Текст книги "Небесный полководец"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Гарри Гаррисон,Майкл Джон Муркок,Джон Кейт (Кит) Лаумер,Реджинальд Бретнор,Хоси Синъити,Поль Андреотта
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Глава V
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ УТОПИИ

Наверное, врачу и майору не следовало оставлять меня одного, хотя ими, несомненно, двигали самые лучшие побуждения. Перед тем как уйти, врач ввел мне под кожу какое-то лекарство, от которого меня стало клонить в сон. Но заснуть я не мог, поскольку уже не сомневался, что неведомые силы, таившиеся в подземелье храма Грядущего Будды, перенесли меня сквозь время. По-видимому, мой рассудок не пострадал, но если я и сошел с ума, не было смысла бороться со столь отчетливой и стойкой иллюзией – лучше считать окружающий мир реальным. Мне хотелось поговорить об этом с Хоуэлом и врачом, спросить, не известны ли науке случаи, подобные моему, не доводилось ли им слышать о людях, якобы пришедших из другого времени?

Впрочем, если такие люди и появлялись, их, скорее всего, помещали в лечебницы для душевнобольных, а может быть, даже в тюрьмы. Если я дорожу свободой и хочу хорошенько познакомиться с миром будущего, а если повезет, найти дорогу в собственный мир, я должен вести себя осмотрительнее. История моего появления в Теку Бега кажется людям невероятной – так стоит ли настаивать на ее правдивости? Не лучше ли изображать амнезию? Майор Хоуэл полагает, что я – уцелевший участник какой-то экспедиции. Ну что ж, пусть так и будет. Приняв это решение, я с облегчением опустил голову на подушку и вскоре задремал.

– Корабль готов к посадке, сэр, – Услышав сквозь сон голос санитара, я попытался сесть, но матрос удержал меня легким прикосновением руки. – Не о чем беспокоится, сэр. Лежите, отдыхайте. Скоро мы причалим, вас отвезут в больницу. Просто капитан счел нужным сообщить вам, что мы уже прилетели.

– Спасибо, – произнес я слабым голосом.

– Вы обязательно поправитесь, сэр, – с сочувствием сказал матрос. – Должно быть, вам здорово досталось при восхождении. Да, с горами, особенно с Гималаями, шутки плохи…

– Кто вам сказал, что я – восходитель? Санитар смутился.

– Никто, сэр, но другого объяснения мы не нашли…

– Гм… Ну что ж, наверное, вы правы. Еще раз спасибо, приятель.

– Не за что, сэр.

Посадки корабля я не заметил, если не считать ощущения уходящего из под ног пола, нескольких слабых толчков и легкого головокружения. Собственно, о том, что мы причалили, я догадался, только когда матросы начали отвинчивать болты, которыми моя койка крепилась к палубе.

Меня перевезли в тамбур, находившийся, по моим представлениям, в средней части гондолы. Огромная раздвижная дверь, ведущая наружу, сейчас была опущена и служила трапом; поверх ступеней лежали широкие доски.

Воздух снаружи был теплым и чистым. Койка подо мной вздрагивала, когда меня везли по зеленой траве поля к белому фургону с большими красными крестами на боках – несомненно, карете скорой помощи. Карета, судя по отсутствию лошадей, была самодвижущейся. Меня окружало множество башен, весьма похожих на Эйфелеву, но уступающих ей по высоте. Примерно половина этих огромных пирамид из стальных брусьев была занята, удерживая на месте свыше полудюжины кораблей. Большинство из них были значительно крупнее «Перикла». Далеко не все летучие гиганты принадлежали военному флоту – некоторые были раскрашены более броско, чем «Перикл», и на их бортах я прочитал названия торговых компаний.

Корабельный врач шагал рядом с моей койкой.

– Как самочувствие?

– Благодарю, уже лучше. Где мы?

– Не узнаете? Это Катманду. Здесь наша штаб-квартира. Катманду! Подумать только, как изменился этот город! Семь десятилетий назад это была типичная восточная столица с древней архитектурой. Но теперь вдалеке за огромными причальными мачтами я видел многоэтажные здания – казалось, крышами они задевают облака. Виднелись среди них и старые непальские строения, но рядом с устремленными ввысь современными «столпами» они казались карликами.

Прежде чем меня внесли в карету, я успел заметить длинную стальную ленту на высоких серых опорах, которая тянулась от города к горизонту.

– Что это? – спросил я врача.

Он недоуменно посмотрел на меня.

– Это? Самая что ни есть обычная монорельсовая железная дорога.

– Вы имеете виду, что по этому единственному рельсу ходят поезда?

– Ну, конечно. – Он замолчал, входя в карету. Раздалось шипение, и двери закрылись. – Знаете, Бастейбл, порой вы удивляетесь чертовски правдоподобно. Хотелось бы выяснить, что с вами стряслось на самом деле.

Я воспользовался случаем, чтобы предложить свою версию:

– Может быть, это все-таки амнезия?

Койка подо мной дернулась – это поехала карета. Не услышав тарахтения двигателя внутреннего сгорания, я поинтересовался, что приводит в движение наш экипаж.

– Как что? Пар, естественно. Это самый обыкновенный паромобиль с двигателем Стенли.

– Вы уверены, что пар, а не бензин?

– Боже упаси! Нет ничего примитивнее бензинового двигателя. Паровой куда лучше, и вы должны это понимать. Я не хочу сказать, что вы намеренно вводите меня в заблуждение, но…

– Наверное, вам следует допустить, что я забыл все на свете, кроме своего имени. Возможно, мои воспоминания – не более чем иллюзии, порожденные смертельным риском и лишениями. Думаю, скоро выяснится, что я единственный уцелевший участник экспедиции, которая исчезла несколько лет назад.

– Возможно, – с облегчением кивнул он. – Это объяснение мне тоже кажется наиболее подходящим. Может быть, вы что-нибудь припомните? Например, имена ваших спутников?

– Боюсь, что нет.

– Ну что ж, не огорчайтесь, – сказал врач. – Будем считать, что первый шаг к выздоровлению вы уже сделали.

Карета остановилась, мою койку выкатили на платформу. Через металлическую дверь (отворяющуюся, как и дверь кареты, без помощи человека) я попал в чистый, ярко освещенный коридор.

– Вот мы и приехали, – сказал врач, когда меня доставили в комнату, такую же чистую и светлую, как коридор.

– Где мы?

– В больнице имени Черчилля, последнего вице-короля. Лорд Уинстон очень много сделал для Индии.

– Это не тот Черчилль, который писал репортажи с театра военных действий, а в девяносто восьмом дрался при Омдурмане в составе Двадцать первого уланского полка?

– Наверное, тот самый. По-видимому, это происходило в начале его карьеры. Вы весьма сведущи в истории.

Я улыбнулся.

– Должно быть, он малость остепенился, если стал вице-королем Индии.

Врач озабоченно посмотрел на меня.

– Разумеется, капитан. Завтра или послезавтра в Калькутту отправится санитарный поезд. Думаю, вам нужен специалист… по амнезии. Ближе, чем в Калькутте, таких специалистов нет.

Я хотел поинтересоваться, сильно ли изменилась Калькутта по сравнению с Катманду, но удержался. Затем, чтобы нарушить затянувшуюся паузу, заметил:

– Судя по всему, сейчас в этой стране царит мир.

– Да, пожалуй… Вам это покажется странным, но время от времени напоминают о себе группировки крайних националистов. Впрочем, нельзя считать эту проблему серьезной. Что касается войн, то их не было уже сто лет.

– Очевидно, у меня очень тяжелая форма амнезии, – улыбнулся я.

– А вот и ваша сиделка, – обрадовано произнес врач. – До свидания, Бастейбл. Не унывайте, все будет хорошо. – Он вывел сиделку в коридор и затворил дверь.

Одного краткого взгляда на сестру милосердия хватило, чтобы понять, насколько изменился мир с тысяча девятьсот второго года. Девушка была очаровательна, но не красота ее потрясла меня, а форма: белая с голубым юбка и блузка, а поверх аккуратно уложенных золотисто-каштановых волос – накрахмаленный колпак. Чем же, спросите вы, эта форма была необычна? Только тем, что подол юбки заканчивался по меньшей мере в двенадцати дюймах над полом, открывая моему взгляду пару самых прелестных лодыжек, которые мне доводилось видеть за пределами Лестер-Сквер. Впрочем, мне сразу пришло в голову, что во-первых, такая юбка практична, поскольку не стесняет ходьбы, а во-вторых, если все современные женщины одеваются подобным образом, непредвиденный вояж в будущее сулит мне весьма приятные впечатления…

Вскоре, потолковав в коридоре с врачом, сиделка вернулась. Наверное, я показался ей не совсем нормальным – настолько меня восхитила и смутила ее внешность. Было трудно видеть в этом создании, одетом как балетная танцовщица, обычную молодую женщину, между прочим, очень скромную и воспитанную. Я покраснел до корней волос, и она первым делом проверила мой пульс.

Чуть позже пришел майор Хоуэл. Подтащив к кровати металлический стул, он уселся и спросил:

– Ну, старина, как вы себя чувствуете?

– Гораздо лучше. Похоже, у меня амнезия. – Я повторял это так часто, будто хотел убедить самого себя.

– Вот и док так считает. Он говорит, вы сумели кое-что вспомнить.

– Кажется, я помню, как мы шли по горам, – честно ответил я.

– Вот и прекрасно. Уверен, скоро память вернется к вам полностью. Мне чертовски интересно будет вас послушать. Представляете, какая буде удача, если выяснится, что вы в самом деле из девятьсот второго?

– Что вы имеете в виду, сэр?

– Это очень поможет мне в работе. Видите ли, история и архитектура Теку Бенга – сплошная загадка. Просто диву даюсь, как в этом диком горном краю мог вырасти такой великолепный город. Сделанные нами аэрофотоснимки позволяют предположить, что в Теку Бенга долгое время соседствовали все культуры Земли. Вам это тоже кажется невероятным?

– Ничуть, – сказал я. – Более того, я могу предположить, что в Теку Бенга оставили свой след культуры, доселе неизвестные ученым. Я говорю об очень древних сооружениях…

– Да, я слышал нечто в этом роде, – кивнул майор. – Несколько легенд… Беда в том, что большинство жрецов погибло во время землетресения, а простой народ крайне невежественен. Кумбаларийцы словно сговорились утаивать правду о Теку Бенга. К тому времени, когда в эту страну прибыли первые ученые, туземцы почти забыли свою историю. Я полагаю, вы пришли туда именно с этой целью? Искали следы исчезнувпшх цивилизаций? Чертовски опасное предприятие, друг мой. Даже я, имея в своем распоряжении воздушный корабль, не пошел бы на такой риск. Для этого нужна экспедиция, оснащенная по последнему слову техники – но и она не будет застрахована от гибели. Очень уж коварная в этих горах погода. – Он нахмурился. – Все-таки, почему я ничего не слышал о вас? Мне казалось, я неплохо знаком с историей изучения Кумбалари. Попытаюсь выяснить, в каком полку вы служили. Скоро вы все узнаете о себе, а потом вернетесь в Англию. Возможно, у вас там есть родственники.

– Вы очень добры ко мне, – сказал я.

– Ну что вы, это сущие пустяки. Может, вы все-таки историк? Не припоминаете?

– В некотором роде – историк, – улыбнулся я, – Очевидно, я много знаю о прошлом, и ничего – о настоящем.

Майор рассмеялся.

– Кажется, я вас понимаю. Я ведь и сам такой. Прошлое во многих отношениях чертовски привлекательнее настоящего, вы не находите?

– Мне трудно об этом судить, – ответил я со смехом.

Лицо майора стало серьезным.

– Ну, конечно. Значит, вам известно все, что происходило до тысяча девятьсот второго года, задолго до вашего рождения, и ничего из дальнейших событий. Определенно, это самая необычная разновидность амнезии, о которой мне доводилось слышать. Вы были очень хорошим историком, если ваши «воспоминания» столь подробны. Не могу ли я как-нибудь освежить вашу память?

– Наверное, сможете, если вкратце расскажете историю двадцатого века. – Я мысленно похвалил себя за то, что сумел подвести Хоуэла к этой идее.

Он пожал плечами.

– В сущности, ничего примечательного. Семьдесят лет мира и процветания, только и всего. Скучища.

– И ни одной войны?

– Ничего такого, что можно всерьез назвать войной. Последнюю заварушку, помнится, устроили буры,

– В Южной Африке?

– Да, в десятом. Бурам вдруг захотелось независимости. Пожалуй, у них имелись на то основания, но мы их утихомирили. Шесть месяцев мы дрались, а потом пошли на большие уступки. Я читал, это была очень кровопролитная война. – Он достал из кармана кителя портсигар. – Ничего, если я закурю?

– Пожалуйста.

– Угощайтесь.

– Спасибо. – Я взял сигарету.

Он криво ухмыльнулся, поднося к ней какую-то металлическую коробочку. Коробочка щелкнула, появился огонек. Прикуривая, я понял, что это за вещь: миниатюрная газовая горелка. Я с большим трудом отвел от нее взгляд.

– Признаться, я еще ни разу в жизни не играл роль учителя начальной школы, – смущенно проговорил майор, пряча горелку. – Но если мой урок хоть чуть-чуть вам поможет…

– Обязательно поможет, – уверил его я – Расскажите о других великих державах – Франции, Италии, России, Германии…

– И Японии, – с неодобрением добавил он.

– У них тоже возникали проблемы с колониями?

– Возникали, но пустяковые. По мне, так иные державы заслуживают серьезных проблем. Особенно Россия и Япония. Не нравится мне, знаете ли, как они хозяйничают на своих территориях в Китае. – Он кашлянул, прочищая горло. – Правда, китайцы – еще тот народец. Неуправляемый… – Майор сделал глубокую затяжку. – Американцам тоже не мешало бы обращаться с туземцами помягче, особенно в Индокитае, но все же их методы куда гуманнее…

– У Америки есть колонии?

– Вас это удивляет? Есть. Куба, Панама, Гавайи, Филиппины, Вьетнам, Корея, Тайвань… Солидная империя. Но сами янки, разумеется называют ее иначе: Великое Американское содружество. У них очень натянутые отношения с Францией и Россией, но, к счастью, наше правительство делает все возможное, чтобы предотвратить войну. Бог с ними. Вот увидите, наша империя и Pax Britannica[1]1
  Британский мир (лат.). Здесь и далее – примечания переводчиков.


[Закрыть] переживут их всех.

– Между прочим, в девятьсот втором кое-кто предрекал развал Британской империи, – заметил я.

Мои слова развеселили майора.

– Развал? Вы, наверное, имеете в виду Редьярда Киплинга, Ллойда Джорджа и им подобных? Боюсь, нынче у Киплинга изрядно подмочена репутация. Он был беззаветно предан родине, но, кажется, перед смертью утратил оптимизм. Не погибни старик в бурской войне, он бы раскаялся в своем маловерии. Поверьте, мой друг: наша политика дала миру стабильность, которой он не знал прежде. Благодаря нам сохраняется равновесие власти, и, согласитесь, туземцам в наших колониях живется не так уж плохо.

– Да, Катманду очень изменился за эти годы.

Хоуэл снова устремил на меня настороженный, изучающий взгляд.

– Гм… Знаете, Бастейбл, порой мне кажется, что вы и впрямь провели на этой горе семьдесят лет. Признаться, очень непривычно слышать от молодого человека столь категоричные суждения о прошлом.

– Извините…

– Бросьте, вам не за что извиняться. Для докторов вы будете сущим подарком. – они с наслаждением вонзят зубы в ваши мозги.

– А вы не очень-то стараетесь меня успокоить, – улыбнулся я и показал на окно. – Нельзя ли поднять жалюзи?

Он постучал пальцем по коробочке с тремя кнопками, лежащей на столике у кровати.

– Нажмите вот эту.

Я нажал указанную кнопку с изумлением увидел, как жалюзи медленно поднимаются, открывая вид на белые башни и воздухоплавательный парк за ними.

– Очевидно, вам эта картина непривычна. Я бы посоветовал принимать как само собой разумеющееся все, что увидите. Индия многим обязана этим кораблям. Империя тоже… да, если угодно, и весь мир. Ускорение пассажирских и грузовых перевозок, расширение рынка, повышение маневренности войск… Всего не перечесть.

– Все-таки меня удивляет, как они держатся в воздухе. Я имею в виду, что баллоны, похоже, сделаны из металла.

– Из металла? – Он расхохотался. – Ей-Богу, Бастейбл, если бы не ваше плачевное состояние, я бы подумал, что вы шутите. Металл! Корпус изготовлен из бороволокна. Металл в конструкции тоже присутствует, но в основном – пластик.

– Пластик? Что это? – озадаченно спросил я.

– Гм… пластичный материал… его производят из химических веществ… Черт, вы должны были о нем слышать. Это нечто вроде резины, только разной прочности, формы и пластичности…

Оставив попытки понять майора, я просто принял к сведению существование пластика, как когда-то в школе принял к сведению существование непостижимого электричества. Утешением мне служило открытие, что многое в мире сохранилось в прежнем виде, а если и изменилось, то в лучшую сторону.

Самые непримиримые критики империализма, которыми изобиловала моя эпоха, как следует призадумались бы, окажись они сейчас рядом со мной. Видя за окном картину мира и процветания, я испытывал гордость за свою расу и благодарил Всевышнего. Все указывало на то, что последние семьдесят лет белый человек с честью нес бремя забот, добровольно взваленное им на свои плечи.

Майор встал и подошел к окну. Глядя на высотные здания и мачты аэропарка и сжимая за спиной стек, он словно эхо отозвался на мои мысли:

– Какой восторг вызвало бы это зрелище у викторианцев… Исполнились все их мечты, воплотились все идеалы. Но нам еще рано почивать на лаврах. – Он повернулся ко мне. На его лицо падала тень, но я чувствовал устремленный на меня твердый взгляд. – А главная причина наших успехов – хорошо усвоенные уроки прошлого.

– Я знаю, что вы правы, сэр.

Он кивнул.

– Я тоже.

Внезапно он вспомнил о чем-то неотложном и отсалютовал мне стеком.

– Мне пора, старина. До скорой встречи.

Он направился к двери, и в этот момент здание содрогнулось от глухого удара. Вскоре издали донеслись рев сирен и звон колоколов.

– Что это, сэр?

– Бомба!

– Как? Здесь?

– Да. Анархисты. Сумасшедшие. Европейские смутьяны, не иначе. Индусы тут ни при чем. Это все немцы, русские и евреи. Им очень выгодны беспорядки у нас.

Он выбежал из палаты.

Вторжение насилия в безмятежность этого мира ошеломило меня. Я лег на кровать и повернулся к окну. По воздухоплавательному парку мчался военный автомобиль. Откуда-то донесся хлопок второго взрыва. Боже мой, неужели кто-то желает зла этой сказочной стране?

Глава VI
ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЦЕЛИ

Раздумывать о причине диверсии не было смысла, как не было смысла ломать голову над загадкой моего путешествия сквозь время. После взрывов в Катманду события понеслись вскачь. Меня, словно редкий музейный экспонат, возили по всему миру. Из Катманду я выехал утренним поездом и к вечеру, сделав в пути несколько остановок, прибыл в Калькутту. Своими очертаниями локомотив монорельсовой дороги напоминал воздушный корабль, но изготовлен был целиком из стали и сверкал свежей краской и бронзовыми украшениями. Увлекая за собой пятьдесят вагонов, на прямых участках он достигал ужасающей скорости – почти сто миль в час. Двигатель локомотива, как мне сказали, работал на электричестве.

Калькутта мне показалась огромной. Она разительно переменилась с тех пор, когда я был там последний раз. Ее сияющие башни были намного выше так поразивших меня высотных зданий Катманду.

В центральной больнице Калькутты мною занималось два десятка эскулапов. Проведя всевозможные исследования, они дружно заявили, что ничего не понимают, и решили с первой же оказией отправить меня в Англию. Мысль о предстоящем полете ввергла меня в замешательство, поскольку я все еще не мог поверить в существование материала, который превосходит прочностью сталь, уступая ей в удельном весе, как не мог поверить в способность человека преодолеть такое огромное расстояние без единой промежуточной посадки.

В Англии проявили к моей персоне самый живой интерес, главным образом потому, что в списках офицеров, пропавших без вести за последние десять лет, капитан Освальд Бастейбл не значился. Однако, просмотрев списки командного состава моего полка, с момента его формирования, чиновники выяснили, что капитан Бастейбл действительно погиб в Теку Бенга в тысяча девятьсот втором году. Помимо докторов, мне теперь не давала покоя армейская контрразведка – ей очень хотелось узнать, что побудило Неизвестного (так именовали меня ее офицеры) вжиться в образ человека, погибшего свыше семидесяти лет назад. Очевидно, они подозревали во мне иностранного шпиона, но не могли этого доказать, как и я не мог доказать, что я – тот, за кого себя выдаю.

Итак, я сел на огромный коммерческий ВК – воздушный корабль – под названием «Гордость Дрездена». Совладельцами этого небесного лайнера были немецкая фирма «Крупп Люфтшифарт АГ» и британская «Викерз Империэл Эрвейз». Что же касается приписки, то «Гордость Дрездена» была английской и носила на корпусе и хвостовых плоскостях соответствующую символику, хотя ее экипаж наполовину, включая капитана, состоял из немцев. Я уже знал, что немцы первыми начали строить воздушные корабли, и долгое время лидерство принадлежало ныне не существующей компании «Цеппелин». Англии и Америке удалось наверстать упущенное, общими усилиями создав бороволокнистый корпус и разработав способы подъема и опускания корабля без помощи балласта. В корпусе «Гордости Дрездена» находилось устройство, позволяющее очень быстро и в больших количествах нагревать и охлаждать гелий. Кроме того, на мостике этого суперлайнера была установлена электрическая счетная машина под названием «компьютер», следящая за курсом без помощи человека. Принцип действия двигателя я так до конца и не понял, приняв на веру, что он представляет собой газовую турбину, вращающую огромный винт, точнее, пропеллер в хвосте корабля. Кроме газового, корабль был оснащен вспомогательными нефтяными двигателями, позволяющими ему выправлять курс, а при необходимости и разворачиваться на триста шестьдесят градусов. Эти двигатели и сами могли поворачиваться, чтобы толкать лайнер вверх или вниз.

Но я забыл как следует описать «Гордость Дрездена». В длину эта великанша была свыше тысячи, а в высоту – свыше трехсот футов. Большая часть объема, разумеется, приходилась на долю газового контейнера, или «корпуса», к которому крепилась трехпалубная гондола. Нижняя палуба предназначалась для пассажиров первого, а верхняя – третьего класса. Впереди, в конусовидном носу, находился мостик; там, за всевозможными «умными» механизмами, одновременно несли вахту более дюжины офицеров.

На стоянках «Гордость Дрездена» швартовалась к трем причальным мачтам – иначе ей было не удержаться на месте. Когда я впервые увидел ее в калькуттском аэропарке (удаленном от города миль на десять), у меня аж дух захватило. Рядом с другими кораблями, среди которых были довольно крупные, она казалась китом, окруженным мелкой рыбешкой. Мне уже говорили, что она запросто поднимает четыреста пассажиров и пятьдесят тонн груза. Увидев ее, я поверил в это.

С небольшой группой пассажиров я поднялся в лифте на самый верх металлической клетки, которую представляла собой причальная мачта, и по крытой подвесной дорожке прошел в коридор, соединяющий мостик с гондолой. Палубу первого класса мне показывал лейтенант Джаггер, мой «проводник», – ему было поручено опекать меня до прибытия в Лондон. Роскошная обстановка нижней палубы бросалась в глаза, обслуга вела себя безукоризненно вежливо. Обилие новых впечатлений вскоре заставило меня забыть страх, а когда «Гордость Дрездена» отчалила и величественно поплыла к облакам, я чувствовал себя едва ли не более уверенно, чем на земле.

Весь полет от Калькутты до Лондона (с остановками в Карачи и Аделе) занял семьдесят два часа. Не обращая внимания на погоду, которая, прямо скажем, не баловала, мы за три дня пересекли Индию, Африку, Европу и три океана. Я видел проплывающие подо мной города, пустыни, горы и леса. Я проносился сквозь облака, казавшиеся живыми. Когда люди на земле мокли под дождем, я блаженствовал над тучами, в безмятежной синеве, под ярким солнцем. Я завтракал за столом, устойчивости которого, равно как и подаваемым на него яствам, могли позавидовать его собратья в отеле «Ритц», а подо мной мирно дремало Аравийское море. Я смаковал обед, а далеко внизу дышали зноем пески Сахары.

К моменту прибытия в Лондон я уже был страстным поклонником воздухоплавания. Никогда еще на мою долю не выпадало такого приятного путешествия.

Признаюсь, я казался себе самым счастливым человеком на свете. Едва не погибнув в страшном землетрясении тысяча девятьсот второго года, я волею судьбы перенесся в царство роскоши, в мир тысяча девятьсот семьдесят третьего, где, судя по всему, решены почти все проблемы. Разве это не величайшая удача, о которой можно мечтать? Не скрою, такие мысли приходили мне в голову. Мне еще только предстояло встретиться с Корженевским и остальными…

Прошу извинить меня за невольное опережение событий. Постараюсь рассказывать все по порядку, чтобы передать вам свои впечатления.

Итак, на закате третьего дня мы пересекли Ла-Манш, и я увидел незабываемую картину – белые утесы Дувра Вскоре мы описали круг над огромным аэропарком Кройдон и совершили посадку. Поскольку Пикадилли едва ли годится для стоянки воздушных кораблей, причальные мачты были возведены в пригороде Лондона. Как я узнал впоследствии, Кройдонский аэропарк был самым крупным в мире, его периметр достигал двенадцати миль. Нет нужды говорить, что в нем было видимо-невидимо кораблей – больших и маленьких, торговых и военных, старых и новых. Пассажиры, прилетевшие из Индии, не проходили таможенный досмотр, поэтому сразу после посадки мы вышли из здания аэровокзала и сели на поезд, курсирующий по монорельсовой дороге между Кройдоном и Лондоном. В который раз я растерялся под натиском новых впечатлений; видя это, лейтенант Майкл Джаггер усадил меня в кресло и, предложив купленную на перроне газету, сел рядом.

Впервые с тех нор, как я оказался в будущем, в мои руки попала газета. Ее размеры и шрифт были мне непривычны, а многие аббревиатуры – незнакомы. Но за десять минут, пока поезд мчался к Лондону, я худо-бедно уяснил, о чем идет речь в передовице. Все Великие Державы подписали новый договор о твердых ценах на многие товары (с каким возмущением, должно быть, восприняли это известие сторонники свободной торговой!) и признании некоторых законов международными. В будущем, утверждал автор, человек, совершивший преступление на Тайване, не сможет укрыться от правосудия за морем, например, в японской Маньчжурии или британском Кантоне. Закон этот был принят представителями всех Великих Держав при тайном голосовании; объяснялось это резким ростом преступности, в чем повинны группировки анархистов, нигилистов и социалистов, склонных к насилию и готовых на все ради достижения своих целей. В газете были и другие статьи (содержания которых я по большей части не понял), были и малозначительные заметки. Одна из них, посвященная нигилистам, меня заинтересовала, поскольку в ней рассказывалось о недавних событиях в Катманду. «Подобные проявления насилия, – писал репортер, – в мире, уверенно идущем дорогой процветания, счастья и справедливости, лишены всякого логического объяснения. Что нужно этим безумцам? Несомненно, некоторые из них – туземные националисты, требующие для своей страны статуса доминиона, хотя она к нему еще не готова. Но чего добиваются остальные?»

«Неужели эта Утопия все-таки не идеальна?» – с сомнением думал я, выходя из вагона на вокзале Виктория, почти не изменившемся с тысяча девятьсот второго года

Покинув здание вокзала, я увидел, что кругом светло как днем. Город был залит электрическим светом всех вообразимых цветов и оттенков. Каждая башня, каждый дом сияли россыпью огней. По многоярусным дорогам сновали самодвижущиеся экипажи, взмывая и плавно опускаясь, словно их несло ветром.

В этом Лондоне не было аляповатых афиш, светящихся реклам и безвкусных лозунгов. Когда мы сели в двухместный паровой экипаж и двинулись по одной из подвесных дорог, я заметил отсутствие еще одной черты моего Лондона: грязных трущоб. Бедность в этой стране была изжита, болезни – побеждены.

Боюсь, мне не хватит красноречия, чтобы выразить восторг, охвативший меня во время первого посещения Лондона семьдесят третьего. Его красота и чистота, а также вежливость его обитателей были безупречными. Люди, которые мне встречались, были сыты, благожелательны, очень хорошо одеты и весьма довольны своей судьбой. На следующий после приезда день меня отдали на попечение доктору Петерсу, и он, уповая на то, что знакомые виды разбудят мою память, пригласил меня на экскурсию по городу. Я с честью выдержал это «испытание», сказав себе, что рано или поздно меня оставят в покое, и тогда я выберу себе профессию по вкусу. Возможно, снова пойду служить, благо к армейской жизни мне не привыкать. Но до тех пор, пока я не окажусь на свободе, надо делать все, что мне предложат и чего от меня потребуют.

Всюду, куда меня ни возили, я отмечал разительные перемены, произошедшие с некогда грязным, туманным городом. Туман ушел в прошлое: лондонский воздух был чист и свеж. На любом свободном от построек клочке земли росли деревья, кусты и цветы, среди них во множестве порхали бабочки и птицы. На ухоженных скверах били фонтаны. Иногда нам встречались музыканты, фокусники, клоуны или негритянские певцы в окружении толпы горожан.

Не все старинные здания разрушило время. Опрятные и прочные, будто только что построенные, передо мной вставали Тауэрский мост, Тауэр, собор св. Павла, здание парламента и Букингемский дворец – резиденция еще довольно молодого короля Эдуарда VII. Британцы остались прежними: они берегли самое лучшее из старого и охотно брали самое лучшее из нового.

Визит в семьдесят третий год казался мне прогулкой в мир мечты, и я подумывал, что если судьба будет благосклонна, эта прогулка продлится всю мою жизнь.