Текст книги "Флэшмен в Большой игре"

Автор книги: Джордж Фрейзер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Сомневаюсь также, чтобы кто-нибудь из командующих прежних дней допустил что-либо вроде парадов с проповедями, на которые решился Кармайкл-Смит. Сначала я было не поверил казарменным сплетням, но уже в первое же воскресенье, этот англиканский факир с физиономией гробовщика, преподобный Рейнольдс, делал нам смотр на майдане и нам пришлось выслушивать в его исполнении притчу о блудном сыне – как вам это понравится? Рейнольдс читал нам ее по-английски из Библии, а риссалдар,ощетинившись бакенбардами, стоял рядом по стойке «смирно», в полном парадном мундире, и орал на весь плац свой собственный перевод:

– У заминдара ^[111]было два сына. Это был сумасшедший заминдар, поскольку он еще при своей жизни отдал младшему его часть наследства. Несомненно, ему пришлось занять для этого денег у ростовщика. Конечно, младший сын потратил все, кувыркаясь со шлюхами на базаре и без меры потребляя шераб. ^[112]А когда деньги закончились, он вернулся домой, а его отец выбежал встретить его, так как был очень рад – одному Богу известно, почему. И в глупости своей, этот сумасшедший отец убил свою единственную корову – он, очевидно, не был индусом – и они праздновали, поедая ее мясо. А старшему сыну, который был очень ответственным и оставался дома, стало завидно – не могу сказать, почему – разве что корова составляла его часть наследства? Но отец, который не любил старшего сына, отругал его. Эта история была рассказана Иисусом евреям, и если вы поверите в нее, то не попадете в рай, а вместо этого воссядете по правую руку английского лорда Бога-сагиба, который живет в Калькутте. И там вы будете играть на музыкальных инструментах по приказу Сиркара. Парад – р-разойдись!

Не знаю, когда мне еще более пришлось устыдиться моей церкви и моей страны. Я не более религиозен, нежели любой человек – то есть я соблюдаю все внешние приличия и по праздничным дням читаю вслух заповеди Господни, потому что этого ожидают от меня мои арендаторы – но я никогда не был таким дураком, чтобы путать религию с верой в Бога. Многие священнослужители вроде этого невыразимого Рейнольдса поступают неправильно – и самоуверенно остаются слепыми ко всему тому злу, которое могут нанести. Этот идиот был так упоен своими проповедями, что просто не мог понять, каким он выглядит дурно-воспитанным и агрессивным. Полагаю, он считал индусов высоких каст упрямыми детьми или пьяными уличными торговцами – грешными и недалекими, но вполне созревшими для стези спасения, если только он укажет им путь. Он стоял, со своим елейным жирным лицом и поросячьми глазками, благословляя нас с пеной у рта, в то время как мусульмане едва сдерживали смех, а индусы – просто кипели от возмущения. Лично я бы нашел все это забавным, если бы не мысль, что все эти безответственные христианские подвижники только осложняют проблемы для армии и Компании, у которых и без того хватает работы. Все это было глупо и абсолютно не нужно – ведь всех этих языческих суеверий, несмотря на их кажущуюся бессмысленность, все же было достаточно для того, чтобы держать это отребье в узде – а для чего же еще нужна религия?

Тем не менее подобные дикие попытки спасти души индийцев предпринимались не только в Мируте, но и во многих других местах, в зависимости от религиозного пыла местных командиров и, по моему мнению, стали основной причиной последовавших волнений. [XVIII*] Я не одобрял этого – но не мог ничего с этим поделать. Кроме того, были и более важные вещи, которым мне следовало уделять внимание.

Через несколько дней после парада на майдане было устроено место для состязаний – гимхана,а я должен был выступать от разведчиков в соревнованиях по незабази. ^[113]Помимо моих успехов в освоении языков и любовных приключениях, кавалерийское дело было моим единственным достоинством, а владеть пикой меня еще раньше здорово научил Мухаммед Икбал, так что неудивительно, что я собрал больше всего колец и собрал бы еще больше, если бы подо мной был более известный мне скакун и если бы моя пика не треснула в последнем заезде. Но и этого было достаточно, чтобы взять приз и старый Кровавый Билли Хьюитт, командир гарнизона, почтил сломанное острие моей пики перед шатром, в котором собрались сливки Мирутского общества – леди вежливо поаплодировали, сидя в своих кринолинах, а джентльмены стояли за их стульями.

– Шабаш, совар, – сказал Кровавый Билли, – где ты научился так владеть пикой?

– В пешаварской долине, хузур, – почтительно ответил я.

– В кавалерии Компании? – поинтересовался он и я сказал, что нет, в пешаварской полиции.

– Я и не знал, что у них там когда-то служили уланы, – смеясь сказал ему на ухо по-английски Кармайкл-Смит, стоявший неподалеку.

– Не более, чем сейчас, сэр. Полагаю, тут более щекотливое дело – как я заметил, эта пташка поет, что никогда раньше не служил Сиркару, но у него же на лбу написано, что он – Проводник. Я бы не удивился, если бы он оказался риссалдаром– ну или, по меньшей мере, хавилдаром.Но мы не задаем неудобных вопросов, не так ли? В любом случае – он чертовски хороший рекрут.

– А-а, – протянул Хьюитт, улыбаясь (он был жирным старым болтуном), – ну, тогда не о чем и говорить.

Я как раз отдавал ему честь, когда налетел легкий порыв ветра, который подхватил лежащие перед ним бумаги и бросил их под копыта моему пони. Как заправский подхалим, я спрыгнул с седла, собрал их и, машинально, положил на стол, придавив сверху чернильницей – обычная, заурядная вещь – но я услышал удивленный вскрик и, обернувшись, увидал Даффа Мейсона, одного из пехотных полковников, который с изумлением вытаращился на меня. Я пробормотал «Салам», отдал честь и через секунду оказался в седле. Тут за призом вызвали следующего солдата, но, поворачивая своего пони, я все еще видел Мейсона, который с озадаченной улыбкой смотрел мне вслед, говоря что-то стоящему рядом с ним офицеру.

«Ого, – насторожился я, – неужели он что-нибудь заметил?» Но я и не думал, что сделал что-либо, что могло бы выдать меня – до тех пор пока следующим утром риссалдарне вызвал меня из строя и не приказал срочно прибыть в штаб полковника Мейсона в британском лагере. Я отправился туда с упавшим сердцем, ломая голову над тем, что, ко всем чертям, я буду делать, если ему удастся раскусить мою маскировку.

– Маккарам-Хан, не так ли? – спросил Мейсон, когда я стал по стойке «смирно» на его веранде, проделав ритуал касания эфеса. Это был высокий, живой, жилистый малый, с острыми глазками, которыми он ощупывал меня. – Хазанзай, полицейский из Пешавара, всего несколько недель на военной службе?

Он хорошо говорил на урду, а значит, был смышленее остальных офицеров, так что в животе у меня тревожно заныло.

– Ну, что ж, Маккарам, – сказал он почти нежно, – я не верю тебе, да и твой полковник тоже. Ты – старый солдат, ты так ездишь верхом, у тебя особая осанка и более того – тебе приходилось командовать. Не перебивай меня! Никто не пытается заманить тебя в ловушку или выяснять, сколько глоток ты перерезал в свое время в Хайбере – мне это неинтересно. Сегодня ты здесь – обычный совар,но при этом совар,который так ловко собирает бумаги, что можно подумать – ему подавали их на подпись так же часто, как и мне. Несколько необычно для пуштуна – даже если он повидал службу, не так ли?

– В полиции, хузур, – произнес я деревянным голосом, – много китабов ^[114]и бумаг.

– Конечно, конечно, – закивал головой он и вдруг добавил, плавно перейдя на английский: – А что там у тебя на правой руке?

Я и глазом не повел, но моя рука непроизвольно вздрогнула и Мейсон, рассмеявшись, откинулся на стуле, очень довольный собой.

– Я сообразил, что ты понимаешь по-английски, когда командующий говорил перед тобой с вашим полковником, – наконец пояснил он. – У тебя это было видно по глазам. Ладно, не волнуйся – все это к лучшему. Однако смотри, Маккарам-Хан – что бы ты ни натворил, кем бы ты ни был, стоит ли хоронить себя заживо рядовым в туземном пултане? ^[115]У тебя есть знания и опыт – так почему бы не использовать их? Сколько тебе придется служить в твоем нынешнем качестве, чтобы стать субедаром ^[116]или даже хавилдаром?Двадцать-тридцать лет службы. Вот что я тебе скажу – ты можешь сделать кое-что получше.

Конечно, было огромным облегчением услышать, что моя маскировка по-прежнему надежна, но все же я не хотел выделяться каким бы то ни было образом. Однако я почтительно слушал, и Мейсон продолжал:

– У меня был ординарец-пуштун, Айюб-Джан. Первоклассный парень, провел со мной десять лет, но теперь он поехал на родину, чтобы вступить в права наследства. Мне нужен кто-нибудь, чтобы заменить его. Ты помоложе и выглядишь даже сообразительнее – или я ничего не понимаю в воинах. Причем твой предшественник не был обычным ординарцем – ему никогда не приходилось исполнять обязанностей лакея; я и не пытался требовать от него чего-то подобного – ведь он был из племени юсуфзаев и джентльменом – как, полагаю, и ты сам? – Он внимательно смотрел на меня, улыбаясь: – Так что я хочу иметь рядом человека дела – такого, кому я мог бы доверять как солдату, посланнику, адъютанту, проводнику, кто мог бы прикрыть мне спину, – он пожал плечами. – Когда вчера я увидел тебя, то подумал: «Вот такой человек». Ну, что скажешь?

Мне нужно было думать быстро. Если бы я мог посмотреть на себя в зеркало, то, полагаю, что увидел бы именно такого дикаря, какой мог понадобиться Даффу Мейсону. Пуштуны были лучшими ординарцами-телохранителями и просто друзьями, как я уже мог убедиться в этом на примере Мухаммеда Икбала и Ильдерима. К тому же это будет приятное разнообразие по сравнению с казармой, но и рискованное при том. Это привлечет ко мне внимание; но с другой стороны, все мои проявления знакомства с бытом англичан могут теперь объясняться моим таинственным прошлым, которое, по мнению Мейсона и Кармайкл-Смита, у меня есть. Я колебался, и полковник спокойно заметил:

– Ты думаешь, что если покинешь казармы, то тебе будет грозить большая опасность – например, быть узнанным полицией или нежелательной встречи со своим прошлым… так этого не стоит опасаться. При необходимости всегда найдется быстрая лошадь и дустук, ^[117]чтобы вернуться в свои Черные горы.

Забавно – он думал, что я боюсь разоблачения, как дезертир или разбойник с пограничья, в то время как единственной моей заботой было не дать себя расшифровать как британского офицера. «Ирония судьбы», – подумал я и сказал, что принимаю его предложение.

– Спасибо тебе, Маккарам-Хан, – сказал Мейсон и кивнул на столик, который стоял за его креслом у перегородки: на нем лежала обнаженная сабля, и я понял, что он от меня ожидает.

Я подошел и протянул руку к лезвию – при этом я встал так, что со своего места он не мог различить, касаюсь ли я клинка или нет. «Старая увертка», – подумал я, но вслух произнес:

– Клянусь клинком и эфесом, я – твой человек и солдат!

– Отлично, – проворчал он, и когда я повернулся, протянул мне руку. Я пожал ее и, внутренне улыбаясь, проговорил:

– Не бойтесь, хузур, вы почувствуете запах лука на своих пальцах.

Видите ли, я знал, что для того, чтобы убедиться в истинности моей клятвы, он натер лезвие луком, так что потом мог бы проверить, касался ли я острия или нет. Пуштун, который собирается нарушить свою клятву, не дотронулся бы до клинка и, следовательно, его рука не пахла бы луком.

– Клянусь Юпитером! – воскликнул он и быстро обнюхал свою руку.

Затем он рассмеялся и сказал, что я настоящий пуштун по своей хитрости и перед нами славное будущее.

Должен сказать, что так оно и было – учтите, что наша совместная служба длилась недолго, но все это время я жил в свое полное удовольствие, играя роль мажордома в его хозяйстве, так как вскоре понял, что именно это от меня и требовалось. Его бунгало был обширным, аккуратным и располагался на восточной стороне бульвара, неподалеку от лагеря английской пехоты. В доме было около трех десятков слуг, а поскольку в доме не было соответствующей мэм-сагиб, а его хансамах ^[118]был почти старой развалиной, то порядка там вовсе не было. Так что вместо того, чтобы держать меня в своей полковой штаб-квартире, где мне нечего было делать, кроме как стоять столбом с угрюмым и свирепым видом, Дафф Мейсон решил, что я начну свою деятельность с того, что приведу его дом и прислугу в пукка-порядок (как я понимаю, Айюб-Джан в свое время сделал нечто подобное), и я занялся этим. Видите ли, Флэши оказался мастером на все руки: всего за несколько месяцев я успел побывать: джентльменом на отдыхе, штабным офицером, секретным политическим агентом, послом и сипаем – так почему бы для разнообразия не сыграть роль черномазого мажордома?

Вам это может показаться странным – и, учитывая мое прошлое, мало подходящим для меня делом, – но я щелкал новые проблемы как семечки. Мне и без того пришлось вести достаточно необыкновенное существование и я так дьявольски скучал в синайских казармах, что полагал себя готовым к любому времяпрепровождению, которое не требовало бы у меня слишком больших усилий. Работа у Даффа Мейсона оказалась настоящим счастливым билетом: я прекрасно устроился, имел лучшую еду и питье, собственную маленькую удобную койку в уютном уголке – и при этом никаких дел, за исключением обязанностей гонять слуг. Этим я и занимался с искренним удовольствием и вскоре так запугал этих дикарей, что все в доме заработало как часы. Словом, о более приятном вынужденном пребывании в Мируте не приходилось и мечтать. (Между нами, я даже подумал было, что если бы был более низкого происхождения, то из меня мог получиться чертовски ловкий дворецкий для какого-нибудь клуба или городского дома. Отличная работа – почаще говорить «Да, милорд», гонять лакеев, ставить выскочек на место, а на досуге – попивать хозяйский портвейн и покуривать сигары с лучшими из слуг.)

Я уже говорил, что подходящей мэм-сагиб в доме не было, что значит – не было жены полковника, чтобы управлять хозяйством, потому-то и понадобился я. Но фактически здесь были две белые женщины – абсолютно бесполезные для управления слугами – мисс Бланш, худая склочная незамужняя стерва, которая приходилась сестрой полковнику, и миссис Лесли, его дальняя родственница, которая также была соломенной (или настоящей) вдовой, напоминающей мне обычную матросскую шлюху. Это была пухлая женщина с бледной кожей и вьющимися рыжими волосами, вечно пялящая глаза на гарнизонных офицеров, с которыми она постоянно флиртовала и каталась верхом, если только не сидела, развалившись, на веранде, объедаясь сладостями. (Я лишь быстро окинул взглядом обоих дам, когда Дафф Мейсон впервые привел меня в дом, – мы, черномазые слуги, знаем свое место – а вместо них положил глаз на маленькую смугляночку – помощницу кухарки, с дерзким ротиком и пухлым задом).

Короче говоря, обе леди не могли мне ничем помочь в исполнении новых обязанностей, зато появилась третья – капитанша миссис Макдауэлл, которая жила рядом на бульваре и в первый же вечер заглянула к нам, якобы для того, чтобы попить чаю с мисс Бланш, а на самом деле – удостовериться, что новый ординарец Мейсона начал свою службу с нужных шагов. Это была пожилая, широкая в кости шотландка с рысьими глазками, чем-то похожая на мою тещу – тип женщины, которые больше всего на свете любят влезать в чужие дела и готовы посвятить этому всю свою жизнь. Она появилась, когда я распаковывал свои вещи. Я почтительно поздоровался, а гостья пронзительно взглянула на меня и требовательным тоном поинтересовалась, говорю ли я по-английски.

– Вот что, Маккарам-Хан, ты сделаешь в первую очередь, – важно сказала она, – в этом доме жуткий беспорядок; ты же сделаешь так, чтобы он стал лучшим в гарнизоне, после дома генерала Хьюитта, конечно. Этого можно достигнуть, если каждый из слуг всегда будет на своем месте – а если у тебя достанет ума, ты постоянно будешь это проверять. Мой отец, – продолжала она, – обычно порол слуг каждые два дня, после завтрака. Итак, имеешь ли ты хоть какое, хотя бы малейшее представление, о том, как добиться порядка? Полагаю, что нет.

Я покорно ответил, что мне приходилось бывать в домах сагибов.

– Ну, ладно, – милостиво прокудахтала эта старая клуша, – тогда слушай меня. Первой твоей задачей будет навести порядок на кухне – без этого невозможно жить в доме. Я обедала здесь как-то два дня назад и испытала отвращение. Так вот, я приготовила список, – она вытащила из сумочки пачку листов, – полагаю, ты не умеешь читать? Ну, хорошо, я расскажу тебе, что тут написано, и ты увидишь, что кухарка – кстати, совсем неплохая – не умеет правильно составить меню. Я не должна была бы всем этим заниматься, – тут она бросила убийственный взгляд на веранду, где восседали мисс Бланш с миссис Лесли (помнится, читая вслух «Корсара»). ^[119]– Но если не я, то кто же, позвольте вас спросить? Хм-м, бедный полковник Мейсон! – Миссис Макдауэлл взглянула на меня. – Но это тебя не касается, ты понял? – Она протерла свои очки. – Итак, завтрак… Рубленый бифштекс – перепела – жареная рыба – тушеный цыпленок, причем птица должна быть не более чем суточной свежести. Никаких слуг в комнате для завтрака – все можно сервировать в буфетной. Умеешь ли ты делать чай – я имею в виду такой, который можно пить?

Ошеломленный этим натиском, я пробормотал, что да.

– Угу, – протянула она с сомнением, – хозяйка дома должна всегда сама заваривать чай, но здесь… – Она потянула носом. – Ну, хорошо – всегда два чайничка, причем в каждый нужно класть не более трех чайных ложечек заварки и еще щепотку соды в молоко. Следите, чтобы кухарка с утра заваривала очень крепкий кофе и затем доливала кипятка в течение дня. Подчеркиваю – кипяток, а еще можно добавлять горячее молоко или холодные взбитые сливки. Так, а теперь… – и она достала очередной лист. – Ланч – также в буфетной. Баранина – острый бульон – белый холодный суп с миндалем – тушеные овощи – молоко – пудинг – фрукты. Никаких тяжелых жареных блюд, – она погрозила пальцем, строго глядя поверх очков, – они вредят здоровью. Послеполуденный чай – черный хлеб с маслом, лепешки, девонширский крем и пирожные. Есть ли у вас десертные ложки?

– Мэм-сагиб, – пробормотал я, сложив руки и скромно склонив голову, – я всего лишь бедный солдат и не знаю, что…

– Я пришлю вам две дюжины. Обед – седло барашка – вареная птица – ростбиф… ну ладно! – прервала она, – про все это я скажу кухарке сама, но ты, – она снова погрозила мне пальцем, длинным как акулий плавник, запомни все, что я сказала и следи, чтобы все мои инструкции тщательно выполнялись. Следи также, чтобы соль в солонках меняли каждый день и чтобы никто в кухне не носил суконной одежды. А если кто-нибудь порежет палец – сразу же посылайте его в мое бунгало. Каждый дюйм в доме должен быть очищен от пыли два раза в день – перед приемом посетителей с полудня до двух и перед обедом. Это ясно?

–  Хан,мэм-сагиб, конечно, мэм-сагиб, – твердил я, энергично кивая (помоги мне, Господи!).

Миссис Макдауэлл одарила меня мрачным взглядом и пообещала, что будет наведываться к нам время от времени и проверять, все ли я делаю как надо. Чтобы полковника Мейсона обслуживали соответствующим образом, и если она вдруг заметит, что я недостаточно строго спрашиваю с прислуги, то… Тут она снова потянула носом воздух и обратила свой взгляд к веранде, после чего отправилась стращать кухарку, оставив меня размышлять над тем, что в обязанности ординарца входит многое, о чем я раньше и понятия не имел. [XIX*]

Хоть все эти разговоры и не имеют непосредственного отношения к моему рассказу, я говорю об этом, чтобы вы могли лучше понять Индию того времени и сам Великий мятеж, а также людей, которые попали во всю эту историю. Такие женщины, как миссис Макдауэлл, значили в то время ничуть не меньше, чем Аутрам и Лакшмибай, старый Уилер или Тантия Топи. ^[120]Страшные по-своему были женщины, все эти мэм-сагиб, но без них страна была бы другой, и я даже не уверен, что Радж пережил бы 1857 год, если бы они не вмешивались в развитие событий.

Во всяком случае, благодаря руководству капитанши, громовым разносам и многословным выговорам, мне удалось выдрессировать слуг Мейсона так, что порядок в доме воцарился не хуже, чем на возвращающемся в Англию чайном клипере. Вы, конечно, воспринимаете все это как само собой разумеющееся, но я получал бесконечное удовольствие от подобной дрессировки – видите ли, больше этого меня ничто не занимало и, как говаривал благочестивый Арнольд, делай то, для чего предназначены твои руки. Я хорошенько вздул уборщиков, запугал матейев, ^[121]заставил горничных дважды в день выходить на уборку, как на парад – со всеми их тряпками, метелочками из перьев и бутылочками с раствором для полировки мебели, а сам мрачно расхаживал по дому, с удовольствием наблюдая за тем, как крышки столов и серебро натираются до блеска, на полах нет ни соринки, а подносы с чота хазри ^[122]и дарвазабанд ^[123]подавались точно в срок. Странно, но теперь я вспоминаю ту гордость, которую я ощутил, когда Дафф Мейсон давал обед для сливок местного гарнизона, а я стоял у буфета в своем лучшем сером мундире, новом красном поясе и пуггари, с напомаженной бородой, наблюдая с достоинством, но как сокол зорко за тем, как хансамахи его помощники суетились с блюдами вокруг стола, залитого светом свечей. Когда леди покидали стол, миссис Макдауэлл поймала мой взгляд и чуть заметно кивнула – наверное, это был в некотором роде самый большой комплимент, которым меня когда-либо одаривали.

Так что прошло еще несколько недель и я с головой погрузился в эту прекрасную и легкую жизнь, как это всегда бывает со мной, когда все спокойно. Я рассчитывал, что проведу так еще около месяца или вроде того, а затем, в одну прекрасную ночь, исчезну, чтобы появиться в Джханси, где я удивлю Скина, явившись перед ним в образе пуштуна, и расскажу ему сказочку про то, как я тайно шел по пятам за Игнатьевым, и наконец очутился здесь. Я планировал также повидать Ильдерима и разузнать, все ли еще туги охотятся за мной. Если бы оказалось, что опасность миновала, я смог бы сбрить бороду и вновь превратиться во Флэши и отправиться в Калькутту, уверяя всех, что я сделал все, что только было возможно. Кстати, по дороге я мог бы засвидетельствовать свое почтение Лакшмибай…

Пока же я оставался тем, кем был, ел и пил от щедрот Даффа Мейсона, присматривал за его домочадцами, поторапливал слуг и резвился с помощницей кухарки – она была лишь бледным подобием моей рани, – а раз-другой мне даже показалось, что глаза миссис Лесли жадно ощупывали мою ладную, совсем как у настоящего пуштуна, фигуру и бородатую физиономию, так что некоторое время я тешил себя мыслью, что удастся покувыркаться и с ней. Хотя лучше не стоит – в бунгало слишком много любопытных глаз, что весьма осложняет жизнь соломенным вдовушкам и незамужним женщинам в индийских гарнизонах: они могут решиться не более чем на безопасный флирт.

Иногда мне приходилось возвращаться в казарму. Кармайкл-Смит был не против прикомандировать меня к Даффу Мейсону, но все же мне необходимо было участвовать в наиболее важных парадах, когда все сипаи должны были становиться в строй своего полка. Во время одного из таких визитов я услышал разговоры о том, что Девятнадцатый синайский полк поднял мятеж в Бехрампуре из-за смазки для патронов, как это и предсказывал сипай Рам Мангал.

– Полк был распущен решением специального суда, – прошептал он мне, едва шевеля губами, когда мы столкнулись в арсенале, чтобы сдать наши винтовки. Рам был охвачен возбуждением: – Сагибы отослали джавановпо домам, потому что Сиркар боится доверить оружие таким храбрым парням! Вот тебе и мужество твоих британских полковников – они уже начинают испытывать страх. Ну, теперь то им не придется бояться без причины!

– Нужен более веский повод, чем скулеж этих мартышек из Девятнадцатого полка, – заметил Пир-Али. – Кому какое дело, если несколько индусов обмакнут пальцы в коровий жир?

– А это вы видели? – Мангал вытащил из-за пазухи лист бумаги и сунул ему под нос. – Вот люди из твоего народа – твои мусульмане, которые обычно столь преданно лижут задницы сагибам, – даже к ним стало возвращаться мужество! Прочти здесь о великом джихаде, ^[124]который ваши муллы ^[125]провозгласили против неверных – и не только в Индии, но также в Аравии и Туркестане. Прочти это и узнай, что афганская армия готовится к вторжению в Индию, при поддержке русских пушек и артиллеристов – что ты на это скажешь? «Тысячи гази,могучих, как слоны», – он с присвистом рассмеялся. – Они могут прийти на помощь, но кто знает – может, они и опоздают к празднику? Ведь богиня Кали может и сама уничтожить британцев – как это предсказывают мудрые люди.

Без сомнения, это была еще одна бессмысленная прокламация, но рожа этой черномазой обезьяны, злорадно ухмыляющейся при виде антиправительственной агитации, разозлил меня. Я выхватил у него бумагу и с размаху приложил к своей заднице. Пир-Али и несколько сипаев ухмыльнулись, но остальные глядели мрачно, а старый Сардул сказал, покачав головой:

– Девятнадцатый полк нарушил свою присягу, а это плохое дело, – произнес он, и Мангал перебил было его, твердя, что, мол, сагибы первыми нарушили свои обещания, пытаясь уничтожить сипайские касты.

– Сначала Бехрампур, а теперь здесь? – кричал он. – Какой пултанбудет следующим? Это грядет, братья, это грядет! – Он самодовольно покивал головой и отошел, бормоча что-то своим приятелям. [XX*]

Тогда я не придал этому особого значения, но я вспомнил об этом пару дней спустя, когда Дафф Мейсон принимал Арчдейла Уилсона, бинки-набоба ^[126]а также Хьюитта, Кармайкл-Смита и еще нескольких офицеров на веранде своего бунгало и я услышал, как Джек Уотерфилд, старший офицер Третьего полка туземной кавалерии, говорил о событиях в Бехрампуре и спрашивал, будет ли разумно настаивать на доставке новых патронов.

– Конечно стоит, – коротко отрезал Кармайкл-Смит, – особенно сейчас, когда от них отказались в Бехрампуре. Только дай им волю – и чем это закончится? Это всего лишь чертова бессмыслица – какой-то агитаторишка забивает сипаям голову россказнями про говяжий и свиной жир в смазке, в то время как власти абсолютно ясно объяснили, что в новых патронах нет ничего такого, что могло бы уязвить чувства мусульман или индусов. Но все это используется провокаторами, которые так и вьются вокруг.

– К счастью, не в нашем полку, – сказал другой. – Плоуден, командовавший моей же собственной ротой.

«Клянусь Богом, – подумал я – и это все, что тебе известно!» И тут Кармайкл-Смит взревел, что хотел бы он посмотреть на сипая, который посмеет отказаться от новых патронов, черт побери, очень хотел бы.

– Этого не случится, сэр, – сказал другой майор из Третьего полка, Ричардсон, – наши парни – слишком хорошие солдаты и не дураки притом. Не могу понять, что случилось в Девятнадцатом – не удивлюсь, если слишком много офицеров полка предпочли перейти на штабную службу, а новички не смогли удержать людей в кулаке.

– Но вдруг и наши ребята откажутся? – неуверенно произнес один из молодых офицеров, – предположим…

– Все это чертово карканье! – злобно воскликнул Кармайкл-Смит. – Вы не знаете сипаев, Гауг, это абсолютно ясно. Я же отлично знаю их и не могу допустить даже предположения, что головы моих солдат могут быть забиты каким-то… бунтарским вздором. Какого черта – они знают свой долг! Но если они только заметят, что кто-нибудь из нас сомневается в этом или может проявить слабость – это худшее, что можно себе представить. Я буду признателен, если вы оставите свои непродуманные предположения при себе!

Услышав это, Гауг быстро заткнулся, а Дафф Мейсон еще больше подлил масла в огонь, добавив, что он уверен в правоте Кармайкл-Смита, а если у Гауга есть сомнения, то почему бы не изложить прямо их сейчас.

– Полагаю, ваш полковник не будет против, если мы прямо спросим об этом у одного из ваших же соваров– не волнуйтесь, Смит, это преданный человек. – И он подозвал меня с моего местечка в тени у сервировочного столика, на котором слуги наполняли бокалы. – Ну, Маккарам-Хан, – сказал он, – ты ведь знаешь об этой ерунде с патронами. Итак, сам ты – мусульманин… что об этом думаешь?

Я почтительно стоял у его стула, скользя взглядом по окружающим меня лицам – Кармайкл-Смита, красное и поблескивающее от пота, худое и проницательное – Уотерфилда, взволнованное – у юного Гауга и ухмыляющееся – у старого Хьюитта, который втихомолку срыгнул.

– Если их пули полетят прямо в цель на три тысячи ярдов, – отчеканил я, – то я возьму их, хузур.

Конечно же, они взревели от удовольствия, а Хьюитт заметил, что это ответ настоящего пуштуна.

– А твои товарищи? – поинтересовался Арчдейл Уилсон.

– Если полковник-сагиб честно скажет им, что патроны чисты, то почему бы им не взять их? – сказал я и вокруг раздался одобрительный гул.

«Ну, – подумал я, – это удачный намек, так что Кармайкл-Смит сможет заткнуть пасть этому болтуну Манглсу».

Так бы оно, наверное, и случилось, но уже на следующий день казармы загудели от новых слухов – и тогда мы впервые услышали имя, впоследствии прогремевшее по всей Индии и всему миру.

– Панди? – спросил я Пир-Али, – кто это может быть?

– Сипай Тридцать четвертого полка, из Барракпура, – ответил белуджи. – Он выстрелил в своего капитана-сагиба прямо на плацу – говорили, что он был пьян или накурился гашиша – и призвал сипаев восстать против их офицеров. Что я могу сказать? Может, это и правда, а может, и слухи. Рам Мангал из сил выбивается, убеждая этих глупых индийских овец, что это в действительности произошло. [XXI*]

А Рам уже был тут как тут. Толпа окружила его посреди казармы и хлопала в ладоши, слушая его речь.

– Сипай Панди не был пьян – это ложь! – кричал индус, – ложь, придуманная сагибами, чтобы обесчестить героя, который до самой смерти защищал свою касту! Он не взял в руки нечистых патронов и, когда его арестовали, призвал своих братьев быть настороже, потому что британцы привозят все новые батальоны английских солдат, чтобы разрушить нашу религию и превратить нас в рабов. А капитан-сагиб в Барракпуре сам стрелял в Панди и ранил его, но они оставили нашего брата в живых, чтобы придать пыткам!

Рам Мангал кричал все это с пеной у рта, и, что меня удивило – на этот раз никто, даже мусульмане, не решались ему противоречить, а наикКудрат-Али, отличный солдат, стоял, закусив губу, но ничего не предпринимал. Когда Мангал накричался до хрипоты, я решил вмешаться и спросил у него, почему он не пойдет к полковнику, чтобы узнать всю правду, какая бы она ни была, и получить заверение, что патроны – не осквернены.