Текст книги "Украденный поцелуй (ЛП)"

Автор книги: Джорджия Ле Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Переводчик Костина Светлана

Аннотация:

Лилиана

Я жалела, что тогда рассказала отцу о поцелуе.

О поцелуе сына садовника, который у нас работал. Но тогда мне было всего одиннадцать лет. И я не понимала, как устроен этот мир и что творится в голове моего отца. Папа выбежал из дома и уволил отца того мальчика. И прямо у меня на глазах садовник ударил своего сына.

Я никогда больше их не видела, но никак не могла забыть взгляд мальчика – упертый, без капли сожаления.

Иногда я вспоминаю его, задаваясь вопросом, что с ним стало. Увижу ли я когда-нибудь его снова. Интересно, как он отреагирует на меня. Хотя бы вспомнит мое лицо?

Наверное, нет. Должно быть, он забыл обо мне.

Но если он все же помнит меня, мне хотелось бы перед ним извиниться за то, что его невинный поцелуй привел к таким последствиям.

Хотя это был просто поцелуй, украденный поцелуй ребенка.

Бренд

Я ненавидел ее отца. Он разрушил мою семью.

Но я хотел его дочь с такой жаждой, которую ничем нельзя было утолить. Годами я мечтал об этом, будучи ею одержим.

Похоть в сочетании с ненавистью – плохие соратники. Как болезнь в крови, они разрушают жизнь. Хотя я спал с другими женщинами, но тяга к ней только усиливалась. Она преследовала меня постоянно.

Иногда, когда не мог больше бороться с жаждой к ней, я начинал за ней следить издалека. Рядом с ней всегда находились охранники ее отца.

Я увидел какой красавицей она стала, она была не для меня. Но я должен был заполучить ее любыми средствами.

Когда ей исполнилось двадцать, она покинула гнездо отца – это был настоящий подарок судьбы.

Я забросил свои сети, и моя гордая цыганская принцесса попалась в них.

ПРОЛОГ

Джек

https://www.youtube.com/watch?v=6c1BThu95d8

(Она – живительная радуга)

– Папа, я хочу переехать.

Я изумленно смотрю на дочь.

– Что? Почему?

Она расправляет плечи, выпячивает вперед упрямо подбородок, именно так, когда полна решимости сделать все по-своему, во что бы то ни стало.

– Потому что, – твердо заявляет она, – через несколько дней мне исполнится двадцать.

Я хмурюсь.

– Почему именно сейчас?

– Папа, – раздраженно вскрикивает она. – Все мои друзья съехали из родительского дома уже двести лет назад.

Я складываю руки на груди.

– Ну, и что? Это не причина уезжать и тебе.

Она решительно тоже складывает руки на груди.

– Ну же, папа, будь благоразумен. Я хочу переехать, потому что хочу иметь собственное пространство.

– У тебя здесь имеется собственное пространство. Черт побери, да в твоем распоряжении находится целое крыло дома. Там тебя никто не беспокоит... с тех пор, как ты положила говно в постель брата за то, что он решил к тебе зайти.

– Ради бога, не вспоминай об этом. Мне тогда было девять лет, – рассержено отвечает она.

– Моя точка зрения остается неизменной. Никто не беспокоит тебя на твоей территории дома.

Она распрямляет руки и подается вперед, ее ярко-голубые глаза упрямо сверкают.

– Нет, папа, я хочу стать независимой. Хочу иметь свою маленькую квартирку в Лондоне. Хочу сама покрасить стены в тот цвет, который выберу. Хочу проснуться утром и сбегать в пекарню за круассанами или за только что испеченным пирогом с абрикосами. Хочу открыть окно и выглянуть вниз на оживленную улицу, полную людей, спешащих на работу. По ночам мне хочется лежать в постели и слушать, как люди возвращаются из пабов и клубов. Я хочу, чтобы на счете за электричество стояло мое имя. И когда в дверь позвонит курьер, я хочу точно знать, что посылка предназначена мне. Мне не нужен большой дом. Мне бы хватило квартирки с одной спальней или квартиры-студии. На самом деле, если бы у меня был выбор, я бы хотела небольшое, маленькое пространство, сделав его по-настоящему уютным. Что-то вроде квартиры, в которой жила Бриджит Джонс в фильме.

Я вздыхаю, сам вырвавшись с низов и из ничего, моей мечтой было жить в самом большом доме. Моя дочь родилась в роскоши и жила в ней всю свою жизнь, а теперь ее заветная мечта – съехать и жить, как бедняк в Лондоне. Как мне бороться с ее романтической притягательностью бедности?

– Прошу тебя, папа.

Мне ненавистна сама мысль, что она уедет из моего дома. С моей точки зрения, это неправильно. И моя настолько сильная интуиция, не раз спасающая и предупреждающая меня, в данный момент тоже не подводит. Она никогда меня не подводила раньше, думаю и теперь.

– Ты же не рассчитываешь, что я буду каждый день ездить в Лондон, чтобы закончить стажировку в Сити? – недоверчиво спрашивает она меня.

– Собственно, именно этого я и ожидал. Отсюда всего час езды, я уже договорился о машине.

– Нет, я не хочу так. Пожалуйста, папа, – умоляет она меня. – Я не могу вечно жить с вами. И я буду приезжать домой на выходные.

Я смотрю на нее и вдруг понимаю, будто это для меня полная неожиданность, что моя маленькая девочка выросла. И она не только выросла, а хочет расправить крылья и вылететь из семейного гнезда. Годами я не позволял себе задумываться об этом дне, и вот он настал, и мне кажется, что я бессилен в данной ситуации. Я словно ее не узнаю, словно она стала другая. Невероятно красивой женщиной с длинными черными волосами, сверкающими сапфировыми глазами. И меня это пугает. Я стараюсь сохранять спокойствие, поэтому с большой осторожностью подбираю слова.

– Ну, хорошо…

Она подскакивает со стула, начинает визжать и танцевать какой-то немыслимый индейский танец.

– Я еще не закончил, Лилиана, – строго говорю я.

Она останавливается и подозрительно смотрит на меня.

– Ты можешь съехать, но ты обязана жить в нашей квартире в Лондоне.

У нее вытягивается лицо

– Мы не собираемся наведываться туда, – продолжаю я, – если ты нас не позовешь. Квартира будет полностью в твоем распоряжении. У тебя будет полная конфиденциальность.

Она откидывается на спинку стула и громко выдыхает.

– Папа, ты что, не понимаешь? Я не хочу жить в роскошной четырехкомнатной квартире в центре Мейфэра с шеф-поваром и уборщицей, которые приходят пять раз в неделю. Я хочу свое собственное маленькое жилье с крошечной кухонькой, где я буду готовить сама себе еду, может устрою небольшую вечеринку, и все будут сидеть на подушках на полу. Я хочу быть полностью независимой.

– Прекрасно, прекрасно. Просто дай мне несколько месяцев, и я куплю тебе квартирку поменьше за пределами Мейфэра. Может быть, где-нибудь в Найтсбридж или Кенсингтоне?

Она встает.

– Папа, ты не дал мне закончить. Мне не нужно, чтобы ты подыскивал мне квартирку, потому что я уже нашла для себя идеальное местечко в районе Виктории. Она напоминает квартирку симпатичного стилиста, который стрижет маленьких мальчиков. Там стулья, на которых сидят дети, сделаны в виде маленьких машинок. – Она прикусывает нижнюю губу. – Я уже внесла залог и переезжаю на следующей неделе.

Теперь моя очередь рухнуть в кресло.

– Прости, папа. Я знаю, тебе нелегко, но я буду приезжать каждые выходные. Обещаю, все будет так, как будто я вообще не уезжала.

Я заглядываю ей в глаза.

– А как же мама? Ты думаешь, как это может отразиться на ней?

Ее голос смягчается. Как будто она стала взрослой, а я превратился в ребенка, которого она должна уговорить.

– Я сообщила ей вчера, она не возражает.

Я хмурюсь, потому что это странно. Лили мне ничего не сказала, хотя сейчас она и пришла в себя. А потом я вспоминаю, как она крепко меня обняла, когда мы легли в постель и сказала очень странную вещь: «Ты останешься со мной до самого конца, да?» Я поцеловал ее, посмотрел ей в глаза, мне показалась она такой уязвимой вчера вечером и потерянной. И это вызвало у меня воспоминания, когда у нее случился выкидыш. У меня волосы дыбом встают, когда я вспоминаю о том времени. Тогда, она стала совершенно чужой. Даже сейчас больно вспоминать об этом, она хотела умереть. Она, на самом деле, собиралась оставить всех нас.

Моя дочь присаживается передо мной на корточки. Берет меня за руки своими нежными, мягкими руками.

– Я не забыла ничего, папа, – шепчет она.

Я смотрю ей в глаза и киваю. Но воспоминания продолжают появляться у меня в голове. Я вижу свою семилетнюю дочь, лежащую рядом с моей женой в нашей постели. Шторы задернуты.

– Мамочка, – жалобно говорит она. – Ты сердишься на меня? Я сделала что-то не так? – Моя жена молчит. Тихие слезы текут из ее открытых ничего не выражающих глаз. Я врываюсь в комнату и поднимаю с кровати перепуганного ребенка. С мокрыми щеками от слез. Я прижимаю ее к себе.

– Ты не сделала ничего плохого, дорогая. Ничего. Мама просто не очень хорошо себя чувствует. – Моя жена лежит в полутьме, неподвижная, безучастная, ко всему пойманная в ловушку своего черного мира безжалостной печали.

Тогда я даже не заметил, что мои щеки тоже стали мокрыми от слез, пока Лилиана не вытерла их пальцами.

– С ней все будет в порядке. Нужно время. Вот увидишь. Пока у нее есть ты, с ней все будет хорошо, – говорит мне моя смышленая дочь.

Я утвердительно киваю.

– Я всегда буду с ней, – отвечаю я.

Глава первая

Лилиана

Я закутываюсь в свою любимую утепленную куртку, и с Музом, моей любимой таксой, мы направляемся во французскую пекарню за углом. Муз с энтузиазмом заставляет меня ускорить шаг. Его короткие лапки быстро двигаются, золотисто-коричневый мех трепещет на холодном ветру.

И я с небольшой тревогой замечаю, что его зад кажется мне намного округлее. Неужели он прибавил в весе с тех пор, как мы переехали сюда неделю назад? Должно быть, я слишком помногу его кормлю или что-то делаю не так. Надо будет спросить у мамы. В основном она кормила его.

– Ой, Муз, ты тоже немного располнел, – бормочу я себе под нос, но, словно услышав меня, моя чувствительная собака-сосиска внезапно останавливается и с упреком смотрит на меня.

Остановка настолько резкая. Улыбка исчезает с моего лица под его обвиняющим взглядом.

– Я всего лишь пошутила. Ты же знаешь, я никогда не опозорю тебя. Ты красавец, а не жирдяй.

С выражением крайнего отвращения он продолжает свой царственный путь.

Холли, дочь владельца кондитерской, стоит за прилавком. На носу и щеках у нее россыпь веснушек, а непослушные рыжие кудри никак не хотят прятаться под белый колпак. Она расплывается в широкой улыбке.

– Достаточно холодно, чтобы заморозить яйца обезьяны, не так ли?

Я смеюсь над ее красочным описанием. Пока Муз жадно поглощает печенье, которое она ему дает, а ее веселая болтовня омывает меня, пока я окидываю взглядом сладости на стеклянных прилавках. Мне бросается в глаза хорошенький грушевый пирог, присыпанный сахарной пудрой.

Холли пакует его в розовую коробку, обвязывая голубой лентой, я расплачиваюсь. На улице уже полно людей, спешащих на работу. Поэтому останавливаюсь, глубоко вдыхаю морозный утренний воздух, не в состоянии избавиться от ощущения, что моя жизнь похожа на чудесный сон. Иногда по ночам мне приходится саму себя ущипнуть, потому что я не могу поверить, что мне так могло повезти.

Весь путь назад в квартиру, я всячески стараюсь не встречаться со взглядом моей таксы, которая переводит своей взгляд с моей розовой коробки на меня, потом обратно к коробке. Я знаю, что он пытается меня заставить пообещать, что я тоже дам ему кусочек. Большую часть пути я сопротивляюсь, делая вид, что не обращаю внимания на его взгляды, но, в конце концов, сдаюсь, буквально, когда мы подходим к подъезду, Муз начинает возбужденно прыгать и крутиться вокруг меня, я не могу удержать его за поводок.

– Хорошо, хорошо, я дам тебе немного, – сдаюсь я.

Он тут же перестает прыгать, в предвкушении усаживается в фойе. Я беру на руки толстый теплый комочек шерсти, он счастливо начинает облизывать мое лицо, пока мы поднимаемся на лифте.

*

Час спустя грушевый пирог уже остался в прошлом, сейчас на мне выглаженная нежно-розовая блузка и темно-синий костюм. Стоя перед зеркалом в спальне, я критически осматриваю свое отражение. Аккуратно заколоты черные длинные волосы. Лицо слегка подкрашено, но выглядит так, словно без макияжа, только легкий блеск на губах.

Сегодня я отмечу еще одно событие его первое событие в своей жизни.

Первый день моей стажировки в «Осборн и Несбил». Я отправила резюме, как и любой другой кандидат, сильно желающий, аж, до слюноотделения, поработать в этой адвокатской конторе. Их ответ пришел уж слишком подозрительно быстро, на что я решила что, либо моя фамилия снова открыла двери, которые обычно плотно закрыты для любого обычного стажера с улицы, либо мой отец снова принялся за свою и взял инициативу в свои руки.

Меня раздражает, что я не могу идти своим путем, делая все сама, но давным-давно научилась благодарить судьбу за это. Я поклялась себе, что докажу всем, что я не просто избалованная дочь миллиардера.

Муз провожает меня до двери, и после долгих шумных поцелуев я направляюсь к лифту. Пока я спускаюсь у меня начинает вибрировать мобильник в сумочке. Я вытаскиваю его и нажимаю «принять» звонок.

– Привет, мам.

– Ты уже идешь на работу?

– Да, я спускаюсь в лифте.

– Послушай, милая. У папы дела сегодня в Лондоне, и он буквально находится в пяти минутах от тебя. Не проще ли ему подхватить тебя и подбросить на работу?

Я вздыхаю.

– Мам, когда у папы в последний раз были дела в Лондоне в такую рань, а?

Мама молчит.

– Вот именно. Мам, вы с папой должны предоставить мне свободу. Я хочу поехать на работу на метро. Хочу пожить жизнью всех стажеров. Я не хочу приезжать на роллс-ройсе.

– Папа поехал не на роллс-ройсе, он понял, что может тебя смутить такой машиной, поэтому поехал на мерседесе.

Я с трудом подавляю раздражение.

– Мам, ты ведь понимаешь, что я хочу? Я хочу быть независимой и сделать все сама.

– Да, наверное, понимаю, – тихо говорит она. – Но мы с папой беспокоимся о тебе. Ты еще слишком молода, а Лондон такое опасное место для невинной девушки. Мы старались защищать и оберегать тебя, ты можешь даже не заметить опасности, которая тебя подстере…

– Господи, мам, можно подумать, что я шпионка, которую послали в опасное подполье преступного мира. На улице день, и я собираюсь работать в адвокатской конторе! Все будет хорошо.

– Хорошо. – Тяжело вздохнув говорит она, хотя по голосу не скажешь, что «хорошо». – Ты приедешь домой на эти выходные?

– Конечно.

– Отлично. – Ее голос становится намного счастливее, мне становится даже стыдно, что я позволили себе разозлиться на нее раньше. Я знаю, насколько она ранима, никогда не забуду, как мама впала в глубокую депрессию на несколько месяцев, прежде чем папа смог вывести ее из этого ужаса.

– Мам?

– Да, милая.

– Почему бы тебе не приехать завтра на ланч со мной? Мы могли бы встретиться в ресторане недалеко от работы, и могли бы…

– О да, блестящая идея! – восклицает она.

– Хорошо, я позвоню тебе вечером и сообщу, где мы встретимся.

– Хорошего дня на работе, дорогая. Я знаю, ты будешь потрясающей.

– Спасибо, мам. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю. Всем сердцем.

– Пока, мам, – счастливо говорю я, сбегая по ступенькам дома на оживленную улицу, полную спешащих на работу людей. Вот она независимость, которую я так хотела попробовать, присоединяясь к остальным городским служащим, спешащим к корпоративному порабощению.

Глава вторая

Лилиана

Мой первый рабочий день – это водоворот людей, общения и работы, но в конечном итоге он заканчивается после работы в Marquis of Granby, пабе XVIII века из темного дерева, за углом от офиса.

Я усаживаюсь на барный стул с одной из моих коллег-стажеров Франсин и мрачно смотрю в свой бокал. Да, я довольно быстро поняла, что состояние моего отца не является секретом в священных коридорах «Осборн и Несбит». Большинство людей, чем мне бы хотелось, относились ко мне так, словно боялись чем-то разозлить дочь Джека Идена.

– Перестань выглядеть такой несчастной, – говорит Франсин, подзывая официанта. – Ты заставишь нас ненавидеть тебя от этого еще больше.

Я поднимаю взгляд на нее. Она выглядит, как полная мне противоположность, с вишнево-красными губами и копной светлых волос. Я со вздохом убираю волосы с шеи.

– Я не несчастна. Разозлившая было бы лучшим словом.

– Я хочу задать тебе один вопрос, – говорит она и поворачивается ко мне лицом. – Ты сама подала резюме на стажировку?

– А ты как думаешь?! Секретарша моего отца, что ли? Я сама отослала резюме во все двадцать компаний.

Ее прекрасные брови на мгновение удивленно хмурятся.

– Зачем?

– Потому что я не предполагала сколько людей захотят поцеловать в задницу моего отца, и я слышала, что будет невероятно трудно устроиться.

Она смеется.

– Так и есть. Значит, твое единственное преступление состоит в том, что у твоего отца слишком много денег?

– Выходит, что так, – отвечаю я.

– И что? Ты подумала добавить к своей фамилии еще и адвокатскую должность?

– Точно. Но теперь, скорее всего мне придется слишком грубо обходиться с мужчинами, которые делают вид, что рады знакомству со мной, а, на самом деле, всего лишь хотят познакомиться с моим отцом, – говорю я, вспоминая Стивена, другого стажера и его подобострастное поведение за обедом. Он так часто мне льстил, как бы преклоняя колени, что почти уткнулся носом в свой суп.

Франсин берет наши коктейли, толкая по столу один ко мне, подмигивая. Я тут же делаю глоток.

– Да, я наблюдала за этим придурком Стивеном, но тебе уже слишком поздно менять свою фамилию, ты мне нравишься. Сильно. Я имею в виду, действительно, нравишься.

Я искоса посматриваю на нее.

– Хммм... это твоя попытка произвести на меня впечатление?

Она смешно съеживается, сутулив спину, и начинает застенчиво говорить с постоянно бегающими глазками.

– А это сработает? Мне действительно очень нужна эта работа по окончания стажировки.

Она выглядит такой смешной, что я не могу сдержаться от смеха. Может стажировка пройдет и не плохо.

Она делает глоток коктейля.

– Кстати, об умасливании, ты не положила глаз на кого-нибудь из парней нашей команды стажеров?

– Нет. А ты?

Она слегка наклоняет голову в сторону высокого француза стажера. Ранее я обратила внимание, что на него посматривает как женская, так и мужская половина.

– Он чертовски самоуверен, – выплевывает она. – Я одержима им.

Я поворачиваю голову к зеленоглазому, темноволосому, в длинном пальто жеребцу.

– Он очень красивый, но слишком уж хорош для меня.

– Хорош? И что в этом плохого? – негодующе спрашивает она, мечтательно смотря в его сторону. – Он выглядит забавно. Если в конце дня я не получу здесь постоянную работу, он будет моим... по крайней мере, на одну ночь.

Я улыбаюсь.

– Ты не готова рискнуть свой работой?

– Никогда. – Она поворачивается назад ко мне. В ее глазах искрится желание узнать больше. – Но ты... тебе есть что рассказать, и я хочу услышать твою историю.

Я поднимаю бровь.

– Историю?

– Ты влюблена в кого-то, не так ли?

У меня глаза расширяются. Она не может об этом знать.

– С чего ты решила?

– Не знаю с чего, но я всегда могу сказать кто свободен, а чье сердце занято.

Я прикусываю губу. Никогда в жизни меня об этом не спрашивали. Он – моя глубочайшая тайна и сожаление. Я не забыла и не перестала жалеть, что рассказала тогда о нем папе. С годами та встреча превратилась в неоднократный сон. И в моем сне он был не мальчиком, который поцеловал меня, а зверем. Злым, мстительным зверем. Я никогда ни с кем о нем не разговаривала. Даже с мамой и со своей лучшей подругой, и понятно, что мне не совсем приятно, что совершенно посторонний для меня человек узнал обо мне нечто личное.

– Выкладывай, – нетерпеливо говорит Франсин.

Я делаю глубокий вдох.

– Это грустная история, и детская.

Она улыбается.

– Теперь я заинтригована еще больше.

– Ты, наверное, будешь смеяться, но давай начистоту. По какой-то странной причине я долго хранила это в своем сердце – сына нашего садовника. Мне было одиннадцать лет тогда.

– Сына садовника? Мне нужна закуска, – говорит она, делая заказ и тут же поворачивается, выжидающе глядя на меня. – Продолжай. Он сгреб тебя вместо листьев?

– Нет. На самом деле, рассказывать почти нечего. Всего лишь глупый эпизод.

– Эпизод? Вау, какой? – спрашивает она, отправляя в рот соленые орешки кешью.

– Ну, он схватил меня и поцеловал. Я была маленькой, поэтому не понимала, насколько… его положение, работа его отца… висела на волоске. Я побежала домой и рассказала все отцу. Он выгнал и его, и его отца. Конец истории. С тех пор я их не видела.

Она выглядит слегка разочарованной.

– Значит, в тюрьму никого не посадили?

Я отрицательно качаю головой.

– Тогда почему ты все еще вспоминаешь его? Подожди, сколько ему тогда было лет?

– Пятнадцать.

– Хм. Значит, с тех пор ты ни с кем не встречалась?

Я хватаю с ее блюдца орешки.

– Честно?

– Конечно. – Она улыбается. – Мы здесь учимся на юристов.

– Нет.

– Черт, – шепчет она. – Должно быть, чертовски хороший поцелуй.

– Он был... примитивным, но я не спала несколько дней.

– Ого! Я хочу, чтобы кто-нибудь тоже подарил мне примитивный поцелуй.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, дело не в поцелуе. Просто один из вопросов, который постоянно крутится у тебя в голове…

– К нам идут, – перебивает она.

Услышав предупреждение, я поворачиваю голову и вижу Стивена, направляющегося к нам.

– Ты в настроении, чтобы тебе опять лизали задницу?

– Тьфу. Не говори так. – Я соскальзываю с барного стула. – Пойду в дамскую комнату.

– Я избавлюсь от него через пять минут.

По дороге в дамскую комнату начинаю сожалеть, что рассказала Франсин о сыне садовника. Даже не знаю, зачем я ей все рассказала. Мы практически незнакомы. Хуже всего, мой рассказ, наверное, изменит ее отношение ко мне. Даже я понимаю, насколько бессмысленно столь незначительному факту занимать такое важное место в моей жизни, но ничего не могу с собой поделать.

Не могу его забыть.

В туалете пусто, в кабинках никого нет, я останавливаюсь перед зеркалом, смотрю в собственное отражение, в свои глаза. Затуманенные. Как обычно, любые воспоминания о нем автоматически угнетают меня. Почти как потеря, которую я не могу понять. Наверное, то же чувство, как и у мамы, которая до сих пор скорбит о потерянном ребенке. Иногда я всерьез подумываю о том, чтобы разыскать этого сына садовника и извиниться перед ним. Может встретив его сейчас, смогу таким образом остановить свои воспоминания и сны о темноглазом звере, который мучает меня своей великой страстью, которую тогда мой молодой, впечатлительный мозг идеализировал сверх всякой меры.

Насколько я понимаю, он мог стать абсолютным подонком или ужасным социопатом.

Может воспоминания о моем трепещущем сердце в тот первый раз, перестанут быть такой открытой раной, а станут заживать, оставив шрам. Может, именно тогда я перестану грезить вторым шансом, который хотела бы получить. Рациональная часть моего мозга понимает, что это все книжные фантазии, но иррациональная часть плевать хотела на рациональную. Она просто хочет встретиться с ним, вот и все. Я готова фантазировать, как в любовных романах. Эти фантазии гораздо слаще, чем печальная реальность, связанная с мальчиком, которого я не могу выбросить из головы уже столько лет.

– Извините.

У меня сердце подпрыгивает от неожиданности, я быстро поворачиваю голову. И сначала не понимаю, почему меня так беспокоит присутствие этого мужчины в дверях женского туалета. На нем одеты сине-белая клетчатая рубашка и темные джинсы. У него обветренное лицо, темно-русые волосы и безжизненные голубые глаза.

И глядя в его глаза, понимаю, почему все мое тело инстинктивно сжимается от страха. Я стою рядом с раковиной в женском туалете. Заставляю себя улыбнуться.

– Это женский туалет, – указываю я ему в безумной надежде, что он ошибся дверью.

Его водянистые голубые глаза даже не моргнули, не сдвинулись, просто смотрят на меня и все. Он ни разу не моргнул, и я отчетливо понимаю, что вляпалась. Не в силах выдержать его мертвый взгляд, отвожу взгляд, открываю кран и делаю вид, что мою руки, отчаянно пытаясь вспомнить, хотя испытываю панику, чему учил меня отец, но единственное вспоминается то, что отец все время мне твердил быть бдительной постоянно. Хотя похоже уже поздно быть бдительной.

– Скажите, пожалуйста, который час?

– У меня нет часов, – отвечаю я как можно небрежнее, поднимаю глаза, смотрю прямо на него в отражении зеркала. Мне нужно, задержать его разговорами, может кто-то войдет в туалет.

– Какая жалость, – бормочет он, делая шаг вперед.

О Боже, похоже сейчас произойдет самый большой кошмар моего отца. Меня собираются похитить! Перцовый баллончик лежит в сумочке, но она закрыта. Я стараюсь не показывать паники, поселившейся внутри. Вспоминаю, как папа сказал: «Кричи». Кричи как можно сильнее, насколько можешь. Я открываю рот, чтобы закричать, но через мгновение парень уже рядом со мной.

Мозолистая рука закрывает мне рот, насыщенный резкий запах сардин и лука ударяет в нос, и я чувствую укол в предплечье. Я продолжаю изо всех сил бороться, но чувствую, как конечности становятся ватными. Сильное сердцебиение, кажется, замедляется, и единственные мысль, которая проносится у меня в голове о моем отце. Он будет по-королевски зол, и теперь я определенно никогда не смогу освободиться от его опеки, скорее всего, до конца своей жизни.

Глава третья

Лилиана

Я просыпаюсь в кромешной тьме, с трудом понимая кто я, где нахожусь и сколько времени уже здесь нахожусь.

Туман в голове постепенно рассеивается, и я вспоминаю все. Внезапно меня охватывает такой сильный страх, что я не могу пошевелиться. Не могу даже дышать. Закрываю глаза и думаю об отце. Перед глазами встает его волевое лицо. Что бы он сделал на моем месте? Он никогда не сдается. Он будет сражаться до последнего вздоха. Я открываю глаза и пытаюсь понять, где нахожусь. Похоже нахожусь не в каком-то заброшенном гараже в глуши.

Я полностью одета в свою собственную одежду. У меня ничего не болит, я лежу на чистых приятно пахнущих простынях, матрас очень удобный. Я не связана. Все еще испытывая страх, пытаюсь найти рациональное объяснение происходящему – мне не терпелось выбраться из-под отцовского крыла, чтобы самостоятельно проложить себе путь в жизни, но я еще не созрела, меня легко могут обмануть и оскорбить, так что это розыгрыш, который решил мне устроить мой отец, чтобы научить меня быть более бдительной.

Медленно, стараясь не издавать ни звука на случай, если в комнате еще кто-то есть, я сажусь на кровати. Мои босые ноги касаются шероховатой поверхностью дешевого ковра. Я встаю, вытянув перед собой руки и осторожно наощупь двигаюсь к ближайшей стене. Начинаю наощупь искать дверь. Хватаюсь за ручку. Едва осмеливаюсь дышать, я поворачиваю ее. Конечно, заперто. Я медленно выдыхаю.

Надеюсь, выключатель может быть рядом где-то на стене.

Через несколько секунд я нашариваю выключатель, чувствуя, слезы облегчения на глазах. Сделав быстрый вдох и произнеся короткую молитву, я щелкаю выключателем. Голая лампочка посреди комнаты вспыхивает резким светом. Начинают болеть глаза от внезапного яркого света, я жмурюсь прищуриваясь.

Я нахожусь в почти пустой комнате средних размеров, здесь есть только кровать и шкаф. Стены покрашены в малиновый цвет магнолии, пол бетонный. И мысль о том, что это мог совершить мой собственный отец, чтобы преподать мне урок, мгновенно рассеивается. Папа скорее отрубит бы себе руку, чем посадил бы меня в такую комнату, а даже если бы и запер меня в такой комнате, мама бы никогда ему этого не простила.

Я оглядываюсь по сторонам, еще более растерянная, чем обычно. Должно быть, действие наркотика, которым мужчина вырубил меня, но мысли замедляются и отключаются. Я ловлю себя на том, что иду к своим туфлям, надеваю их и направляюсь к единственному окну в комнате.

Раздвигаю зеленые шторы. Окно окружено металлической решеткой. Глядя вдаль, я не вижу абсолютно ничего, кроме тонкой полоски луны в небе, нескольких точек света от звезд и бархатистого темного силуэта деревьев. Я смотрю на свое пустое запястье и жалею, что не надела часы. Если бы мне нужно было узнать время, я бы сказала, что несколько часов назад наступил другой день.

Мне нужен план.

Интересно, стоит ли постучать в дверь и потребовать встречи с тем, кто организовал этот кошмар? Я оборачиваюсь и вижу – темный глаз камеры наблюдения, смотрящий на меня. Вся комната, я уверена, находится в поле его зрения. У меня начинают дрожать руки. Не от страха, а от ярости. Я подхожу к камере наблюдения.

– Почему я нахожусь здесь? – Требовательно спрашиваю я.

Тишина.

– Я уже проснулась. Не нужно тратить ваше и мое время, просто скажите, чего вы хотите, и мы закончим эту глупую шараду.

Тишина.

– Деньги? Чем раньше мы встретимся, тем быстрее сможем прекратить этот фарс, деньги упадут на ваш банковский счет.

Тишина.

Разъяренная, но не глупая, чтобы разозлить моего похитителя шквалом оскорблений, которые готовы сорваться у меня с языка, я разворачиваюсь и сажусь на кровать. И смотрю прямо в камеру.

– Я жду, – говорю я, именно это я и делаю.

Минуты тикают, странная сонливость, вероятно, затяжной эффект ранее введенного препарата, начинает действовать снова. Веки становятся тяжелыми, как свинец, голова начинает опускаться вниз, но я резко выпрямляюсь, смотря прямо перед собой. Проходит еще какое-то время, прежде чем я слышу шаги за дверью. Я мгновенно вскакиваю на ноги, затем останавливаюсь и сажусь обратно. Ручка двери медленно опускается.

Мне страшно, но я сжимаю кулаки, пристально глядя на дверь. Она открывается, в дверях появляется мужчина.

Он находится от меня в десяти шагах.

Только на эту мысль способен мой напуганный мозг. У меня отвисает челюсть, и я в замешательстве смотрю на него. У него широкие плечи, волосы черные, как вороново крыло, и одет он с головы до ног во все черное, но его глаза у меня вызывают холодок по позвоночнику. Они как смола. Блестящие и совершенно непрозрачные. Нет сомнений, что он опасен, и то, как он смотрит на меня...

Я вскакиваю на ноги.

Он стоит неподвижно, продолжая рассматривать меня из-под черных ресниц. Как дикое животное, наблюдающее за своей добычей, и в эту секунду я почти уверена, что он собирается меня изнасиловать.

– Кто ты? – Спрашиваю я, но в этот момент, как озарение. Мне кажется я его где-то видела. Форма его лица и глаза... и озноб вызван не страхом, а тем, что я его смутно начинаю вспоминать. Мое якобы напускное спокойствие испаряется, и я сердито вскрикиваю:

– Кто ты такой, черт побери?

В ответ слышу только веселый смешок, у меня сердце почти останавливается.

Глава четвертая

Бренд

https://www.youtube.com/watch?v=qrO4YZeyl0I

Хм, маленькая Лилиана Иден выросла и превратилась в очень сексуальную женщину. И чертовски красивую. С длинными, густыми волосами, маленьким, аккуратным носиком, как у ее матери, и глазами такими же, как я их запомнил. Ее губы, однако, мои любимые. Иными словами, вызывающе пухлые, верхняя почти перекрывает нижнюю и придает ей вид умопомрачительной шлюхи. С такими губами, можно только надуть губки, и весь мир выполнит ваше желание.