы темная магия не смогла вернуть их к жизни. Несмотря на то, что вампиры отчасти уже мертвы, черная магия заставляет нас пробуждаться, но восстав, прежним уже не быть. Не беспокойся об этом, ваммага кремировать вовсе необязательно, вы гораздо ближе к людям, чем считаете. Кстати, твой друг Эрве – человек?

Моник Гобей кивнула, отвечая на вопрос, не совсем понимая, к чему клонит отец, в то время как ее рука потянула за металлическое кольцо двери. Со скрипом, но та поддалась, являя укромный уголок, в стенных нишах которого находились простые серые урны. На бетонном полу валялись сухие листья и грязь, вероятно склеп давно никто не посещал, некому было почтить и память почивших. Моник прошла вглубь часовни, нагибаясь, чтобы не удариться головой о низкий потолок, и замерла около выдолбленных в стене под урнами имен. Моник Гобей. Жереми Гобей. И Николь Гобей. Проведя кончиками пальцев по шершавой поверхности камня, девушка спросила:

– Кто такая Николь?

Вампир закрыл глаза и втянул носом воздух, выступившая морщина между бровями перерезала лоб. Он никогда не забывал о ней, ни минуты с момента ее смерти, но напоминание все равно стрелой пронзило сердце вампира.

– Когда-то у меня была сестра. Твоя тетя.

– Она не оставила потомков? Возможно, мы могли бы связаться с ними.

Девушка повернула голову в сторону приоткрытой входной двери, радуясь, что в склепе окна достаточно большие, чтобы впустить свет. Моник знала, что причиняет боль своими вопросами, чувствовала это не только по голосу отца, но и интуитивно, однако не могла не задать их.

– Нет. У меня ничего от нее не осталось. Она умерла слишком юной.

– Почему ты спросил про Эрве?

Прозвучал глухо голос дочери, Эгон понял, что девушка пытается перевести тему, и был ей благодарен. Откашлявшись, вампир ответил:

– На миг мне почудилась вокруг него странная энергетика. Как будто у него все же есть сила. Может он увлекается магией?

– Не знаю, пап, но спрошу.

Задумчиво протянула Зоэ-Моник Гобей, разворачиваясь к выходу, но вдруг вздрогнула, вскрикнув и ударившись головой. Дверь тут же отворилась, обеспокоенный взгляд Эгона рыскал в поисках причины испуга дочери. Элайн заметив перемену настроения, поспешила к ним. Вампир проследил взглядом за тем, куда смотрела Моник; на внутренней стороне двери были изображены три женщины в струящемся черном одеянии, их лица тоже скрывались под тканью. Под ними прикреплена чаша для огарков свечей после молитв.

– Это наши богини – Мари Невинная, Мари Изящная и Мари Очаровательная. В их силу, как в начало женского естества, верят Такка.

Элайн Мелтон-Гобей безмолвно кивнула словам мужа, подтверждая уже известный ей факт, вспоминая свое изумление, когда Эгон подарил женщине свой платок после ранения на тренировке, когда она еще училась управлять кровавой магией, а хозяин теней вызвался помочь ей в этом. Тогда же она узнала, что в клане Такка иные устои, противоположные тем, к чему привыкла. Разум Моник током прошиб намек на осознание, догадка, как густой аромат меда, липнувший к кончику языка. Три богини без лиц. Три старухи, что встретились ей на пути к дому в Локронане. Три черных силуэта в зарослях кукурузы. Неужели это были сами богини, явившие свой лик, чтобы что-то сообщить одной из тех, в чьей крови текла приверженность трем Мари. Но что именно им было нужно от девушки? Почему она?

– Твоя бабушка была истинным воплощением богинь. Сильная и гордая, она могла свернуть горы одной лишь волей. Когда они отняли у нашей семьи маму и Николь, это стало самой большой потерей.

– Они?

Рассматривая богинь, спросила Зоэ-Моник Гобей. Мужчина пожал плечами, напуская безразличие, он рассказывал эту историю Элайн, и она сполна забрала его боль, чтобы сейчас вампир мог спокойно повторить рассказ.

– Другие вампиры. Наш свободный клан предали те, кого мы считали друзьями.

Взгляд Эгона Гобея вернулся к урнам родителей, он вдруг ухмыльнулся, чем немало удивил дочь и супругу.

– Совсем забыл. Я ведь хотел рассказать тебе кое-что. О причинах, объясняющих твою необъятную любовь к музыке. Когда-то очень-очень давно произошла межклановая война, страшная, всепоглощающая. Вампиры тогда совсем не умели ладить друг с другом, борясь с ближними за мнимую власть, прежде чем поняли, что можно просто разделить территории или кочевать, оставаясь свободными. Всех подробностей я не знаю, но твоя бабушка чудом унесла ноги из гущи битвы благодаря случаю. В нее попала стрела, летящая со скоростью ветра, сносящего с ног, упав в воду, течение унесло Моник Гобей к водопаду, правда, ввязываясь в войну, она не знала, что носит ребенка...

***

Ледяная вода несла тело женщины, мерно покачивая, убаюкивая. Осиновая стрела, пронзившая ее тело насквозь, торчала из груди, блестящим от крови кончиком заигрывая с холодной молочно-белой луной. Тяжелое дыхание представительницы клана Такка вырывалось через стиснутые зубы, от боли было трудно даже думать. Веки каждую секунду грозились закрыться навсегда, но собрав крупицы сил, Моник Гобей держала их открытыми. Грохот водопада, сбросившего тело женщины с высоты, сливался с шумом в голове. Пенные воды оттолкнули от себя ненужное тело вампира, пришвартовав его в застоялой воде у кромки берега.

Похоже, сознание помутилось, агония безумия от боли охватила не только тело, но и разум женщины, ведь невозможно, чтобы в столь глухом, забытом богами месте, могла так прекрасно звучать скрипка. Пронзительная, плачущая по ней мелодия становилась все громче, перемежаясь с шелестом ветвей, воем ветра и плеском воды. Едва удерживая тяжелые веки, Моник Гобей пыталась увидеть того, кто так беспощадно насмехался над ней в эту мучительную минуту. Женщина повернула голову и сморщилась от боли, вода тут же попала в левое ухо, но какая теперь разница. Она все равно умирает.

Казалось, луна стала ближе и больше, в ее холодном свете Моник из клана Такка различила образ обнаженного мужчины, стоящего к ней спиной. С инструмента, длинных черных волос и голых ягодиц стекала вода. Сильное тело незнакомца, словно было покрыто нитями, сотканными из болотной тины, ветки-рога глядели в ночное небо, в руках он держал скрипку и плакал густыми темными слезами. Легкий смешок вырвался у женщины, кто бы мог подумать, что на смертном одре может привидеться такое.

– По ком ты плачешь, незнакомец?

С хрипом выдавила из себя Моник Гобей, продолжая безразлично бродить взглядом по нагому телу мужчины. Не прерывая скорбной трели, он ответил:

– О каждом путнике, кто почил в моих водах. Особенно когда умирает дитя, еще не увидевшее свет, ни разу не вдохнувшее целительного воздуха.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь дух. Та, кто пред тобой дышала слишком долго и за свою жизнь видела не только свет, но и тьму.

Женщина вернула голову в прежнее положение, желая в последний раз увидеть над головой звезды.

– В твоем чреве дитя. Ты умираешь. Я могу даровать спасение, но нужно подношение. Я заберу его из твоего тела, а взамен ты получишь еще один шанс.

Горячие слезы скатывались по лицу Моник Гобей, смешиваясь с холодными водами. Неужели собственное сознание может быть столь жестоким? Как давно они с Жереми пытаются привнести покой в этот мир, сколько крови она потеряла в попытках обрести желаемое?

– Ни за что. Лучше я умру вместе с ним, и на том свете богини позволят мне сохранить его. Он навеки останется моим.

Незнакомец медленно повернул голову, всматриваясь в лик умирающей женщины, а после подошел, склонился так близко, что его мокрые волосы легли на лицо путницы. Неотрывно мужчина смотрел в глаза Моник, пока они не закрылись окончательно.

– Меня зовут Фоссегрим*, я хозяин этих вод, и дарую тебе жизнь. Ты сумела восхитить меня, дева, свой красотой, силой и пронзительным умом. Твой ребенок будет рожден, в нем будет моя сила, и однажды мир узреет мое могущество.

***

– Дух водопада спас твою маму, и она родила тебя?

Изумившись, спросила Элайн Мелтон-Гобей, прежде чем это сделала дочь. Вампир кивнул, по-прежнему ухмыляясь.

– В чем же сила Фоссегрима?

Подала голос пораженная рассказом Моник, вышедшая из склепа. Она, как и ее мать, не могла поверить в подобную волшебную историю. Действительно ли то был дух, или бабушке всего-навсего привиделось, будучи на пороге смерти?

– Музыка. Говорят, люди по сей день ночуют у водопадов в поисках Фоссегрима, чтобы он наделил их заветной силой, и не жалеют никаких подношений. Дух научит тебя играть и петь так, что пред тобой падут ниц даже короли. Ты заставишь других чувствовать тоже, что испытываешь сам, чем можешь контролировать толпы существ. Кто не хочет обладать такой силой?

– Значит, в тебе сила духа, но не припоминаю, чтобы она как-то хотя бы раз проявила себя.

Мужчина пожал плечами, он сказал что-то еще, но Зоэ-Моник уже не слышала родителей, погруженная в собственные мысли. «Заставишь других чувствовать тоже, что испытываешь сам», – набатом била в голове мысль. Не это ли происходило с толпой на прослушивании? А в музыкальном классе? На вечеринке у Оливье? Что она чувствовала, находясь там? Ей было грустно, одиноко, могла ли она спровоцировать не песней, а эмоциями Анжа, взорвавшегося в тот день? Не может быть. Это просто история, самая обыкновенная легенда, выдуманная воспаленным разумом ее бабушки, не более. В противном случае, у отца, которому досталась львиная доля силы Фоссегрима, проявились бы способности, но пел Эгон не хуже и не лучше остальных.

Моник закусила нижнюю губу, решив, что ей просто необходимо посетить библиотеку и архив как можно скорее.

***

– Можешь идти в дом, детка. Папа займется фиакром, а я накормлю и почищу Кристель. Сегодня к друзьям не идешь?

Спросила Элайн, расседлывая лошадь. Горячий пот животного бил в ноздри, но для родителей запах был привычным, они вели себя так, будто и вовсе не замечали его.

– Нет, займусь уроками.

Зоэ-Моник подумала, что подруги должно быть снова отправились на какую-нибудь вечеринку или совместную ночевку. Возможно, они звонили, чтобы пригласить девушку в ее отсутствие. Ей бы тоже хотелось провести чуть больше времени с ними, тем более сейчас, когда мысли путались, перекрикивая одна другую, но сбежать было некуда.

Подойдя к входной двери Моник достала ключ, но краем глаза заметила полоску света в щели. Дверь легко поддалась. Не могли же родители запросто уехать, не заперев дом, оставив включенным лампы, подобная беспечность им совершенно не свойственна, учитывая навязчивых бесцеремонных соседей. Не снимая обуви, девушка осторожно поднялась наверх, чувствуя, как пульс гарцует под кожей. Обстановка в доме была такой же, какой Гобеи оставили ее, но в воздухе ощущался чужеродный незнакомый запах. Входная дверь резко хлопнула, заставив Моник вскрикнуть, инстинктивно взяв с кухни нож, она направилась вниз, вероятно девушка просто не закрыла ее, входя, и та под влиянием ветра ударяется о проем. Всему всегда есть объяснение, остается только найти его или придумать самому.

У дома Зоэ-Моник оглядела окрестности, тени плодовых растений затрудняли видимость, но что-то привлекло ее внимание, близ деревянных ящиков, сваленных в кучу между сливовым и айвовым деревьями. Девушка сделала несколько шагов по направлению к странной тени, которая тут же шевельнулась. Липкий страх тонким слоем покрыл кожу, сердцебиение отдавалось в голове, и Моник не решилась приблизиться, рассудив, что лучше немедленно отправиться к родителям.

В тот момент, когда она уже сделала шаг назад, не сводя взгляда с тени, из-за дерева показалось знакомое лицо, наводящее ужас. Здоровая часть лица Ксавье Ратте оставалась сокрытой опущенной веткой дерева, тогда как на девушку взирал белесый мутный глаз в оборках мясисто розовой кожи. Зоэ-Моник зажала рот свободной рукой в испуге, наблюдая, как мужчина ковыляет в сторону выхода с фермы, постоянно оборачиваясь.

– Что вы здесь делаете?! Как открыли наш дом? Родители запретили вам приходить, я немедленно сообщу им.

Не разбирая дороги Моник побежала к Эгону, закрывавшему дверь фиакра, в завершении работы. Задыхаясь от бега, кое-как девушка объяснила отцу кого увидела на территории фермы. Мужчина аккуратно забрал нож из рук Моник, заправляя импровизированное оружие за ремень. Лицо вампира исказила злоба, он выразил намерение проверить ферму на наличие посторонних, перед этим взяв из дома старое ружье, которое было найдено в одном из сараев, а после вызвать жандармов.

Было так же необходимо предупредить матушку, куда и направилась Зоэ-Моник; обнаруженный полупустой небольшой амбар за фермой, который ранее явно предназначался для более крупного, чем свиньи, скота и хранения сена, родители переоборудовали под конюшню, устроив Кристель настоящий отель со всеми удобствами, намереваясь позднее купить для лошади друга.

Газовый фонарь раскачивался над дверью амбара, тихо поскрипывая, внутри было прохладно, пахло сеном, мышиным пометом и влажной грязью. Кристель прядя ушами, подняла морду завидев гостью, толстые темно-коричневые губы шевелились, как будто лошадь о чем-то говорила сама с собой. Элайн нигде не было видно, видимо она уже закончила здесь свои дела, отправившись в дом. Моник хотела было последовать примеру матери, как услышала за дверью черного хода несколько голосов.

Осторожно подкрадываясь, она различила спокойный голос Элайн, но с кем женщина могла бы говорить в столько поздний час? Шаги матери приблизились к входу, дверь приоткрылась, но та не спешила заходить. Воспользовавшись заминкой, Зоэ-Моник спряталась за кипу сена, как раз вовремя, женщина бросила кому-то вслед «не бойся, Зоэ ни о чем не узнает», и двинулась к выходу, по пути повесив на низкий столб пустое ведро.

Сердце колотилось, словно заведенное, Моник двинулась следом за матушкой, отбиваясь, от быстро сменяющих друг друга мыслей и вопросов. О чем она не должна узнать? Что задумала Элайн? Знает ли отец о том, кто прячется за их амбаром?

Крадучись, девушка вышла из амбара, аккуратно прикрыв за собой дверь, и вздрогнула, когда повернувшись, перед ней из ниоткуда выросла фигура матери. Женщина сузила глаза, пронзительным взглядом одарив дочь.

– Вот ты где, я всюду ищу тебя. Что ты там делала, Зоэ-Моник?

Обычный вопрос, показавшийся зловещим в данной ситуации. Сглотнув, Моник окинула взглядом двор, не зная, как реагировать и жить в мире, где детям предстоит бояться ко всему прочему и собственную мать.

– Я...тоже искала тебя.

Элайн Мелтон-Гобей заинтересованно и немного удивленно посмотрела на дочь, приподнимая левую бровь.

– Я видела, как между деревьев прятался тот сумасшедший старик с обожженным лицом. Отец пошел посмотреть, и его нет уже долго.

Лицо женщины мгновенно лишилось красок, казалось, она не знала куда бежать, чем занять обеспокоенный мозг и руки.

– Хорошо, да, я должна убедиться, что с Эгоном все в порядке. Э-э, не могла бы ты помочь мне?

Моник кивнула, пряча руки за спину, чтобы скрыть дрожь.

– Я, похоже, оставила за амбаром лопату, пожалуйста, принеси ее, на всякий случай.

Девушка похолодела от слов матери, представляя самые ужасные сцены, какие только можно вообразить. Что будет, если отец убил того мужчину? Они закопают тело на территории фермы и забудут об этом, как о страшном сне? Быстрым шагом Элайн двинулась в противоположную сторону, Моник же, выждав мгновение, чтобы собраться с духом, отправилась за лопатой.

Рывком девушка открыла дверь и остолбенела, перед ней оказался небольшой дворик, огороженный все тем же низким кособоким забором, а вокруг костра смеясь и громко переговариваясь, расположилась компания существ.

– Что? Как вы все здесь оказались?!

Увидев девушку, ребята приветливо помахали ей руками, Леони торжественно подняла вверх упаковку сосисок, обнажив в широкой улыбке клыки. Вместо сидений Арлетт и Оливье использовали полусгнившие пеньки, насаживая сосиски на обычные ветки айвы, тогда как Эрве, присев на корточки у огня, томил их до золотистой корочки. Беньямин тоже оказался здесь, в его руках было несколько уже готовых к употреблению сосисок, одну из которых парень тут же протянул Моник, сверля ее таким взглядом, будто перед приготовлением полил еду ядом.

– Мадам Гобей после прослушивания пригласила всех нас в гости, мы не смогли отказаться. Считай, что мы уже соскучились!

– Знала бы ты, какие вкусные сосиски у твоей матери, пальчики оближешь!

Дополнила ответ Оливье Дюбе – Леони, с набитым ртом. Запах жареного мяса достиг Моник, она сглотнула вязкую слюну, понимая, насколько проголодалась. Вот с кем говорила Элайн, и что именно утаивала. Как можно было подозревать собственную матушку в коварном заговоре? Интересно, в порядке ли отец?

– Фу, Леони, прозвучало просто ужасно.

Подруга развела руками, держа в зубах остатки сосиски, на комментарий Арлетт, отчего по дворику прокатился легкий смех. Сердце сжалось в тисках от любви к матушке и всем присутствующим, становящимся близкими. Откусывая кусок ароматной мясной палочки, Зоэ-Моник с трудом смогла проглотить пищу, подступающие слезы перекрыли путь к желудку.

Закусив губу и вертя в руках местами обугленную сосиску на палке, девушка почувствовала, как на плечи легла чья-то кофта. Эрве Дюшарм обнял ее, окутав своим ароматом, который было трудно описать словами, но девушка тонула в нем, словно в густой траве, щекотавшей лицо.

– Спасибо, спасибо вам всем за то, что вы здесь.

Отсалютовав своими палками, ребята улыбались, чувствуя единение. Чета Гобей заглянула на минутку сообщить, что никаких непрошеных гостей обнаружено не было, предложили котелок со свежезаваренным чаем и удалились, чтобы не смущать подростков, позволив им пообщаться наедине.

– А мне вот интересно, кто-нибудь из вас увлекается магией, помимо способностей?

Друзья переглянулись, ожидая, когда прозвучит ответ, однако все молчали. Моник повернула голову, взглянув в глаза Эрве, но тот покачал головой, реакции были искренними, как показалось девушке. Чувствуя тепло тела парня, она ощущала себя счастливой.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто, без особой причины.

Оливье потянулся за новой сосиской, опрокинув свой уже остывший чай на одежду Леони, которая вскочив с места, принялась кричать и ругаться, чем насмешила остальных.

– Боже, моя мать убила бы меня, приди я в таком виде.

Беззлобно прошептала Арлетт Пинар под извинения Оливье Дюбе, помогая подруге большими листами лопуха убрать лишнюю влагу. Хихикнув, Зоэ-Моник встретилась взглядами с Беньямином, молчавшим все время, пока они находились во дворе. Было странным его пребывание здесь, он кажется, всегда держался особняком ото всех, удивительно видеть парня сейчас в компании, впрочем, дискомфорта, похоже, он не испытывал. Карие глаза, в которых отражался огонь от костра, неотрывно следили за Моник, ветер трепал волосы парня и в душе девушки вдруг скользнуло узнавание. Смутное чувство, дежа вю, словно далекий образ силуэтом явился и исчез в сумерках, хотя девушка была уверена, что не сталкивалась с ним в Венгрии ранее. Моник встрепенулась, когда Эрве сжал крепче ее плечо, она улыбнулась парню.

– Моим родителям наплевать, в чем я прихожу, и даже если не приду, они едва ли заметят. Ты же знаешь. Это твоей матери лишь бы контролировать то, как ты одеваешь и учишься.

– Да, но то, что я чувствую, не имеет для нее никакого значения.

Леони выглядела так, будто с течением лет переживания касательно родителей истерлись, словно гладкая галька, которую долгое время перебирали в руках, но не Арлетт, ее лицо выражало отчаяние, но не принятие, непонимание, отчего все так, а не иначе. Оливье начал делиться историями о своих родителях, будучи слишком занятыми, они упустили многое в жизни сына.

Моник хотела что-то сказать, подарить друзьям утешение, но знала, что это не поможет, не излечит их сердца от накопившейся боли. Да и что сказать, когда таких проблем с Элайн и Эгоном у нее не было, напротив, родители были безупречными и она их не заслуживала. Помимо Моник молчали Эрве и Беньямин, девушка гадала почему, в каком лагере находятся они, может, парни просто не хотели раскрывать карты при всех.

– Похоже, нас не представили ранее, но раз уж ты на моей территории, рада буду познакомиться. Я – Зоэ-Моник.

Девушка с улыбкой протянула парню руку, почувствовав, как напрягся рядом Эрве. Беньямин покусывал щеку изнутри, о чем-то размышляя, но пожал пальцы девушки, задержав их в руках чуть дольше положенного.

– Я знаю кто ты, ушедшая в темную ночь. Меня зовут Беньямин. Беньямин Де Кольбер.

Будто это что-то должно было значить, уточнил парень. Блуждая взглядом по ехидной ухмылке, появившейся на губах парня так медленно, как луна затмевает солнце, небрежной щетине, игривых искорках, солнечным зайчикам, прыгающим в глазах, Моник вдруг осознала, кто стоит перед ней.

– Это ты, советчик из тени!

Театрально поклонившись, парень вернулся на место. Поразительно, но Зоэ-Моник только рассмеялась шалости, не держа обиду.