Текст книги "Стеклянный цветок (сборник)"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Есть еще и Джек Браун. Напряжение так и висит вокруг него в воздухе. Большинство делегатов с ним безупречно вежливы, но искреннего дружелюбия не проявляет никто, а некоторые и вовсе открыто избегают его, как, например, Хирам Уорчестер. Интересно, кому в голову пришла мысль взять его в эту поездку? Определенно не Тахиону, да и для Хартманна подобный шаг был бы слишком рискованным в политическом отношении. Возможно, эта попытка умилостивить консерваторов из СКИВПТа? Или есть еще какие-то интересы, которых я не учел?

Время от времени Браун бросает взгляды на лесенку, как будто ему сейчас больше всего хочется присоединиться к веселой компании наверху, но с места не сходит. Трудно поверить, что этот светловолосый мальчишка с гладким лицом в куртке «сафари» и впрямь печально известный «Туз-Иуда» из пятидесятых. Он ведь мой ровесник, но выглядит едва ли на двадцать лет… из тех мальчиков, которые вполне могли бы несколько лет назад сопровождать юную красотку Мистраль на выпускной бал.

Один из репортеров, некто Дауне из журнала «Тузы», уже появлялся здесь – пытался уговорить Брауна дать интервью. Он проявил настойчивость, но Браун твердо стоял на своем, и Дауне в конце концов был вынужден сдаться. Тогда он раздал нам по экземпляру последнего номера «Тузов» и неторопливо поднялся наверх – вне всякого сомнения, в поисках новой жертвы. Вообще-то я редко читаю «Тузов», но взял экземплярчик и предложил Даунсу подумать над выпуском издания, которое называлось бы «Джокеры». Похоже, моя идея не вызвала у него большого восторга.

Гвоздь номера – впечатляющая фотография панциря Черепахи на оранжево-алом фоне заката с подписью «Черепаха: жив или мертв?» на обложке. Черепаху никто не видел с последнего Дня дикой карты, когда его облили напалмом и он рухнул в Гудзон. Искореженные и обгорелые обломки его панциря обнаружили на дне, но тело так и не было найдено. Несколько сотен человек клялись, будто на заре следующего дня видели, как Черепаха летел в своем старом панцире по небу над Джокертауном, но с тех пор он больше нигде не показывался, и кое-кто приписал эти свидетельства истерии и принятию желаемого за действительное.

Я не знаю, что думать о Черепахе, но мне было бы горько узнать, что он мертв. Многие джокеры верят, будто он один из нас, будто его панцирь скрывает какое-то жуткое уродство. Так это или нет, но он долгие-долгие годы был добрым другом жителей Джокертауна.

Однако у этой поездки есть еще один аспект, о котором никто не говорит, хотя статья Даунса напомнила мне о нем. Дело в том, что в смехе, который несется сверху, слышатся нервозные нотки, а в поспешности организации этой увеселительной поездки, о которой так давно говорили, нет никакой случайности. Нас – не только джокеров, но и тузов – хотят на некоторое время убрать из города, особенно, я предполагаю, тузов.

Прошлый День дикой карты стал настоящей катастрофой для города – и для каждой жертвы дикой карты, где бы она ни жила. Волна насилия потрясла всю нацию и выплеснулась в виде заголовков газет по всей стране. Так и не раскрытое убийство Плакальщика, расчленение ребенка-туза в гуще огромной толпы у «Могилы Джетбоя», нападение на «Козырные тузы», уничтожение Черепахи (или, во всяком случае, его панциря), массовая резня в Клойстерсе, где дюжину человек потом пришлось собирать буквально по кусочкам, предрассветный воздушный бой, озаривший вспышками света весь Ист-Сайд… Многие дни и даже недели спустя власти так и не могли назвать точное число погибших.

Одного старика обнаружили буквально замурованным в сплошную кирпичную стену, а когда его стали вырезать оттуда, то выяснилось, что невозможно определить границу между его плотью и стеной. Вскрытие обнаружило ужасную кашу – внутренние органы смешались с камнями.

Фотограф из «Пост» сделал снимок – у несчастного был такой кроткий и невинный вид! Полиция впоследствии объявила, что этот старик был тузом, причем не простым, а очень известным преступником, на совести которого убийства Малыша-Динозавра и Плакальщика и попытка убийства Черепахи, нападение на «Козырные тузы», воздушный бой над Ист-ривер, чудовищные кровавые обряды, которые совершались в Клойстерсе, и еще множество менее значительных преступлений. Многие тузы выступили в поддержку этого заявления, но общественность это не слишком убедило. Опросы показали, что большинство людей верит в теорию заговора, выдвинутую «Нэшнл информер»: все эти убийства были совершены независимо друг от друга различными могущественными тузами, известными и неизвестными, которые с полнейшим пренебрежением к закону и общественной безопасности использовали свои сверхчеловеческие способности, чтобы осуществить личную вендетту, а потом сговорились друг с другом и полицией и свалили все свои зверства на одного старого калеку, который весьма кстати погиб, притом явно от рук какого-то туза.

Уже объявлено о выходе нескольких книг, каждая из которых претендует на объяснение того, что «действительно» произошло, – беспринципность издателей не знает границ. Кох, который всегда держит нос по ветру, приказал возобновить несколько уже закрытых дел, а отделу служебных расследований обратить пристальное внимание на роль полиции во всем этом деле.

Джокеров жалеют и презирают. Тузы обладают огромной силой, и впервые за многие годы значительная часть общества перестала им доверять и начала опасаться этой силы. Неудивительно, что демагоги вроде Лео Барнетга в последнее время обрели такую власть над общественным мнением.

Поэтому я убежден, что наше турне было организовано со следующей – неявной – целью: обелить нашу репутацию, развеять страхи, вернуть утраченное доверие и заставить всех забыть о Дне дикой карты.

Признаюсь, я испытываю смешанные чувства к тузам, потому что кое-кто из них определенно злоупотребляет своими способностями. Однако, будучи джокером, я отчаянно надеюсь, что наши усилия увенчаются успехом – и отчаянно боюсь последствий в том случае, если этого не произойдет.

8 ДЕКАБРЯ 1986 ГОДА, МЕХИКО

Сегодня вечером у нас очередной официальный ужин, но я отпросился, сославшись на недомогание. Несколько часов свободного времени, чтобы спокойно отдохнуть в своем номере и сделать запись в дневнике, сейчас как нельзя кстати. И мои сожаления были далеки от притворных: боюсь, напряженный график и насыщенная программа нашей поездки начинают брать свое. Меня одолевает тошнота, хотя я и постарался сделать все возможное, чтобы скрыть от окружающих свое состояние. Если Тахион что-нибудь заподозрит, он обязательно настоит на обследовании, а как только правда выплывет наружу, меня могут отправить домой.

Я не допущу этого. Мне очень хотелось увидеть все те знаменитые далекие края, о которых мы вдвоем с Мэри когда-то так мечтали, к тому же становится ясно, что предпринятое путешествие куда важнее любой увеселительной поездки.

Куба не имеет ничего общего с Майами-Бич, по крайней мере для тех, кто удосужился заглянуть за пределы Гаваны; на тростниковых полях джокеров умирает куда больше, чем кривляется на сценах кабаре. А Гаити и Доминиканская Республика оказались неизмеримо хуже, как я уже отмечал на этих страницах.

Голос, который мог бы во всеуслышание заявить о чаяниях джокеров, – вот что сейчас нам отчаянно необходимо, если мы хотим чего-то добиться. Я не могу позволить себе сойти с дистанции по медицинским причинам. Наши ряды и так уже сократились на одного человека – Дориан Уайльд предпочел не лететь в Мехико, а вернуться в Нью-Йорк. Признаюсь, его решение вызвало у меня противоречивые чувства. Когда мы отправлялись в путь, я не питал особого уважения к «королю поэтов Джокертауна», чей титул столь же сомнителен, как и мое мэрство, хотя и подкреплен вполне весомой Пулитцеровской премией. Похоже, он получает какое-то злорадное извращенное удовольствие, размахивая своими липкими, слизкими щупальцами перед носом у людей и выставляя напоказ свое уродство в стремлении вызвать определенный отклик. Подозреваю, что это его агрессивное бравирование вызвано тем отвращением к себе, которое побуждает столь многих джокеров скрывать свои лица за масками, а кое-кого подвигло даже на попытку ампутировать изувеченные части тела. Кроме того, одевается он едва ли не хуже Тахиона, с нелепым пристрастием к жеманной манерности – в стиле короля Эдуарда, а привычка перебивать запах немытого тела чрезмерным употреблением духов делает его общество пыткой для любого, кто не лишен обоняния. Мое, увы, с возрастом совсем не притупилось.

Не достанься ему «Пулитцер», сомневаюсь, чтобы он когда-нибудь мог отправиться в эту поездку, но немногим джокерам удалось добиться столь высокого, можно даже сказать, мирового признания. Я лично не нахожу в его творчестве ничего особенно заслуживающего восхищения, точнее сказать, его бесконечные заумные вирши кажутся мне отвратительными.

Несмотря на все вышеизложенное, я должен признать, что в определенной степени восхищаюсь его импровизированным выступлением перед семейством Дювалье. Подозреваю, наши политики устроили ему суровую выволочку. Когда мы улетали с Гаити, Хартманн долго разговаривал с «Божественным Уайльдом» с глазу на глаз, после чего вид у Дориана был сильно подавленный.

Хотя я согласен далеко не со всеми утверждениями Уайльда, тем не менее считаю, что у него должно быть право высказывать свое мнение. Нам его будет не хватать. Хотелось бы мне знать, почему он уехал? Я задал ему этот вопрос и попытался убедить его остаться – ради всех его собратьев-джокеров. В ответ он перечислил несколько довольно оскорбительных мест, куда я, по его мнению, мог бы засунуть свой хобот, оформив свой совет в виде едкого стишка. Занятный тип.

Теперь, когда Уайльд уехал, мы с отцом Кальмаром, похоже, остаемся единственными истинными выразителями взглядов джокеров. Говард М. (в миру Тролль) – весьма колоритная личность: девяти футов ростом, с отливающей зеленью кожей, жесткой и прочной, словно рог. Я успел узнать его как человека исключительно порядочного и сведущего, притом весьма разумного, но… По характеру он ведомый, а не ведущий; есть в нем какая-то застенчивость, сдержанность, которая не дает ему высказывать свое мнение. С его огромным ростом он не затеряется ни в одной толпе, но временами мне кажется, что именно таково его самое заветное желание.

Что же до Кристалис, о ней ничего подобного сказать нельзя. Конечно, эта женщина обладает своим, совершенно неповторимым обаянием. Не спорю, она пользуется уважением в общине и является одним из самых видных (ну вот, получился плохой каламбур) и влиятельных джокеров. И все же я никогда ее не любил. Возможно, отчасти тому виной мой эгоизм. Именно с появлением «Хрустального дворца» начался закат «Дома смеха». И все же существуют и более глубоко скрытые причины. Кристалис обладает значительным влиянием в Джокертауне, но употребляет его исключительно на собственное благо. Она всегда была вызывающе аполитична, тщательно отмежевывалась от любых движений за права джокеров. Когда пришла пора открыто заявить о своих взглядах, решительно выступить на стороне тех, кого она поддерживает, Кристалис продемонстрировала приверженность лишь к своим мундштукам, британскому акценту, ликерам и собственной принадлежности к высшему классу.

Словом, Кристалис говорит только от имени Кристалис, а Тролль, как правило, молчит, следовательно, говорить от имени джокеров остается нам с отцом Кальмаром. Я с радостью исполню эту роль, но я так устал…

Я задремал и проснулся от шума – мои коллеги возвращались с ужина. Насколько я понял, все прошло лучше некуда. Превосходно! Нам сейчас очень нужны громкие успехи. Хартманн произнес блестящую речь и совершенно покорил президента; Соколица, судя по рассказам, сразила своей красотой всех прочих мужчин в зале. Интересно, другие женщины не ревновали? Мистраль превратилась в очень хорошенькую девушку, Фантазия зачаровывает всех, едва стоит ей начать танцевать, да и Радха О'Рейли тоже неотразима – черты ее индийско-ирландских предков, смешиваясь, придают ее облику неповторимый экзотический колорит. Но Соколица затмевает их всех. И что они о ней думают?

Тузы-мужчины определенно относятся к ней одобрительно. Здесь, на борту самолета, образовалась некая «деревня», соответственно слухи разлетаются очень быстро. Поговаривают, будто доктор Тахион и Джек Браун пытались подъезжать к ней, но оба получили от ворот поворот. Пожалуй, самые близкие отношения связывают Соколицу с ее оператором-натуралом, который летит вместе с остальными журналистами. Она решила сделать об этой поездке документальный фильм.

Хирам тоже находится с Соколицей в приятельских отношениях, но, хотя в это беспрестанное добродушное подтрунивание друг над другом подчас вкрадывается легкий оттенок флирта, дружба их носит скорее платонический характер. В жизни Уорчестера всегда была и остается лишь одна истинная любовь – еда. Вот уж к чему он питает поистине пылкую страсть. Кажется, ему известны все самые отменные рестораны в каждом городе, где бы ни приземлился наш самолет. Его круглые сутки осаждают местные повара, которые правдами и неправдами пробираются в его номер со своими фирменными блюдами, умоляя уделить им хотя бы минутку, отведать хотя бы кусочек, высказать хотя бы слово одобрения. Хирам ничуть не возражает; напротив, он явно пребывает на верху блаженства.

На Гаити Хирам отыскал где-то повара, который так ему понравился, что он, не сходя с места, нанял туземца, а затем уговорил Хартманна сделать несколько звонков в Службу иммиграции и натурализации и выбить для его протеже визу и разрешение на работу. Мы столкнулись с этим искусным кулинаром в аэропорту Порт-о-Пренса – он сражался с огромным сундуком, битком набитым чугунной кухонной утварью. Хирам сделал сундук настолько легким, что его новый подчиненный (он не говорит по-английски, но Хирам утверждает, что специи – универсальный язык) смог нести его на плече. Как рассказал мне Говард, во время сегодняшнего ужина Уорчестер непременно пожелал заглянуть на кухню и узнать, как тамошний шеф-повар готовит цыпленка под соусом «моле», – и за то время, что он там находился, соорудил какой-то умопомрачительный десерт в честь принимающей стороны.

По справедливости, мне следовало бы недолюбливать именно Хирама Уорчестера, который просто упивается своим положением туза – как ни один другой известный мне человек, но я не в состоянии испытывать антипатию к тому, кто так искренне наслаждается жизнью и дарит такое же наслаждение окружающим. Кроме того, мне, как никому другому, известно о разнообразных благотворительных акциях, которые он проводит в Джокертауне, хотя он изо всех сил и старается скрыть свою к ним причастность. В окружении моих собратьев Хирам чувствует себя столь же неуютно, как и Тахион, но сердце у него такое же большое, как и все его тело.

Завтра нашей группе снова предстоит разделиться. Сенаторы Хартманн и Лайонс, конгрессмен Рабинович и Эрикссон из ВОЗ встретятся с руководителями ИРП [14]14
  ИРП – институционно-революционная партия Мексики.


[Закрыть], правящей партии Мексики, а Тахион в сопровождении наших медиков посетит клинику, которая объявила, что добилась необычайных успехов в лечении вируса лаетрилом. У наших тузов намечен обед с тремя мексиканскими коллегами. К моей радости, Тролля туда тоже пригласили. В определенных кругах его сверхчеловеческая сила и почти полная неуязвимость позволили причислить его к тузам. Пусть это и небольшой шаг вперед, но все-таки шаг.

Все остальные отправятся на Юкатан и Квинтану Ру на экскурсию по разрушенным городам майя и нескольким местам, где, по сообщениям, были совершены жестокие злодеяния против джокеров. До сельских районов Мексики просвещение еще, похоже, не дошло. Все остальные присоединятся к нам в Чичен-Ице на следующее утро, и наш последний день в Мексике будет полностью посвящен осмотру достопримечательностей.

После этого мы отправимся в Гватемалу… возможно. В газетах только и пишут, что о тамошних волнениях – индейцы подняли восстание против центрального правительства, – и несколько наших журналистов уже махнули туда, почуяв, что там пахнет куда большей сенсацией, чем может принести наше турне. Если положение в стране станет чересчур взрывоопасным, мы, возможно, будем вынуждены пропустить этот пункт нашей программы.

15 ДЕКАБРЯ 1986 ГОДА, НА ПУТИ В ЛИМУ (ПЕРУ)

Что-то в последнее время я совсем забросил свой дневник – ничего не писал ни вчера, ни позавчера. Остается оправдываться лишь утомлением да подавленным настроением.

Боюсь, Гватемала несколько подорвала мой дух. Мы, разумеется, неукоснительно придерживаемся нейтралитета, но когда я увидел по телевидению репортажи о волнениях и услышал речи, которые приписывают повстанцам-майя, я осмелился надеяться. Когда мы наконец встретились с вождями индейцев, в моей душе на краткий миг даже всколыхнулось ликование. Они сочли мое присутствие в зале честью, добрым знаком, относились ко мне с таким же почтением (или скорее непочтительностью), как к Хартманну и Тахиону, а от их отношения к собственным джокерам я воспрянул духом.

Да, я старый человек – вернее даже, старый джокер – и вечно хватаюсь за соломинку. Повстанцы провозгласили о создании новой страны, где их джокеры всегда могут рассчитывать на радушие и уважение. Все остальные джокеры могут не беспокоиться. Нет, не то чтобы мне очень хотелось поселиться где-нибудь в джунглях Гватемалы – возникновение здесь автономной колонии джокеров вряд ли вызвало бы в Джокертауне сколько-нибудь заметный отклик, не говоря уж о полномасштабном исходе. И все же в мире так мало мест, где джокерам рады, где мы можем жить спокойно… Чем дальше мы забираемся, тем чаще я убеждаюсь, что Джокертаун – лучшее место для нас, единственный наш дом. Не могу выразить, как огорчает и ужасает меня это заключение.

Зачем нам непременно нужны эти различия, эти ярлыки и барьеры, которые нас разобщают? Тузы, натуралы и джокеры, капиталисты и коммунисты, католики и протестанты, арабы и евреи, индейцы и ладино [15]15
  Ладино – испаноязычные метисы, потомки испанцев и индейцев, населяющие страны Центральной Америки.


[Закрыть]– везде одно и то же! Разумеется, истинно гуманного отношения заслуживают лишь те, кто находится по нашу сторону, и вот мы уже без зазрения совести притесняем, насилуем и убиваем «других», кем бы они ни были.

На борту нашего самолета немало таких, кто обвиняет гватемальцев в том, что они участвовали в сознательном геноциде своего собственного индейского населения, и считает создание этого нового государства благом. А я не знаю.

Эти повстанцы считают, что джокеры отмечены богами, несут на себе печать особого их благоволения. Вне всякого сомнения, куда лучше, когда тебя почитают, а не травят за твои многочисленные недостатки и увечья. Вне всякого сомнения. И все же…

Впереди у нас еще исламские страны – треть всего мира, как сказал мне кто-то. Встречаются мусульмане более терпимые и менее терпимые, но практически все они считают уродство знаком немилости Аллаха. Настоящие фанатики вроде иранских шиитов и сирийской секты Hyp в жестокости по отношению к калекам могут посоперничать с Гитлером. Сколько джокеров погибло в резне, когда аятолла сместил шаха? Терпимость, которую шах проявлял по отношению к джокерам и женщинам, в глазах некоторых иранцев стала самым тяжким его грехом.

А мы, в своих просвещенных Соединенных Штатах, намного ли лучше? Разве не наш соотечественник Лео Барнетт учит, что джокеры расплачиваются за свои прегрешения? Ах да, здесь есть одно различие, как же я мог забыть? Барнетт утверждает, что ненавидит грехи, но любит грешников, и если мы покаемся, уверуем и полюбим Иисуса, то непременно исцелимся.

Подозреваю, что Барнетт, аятолла и жрецы майя исповедуют одну и ту же в своей основе философию – наши тела в некотором роде отражают наши души, а некое божественное существо изуродовало наши тела, чтобы выразить свою милость (по мнению майя) или немилость (как думают Hyp аль-Алла, аятолла, огнедышащие). Но, что самое главное, все они утверждают, что джокеры – другие.

Моя же философия проста до неприличия: я полагаю, что джокеры, тузы и натуралы – всего лишь мужчины и женщины, и обращаться с ними следует исходя именно из этого утверждения. В минуты самого черного отчаяния мне иногда начинает казаться, что я – последний, кто так считает.

Я все еще размышляю о Гватемале и майя. Один небольшой штришок, о котором я позабыл упомянуть в прошлый раз, – эту их прекраснодушную революцию возглавляют два туза и натурал. Даже там, где джокеров считают избранниками богов, тузы ведут, а джокеры идут следом.

Несколько дней назад – если не ошибаюсь, это произошло, когда мы посещали Панамский канал, – Проныра Дауне спросил, верю ли я, что когда-нибудь Соединенными Штатами будет управлять президент-джокер. Я ответил, что вполне удовольствуюсь джокером-конгрессменом. (Боюсь, Натан Рабинович, в чей округ входит Джокертаун, услышал мое замечание и принял его за камешек в свой огород.) Тогда Проныра захотел знать, верю ли я, что президентом могут избрать туза. Это, должен признать, куда более интересный вопрос. Вид у Даунса вечно сонный, но он куда наблюдательней, чем кажется, хотя ему и не под силу тягаться с некоторыми другими репортерами вроде Херрмана из «Ассошиэйтед Пресс» или Моргенштерн из «Вашингтон пост».

Я сказал Даунсу, что до последней годовщины Дня дикой карты это было возможно… с натяжкой. Некоторые тузы, к примеру Черепаха (так и не объявился, как пишут нью-йоркские газеты), Соколица, Циклон и горстка прочих знаменитостей, пользуются народной любовью. Какую ее часть возможно перенести на политическую арену и переживет ли она грубую тактику взаимных уступок, без которой невозможна ни одна президентская кампания, – это уже другой, более сложный вопрос. Слава – товар скоропортящийся.

Джек Браун находился совсем близко и расслышал как вопрос Проныры, так и мой ответ. Прежде чем я успел договорить – я хотел сказать, что этот сентябрь все изменил, а в число потерь от Дня дикой карты входит и ничтожный шанс на то, что туз сумеет стать жизнеспособным кандидатом в президенты, – этот парень вмешался в наш разговор.

– Да его разорвали бы в клочья, – сказал он нам.

– Даже если бы это был кто-то, кого все любили? – не унимался Проныра.

– «Четырех тузов» же любили, – ответил Браун.

Джек больше не тот изгой, каким он был в начале нашего турне. Тахион все так же отказывается замечать его, Хирам едва здоровается с ним, но прочие тузы или не знают, кто он такой, или это их совершенно не волнует. В Панаме его частенько видели в обществе Фантазии то там, то сям, и до меня доходили слухи об интрижке между Золотым Мальчиком и пресс-секретарем сенатора Лайонса, миленькой блондинкой. Из всех тузов мужского пола Браун, несомненно, наиболее привлекателен в общепринятом смысле этого слова, хотя Мордекаю Джонсу тоже не откажешь в своеобразном мрачном обаянии. Они произвели впечатление и на Даунса. По секрету он сообщил мне, что в следующем номбре «Тузов» выйдет статья, посвященная сравнению Золотого Мальчика и Гарлемского Молота.

29 ДЕКАБРЯ 1986 ГОДА, БУЭНОС-АЙРЕС

Не плачь по Джеку, Аргентина…

Злой рок Эвиты вернулся в Буэнос-Айрес. Когда мюзикл начали играть на Бродвее, я всегда гадал: что должен чувствовать Джек Браун, слушая, как Люпон [16]16
  Патти Люпон – первая исполнительница роли Эвиты Перон в бродвейской постановке мюзикла «Эвита».


[Закрыть]поет о «Четырех тузах»?

Теперь этот вопрос приобрел еще большую остроту. Все то время, что мы здесь, Браун воспринимает оказываемый ему прием очень спокойно, почти стоически, но что творится у него внутри?

Перон давно мертв, Эвита тоже мертва, даже от Изабель, третьей сеньоры Перон, остались одни воспоминания, но перонисты до сих пор играют важную роль в политической жизни Аргентины. Они ничего не забыли. Брауна повсюду подкарауливают плакаты с предложением катиться домой. Он – олицетворение гринго (интересно, здесь в ходу это слово?), ненавистного, но облеченного грозной силой американца, который явился в Аргентину без приглашения и ниспроверг суверенное правительство по той лишь причине, что ему пришлась не по душе его политика. Соединенные Штаты поступают подобным образом столько, сколько существует Латинская Америка, и я не сомневаюсь, что такое же негодование зреет и во многих других местах. Однако Соединенные Штаты и даже наводящие ужас «секретные тузы» ЦРУ – абстрактные понятия, безликие и не имеющие никакого зримого воплощения, тогда как Золотой Мальчик – вот он, собственной персоной, так близко от тебя.

Кто-то из персонала гостиницы проболтался о том, в каких номерах нас разместили, и едва стоило Джеку в первый же день выйти на балкон, как его закидали навозом и гнилыми фруктами. После этого он не переступал порог своего номера кроме как для посещения официальных мероприятий, но даже там его подстерегали неприятности. Вчера вечером, когда мы были на приеме в Каса Росада – президентском дворце, – жена одного профсоюзного лидера, молоденькая красавица со смуглым личиком, обрамленным каскадами блестящих черных волос, с милой улыбкой подошла к нему и плюнула ему в лицо. Поднялся переполох, и сенаторы Хартманн и Лайонс подали что-то вроде протеста, насколько я понял. Сам Браун вел себя поразительно сдержанно, почти галантно. После приема Проныра прямо-таки взял его за горло: он собирался телеграфом отправить в свой журнал заметку об этом происшествии и непременно желал получить комментарий пострадавшего. В конце концов Браун удовлетворил его любопытство.

– Я совершил немало поступков, которыми не стоит гордиться, – сказал он, – но свержение Перона к ним не относится.

– Да-да, конечно, – услышал я слова Проныры. – Но что вы почувствовали, когда она на вас плюнула? На лице у Джека отразилась досада.

– Я не бью женщин, – только и ответил он. Потом отошел и уселся в уголке. Дауне повернулся ко мне.

– «Я не бью женщин», – передразнил он, подражая голосу Золотого Мальчика, – Ну и размазня!

Мир всегда готов увидеть трусость в любых поступках и словах Джека Брауна, но я подозреваю, что все обстоит куда сложнее. Учитывая его юношеский облик, порой нелегко бывает вспомнить, сколько Золотому Мальчику лет на самом деле – а ведь пора его формирования как личности пришлась на Великую депрессию и Вторую мировую войну, и вырос он, слушая «Блу нетворк» [17]17
  «Блу нетворк» – радиовещательное подразделение телекомпании Эн-би-си, передававшее в основном выпуски новостей и культурные программы.


[Закрыть], а не пялясь на звезд МТV. Ничего удивительного, что кое-какие его убеждения кажутся вызывающе старомодными.

Во многих отношениях Туз-Иуда производит впечатление почти слабоумного, человека, не слишком уверенно ориентирующегося в мире, который стал чересчур сложным для него. Мне кажется, что прием, который ему оказали аргентинцы, обескураживает его куда больше, чем он хочет показать. Браун – последнее напоминание об утраченной мечте, которая на краткий миг расцвела на пожарище Второй мировой и погибла в Корее, на заседаниях Комитета по расследованию антиамериканской деятельности и во время холодной войны. Они считали, что впятером могут изменить весь мир – Арчибальд Холмс и его «Четыре туза». Они не испытывали сомнений – как и их страна. Силу, которую даровал им вирус дикой карты, следовало использовать, а они были неколебимо уверены в своей способности определить, кто плохой, а кто хороший. Их личные демократические идеалы и кристальная чистота их намерений – все, чем их можно оправдать. Для горстки самых первых тузов то был, наверное, золотой век, и вполне естественно, что в его центре оказался золотой мальчик.

Но всякий золотой век неизбежно сменяется веком упадка, это давно известно любому историку и постепенно становится очевидным каждому из нас.

Браун и его коллеги могли делать то, чего до них не мог никто, – они летали, поднимали танки и поглощали человеческие сознания и воспоминания, поэтому и поверили в иллюзию, будто им под силу произвести настоящие изменения в мировом масштабе, а когда эта иллюзия развеялась, им пришлось падать с очень большой высоты. С тех пор ни один другой туз не осмелился вознестись в своих мечтах столь высоко.

Несмотря на все, что им пришлось пережить: тюремное заключение, безумие, опалу и даже смерть, – у «Четырех тузов» имелись успехи, которые до сих пор не померкли, и Аргентина была, пожалуй, самым громким из них. Каким же горьким, должно быть, стало возвращение сюда для Джека Брауна!

Как будто этого было недостаточно, перед самым вылетом из Бразилии нас поймала наша почта, в которой оказался десяток экземпляров последнего номера «Тузов» с обещанной статьей Проныры. На обложке сердито смотрели друг на друга Браун и Джонс, снятые в профиль. (Это, разумеется, был искусный монтаж; вряд ли эти двое когда-либо встречались друг с другом до той минуты, когда мы все собрались в аэропорту имени Томлина), а под фотографией крупным шрифтом значилось:

«САМЫЙ СИЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА СВЕТЕ»

Сама статья представляла собой пространное пережевывание биографий и фактов из общественной жизни обоих, сдобренное многочисленными байками об их похождениях и размышлениями, кто же из двоих все-таки самый сильный человек на свете.

Очерк, похоже, смутил обоих его героев, но Брауна, пожалуй, посильнее. Ни один из них не желает обсуждать его, и в ближайшее время они определенно не собираются пролить свет на главный вопрос статьи. Насколько я понял, опус Даунса всколыхнул новую волну жарких споров в прессе, а кое-кто даже заключил пари (в кои-то веки Проныре удалось заинтересовать своих коллег-журналистов), но, скорее всего, этот вопрос еще долго останется невыясненным. Я сказал Даунсу, что его статья необъективна. Он удивился.

– Не понимаю. А вам-то она чем не угодила?

А мне, что я ему и объяснил, статья не угодила вот чем. Браун с Джонсом далеко не единственные, кто в результате воздействия вируса дикой карты обрел сверхъестественную физическую силу; на самом деле в этой способности нет ничего из ряда вон выходящего – по частоте возникновения она стоит в таблице Тахиона сразу же за телекинезом и телепатией. Насколько я понимаю, это как-то связано с максимизацией сократительной силы мышц.

Собственно, к чему я это все: многие выдающиеся джокеры тоже демонстрируют огромную силу – взять вот хотя бы Элмо (карлика-вышибалу из «Хрустального дворца»), Эрни из одноименного гриль-бара, Странность, Квазичеловека… и в особенности Говарда Мюллера. Возможно, Тролль не столь силен, как Золотой Мальчик и Гарлемский Молот, но разница в их силе определенно не столь уж велика. Однако Проныра даже мимоходом не упомянул ни одного из этих джокеров в своей статье, хотя она буквально пестрит именами десятка других суперсильных тузов. Отчего так вышло, хотел бы я знать.

Увы, не могу похвастаться, что мне удалось до него достучаться. Когда я закончил, Дауне только глаза закатил и сказал: