Текст книги "Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих"
Автор книги: Джорджо Вазари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 156 страниц) [доступный отрывок для чтения: 55 страниц]
Есть и в Генуе несколько произведений из мрамора и бронзы работы Микелоццо, а также много и в других местах, и узнать их можно по манере.
Однако о нем сказано уже достаточно. Скончался он шестидесяти восьми лет и был похоронен в своей гробнице в Сан Марко во Флоренции. Его портрет написал фра Джованни в ризнице Санта Тринита в образе старца с капюшоном на голове, снимающего с креста тело Христово.
Жизнеописания Антонио Филарете и Симоне, флорентийских скульпторов
Если бы папа Евгений IV, решив сделать бронзовые двери для собора св. Петра в Риме, приложил старание к тому, чтобы раздобыть для этой работы людей выдающихся, он в те времена легко мог бы это сделать, ибо живы были Филиппо ди сер Брунеллеско, Донателло и другие редкостные художники, и двери эти не были бы выполнены в столь злосчастной манере, как мы это и поныне видим. Однако возможно, что с ним приключилось то, что часто случается со многими государями, которые либо ничего не понимают в произведениях искусства, либо проявляют к ним лишь самый ничтожный интерес. Между тем, если бы они приняли во внимание, как важно ценить лиц, отличившихся в общественных делах, ради увековечения их славы, то, несомненно, ни они сами, ни их министры не были бы столь беспечны, ибо тот, кто путается с художниками дурными и неспособными, пренебрегает как искусством, так и славой, не говоря уже о том, что он этим приносит вред и обществу, и эпохе, в которую он родился, поскольку потомки его будут твердо уверены в том, что, если бы в то время нашлись лучшие мастера, государи воспользовались бы скорее их услугами, чем услугами мастеров неумелых и ничтожных.
Итак, будучи избран первосвященником в 1431 году, папа Евгений IV, который услыхал, что флорентинцы заказали Лоренцо Гиберти двери Сан Джованни, замыслил сделать подобным же образом из бронзы одну из дверей собора Св. Петра. Но так как он в этих вещах не разбирался, то он это поручил своим министрам, у которых Антонио Филарете, тогда еще юноша, и Симоне, брат Донато, оба флорентийские скульпторы, пользовались такой благосклонностью, что работа эта была заказана им. И вот, приступив к ней, они мучились над ее завершением двенадцать лет, и, хотя папа Евгений бежал из Рима и получил много неприятностей от соборов, те, кому было оставлено попечение о соборе, настояли на том, чтобы эта работа продолжалась. Филарете решил свою задачу при помощи самого простого распределения барельефов, а именно: в каждой части он выполнил по две стоящие фигуры – наверху Спасителя и Мадонну, а внизу св. Петра и св. Павла, в ногах же у св. Петра – портрет того самого папы, стоящего на коленях, а под каждой фигурой – по небольшой истории из жития того святого, который изображен наверху. Под св. Петром находится его распятие, а под св. Павлом – его обезглавливание и также под Спасителем и Мадонной несколько деяний из их жития. А с внутренней стороны, внизу названной двери, Антонио по прихоти своей сделал небольшую историю из бронзы, на которой изобразил себя, и Симоне, и своих учеников прогуливающимися по винограднику с ослом, нагруженным всякой снедью.
Но, так как в течение указанных двенадцати лет они не все время работали над этими дверями, они сделали в Сан Пьетро также для усопших пап и кардиналов несколько мраморных гробниц, уничтоженных при постройке новой церкви. После этих работ Антонио был приглашен в Милан герцогом Франческо Сфорца, который, был в то время гонфалоньером святой церкви, видел работы его в Риме и поручил ему построить, что он и сделал, по своему проекту приют для убогих, а именно больницу для больных мужчин и женщин и незаконнорожденных невинных младенцев. Отделение для мужчин в этом здании построено в форме креста, вписанного в квадрат, со стороной, равной 160 локтям, и такое же отделение для женщин. Ширина корпусов составляет 16 локтей, а в четырех квадратах, расположенных между ветвями креста каждого из этих отделений, находится четыре двора, окруженных портиками, лоджиями и помещениями для заведующего отделением, должностных лиц, служащих и служителей больницы, весьма удобными и полезными. С одной стороны расположен канал, по которому все время текут воды для надобностей больницы и для водяной мельницы с немалыми, как это легко себе представить, пользой и удобствами для этого учреждения.
Между одной и другой больницами расположен монастырский двор шириной с одной стороны в 80 локтей, а с другой стороны – в 160, в середине которого расположена церковь, устроенная так, что может обслуживать и то, и другое отделения. Короче говоря, учреждение это устроено и расположено так хорошо, что, как мне кажется, другого ему подобного нет во всей Европе. Как пишет сам Филарете, первый камень этого сооружения был заложен после торжественной процессии всего миланского духовенства в присутствии герцога Франческо Сфорцы, синьоры Бьянки-Марии и всех их детей, маркиза Мантуанского и посланника короля Альфонса Арагонского и многих других синьоров. И на первом камне, заложенном в фундаменты, а также на медалях стояли следующие слова: Franciscus Sfortia Dux IV, qui amissum per praecessorum obitum urbis imperium recuperavit, hoc munus Christi pauperibus dedit fundavitqie MCCCC LVII die XII Aprilis.[68]68
Франциск Сфорца, четвертый герцог, вернувший власть над городом, утраченную вследствие кончины его предшественников, дар сей предназначил для нищих Аристовых, заложив первый камень 12 апреля 1457 года.
[Закрыть]
Впоследствии в портике были написаны изображения этих церемоний мастером Винченцио ди Дзоппа, ломбардцем, так как в этих краях лучшего мастера не нашлось.
Произведением того же Антонио была главная церковь в Бергамо, воздвигнутая им с не меньшими тщательностью и рассудительностью, чем вышеназванная больница. А так как он охотно занимался и сочинительством, то в то время, как строились эти его сооружения, он написал книгу, Разделенную на три части: в первой говорится о мерах всех строений и обо всем необходимом для того, кто хочет строить, во второй – о способах строительства и о том, каким образом можно построить красивейший и удобнейший город, в третьей – о новых формах зданий, причем древние мешаются там с новыми; все сочинение это делится на двадцать четыре книги, и все оно иллюстрировано собственноручными его рисунками. И хотя в ней можно найти и кое-что хорошее, тем не менее она по большей части нелепа и настолько глупа, что большего, пожалуй, в ней и не найти. Посвящена она была им в 1464 году великолепному Пьеро, сыну Козимо деи Медичи, а ныне принадлежит светлейшему синьору герцогу Козимо. И в самом деле, если бы он, взявшись за столь трудное дело, по крайней мере упомянул о мастерах своего времени и их творениях, то его можно было бы в какой-то степени похвалить. Однако, так как он упоминает лишь о немногих, да и то упоминания эти рассеяны как попало по всему сочинению и там, где это меньше всего нужно, то и потрудился он, как говорится, на свою же голову и чтобы прослыть за человека, который по недомыслию берется за то, что ему не по плечу.
Однако о Филарете я сказал достаточно, и пора уже обратиться к Симоне, брату Донато, который, покончив с дверями, сделал из бронзы гробницу папы Мартина.
Подобным же образом отлил он несколько других работ, отправленных во Францию, и много других, неизвестно где находящихся. В армянской церкви на Канто алла Мачине во Флоренции он выполнил распятие в натуральную величину, какое носят в процессиях, а чтобы легче было носить, он сделал его из пробки. В Санта Феличита он вылепил из глины кающуюся св. Марию Магдалину высотой в три с половиной локтя, в прекрасных пропорциях и с мускулами, свидетельствующими о хорошем знании анатомии. У сервитов для братства Нунциаты он обработал мраморный надгробный камень, инкрустировав в нем фигуру из серого и белого мрамора, наподобие живописной, вроде того, что делал, как рассказывалось выше, в Сиенском соборе Дуччо-сиенец, и получила она большое одобрение.
В Прато ему принадлежит бронзовая решетка в капелле Пояса Богоматери. В Форли он выполнил над дверью канониката барельефную Богоматерь с двумя ангелами, а в церкви Сан Франческо для мессера Джованни да Риоло – полурельефом капеллу Троицы, в Римини же для Сиджизмондо Малатесты в церкви Сан Франческо – капеллу св. Сигизмунда, где из мрамора высечено много слонов, служивших эмблемой этого синьора. Мессеру Бартоломео Скамиши, канонику приходской церкви в Ареццо, он переслал очень хорошо выполненную из терракоты Богоматерь с младенцем на руках и несколькими полурельефными ангелами, которая и теперь в названной приходской церкви прикреплена к одной из колонн. Равным образом для купели аретинского Епископства он изобразил в числе нескольких барельефных историй Крещение Христа св. Иоанном. Во Флоренции в церкви Нунциаты он выполнил из мрамора гробницу мессера Орландо деи Медичи. И в конце концов на пятьдесят пятом году он отдал душу Господу, ее ему даровавшему.
Немного спустя скончался по возвращении в Рим шестидесяти девяти лет и Филарете и был погребен в Минерве, где, живя в Риме на службе у папы Евгения, он поручил написать портрет этого папы весьма прославленному живописцу Джованни Фоккора. Автопортрет Антонио находится в начале его книги, в которой он обучает строительному искусству.
Учениками его были флорентинцы Варроне и Никколо, выполнившие близ Понтемолле мраморную статую для папы Пия II, когда тот привез в Рим главу св. Андрея, и по его же поручению они восстановили Тиволи почти от самых фундаментов, а в Сан Пьетро они сделали мраморные украшения над колоннами капеллы, где хранится глава св. Андрея; близ этой капеллы находится гробница названного папы Пия работы Пасквино из Монтепульчано, ученика Филарете, и Бернардо Чуффаньи, выполнившего в Римини в церкви Сан Франческо мраморную гробницу для Сиджизмондо Малатесты, где он изобразил его с натуры, и, кроме того, как говорят, еще несколько вещей в Лукке и Мантуе.
Жизнеописание Джулиано да Майано, скульптора и архитектора
Ошибку немалую совершают те отцы семейства, которые у своих детей с малых лет препятствуют естественному развитию их таланта и не дают им заниматься тем, что им больше по вкусу, ибо желание повернуть их к тому, что им претит, не что иное, как открыто добиваться того, чтобы они никогда ни в чем не достигли превосходства; и действительно, мы видим почти всегда, что всякий, кто работает не по своей охоте, тот в оном деле особенно не преуспевает. И наоборот, те, кто следует своему природному инстинкту, по большей части становятся выдающимися и знаменитыми в искусствах, которыми они занимаются, как это ясно видно по Джулиано да Майано, отец которого долго жил на склонах Фьезоле, в местечке, именуемом Майано, где он был каменотесом, а в конце концов переселился во Флоренцию, где открыл мастерскую по обработке камня и где он держал такого рода изделия, которые обычно невзначай могут понадобиться тем, кто что-либо строит.
И вот, когда он жил уже во Флоренции, у него родился сын Джулиано, и, так как отцу с течением времени показалось, что голова у сына толковая, он решил сделать из него нотариуса, ибо его собственное занятие каменотеса, как ему казалось, было очень трудным, а пользы от него было немного. Однако это ему не удалось, так как, хотя Джулиано и ходил некоторое время в начальную школу, но грамматика в голову ему никак не лезла и потому никакого толку из этого не получилось. Более того, он не раз оттуда убегал, и тут-то и обнаружилось, что всей душой он стремился к скульптуре, хотя вначале занялся было столярным делом, а кроме того, и рисовал.
Говорят, что совместно с Джусто и Миноре, мастерами интарсии, он делал скамейки для ризницы Аннунциаты, а также и для ее хора, что подле капеллы, и много других вещей во фьезоланском аббатстве и в Сан Марко и что, заслужив этим известность, был приглашен в Пизу, где в соборе возле главного алтаря он сделал сиденья, на которых священник, и диакон, и иподиакон восседают во время богослужения и на спинке которых он выполнил интарсией из темного и светлого дерева трех пророков, которых и сейчас там можно видеть. В этой работе ему помогали Гвидо дель Сервеллино и мастер Доменико ди Мариотто, пизанские деревообделочники, которых он обучил так, что позднее они отделали резьбой и интарсией большую часть хора, законченного в наши дни в гораздо лучшей манере пизанцем Баттистой дель Червельера, человеком поистине одаренным и хитроумным.
Вернемся, однако, к Джулиано. Он сделал также шкафы в ризнице Санта Мариа дель Фьоре, на которых его интарсии и инкрустации в то время считались чудесными. И в то время, как Джулиано занимался таким образом интарсией, скульптурой и архитектурой, умер Филиппо ди сер Брунеллеско, и, так как попечителем на его место был назначен Джулиано, он выложил черным и белым мрамором обломы глазков, что под сводом купола. По углам же он поставил мраморные пилястры, над которыми позднее Баччо д'Аньоло поместил архитрав, фриз и карниз, как об этом будет сказано ниже. Правда, как это видно по некоторым его собственноручным рисункам в нашей Книге, Джулиано собирался сделать фриз, карниз и балюстраду в другом ордере с фронтонами над каждой из восьми граней купола, но времени у него для этого не хватало, так как, перегруженный повседневной работой, он скончался. Однако до этого он побывал в Неаполе, где выстроил в Поджо Реале для короля Альфонса великолепный дворец с прекрасными фонтанами и водопроводом во дворе. И в самом городе для дворянских домов и для площадей он сделал рисунки многочисленных фонтанов с прекрасными и прихотливыми выдумками. И весь названный дворец он поручил расписать Пьеро дель Донзелло и его брату Полито. Он выполнил также для названного короля, который тогда был герцогом Калабрийским, в большом зале неаполитанского замка скульптурные и барельефные истории над одной из дверей, внутри и снаружи, а также отделал ворота замка мрамором в коринфском ордере с большим числом фигур, придав этой работе вид триумфальной арки с высеченными из мрамора изображениями некоторых побед и историй из жизни этого короля. Подобным же образом сделал Джулиано и обрамление Капуанских ворот с множеством разнообразных и красивых трофеев, чем он заслужил себе великую любовь короля и то, что король, оценив его труд высокой наградой, обеспечил и его потомство.
Джулиано обучил и Бенедетто, своего племянника, искусству интарсии, архитектуры и кое-каких поделок из мрамора, и Бенедетто, проживая во Флоренции, брал работы по интарсии, потому что они приносили ему больше выгоды, чем другие искусства. Между тем Джулиано был приглашен в Рим мессером Антонио Розелло – аретинцем, секретарем папы Павла II, на службу к названному первосвященнику, который, когда Джулиано туда прибыл, заказал ему в первом дворе дворца Сан Пьеро галерею из травертина с тремя ярусами колонн: первый – в нижнем этаже, где теперь ставят свинцовую печать и расположены другие учреждения, второй – выше, там, где живут датарий и другие прелаты, и третий, последний, – там, где расположены помещения, которые выходят во двор собора св. Петра и которые он украсил золочеными потолками и другим орнаментом. По его же проекту была сооружена и мраморная лоджия, откуда папа благословляет, и все это представляло огромнейший труд, как это видно и поныне.
Однако самым поразительным и удивительным его произведением был выстроенный им в Риме для названного папы дворец с церковью Сан Марко, на строительство которых было потрачено огромное количество травертина, вырытого, как говорят, в виноградниках по соседству с аркой Константина и служившего подпоркой фундамента той части Колизея, которая ныне обрушилась, потому, быть может, что это сооружение и было этим самым ослаблено.
Тем же папой Джулиано был послан в Лорето, где он перестроил и значительно расширил здание церкви Богоматери, которое до этого было небольшим и держалось на грубых столбах, но довел стройку не выше того пояса в виде валика, который был там и раньше, вызвав для продолжения работ своего племянника Бенедетто, который, как об этом будет сказано, вывел затем и купол. После этого, так как ему пришлось возвратиться в Неаполь для завершения начатых работ, Джулиано получил там от короля Альфонса заказ еще на одни ворота, неподалеку от замка, на которых должно было стоять более восьмидесяти фигур, каковые Бенедетто должен был выполнить во Флоренции Однако из-за кончины короля вся работа осталась незаконченной, и лишь кое-какие остатки ее сохранились во флорентийской церкви Мизерикордиа, другие же в наше время еще находились на Канто алла Мачине, но где они теперь, мне не известно. Между тем еще до смерти короля умер в Неаполе и Джулиано, семидесяти лет от роду, и был весьма почтен богатыми похоронами, а именно король приказал, чтобы пятьдесят человек, одетые в черное, сопровождали его к месту погребения и чтобы ему была сооружена мраморная гробница.
По его стопам последовал Полито, который заканчивал каналы водопровода в Поджо Реале, а Бенедетто, занимаясь скульптурой, в конце концов превзошел, как будет об этом сказано, своего дядю Джулиано, а в молодости соревновался со скульптором по имени Моданино из Модены, работавшим в глине и выполнившим для названного короля Альфонса Плач над телом Христа с большим числом круглых фигур из раскрашенной терракоты, выполненных чрезвычайно живо. Работа эта по приказанию короля была поставлена в церкви неаполитанского монастыря Монте Оливето, весьма в тех местах почитаемого. В этом произведении изображен и сам король, стоящий на коленях, который, кажется, поистине живее живого и которым Моданино был за это время вознагражден весьма щедро.
По смерти короля, о которой уже говорилось, Полито и Бенедетто возвратились во Флоренцию, где недолгое время спустя вслед за Джулиано ушел навеки и Полито. Их скульптурные и живописные работы относятся примерно к 1447 году спасения нашего.
Жизнеописание Пьеро делла Франческа, живописца из Борго а Сан Сеполькро
Поистине несчастливы те, кто, потрудившись над наукой на пользу другим, а себе на славу, иной раз из-за болезни или смерти не могут довести до совершенства работы, ими начатые. И случается весьма часто, что труды, оставленные ими незаконченными или почти что законченными, присваиваются теми, кто, возомнив о себе, пытается прикрыть свою ослиную кожу благородной шкурой льва. И хотя время, которое называют отцом истины, рано или поздно обнаруживает правду, все же случается, что некоторое время бывает лишен почестей тот, кто заслужил их своими трудами, как это и приключилось с Пьеро делла Франческа из Борго Сан Сеполькро. Почитаясь редкостным мастером в преодолении трудностей правильных тел, а также арифметики и геометрии, он, пораженный в старости телесной слепотой, а затем и смертью, не успел выпустить в свет доблестные труды свои и многочисленные книги, им написанные, кои и поныне хранятся в Борго, у него на родине. И хотя тот, кто должен был всеми силами стараться приумножить его славу и известность, ибо у него научился всему, что знал, пытался как злодей и нечестивец изничтожить имя Пьеро, своего наставника, и завладеть для себя почестями, которые должны были принадлежать одному Пьеро, выпустив под своим собственным именем, а именно брата Луки из Борго, все труды этого почтенного старца, который помимо вышеназванных наук был превосходным живописцем.
Родился он в Борго Сан Сеполькро (который теперь стал городом, тогда же им еще не был) и назвался по имени матери своей делла Франческа, ибо она осталась беременной им, когда его отец и ее муж умер, и он ею был воспитан и при ее помощи достиг ступени, дарованной ему его счастливой судьбой. В своей юности Пьеро занимался математическими науками и, хотя с пятнадцати лет пошел по пути живописца, так никогда их и не бросал, но, пожав удивительные плоды и в них, и в живописи, был призван Гвидобальдо Фельтро, старым герцогом Урбинским, для которого он выполнил много картин с прекраснейшими мелкими фигурами, большая часть которых погибла, ибо государство это подвергалось неоднократно потрясениям войны. Тем не менее там сохранились некоторые его сочинения по вопросам геометрии и перспективы, в коих он не уступал никому из своих современников, а может быть, и никому из когда-либо живших и в другие времена, о чем свидетельствуют все его работы, изобилующие перспективами, и в особенности сосуд, построенный из квадратов и граней так, что дно и горло его видны и спереди, и сзади, и с боков, что, несомненно, вещь поразительная, ибо там тончайшим образом построена каждая мелочь и закругления всех этих кругов сокращаются с большим изяществом.
И вот, после того как он приобрел уважение и известность при этом дворе, ему захотелось показать себя в других краях, и потому отправился он в Пезаро и Анкону, но в разгар работы был вызван герцогом Борсо в Феррару, где во дворце расписал много помещений, которые позднее были разрушены старым герцогом Эрколе при перестройке дворца по-новому. Таким образом, в городе этом из работ Пьеро осталась лишь капелла Сант Агостино, расписанная фреской, да и та попорчена сыростью.
После этого, будучи приглашен в Рим папой Николаем V, он написал в верхних помещениях дворца две истории, соревнуясь с Браманте из Милана, которые наравне с другими были уничтожены папой Юлием III, для того чтобы Рафаэль Урбинский смог написать там св. Петра в темнице и чудо с причастием в Больсене, так же как был уничтожен ряд других произведений, написанных Брамантино, превосходным живописцем своего времени. Так как я не могу описать ни жизнь Брамантино, ни его отдельные работы, поскольку они погибли, мне не покажется затруднительным кстати напомнить о нем, который в названных уничтоженных работах написал, как я слышал, несколько голов с натуры столь прекрасных и совершенных, что им не хватало только дара речи, чтобы стать совсем живыми. Многие из этих голов сохранились, ибо Рафаэль Урбинский приказал снять копии с них, чтобы иметь изображения всех тех, которые были великими людьми, а среди них были Никколо Фортебраччо, Карл VII, король французский, Антонио Колонна – принц Салернский, Франческо Карманьуола, Джованни Вителлеско, кардинал Виссарион, Франческо Спинола, Баттиста да Каннето; все эти портреты ученик и наследник Рафаэля Урбинского Джулио Романо передал Джовио, а Джовио поместил их в свой музей в Комо. В Милане над дверями Сан Сеполькро я видел усопшего Христа его же работы, написанного в ракурсе, и, хотя вся живопись не превышает в высоту одного локтя, она обнаруживает всю безмерность невозможного, осуществленного с легкостью и с пониманием. Есть также в названном городе в доме молодого маркиза Останезиа помещения и лоджии со многими вещами, выполненными им с уверенностью и величайшей мощью в ракурсах фигур, а за Порта Верчеллина, близ замка, он написал в конюшнях, ныне запущенных и полуразрушенных, несколько конюхов, чистящих скребницей лошадей, среди которых одна была изображена так живо и так хорошо, что другая, живая лошадь, приняв ее за настоящую, сильно ее забрыкала.
Возвратимся, однако, к Пьеро делла Франческа. Закончив свои работы в Риме, он вернулся в Борго, так как умерла его мать, и в приходской церкви он написал фреской изнутри в средних дверях двух святых, которые считались работой прекраснейшей. В монастыре августинцев он написал на дереве образ главного алтаря, и работа эта получила большое одобрение, фреской же он написал Мадонну делла Мизерикордиа для одного сообщества или, как там говорят, братства, а во дворце Консерваторов – Воскресение Христово, почитающееся лучшей из работ, находящихся в названном городе, и из всех прочих его работ.
В Санта Мариа в Лорето он начал совместно с Доменико Венециано расписывать свод ризницы, но так как они убоялись чумы, то оставили работу незаконченной, и позднее она была завершена Лукой из Кортоны, учеником Пьеро, о чем будет сказано на своем месте.
Прибыв из Лорето в Ареццо, Пьеро расписал в Сан Франческо для Луиджи Баччи, аретинского гражданина, их семейную капеллу главного алтаря, свод которой был раньше начат Лоренцо ди Биччи. В этом произведении изображены истории Креста, начиная с того, как дети Адама, погребая отца, кладут ему под язык семя того дерева, из которого был сделан впоследствии названный крест, вплоть до воздвижения этого креста императором Ираклием, который входит в Иерусалим пеший и босой, неся его на плече. В этих фресках много прекрасных наблюдений и телодвижений, заслуживающих одобрения; так, например, одежды служанок царицы Савской, выполненные в манере нежной и новой, многие портреты, изображающие людей древности и очень живые, ордер коринфских колонн, божественно соразмерных, крестьянин, который, опершись руками на заступ, с такой живостью внимает словам св. Елены, в то время как из земли выкапывают три креста, что лучше сделать невозможно. Так же отлично сделан мертвец, воскресающий от прикосновения к кресту, равно как и радость св. Елены и восхищение окружающих, падающих на колени для молитвы. Но превыше всего проявились его талант и искусство в том, как он написал ночь и ангела в ракурсе, который спускается головой вниз, неся знамение победы Константину, спящему в шатре под охраной слуги и нескольких вооруженных воинов, скрытых ночной тьмой, и освещает своим сиянием и шатер, и воинов, и все околичности с величайшим чувством меры. Ибо Пьеро показывает в изображении этой тьмы, как важно подражать природным явлениям, выбирая в них самое существенное. А так как он это сделал отличнейшим образом, он дал возможность новым художникам следовать за ним и достичь той высшей ступени, которая, как мы видим, достигнута в наши дни. В той же самой истории он в одном сражении выразительно изобразил страх, смелость, ловкость, силу и все прочие страсти, которые можно наблюдать у сражающихся, а также и всякие иные случайности во время почти невероятной резни и свалки раненых, поверженных и убитых. За изображение на этой фреске блеска оружия Пьеро заслуживает величайшего одобрения, не меньшего, впрочем, и за то, что он сделал на другой стене, где в бегстве и потоплении Максенция он изобразил в ракурсе группу лошадей, выполненных так дивно, что, принимая во внимание те времена, их можно назвать чересчур прекрасными и чересчур превосходными. В той же истории он написал полуобнаженного и одетого, как сарацин, всадника на поджаром коне, изображенного с отличным пониманием анатомии, в ту пору малоизвестной. И потому он заслужил за эту работу большую награду от Луиджи Баччи (которого он изобразил вместе с Карло и другими его братьями, а также многочисленными аретинцами, процветавшими тогда в области литературы, в том месте фрески, где обезглавливают какого-то царя); да и в этом городе, который он так прославил своими творениями, его с тех пор всегда любили и уважали.
Также в Епископстве названного города, возле дверей сакристии, он изобразил св. Марию Магдалину, а для сообщества Нунциаты сделал хоругвь для процессий. В Санта Мариа делле Грацие за городом на торцовой стене монастырского двора изображен в кресле, написанном в перспективе, св. Донат в папском облачении и в окружении нескольких ангелочков, а в Сан Бернардо, монастыре Монте Оливето, высоко на стене в нише – св. Винченций, который художниками ценится весьма высоко. В Сарджано, близ Ареццо, в монастыре францисканцев-цокколантов он написал в одной из капелл прекраснейшего Христа, молящегося ночью в саду.
Он выполнил также и в Перудже много произведений, которые можно видеть в этом городе, как, например, в церкви монахинь св. Антония Падуанского на доске темперой – Богоматерь с младенцем на коленях и с предстоящими св. Франциском, св. Елизаветой, св. Иоанном Крестителем и св. Антонием Падуанским, наверху же – прекраснейшее Благовещение с ангелом, который будто в самом деле нисходит с неба, но более того, тут же изображена и поистине прекрасная перспектива с уменьшающимися колоннами. На пределле в историях с малыми фигурами изображены: св. Антоний, воскрешающий мальчика, св. Елизавета, спасающая упавшего в колодец ребенка, и св. Франциск, получающий стигматы. В церкви Сан Чириако д'Анкона за алтарем св. Иосифа он написал прекраснейшую историю с изображением Обручения Богоматери.
Пьеро, как говорилось, был в искусстве весьма прилежным и много занимался перспективой, а также обладал отличнейшими познаниями в Эвклиде настолько, что лучше любого другого геометра понимал, как лучше всего проводить круги в правильных телах, и именно он пролил свет на эти вопросы, а мастер Лука из Борго, монах-францисканец, писавший о геометрически правильных телах, недаром был его учеником; и когда Пьеро, написав много книг, состарился и умер, названный мастер Лука, присвоив их, напечатал их как свои, поскольку они попали к нему в руки после смерти мастера. Пьеро имел обыкновение делать множество моделей из глины и набрасывать на них мягкие ткани с бесчисленными складками, чтобы их срисовывать и пользоваться этими рисунками.
Учеником Пьеро был Лорентино д'Анджело, аретинец, который, подражая его манере, написал в Ареццо много живописных работ и закончил те, которые Пьеро оставил незавершенными, когда его застигла смерть. Лорентино выполнил фреской около св. Донато, которого Пьеро написал в церкви Мадонна делле Грацие, несколько историй из жития св. Доната, а также множество вещей во многих других местах того же города и его округи, ибо работал он беспрестанно, дабы помочь своей семье, находившейся в те времена в большой бедности. Он же написал в названной церкви делле Грацие историю, где папа Сикст IV между кардиналом мантуанским и кардиналом Пикколомини, который впоследствии стал папой Пием III, дарует прощение этому городу; в истории этой Лорентино изобразил с натуры коленопреклоненных Томмазо Марци, Пьеро Традити, Донато Росселли и Джулиано Нарди, аретинских граждан и попечителей этой церкви. В зале дворца приоров он изобразил, также с натуры, Галеотто, кардинала Пьетрамалы, епископа Гульельмино дельи Убертини, мессера Анджело Альберготти, доктора прав, и много других его работ рассеяно по этому городу. Говорят, что как-то, когда приближалась масленица, дети Лорентино попросили его зарезать свинью, как было в обычае в тех краях, но, так как возможности купить ее у него не было, они говорили ему: «Как же вы купите свинью, отец, раз у вас нет денег?» На что Лорентино отвечал: «Кто-нибудь из святых нам в этом поможет». Но так как он повторил это несколько раз, но свиньи все не покупал, а сроки все прошли, они потеряли надежду. В конце концов подвернулся крестьянин из Пьеве а Кварто, который во исполнение обета пожелал, чтобы ему написали св. Мартина, а заплатить за работу у него было нечем, кроме как свиньей, цена которой была пять лир. Разыскав Лорентино, он заявил ему, что хочет получить св. Мартина, но заплатить за него может только свиньей. Так они и поладили: Лорентино написал ему святого, а поселянин привел к нему свинью; так святой и добыл свинью бедным детям этого живописца.
