Текст книги "Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих"

Автор книги: Джорджо Вазари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 156 страниц) [доступный отрывок для чтения: 55 страниц]

Жизнеописания Стефано, флорентийского живописца, и Уголино, сиенского живописца

Стефано, флорентийский живописец и ученик Джотто, был в такой степени превосходным, что не только превзошел всех, до него для искусства потрудившихся, но и самого учителя опередил настолько, что почитаем был, и по заслугам, лучшим из всех живописцев, дотоле существовавших, о чем явственно свидетельствуют и творения его. Он написал фреской Богоматерь на Кампо Санто в Пизе, которая по колориту и рисунку кое в чем лучше творений Джотто, а во Флоренции – во дворе монастыря Санто Спирито – три небольших люнеты под арками также фреской, на первой из коих, там, где Преображение Христово с Моисеем и Илией, он представил, вообразив себе, каким должно было быть ослепившее их сияние, трех учеников в необыкновенных и прекрасных положениях и закутанных в одежды таким образом, что видно, как он изображает складки по-новому, пытаясь найти под ними обнаженное тело, чего до тех пор не делалось и на что, как я уже говорил, не обращал внимания и сам Джотто. Под той аркой, где он написал Христа, исцеляющего бесноватую, он в совершенстве изобразил в перспективе некую постройку в манере тогда мало известной, придав ей хорошую форму и лучшее расположение частей; и исполнив это по-новому, с величайшей осмысленностью, он показал такое искусство и такую изобретательность и пропорциональность в изображении колонн, дверей, окон и карнизов и приемы, столь отличавшиеся от других мастеров, что кажется, будто он начал в какой-то степени различать свет хорошей и современной манеры современных наших художников. Среди других хитроумных вещей он выдумал также весьма замысловатую лестницу, которая, будь то в живописном изображении или в постройке, в любом случае отличается хорошим рисунком и богатством и является полезнейшим изобретением, настолько удобным, что им и воспользовался великолепный Лоренцо Старший деи Медичи при строительстве внешней лестницы дворца в Поджо-а-Кайано, ныне главной виллы светлейшего синьора герцога. Под другой арочкой – история Христа, спасающего св. Петра во время кораблекрушения, написанная столь прекрасно, что кажется, будто слышишь голос Петра, говорящего: Domine, salve nos, perimus.[31]31
  Господи, спаси нас, погибаем.


[Закрыть] Работа эта признается еще более превосходной, чем другие, ибо помимо мягкости тканей и нежных переходов в выражениях лиц виден испуг во время морской бури, и апостолы, раздираемые разными волнениями и морскими страхами, изображены в положениях весьма соответственных и всегда прекраснейших. И хотя время погубило частично труды, вложенные Стефано в это творение, все же, хотя и смутно, можно увидеть, как живо сопротивляются названные апостолы ярости ветров и морским волнам; работа эта, весьма превозносимая нашими современниками, в те времена, когда она была исполнена, должна была несомненно казаться чудом во всей Тоскане.

После этого он написал в первом дворе Санта Мариа Новелла Фому Аквинского возле двери, где выполнил также Распятие, которое позднее было испорчено дурной манерой подновлявших его других живописцев. Равным образом он начал, но не закончил капеллу в церкви, сильно попорченную временем, где мы видим, как из-за гордыни Люцифера ангелы сыплются вниз в разные стороны, причем следует обратить внимание на то, что сокращение рук, туловища и ног фигур изображено гораздо лучше, чем такие сокращения изображались раньше, благодаря чему мы можем понять, что Стефано обнаружил и показал нам частично те трудности, которые впоследствии были с большими знаниями преодолены мастерами, получившими признание за то, что показали нам в этом свое совершенство; недаром и получил он от художников прозвище «обезьяна природы».

Будучи приглашенным в Милан, Стефано начал много вещей для Маттео Висконти, однако закончить их не мог, ибо заболел от перемены воздуха и принужден был возвратиться во Флоренцию, где, восстановив здоровье, выполнил фреской в трансепте церкви Санта Кроче, в капелле Азини историю из мученичества св. Марка, как похищают его тело, со многими неплохо написанными фигурами.

Будучи затем приглашен в Рим как ученик Джотто, он выполнил фреской в главной капелле Сан Пьетро, там, где алтарь названного святого, несколько историй из жизни Христа между окнами большой ниши с такой тщательностью, что видно, насколько он уже приблизился к современной манере, значительно превзойдя рисунком и другими вещами своего учителя Джотто. Затем в Арачели на столбе по левую руку от главной капеллы он написал фреской св. Людовика, весьма одобренного за живость, не встречавшуюся до того времени даже у Джотто. И поистине была у Стефано большая мягкость в рисунке, как это можно видеть в упоминавшейся нашей Книге по одному листу с его рисунком, на котором Преображение, написанное им во дворе Санто Спирито, изображено так, что, по моему разумению, он рисовал гораздо лучше, чем Джотто.

Отправившись затем в Ассизи, он начал фреской изображение Небесной Славы в нише главной капеллы нижней церкви Сан Франческо, там, где хор; и хотя он и не закончил ее, все же в том, что сделано, видна такая тщательность, более которой и пожелать невозможно. На этой работе мы видим начатый круг святых мужей и жен со столь прекрасным разнообразием лиц молодых, пожилых и старых, что лучшего и быть не может, и мы опознаем в сих блаженных душах манеру столь мягкую и плавную, что кажется почти невероятным, что это было сделано в те времена рукой Стефано, который все же это сделал. В фигурах этого круга закончены только головы, над которыми находится хор ангелов, резвящихся в разных положениях и несущих в руках соответствующие богословские символы; все они обращены к распятому Христу, расположенному посередине этой работы над головой св. Франциска, окруженного сонмом святых. Сверх этого он выполнил по краям несколько ангелов, каждый из которых держит в руке по одной из тех церквей, о которых пишет в Апокалипсисе св. Иоанн Евангелист; и ангелы эти изображены с таким изяществом, что поражаюсь, как нашелся в те времена художник, обладавший столькими знаниями. Принялся Стефано за эту работу с тем, чтобы довести ее до совершенства, и это ему удалось бы, но ему пришлось оставить ее незавершенной и вернуться по важным своим делам во Флоренцию.

Пребывая там ради этого, он, дабы не терять времени, расписал для Джанфильяцци на набережной Арно между их домами и Понте алла Карайя на одном из углов небольшой табернакль, где изобразил шьющую Богоматерь, которой сидящий одетый младенец протягивает птицу; как бы ни была мала эта работа, тем не менее и она заслуживает восхваления не меньшего, чем крупные его творения, еще более мастерски выполненные. Закончив этот табернакль и развязавшись со своими делами, он, будучи приглашен в Пистойю тамошней Синьорией, получил в 1346 году заказ расписать капеллу св. Иакова, на своде которой он выполнил Бога Отца с несколькими апостолами, а на стенах – истории из жития названного святого, и главным образом, как его мать, жена Заведея, просит Иисуса Христа поместить двух сыновей ее – одного по правую руку, другого по левую руку – в Царствии Отца Его. Рядом с этой историей он превосходно написал усекновение главы названного святого.

Считают, что Мазо, прозванный Джоттино, о котором будет сказано ниже, был сыном этого Стефано; и хотя по сходству имен многие считают его сыном Джотто, я по кое-каким виденным мною выдержкам и по некоторым надежным воспоминаниям, написанным Лоренцо Гиберти и Доменико дель Грилландайо, уверен в том, что он, скорее, был сыном Стефано, чем Джотто. Как бы там ни было, возвратимся к Стефано, о котором можно сказать, что после Джотто он внес в живопись огромнейшее улучшение, ибо, помимо того, что он был более разнообразен в выдумках, колорит его был более плавным, и у него было больше «сфумато», чем у всех остальных, главным же образом он не имел соперников в своей тщательности. Что же касается введенных им перспективных сокращений, хотя он и обнаружил в них, как я говорил, дурную манеру из-за трудностей в их выполнении, можно тем не менее утверждать, что первый исследователь этих трудностей заслуживает гораздо большей славы, чем те, кто за ним следуют, хотя бы и в более упорядоченной и правильной манере. И потому мы должны быть весьма обязанными Стефано, ибо тот, кто идет в темноте и, указывая путь, ободряет других, становится причиной того, что и мы, нащупав трудные места, с течением времени с ложного пути приходим к желанной цели.

Также и в Перудже, в церкви Сан Доменико, он начал фрески в капелле Св. Екатерины, оставшиеся незавершенными.

В одно время со Стефано жил ближайший его друг Уголино, сиенский живописец, имевший имя весьма доброе и расписавший много досок и капелл по всей Италии; впрочем, он во многом придерживался греческой манеры, ибо, дожив с ней до старости, он из некоторого своего упрямства желал постоянно держаться скорее манеры Чимабуе, чем столь почитаемой манеры Джотто. Работы же Уголино – доска главного алтаря Санта Кроче, вся на золотом фоне, и другая доска, простоявшая много лет на главном алтаре церкви Санта Мариа Новелла и находящаяся ныне в капитуле, где испанская нация совершает ежегодно торжественнейшее празднование дня св. Иакова и другие в честь его заупокойные и иные службы. Помимо этого, выполнил он много других весьма добротных вещей, не отступая, однако, от манеры своего учителя. Он же написал находившуюся на кирпичном столбе лоджии, выстроенной Лапо на площади Орсанмикеле, Богоматерь, которая немного лет спустя совершила столько чудес, что лоджия долгое время была полна приношений, да и поныне весьма почитается. Наконец, в капелле мессера Ридольфо де Барди, что в Санта Кроче, там, где Джотто написал житие св. Франциска, он выполнил на доске алтаря темперой Распятие с плачущими Магдалиной и св. Иоанном и двумя монахами по сторонам. Отошел из этой жизни Уголино, будучи в преклонном возрасте, в 1349 году и был с почестями погребен в Сиене, на своей родине.

Возвратимся, однако, к Стефано. Говорят, что он был также хорошим архитектором, и то, что о нем выше сказано, подтверждает это; умер он, как говорят, в первом юбилейном 1350 году в возрасте сорока девяти лет и был погребен в Санто Спирито, в склепе своих предков, со следующей эпитафией: Stephano Florentine pictori (in) fatiundis imaginibus ac colorandis figuris nulli unquam inferiori; affines moesiiss. pos. Vix an XXXXIX.[32]32
  Стефано, флорентинцу, живописцу, в выполнении образов и расцветке фигур никому не уступавшему, опечаленные близкие воздвигли. Жил он 49 лет.


[Закрыть]

Жизнеописание Пьетро Лаурати Сиенского

Пьетро Лаурати, превосходный сиенский живописец, доказал своей жизнью, как велико бывает удовлетворение настоящих мастеров своего дела, коль скоро они услышат, что творения их ценятся и на родине, и за ее пределами, и увидят, как они всем желательны, ибо и его в течение всей его жизни приглашали и ласкали по всей Тоскане. Впервые же о нем узнали по историям, написанным им фреской в Сиене, в Оспедале делла Скала, в коих он подражал распространившейся по всей Тоскане манере Джотто столь хорошо, что с большим основанием полагали, что он, как это позднее и случилось, окажется лучшим мастером, чем были Чимабуе и Джотто и другие, ибо фигуры, изображающие Деву Марию, поднимающуюся в сопровождении Иоакима и Анны по ступеням храма, где ее встречает священник, а также и в Обручении так прекрасно задрапированы в свои простые одежды, что выражение их лиц являет величие, а расположение фигур прекраснейшую манеру. Из-за этой именно работы, которая была началом проникновения в Сиену хорошего способа живописи, ставшего светочем для стольких прекрасных талантов, процветавших во все времена в этом городе, и был приглашен Пьетро в Монте Оливето ди Кьюзури, где он расписал темперой доску, находящуюся ныне в парадизе под церковью.

Во Флоренции он расписал затем насупротив левых дверей церкви Санто Спирито, на том углу, где теперь мясная лавка, табернакль, который за мягкость в лицах и обнаруживающуюся во всем остальном нежность заслуживает высшей похвалы всякого сведущего художника. Из Флоренции он отправился в Пизу, где на Кампо Санто, на стене, что подле главных ворот, написал все жития святых отцов со столь живыми чувствами и в столь прекрасных положениях, что при сравнении с Джотто он заслужил похвалы величайшие, выразив в некоторых лицах рисунком и красками всю тy живость, какую только могла проявить манера тех времен.

Переехав из Пизы в Пистойю, он в Сан Франческо написал темперой на доске Богоматерь, окруженную несколькими ангелами, очень хорошо расположенными, а в пределле под этой доской на некоторых историях изобразил несколько малых фигур, столь подвижных и столь живых, что по тем временам это было вещью удивительной и довольный сам не меньше, чем другие, он пожелал подписаться такими словам: Petrus Laurati de Senis.[33]33
  Петр. сын Лаурати из Сиены.


[Закрыть]

После чего в 1355 году Пьетро был приглашен в Ареццо пресвитером мессере Гульельмо и попечителями приходской церкви, среди которых тогда был Маргарито Боски; в церкви этой, выстроенной задолго до того по лучшему проекту и в лучшей манере, чем любая другая, выстроенная до того времени в Тоскане, которая, как уже говорилось, была украшена рукой Маргаритоне каменной облицовкой и резьбой, он расписал фреской абсиду и всю большую нишу капеллы главного алтаря, изобразив там двенадцать историй из жития Богоматери с большими фигурами в естественную величину, начиная с изгнания из храма Иоакима и до Рождества Иисуса Христа. В историях этих, выполненных фреской, можно узнать почти те же приемы, очертания, выражения лиц и положения фигур, которые были свойственны в особенности Джотто, его учителю. И хотя все творение это прекрасно, не подлежит сомнению, что написанное на своде этой ниши гораздо лучше всего остального, ибо там, где он изобразил возносящуюся на небо Богоматерь и, помимо того, что выполнил каждого из апостолов величиной в четыре локтя, в чем обнаружил смелость души, первым попытавшись перейти к более крупной манере, он придал лицам такое прекрасное выражение и такую еще большую красоту одеяниям, что лучшего для тех времен нельзя было и пожелать. Подобным же образом на ликах ангельского хора, парящего в воздухе вокруг Мадонны и поющего с изящными танцевальными движениями, он изобразил радость поистине ангельскую и божественную, в особенности же в ангелах, которые играют на разных инструментах и очи которых направлены и устремлены на другой хор ангелов, которые, поддерживаемые овальным облаком в виде мандорлы, в прекрасных положениях и в окружении радуг возносят на небеса Мадонну. Работа эта понравилась по заслугам и стала причиной того, что ему же было заказано расписать темперой доску главного алтаря названной приходской церкви. На пяти полях поколенными фигурами в естественную величину он изобразил Богоматерь с младенцем на руках и с одной стороны св. Иоанна Крестителя и св. Матфея, а с другой – Иоанна Евангелиста и св. Доната, и множество малых фигур на пределле и на верхней части доски; все это выполнено поистине прекрасно и в отличнейшей манере. Доска эта после того, как я собственноручно и за собственный счет целиком обновил главный алтарь названной приходской церкви, была помещена при входе в церковь над алтарем св. Христофора.

В связи с этим мне не кажется затруднительным и неуместным рассказать здесь о том, как, движимый христианским благочестием и любовью, питаемой мной к этой почтенной древней коллегиальной церкви, в коей в раннем моем младенчестве я прошел первое свое обучение и где находятся останки моих предков, движимый, говорю я, этими побуждениями и тем, что она показалась мне почти совершенно обветшавшей, я восстановил ее так, что она, можно сказать, возвратилась от смерти к жизни: помимо того, что я осветил ее, так как она была весьма темной, увеличив прежние окна и пробив новые, я убрал также хоры, находившиеся спереди и занимавшие большую часть церкви, и поместил их за главный алтарь к большому удовлетворению синьоров каноников.

Новый этот алтарь стоит обособленно и на передней доске его изображен Христос, призывающий Петра и Андрея от сетей их, а со стороны хоров на другой доске – св. Георгий, убивающий змея. По сторонам расположены четыре картины, и на каждой из них по два святых в естественную величину. Затем наверху и внизу в пределле – множество других фигур, о которых для краткости рассказывать не буду. Высота этого алтаря вместе с рамой – 13 локтей, высота пределлы – 2 локтя. А так как внутри он пустой и в него можно войти по лестнице через железную дверку» устроенную весьма ладно, то хранится там много почитаемых мощей, видных снаружи через две решетки с передней стороны; и между прочим там находится голова св. Доната, епископа и покровителя сего города, а в ларце из пестрого мрамора величиной в три локтя, переделанном мной заново, хранятся кости четырех святых. Перед алтарем, равномерно опоясанным кругом пределлой, стоит деревянный табернакль или же киворий для Святых Даров, резной и весь позолоченный, высотой около трех локтей; табернакль этот совершенно круглый и виден одинаково как со стороны хоров, так и спереди. А так как я не жалел ни трудов, ни расходов, ибо, как мне казалось, я был обязан поступить таким образом во славу Божию, то и произведение это я отделал по своему разумению всеми наилучшими и подобающими для сего места украшениями золочеными, резными, живописными, из травертина, пестрых мраморов, порфира и других камней.

Вернемся, однако, к Пьетро Лаурати: закончив доску, о которой говорилось выше, он выполнил много вещей в Риме в Сан Пьетро, погибших позднее при строительстве нового Сан Пьетро. Выполнил он также несколько работ в Картоне и в Ареццо, помимо уже названных, кое-что в церкви монастыря черных монахов Санта Фьора и Санта Лучилла и, в частности, в одной из капелл – св. Фому, вкладывающего персты в рану на груди Христа.

Учеником Пьетро был сиенец Бартоломео Бологини, расписавший в Сиене и других местностях Италии много досок; во Флоренции его рукой выполнена та, что находится на алтаре капеллы св. Сильвестра в Санта Кроне. Работали эти мастера около 1350 года после Рождества спасения нашего. В моей много раз упоминавшейся Книге есть рисунок, выполненный рукой Пьетро, где с величайшей выразительностью простыми, но естественными линиями изображен шьющий сапожник – такова и была манера, присущая Пьетро. Портрет его, написанный рукой Бартоломео Бологини на доске, находился в Сиене; несколько лет тому назад я срисовал его так, как это видно выше.

Жизнеописание Андреа Пизано, скульптора и архитектора

Никогда не бывало так, чтобы искусство живописи процветало, а скульпторы в своем занятии не обнаруживали бы превосходных успехов, и об этом свидетельствуют, если хорошо присмотреться, произведения всех времен; ибо поистине оба эти искусства – сестры, рожденные единовременно и направляемые единой душой. Это видим мы и по Андреа Пизано, который, занимаясь скульптурой во времена Джотто, внес в это искусство такое улучшение, что за свои дела и знания почитался в этой деятельности мужем величайшим из тех, что до той поры были у тосканцев, и в особенности в литье из бронзы. И посему всеми, кто его знал, в особенности же флорентинцами, работы его почитались и вознаграждались настолько, что не жаль ему было расстаться с отечеством, родственниками, состоянием и друзьями. Этому немало способствовали и те трудности, с которыми до него сталкивались мастера ваяния, скульптуры коих были столь грубыми и дюжинными, что по сравнению с ними работы мужа сего всяким, кто их видел, почитались чудом.

А о том, насколько первоначальные скульптуры были неуклюжими, как об этом говорилось в другом месте, могут свидетельствовать некоторые из расположенных над главной дверью Сан Паоло во Флоренции и некоторые каменные, находящиеся в церкви Оньисанти, выполненные так, что вызывают в зрителях скорее смех, чем какое-либо восхищение или удовольствие. Несомненно, что когда сущность скульптур была утеряна, все же гораздо легче было обрести искусство ваяния, ибо тело и внешний вид людей совершенно круглы, как того и требует скульптура, чем искусство живописи, в котором не так-то скоро и легко можно найти прекрасные контуры и добрую манеру для показа этих свойств человеческого тела. А ведь именно эти свойства в работах живописцев и придают им величие, красоту, изящество и прелесть.

В одном отношении трудам Андреа благоприятствовала и судьба, ибо, как говорилось в другом месте, благодаря многочисленным победам, одержанным пизанцами на море, в Пизу были свезены многочисленные древности и саркофаги, находящиеся и теперь вокруг собора и на Кампо Санто; они-то и принесли ему большую пользу и сильно его просветили, чего не мог получить Джотто, ибо не сохранилось столько древних живописных работ, сколько сохранилось скульптурных. И хотя часто статуи повреждались огнем, разрушениями и яростью войн, засыпались землей и перевозились в разные места, все же человек понимающий распознает различие манер всех стран: так, например, египетская отличается тонкостью и выгнутостью фигур, греческая – искусством и большим знанием обнаженных тел, а лица имеют почти одно и то же выражение, древнейшая же тосканская беспомощна в передаче волос и достаточна груба. Что же касается римской манеры (я называю римлянами главным oбpазом тех. которые после завоевания Греции обосновались в Риме, куда было свезено все, что было в мире хорошего и красивого), то она, скажу, была столь прекрасной в выражении лиц, в позах, движениях, в обнаженном теле и в тканях, что, можно сказать, изо всех остальных провинций было извлечено все прекрасное и сведено к одной манере, которая должна была стать, как она и стала, самой лучшей и более того, самой божественной из всех. Все эти прекрасные манеры и искусства исчезли ко времени Андреа, и осталась в ходу одна единственная, завезенная в Тоскану готами и огрубевшими греками.

И вот, изучив новый рисунок Джотто и те немногие древности, кои были ему известны, он по своему разумению настолько в основном утончил грубость столь неудачной манеры, что начал работать лучше и придавать вещам гораздо большую красоту, чего в этом искусстве до него не делал еще никто. А так как на талант его, хорошую работу и сноровку обратили внимание, то заслужил он на родине поддержку от многих и, будучи еще молодым, он получил в Санта Мариа, а Понте заказ на несколько мраморных фигурок, которые составили ему столь доброе имя, что с величайшим настоянием он был приглашен работать во Флоренцию для попечительства Санта Мариа дель Фьоре, которое, когда был начат фасад с тремя дверями, испытывало нехватку в мастерах для историй, намеченных Джотто в начале этого строительства.

Итак, Андреа отправился во Флоренцию на службу к названному попечительству, а так как в это время флорентинцам хотелось доставить приятное и быть друзьями папе Бонифацию VIII, который тогда был первосвященником церкви Господней, то они и пожелали, чтобы Андреа прежде всего изваял из мрамора портрет названного папы. Приступив тотчас же к этой работе, он не прекращал ее, пока не завершил фигур папы и св. Петра и св. Павла, между которыми он стоит; три фигуры эти были помещены на фасаде Санта Мариа дель Фьоре и находятся там и ныне. Затем Андреа выполнил для нескольких табернаклей или же ниш средних дверей названной церкви фигуры пророков, по которым видно, что он внес в искусство большое улучшение и превзошел качеством и рисунком всех, кто до того работал для названной постройки. Почему и было решено все значительные работы передавать ему, а не кому-либо другому. И потому немного спустя и были заказаны ему четыре статуи главных отцов церкви – св. Иеронима, св. Амвросия, св. Августина и св. Григория. И когда он завершил их, заслужив благодарность и восхваление не только попечителей, но и всего города, ему были заказаны еще две другие мраморные фигуры той же величины, а именно св. Стефана и св. Лаврентия, находящиеся ныне на названном фасаде Санта Мариа дель Фьоре, на крайнем углу.

Андреа равным образом выполнил и мраморную Мадонну высотой в три с половиной локтя с младенцем на груди, ту, что над алтарем церковки братства Мизерикордиа на Пьяцца Сан Джованни во Флоренции, произведение в те времена весьма прославленное, в особенности за то, что он по обе стороны Мадонны приставил двух ангелов, в два с половиной локтя каждый; для произведения этого, весьма хорошего, в наши дни сделал деревянную раму мастер Антонио, прозванный иль Карота, внизу же находится пределла, полная прекраснейших фигур, написанных маслом Ридольфо, сыном Доменико Грилландайо. Равным образом Андреа выполнил и ту поясную мраморную фигуру Богоматери, что над боковой дверью того же братства Мизерикордиа на фасаде Чалдонаи; работа эта весьма восхвалялась за то, что он вопреки своему обыкновению подражал в ней доброй древней манере, от которой он, впрочем, и не был далек, как о том свидетельствуют некоторые его собственноручные рисунки в нашей книге, в которых изображены все истории Апокалипсиса.

А так как в юности своей Андреа занимался архитектурными вещами, то флорентийская Коммуна воспользовалась случаем занять его и этим; а именно после смерти Арнольфо и ввиду отсутствия Джотто ему был поручен проект замка Скарпериа, что в Муджелло, у отрогов Альп.

Кое-кто говорит (я бы не стал утверждать, что это правда), что Андреа пробыл год в Венеции и изваял там из мрамора несколько фигурок на фасаде Сан Марко и что при мессере Пьетро Градениго, доже этой республики, составил проект Арсенала; но так как об этом мне не известно ничего, кроме того, что, как я обнаружил, некоторыми было написано понаслышке, то пусть всякий об этом думает по-своему.

По возвращении Андреа из Венеции во Флоренцию город, опасаясь нашествия императора, быстро соорудил при участии Андреа часть каменных, на растворе стен в восемь локтей, на участке между Сан Галло и Пратскими воротами; в других же местах были устроены бастионы, палисады и другие надежные укрепления из земли и дерева.

А так как за три года до того он, к большой для себя чести, обнаружил свои достоинства в бронзовом литье, когда он послал папе в Авиньон через посредство Джотто, своего ближайшего друга, проживавшего тогда при названном дворе, прекраснейший литой крест, то ему теперь и было поручено вылить из бронзы одну из дверей храма Сан Джованни, прекраснейший рисунок которой был в свое время сделан Джотто. Ему, говорю, было поручено завершить ее, ибо среди многих, работавших до того времени, он был признан наиболее достойным, наиболее опытным и наиболее дельным мастером не только Тосканы, но и всей Италии. Таким образом, он к этому и приступил с духом, полным решимости не щадить ни времени, ни трудов, ни рвения для выполнения работы столь важной; и судьба благоприятствовала ему настолько в этом литье, что он в те времена, когда еще не знали тех секретов, которые теперь известны, в течение двадцати двух лет довел эту работу до того совершенства, какое мы видим ныне. И более того, он выполнил в то же время не только табернакль главного алтаря Сан Джованни с двумя ангелами по сторонам (почитавшимися прекраснейшими), но, также по рисунку Джотто, и мраморные фигуры, служащие завершением двери кампанилы Санта Мариа дель Фьоре, и вокруг той же кампанилы в отдельных ромбиках семь планет, семь добродетелей и семь деяний милосердия полурельефом с малыми фигурками, получившими тогда большое одобрение. Выполнил он также в то же время три фигуры, в четыре локтя каждая, которые были поставлены в нишах названной кампанилы под окнами, выходящими туда, где теперь Сиротский дом, то есть на юг, и фигуры эти были в то время признаны более чем дельными.

Возвращаясь, однако, к тому, о чем я начал, скажу, что на названной бронзовой двери находятся небольшие барельефные истории из жития св. Иоанна Крестителя, а именно от рождения до кончины, выполненные удачно и с большой тщательностью. И хотя и кажется многим, что в историях этих нет ни того прекрасного рисунка, ни того большого искусства, кои обычно вкладываются в фигуры, все же Андреа заслуживает величайшего восхваления, ибо он был первым, кто взялся за то, чтобы довести до совершенства работу, послужившую впоследствии поводом к тому, что другие после него сделали все то прекрасное, трудное и хорошее в обеих других дверях и их наружных украшениях, что мы видим и поныне. Работа эта была помещена на средних дверях этого храма и оставалась там до тех пор, пока Лоренцо Гиберти не сделал того, что там теперь находится; тогда она была снята и помещена насупротив Мизерикордии, где находится и ныне. Не обойду молчанием и того, что при выполнении этой двери Андреа пользовался помощью сына своего Нино, который впоследствии стал мастером гораздо лучшим, чем был его отец, а также и того, что закончена она была полностью в 1339 году, то есть не только вся вычищена и отполирована, но и позолочена на огне; а литье металла производили, по-видимому, несколько венецианских мастеров, весьма опытных в плавлении металла, о чем и гласит запись в книгах цеха купцов Калимары, надзирателей попечительства Сан Джованни.

В то время как названная дверь была в работе, Андреа выполнил не только другие вышеназванные работы, но и многие другие, и в частности модель храма Сан Джованни в Пистойе, основанного в 1337 году, и в том же самом году января 25 дня при рытье фундаментов этой церкви были обретены мощи блаженного Атто, бывшего епископа этого города, погребенного на этом месте 137 лет тому назад. Архитектура же этого храма, круглого по форме, была по тому времени дельная. Андреа выполнил также в названном городе Пистойе в главном храме и мраморную гробницу, саркофаг коей покрыт малыми фигурами, сверху же несколько других фигур большей величины. В гробнице этой покоится тело мессера Чино д'Анджибольджи, доктора прав и весьма знаменитого литератора своего времени, как свидетельствует мессер Франческо Петрарка в сонете:

 
Заплачьте, донны, и Амур пусть плачет,
 

и в четвертой главе «Триумфа любви», где говорится:

 
Вот Чино из Пистойи, вот Гвиттоне —
Ему досадно, что он здесь не первый.
 

На гробнице этой мы видим мраморное изображение мессера Чино, поучающего нескольких учеников, окружающих его, выполненное рукой Андреа в столь прекрасных положениях и манере, что в те времена оно должно было казаться вещью чудесной, если бы даже ныне и не ценилось. В делах архитектурных услугами Андреа пользовался также Гвальтьери, герцог Афинский и тиран Флоренции, поручивший ему расширить площадь и для укрепления своего дворца забрать прямоугольными весьма крепкими решетками все нижние окна первого этажа, там, где теперь зал Двухсот. Названный герцог присоединил также ко дворцу, дабы увеличить его, находившиеся насупротив Сан Пьетро Скераджо рустованные стены, и в толще стены он сделал потайную лестницу, чтобы можно было незаметно подниматься и спускаться по ней, и в названном рустованном фасаде он пробил внизу большую дверь, ведущую ныне в таможню, сверху же поместил свой герб, и все это по рисунку и под руководством Андреа. И хотя правительство Двенадцати, обязанностью коего было стереть всякое воспоминание об этом герцоге, приказало сбить этот герб, тем не менее на прямоугольном щите сохранилась форма двухвостого ползущего льва, что может увидеть всякий, кто приглядится внимательно. Для того же герцога Андреа воздвиг много башен на стенах вокруг города и не только положил великолепное начало воротам Сан Фриано и довел их до того состояния, в коем мы их видим теперь, но выстроил также стены предвратий всех городских ворот и калитки для удобства народа. А так как герцог задумал выстроить крепость на склонах Сан Джорджо, Андреа сделал ее модель, которой впоследствии не воспользовались, ибо к работе этой и не приступали, поскольку герцог в 1343 году был изгнан. Однако желание герцога превратить дворец в крепость в большей части осуществилось, ибо к тому, что было выстроено первоначально, он сделал ту большую пристройку, которую мы видим и ныне, включив в нее дома Филиперти, башню и дома Амидеи и Манчини, а также дома Беллальберти. Когда же приступили к столь большому строительству с толстыми стенами и откосами, то под рукой не оказалось всего необходимого, и он задержал постройку Понте Веккио и дабы работы производились быстро, пользовался без зазрения совести как необходимым материалом тесаным камнем и лесом, заготовленным для этого моста. И хотя Таддео Гадди был в области архитектуры, возможно, не ниже, чем Андреа, герцог в этих сооружениях не пожелал воспользоваться его услугами, ибо тот был флорентинцем, а предпочел Андреа. Тот же герцог Гвальтьери собирался разрушить церковь Санта Чечилиа, чтобы открыть из дворца вид на Страда Романа и Меркато Нуово, а равным образом снести для своего удобства и Сан Пьетро Скераджо, но не получил на это разрешения от папы. Тем временем был он, как уже сказано выше, изгнан ненавистью народа.