Текст книги "Журнал «Если», 1992 № 04"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

Соавторы: Роберт Шекли,Филип Киндред Дик,Монтегю Родс Джеймс,Джон Браннер,Николай Козлов,Дин Маклафлин,Вацлав Кайдош,Теодор Стэрджон,Михаил Щербаченко,Юрий Кузьмин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Теодор Стэрджон [8] 8
  Прим. ред.Прямой фонетическийперевод иноязычныхфамилий (например, Стэрджон), как правило, незакрепляется в русском языке. Тому множество примеров: Фрейд, а не Фрёйд, Герберт, а не Харберт и т. д. Однако редакция оставляет за переводчиками право настаивать на собственном транскрибировании имен, что, естественно, не мешает ей в других произведениях вернуться! более, как нам представляется, традиционному для русского языка звучанию – Старджон или, скажем, Толкин.


[Закрыть]
Дом с привидениями

Это была шутка, только и всего. Ничего больше, я готов поклясться. Черт возьми, мы здорово это придумали, Томми и я. Томми был радиотехником, и, кстати, весьма приличным, а я знал все его изобретения, вплоть до последнего диода замаскированного радио. Нужно еще добавить, что Томми был чудак: знаете, из тех недотеп, что приходят на работу в разных ботинках – один коричневый, другой черный. Или в столовой бросают чек в кофе, а официантке подают пончик. Однако дело свое он знал, аппаратура у него была, и моя идея его вдохновила. Это понятно: кого угодно могла соблазнить мысль испугать такую бесстрашную гордячку как Мириам Йенсен.

Железные нервы – отнюдь не единственное, что ее выделяло. Она была… как бы точнее сказать… гибкой. Гибкость проявлялась в том, как она выглядела, говорила, двигалась. Высокая брюнетка с лебединой шеей, тонкие черты лица – ну и главное, конечно, рост. Увидишь ее – и в нокауте. Голова у нее работала дай Бог. Однако ничто не могло заставить ее сердце биться учащенно – разве что физические упражнения. Когда я сделал ей предложение, она и бровью не повела, лишь рассмеялась в ответ. Представляете? Даже не потрудилась сообщить, что будет мне сестрой. Не сказала мягко, что мы не подходим друг другу. Даже «нет» не произнесла. Знаете, что она сообщила?

– Ты прелесть, Билл. Тебе об этом не говорили?

И хихикнула.

Ястоял, открыв рот, и не мог вымолвить ни слова – только наблюдал, как она удаляется. Вот тогда я и дал себе страшную клятву: «Я собью с тебя спесь! Меня ничто не остановит!»

Притащившись домой – я снимал крохотную квартирку, – я увидел у дверей Томми, позвал его к себе, поставил выпивку и почти час рыдал в жилетку. А он сидел, ероша свои не очень чистые волосы, и изучал дно стакана.

– Ч-ч-что ты собираешься делать? – спросил он.

– Сбить спесь. Но если бы я знал, как это сделать!.. Видимо, нужно, чтобы она оказалась в опасности и перепугалась до смерти. А я бы ее спас.

Или показал, что сам ничего такого не боюсь. А лучше всего – и то, и другое. У тебя есть идеи?

– А ч-ч-ч-чего она боится?

– Насколько мне известно – ничего. – Пару минут я шагал из угла в угол, пытаясь найти ответ. – Она может нырнуть в бассейн с вышки, объездить лошадь, промчаться в гоночной машине. Все это возбудит ее не больше, чем быстрый танец.

– Б-б-бьюсь об заклад, она суеверна.

– В каком смысле? Боится духов? Х-м. Может быть, но…

– Все оч-ч-чень просто. – Томми поставил пустой стакан прямо на пол. – Она увидит парочку привидений. И ты ее спасешь.

– Прекрасно. Нарисуем на полу магические квадраты и поставим горшок с дьявольским зельем?

– Н-н-нет. Берем мотки провода, мою систему радиовещания, несколько цветных фонарей и пр-р-р-рочих штук. Населяем дом привидениями. Т-т-ты привозишь туда свою недотрогу. Дальше – положись на меня.

Уходя, Томми направился в ванную. Вытащив его оттуда, я поставил приятеля лицом к двери.

Никогда еще не видел более рассеянного парня.

* * *

За неделю Томми выбрал дом, оборудовал его и повез меня на место будущего действа. Я увидел небольшой особняк, лет ему было сто, а может, и больше. Живая изгородь перед его фасадом превратилась в непроходимые заросли; стены, когда-то зеленые, стали грязно-серыми. За полусгнившими ставнями тускло мерцали венецианские окна. Не знаю, как Томми завладел особняком, но оборудовал его на славу.

– Учти, – сказал он, – у дома есть ис-с-с-тория. Здесь было четыре убийства и три самоубийства. Последнего владельца уморили голодом в подвале.

С этими словами он пошел в обход дома, через бурьян.

– А зачем нам черный ход? – спросил я.

– П-п-пускай пыль в холле выглядит так, будто туда лет двадцать никто не заглядывал, – сказал он, открывая окно в подвал. – Д-д-давай лезь сюда.

Я влез в подвал, Томми за мной. Пробираясь между грудами всякого хлама, он подошел к перегородке, открыл дверь, и мы оказались в комнатке, где был установлен настоящий пульт управления.

– В-в-в-видишь? – сказал Томми, показывая пульт. – В каждую дверь вставлен фотоэлемент. Когда кто-то входит в комнату, я тут же это вижу по номеру лампочки. Здесь – микрофон и проигрыватель: стоны, крики, вопли. Они несутся по трубам, их слышно во всем доме. К-к-к-концерт получается – блеск!

– Представляю. – Я расплылся в улыбке. – А зачем тебе знать, в какую комнату мы входим?

– Для световых эф-ф-фектов. – Томми показал мне реостат и уйму рубильников. – Здесь есть ультрафиолетовые лучи. Я направляю их на стену, покрытую ф-ф-ф-ф-люоресцирующей краской. Ты в-видишь изображение, потом нацеливаешь на него фонарь – оно исчезает. Кое-что сделано фотовспышкой. Это будет мировой спектакль!

– Еще какой! – воскликнул я.

– Договорились, – сказал я, хлопнув друга по плечу. Очки его слетели на пол и разбились. Томми невозмутимо вынул из кармана запасные.

– Думаю, – сказал я, – она немного оттает.

Томми провел меня по всему дому, давая кое-какие инструкции. Потом я отправился домой зубрить текст, напечатанный на машинке. Это неплохая идея, думал я. Без сомнений.

* * *

Через два дня я на одной из вечеринок, что называется, прижал Мириам к стенке. Подойдя сзади, я задал ей вопрос в самое ухо:

– Пойдешь за меня замуж?

– Привет, Билл, – ответила она, не обернувшись.

– Мириам, – прошипел я, – кажется, я кое-что спросил.

– А я ответила «Привет, Билл», – сказала она, сверкнув улыбкой.

Я сжал зубы, но притворился спокойным.

– Тебе нравятся привидения? – неожиданно спросил я.

– Не знаю. Меня с ними еще ни разу не знакомили.

Я кивнул в сторону одного из кресел, на которых можно уместиться вдвоем, и мы стали пробираться к нему сквозь толпу. Это была одна из тех вечеринок, которые Регги Джонс устраивает для совершенно незнакомых людей. Точнее говоря, он приглашает дюжину знакомых, а приходит полсотни.

– Так вот, – начал я торжественно, когда мы уселись. – В 1853 году некий Йоахим Грант был задушен неизвестным лицом в одной из комнат на первом этаже своего особняка, расположенного на Лесной улице. Поползли слухи, что эту комнату посещают привидения. Это так сбило цену на дом и участок, что внучатый племянник Йоахима, Гаррисон Грант, решил переночевать в комнате и доказать, что никаких привидений нет. Его друг Гарри Фортунато нашел Гаррисона на следующее утро: тот был задушен тем же способом, что и его предок. Фортунато был так потрясен, что пулей вылетел из дома и, сбегая с крыльца, сломал себе шею.

– Поразительно, – заметила Мириам, – но тебе обязательно надо рассказывать это именно тогда, когда все танцуют?

– После смерти Фортунато случилось еще два убийства и два предполагаемых самоубийства, и каждый раз человека либо душили, либо он ломал себе шею. Теперь все поверили, что в доме есть привидения. Говорят, их можно увидеть, ну а стонов, вздохов и стуков там хоть отбавляй. Кстати, я знаю адрес дома…

– Да? И какое это имеет отношение ко мне?

– Я слышал, ты не боишься ничего на свете. Ну, а как насчет привидений?

– Не будь ребенком, Билл. Они мерещатся лишь трусливым дурачкам.

– Только не эти.

– Уж не видел ли ты их сам? – Она смотрела на меня, забавляясь.

Я кивнул.

– Ну что ж, это лишь подтверждает мои слова. Давай лучше танцевать.

Она приподнялась с кресла, но я схватил ее за руку и усадил обратно. Вряд ли ей это понравилось.

– Неужели ты боишься поехать туда, железная леди?

– А кто мне это предлагал?

– Я предлагал – минуту назад!

Мириам перестала нетерпеливо косить взглядом на танцующих и уселась поудобнее.

– Ах, вот оно что! Значит, мы с тобой едем среди ночи в пустой дом, стоящий на отшибе, чтобы поймать привидение. Верно? – Ее приподнятая бровь говорила: «Разыгрываешь?»

– Нет, – ответил я поспешно. – Не разыгрываю.

– Настоящие привидения, – сказала Мириам ядовито. – Билл, если ты шутишь…

– С вами, леди, я никогда не шучу, – ответил я, и это была чистая правда.

Выбравшись из кресла, Мириам сказала:

– Подожди, я скажу Регги, что мы уезжаем.

Пока она прощалась с хозяином, я довольно ухмылялся. Все шло, как по маслу. Если мне удастся напугать Мириам, можно будет затащить ее в семейное счастье. И тут я увидел, что Мириам ждет меня у двери.

В тот вечер на ней было платье, обтягивающее, как перчатка, и в то же время какое-то… летящее. Сверху она набросила черный плащ, трепетавший как крылья, когда она шла. Боже, какая девушка! И я останусь с ней наедине. Я вздохнул от зависти к самому себе.

Мы влезли в мой старый, но довольно энергичный драндулет и отъехали от обочины.

– А где этот дом? – спросила Мириам.

– Я уже говорил: на Лесной улице, на вершине Жабьего холма, против мусорной свалки.

– Я знаю это место, – сказала Мириам. – Поддай жару, приятель. Всю жизнь мечтала встретить привидение.

Это было сказано тоном, который я слышал от нее и раньше. Например, когда какой-то мальчишка пытался набросить бельевую веревку на столб как лассо. Она выхватила веревку, заметив:

– Ты меня раздражаешь. Смотри, как надо, – и заарканила столб сразу, с первой попытки.

– Почему ты такая? – спросил я в машине. – То есть, почему тебе обязательно надо показывать характер? Научилась бы лучше вязать.

– Я умею вязать, – сказала Мириам, и в тоне прозвучало «заткнись». Я заткнулся, наблюдая игру света на ее лице, повернутом ко мне в профиль. И раздумывал: не подлость ли это – вся моя выдумка. Но мы уже подъехали к особняку.

Выйдя из машины, Мириам уставилась на дом, казавшийся мрачным и жутким в тусклом свете неполной луны. Ветки высокого кустарника перепутались, словно специально для того, чтобы дом был недоступен.

Я отметил про себя, что Томми, который уже должен был находиться в доме, либо приехал на такси, либо оставил свою машину на другой улице. Меня это немного обеспокоило: парень он чертовски способный, но рассеянный. Поднявшись на крыльцо, я нажал кнопку звонка. Звонок молчал, но у Томми на пульте должна была зажечься лампочка, извещая о нашем приходе. Я вручил Мириам один из фонарей, привезенных с собой, и открыл дверь.

Она поймала меня за рукав. «Дорогу женщине, невежа», – сказала моя подруга и проскользнула в дом первая. Пол в холле резко осел у Мириам под ногами, как только она на него ступила. Взмахнув рукой для равновесия, она обернулась ко мне с улыбкой: «Идешь, Билл?»

Мы стояли в узком холле с высоким потолком. Лестница, ведущая наверх, была для него явно велика.

– Кто-о-о-о-о-о-о та-а-а-а-а-м… Здра-а-а-а-вст-вуйте…

– Что?! – воскликнули мы одновременно. Этот голос был едва слышен, как далекое, далекое эхо, но слова звучали ясно.

– Это не я, – сказали мы друг другу.

– Здесь есть экскурсанты кроме нас, – сказала Мириам, – а может, привидения не теряют времени. С чего начнем?

– Пойдем по лестнице. И уже оттуда будем спускаться вниз.

Мы поднимались по старым ступенькам бок-о-бок, рассекая темноту своими фонарями. На первой площадке мы увидели, что лестница, ведущая выше, сузилась. Мириам двинулась вперед, но тут одна из досок осела у нее под каблуком и другим концом чуть не трахнула ее по затылку: я вовремя наступил на доску.

– Спасибо, друг, я тебе тоже пригожусь, – сказала она. И не дрогнула!

Пока мы поднимались, мне все время мерещился какой-то звук.

– Мне кажется, – сказал я приглушенно, – что кто-то смеется. Жаль, если ты этого не слышишь.

Мы приросли к месту и перестали дышать, чтобы уловить еле слышный звук.

– Это не смех, – сказала Мириам.

Я снова прислушался.

– Знаешь, – сказал я, – так смеются, когда хочется плакать. Боже, какая жуть!

Кто-то тихо бормотал, рассказывая что-то глубоко личное, и речь прерывалась рыданиями. Ладони у меня вспотели, я их незаметно вытер. Черт бы побрал этого Томми – где он ухитрился такое записать?

Холл второго этажа мы пересекли на цыпочках, и Мириам открыла дверь в одну из комнат. Пока дверь закрывалась – пыль взвилась столбом и приняла форму чего-то огромного и бесформенного.

Тр-р-р-р-ах!

Сзади что-то со звоном упало, и одновременно с этим впереди возник какой-то предмет. Я отпрыгнул вправо, Мириам влево, и целую секунду вокруг нас трепетали огни, словно угрожая. Честно говоря, Мириам пришла в себя первой, то есть именно она направила фонарь на один из предметов, испугавших нас. Оказывается, старая литография, висевшая на стене в холле, упала, и стекло разбилось вдребезги. Наверное, гвоздь вывалился из старой штукатурки, когда я шел мимо, сотрясая пол. Я поднял луч фонаря и за раскрытой дверью увидел нечто, напоминающее старомодный секретер, накрытый грязно-белым чехлом.

– Слегка нервничаешь, Билл? – бодро спросила Мириам, подойдя сзади.

Я сжал челюсти, чтобы она не услышала, как стучат зубы, и попробовал улыбнуться.

Входя в комнату, Мириам пропустила меня вперед: она решила, что я в полном порядке.

Внутри не было ничего интересного: та же пыль да пара поломанных стульев. Еще одна дверь вела из этой комнаты в смежную. Я направился туда, Мириам – за мной. Как только я вошел, освещая комнату фонарем, что-то слегка коснулось моего плеча.

– Б-о-о-о-о-о-о-м! У-у-у-у-у-у-х…

Мириам громко ахнула, схватив меня за руку, и я выронил фонарь. Стукнувшись об пол, он погас, а Мириам так сжала в руках свой, что задела выключатель. Кромешная тьма навалилась внезапно, ноги стали ватными. Моя отважная возлюбленная повисла у меня на шее – этот предмет просто первым подвернулся ей под руку – и запищала, как утенок. Странные звуки – удары вперемежку с уханьем – не прекращались, и Мириам конвульсивно нажала на выключатель. Фонарь осветил стену, а на ней – часы с кукушкой. Они откровенно врали, показывая одиннадцать часов. Видимо, я наткнулся на маятник, и часы пошли. Мириам держала меня в объятиях до тех пор, пока глупая деревяшка не перестала куковать и не удалилась (и даже на мгновенье дольше). Это было мое мгновенье, и, черт меня побери, не так я уж был напутан, чтобы не воспользоваться им!

Отпустив меня, Мириам сказала:

– Билл, по-моему, это просто смешно. Давай посмеемся.

– Ха-ха, – сказал я безрадостно.

– Итак, – сказала она более уверенно, – звуки, похожие на смех, – журчанье воды в трубах. Грохот со звоном – картина упала со стены. Мы оба это видели. Вот… это – ну, то, что у входа в комнату, – оказалось книжным шкафом под чехлом. А часы с кукушкой – последний из твоих ужасов. Верно?

– Верно.

– Вот только вопрос «кто там», когда мы вошли,

– чем это объяснить?

– Игрой воображения. Хотя я ничего такого не воображал.

– Значит, я вообразила. За нас двоих.

– А может, случайно, ты вообразила и это тоже? – я показал на стену. Мириам резко обернулась.

Под «этим» я подразумевал едва различимое пятно света. Я разглядел его лишь потому, что фонарь Мириам был направлен на другую стену. Не дыша, я глядел на расплывчатые очертания и начинал понимать, что они обозначают.

– Это напоминает… шею, – пробормотала Мириам, пятясь прямо на меня. Действительно, это была шея телесного цвета, на которой отчетливо проступали синие пятна. Продержавшись на стене несколько секунд, пятно исчезло.

– К-к-к-расиво, – сказал я.

Мириам направила луч прямо на стену, но фонарь явно дрожал у нее в руках. Она молчала.

– Дорогая, – сказал я, – тебе так хотелось танцевать…

– Здесь нет музыки, – сказала она, – придется ехать в другое место.

– Поедем, а? – сказал я, нервно сглотнув слюну. Ни один из нас не шевельнулся.

Переведя дух, Мириам пожала плечами.

– Чего ты ждешь, Билл? Давай двигаться.

– На танцы?

– «На танцы» – Ее контральто выражало презрение. – Мы, кажется, собирались осмотреть дом. Пошли.

– Отчаянный ты парень, – сказал я шепотом.

Она явно услышала, потому что вышла из комнаты с гордым видом. Я поплелся за ней.

Остальную часть второго этажа мы осмотрели без всяких приключений; надо сказать, что болтовня Мириам здорово помогала. Всякие там скрипы, стоны и шумы мы объясняли тем, что ветер воет в дымоходах, хлопают ставни и, вообще, дом дает усадку. Мы умолчали о том, что ночь безветренна, ставни закреплены, а дом, простоявший сто лет с лихвой, усадки не дает. Другими словами, мы решили, что ничего страшного в доме нет. И вот тут-то снова начался этот смех, похожий на рыдания. По тональности он охватывал целую гамму: вверх, вверх, потом вниз. Казалось, что одновременно с рыданиями какой-то сумасшедший барабанит по клавишам расстроенного рояля.

– Тебе все еще здесь нравится? – спросил я.

– Мало ли что мне не нравилось. Школа, например. Но ведь я ее закончила.

Мы открыли дверь и вышли на лестницу, ведущую на третий этаж. Она была узкой и состояла из двух маршей, разделенных крошечной площадкой. Яшел впереди и вдруг увидел девушку – прелестное создание в прозрачных одеждах, – которая торжественно сошла со стены справа от меня, пересекла площадку и растворилась в стене слева. Красоту ее, правда, немного портила кровь, льющаяся из ушей, да еще то, что сквозь нее просматривалась ободранная стена. Ахнув, я попятился и налетел на Мириам.

– Черт возьми, Билл! – отдернув ногу, на которую я наступил, Мириам ухватилась за перила; те не замедлили оторваться и с грохотом рухнули вниз, в темноту.

Схватив Мириам, чтобы она не упала, я умудрился заехать ей пальцем в глаз. Она произнесла слова, которым научилась явно не от мамы.

– Ты… в порядке? – крикнул я, перекрывая шум.

– Уйди, увалень. Чего тебе взбрело пятиться?

– А разве ты не видела ее?

– Кого?

– Девушку. Ладно, черт с ней. Наверное, она мне пригрезилась.

Мы стали подниматься выше, но какая-то сила заставила нас оглянуться. Я понял, что теперь Мириам тоже видит призрачную красавицу; правда, та пересекала площадку на сей раз в обратном направлении. Она пятилась назад, и кровь текла ей в уши тоже обратным ходом. Это меня вдруг успокоило, потому что с головой выдавало кино. Видимо, аппарат был установлен где-то под лестницей; и Томми крутил ленту сначала вперед, а потом назад. Тем же объяснялась и бестелесность девушки: фильм шел на голой стене, без экрана.

– Вот в это, – сказала Мириам, – я просто отказываюсь верить. Билл, ради Бога, что это такое?

– Нормальное привидение, – сказал я весело.

Походка Мириам, ее поза и выражение лица —

все, что я смог уловить в неясном свете фонарей, – были почти смиренными. Я вдруг почувствовал себя последним негодяем: как мог я мучить такого отличного человека?

– Милая, – сказал я, нежно беря ее за руки, – я…

В этот самый момент смех-рыдание достиг крещендо, а откуда-то снизу донесся пронзительный крик, от которого кровь застыла в жилах. Моя кожа, видимо, стала не просто гусиной, но смахивала на наждак. Крик как будто остановил смех, а дотом в тишине осталось лишь эхо этого крика. Оно было каким-то потусторонним: словно в аду томилась душа, томилась так долго и была настолько несчастна, что вложила в этот крик последние силы.

– Билл, мне страшно. Страшно, Билл, – сказала Мириам тихим, каким-то удивленным голосом. Потом заплакала – мне показалось, что впервые в жизни: уж очень тяжело давались ей эти слезы. Я взял ее на руки и понес в комнату, в которой мы еще не были. Там я увидел диван чудовищных размеров, из красного дерева. Я уложил Мириам, а она обвила мою шею руками как ребенок, который боится темноты. Я склонился над ней, в горле у меня стоял ком – наверное, я тоже плакал.

Смех-рыдание снова начал приближаться.

– Прекрати это, ради Бога, прекрати, – взмолилась Мириам.

– Держись, дружище, – сказал я и бросился к двери.

Томми зашел в своих шуточках слишком далеко, думал я, врываясь в подвал. Бывают случаи, хотел я сказать ему, не стесняясь в выражениях, когда надо остановиться. Я долго ощупывал деревянную перегородку, отделяющую его радиорубку от остального подвала, и не находил дыры, служившей дверной ручкой. Наконец, просунув в нее палец, я распахнул дверь и пронзил темноту лучом фонаря.

В подвале не было никого. Просто ни души.

– Томми! – я прислонился к перегородке, хватая ртом воздух. – Томми! – Никакого ответа. Никого, кто управлял бы световыми эффектами, пультом, проигрывателем. – Томми! – голос у меня дрожал.

Смех, однако, все продолжался. Я оглянулся на проигрыватель: вот он, стоит на месте, вот звукосниматель, вот провод тянется к динамику в печи. Но ведь проигрыватель молчит. Я подобрался поближе и вырвал вилку из розетки. Смех не прекратился. Он разносился по всему дому.

Я встряхнул головой, чтобы лучше соображать. А может, этот растяпа забыл приехать? Да был ли он здесь сегодня?

И тут меня пронзила мысль, от которой я похолодел: Мириам лежит в той самой комнате первого этажа, где задушили четверых.

Я рванулся прочь из подвала. Я спешил. Мне было ясно: в этом доме Томми не нужен – здесь и без него хорошо.

Мириам лежала на диване, голова ее была странно вывернута, на шее появились синие пятна.

Еле удерживаясь на ногах, спотыкаясь и наталкиваясь на стены, я вынес Мириам из дома и усадил в машину.

Отъехав на приличное расстояние, я подрулил к обочине и остановился. Мириам шевельнулась и что-то прошептала. Она шептала мое имя. Мне захотелось смеяться. Мириам начала браниться низким хриплым голосом. Вот тут я рассмеялся во весь голос.

– Дорогая, какой же я подлец – потащить тебя в этот дом! Не знаю, какой бес в меня вселился.

– Т-с-с-с, – шепнула она и так долго молчала, что я снова испугался.

– Мириам!

– Кстати говоря, – сказала она звучным спокойным голосом, – ты все задавал мне один вопрос, а я увиливала от ответа. Женись на мне, если хочешь.

– Да, но… почему ты вдруг решилась?

– Потому что, – она прижалась ко мне, – я всегда мечтала выйти за человека, который будет долгими зимними вечерами рассказывать мне сказки о привидениях.

Перевела с английского Элла БАШИЛОВА