Текст книги "Флэшмен в Большой игре"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

III

Помню, молодой Фредди Робертс (теперь он фельдмаршал) говаривал, что любой возненавидит Индию через месяц, а потом полюбит навсегда. Я не совсем с ним согласен, но допускаю, что в добрые старые времена этот край был весьма привлекателен: можно было жить как лорд, не ударяя пальцем о палец, делать деньги (если вам этого хотелось) и не заниматься ничем, кроме как охотиться на диких зверей, сечь мужчин и охмурять женщин. Правда, надо было быстро соображать, чтобы не попасть в какую-нибудь переделку, которых тоже хватало – с чем, признаться, мне не слишком везло. Но даже так – Индия была совсем неплохим местечком.

Особенно хотел бы обратить внимание на тот факт, что во времена моей молодости в Индии было весьма уютно британцам даже среднего класса, а люди из высшего общества вообще предпочитали там не служить, если могли этого избежать. (Например, Кардиган пробыл там весьма недолго и смылся.) Сейчас, конечно же, все иначе – с тех пор как эта страна превратилась в абсолютно безопасное место, многие наши лучшие люди, особенно обладающие выгодными связями, предпочитают сиять на индийском небосклоне, со вполне ожидаемым результатом: цены повышаются, качество обслуживания падает, а женщины набивают себе цену. По крайней мере, мне так говорили.

Учтите, я видел, как обстановка менялась уже в 1856-м, когда сошел на берег в Бомбее. Мой первый вояж в Индию, шестнадцать лет назад, длился четыре месяца на скрипучем судне Ост-Индской компании; теперь же, на аккуратном маленьком правительственном паровом шлюпе, путешествие заняло лишь около половины этого срока, даже с учетом этого мерзкого переезда на верблюдах по Суэцкому перешейку. И уже тогда в Бомбее ощущался аромат цивилизации; тут появился телеграф, были проложены первые рельсы, стало больше белых лиц и расцвел бизнес. Люди уже не говорили об Индии как о дикой, покрытой джунглями стране, в которой то тут, то там торчали форпосты. На заре моих дней поездка из Калькутты в Пешавар представлялась почти кругосветным путешествием. Вслед за Компанией все считали Индию одной обширной страной и полагали, что войны с сикхами, маратхи и афганцами остались в прошлом. Это была настоящая империя, которой надо было управлять и которую надо было благоустраивать, лежащая далеко от возни и борьбы за прибыль на Лиденхолл-стрит. ^[37]

Народу вокруг прибавилось, причем штатские теперь бросались в глаза чаще военных. Раньше разговоры на верандах вертелись вокруг войны на севере, или о тугах, или люди судачили о вожаках горных бандитов, которых можно было легко повстречать. Сейчас же все больше рассуждали о новых мельницах, фабриках и даже школах, а еще – про то, как за пять лет проложат железную дорогу на Мадрас и можно будет совершить путешествие из заведения миссис Блэкуэлл в Бомбее до «Окленда» в Калькутте, даже не надевая сапог.

– Все это звучит вполне мирно и обнадеживающе, – помнится, говорил я, направляя свои стопы в веселый дом матушки Соузы.

Видите ли, в качестве опытного агента я решил начать свои исследования в самом лучшем гнезде сплетен, какое только мог найти (отличные разноцветные девчушки матушки Саузы – и ни в одной из них не было более четверти индийской крови, а еще зажигательные представления, которые смутили бы даже парижских жандармов – если все эти лакомые кусочки вертятся у вас перед носом, вы ведь не пойдете молиться в собор, не так ли?).

Парень, вместе с которым я пил в холле этого заведения, рассмеялся и сказал:

– Процветание? Думаю, да – дивиденды моей фирмы выросли на сорок процентов и к Пасхе мы запустим новые фабрики в Лахоре и Аллахабаде. Строим церкви, а ко времени окончания моего контракта здесь появятся и университеты.

– Университеты? – удивился я, – но ведь, конечно, не для черномазых?

– Местное население, – произнес он наставительно, почесывая свой шелушащийся нос, торчащий из-под недостаточно длинного козырька шлема, – вскоре намного опередит туземцев в других уголках Земли. Я имею в виду языческие страны. Лежи смирно, черная сука, не видишь, что ли – я устал? Да, лорд Каннинг весьма силен в образовании населения, да и в распространении Евангелия также. Да, это кирпичики и скрепляющий раствор новой жизни – вот куда надо вкладывать свои деньги, мой мальчик.

– Дорогой мой, – улыбнулся я, – видишь ли, в этом деле я – пас.

– А-а, так ты военный? Да ладно, не расстраивайся, старина, – ты всегда сможешь попроситься, чтобы тебя отправили на границу.

– А как, везде тут тихо? Даже в Джханси?

– А где это, дорогуша?

Конечно, этот парень был пустышкой и ничего не знал. Маленькая смуглая шлюха, которую я ангажировал, также о Джханси ничего не слыхала и, когда я поинтересовался у нее, для чего еще можно использовать чапатти кроме еды, она и глазом не моргнула, а только захихикала и сказала, что я о-очень забавный му-ужчина и что должен купить ей пирожных-безе, а не чапатти.Вам может показаться, что я зря тратил время, разнюхивая все это в Бомбее, но исходя из моего опыта, если в стране что-нибудь не так – даже в такой большой, как Индия, – узнать об этом можно в самых неожиданных местах, даже по виду туземцев и тому, как они говорят. Но, с кем бы я ни заговаривал – купцом или военным, шлюхой или миссионером – все твердили в один голос: никаких признаков волнения. Через пару дней, освежив свое знание урду настолько, что говорил на нем, не задумываясь и немного загорев, я надел пуггари, ^[38]натянул короткие полотняные штаны с курткой, как у местных, и отправился на рынок Банд, выдавая себя за каботажника из Мекрана, чтобы послушать, о чем судачат в толпе. Я возвращался домой, усеянный блохами, пропахший благовонными маслами, дешевыми духами и ароматами гхи. ^[39]Меня оглушали вопли нищих, клекот стервятников, лязг металла – но все это помогало быстрее вновь привыкнуть к Индии после долгого отсутствия и было просто необходимо, чтобы добиться чего-нибудь в работе агента.

«Ого! – воскликните вы. – А это еще что такое? Неужели Флэши вдруг начал воспринимать свои обязанности близко к сердцу?» Да, все именно так, и к этому у меня был важный повод. Я не думал об опасениях Пама всерьез, но знал, что мне придется ехать в Джханси и, по крайней мере, сделать вид, что выполняю там его задание – главное, что сделать это нужно было быстро. Если мне удастся пару раз официально переговорить с принцессой-рани, разобраться с этими сипайскими лепешками и доказать, что местный резидент Скин – всего лишь старая нервная баба, тогда я смогу отправить рапорт в Калькутту и изящно исчезнуть. Засиживаться я не собирался, так как если для беспокойства Пама были хоть какие-нибудь основания, княжество Джханси могло быть битком набито Игнатьевыми и их приспешниками, так что я хотел быть подальше оттуда, пока что-либо не случилось.

Поэтому я не стал засиживаться в Бомбее. Уже на третий день, я двинулся в путь, на северо-восток по направлению к Джханси, путешествуя со всеми удобствами на запряженной волами повозке. Это была огромная деревянная комната на колесах, в которой можно было спать и есть, а грум, повар и кучер устроились на крыше. Теперь, с появлением железных дорог, подобный транспорт, конечно же, ушел в прошлое, но тогда это было весьма удобное средство для путешествия. Время от времени я останавливался у придорожных харчевен и держал ушки на макушке. Ничто в услышанном не напоминало мне о тревогах Балморала и общее впечатление было такое, что в стране еще никогда не было столь спокойно.

Я намеренно избегал контактов с другими белыми, поскольку хотел составить свое собственное суждение об обстановке и не хотел слышать неудобных для меня новостей. Однако подъезжая ко Мхоу, я вдруг наткнулся на – кого бы вы думали? – Джонни Николсона собственной персоной, которого я не видал уже пятнадцать лет, с самого Афганистана. Джонни ехал шагом на персидском пони и был одет как настоящий разбойник-белуджи, с бородой до пояса и парой сикхских кинжалов за кушаком. Мы были старыми приятелями – конечно же, он знал меня не слишком хорошо, зато с уважением относился к моей грозной репутации. Джонни был одним из эдаких отважных и богобоязненных паладинов, рыцарей долга и славы. Он регулярно возносил молитвы Господу, не пил и полагал, что каждая женщина должна быть монахиней или матерью. Выяснилось, что он здорово продвинулся по службе и как раз сейчас ехал в отпуск, перед тем как занять пост резидента в Пешаваре.

Согласно правилам я не должен был никому раскрывать суть своей миссии, но это был слишком хороший шанс, чтобы его упускать. В Индии не было никого, кто бы знал страну лучше Николсона, и ему можно было верить во всем, включая денежные дела. Так что я рассказал ему, что направлен в Джханси и почему – про чапатти,рани и русских. Он слушал, задумчиво перебирая бороду и косясь куда-то вдаль, пока мы сидели у дороги и пили кофе.

– Так говоришь, Джханси? – наконец протянул он, – настоящая разбойничья страна племени пиндари, да и тугов-душегубов там хватает. Полагаю, тебе достался самый твердый орешек к югу от Хайбера. Там вожди маратхи – не рискнул бы повернуться к ним спиной, и если бы ты сказал, что среди них работают русские агитаторы, я бы не удивился. По этому пути за последний год прошло с караванами немало торговцев и просто разных подозрительных типов, но не слишком много оружия – видишь ли, мы за этим следим. Однако мне не нравятся эти новости про чапатти,которые ходят среди сипаев.

– Ну, не думаешь же ты, что что-нибудь может случиться? – я был чертовски смущен его откровениями насчет тагов и пиндари; получалось, что в Джханси не лучше, чем в Афганистане.

– Не знаю, – ответил он задумчиво, – но мне кажется, что во всей этой округе становится беспокойно. Не спрашивай меня, почему я это чувствую – возможно это мой ирландский инстинкт. О, да, я знаю, что из Бомбея и Калькутты все выглядит превосходно, но иногда я оглядываюсь по сторонам и спрашиваю себя – а для чего мы здесь сидим? Посмотри – мы охраняем северную границу от самых отчаянных негодяев на Земле – пуштунов, сикхов, белуджи. Афганистан мы бросили, а Россия, сидя наготове, ожидает своего часа. К тому же внутри страны мы номинально являемся господами целой кучи туземных государств, половина из которых – варварски-дикие, где правят принцы, готовые за гроши перерезать глотку кому угодно. Почему? Потому что мы пытались цивилизовать их – подрезали крылья тиранам, отменили дикие обычаи вроде сутти ^[40]и запретили секту тугов. Заменили их плохие законы своими, хорошим. Мы завалили туземцев реформами, пока они им поперек горла не встали, а затем начали, прокладывать телеграф и железные дороги, строить школы, больницы и все прочее.

Парень, похоже, оседлал любимого конька, но я не мог его понять, ведь для чего еще нужны все эти штуки, как не для того, чтобы делать жизнь более приятной?

– С людьми не считаются. С ними никогда не считались. Все дело в правителях – эти раджи и набобы вроде твоей рани в Джханси. Они веками тянули соки из этой страны, а Дальхаузи положили этому конец. Конечно, все это сделано на благо бедного народа, но он не понимает этого – он верит в то, что ему говорят принцы. А они говорят, что британский Сиркар ^[41]– их враг, поскольку не дает их вдовам всходить на костер или убивать друг друга во имя Кали, и что британцы против их религии и в конце концов заставят всех принять христианство.

– Да ладно тебе, Джон, – махнул я рукой, – они твердят это уже многие годы.

– Нет, в этом что-то есть, – Джонни выглядел обеспокоенным, на свой религиозный лад. – Сам-то я – христианин или, по крайне мере, пытаюсь им быть, и я молюсь, чтобы увидеть тот день, когда Евангелие станет хлебом насущным для каждой бедной угнетенной души на этой Земле, а слово Господне прогремит в тысячах церквей. Но я хотел бы, чтобы мы были осторожнее с этим. Это очень религиозные люди, Флэшмен и их суеверия, какими бы бессмысленными они ни были, не заслуживают пренебрежения. Что они думают, когда узнают, что христианству учат в школах и в тюрьмах – и даже полковники проповедуют перед своими полками? [V*] Достаточно какому-нибудь местному принцу или агитатору шепнуть им на ухо: «Смотрите, как британцы попирают ваши святыни, которые они не почитают. Смотрите, как они делают из вас христиан!» Люди поверят этому. Это такой простодушный народ – они верят слепо. Знаешь, – улыбнулся Николсон, – в Кашмире даже есть секта, которая возносит молитвы мне самому.

– Тем лучше для тебя, – говорю. – Ты еще не установил десятину?

– Я пытался переубедить их, но ничего хорошего из этого не вышло. Говорю тебе, Индию не удастся изменить ни за день, ни за долгие годы. Процесс должен идти медленно, но уверенно. А наши миссионеры – добрые, достойные люди – перегибают палку и не способны увидеть весь вред, который этим причиняют. – Он перекрестился. – Но у кого же язык повернется упрекнуть их, старина, если каждый из них уверен, что несет в эту пребывающую во мраке страну благословение Господне? Все это очень сложно. – Джонни выглядел озабоченным и охваченным благородной скорбью; Арнольду бы он понравился. Затем Николсон нахмурился, заворчал и вдруг взорвался:

– Все не было бы так плохо, если бы мы не проявляли этой проклятой мягкотелости! Если бы мы серьезно занялись благородным делом – реформы, даже миссионерская работа. Если бы мы делали все это как следует. Но, видишь ли, мы ведем себя не так, предпочитаем полумеры и слишком нежны для здешних нравов. Если мы действительно хотим низвергнуть их лживых богов, реформировать их старые коррумпированные государства и превратитьиндийцев в достойных мужчин и женщин – так давайте действовать силой! Дальхаузи – сильная личность, но насчет Каннинга я не уверен. Думаю, если бы я был на его месте, то прижал бы к ногтю всех этих предательски улыбающихся местных принцев, – его глаза вспыхнули и он притопнул сапогом. – Я бы дал им правительство, твердое и честное. Я был бы менее мягок с сипаями – да и с некоторыми британцами тоже. Это еще одна беда – тебя давно тут не было, но за это время к нам в армию да и в офисы Компании прибыло немало не самых лучших экземпляров. Разорившиеся буфетчики и сынки лакеев, представляешь? Ну, ты еще на них насмотришься – невежественные, ленивые малые из бедняков – и мы на десять лет ставим их командовать индусами высших каст! Они знать не хотят своих подчиненных и относятся к ним, как к детям или животным, и не хотят думать ни о чем, кроме как об охоте, пьянках и… и… – он вдруг покраснел до самых корней своей огромной бороды и отвернулся. – Некоторые из них даже сожительствуют с… с худшими отбросами среди туземных женщин. – Джонни закашлялся и похлопал меня по руке. – Вот как обстоят дела, старина. Мне чертовски неприятно говорить о таких вещах, но, к сожалению, это правда.

Я покачал головой и заметил, что это разбивает мне сердце.

– Теперь ты понимаешь, почему меня так огорчили твои новости? Эти признаки мятежа в Джханси – они могут послужить искрами, чтобы поджечь фитиль у бомбы, которая, как я показал тебе, уже заложена в Индии, из-за нашей слепоты и мягкости. Если бы мы были сильнее и решительнее поступали бы с принцами, если бы укомплектовали свою администрацию людьми с должным понятием о долге и дисциплине – о, тогда бы эту искру было легко погасить, но сейчас… – Джонни пожал плечами, – мне все это не нравится. Благодарение Богу, что у них достало ума послать в Джханси кого-либо вроде тебя. Хотел бы и я последовать за тобой, чтобы разделить все предстоящие там опасности. Из всего того, что я слышал, – это очень странное и дикое место, – добавил этот чертов ворон, с мрачным удовлетворением пожимая мне руку. – Пойдем, старина и вместе помолимся – за твою безопасность и выбор верного пути среди всех опасностей, которые встретятся тебе на пути.

Он плюхнулся на землю и, стоя рядом со мной на коленях, уверенным голосом начал отдавать Господу приказания глаз не спускать с раба своего. Не знаю, что во мне такого особенного, но эти святые парни вроде Николсона всегда готовы молить за меня Создателя – даже те из них, кто знают меня недостаточно хорошо, чтобы догадаться о размерах взятки, которую надо подсунуть Всевышнему, чтобы старина Флэши хотя бы понюхал ладана спасения. Я словно до сих пор вижу его – большую темную голову и нос, на фоне кровавого заката, борода трепещет от воодушевления, и даже различаю веснушки на его молитвенно сложенных руках. Бедный старина Джон – лучше бы он молил Господа за себя, ибо, если я все еще хожу по Земле спустя полвека, он сошел в нее в том же году, подстреленный из засады во время атаки на Дели и брошенный медленно умирать на обочине дороги. Вот чего потребовал от него его долг; а если бы он предпринял некоторые предосторожности, то мог бы стать вице-королем. А Дели все равно бы пал. [VI*]

Молитвы его пошли на пользу моему телесному здоровью, зато его рассказы о Джханси не в лучшую сторону отразились на душевном благополучии. «Странное дикое место», – сказал он и еще твердил что-то о бандитах-пиндари, тугах и негодяях-маратхи. Я и без того знал, что в старые времена там все кипело, как в дьявольском котле, но полагал, что с тех пор как мы аннексировали эти земли, там должно было стать потише. Манглс в Лондонском Совете по контролю говорил про них как об «умиротворенных под благодетельной властью Компании», но ведь он был напыщенным ослом, с необыкновенным талантом нести всякий вздор по вопросам, в которых считался авторитетом.

Когда я достиг Бандельканда, стало казаться, что Манглс явно ошибался, а Николсон был прав – это была дикая, холмистая страна, густо поросшая джунглями. Вокруг не сыскать белого лица, а рожи туземцев с каждой милей становились все более зловещими. Дороги были такими разбитыми, что повозку ужасно трясло, так что я вынужден был пересесть на моего пони по кличке Пегу. Сам дьявол не нашел бы здесь следов цивилизации – только деревни, окруженные глинобитной стеной и кое-где зловещие замки махараджей, чернеющие на вершинах гор, словно напоминание о том, кто на самом деле владеет этой землей. «Самый твердый орешек к югу от Хайбера» – я готов был поверить в это, осматривая недружелюбные, поросшие джунглями холмы, на которых не было заметно ничего приятнее тигра, крадущегося в отдалении среди колючих зарослей. Вот какой была страна, которой мы «правили» – при помощи одного батальона сомнительной сипайской пехоты и горстки британцев, собирающих налоги.

Сам Джханси, на первый взгляд, меня абсолютно не вдохновил. Он тянулся вдоль дороги, опоясывающей высокий холм и предстал передо мной во всей красе под скучным вечерним небом – массивный форт, башни которого грозно возвышались на скале, и раскинувшийся у ее подножья городок, окруженный стеной. Он был больше, чем я это себе представлял, – окружность его стен должна была составлять не менее четырех миль, а воздух над городом был пропитан дымом тысячи очагов. С одной стороны города виднелись белые линейки британского лагеря и городского управления – Боже, какими маленькими и слабыми они казались под сенью могучего форта Джханси! Я возвратился мыслями в Кабул, вспомнив, как наш лагерь казался карликом по сравнению с Бала-Хиссаром. Но в Кабуле у нас была десятитысячная армия, а спастись удалось лишь единицам. Я подумал, что здесь все будет по-другому: что менее чем в ста милях впереди, вдоль Большого тракта, стоят наши гарнизоны и к тому же Джханси сегодня – часть Британской империи и находится под защитой Сиркара. Но вот защиты что-то не было заметно – только наш до слез маленький поселок, подобный блохе, сидящей на губе льва, и в этой самой цитадели, в которую наши войска никогда не входили, эта старая сука рани плетет против нас интриги, а тысячи дикарей вокруг только и ждут ее слова. Вот, что говорило мое воображение – как будто не достаточно было Игнатьева, головорезов тугов и диких пиндари, предателей-сипаев и мрачных предсказаний Николсона.

Первым моим делом было найти Скина, агента, чей рапорт положил начало всему этому приключению, так что я отправился в управление, представлявшее собой небольшой городок из почти сорока бунгало, окруженных садами, и обычных компаний, собравшихся на верандах, чтобы выпить и поболтать после захода солнца. Здесь стояли в ожидании несколько экипажей с грумами, чтобы везти своих владельцев на обед, и еще парочка офицеров приехала домой верхом. Я прошел мимо них и, по совету старосты-човкидара, направился в маленький Звездный форт, где был офис Скина. По словам човкидара, он все еще был на месте, что утверждало меня в мысли о его добросовестности как агента.

Честно говоря, я рассчитывал, что Скин окажется глупцом или трусом – но он не был ни тем, ни другим. Это был один из тех честных молодых людей, которые всегда рады вам помочь и готовы работать дни и ночи напролет. Пока я представлялся, он смущенно переминался с ноги на ногу и, похоже, был ошеломлен встречей с самим великим Флэши, но его спокойные серые глаза говорили о том, что этот парень не поднимет паники из-за пустяков. Он послал клерков и носильщиков, суетящихся вокруг, чтобы отнести мой багаж на квартиру, побеспокоился о том, чтобы я мог принять ванну, и затем пригласил меня на обед в свое собственное бунгало, за которым не стал терять времени, а сразу перешел к делу.

– Никто, кроме меня, не знает, почему вы здесь, сэр, – важно произнес он, – полагаю, что Каршор, сборщик налогов, что-то подозревает, но он солидный человек и не скажет ни слова. Конечно же, Эрскин, комиссионер в Сагоре, знает об этом все, но больше – ни одна живая душа. – Он замялся. – Я немного не понимаю, сэр, почему они послали именно вас, а не кого-нибудь из Калькутты.

– Видите ли, им нужен убийца, – небрежно сказал я. – Может случиться, что я встречусь с одним русским джентльменом, который проявляет слишком большую активность в здешних местах, а возиться с таким противником – работа не для обычного агента, не так ли? – В конце концов, это было правдой – Пам сам говорил об этом. – Это значит также, что Калькутта, лично вы и комиссионер Эрскин – при всем моем уважении – не имели счастья уладить дела с этой титулованной леди в ее дворце. Затем появились эти лепешки и все начали уговаривать лорда Палмерстона, что лучше всего сюда направить меня.

– Лорд Палмерстон? – глаза Скина округлились от удивления, – я не думал, что это зайдет так далеко.

Я заверил парня, что сам премьер лишился сна из-за его докладов. Он присвистнул и протянул руку за графинчиком.

– Так или иначе, – заметил я, – мне тоже пришлось не поспать из-за вас пару ночей. Главное сейчас – выяснить, не вернулись ли сюда эти русские?

К моему удивлению, он выглядел сконфуженным.

– Правду говоря, сэр, я и не знал, что они где-то рядом. Это сообщение пришло из Калькутты – один из наших людей на границе выследил, что они трижды ездили сюда – так меня информировали. Но если бы не это, я бы нипочем не догадался.

Знаете, меня это даже разозлило.

– То есть вы хотите сказать, что если русские снова вернутся – или они уже прячутся где-то здесь – вы ничего об этом не узнаете, пока вас не соблаговолят оповестить из Калькутты?

– О, наши агенты на границе сообщат мне сразу же, как только подозрительные лица попытаются ее пересечь, – ответил он. – Да и у меня здесь есть парочка туземных агентов – смышленые парни.

– Они знают, что должны особо следить за одноглазым человеком?

– Да, сэр – у него странная примета, которую, как известно, он прячет под повязкой – один глаз у него наполовину голубой, наполовину – карий…

– Вы мне раньше об этом не говорили, – проворчал я. Клянусь святым Георгом, я и не знал, что наша политическая разведка находится в таком примитивном состоянии. – Капитан Скин, это и есть тот человек, которого я должен убить – так что если кто из ваших… гм… смышленых парней будет иметь случай избавить меня от лишних забот, то я благословляю его на это.

– О, конечно, сэр. О, они, разумеется, захотят вам помочь. Некоторые из них, – заметил он воодушевленно, – настоящие бандиты-пиндари или нечто в этом роде. Мы все узнаем заранее, сэр, прежде чем эти русские появятся поблизости.

Хотелось бы мне разделять его уверенность.

– Калькутта не имеет никаких предположений о том, что русские шпионы собираются здесь делать? – поинтересовался я, но он лишь покачал головой.

– Ничего определенного – только то, что они здесь побывали. Мы были уверены, что в основном это должно быть связано с чапатти, но потом все затихло. С октября ничего не происходило и сипаи Двенадцатого Северо-Индийского – вы же знаете, это стоящий здесь полк – ведут себя абсолютно спокойно. Их полковник клянется, что они полностью лояльны – он утверждал это с самого начала и кровно обижен за то, что я доложил про чапатти в Калькутту. Возможно, он и прав – я заслал к сипаям нескольких моих людей, но и они не услышали ничего подозрительного. Калькутта обещала уведомить меня, если эти лепешки появятся еще где-нибудь, но пока никаких новостей нет.

«Ну, что ж, – подумал я, – это уже решительно лучше. Похоже, Пам развел много шума из ничего, так что мне нужно лишь создать видимость активной деятельности и затем, через несколько недель вернуться в Калькутту, доложив, что Джханси ничто не грозит. И стоило из-за всего этого создавать мне массу неудобств?»

– Итак, Скин, – важно кивнул я, – вот как, по-моему, обстоят дела. С тем, что премьер-министр называет «этими чертовыми лепешками», пока ничего поделать нельзя – разве что они появятся опять. Что касается русских – что ж, если мы снова о них услышим, я на время исчезну, понимаете? – я действительно надеялся, что Бог пошлет мне на этот случай какое-нибудь тихое укромное местечко, чтобы отлежаться там и снова вынырнуть на свет, когда на горизонте будет чисто. – Конечно, вы не будете знать, где я, – но не бойтесь, я всегда буду рядом, и если наш одноглазый друг или кто-нибудь из его приспешников только покажутся, ну что же…

Похоже, мое бесстрашие впечатлило Скина:

– Понимаю, сэр. Вы, конечно же, хотите работать… самостоятельно. – Он подмигнул мне и воскликнул с ноткой искреннего почтения в голосе: – Клянусь Юпитером, не завидую я этим русским парням – если вы позволите так выразиться, сэр…

– Скин, дружище, – я похлопал его по плечу, – я тоже им не завидую. – И поверьте мне, с этой секунды он стал моим рабом до конца жизни.

– Теперь еще одно дело, – продолжил я, – рани. Мне нужно попробовать кое в чем ее убедить. Пока, осмелюсь предположить, я не смогу сделать многого, поскольку, как мне известно, она дала понять вам с Эрскином, что не слишком дружески к нам расположена, но все же я постараюсь. Так что буду весьма обязан, если вы послезавтра организуете мне с ней аудиенцию.

Он встрепенулся и наполнил мой бокал.

– Наверное, вы подумаете, что это странно сэр, но за все то время, пока я здесь, мне так и не удалось ее увидеть. Я часто встречал ее во дворце, но она говорила со мной из-за занавески – а еще чаще ее слова передавал мне дворецкий. Рани – ярая поборница этикета, а поскольку правительство после смерти ее мужа гарантировало ей дипломатический иммунитет – конечно, так мы просто подсластили пилюлю, ведь провинция попала под нашу опеку – то с принцессой довольно трудно вести дела. Одно время она довольно дружелюбно относилась к Эрскину – но я абсолютно не имею на нее влияния. Видите ли, она чертовски хитра. Когда умер ее муж, старый раджа Гангадар, у них так и не было общих детей. Да, странный он был фрукт, – Скин вдруг неистово покраснел и отвел взгляд. – Видите ли, он ходил в женском платье, носил браслеты, да еще духарился.

– Неудивительно, что она так озлобилась, – кивнул я.

– Нет-нет, я имел в виду, что раджа не оставил официальных наследников, только приемного сына, но Дальхаузи не признал прав этого младенца. Новый закон о наследовании, знаете ли. Так что провинция была аннексирована – а рани впала в гнев, подала петицию королеве и послала своих агентов в Лондон, однако ничего из этого не вышло. Приемный сын, Дамодар, был лишен наследства, а рани, которая надеялась быть регентшей, была официально отстранена от власти. Но, между нами, мы позволяем ей править по ее собственному усмотрению – да и можем ли поступить иначе? Ведь у нас всего один батальон сипаев и три десятка британцев, которые составляют администрацию провинции – а ее слово – закон для всего народа.

– А ее это не устраивает?

– Абсолютно. Видите ли, ей отвратителен сам факт, что официально она лишь исполняет волю Сиркара. А еще рани до сих пор в бешенстве от завещания раджи – казалось бы, четверти миллиона в сокровищнице ей должно было бы хватить, но кое-какие украшения и прочее конфисковала Калькутта, и этого она нам никогда не простит.

– Интересная леди, – заметил я. – Как вы думаете, она опасна?

Он слегка вздрогнул.

– С политической точки зрения – да. Стоит лишь дать ей шанс – она тут же отомстит нам. Войска, как такового, у нее нет, но при том, что в Джханси каждый мужчина – прирожденный воин, да еще и грабитель, она в нем и не нуждается. А они бросятся, стоит ей только свистнуть, потому что готовы целовать землю под ее ногами. Она тщеславна, как сестра Люцифера, и дьявольски строга, чтобы не сказать – жестока, когда творит свой суд, но необыкновенно добра к простому народу и к тому же весьма печется о своем благочестии – проводит по пять часов в день в медитациях. Так что, несмотря на то что она – бешеная дикарка, народ считает ее милой девочкой. Ее воспитали как маратхского принца при старом дворе Пешвы – лучшие из воинов учили ее ездить верхом, стрелять и фехтовать. Еще поговаривают, что у нее дьявольский характер, – Скин ухмыльнулся, – но со мной она всегда была вполне учтива – на расстоянии. Однако, несомненно, она опасна, так что если вам удастся умаслить ее, сэр, мы все будем спать спокойнее.

Так вот в чем дело – ну что ж, какой бы искусной интриганкой она ни была, ей пришлось бы стать необыкновенной женщиной, чтобы устоять перед мужественным видом Флэши и его роскошными кавалерийскими бакенбардами – что, очевидно, и учитывал Пам в первую очередь. Да, хитер, старый дьявол! В общем, помнится, той ночью я решил, что мне удастся обвести ее вокруг пальца дня за два, хотя, глядя из окна моего бунгало на цитадель Джханси, залитую светом звезд, я все же подумал, что, когда мы отправимся на чашку чая к этой леди, лучше прихватить с собой порядочный эскорт улан.

Однако пока не это занимало меня. На следующий день я собирался осмотреть город, возможно – перекинуться парой слов со сборщиком налогов Каршором и полковником сипаев, но когда мой сайс ^[42]подвел моего пони к крыльцу бунгало, во двор вихрем влетел Скин. Оказалось, стоило ему дать знать во дворец, что полковник Флэшмен, лучший солдат Сиркара просит аудиенцию на следующий день, ему ответили, что обычно важные гости стараются засвидетельствовать свое почтение ее высочеству немедленно по прибытии, так что бравый полковник Флэшмен должен срочно нести свою выдающуюся задницу во дворец.