Текст книги "Частное расследование"

Автор книги: Джонатан Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

– За месяц у вас должно было кое-что накопиться, – сказал я.

Он встал, пошел на кухню и вернулся через минуту с пачкой конвертов, перетянутых резинкой. Сняв резинку, он осмотрел каждое почтовое отправление и, подержав всю пачку еще несколько секунд, передал ее мне.

Я развернул конверты веером и пересчитал. Одиннадцать штук.

– Не густо за целый месяц, – заметил я.

– Я же сказал – нелюбимая.

Я перебрал почту. Восемь отправлений оказались открытками и проспектами, адресованными «жильцу», и адрес был отпечатан на компьютере. И три письма были адресованы лично Кэти Мориарти. Одно из них скорее всего содержало просьбу о денежном пожертвовании для группы помощи больным спидом. Еще одно было с аналогичной просьбой от клиники в Сан-Франциско.

Третий конверт был белый, делового формата; судя по почтовому штемпелю, он был отправлен три недели назад из Кембриджа, штат Массачусетс. На машинке отпечатано. «Мисс Кэтлин Р. Мориарти»Обратный адрес в верхнем левом углу гласил «АЛЬЯНС СЕКСУАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ ПРОТИВ ДИСКРИМИНАЦИИ, УЛИЦА МАССАЧУСЕТС, КЕМБРИДЖ»

Я вынул ручку, понял, что у меня нет с собой бумаги, и записал эту информацию на обороте квитанции за бензин, оказавшейся у меня в бумажнике.

Скидмор наблюдал за мной, явно забавляясь.

Я еще какое-то время вертел конверт в руках – больше для того, чтобы не обмануть его ожиданий, чем по какой-либо иной причине, а потом отдал обратно ему.

Он спросил:

– Ну и что же вы узнали?

– Не много. Что вы еще можете о ней рассказать?

– Каштановые волосы, короткая стрижка. Зеленые глаза, чуть простоватое лицо. Стиль, которого она придерживается в одежде, ориентирован ка мешковатость и здравый смысл.

– У нее была работа?

– Возможно, хотя точно я сказать не могу.

– Она никогда не упоминала никакого места работы?

– Нет. – Он зевнул и потер сначала одну коленку, потом другую.

– Помимо писательской работы, – уточнил я.

– Это не работа,Марлоу. Это призвание.

– Вы когда-нибудь видели что-либо из написанного ею?

– Разумеется. Первые два месяца мы вообще с ней не общались, но в один прекрасный день обнаружили, что служим одной и той же музе, и тогда-то кое-что друг другу показали и рассказали.

– Что показала она?

– Свой альбом для вырезок.

– Не вспомните, что там было?

Он скрестил ноги и поскреб одну волосатую икру.

– Как это у вас называется? Сбор личностных характеристик объекта исследования?

– Вот именно. Так что все-таки было у нее в альбоме?

– Только брать, ничего не давая, а? – сказал он, но без раздражения.

– Я не знаю ровным счетом ничего, Ричард. Именно поэтому я и беседую с вами.

– Это превращает меня в доносчика?

– В источник информации.

– Ага.

– Так что же с альбомом?

– Я только пробежал его глазами, – сказал он и опять зевнул. – В основном это статьи – то, что она написала.

– На какую тему статьи?

Он пожал плечами.

– Я не очень вчитывался – слишком много фактуры и мало фантазии.

– Нельзя ли мне взглянуть на альбом?

– А как это было бы возможно?

– Например, если бы у вас был ключ от ее квартиры.

Он приложил ладонь к губам, пародируя шок и возмущение.

– Нарушить неприкосновенность жилища, Марлоу?

– А если вы будете стоять у меня непосредственно за спиной, пока я читаю?

– Это не снимает проблемы конституционности, Фил.

– Послушайте, это дело серьезное. – Я подался вперед, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал зловеще. – Возможно, ей грозит опасность.

Он открыл рот, и я понял, что он собирается отмочить очередную хохму Я поставил ему блок вытянутой рукой и сказал:

– Я серьезно, Ричард.

Его рот закрылся и оставался закрытым какое-то время. Я пристально посмотрел на него; он потер сначала локти, потом колени и подтвердил:

– Вы говорите, серьезно.

– Очень серьезно.

– Это как-то связано со взысканием?

– Взысканием чего?

– Денег Она сказала мне, что заняла много денег у сестры, но не вернула ни цента, и муж сестры уже начал злиться – он какой-то там финансовый тип.

– Мистер Роббинс – адвокат. Он и его жена действительно беспокоятся о долгах Кэти. Но теперь речь не об этом Ее слишком долго нет, Ричард.

Он еще немного порастирался, потом сказал:

– Когда вы сослались на сестру, я подумал, что ваш визит касается взыскания долга.

– Ну, так вы ошиблись, Ричард. Ее сестра – невзирая ни на какое столкновение культур – беспокоится о ней, и я тоже. Я не вправе ничего больше сказать вам, но мистер Стерджис считает это дело срочным.

Он развязал свой пучок и потряс головой, распуская волосы. Густые и блестящие, словно у красотки с обложки журнала, они веером упали ему на лицо. Я услышал, как хрустнула его шея, когда он нагнулся и продолжал трясти волосами. Когда он поднял голову, небольшая прядь волос оказалась у него во рту, и он стал жевать ее с задумчивым видом.

– Вы хотите только взглянуть на альбом, так? – спросил он, вытаскивая волосы изо рта.

– Совершенно верно, Ричард. Вы можете все это время наблюдать за мной.

– Ладно, – согласился он. – Почему бы нет? В худшем случае она узнает и разозлится, а мне придется предложить ей поискать более дешевое жилье.

Он встал, потянулся и снова тряхнул волосами. Когда я тоже встал, он сказал:

– Вы оставайтесь здесь, Фил.

Еще один поход на кухню. Он вернулся очень быстро – видимо, далеко ходить не пришлось – и принес тетрадь с отрывными листами в оранжевой матерчатой обложке.

Я спросил:

– Она оставила тетрадь вам?

– Нет. Дала мне посмотреть, а потом забыла забрать. Когда я обнаружил это, ее уже не было, так что я куда-то сунул тетрадь – у меня тут валяется столько всякого барахла, – а она так больше о ней и не спросила. Мы оба просто забыли. Значит, тетрадь не очень-то ей нужна, верно? Именно так я ей и скажу, если она разозлится.

Он вернулся на табуретку, раскрыл тетрадь и перелистал несколько страниц. Словно хотел еще немного оттянуть тот момент, когда должен будет отдать ее мне, – точно так же он поступил и с почтой.

– Ну вот, – сказал он. – Здесь нет ничего пикантного, Фил.

Я открыл тетрадь. В ней было около сорока двусторонних листов – черная бумага под прозрачным пластиком. Газетные вырезки за подписью Кэти Мориарти были вставлены под пластик каждого листа. С внутренней стороны обложки имелся клапан. Я сунул туда руку. Пусто.

Статьи располагались в хронологическом порядке. Первые несколько статей, написанные пятнадцать лет назад, были из «Дейли колиджен», студенческой газеты города Фресно. Еще с десяток материалов, распределенных на семилетний период, были из «Фресноби». Потом шли статьи из «Манчестер юнион лидер» и «Бостонглоб». Даты указывали на то, что Кэти Мориарти проработала в каждой из газет Новой Англии всего по году.

Я вернулся к началу и стал просматривать статьи на предмет содержания. По большей части это были материалы, представляющие общий интерес, и всена местные темы. Городские мероприятия, очерки об известных людях. Статьи о досуге и отдыхе, о любимых четвероногих друзьях. Склонность к расследованиям проявилась только в тот год, когда Мориарти работала в «Бостон глоб»: там она опубликовала серию статей о загрязнении Бостонской бухты и разоблачительный материал о жестоком отношении к животным, имевшем место со стороны одной фармакологической фирмы в Вустере, который показался мне не слишком глубоким.

Последней в альбоме была вырезка рецензии из «Хартфордкурант» на ее книгу о пестицидах – «Плохая земля». Небольшая публикация. Плюсы за энтузиазм, минусы за слабую документированность.

Я проверил задний клапан обложки. Вынул из-под него несколько сложенных кусочков газетной бумаги. Скидмор смотрел на пальцы ног и ничего не заметил. Я развернул вырезки и стал читать.

Пять материалов из колонки комментатора, датированные прошлым годом, опубликованные в газете «ГАЛА бэннер» с подзаголовком: «Ежемесячный информационный бюллетень Альянса сексуальных меньшинств против дискриминации, Кембридж, Масс».

Материалы подписаны: КейтМориарти, постоянный комментатор.

Эти материалы были пронизаны гневом – против мужского засилья, против распространения спида, против пениса в качестве оружия. Одна статья была о личности и женоненавистничестве. К ней скрепкой была прикреплена маленькая вырезка.

Скидмор зевнул.

– Уже закончили?

– Еще одну секунду.

Я прочел вырезку. Опять «Глоб», номер трехлетней давности. Подпись Мориарти отсутствует. Вообще нет никакой подписи. Просто краткое информационное сообщение – одна из тех небольших обзорных заметок, которые печатаются на второй полосе последнего выпуска.

СМЕРТЬ ВРАЧА ОТ ПЕРЕДОЗИРОВКИ

Кембридж. Причиной смерти одного из членов Гарвардского психиатрического общества считают случайный или намеренный прием слишком большой дозы барбитуратов. Тело Айлин Уэгнер, 3 7 лет, было обнаружено сегодня утром в ее кабинете психиатрического отделения больницы «Бет Исраэль» на Бруклайн-авеню. Смерть наступила, как предполагают, ночью. В полиции отказались сообщить, что привело к такому заключению; было лишь заявлено, что у доктора Уэгнер были «проблемы личного характера». Доктор Уэгнер, выпускница медицинского факультета Йельского университета, окончила педиатрические курсы при Западном центре педиатрической медицины в Лос-Анджелесе и работала по специальности за границей от Всемирной организации здравоохранения. В прошлом году она приехала в Гарвард, чтобы изучать детскую и подростковую психиатрию.

Я посмотрел на Скидмора. Его глаза были закрыты. Я вытянул статью, сунул ее в карман, закрыл альбом и сказал:

– Спасибо, Ричард. А как насчет того, чтобы дать мне взглянуть на ее квартиру?

Глаза открылись.

– Просто чтобы удостовериться, – добавил я.

– Удостовериться в чем?

– Что она не находится там – не ранена или еще чего похуже.

– Она никак не может там находиться, – возразил он с неподдельным беспокойством, которое явно оказало на него живительное воздействие. – Это невозможно, Марлоу.

– Почему вы так в этом уверены?

– Я сам видел, как она уезжала месяц назад. У нее белый «датсун» – по номерным знакам можно как-то проследить, верно?

– А что, если она вернулась без машины? Вы могли и не заметить – сами мне говорили, что вы с ней не очень-то часто встречались.

– Нет. – Он покачал головой. – Это уж слишком.

– Но почему бы нам просто не проверить, Ричард? Вы можете наблюдать за мной – как и в случае с альбомом.

Он потер глаза. Пристально посмотрел на меня и встал.

Я прошел вслед за ним в маленькую темную кухню, где он извлек связку ключей из кучи какого-то хлама и открыл заднюю дверь. Мы перешли задний дворик – такой маленький, что на нем нельзя было даже поиграть в «классики», – и оказались перед двойным гаражом. Гаражные двери были старомодные, навесные. В центре каждой было вставлено по обычной двери. Это были в прямом смысле слова гаражные квартиры.

– Вот сюда, – сказал Скидмор и подвел меня к левой секции. Дверь в двери была заперта на засов, открываемый ключом.

– Превращение гаража в жилье является противозаконным. Но вы меня не выдадите, Марлоу, нет?

– Честное благородное слово.

Улыбаясь, он перебирал ключи. Потом вдруг посерьезнел и замер.

– В чем дело, Ричард?

– Наверно, был бы запах – если она... ну, вы понимаете?

– Не обязательно, Ричард. Заранее сказать нельзя.

Он опять улыбнулся, на этот раз неуверенно. Его Пальцы, перебирающие ключи, дрожали.

– Любопытно было бы узнать одну вещь, – заметил я. – Если вы думали, что я явился, чтобы стребовать с Кэти долг, почему вы впустили меня?

– Очень просто, – ответил он. – В надежде на материал.

* * *

Жилище Кэти Мориарти представляло собой комнату шесть на шесть, которая все еще воняла автомобилем. Пол был выложен квадратами линолеума пшеничного цвета, стены белые – сухая штукатурка. Из мебели там был положенный на пол двуспальный матрас со сбившейся к ногам простыней, из-под которой виднелся синий наматрасник в пятнах от пота. Деревянная тумбочка, круглый белый пластиковый стол и три металлических стула с сиденьями и спинками из толстого желтого пластика с гавайским рисунком. В одном из дальних углов стояла электроплитка на металлической подставке, а другой был занят туалетной кабинкой из стекловолокна, которая была не больше аналогичного помещения в самолете. На расположенной над электроплиткой единственной полке стояла кое-какая посуда и кухонные принадлежности. На противоположной стене был устроен самодельный гардероб – каркас из белых полихлорвиниловых трубок. На горизонтальной трубке висело несколько комплектов одежды, по большей части джинсы и рубашки.

Кэти Мориарти потратила деньги сестры не на украшение своего интерьера. У меня было предположение о том, куда пошли эти средства.

Скидмор сказал:

– Вот это да! – Его лицо под порослью щетины побледнело, одну руку он запустил в волосы.

– Что там такое?

– Или тут кто-то побывал, или она собрала вещички и смоталась потихоньку от меня.

– Почему вы так решили?

Вдруг заволновавшись, он замахал руками. Словно неусидчивый ребенок, старающийся, чтобы его поняли.

– При ней здесь, было не так. У нее было много вещей – чемоданы, рюкзак... и такой большой сундук, который был у нее вместо кофейного столика. – Он осмотрелся и показал. – Вон там он стоял. А прямо на нем была стопка книг – рядом с матрасом.

– Что за книги?

– Я не знаю – не интересовался... но в одном я совершенно уверен. Раньше комната выглядела не так.

– Когда в последний раз вы видели комнату в ее обычном виде?

Запущенная в волосы рука сжалась и захватила пучок.

– Незадолго перед тем, как она уехала, – когда же это было? Пять недель назад? А может, шесть, я не помню. Это было вечером. Я занес ей почту, и она сидела с ногами на сундуке. Так что сундук был здесь, это точно. Пять или шесть недель назад.

– А что было в сундуке, как по-вашему?

– Не знаю. Может, вообще ничего – хотя зачем кому-то понадобилось брать пустой сундук, верно? Значит, что-то все-таки в нем было. А если она смоталась втихаря, то почему оставила одежду, посуду и другие вещи?

– Правильный ход мысли, Ричард.

– Очень странно.

Мы вошли в комнату. Он остался стоять у двери, а я начал ходить и смотреть. И тут я заметил что-то на полу, возле матраса. Кусочек поролона. Потом еще один и еще. Нагнувшись, я провел рукой по боковой стороне матраса. Выпало еще несколько кусочков. И вот мои пальцы нащупали разрез – ровный, прямой, сделанный с хирургической аккуратностью, почти не заметный даже с близкого расстояния.

– Что это? – спросил Скидмор.

– Матрас разрезан.

– Вот это да. – Он помотал головой из стороны в сторону, и волосы повторили это движение.

Он остался на месте, а я встал на колени, раздвинул края разреза и заглянул внутрь. Ничего. Еще раз обвел глазами всю комнату. Ничего.

– Ну, что?

– Этот матрас ваш или ее?

– Ее. Что происходит?

– Похоже, здесь побывал кто-то любопытный. А может, она что-то прятала в матрасе. У нее был телевизор или стерео?

– Только радио. И его тоже нет! Неужели это кража со взломом?

– Трудно сказать.

– Но ведь вы подозреваете что-то скверное,да? Вы поэтому сюда и пришли, верно?

– Мне слишком мало известно, чтобы что-то подозревать, Ричард. Может, вы знаете о ней что-то такое, что наводит васна дурные мысли?

– Нет, – сказал он громким, напряженным голосом. – Она была одинокая, замкнутая и необщительная. Не знаю, что еще вы от меня хотите услышать!

– Ничего, Ричард, – ответил я. – Вы мне очень помогли. Спасибо, что уделили мне время.

– Да. Конечно. А теперь могу я все закрыть? Придется вызывать слесаря, менять замок.

Мы вышли из гаража. Во дворе он указал мне на дорожку и сказал:

– Идите прямо и выйдете на улицу.

Я еще раз поблагодарил его и пожелал удачи с тем эссе о частном сыщике, которое он собирался написать.

– Это отменяется, – буркнул он и скрылся в доме.

33

Первый телефон-автомат попался мне у торгового центра на бульваре Санта-Моника. Центр был только что построен – пустые витрины, свежий асфальт. Но телефонная будка имела явно обжитой вид: пол усеян комками жевательной резинки и окурками сигарет, справочник сорван с цепочки, к которой крепился.

Я позвонил в справочную службу Бостона и попросил дать мне номер телефона газеты «ГАЛА бэннер». Телефона самой газеты в справочнике у них не оказалось, но был номер Альянса сексуальных меньшинств, который я и набрал.

Трубку снял мужчина.

– "ГАЛА". – Мне были слышны в отдалении и другие голоса.

– Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из сотрудников «Бэннер».

– Из рекламного отдела или редакции?

– Из редакции. С кем-то, кто знает Кэти, то есть Кейт Мориарти.

– Кейт здесь больше не работает.

– Я это знаю. Она живет в Лос-Анджелесе, откуда я и звоню.

Пауза.

– А в чем, собственно, дело?

– Я – знакомый Кейт. Прошло уже больше месяца с тех пор, как ее видели. Ее семья беспокоится, и я тоже. Вот и подумал – а вдруг кто-то в Бостоне может нам помочь.

– Ее здесь нет, если вас именно это интересует.

– Мне правда хотелось бы поговорить с кем-нибудь из сотрудников, кто ее знает.

Снова пауза.

– Позвольте мне записать вашу фамилию и номер телефона.

Я сообщил ему и то и другое и добавил:

– Это номер моей телефонной службы. Я – клинический психолог, вы найдете меня в справочнике Американской психологической ассоциации. Вы также можете справиться обо мне, позвонив профессору Сету Фиэкру в Бостонский университет, на факультет психологии. Буду вам признателен, если вы мне перезвоните как можно скорее.

– Ну, – отозвался голос на другом конце провода, – очень скоро может и не получиться. Вам лучше всего было бы поговорить с редактором «Бэннер» Бриджит Маквильямс, но ее не будет в городе до конца дня.

– А где ее можно найти?

– Этого я не вправе сказать.

– Прошу вас, свяжитесь с ней. Скажите ей, что жизни Кейт, возможно, грозит опасность. – Когда он на это ничего не ответил, я сказал: – Упомяните также имя Айлин Уэгнер.

– Уэгнер, – повторил он, и я услышал, как он записывает. – Как у того композитора. Или нет, тот вроде бы пишется Вагнер.

– Скорее всего.

* * *

Я совершенно забыл о том, что Сет Фиэкр переехал в Бостон, пока его имя не пришло мне в голову во время этого телефонного разговора. Сет был социальным психологом и в прошлом году ушел из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, где ему предложили существующую на деньги спонсоров кафедру группового процесса. Сет специализировался в области манипулирования сознанием и культов, и весьма состоятельный отец шестнадцатилетней девочки, вырванной из рук неоиндуистской апокалиптической секты, которая обитала в подземных бункерах Нью-Мексико, обратился к Сету за консультацией по депрограммированию. Вскоре после этого деньги для кафедры были получены.

Я опять позвонил в справочную службу Бостона, узнал телефон психологического факультета Бостонского университета, позвонил туда, и мне сообщили, что офис профессора Фиэкра находится в здании Центра прикладной социологии. Секретарша спросила мою фамилию и велела подождать. Через несколько секунд я услышал голос Сета.

– Алекс, сколько лет, сколько зим!

– Привет, Сет. Как там Бостон?

– Бостон просто потрясающий, это настоящий большой город. После выпуска я ни разу не бывал здесь подолгу, так что это для меня вроде как возвращение домой. А что у тебя? Ты преподаешь, как и хотел?

– Еще нет.

– Трудно возвращаться, – сказал он, – после того, как поживешь в реальном мире.

– Что бы это ни значило.

Он засмеялся.

– Я забыл, что разговариваю с клиницистом. Чем ты занимаешься?

– Консультирую понемножку, пытаюсь выпустить монографию.

– Звучит восхитительно округло. Итак, что я могу для тебя сделать? Проверить еще одну шайку истинно верующих? С большим удовольствием. Когда я в прошлый раз готовил для тебя данные, то поимел с этого публикацию в журнале двух рефератов и доклада.

– "Прикосновение", – вспомнил я.

– Они «прикоснулись» к великому множеству легковерных дураков. Так о каких ненормальных идет речь на этот раз?

– На этот раз никаких культов не будет, – ответил я. – Я просто ищу сведения об одном коллеге. Он раньше преподавал в твоей альма-матер.

– В Гарварде? Кто это?

– Лео Гэбни. И его жена.

– Доктор Плодовитый? Да, я вроде слышал, что он где-то там теперь живет.

– Ты знаешь о нем что-нибудь?

– Лично нет. Но мы здесь не совсем на задворках, не так ли? Помню, чуть не утонул во всех его описаниях, когда готовил свой курс продвинутой теории обучения. Это был не человек, а фабрика. Я тогда клял его за то, что он приводит такое количество данных, но в большинстве своем они оказались весьма основательными. Ему должно быть сколько? Шестьдесят пять, семьдесят? Несколько староват для шалостей. Почему он тебя интересует?

– Он не так стар – ему около шестидесяти. И он отнюдь не развалина. Они с женой содержат клинику в Сан-Лабрадоре, специализируются на лечении фобий. У богатых. – Я назвал ему цифры гонораров четы Гэбни.

– Какая досада, – сказал он. – Я-то думал, что этот дарственный фонд – серьезные деньги, а по твоей милости снова чувствую себя бедняком. – Он повторил цифры вслух. – Ну дела... Так что ты хочешь о них узнать и зачем?

– У них лечится мать одной моей пациентки, и происходят некоторые странные вещи, о которых я пока не могу говорить, Сет. Извини, но ты понимаешь.

– Разумеется. Тебя интересует как бы его история болезни на уровне либидо и все с этим связанное за тот период, когда он был в Гарварде?

– Все это, – сказал я, – а также любого рода финансовые шалости.

– Вот оно что! Ты меня заинтриговал.

– Если ты сможешь узнать, почему они уехали из Бостона и какой работой занимались в течение года, предшествовавшего их отъезду, я был бы страшно тебе признателен.

– Сделаю, что смогу, хотя здесь не любят говорить о деньгах – оттого, что слишком сильно их алчут. Кроме того, жрецы этого Храма Науки не всегда снисходят до разговора с нами, простыми смертными.

– Даже с бывшими питомцами?

– Даже с бывшими питомцами, которые слишком отклонились к югу от Кембриджа. Но я как следует размешаю похлебку, и посмотрим, что всплывет. Как зовут жену?

– Урсула Каннингэм. Теперь она носит двойную фамилию, Каннингэм-Гэбни. У нее степени доктора философии и медицины. Гэбни был ее руководителем в аспирантуре и послал ее на медфак. Она получила назначение на отделение психиатрии. Не исключено, что и он занимал там должность.

– Ты только что поднял планку еще выше, Алекс. Медфак – это совершенно отдельная сущность. Единственный человек, которого я знаю оттуда, это наш семейный педиатр, да и то он из клиницистов.

– Любая малость, какую ты сможешь узнать, будет очень кстати, Сет.

– И это надо сделать, конечно, как можно скорее.

– Чем скорее, тем лучше.

– Как бы не так. Это я о вине, сыре и плотском наслаждении. Ладно, посмотрю, что можно сделать. А ты подумай над тем, чтобы как-нибудь навестить нас, Алекс. Можешь сводить меня в «Дары моря», где я до отвала наемся омаров.

* * *

Напоследок я позвонил Майло. Ожидал услышать автоответчик, но трубку сняли, и голос Рика, показавшийся мне торопливым, сказал:

– Доктор Силверман.

– Рик, это опять Алекс.

– Алекс, я уже выбегаю – вызов из «скорой» на ДТП с автобусом. У них не хватает персонала. Майло в Пасадене. Все утро он висел на телефоне и уехал примерно час назад.

– Спасибо, Рик. Пока.

– Алекс? Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты достал ему эту работу, – он был в очень подавленном настроении. От безделья. Я пробовал уговорить его что-нибудь делать, но не очень в этом преуспел, пока не появился ты со своим предложением. Так что спасибо.

– Это не благотворительность, Рик. Он лучше всех подходит для этой работы.

– Я это знаю и ты это знаешь. Фокус был в том, как убедить его самого.

* * *

К вечеру движение на дорогах стало более интенсивным, и мне пришлось потратить больше времени на поездку в Сан-Лабрадор.

Я использовал это время для размышлений на тему о том, какая могла существовать связь между Массачусетсом и Калифорнией.

Ворота на Сассекс-Ноул были закрыты. Я поговорил с Мадлен по переговорному устройству и был впущен. Перед домом не было видно ни «фиата» Майло, ни «порше» Рика. Зато там стоял вишневого цвета «ягуар» с откидным верхом. Я как раз направлялся к чосеровской двери, когда она открылась, и из дома вышла женщина. Рост метр шестьдесят, около сорока пяти лет, несколько лишних килограммов веса, которые приятно ее округляли. По контрасту с фигурой ее лицо было худое, с заостренным подбородком. На голове шапочка черных кудряшек. Того же цвета были и глаза – большие, круглые, опушенные густыми ресницами. На женщине было легкое розовое платье, которое прекрасно смотрелось бы на пикнике в стиле Ренуара. Звякнули браслеты, когда она протянула мне руку.

– Доктор Делавэр? Я Сьюзан Лафамилья.

Мы обменялись рукопожатием. Ее рука казалась маленькой и мягкой, пока она не сжала мою ладонь. На лице было много умело наложенной косметики. Половину пальцев украшали кольца. На груди лежала нитка черного жемчуга. Если жемчуг настоящий, то эти бусики стоили подороже «яга».

– Хорошо, что я вас встретила, – сказала она. – Мне хотелось бы обсудить с вами дела нашей общей клиентки, но не прямо сейчас, потому что я еще должна буду продолжить разговор с ней – пытаюсь разобраться в ее финансах. Вы сможете через пару дней?

– Разумеется. Если Мелисса согласится.

– Она уже согласилась. Мы сейчас занимаемся передачей... Извините, вы приехали, чтобы провести с ней сеанс лечения?

– Нет, – ответил я. – Я приехал, чтобы посмотреть, как у нее дела.

– Похоже, что дела у нее идут неплохо, если учесть все обстоятельства. Меня удивило, как много она знает о деньгах, – для девушки ее возраста. Но, конечно, я ее очень мало знаю.

– Она сложная молодая леди. Скажите, заезжал сюда один детектив по фамилии Стерджис?

– Майло? Он был здесь, сейчас поехал в ресторан отчима Мелиссы. Приехали полицейские, хотели допросить Мелиссу в связи со смертью этого типа Макклоски. Я сказала им, что ей об этом еще не сообщили и что я ни при каких обстоятельствах не разрешу им с ней говорить. Майло предложил им поговорить с отчимом – они немного порыли копытом землю, пофыркали, но согласились.

Ее улыбка говорила о том, что успех не был для нее сюрпризом.

* * *

На парковочной площадке «Кружки» скопилось столько машин, что создавалось впечатление, будто ресторан открыт: «мерседес» Рэмпа, «тойота» Ноэля, коричневый «шевроле», «фиат» Майло и темно-синий «бьюик», который я тоже где-то раньше видел.

Нанятых Майло наблюдателей нигде не было видно. Либо они не работали, либо работали чертовски ловко.

Выйдя из машины, я заметил, как кто-то выскочил из здания с черного хода и помчался через площадку.

Бетель Друкер в белой блузке, темных шортах и сандалиях на плоской подошве. Развеваются светлые распушенные волосы, подпрыгивают груди. Секунду спустя она уже сидела за рулем коричневого «шеви», резко дала задний ход со своего места на задней площадке, потом рванула вперед, под визг шин вырулила на дорожку и понеслась по ней в сторону бульвара. Не останавливаясь, резко свернула направо и умчалась прочь.

Я пытался разглядеть за стеклами ее лицо, но поймал лишь отраженную вспышку горячего белого солнечного света.

Только успел замереть вдали шум ее двигателя, как входная дверь «Кружки» открылась, и вышел Ноэль. Вид у него был растерянный и испуганный.

– Твоя мама поехала вон в том направлении, – сказал я, и его глаза конвульсивно дернулись в мою сторону.

Я подошел к нему.

– Что случилось?

– Я не знаю, – ответил он. – Пришли полицейские поговорить с Доном. Я был на кухне, кое-что читал. Мама вышла, подала им кофе, а когда вернулась, я заметил, что она страшно расстроена. Я спросил, что случилось, но она не ответила, а потом я увидел, как она ушла.

– А что сказали полицейские Дону, ты знаешь?

– Нет. Я уже говорил, я был на кухне. Хотел спросить ее, в чем дело, но она просто ушла, не сказав ни слова. – Он посмотрел вдоль бульвара. – Это на нее не похоже...

Он горестно опустил голову. Темноволосый, красивый, печальный... В нем было что-то от Джеймса Дина. У меня на голове шевельнулись волосы.

Я спросил:

– Как по-твоему, куда она могла поехать?

– Да куда угодно. Ей нравится ездить – она же весь день тут в четырех стенах. Но обычно она говорит мне, куда едет и когда вернется.

– Вероятно, она в состоянии стресса, – сказал я. – Оттого, что закрыт ресторан. От неуверенности в будущем.

– Она боится.В «Кружке» была ее жизнь. Я сказал ей: даже если случится худшее и Дон не откроется снова, она легко найдет работу в другом месте, но она ответила, что так, как здесь, больше уже не будет, потому что... – Заслонив глаза одной рукой, он посмотрел в обе стороны бульвара.

– Потому что что, Ноэль?

– А? – Он растерянно посмотрел на меня.

– Твоя мама сказала, что так, как здесь, больше уже не будет, потому что...

– Неважно, – сердито буркнул он.

– Ноэль...

– Это не имеет значения. Мне нужно идти.

Сунув руку в карман джинсов, он вытащил связку ключей, подбежал к «селике» и уехал.

Я был все еще погружен в свои мысли, когда подошел к двери ресторана. Вместо таблички с надписью «ЛЕНЧ ОТМЕНЯЕТСЯ» была выставлена табличка «ЗАКРЫТО ДО ДАЛЬНЕЙШЕГО УВЕДОМЛЕНИЯ».

Внутри освещение было включено на полную яркость, придавая интерьеру дешевый вид, высвечивая каждую шершавинку на деревянных панелях, каждую затертость и каждое пятно на ковре.

Майло сидел на табуретке у стойки бара с чашкой кофе в руках. Дон Рэмп расположился в одной из кабинок вдоль правой стены. Перед ним стояла бутылка виски, стакан и чашка – такая же, как у Майло. Еще две чашки кофе стояли ближе к внешнему краю стола. На Рэмпе была все та же белая рубашка, в которой я видел его у плотины. Он выглядел так, будто только что вернулся с экскурсии по преисподней.

Над ним стояли начальник полиции Чикеринг и полицейский Скопек. Чикеринг курил сигару. У Скопека был такой вид, словно и он не отказался бы от сигары.

Когда я вошел, Чикеринг повернулся ко мне и нахмурился. Скопек последовал его примеру. Майло отпил кофе. Рэмп не сделал ничего.

Это было похоже на неудавшееся собрание членов элитарного клуба.

– Привет шефу полиции, – сказал я.

– Доктор. – Чикеринг шевельнул рукой, и столбик пепла упал в пепельницу рядом с бутылкой Рэмпа. Бутылка была на две трети пуста.

Я подошел к бару и уселся рядом с Майло. Он поднял брови и коротко улыбнулся.

Чикеринг снова повернулся к Рэмпу.

– Ладно, Дон. Похоже, с этим все.

Если Рэмп как-то отреагировал, то я этого не заметил.

Чикеринг взял одну из стоявших с краю чашек кофе и сделал большой глоток. Облизав губы, он подошел к бару. Скопек последовал за ним, но держался немного сзади.

Чикеринг заговорил:

– Я тут в обычном порядке выясняю кое-какие вопросы, доктор, – в плане помощи хорошим друзьям из Полицейского управления Лос-Анджелеса. В связи с тем, что случилось с покойным мистером Макклоски. Вы ничего не хотите добавить к нашему общему неведению?