Текст книги "Какое надувательство!"

Автор книги: Джонатан Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Я хочу сказать, что сейчас это просто совершенно другая работа. Книгоиздание изменилось до неузнаваемости. Мы получаем все инструкции из Америки, и никто не обращает ни малейшего внимания, что бы я ни говорил на планерках. Никому больше проза на хрен не нужна – настоящая проза, а не… то, ценность чего можно подсчитать в балансовом отчете. У всех же голова болит только об этом. – Он налил себе еще воды и опрокинул мензурку в горло, точно в ней было неразбавленное виски. – Вот, слушай… тебе это понравится. Просто ухохочешься, я тебе точно говорю. Как-то на днях я прочел в рукописи новый роман. И угадай, кто его написал?

– Ладно, говори.

– Один твой друг. Человек, о котором ты много чего знаешь.

– Сдаюсь.

– Хилари Уиншоу.

И снова я не нашелся что сказать в ответ.

– Да-да, еще бы – сейчас они все в литературу кинулись. Им мало быть просто до омерзения богатыми, мало отхватить себе одно из самых высоких кресел на телевидении, мало того, что каждую неделю миллионы читателей тратят свои кровно заработанные, чтобы прочесть о том, как у них под плинтусом завелся грибок, – этим блядям еще и бессмертия подавай! Чтоб их имена значились в каталоге Британской библиотеки, чтоб им вручили шесть авторских экземпляров, чтоб внушительный том в твердом переплете можно было сунуть на полку в гостиной между Шекспиром и Толстым. И они его получат, это бессмертие. Получат, потому что людям вроде меня слишком хорошо известно: даже если мы решим, что нашли нового Достоевского, нам все равно не удастся продать и половины того тиража, каким разлетится любое говно, которое накропает кретин, читающий прогноз погоды в этом сраном телевизоре!

На последнем слове его голос поднялся чуть не до крика. Он откинулся на спинку кресла и запустил руки в волосы.

– И что у нее за книжка получилась? – спросил я, когда он немного успокоился.

– Да обычная дребедень. Куча телевизионщиков, и все динамичны и беспощадны. Секс каждые сорок страниц. Дешевые трюки, ходульный сюжет, паршивые диалоги – такое и компьютер мог бы написать. Да, наверное, и написал. Пустая, мелкая, меркантильная мишура. Стошнило бы любого цивилизованного человека. – Он сокрушенно уставился в пространство. – А самое паршивое, что мою заявку даже рассматривать не стали. Кто-то обставил меня на десять штук. Сволочи. Я же просто уверен, что это станет хитом весеннего сезона.

Казалось, нарушить последовавшее молчание будет нелегко. Патрик, глядя мимо меня, вытаращил глаза, как лягушка. Судя по всему, он совершенно забыл, что я сижу перед ним.

– Послушай, – наконец откашлялся я, подчеркнуто глядя на часы. – Мне уже в самом деле пора, у меня скоро еще одна встреча. Ты не мог бы хоть что-нибудь сказать о том, что я тебе прислал?..

Взгляд Патрика медленно сфокусировался на мне. По лицу расползлась мечтательная, грустная улыбка. Кажется, он меня не услышал.

– А может, опять-таки, все это и яйца выеденного не стоит… – сказал он. – Может, в мире происходят вещи и поважнее, и мои крохотные проблемы не считаются. Все равно, вероятно, скоро война.

– Война?

– Уже похоже на то, разве нет? Британия и Франция отправляют все больше войск в Саудовскую Аравию. В воскресенье мы выдворяем всех этих людей из иракского посольства. А теперь и аятолла влез – зовет к священной войне против Штатов. – Патрика передернуло. – Точно тебе говорю: из этого моего кресла перспектива открывается довольно мрачная.

– Ты хочешь сказать, что, как только начнутся боевые действия, в них ввяжется Израиль, а там, не успеем мы опомниться, ситуация на Ближнем Востоке обострится еще сильнее? А потом ООН не выдержит напряга, расколется, и перед нами снова замаячит не только холодная война, но и вероятность локального ядерного конфликта?

Патрик одним только взглядом пожалел наивного меня.

– Да я не об этом. Я о том, что, если мы не выкинем в продажу биографию Саддама Хусейна за три-четыре ближайших месяца, на нас сможет срать любой издатель в этом городе. – В его глазах неожиданно блеснула надежда. – Слушай, может, ты ее нам сделаешь? Что скажешь? Шесть недель на подготовку, за шесть недель напишешь. Двадцать тысяч сразу, если за нами останутся права на распространение за рубежом и сериализацию.

– Патрик, я не верю своим ушам. – Я встал и пару раз прошелся по кабинету и посмотрел ему в лицо. – Не могу поверить, что ты – тот же человек, с которым мы о стольком разговаривали много лет назад. О… непреходящести великой литературы, о необходимости заглядывать за рубежи простой обыденности. Что же с тобой сейчас весь этот бизнес делает?

Я заметил, что наконец привлек его внимание: лицо его обмякло. Ясно, что мои слова попали в цель. И я решил надавить сильнее.

– Ты ведь когда-то так верил в литературу, Патрик Мне такой веры всегда не хватало. Я сидел на этом стуле и слушал тебя – и это было откровение. Ты учил меня вечным истинам. Тем ценностям, что передаются от поколения к поколению из века в век и кодируются в великих плодах воображения каждой культуры. – Долго нести подобную ахинею я не смогу, это точно. – Ты учил меня забывать о повседневных истинах, эфемерных истинах, истинах, что кажутся важными сегодня и забываются завтра. Ты заставил меня поверить в то, что есть истина выше всего этого. Вымысел, Патрик! – Я грохнул ладонью по своей рукописи, по-прежнему лежавшей у него на столе. – Вымысел – вот что важно. Вот во что мы с тобой когда-то верили, и вот к чему я сейчас вернулся. Я думал, что никто не поймет этого так, как ты.

Он немного помолчал, а когда заговорил снова, голос его срывался от волнения.

– Ты прав, Майкл. Прости меня – мне правда очень жаль. Ты пришел сюда услышать мое мнение о том, что ты написал, что ты очень глубоко прочувствовал, а я твержу только о своих собственных проблемах. – Он махнул на стульчик. – Давай, садись. Поговорим о твоей книге.

Но, преисполнившись намерений не сдавать позиций, я протестующе вскинул руку:

– Боюсь, сейчас не лучший момент. У меня назначена еще одна встреча, а тебе, наверное, нужно еще какое-то время, чтобы принять решение, поэтому почему бы нам…

– Я уже принял решение по твоей книге, Майкл.

Я немедленно сел.

– Принял?

– О да. Иначе я бы не стал тебе звонить.

Мы оба несколько секунд помолчали. Затем я спросил:

– И что?

Патрик откинулся на спинку кресла и улыбнулся, как бы поддразнивая меня:

– Мне кажется, тебе сначала лучше немного мне о ней рассказать. Подоплеку. Почему ты написал книгу о семействе Уиншоу. Почему ты написал о них книгу, которая начинается как историческая хроника, а заканчивается как роман. Почему тебе вообще такая мысль в голову пришла?

На эти вопросы я отвечал правдиво, точно и довольно обстоятельно. После чего мы оба несколько секунд молчали. Затем я опять спросил:

– И что?

– Что?.. Едва ли стоит говорить тебе, что у нас с этой книгой серьезная проблема, Майкл. Это оголтелая клевета.

– Это как раз не проблема. Я изменю всё: имена, место действия, время – всё. Это только начало, понимаешь, – только основа. Я могу замести все следы, сделать все совершенно неузнаваемым. Это только начало.

– Хм-м. – Патрик свел вместе пальцы и задумчиво поднес руки ко рту. – И что нам тогда остается? А остается книга оскорбительная, скандальная, мстительная по тону, очевидно написанная из злобы и даже местами – если не возражаешь – мелковатая.

Я вздохнул с облегчением:

– Так ты опубликуешь ее?

– Думаю, да. При условии, что ты внесешь все необходимые исправления и, разумеется, припишешь какой-нибудь конец.

– Безусловно. Я сейчас как раз над этим работаю и думаю, что-то появится уже… скоро. Очень скоро. – В нахлынувшем возбуждении я даже испытал к Патрику прилив какой-то нежности. – Знаешь, я просто был уверен, что сейчас такая книга – идеальна для рынка, но ты себе не представляешь, как мне было нужно, чтобы ты мне все это сказал. Я волновался, понимаешь, что она так отличается от моих остальных романов…

– Ну не так уж она и отличается, – отмахнулся он.

– Ты думаешь?

– Между этим и твоим последним романом, например, есть определенная стилистическая связь. Я сразу узнал твой голос. В ней, во многом, видны те же самые сильные твои стороны и те же самые…

– Те же самые что? – спросил я, когда он оборвал фразу.

– Прости?

– Ты еще что-то хотел сказать. «Те же самые сильные стороны» и?..

– О, да неважно. В самом деле неважно.

– Те же самые слабости – вот что ты хотел сказать. Правда? Те же самые сильные стороны и те же самые слабости.

– Ну, в общем, да, если хочешь знать.

– А что это значит?

– Ох, ну давай не будем сейчас об этом?

– Хватит, Патрик, говори.

– Ну… – Он встал и подошел к окну. Казалось, автостоянка и кирпичная стена его не вдохновляют. – Ты, наверное, уже не помнишь, о чем мы с тобой говорили в последний раз, верно? Наш с тобой последний разговор много лет назад?

Я помнил очень отчетливо.

– Да нет, сразу не припомню.

– Мы много говорили о твоей работе. Много говорили о твоей прежней работе, твоей будущей работе, о том, над чем ты работал тогда, и я осмелился предложить тебе небольшой критический совет, который тебя, судя по всему, до определенной степени расстроил. Ты наверняка его уже забыл?

Я помнил даже, в каком порядке он произносил тогда слова.

– Боюсь, что точно сказать вряд ли могу…

– Я высказал опасение… ладно, чего уж там, я предположил, что в твоих работах не хватает определенного элемента страстности. Не помнишь?

– Даже отдаленно нет.

– Не то чтобы само это предположение тебя обидело, нет. Но я пошел дальше и сказал – и вот здесь, наверное, проявил чуточку бестактности, – что, возможно, это объясняется тем, что определенного элемента страстности не хватает в… как бы выразиться?.. в твоей жизни. За неимением лучшего слова. – Он внимательно посмотрел на меня – настолько внимательно, что посчитал себя вправе спросить: – Ты ведь это помнишь, правда?

Я пристально смотрел на него, пока меня окончательно не захлестнуло негодование.

– Не понимаю, как ты можешь так говорить, – едва не поперхнулся я. – В этой книге полно страсти. Полно ярости, по крайней мере. Да она вся лишь о том, как я ненавижу этих людей, как они порочны, как они везде гадят своим денежным интересом, своим влиянием, своими привилегиями и удавкой, которую накинули на все рычаги власти; как они всех нас загнали в угол, надули всю эту проклятую страну, поделив ее на ломтики между собой. Ты не представляешь себе, Патрик, каково мне было все годы жить в окружении этого семейства, день за днем, и вокруг – ни одного живого лица, кроме Уиншоу. Почему, ты думаешь, книга получилась именно такой? Потому что лишь необходимость все это записать, попытка сказать о них правду удерживала меня от того, чтобы пойти и перерезать им глотки. Хотя кто-нибудь однажды так наверняка и сделает.

– Хорошо, давай тогда я выражусь иначе…

– Как ты можешь говорить, что в этой книге нет страсти, меня просто поражает, должен признаться.

– Ладно, возможно, «страсть» – не то слово. – Он замялся, но лишь на секунду. – Помнится, в нашем первом разговоре это слово я даже не употреблял. Если уж совсем в лоб, Майкл, я тогда отметил, что в твоей работе нет секса. «Секс» – вот что я говорил, если вспомнить хорошенько. А затем я пустился рассуждать, не означает ли это – не может ли это означать, я не заходил дальше этого предположения, – что к тому же, и в равной степени, здесь можно провести параллель с… подразумеваемым сопутствующим отсутствием… секса… в твоей… Нет, не таю в настоящий момент в твоей работе не хватает сексуального измерения, Майкл, и я лишь задался вопросом: не потому ли это, возможно, что сексуального измерения нет – вернее, не хватает – в твоей… в твоей реальной жизни. Как таковой.

– Понимаю. – Я встал. – Патрик, я разочарован. Никогда не думал, что ты – из тех редакторов, что приказывают своим авторам вставлять в книги больше секса, чтобы книги эти лучше продавались.

– Нет-нет, я не об этом. Вовсе не об этом. Просто хочу сказать, что в жизненном опыте твоих персонажей имеется существенный аспект, не находящий выражения в книге. Ты избегаешь его. Танцуешь перед ним на задних лапках. Знай я тебя хуже, я бы решил, что ты его боишься.

– Я не собираюсь больше это выслушивать, – сказал я, направляясь к двери.

– Майкл?

Я обернулся.

– Контракт я отправлю тебе почтой сегодня вечером.

– Спасибо. – Я уже совсем было вышел в коридор, но что-то меня остановило. – Ты насыпал мне в рану немного соли, знаешь ли, когда пустился рассуждать об… элементе, которого недостает в моей жизни.

– Я знаю.

– Хорошие сцены секса всегда трудно писать.

– Я знаю.

– И все равно спасибо. – И еще одна запоздалая мысль: – Мы должны с тобой на днях пообедать, как в старые добрые времена.

– Компания больше не разрешает мне угощать авторов обедами, – ответил Патрик. – Но если ты знаешь какое-нибудь не сильно дорогое место, мы всегда можем скинуться.

Когда я выходил за дверь, он наливал себе воды.

3

Моя встреча с Патриком затянулась, и я чуть не опоздал в особняк «Тщеславие». По дороге я надеялся где-нибудь перекусить, но времени не оставалось, пришлось довольствоваться шоколадками. Я купил какой-то новый батончик под названием «Твёрлз»: спиральки чешуйчатого шоколада, облитые густой и сочной сливочной глазурью. Оказалось совсем недурно, хотя нахальства им, конечно, не занимать: назвали батончики «новыми», а сами явно сперли концепцию «Риппла». Тем не менее эта шоколадка казалась как-то тверже, толще и питательнее. Еще я купил пакетик «Молтизерз», но открывать его уже не захотелось.

В «Павлин Пресс» ноги меня несли сами, и причина может показаться довольно дурацкой. Первым сотрудником издательства, с которым я познакомился, была женщина по имени Элис Хастингс – именно она предложила мне написать книгу об Уиншоу, – и у нас, как мне примерещилось, немедленно установилось какое-то взаимопонимание. К тому же, следует прибавить, она была молода и очень хороша собой, так что возможностью и необходимостью дальнейших встреч с нею в немалой степени определялась и привлекательность всего проекта. Но случиться этому было не суждено. Меня вскоре вверили опеке некой миссис Тонкс – откровенной и весьма приветливой даме довольно преклонных лет, которая со временем взяла на себя полную ответственность за весь мой творческий процесс. К обязанностям своим она относилась серьезно и всеми силами старалась дать мне понять, что я в надежных руках каждое Рождество, например, отправляла мне бандероль в подарочной упаковке со своими любимыми книгами, изданными «Павлином» за год. Таким вот образом моя библиотека украсилась литературными перлами вроде «Великих сантехников Албании», «300 лет халитоза», ошеломляющим исследованием преподобного Дж У. Чечевиджа «Итак, вы считаете, что знаете о плинтусах все?», а также поистине незабываемым мемуаром – хоть я сейчас и не могу припомнить имени автора, – озаглавленным «Жизнь в упаковке. Фрагменты автобиографии. Том IX: Пенопластовые годы». Я ценил такую щедрость, но она едва ли могла заменить мне новые встречи с Элис. Во время редких самоличных визитов в издательство (раза три или четыре) я всегда подчеркнуто осведомлялся о ней. Но всякий раз удача отворачивалась от меня: Элис всегда выходила на обед, была в отпуске или работала с автором. Но даже теперь, как это ни абсурдно, через восемь лет после нашей первой и единственной встречи, меня пробивало сладким томлением сексуальной ностальгии, когда я входил в здание. Мысль о том, что мне может посчастливиться хоть мельком увидеть ее или перекинуться с нею словом, прибавляла упругости моим шагам, и на кнопку вызова лифта я нажимал с весьма напыщенным взмахом.

Как бы то ни было, сегодня меня бодрила даже непритязательная деловитость миссис Тонкс; обсуждать с ней дела было несравненно легче, нежели вести переговоры с Патриком. Я почти блаженствовал. Или рассчитывал блаженствовать, пока стоял, вглядываясь в зеркало кабины и стирая с нижней губы шоколадный мазок, а лифт тем временем плавно возносил меня на девятый этаж.

Но когда миссис Тонкс, вместо того чтобы парить меня в приемной, сама поспешила навстречу, едва заслышав, что я вошел в редакцию, стало ясно: что-то не так. Крепкое деловое лицо пылало не свойственным ему румянцем, пальцы нервно теребили крупные деревянные бусы, спускавшиеся на колышущуюся грудь.

– Мистер Оуэн, – выговорила она, не успев перевести дыхание, – я пыталась дозвониться вам все утро, чтобы вы не ездили зря.

– Вам не удалось просмотреть рукопись? – спросил я, следуя за нею в просторный удобный кабинет, декорированный деревцами бонсай и современными абстрактными скульптурами.

– Я намеревалась прочесть ее сегодня до вашего прихода, – ответила она, усаживая меня в кресло, – однако мне не позволили обстоятельства. У нас здесь все кувырком. Произошло нечто неслыханное. Чтобы не томить вас более, скажу: сегодня ночью нас ограбили.

Никогда не мог придумать, как следует реагировать на такие заявления. На сей раз ответ мой прозвучал примерно так:

– Какой ужас. – За этой репликой последовала вторая: – Надеюсь, ничего ценного не пропало?

– Не украли совершенно ничего, – сообщила миссис Тонкс. – За исключением вашей рукописи.

Тут я заткнулся.

– Она лежала у меня в верхнем ящике стола. Судя по всему, долго искать ее вору не пришлось. Полицию пока не уведомляли: сначала мне хотелось поговорить с вами. Мистер Оуэн, известна ли вам причина, почему рукопись пропала именно сейчас – вскоре после того, как мы ее получили? Быть может, вы совершили в последнее время что-либо, насторожившее кого-то относительно того факта, что вы возобновили работу над этой книгой?

Я задумался на секунду и ответил:

– Да. – И, сердито расхаживая по комнате (а сердился я только на себя), рассказал ей о газетном объявлении. – Помимо всего прочего, это должно было означать объявление войны. Закодированный вызов. И его, очевидно, кто-то принял.

– Делать этого не следовало, – сказала миссис Тонкс. – По крайней мере, не стоило давать наш адрес, предварительно с нами не посоветовавшись. В любом случае, вопрос остается открытым. Украсть ее мог кто угодно.

– Не думаю. – Мои подозрения стали проясняться. – Некоторые члены семейства Уиншоу уже доказали свою заинтересованность в том, чтобы воспрепятствовать выходу этой книги, и меня бы вовсе не удивило…

Миссис Тонкс не слушала.

– Мне кажется, следует сообщить об этом мистеру Макгэнни, – сказала она. – Пройдемте со мной, будьте добры.

Мы вышли обратно в приемную, и на несколько минут она исчезла за дверью другого кабинета, оставив меня наедине с секретаршей. Убаюканный перестуком по клавишам компьютера, я погрузился в бессвязные размышления о том, кто из Уиншоу мог стащить мою рукопись (или, вероятнее всего, кого-то для этой цели нанял). Первым кандидатом был Генри: в конце концов, он уже один раз пытался ее сжечь. Но и остальных исключать не следовало. Кто бы за этим ни стоял, вряд ли их целью было воспрепятствовать появлению книги: разумеется, злоумышленники должны были предположить, что я сделаю несколько копий. Скорее всего, они собирались просто посмотреть, насколько далеко зашли мои изыскания. Я решил, что об этом голова у меня пока болеть не должна – сначала нужно раздобыть еще какие-нибудь факты. Но пришло время задать другой, более насущный вопрос.

Я подошел к столу секретарши и с напускным безразличием спросил:

– Полагаю… мисс Хастингс сегодня уже не будет?

Секретарша скучающе глянула на меня безо всякого выражения.

– Я здесь временно, – ответила она.

В этот момент миссис Тонкс появилась из-за двери и поманила меня в кабинет. Я ни разу не встречался с мистером Макгэнни, директором издательства, а потому не знал, чего ожидать. Во-первых, мое воображение поразила роскошь его кабинета: там гордо громоздились кожаные кресла, а окно во всю стену выходило на местный пар. Что же касается самого директора, то, по моим прикидкам, ему выходило лет за пятьдесят; лицо отчетливо лошадиное, – вероятно, скакуна хороших кровей, но все равно тощее и хитрое. Изъяснялся он не с грубым шотландским акцентом, как я рассчитывал, а изысканно тянул гласные – так положено англичанам, выпускникам Оксбриджа и частных школ.

– Садитесь, Оуэн, садитесь. – Он смотрел на меня через стол. Миссис Тонкс осталась стоять у окна. – Серьезные новости о книге Уиншоу. Как вы можете их истолковать?

– Мне кажется, моя линия исследований представляется некоторым членам этого семейства слишком противоречивой. Думаю, им захотелось попробовать на зуб, что именно я предполагаю писать.

– Гм-м. Довольно хитрый способ – вы не находите? – Он нагнулся ко мне. – Буду с вами откровенен, Оуэн. Противоречия – не по мне.

– Понимаю.

– Но у каждой медали две стороны. Не я заказывал вам эту книгу, и мне совершенно плевать, что вы в ней напишете. Это дело мисс Уиншоу. Ей и решать, что туда войдет и что оттуда выйдет, и, по-моему, такой порядок вещей предоставляет вам достаточно свободы. Все мы знаем, и особого смысла ходить вокруг да около нет: до полного тома старухе не хватает одного-двух форзацев. Мягко говоря.

– Боюсь, вы правы.

– Итак, давайте начистоту, Оуэн. Насколько я понимаю, через своих адвокатов мисс Уиншоу сделала довольно приятные финансовые распоряжения в вашу пользу.

– Можно сказать и так.

– И нет большого вреда в том, чтобы вы знали: почти то же самое она сделала относительно вашего покорного. Я имею в виду всю нашу фирму. – Он кашлянул. – Поэтому суть дела в том, что вам не имеет смысла торопиться заканчивать эту книгу. Совершенно никакой спешки. Чем больше, тем лучше, можно сказать. – Он снова кашлянул. – И сходным же образом, я хочу надеяться, перед вами не встанет вопрос о том, чтобы бросить эту работу лишь потому, что какие-то заинтересованные лица могут начать вам угрожать…

В его столе затрещал интерком.

– Да? – ответил он, нажав на кнопку. Раздался голос секретарши:

– Я наконец дозвонилась до командира эскадрильи Фортескью, сэр. По его утверждению, он совершенно уверен, что отправил чек почтой на прошлой неделе.

– Гм! Отправьте ему наше обычное письмо. И не беспокойте меня больше, если нет ничего срочного.

– Кроме того, сэр, звонила ваша дочь.

– Ясно – отказаться от ужина со мной, я полагаю. У нее появился новый приятель, и она лучше пойдет на свидание.

– Не совсем. Она сказала, что сегодня у нее отменили дневное прослушивание, поэтому она приедет к вам пораньше. Она уже в пути.

– О… Тогда ладно, спасибо.

Мистер Макгэнни задумался на несколько секунд, затем резко встал из-за стола.

– Что ж, Оуэн, мне кажется, я сказал вам все, что хотел сказать в сложившейся ситуации. Мы оба – люди занятые. Как и миссис Тонкс, впрочем. Нет смысла задерживаться – нас всех ждет работа.

– Я провожу вас до лифта. – Миссис Тонкс выступила вперед и взяла меня под руку.

– Приятно было наконец познакомиться с вами, Оуэн, – произнес мистер Макгэнни, когда она уже волокла меня к двери. – Выше голову и хвост морковкой, э?

Я вылетел из его кабинета, не успев ответить.

– Как вы поедете домой? – поинтересовалась миссис Тонкс, спускаясь со мною на лифте и тем самым немало удивив меня. – На такси?

– Ну, я пока еще не думал…

– Я поймаю для вас, – перебила она. И действительно – не только вывела меня на улицу, но и меньше чем за минуту остановила такси.

– В самом деле, не стоило, – запротестовал я, открывая дверцу и почти ожидая, что миссис Тонкс полезет со мной внутрь.

– Не стоит благодарности. Нам нравится баловать своих авторов. Особенно… – добавила она жеманно, – таких важных авторов.

Такси тронулось с места и почти сразу же остановилось у светофора. Пока мы ждали, я успел заметить, как с противоположной стороны к парадному входу особняка «Тщеславие» подкатил другой кэб. Из него вышла женщина, и я, движимый праздным любопытством, обернулся, предполагая, что это, вероятно, и есть дочь мистера Макгэнни. Но нет – к моему удивлению и, как это ни абсурдно, к моему восторгу, то оказалась не кто иная, как Элис Хастингс.

– Элис! – крикнул я из окна машины. – Элис, здравствуйте!

Но она наклонилась, чтобы расплатиться, и не услышала меня; светофор мигнул, и мое такси тронулось с места. Пришлось довольствоваться знанием, что она, по крайней мере, до сих пор работает в издательстве и – судя по тому, что удалось разглядеть, – не сильно изменилась после нашей встречи. Прошло совсем немного времени, и таксист вдруг опустил перегородку и спросил:

– Извините, приятель, но вы, часом, не знаете, кому надо за вами следить, а?

– Следить за мной? А что?

– Да вот там этот синий «ситроен». В двух машинах за нами.

Я обернулся.

– Конечно, при таком плотном движении сказать наверняка трудно, но он за нами едет всю дорогу. Я тут пару раз углы срезал, а он держится. Вот я и спросил…

Вытянув шею, я старался разглядеть водителя другой машины.

– Сейчас чуток газу поддам – посмотрим, что будет. – Таксист молчал, пока мы не доехали чуть ли не до Баттерси. – Нет, стряхнули. Наверно, померещилось.

Я подавил вздох облегчения и откинулся на спинку. Долгий был день. Скорей бы оказаться в одиночестве собственной квартиры, провести вечер с телевизором и видеомагнитофоном. На сегодня людей пока хватит. Они утомляют. Не хотелось видеть даже Фиону.

Таксист отсчитывал в окно сдачу, когда мимо нас, с ревом набирая скорость, проехал синий «ситроен».

– Копать меня поперек и наискось, – вымолвил таксист, глядя ему вслед. – За нами в самом деле следили. Вы давайте поосторожней, приятель, – вам точно кто-то на хвост сел.

– Может, вы и правы, – пробормотал я, когда машина скрылась за углом моего дома. – Очень возможно, что вы и правы.

А про себя подумал: старый битый «ситроен»? Генри Уиншоу, конечно, хитер, но не настолько же.