Текст книги "Ты не знаешь меня (ЛП)"

Автор книги: Джорджия Ле Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

39.
Таша Эванофф

https://www.youtube.com/watch?v=-n-2lPzH7Do

Енак [8]8
  библ. – воины исполины


[Закрыть]

Я прячу веревочную лестницу и иду на кухню. Баба сидит за столом перед ней стоит обычный чай. Ее лицо бледное и печальное, я не видела ее такой.

– Он... умер?

Я утвердительно киваю.

Она закрывает глаза и сглатывает, пытаясь вернуть контроль над эмоциями.

Я опускаюсь на колени рядом с ней и беру ее руку в свои. Несмотря на то, что я пришла с холода, ее руки ледяные.

Она открывает глаза и кивает.

– Ты все сделала, моя девочка. Ты сделала все правильно. – Ее голос срывается на последнем слове, и я обнимаю ее за шею.

– Это была не я. Я слишком боялась. Я не смогла нажать на курок.

Призрак улыбки появляется на ее губах.

– Я рада, что это была не ты. Ребенок не должен убивать своего собственного отца, даже если он настоящее чудовище.

– Ной все сделал.

– Так он успел к тебе приехать. Как он?

– Он ранен, но живой.

– Где он сейчас?

– Не знаю подробностей, но где-то скрывается у цыган ирландцев.

Она рассеянно кивает.

– Где сейчас твой отец?

– Они забрали его тело.

Она сильно сжимает губы, превращая в одну тонкую линию.

– Чтобы избавиться от него?

– Я не знаю. Я не спрашивала, но они сказали, что его никогда не найдут. – Я не рассказываю ей о свиноферме и жадных свиньях.

Она смотрит на пол.

– Неужели он... страдал?

– Нет. Все произошло мгновенно. Одна пуля.

– Он сердился на меня?

Я глажу ее по волосам.

– Он умер, так и не узнав, что ты мне помогала.

Сильные рыдания начинают сотрясать ее тело. У нее так неудержимо дрожат руки, что мне становится страшно за ее состояние.

– О, баба, – беспомощно шепчу я. – Пожалуйста, не рыдай так. Тебе станет плохо.

Она предпринимает попытку успокоиться, но слезы все равно продолжают непрерывно течь по щекам.

– Прости меня, ба. Я заставила тебя выбирать между мной и им.

– Ты не заставила, детка. Я сделала этот выбор сама.

– Мне хотелось бы, чтобы был какой-то другой выход.

– Другого выхода не было. Ты думаешь, если бы был другой выход, я не воспользовалась бы им? Он мой сын, моя плоть и кровь. Я вынашивала его в своем животе девять месяцев. Девять месяцев. Я никогда не рассказывала тебе, когда он родился он был хилым и слишком мелким, вечно плакал от коликов. Он мог плакать несколько часов подряд, его отца это очень раздражало, поэтому я укутывала его тепло и в середине ночи садилась с ним в саду. Я часами сидела на морозе, тряся его, пока он не уставал плакать и не засыпал.

Она всхлипывает.

– А однажды я не смогла встать, у меня ноги так замерзли, что я не могла ими сделать и шагу. Когда ему исполнилось четыре, у него началось воспаление роговицы глаза, и врач сказал, что он может ослепнуть. Каждый день я водила его в церковь. Я вставала на колени и молилась за него, чтобы он был зрячим. Когда он стал старше, я снова молилась, стоя на коленях о прощении за страшные дела, которые он творил. Я просила Бога, чтобы он показал его сердцу путь к покаянию. Большую часть своей жизни я молюсь за него, но я никогда не чувствовала, что приношу какую-то жертву. Я так его любила. Он был моей жизнью, моим сердцем, моей душой.

– Прости, ба.

Она грустно улыбается.

– Однажды, когда он был еще мальчишкой и озорничал, я сказала ему: «Так значит, ты решил мне отплатить за то, что я девять месяцев вынашивала тебя?» Знаешь, что он мне ответил?

Я отрицательно качаю головой.

– Он сказал: «Скажи мне, сколько ты хочешь получить за эти девять месяцев, и я заплачу. Тогда мне не придется выслушивать до конца твоих дней, как ты вынашивала меня». Ему было всего семь с половиной лет, но мне тогда уже стоило об этом задуматься. Ничего путного не выйдет из ребенка, который не проявляет никакой благодарности.

Я с грустью смотрю на бабушку. Я не знаю какие нужно подобрать слова, чтобы утешить ее. Ее любовь к моему отцу была огромной, намного больше, чем мне казалось.

– Что теперь будет? – спрашивает она.

– Я подам заявление в полицию, что папа исчез. Мы все, включая маму, будем помогать расследованию и отвечать на вопросы, но так как никто из нас ничего не знает, мы не сильно им поможем.

– А как быть с этим домом и слугами? – спрашивает она.

– Конечно, еще некоторое время мы будем жить в этом доме. Потом я перееду к Ною, а через пару месяцев и ты переедешь к нам. Мне не нужно состояние отца, поэтому я не буду объявлять его умершим. Пусть с этим разбираются юристы, когда придет время. Ты поела, ба? – спрашиваю я.

– Нет. Я не голодна.

– Я слышала, что тебя вывернуло в ванной комнате, когда ты пришла к себе.

– Да, – признается она. – Из меня вышло все, что я съела за ужином.

– Я собираюсь сделать суп из сухих грибов с перловкой, не хочешь попробовать, а?

Она утвердительно кивает.

– Я сейчас.

Я вытаскиваю аккумулятор из мобильного телефона, который выброшу позднее. Иду в кладовую, чтобы найти продукты для супа. Я стою у плиты, ба подходит ко мне и начинает мне помогать.

Я улыбаюсь ей, пока мы готовим вместе, наполняя кухню густыми запахами из прошлого бабы.

40.
Таша Эванофф

Накормив ба, я помогаю ей подняться в ее спальню, потом выхожу за дверь, и расправив плечи, направляюсь в комнату своего отца, которая на первый взгляд выглядит довольно-таки странно. Я останавливаюсь на пороге, ставни закрыты и в комнате темно. Пару секунд я так и стою в дверях, чувствуя раскаяние. Я забрала жизнь человека. Несмотря на то, что я не нажала на курок, именно я все подстроила, и в конце концов, была на волосок, чтобы нажать на курок.

Мой отец был прав – теперь я никогда не буду прежней.

Но мне удается стряхнуть с себя ужасное чувство беспокойства и нажать на выключатель.

Тут же перед моим взором встает смятая кровать, на которой четко видны контуры его тела, когда его вытаскивали из нее. Мне следует побыстрее смыться отсюда, пока обслуживающий персонал не успел появиться. Я натягиваю резиновые перчатки, подхожу к кровати и провожу по простыням и одеялу, словно он сам проснулся и поднялся.

Затем я кладу его бумажник, ремень, зажим для денег и его ботинки в мешок для грязного белья. Я бросаю последний взгляд на его комнату и выключаю свет, направляясь в свою. Я снимаю с себя одежду и кладу ее вместе с ботинками в этот же мешок, спрятав его в моем сейфе. Позже я все сожгу.

Потом я иду в душ.

И стоя под каскадом теплой воды, я ощущаю себя также странно – это происходит не со мной. Мой отец мертв. Сергей мертв. Ной признался, что любит меня. Моя бабушка опустошена от потери. Ной жив и здоров, а я стала убийцей.

После душа я спускаюсь на кухню.

– Где Розита? – спрашиваю я шеф-повара.

– Думаю, она в прачечной, – отвечает он.

Я устремляюсь вниз на цокольный этаж, и вижу ее гладящей простыни.

Она широко улыбается мне.

– Ты сегодня рано.

– Нет, не рано, – виновато говорю я, останавливаясь перед ней. – Я много выпила вчера вечером и спала как убитая. Проснулась с головной болью, но слава Богу, мне стало легче от теплого душа.

Розита вежливо улыбается.

– Эй, где сейчас находится щенок, которого я дала тебе вчера?

Ее улыбка внезапно становится намного шире, показывая прекрасные зубы.

– Пошли. Это хорошо, что вы пришли забрать его к себе. Он настолько непослушный, что не дает ничего делать, когда находится рядом, – говорит она и ведет меня в глубь коридора.

Я молча иду за ней, пока не оказываюсь перед клеткой с бедным щенком в подвале. Он сидит и с любопытством посматривает на меня. Я открываю дверцу клетки и беру его на руки. Он тут же впадает в такой восторг, что начинает лизать мне лицо своим крошечным язычком.

– Прости, здесь нет твоей вины. Ты отличный маленький мальчик, – говорю я, целуя его в пушистые уши.

Я беру его с собой наверх в комнату бабы.

Он никогда не сможет занять место Сергея в моем сердце, но он явно заслуживает лучшего, чем сидеть в клетке в подвале. Когда-нибудь я полюблю его.

Я опускаю его на пол в комнате ба. Он как сумасшедший начинает бегать по полу. Именно так делал и Сергей.

Я поднимаю взгляд на бабу.

– Если ты не будешь возражать, я хотела бы назвать его Ники. Это подарок отца нам. Этот щенок лучшее, что смог оставить нам отец.

Я жду до 2 часов дня, когда для всех нас – слуг и членов семьи, становится очевидным, что отец пропал. Что-то не так. Тогда я звоню Оливеру. Он долго не берет трубку, и я уже хочу оставить ему сообщение, когда он, наконец, подходит к телефону.

– Привет, Таша, – говорит он. Сейчас мне кажется совершенно невероятным, что раньше я собиралась выйти за него замуж и жить с ним вместе. Должно быть, я тогда была другим человеком. Совсем не жила.

– Оливер, я звоню, чтобы сообщить тебе плохие новости – мой отец пропал.

– Что значит пропал?

– Он уехал на своей машине ночью, и сейчас не могут найти ни его, ни его автомобиля.

– Ты шутишь?

– Конечно, нет, – веско отвечаю я.

– Прости, – извиняется он, опешив от моего спокойствия. – Мне кажется, это настолько невероятным.

– Я звоню тебе, чтобы сообщить, что при сложившихся обстоятельствах свадьбы не будет.

– Не торопись. У нас с твоим отцом был уговор.

– Да, я знаю. Тебе придется решить этот вопрос с ним, когда он появится. До свидания.

– Подожди мину…

Я кладу трубку.

– Вот и все, – говорю я, и у меня появляется улыбка до ушей.

Мой телефон опять звонит. Это Оливер. Я отклоняю его звонок и блокирую его номер.

Сейчас наступило время отправиться в полицейский участок. Я покупаю новую SIM-карту по дороге в полицию, выбрасываю свой старый мобильник в мусорный бак на парк-Лейн, а аккумулятор в урну возле полицейского участка, как раз, в который я собираюсь зайти, чтобы подать заявление об исчезновении своего отца.

Этой ночью я сплю в комнате бабы с Ники.

41.
Джек Иден

Шейн полностью меня ошарашил, позвонив из Гайаны с отдыха. Он сказал, что ему необходимо спрятать человека от русской мафии в укромном месте.

– Тебе лучше, бл*дь, не связываться с русской мафией, – такова была моя первая реакция.

Он заверил меня, что он и не связывался.

Тогда я задал следующий вопрос:

– Насколько хорошо ты знаешь того, кого хочешь спрятать?

– Это долгая история, – ответил он, видно не желая говорить об этом по телефону. Если коротко, он в долгу перед каким-то Зейном, русским мафиози, который в настоящий момент является Александром Маленковым, всемирно известным пианистом. Я понятия не имел, что Шейн был знаком с Зейном. Иногда меня Шейн несказанно удивляет. Я всю жизнь относился к нему как к ребенку, плейбою семьи, но как только возникает напряженная ситуация, он как всегда на высоте и всегда меня удивляет.

Мужчину, которого я должен был спрятать звали Ной Абрамович, кстати он был ранен, как мимоходом заметил Шейн. Поэтому мне следовало доставить к нему доктора и найти безопасное место, дом. А также я должен был забрать Ташу Эванофф. Ее отца я знаю довольно хорошо, на самом деле. Продажный, как черт. Его легализованная компания всего лишь прикрытие для теневого бизнеса.

С Ташей Эванофф я договорился встретиться в «Старбакс» в Найтсбридже. Я прибыл на пять минут раньше, но она уже была здесь. Я тут же ее узнал. Внешне сама невинность, голубоглазая блондинка, русская красавица с внутренним стержнем, сделанным из чистой стали.

Она являлась полной противоположностью моей жены. Моя Лили внешне выглядит несгибаемой, но настолько хрупкая внутри. Иногда, когда я смотрю на нее, чувствую сильное беспокойство за нее. Наблюдая за ней у окна, как она кормит своих птиц, мне кажется такой далекой, такой недостижимой, что хочется сбежать по лестнице, крепко ее обнять и трахать, пока она не почувствует мою силу, что я стал частью ее.

Хочется, чтобы она забыла обо всем, кроме меня. Ее внешний вид вызывает во мне чувство с яростью защищать ее от чего бы то ни было. С тех пор как мы стали вместе, не было ни единой ночи, чтобы я оставил ее одну. Я всюду вожу ее с собой. Если она не может куда-то поехать, я тоже не еду. Ее я не могу доверить никому. Никогда. Я считаю лучше перебдеть, чем потом кусать себе локти.

– Таша Эванофф?

– Здравствуйте, мистер Иден. Спасибо, что отвезете меня повидаться с ним. – Ее произношение – высшего класса, лучшее, что можно купить за деньги. Она поднимается, хотя хорошие манеры, которые ей привили в школе говорили, что в этом не было необходимости, но все равно, она поднялась и протянула руку. На ней было одето дорогое, красивое и очень консервативное синее платье, но ее настороженные глаза хранили много секретов.

Я пожал ее руку. И понял, что ни дня в своей жизни она не работала.

– Джек Иден. Не надо меня благодарить. Очень приятно, – говорю я.

Она прикусывает нижнюю губу.

– Он в порядке?

– Если не считать, что он страдает от разбитого сердца то, да.

Она улыбается.

– Хорошо. – Я бросаю взгляд на стол. Она уже почти допила свой латте.

– Хотите что-нибудь заказать? – спрашивает она.

– На самом деле, нет, поскольку припарковался на двойной желтой полосе.

Она берет свою сумочку и следует за мной. Я не вижу квитанции на штраф на лобовом стекле, поэтому открываю пассажирскую дверь и помогаю ей сесть. Она поднимает игрушку, валяющуюся у нее между ног.

– У вас есть дети?

Я улыбаюсь.

– Трое.

– Это хорошо.

– Да.

Я запускаю двигатель и тут звонит мой телефон.

– Это моя старшая Лилиана, – говорю я, поставив на громкую связь и выезжая на дорогу.

– Папочка. Ты не поверишь, что сделал Томми, – в захлеб сообщает она.

– Что он сделал?

– Он опустил ведро с песком в унитаз, и оно там застряло.

– Сначала скажи мне, что ты сделала с ним?

– Ничего.

– Уверена?

– Ну, он все начал.

Таша хихикает.

– Кто это с тобой? – моментально спрашивает она.

– Ты ее не знаешь, – отвечаю я.

– Откуда ты знаешь? Я могу и знать, – упрямо говорит она.

Таша снова смеется.

– А мама ее знает?

– Нет, мама тоже ее не знает.

– Она ходила в мою школу?

– Лилиана, я же сказал, что ты не знаешь ее. Давай, вернемся к твоей проблеме с Томми?

– Но откуда ты знаешь, что я ее не знаю? Я знаю многих людей. Ты должен разрешить мне с ней поговорить, папочка, – говорит она со взрослой интонацией с уверенностью, так говорит большинство людей.

Таша не может остановиться, продолжая хихикать.

Я поворачиваю голову к Таше.

– Хочешь поговорить с моей дочерью?

Пока я выруливаю на трассу М25, моя дочь тщательно допрашивает дочь подпольного русского мафиози, живущего в Лондоне. Прошло уже пятнадцать минут, а разговор их двих не прекращается.

– Вы должны обязательно прийти к нам в гости, – заявляет моя дочь. – Вам у нас понравится. У нас есть большая собака, маленькая кошка, рыбки, два озорных хомячка и много птиц. Если что вы можете переночевать в комнате для гостей. Вы же хотите приехать?

– Спасибо. Возможно, я когда-нибудь приеду.

– Приходите в эту пятницу, – приглашает Лилиана.

– Э... может, не в эту пятницу, – отвечает Таша.

– А что насчет субботы? – не отстает моя дочь.

– Лилиана. Сколько раз я должен тебе повторять, не заставляй других делать то, чего им не хочется?

– Я не заставляю Ташу. Она сказала, что хочет к нам приехать.

– Хорошо, – говорю я. – Таше уже пора. Попрощайся.

– Пока, Таша. Папа, по поводу Томми...

– Лилиана, я приеду и обсудим это позже, хорошо?

– Ох, ладно, – фыркает она.

– Хорошая девочка.

– Люблю тебя, – отвечает Лилиана.

– Увидимся.

– Скажи мне, что тоже меня любишь, – требует она.

– Я люблю тебя, тыковка.

– Пока, папочка, – радостно кричит она и отключается.

– Какой удивительный ребенок, – мечтательно говорит Таша.

– Особенно, когда живешь с ней 24 часа в сутки семь дней в неделю, – отвечаю я, но на самом деле, я чуть не лопаюсь от гордости, когда думаю о своей дочери.

– Мне нравятся такие дети, – говорит Таша. – Она такая смышленая и такая неугомонная.

Я улыбаюсь.

– Да, она именно такая.

Я включаю поворот в Чертси и, свернув еще несколько раз, опять поворачиваю на проселочную дорогу с полями по обе стороны. Вдруг передо мной вдалеке появляется мужчина, как будто из ниоткуда. Он не двигается, стоя посередине дороги, выжидая, когда я подъеду к нему. Затем появляются еще мужчины. Они окружают машину. Я чувствую, что Таша начинает нервничать из-за их угрожающего вида и неулыбчивых лиц.

– Кто эти люди? – спрашивает она.

– Они мой народ. Цыгане ирландцы.

Она поворачивается ко мне. Ее глаза наполнены страхом.

– Ты им доверяешь?

Я прямо смотрю ей в глаза.

– Свою жизнь.

Она с облегчением выдыхает, и я чувствую, как постепенно успокаивается.

Я опускаю стекло вниз.

Один из мужчин кладет свою руку, как у боксера, на крышу моего автомобиля и наклоняется ко мне. От него пахнет беконом и пивом.

– Как дела, Крейг? – спрашиваю я.

Его сверкающие голубые глаза таят в себе многое, но они улыбаются мне, морщинки появились в уголках глаз.

– И тебе доброе утро, Джек, мой мальчик. Отсутствие новостей – хорошие новости.

42.
Таша Эванофф

После того как Джек и мужчины обмениваются парой фраз на своем, настолько сильном диалекте, что я едва могу что-либо разобрать, о чем они говорят, толпа устрашающих людей, в неопрятной одежде расступается, чтобы позволить нам проехать к их табору, расположившемуся по обе стороны проселочной дороги.

Автомобиль останавливается перед незамысловатым бунгало с красной крышей. Ной сидит снаружи и курит сигарету. К моему громадному облегчению, внешне он выглядит хорошо. Завидев машину, он отбрасывает сигарету и направляется к нам.

– Я пойду выпью пиво с парнями, вернусь через час, чтобы забрать ее, – говорит Джейк, закрывая дверцу.

– Спасибо, – отвечает Ной.

– Без проблем, – бросает Джек через плечо, его длинные, мускулистые ноги уже направляются в противоположную сторону.

Я остаюсь на месте, слегка опустив голову и глядя на Ноя. При свете дня я не с того не с сего начинаю стесняться. Слабое осеннее солнце выбирается из-за серых облаков и сверху ласкает нас своими лучами. Он подзывает меня пальцем.

Я делаю вид, что это не ко мне, поэтому осматриваюсь по сторонам, выгнув вопросительно бровь, перевожу на него взгляд, указывая себе на грудь.

Он улыбается в ответ.

Боже, как же сильно я его люблю. Я несусь к нему со всех ног, мое сердце настолько переполнено к нему любовью, что мне кажется, оно готово лопнуть от счастья. Он хватает меня за руку и поворачивает вокруг.

– Все хорошеешь с каждом разом, как я погляжу?

Я усмехаюсь, как полная идиотка, он сгребает меня в охапку и целует. Прямо посередине бетонной дорожки, ведущей к его бунгало. Поцелуй долгий, медленный, обжигающий, который длится и длится.

О, Ной, Ной, Ной.

Когда он поднимает голову, у меня щеки раскраснелись, а губы покалывает.

– Я люблю тебя, – шепчу я.

– Я готов испепелить все, чем владею, ради тебя.

– А я готова испепелить все, чем владею, за тебя, – говорю я.

Он прочерчивает дорожку большим пальцем по моей щеке.

– Я хочу просыпаться с таким поцелуем каждое утро, – отвечает он.

– Правда?

– Да, правда. Согласна на это?

Я киваю.

– Хорошо. Ловлю на слове.

– Скажи мне, – говорю я с кокетливой улыбкой. – Когда ты впервые понял, что любишь меня?

– Трудно сказать. Я хотел тебя уже так давно, что стерлись границы.

– Какой скучный ответ! – жалуюсь я. – Я не смогу рассказать его своим внукам. Придумать что-нибудь получше.

– Ладно. Я любил тебя еще до своего рождения, но вынужден был забыть, поскольку боль, что не смогу тобой обладать была слишком невыносимой, но я знал каждую минуту, что ты есть и ждешь меня. Много лет назад я увидел, как ты лежала у бассейна, и подумал, что ты та единственная, но не был уверен до конца. Ровно до того вечера, пока ты не появилась в розовом кардигане у меня на пороге кабине, тогда я понял, колдовство вернулось.

Я задыхаюсь.

– Это так прекрасно звучит.

– Мне столько нужно тебе рассказать и узнать от тебя, но я умираю от желания трахнуть, – стонет он.

– Почему ты думаешь, что я также не умираю от желания? – нахально заявляю я.

Он смеется в ответ и ведет меня в бунгало. Внутри все очень просто – дешевая мебель, две комнаты с выходом в коридор. Через открытые двери я вижу его спальню с разобранной постелью.

Я смотрю в глубину его глаз.

– Нам стоит быть очень осторожными. Я не хочу, чтобы тебе было больно.

– К черту осторожность. Это касается другого, но не нас с тобой. Ты, наконец, снимешь свое платье, иначе я сойду с ума?

С ухмылкой я расстегиваю платье, и оно падает на пол. Под ним на мне одет костюм медсестры и подвязки. Его глаза расширяются.

– Ну и ну, – присвистнув, тихо говорит он.

– Вы пялитесь на меня, мистер Абрамович?

– Я всегда пялюсь на тебя, красавица, – мурлычет он, и в глазах светится горячее желание и удовольствие.

Я взмахиваю ресницами.

– Тебе не кажется, что я выгляжу слишком вызывающе?

– Нет, – с трудом сглатывает он, – ни за что.

Я сексуально облизываю губы.

– Ты специально так говоришь?

Он отрицательно качает головой.

– Нет.

– Тогда вы слишком добры ко мне, мистер Абрамович.

– На самом деле, в данный момент, я не чувствую себя слишком уж добрым.

Я беру его за руку и веду в спальню. Я подхожу к кровати и начинаю взбивать его подушки, специально наклонившись, чтобы он смог увидеть, что на мне нет трусиков. Я как ни в чем не бывало разворачиваюсь к нему, он словно прибывает в ступоре.

– Идите сюда, ложитесь на кровать, мне необходимо померить вам температуру. Может вас немного лихорадит, – говорю я.

– Да, я согласен называть это лихорадкой.

– Быстро идите сюда. Скоро прибудет врач. Я не хочу лишиться своей лицензии за это... Вы же никому не расскажете, да?

– Однозначно.

– О, хорошо. Это очень важно для меня, мне необходимо свою репутацию медсестры сохранять в чистоте. Если же нет, то каждый Том, Дик и Гарри захотят сделать тоже самое… ну, вы понимаете, что я имею в виду.

– Не беспокойся. Я очень хорошо все понимаю, – говорит он.

Он подходит к кровати и ложится на нее.

Я сажусь на кровать и начинаю расстегивать его брюки.

– Мне казалось, что ты хотела измерить мне температуру, – говорит он с весельем в голосе.

Я сурово посматриваю на него.

– Через минутку. Я как раз собираюсь.

Его член твердый, как камень, и он прямо выпрыгивает из боксерок, как только я освобождаю его. Обхватив его пальцами, которые выглядят настолько женственно на его белой, напитанной кровью, огромной плоти, я хитро ему улыбаюсь.

– Боюсь, что он слишком горячий и жесткий.

– Я рад, что вы поняла это, медсестра Эванофф.

– Вы ведете себя слишком нахально, мистер Абрамович.

Он отрицательно качает головой.

Я дотрагиваюсь до его яиц.

– Слишком жесткие и побаливают, да?

– Точно, – соглашается он.

– Я так и думала.

Я наклоняюсь и оставляю нежный поцелуй на его эрекции. В ответ его член тут же дергается. Я беру его в рот и медленно скольжу губами вниз по гладкой, горячей коже, пока Ной не начинает стонать от удовольствия. Я с силой начинаю его сосать, погружая глубже в рот, потом отстраняюсь с причмокивающем звуком, поднимая голову.

– Мистер Абрамович, вы когда-нибудь делали это раньше с медсестрой? – спрашиваю я знойно с придыханием.

– Нет, – признается он.

– А хотели бы?

– Мммм... это не входило в мои приоритеты... до сегодняшнего дня.

Я одергиваю костюм медсестры, который задрался, собравшись вокруг талии. Потом раздвигаю ноги и смотрю на него, как он пялится на мою свежевыбритую киску, клитор, показывающийся из моих мокрых складок, словно прося, умоляя быть оттраханным. Опустившись на колени, я опускаюсь промежностей к его толстой эрекции.

– Неужели соединяясь вместе, твой член и моя киска, похожи на хот-дог, мистер Абрамович? – нахально интересуюсь я, опускаясь на него вверх и вниз.

– О, черт, – ругается он, пытаясь схватить меня за талию и глубоко посадить на свой член, но я шлепаю его по рукам.

– Терпение, мистер Абрамович. Нам следует быть осторожными.

Вскоре с хлюпающими звуками я скачу на нем, глядя на его лицо, могу точно сказать, что с каждым моим движением он теряет остатки своей толерантности. Я поднимаюсь дюйм за дюймом, насаживая себя на его член. Всего несколько дней без занятий секса с ним, заставили тосковать мое тело. Я чувствую, как он растягивает и полностью наполняет меня. Это настолько чертовски хорошее ощущение, я упираюсь на руки по обе стороны от него, запрокидываю назад голову и с силой двигаюсь, пытаясь вобрать его еще глубже, работаю в поте лица. Я ни на минуту не замедляюсь, пока меня не начинает бить крупная дрожь, от надвигающегося оргазма.

Я чувствую, что совсем уже близко, он удерживает меня внизу и притягивает к себе, начиная жестоко с силой двигать бедрами (скорее всего для его раны это плохо), очередной раз толкнувшись вверх, я чувствую его горячее семя, разливающееся глубоко внутри, когда он кончает. Кажется, как будто это вечность рывками плюется в меня.

С трудом переведя дыхание, я улыбаюсь ему.

– Чувствуете себя лучше, мистер Абрамович?

– Намного лучше, – бормочет он, притягивая меня поближе и целуя.

– Я люблю тебя, медсестра Эванофф. Я действительно, на самом деле, абсолютно чертовски тебя люблю.

– Ну, – выдыхаю я. – Должна вам сказать, что вы мой лучший пациент, мистер Абрамович.

– Лучше бы, чтобы не было других, иначе они скоро окажутся в морге.

– Всегда ты и только ты, – шепчу я.

Я сворачиваюсь калачиком рядом с ним у противоположного, неповрежденного бока. И рассказываю ему все, начиная с самого ужасного момента, когда обнаружила Сергея, а он рассказывает мне о докторе, который наткнулся на него в переулке, когда он был почти что уже мертв. Потом про помощь брата Джека Идена, которую тот готов был оказать Александру Маленкову. Наконец, он сообщает, что его люди слышали, будто поползли слухи об исчезновении моего отца.

– И что говорят?

– Что дочь Никиты Эваноффа посещала ночной клуб Дмитрия Семенова за день до его исчезновения, но у них кроме этого ничего нет. Никто ничего не знает.

Затем я стала одеваться, потому что пришло время.