Текст книги "Какое надувательство!"

Автор книги: Джонатан Коу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Родди

1

Фиби стояла в углу галереи, где и провела последние четверть часа. Бокал прилипал к пальцам, а вино нагрелось, и пить его было неприятно. До сих пор никто не остановился с нею поговорить и даже не засвидетельствовал ее присутствие. Она чувствовала себя невидимкой.

Тем не менее трое гостей были ей знакомы. Например, она узнала Майкла, хотя встречались они лишь раз, да и то больше восьми лет назад, когда он только собирался приступить к работе над биографией Уиншоу. Как он поседел. Вероятно, не помнит ее, а кроме того – занят беседой с совершенно седым и весьма разговорчивым пенсионером, который, едва войдя в галерею, начал отпускать грубые замечания о картинах. Так, еще Хилари, но это ладно. Им все равно друг другу сказать нечего.

И наконец, разумеется, сам Родди. Фиби уже несколько раз ловила его виноватый взгляд и видела, как он в панике отворачивается. Значит, на мировую идти не собирается. Не удивительно: она и на открытие-то пришла лишь затем, чтобы ему стало неловко. Однако наивно было думать, что это ей чем-то поможет. Неловко в первую очередь стало ей самой, пока она наблюдала, с какой легкостью Родди лавирует среди друзей и коллег, болтает, сплетничает. Фиби твердо знала: им всем отлично известно, кто она и в какой отдаленной вероятной связи состоит с галереей. От одной этой мысли у нее вспыхнули щеки. Но она выдержит. Она справится. Лишь покрепче сожмет бокал и выстоит.

В конце концов, этот вечер не угрожает ничему – по сравнению с теми волнами унижения, что обрушились на нее, когда она впервые вошла в эти двери больше года назад.

* * *

Фиби рисовала всегда – сколько себя помнила, – и талант ее с ранних лет был очевиден для всех, кроме нее самой. На каждом родительском собрании учитель рисования превозносил ее до небес, однако его коллеги редко могли подкрепить его восторги – ее академическая успеваемость в целом разочаровывала. Закончив школу, Фиби не нашла в себе силы духа поступить в колледж искусств, а пошла учиться на медсестру. Через несколько лет друзьям удалось убедить ее, что это ошибка, и она проучилась три года в Шеффилде, где ее стиль быстро изменился. В один момент перед нею простерлась бесконечность неожиданных свобод: за несколько жадных, невероятных недель она открыла для себя фовизм и кубизм, футуристов и абстрактных экспрессионистов. Писать пейзажи и портреты она уже умела, а теперь принялась творить плотные, беспорядочные холсты, заполненные несочетающимися деталями и пронизанные очарованием физических подробностей. Приходилось пользоваться малопривлекательными источниками вроде учебников по медицине, альбомов по зоологии и энтомологии. Впервые в жизни она начала много читать и в «пингвиновском» издании Овидия нашла источник вдохновения для первой серии больших полотен, отразивших течение, нестабильность и неразрывность человеческого и животного миров. Не осознавая этого, ибо в тот период Фиби не позволяла ничему отвлекать себя от творческого возбуждения, она постепенно ступала на опасную территорию, ибо направлялась к столь немодной точке слияния абстрактного и образного – между декоративностью искусства и его понятностью для публики. Ей суждено было стать непродаваемой.

Но прежде чем она в этом удостоверилась, начались спады: сначала кризис веры, а затем в конце второго курса она и вовсе бросила учебу и вновь ушла в медсестры. Несколько лет Фиби не писала, а когда все же взялась за кисть, в ней вспыхнула новая страсть и настойчивость. Фиби сняла половину студии в Лидсе (где теперь и жила) и уходила из нее только спать. Начались небольшие выставки – в библиотеках, центрах образования для взрослых. Были и случайные заказы – правда, ни один по-настоящему не увлекал и не будил воображения.

Один из ее шеффилдских преподавателей, с которым она худо-бедно поддерживала связь, как-то раз пригласил ее выпить и спросил, не пора ли уже показать работы каким-то лондонским галереям. Чтобы облегчить процесс, он предложил свои рекомендации: Фиби могла обратиться в галерею «Нарцисс» на Корк-стрит и упомянуть его. Она преподавателя поблагодарила, но весьма осторожно: у нее имелись некоторые сомнения насчет его предложения. Влияние на Родерика Уиншоу, коим так хвалился этот преподаватель, среди ее однокашников было расхожей шуткой – они так и не смогли найти этому влиянию никаких подтверждений. С Родди преподаватель ходил в одну школу – это правда, но ничто не доказывало, что их дружба была хоть сколько-нибудь тесной или что в последующие годы знаменитый арт-дилер хоть как-то стремился поддерживать эти отношения. (Например, когда его пригласили прочесть в колледже лекцию, он о ней начисто забыл и так и не появился.) Тем не менее возможность казалась реальной, Фиби любезно предложили шанс, и отказываться большого смысла не было. Наутро Фиби позвонила в галерею, поговорила с бодрой и отзывчивой секретаршей, и на следующую неделю ей назначили встречу. Несколько дней она отбирала слайды своих работ.

* * *

Закрыв за собой стеклянную дверь галереи, Фиби поняла, что сумасшедший лязг Лондона мгновенно стих, а она вступила в обитель искусств – тихую, клинически чистую и престижную. Дальше она шла на цыпочках. Галерея занимала простое прямоугольное помещение, у задней стены стоял стол, из-за которого Фиби весьма угрожающе улыбалась невероятно красивая блондинка лет на пять моложе. Фиби пробормотала подобие приветствия и, не решаясь двинуться дальше, несколько секунд разглядывала картины на стенах. Это помогло: картины были кошмарны. Фиби поглубже вдохнула и поволокла непослушные ноги к столу надменной секретарши. Утром Фиби чуть ли не до самого поезда раскладывала слайды, теперь же поняла, что время можно было потратить с большей пользой. Следовало тщательнее выбирать одежду.

– Чем могу служить? – спросила блондинка.

– Меня зовут Фиби Бартон. Я приехала показать вам свои работы. У вас должно быть записано.

Фиби села, хотя ее не приглашали.

– Вы имеете в виду, что вам назначена встреча? – переспросила блондинка, перелистнув чистые страницы ежедневника.

– Да.

– Когда вам ее назначали?

– На прошлой неделе.

Блондинка досадливо поморщилась:

– Меня на прошлой неделе не было. Должно быть, вы разговаривали с Маршей, нашим временным секретарем. Ее не уполномочивали назначать встречи.

– Но мы условились о дате и времени.

– Прошу прощения, здесь ничего не записано. Вы живете поблизости? Мне бы не хотелось думать, что вы напрасно ехали издалека – из Чизвика, скажем.

– Я приехала из Лидса, – сказала Фиби.

– А! – кивнула блондинка. – Да, разумеется. Ваш акцент. – Она закрыла ежедневник и шумно вздохнула. – Ну что ж, раз вы приехали из такой глуши… Вы привезли слайды, полагаю?

Фиби вытащила прозрачную папку и, передавая ее секретарше, сказала:

– Видите ли, я должна была показать их мистеру Уиншоу. Они друзья с моим бывшим преподавателем, и мне сказали…

– Родди сейчас на встрече. – Блондинка взяла слайды и с полминуты смотрела их на просвет. – Нет, боюсь, нам это не подходит.

Она вернула папку.

Фиби невольно съежилась. Она уже презирала эту блондинку, но понимала, что абсолютно бессильна перед нею.

– Но вы же едва на них взглянули.

– Простите. Это не то, что нам требуется в настоящее время.

– А что вам требуется?

– Возможно, вам имеет смысл обратиться в галереи помельче, – с ледяной улыбкой ушла от ответа блондинка. – Некоторые сдают свои стенды художникам-любителям. Я не знаю, какую плату они берут.

В этот момент из арки в конце галереи появился высокий, хорошо сложенный человек лет около сорока.

– Все в порядке, Люсинда? – Хотя он сделал вид, что Фиби не заметил, она сразу поняла, что ее краем глаза изучают и оценивают.

– Мне кажется, у нас возникло легкое недопонимание. Вот эта дама, мисс Баркер, пребывает под впечатлением, что ей назначена встреча с вами, поэтому она привезла свои наброски.

– Так и есть. Я ждал мисс Бартон, – ответил человек и протянул Фиби руку. Та пожала ее. – Родерик Уиншоу. Почему бы нам не зайти ко мне в кабинет, чтобы я смог рассмотреть ваши работы? – Он повернулся к секретарше: – Пока все, Люси. Можешь сходить пообедать.

В кабинете он бросил на слайды еще более мимолетный взгляд. Новенькая его заинтриговала, и он уже знал, чего от нее хочет.

– Гарри рассказывал мне о вашей работе, – солгал он после минутной паузы, во время которой изо всех сил старался припомнить имя бывшего однокашника, коего настойчиво избегал последние двадцать лет. – И я рад, что могу познакомиться с вами лично. Очень важно установить такой контакт.

В порядке установления такого личного контакта он и пригласил Фиби на ланч. Она же как могла старалась сделать вид, что понимает, о чем говорится в меню, и ей удалось воздержаться от замечаний по поводу указанных в нем цен, хотя сначала показалось, что там полно опечаток. В конце концов, платит он.

– Видите ли, сегодня на рынке, – говорил Родди, пережевывая блинчик с копченым лососем, – наивно полагать, что удастся продвинуть работу художника вне зависимости от его личности. У художника должен быть свой образ – нечто такое, что можно продавать в газетах и журналах. Не имеет значения, насколько изумительны сами картины: если вам нечего сказать о себе, когда вас явится интервьюировать дамочка из «Индепендент», у вас будут проблемы.

Фиби слушала не перебивая. Несмотря на декларируемый интерес к ее личности, именно молчание, судя по всему, от нее и требовалось.

– Кроме того, разумеется, очень важно, чтобы вы умели хорошо фотографировать. – Родди самодовольно ухмыльнулся. – Но с этим, я полагаю, у вас все в полном порядке.

Казалось, Родди как-то странно суетлив. Хотя он явно стремился произвести на Фиби впечатление, в ресторане, похоже, было полно каких-то его знакомых, и большую часть времени он смотрел поверх ее плеча, пытаясь встретиться взглядом с кем-то из важных едоков. Стоило Фиби заговорить о живописи – она полагала, что оба разделяют интерес к ней, – как Родди незамедлительно переходил на другую тему.

Через сорок минут он попросил счет – ни на десерт, ни на кофе времени уже не хватало. На два часа у него была назначена другая встреча.

– Жуткое занудство. Какой-то журналист пишет очерк о подающих надежды художниках, наверное, хочет услышать от меня какие-то имена. Я бы и дергаться не стал, но, если с этими людьми не сотрудничать, галерея в прессу не попадет вообще. Вы кого-нибудь можете вспомнить?

Фиби покачала головой.

– Простите, что все в такой спешке. – Родди опустил взгляд и умерил тон до смущенного раскаяния. – Я чувствую, что мы с вами едва познакомились.

Его замечание показалось ей забавным – общие темы для беседы закончились у них минут через пять после начала, – но она услышала собственный голос:

– Да, это верно.

– Где вы остановились в Лондоне? – спросил он.

– Я вечером возвращаюсь домой, – ответила Фиби.

– Это настолько необходимо? Я просто подумал, вы могли бы переночевать у меня. Места в квартире хватает.

– Очень любезно с вашей стороны. – Фиби немедленно исполнилась подозрений. – Но мне завтра на работу.

– Разумеется. Но послушайте, мы должны в ближайшее время увидеться снова. Мне бы хотелось взглянуть на ваши работы по-настоящему. Вы должны мне про них рассказать подробнее.

– Да, только я не слишком часто сюда приезжаю – работа, да и цены на билеты…

– Понимаю. Вам, должно быть, приходится нелегко. Но я и сам бываю в Лидсе. У моего семейства в той части света дом. – Родди взглянул на часы. – Черт бы побрал эту встречу. Хотя вот что – отчего бы вам прямо сейчас ко мне не заскочить? Квартира у меня тут рядышком, сразу за углом, а я через час освобожусь, и мы… ну, как бы продолжим. А до вечернего поезда у вас останется еще масса времени.

Фиби встала.

– Попытка засчитывается. Хотя и не очень изящно. – Она перекинула сумку через плечо. – Если бы я знала, что под контактом вы имели в виду это, не стала бы вводить вас в такие расходы. Будьте добры, верните мне мои слайды.

– Я отправлю их вам почтой, если настаиваете, – ответил Родди, а потом зачарованно смотрел, как она без единого слова поворачивается и выходит из ресторана. Похоже, будет гораздо забавнее, чем он рассчитывал.

* * *

– Он подонок, – сообщила Фиби своей соседке по студии, Ким, когда они вечером утешались на кухне кофе.

– А другие что – лучше? Весь вопрос в том, симпатичный он или нет.

– Едва ли это имеет значение. – К собственной досаде, Фиби поняла, что Родди довольно привлекателен, хотя чересчур хорошо сам это осознает.

Она не думала о нем до самых выходных, когда ей позвонил взволнованный отец и спросил, видела ли она субботний номер «Таймс». Фиби вышла на улицу, купила газету и обнаружила, что ее имя упоминается среди нескольких молодых художников, которым предрекают расцвет карьеры в следующем десятилетии.

Я стараюсь быть очень осторожным в предсказаниях, поскольку история легко может их опровергнуть, – говорит один из ведущих лондонских арт-дилеров Родерик Уиншоу, – но из всех новых художников, работы которых мне довелось видеть в последнее время, самое большое впечатление на меня произвела Фиби Бартон, молодая и многообещающая художница из Лидса.

Ким считала, что Фиби должна позвонить и поблагодарить, но та не стала, изо всех сил стараясь не выказывать удовольствия. Тем не менее, когда несколько вечеров спустя Родди позвонил сам, Фиби первым делом сказала:

– Я прочла ваши слова в газете. Очень мило с вашей стороны.

– А, это, – отмахнулся Родди. – Я бы не стал придавать слишком большого значения. После публикации о вас несколько раз спрашивали, но пока о чем-то говорить рано.

Сердце Фиби скакнуло.

– Спрашивали?

– Собственно, я и звоню, – продолжал Родди, – выяснить, чем вы занимаетесь в эти выходные. Я как раз собираюсь в семейное гнездышко и хотел узнать, не согласитесь ли вы меня сопровождать. Там и посмотрим хорошенько ваши работы. Я мог бы в субботу подобрать вас в Лидсе, и мы бы вместе поехали дальше.

Фиби задумалась. Весь уик-энд наедине с Родериком Уиншоу? Да ей одного обеда вполне хватило. Кошмар, кошмар…

– Отлично, – сказала она. – Это будет очень славно.

2

Родди окинул взглядом муниципальный квартал и решил, что свой спортивный «мерседес» на его стоянке не оставит. Парковать машину на склоне напротив не то школы, не то культурного центра тоже не слишком улыбалось: когда он запирал двери, за ним наблюдали двое юных громил, которым ничего не стоило, едва он отвернется, весело расколошматить стекла и проткнуть шины. Родди надеялся, что Фиби готова и ему не придется болтаться в этой богом забытой дыре ни минутой дольше, чем необходимо.

У подъезда многоквартирной башни он нажал на кнопку и представился в домофон. Ответа не последовало – лишь дверь резко зажужжала и открылась. Родди в последний раз оглянулся: на пропеченной солнцем площадке шумели дети, нагруженные покупками молодые мамаши, возвращаясь из центра города, толкали вверх по склону коляски – и шагнул в холл. Внутри было сыро и очень дурно пахло. Лифт выглядел особенно омерзительно, но подниматься на одиннадцатый этаж пешком невозможно – вспотеешь и запыхаешься, а Родди намеревался произвести впечатление. Поэтому он стиснул зубы, зажал ноздри и с облегчением понял, что подъем прошел относительно быстро и безболезненно. Далее следовало преодолеть мрачный коридор, освещенный цепочкой чахлых сорокаваттных лампочек, особенно убогих по сравнению с яркостью оставшегося снаружи субботнего дня. Едва Родди решил, что окончательно заблудился, как одна дверь открылась и оттуда ему помахала Фиби. Его настроение сразу улучшилось: в таком интерьере она выглядела еще ослепительнее, чем раньше, – и сомнения, одолевавшие его всю дорогу из Лондона, моментально испарились под натиском желания.

– Заходите, – сказала Фиби. – Я почти готова. Ким только что заварила чай.

Родди удивился, оказавшись в светлой и просторной гостиной. На диване развалился молодой человек в майке и драных джинсах – он смотрел телевизор, переключая каналы с «Трибуны» на какую-то черно-белую комедию по Би-би-си-2. К Родди он даже головы не повернул.

– Это Дэррен, – сказала Фиби. – Дэррен, это Родерик Уиншоу.

– Приятно познакомиться, – произнес Родди. Дэррен хрюкнул.

– Он приехал из самого Лондона, – сказала Фиби и потянулась к кнопке, намереваясь выключить телевизор. – И ему, наверное, хотелось бы прийти в себя.

– Эй, я же смотрю!

Телевизор остался включенным, а Фиби удалилась к себе в комнату заканчивать со сборами. Родди забрел в кухню, где аккуратная женщина с волосами песочного цвета разливала чай.

– Вы, должно быть, Родди, – сказала она и протянула ему чашку. – Я Ким. Мы с Фиби тут вместе живем. За наши грехи. – Она хихикнула. – Вам с сахаром?

Родди покачал головой.

– Мы так рады, что на ее стороне наконец-то появился кто-то значительный, – сказала Ким, накладывая себе три ложки с горкой. – Только так и можно прорваться.

– Ну, я определенно намереваюсь… сделать все, что в моих силах, – ответил Родди, которого такой напор застал несколько врасплох.

Из спальни вышла Фиби – под мышкой у нее была довольно габаритная папка.

– Она войдет в машину?

У Родди перехватило дыхание:

– Боюсь, не втиснется.

– Ну-у… – Казалось, Фиби сомневается. – Вы же сами сказали, что хотели взглянуть на мои работы. Вы ведь за этим приехали, правда?

– Я думал, все они есть на слайдах.

– Не все. – Фиби просияла. – А можно и прямо сейчас посмотреть, если хотите. Займет час-другой, не больше.

Это, конечно, последнее, чего ему хотелось.

– Думаю все же, что поместится. Придется немного передние спинки наклонить.

– Спасибо, – сверкнула улыбкой Фиби. – Сейчас сумку принесу.

Из гостиной, шаркая ногами, возник Дэррен.

– Где мой чай?

– Я думала, ты в «Сэйнзбери» собираешься, – сказала Ким, накладывая ему сахар.

– Они до шести открыты.

– Да, но к тому времени уже ничего не останется.

– Сейчас регби начнется.

– Дэррен, что твоя штанга делает у меня в комнате? – Фиби уже стояла в прихожей с вещами.

– Там больше места. А что – мешает?

– Еще как, черт возьми, мешает. Когда я вернусь, чтоб ее не было, договорились?

– Ну ладно, раз ты так переживаешь.

– Что ж, спасибо за чай, – произнес Родди, не отпивший ни глотка. – Нам, наверное, пора.

– Хороший пидж, – заметил Дэррен, когда Родди протискивался мимо него из кухни. – Типа, из «Некста», наверное, да?

Обсуждаемый пиджак – из кремового полотна, спортивного покроя – шился на заказ и стоил больше пятисот фунтов.

– От «Чарльза», на Джермин-стрит, – ответил Родди.

– Фига себе. Я так и думал. Откуда-то оттуда.

Фиби послала ему презрительный воздушный поцелуй и сказала:

– Пока, Ким. Я позвоню, когда буду возвращаться.

– Ладно, давай смотри там. Приятно провести время – и не делай ничего… ничего, о чем потом придется жалеть.

Родди, к счастью, этого уже не слышал.

* * *

– Этот парень – идиот, – сказала Фиби, когда они ехали по трассе А1 к Тирску. – А из квартиры его сейчас никак не выкуришь. Меня он уже начинает угнетать.

– Ваша соседка, кажется, очень приятная.

– Правда, ужасно расстраивает, когда друзья выбирают себе совершенно неподходящих партнеров?

Родди подбавил газу и, когда до передней машины осталось футов десять, нетерпеливо помигал фарами. Пока в среднем удавалось держать девяносто пять миль в час.

– Я вас отлично понимаю. Вот, к примеру, есть у меня один приятель. Два года был помолвлен с одной женщиной – кузиной герцогини – , кстати. Выглядит она не очень, но потрясающие связи. А ему хотелось заняться оперой, видите ли. И вдруг, ни с того ни с сего, он без всякого предупреждения разрывает помолвку и закручивает роман с совершенно посторонней дамочкой – учительницей начальных классов, если угодно. Никто – просто никто о ней никогда не слыхал. Как вдруг бац! – они женятся. И подумать только – очень счастливы. Хотя мне по-прежнему кажется, что ему стоило закусить губу и остаться с Мариэллой. Теперь мог бы управлять Английской национальной оперой. Понимаете, о чем я?

– Боюсь, мы о несколько разных вещах говорим, – ответила Фиби.

Несколько минут они молчали.

– А по-моему, примерно об одном и том же, – вымолвил Родди.

* * *

Близилось к шести, когда они проехали через Хелмсли и свернули к торфяникам Северного Йорка. Солнце еще висело высоко, и Фиби обнаружила, что сами торфяники, которые она видела множество раз и считала до невероятия унылыми, сегодня выглядят радостными и приветливыми.

– Вам так повезло, – сказала она, – что у вас здесь дом. Наверное, в детстве тут было чудесно.

– О, я мало времени проводил здесь ребенком. Слава богу. Самое мрачное место на земле, если хотите знать мое мнение. Я и сейчас сюда не езжу, если без этого можно обойтись.

– А в доме сейчас кто живет?

– Вообще-то никто. Конечно, есть минимальная обслуга – пара кухарок и садовников. Да, еще этот старый дворецкий, который у нашего семейства уже лет пятьсот, – вот, пожалуй, и все. Поэтому там довольно пустынно. – Родди вытащил очередную сигарету и протянул Фиби, чтобы зажгла. – Ах да, кроме моего отца, разумеется.

– Я не думала, что он еще жив.

Родди улыбнулся:

– Ну, насколько об этом можно судить.

Толком не понимая, как ей реагировать, Фиби сказала:

– А вы помните портрет отца Джона Беллани? [73]73
  Джон Беллани (р. 1942) – современный британский художник, действительный член Королевской академии искусств.


[Закрыть] Люблю эту картину – такая глубокая, подробная. Так много рассказывает о самом человеке и в то же время выписана с такой теплотой и нежностью. Вся просто светится.

– Да, я знаю эту работу. Хотя не уверен, что мог бы сейчас порекомендовать кому-то вкладывать в нее капитал. Послушайте. – Родди взглянул на Фиби как бы с юмором, но вместе с тем предостерегающе. – Надеюсь, вы не станете весь уик-энд разговаривать о живописи? Мне этого и в Лондоне хватает.

– Так о чем же нам еще говорить?

– О чем угодно.

– «Я живу и дышу искусством, – произнесла Фиби. – То, что другие считают „реальным миром“, мне всегда казалось, напротив, бледным и чахлым».

– Очень может быть. Лично мне такое отношение представляется довольно экзальтированным.

– Простите, но это ваши слова. Журнал «Обсервер», апрель 1987-го.

– А. Ну да. В моей сфере деятельности именно это и следует говорить журналистам. Воспринимать такое нужно с определенной поправкой. – Он по-прежнему затягивался сигаретой, но в голос прокрались раздраженные опасные нотки. – Знаете, что я планировал на сегодняшний вечер? Меня пригласили на ужин с маркизом – – – к нему домой в Найтсбридж. Среди гостей должны быть один из самых влиятельных театральных продюсеров Лондона, член королевской семьи и невероятно красивая американская актриса, сыгравшая главную роль в фильме, который сейчас идет по всей стране, – она специально прилетела на этот ужин из Голливуда.

– И что я должна вам на это ответить? Видимо, вам с этими людьми очень скучно, раз вы предпочитаете проводить время со мной у черта на куличках.

– Не обязательно. Я рассматриваю это как рабочий уик-энд. В конце концов, мое существование зависит от воспитания талантливой молодежи. А вас я считаю талантливой. – Комплимент, по его мнению, был тонко просчитан, и он, расхрабрившись, добавил: – Я хочу сказать, дорогая моя, что от нашей поездки я ожидаю чего-то большего, нежели нескольких часов в гостиной за обсуждением влияния Веласкеса на Фрэнсиса Бэкона. – И не успела Фиби рта раскрыть, как Родди углядел что-то на горизонте: – А вот и приехали. Дом родной.

* * *

Первое впечатление Фиби от Уиншоу-Тауэрс оставляло желать лучшего. Вознесясь на гребень огромного и по виду неприступного хребта, поместье отбрасывало глубокие черные тени на земли внизу. Садов видно не было, но разглядеть какую-то чащу уже удалось – она скрывала все подходы к дому, а у подножия холма лежал большой, невыразительный и заросший водоем. Что же до безумной толчеи готических, неоготических, недоготических и псевдоготических башенок, подаривших поместью название, то больше всего они напоминали гигантскую черную руку, кривую и корявую: пальцами она тянулась к небесам, будто тщась их разодрать, чтобы сковырнуть оттуда заходящее солнце, горевшее начищенной монетой, – казалось, еще немного, и светило уступит хватке этой лапы.

– Не очень похоже на воскресный лагерь, а? – произнес Родди.

– А других зданий здесь нет?

– Есть деревушка милях в пяти, по ту сторону холма. Вроде бы это все.

– Зачем кому-то понадобилось селиться в таком заброшенном месте?

– Бог знает. Говорят, главный корпус построили в 1625 году. Мое семейство завладело им только лет через пятьдесят. Поместье купил один из моих предков, Александр, из каких-то своих соображений, а потом начал достраивать. Потому от первоначальной кладки мало что сохранилось. Теперь вот этот якобы утиный пруд, – Родди ткнул в окно, ибо дорога шла параллельно урезу воды, – известен под именем «ледниковое озеро Кавендиш». Никакое оно, конечно, не ледниковое, потому что его выкопали. А Кавендиш Уиншоу был моим прапрадядей, он-то и приказал его вырыть и наполнить водой лет сто двадцать назад. Наверное, хотел проводить долгие счастливые часы, катаясь на лодке и вылавливая форель. И вот теперь – посмотрите только на него. Тут на берегу пять минут постоишь – и уже можно от пневмонии умереть. Я всегда подозревал, что Кавендиш – да и сам Александр, если вдуматься, – должно быть, принадлежали к… в общем, к эксцентричной ветви семейства.

– А что это означает?

– О, вы разве не слышали? У семейства Уиншоу – долгая и почетная история душевных заболеваний. Длится и поныне.

– Поразительно. Обо всех вас книгу бы написать.

В этом замечании прозвучало всепонимающее лукавство, которое слушатель более искушенный, нежели Родди, засек бы немедленно.

– Так о нас и писали, раз уж об этом зашла речь, – в блаженном неведении отозвался Родди. – Я даже встречался с автором – несколько лет назад давал ему интервью. Настырный такой малый, должен сказать. Но тогда все прошло тихо-мирно. Он хорошо поработал.

Они подъехали к главной аллее. Родди свернул, и машина нырнула в темный тоннель под кронами деревьев. Во дни давно прошедшие аллея, должно быть, еще могла пропустить приличных размеров экипаж, но теперь крыша и ветровое стекло встретили упорное сопротивление лоз, плюща, лиан, низких ветвей и всевозможных сучьев. Когда машина все же вырвалась на свет угасавшего дня, со всех сторон предстало точно такое же запустение: лужайки сплошь заросли сорняками, о клумбах и дорожках можно было лишь догадываться, надворные постройки, казалось, готовы развалиться – окна выбиты, кирпич осыпается, двери висят на ржавых петлях. На Родди, судя по всему, впечатления это не произвело – с несгибаемой решимостью он подогнал машину по гравию к самой парадной двери.

Они вышли, и Фиби огляделась. Немую робость ей внушало не столько благоговение, сколько странное и непривычное дурное предчувствие. Теперь она поняла, что Родди удалось заманить ее в такое место, где она будет себя чувствовать особенно одиноко и уязвимо. Ее охватила дрожь. А пока он вытаскивал из багажника вещи, она окинула взглядом второй этаж поместья и за средником одного окна уловила какое-то движение. Мимолетное: бледное, изможденное и перекошенное лицо глянуло из дикой путаницы седых волос на прибывших с такой безумной злобой, что от одного этого взгляда в жилах застыла кровь.

* * *

Родди рухнул на кровать и шелковым платком промокнул лицо, цветом теперь напоминавшее свеклу.

– Фу… Должен признаться, я этого не ожидал.

– Я же предлагала помочь, – сказала Фиби, подходя к эркерному окну.

Продолжительные звонки и стук кулаками в парадную дверь не вызвали никакой реакции, поэтому Родди пришлось воспользоваться собственными ключами. Затем он настоял на том, чтобы единолично втащить наверх чемоданы, а папку Фиби осторожно придерживал локтем под мышкой. Сама Фиби молча шла за ним – ее потряс дух мрака и тления, пропитавший дом. Гобелены на стенах обтрепались и истерлись до самой основы; тяжелые бархатные шторы на площадках уже кто-то задернул, и умиравший солнечный свет внутрь не проникал; два комплекта рыцарских лат, шатко стоявшие в нишах друг против друга, казалось, проржавели насквозь; и даже головы разнообразных охотничьих трофеев, закончивших свою жизнь украшениями на стенах поместья, смотрели с выражением крайнего уныния.

– Гимор где-то здесь, но он уже наверняка в стельку пьян, – объяснил Родди, отдуваясь. – О, давайте-ка проверим, получится или нет.

Он уцепился за шнурок колокольчика, свисавший над кроватью, и шесть или семь раз неистово дернул. Из утробы здания донеслось треньканье.

– Должно получиться, – задышливо произнес Родди, растягиваясь на кровати.

Минут через пять в коридоре раздались шаги – нестойкие и невероятно медленные, причем поступь одной ноги звучала гораздо тяжелее другой. По мере приближения можно было расслышать, что их сопровождает кошмарный хрип. Шаги резко замерли, хрип не умолкал, а через несколько секунд в дверь громко постучали.

– Войдите! – крикнул Родди, и дверь со скрипом приоткрылась.

В щели обозначилась потрепанная фигура, сильно смахивающая на покойника; глаза, мерцая из-под нависающих бровей, подозрительно заметались по всей комнате, пока не остановились на Фиби, которая сидела в эркере и в изумлении разглядывала; это явление. Запах алкоголя сшибал с ног. Фиби подумала, что опьянеть можно от одного вдоха.

– Молодой хозяин Уиншоу, – просипел дворецкий голосом хриплым и лишенным всякого выражения; взгляд его не отрывался от гостьи. – Какое удовольствие видеть вас с нами снова.

– Насколько я понимаю, вы получили мое сообщение?

– Так точно, сэр. Комнату вам приготовили еще утром. Однако я не был осведомлен… то есть я не припоминаю, чтобы меня информировали… что с вами прибудет… – Он сухо откашлялся и облизал губы, – …спутница.

Родди сел на кровати.

– Это мисс Бартон, Гимор, молодая художница, которую, как я надеюсь, в ближайшем будущем мне выпадет честь профессионально представлять. Она останется на день или два. Я подумал, что в этой комнате ей будет удобнее всего.

– Как пожелаете, сэр. Я спущусь и отдам распоряжения кухарке, чтобы ужин подавали на четыре персоны.

– Четыре? Почему – кто еще приезжает?

– Сегодня днем я получил телефонограмму, сэр, от мисс Хилари. Судя по всему, она прилетает вечером и также намеревается прибыть в сопровождении… – Он снова прочистил горло и облизал морщинистые уголки рта, – …спутника.

– Понятно. – Казалось, Родди не очень доволен известием. – Ну, в таком случае нас, разумеется, будет пятеро. Я полагаю, отец отужинает с нами?

– Боюсь, что нет, сэр. Днем ваш отец перенес легкий несчастный случай и уже отправился на покой. Врач порекомендовал ему сегодня больше не утомлять себя.