Текст книги "Уинтер-Энд"

Автор книги: Джон Рикардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7

По пути в Хоултон я миную два дорожных поста. Первый – на шоссе I-95 – это кордон, состоящий из двух синих с белым машин полиции штата и нескольких деловитых, вооруженных короткоствольными автоматами копов; второй стоит на окраине города, неподалеку от съезда с местного шоссе. Меня пропускают быстро – как только я показываю полицейский значок постучавшему в окошко моей машины патрульному.

Парковка перед зданием Высшего суда забита полицейскими машинами, другими автомобилями, поставленными до крайности бестолково, – и репортерами. Я нахожу место в сторонке от устроенного журналистами цирка, набираю побольше воздуха в грудь и осмеливаюсь вылезти из «корвета» и направиться к дверям суда. На мое счастье, никто из представителей телевидения, радио и газет не знает, кто я такой.

Я поднимаюсь наверх (ноги мои устают уже после первого лестничного марша), вхожу в управление шерифа. К обычным дежурным сегодня добавилась пара людей, работающих здесь неполное время и вызванных, чтобы помочь в охоте на беглеца. Дейл, заместитель шерифа Оуэн Марш, мужчина в мундире лейтенанта и двое парней в форме полиции штата что-то обсуждают, сидя за круглым столом, на котором расстелена большая карта штата Мэн.

– Алекс, – окликает меня Дейл, пока я наливаю себе кофе. – Иди сюда, я введу тебя в курс дела.

Он указывает на лейтенанта:

– Брюс Уоттс. Это он провел первые два допроса Николаса до того, как я обратился к тебе. Двое других – лейтенант Матесон и сержант Остин, оба из полиции штата. – Все трое кивают мне, а Дейл вглядывается в мое лицо. – Выглядишь ты неважно. Что, таблетки не помогают?

Я качаю головой:

– Таблетки хорошие. Просто ночь выдалась тяжелая, вот и все. Так что у вас пока есть?

Матесон указывает на карту:

– Примерно через час после того, как поднялся шум, мы выставили посты на выездах из города. Оповестили пограничные войска, разослали подробное описание подозреваемого во все полицейские участки штата. Хоултонское управление проводит проверки на дорогах – на случай, если он все еще здесь. Мы доставили на место происшествия – так быстро, как смогли, – полицейского со служебной собакой, однако она потеряла след прямо у тюрьмы. Похоже, он сел в автомобиль, легковой или грузовой. Сейчас группы с поисковыми собаками прочесывают окрестности города.

– Это практически все, что мы можем сделать, не имея никаких следов, – добавляет Уоттс. – Сообщений о похищении автомобилей со времени побега не поступало, так что, если у него есть машина, она либо украдена, но кражу пока не заметили, либо ему кто-то помогает – и в том и в другом случае мы не знаем, где его искать.

Я потираю подбородок и спрашиваю:

– Как ему удалось выбраться из тюрьмы?

– За пару секунд до того, как в тюрьме погасили свет, он вырубил одного из охранников и переоделся в его форму, – отвечает Дейл. – Потом включил пожарную тревогу и, воспользовавшись поднявшейся суматохой, удрал. Что произошло, стало ясно, только когда провели перекличку заключенных, а к тому времени его уже и след простыл.

– Легко ли было спланировать такой побег? – спрашиваю я.

Оуэн Марш пожимает плечами:

– Режим в окружной тюрьме не такой уж и строгий. Мы не принимаем людей, которые осуждены на срок больше девяти месяцев, поэтому и персонал у нас соответствует контингенту – наши заключенные большой опасности не представляют. Если он видел план здания и знал, как работает система пожарной безопасности, то вполне мог спланировать такой побег.

– А у него имелось несколько дней, в течение которых он только изучением плана тюрьмы и мог заниматься, – резко замечаю я, возмущенный той легкостью, с которой Нику удалось сбежать. – Не удивлюсь, если кто-то из охранников выдал ему в обмен на пару бутылок пива ее поэтажный план.

– Послушайте, мы виноваты в случившемся не больше, чем все прочие, – с обиженным видом отвечает Оуэн.

– Не больше? Тюрьма находится в ведении вашего управления. Я не знаю, кем нужно быть, чтобы позволить подозреваемому в убийстве заключенному выйти из нее по время пожарной тревоги, но если ваши люди настолько глупы, их следует дрючить дважды в неделю.

И я, не желая ввязываться в перепалку, отворачиваюсь от Оуэна. Помощник шерифа отходит к кофейному автомату, а Дейл меняет тему:

– Ты думаешь, он спланировал это заранее?

– А почему бы и нет? Точно так же, как спланировал все остальное. – Я бросаю сердитый взгляд на карту. – Если ему хватило ума заварить всю эту кашу, наверняка возле тюрьмы его поджидала машина. Может быть, его собственная, может быть, чья-то еще. Мне очень жаль, лейтенант Матесон, но ваши дорожные посты его не задержат. Он ушел.

Сотрудник полиции штата насупился.

– Посмотрим, – говорит он, помолчав. И тоже бросает взгляд на карту. – В скором времени начнется патрулирование города с вертолета. Думаю, нам лучше вернуться в штаб-квартиру и подождать – вдруг удастся обнаружить что-нибудь новенькое.

Он кивает Дейлу и уходит вместе с Остином.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает Дейл. – Уж больно круто ты обошелся с Оуэном и лейтенантом.

– Все нормально. Просто нервы натянуты.

– Думаешь, о Нике мы больше ничего не услышим?

Перед моим мысленным взором проносятся обгорелые развалины «Святого Валентина», темный лес Мэйсон-Вудс и едва различимое женское лицо из медальона.

– Нет, – говорю я Дейлу, – я так не считаю. Я думаю, что он приехал сюда, чтобы покарать людей за их «грехи», а из того, что он говорил мне, вовсе не следует, что дело доведено до конца.

Я мысленно рисую себе огромный лес, разбросанные по нему пустые охотничьи домики. Николас теперь как пресловутая иголка в стоге сена.

– Есть какие-нибудь соображения насчет тех, кого еще он захочет «покарать»?

– Никаких. Мы слишком мало знаем о нем.

– Брюс, – говорит Дейл, – одна из наших машин постоянно должна находиться вблизи Уинтерс-Энда, займись этим. Если он что-либо предпримет, мы должны отреагировать быстро.

Лейтенант кивает и отходит к одному из дежурных.

Дейл обращается к своему заместителю:

– Оуэн, ты сможешь взять на себя прессу до тех пор, пока Хоултонское управление не сообщит о результатах расследования?

Оуэн отвечает ему с другого конца кабинета:

– Конечно. Когда они намерены сообщить о своих достижениях?

Дейл пожимает плечами:

– Давай дадим им около часа. – Он снова поворачивается ко мне. – Похоже, Ник сильно интересуется тобой. Ты не думаешь, что можешь оказаться одной из намеченных жертв?

– Нет, – отвечаю я. – По крайней мере не сейчас. По моим представлениям, я ему не нравлюсь, однако он относится ко мне как к своего рода исповеднику. И когда он покончит здесь со своими делами, я не удивлюсь, если ему захочется рассказать об этом мне. Правда, ему неизвестен номер моего телефона, так что связаться со мной он вряд ли сможет.

– Однако он знает, что ты остановился в Уинтерс-Энде, – говорит Дейл.

– Но не знает, где именно.

– В городе только один отель, Алекс.

Я пожимаю плечами.

– Какой смысл беспокоиться об этом сейчас? Я сумею постоять за себя.

– Конечно. – Дейл раздувает щеки и смотрит на карту. – Ладно, давай сосредоточимся на поисках Ника.

– Если бы удалось выяснить, почему он приехал сюда, я, возможно, смог бы понять, кто он и где прячется, – говорю я. – Я буду по-прежнему заниматься Гарнером, детским домом и женщиной из медальона. С доктором Валленсом я пока не поговорил, сделаю это сегодня. Об остальных служащих «Святого Валентина» что-нибудь выяснить удалось? С Деборой Пирс я вчера побеседовал.

– Мы пытаемся отыскать их, однако именно сейчас тратить на это много сил и времени не можем.

– Да все нормально, Дейл. Хорошо бы мне просмотреть документы, которые имеются у вас по Гарнеру и «Святому Валентину».

– Ладно, но перед тем как ехать в Уинтерс-Энд, свяжись со мной – просто на всякий случай. Когда масштабы поисков Ника начнут сокращаться, я смогу снова помогать тебе.

– Спасибо, Дейл.

Я встаю, направляюсь к двери, и он говорит мне вслед:

– Не за что, Алекс. И не налегай так на таблетки, ладно? С ними лучше не перебарщивать.

Я провожу пару часов, отыскивая любую информацию, какая имеется в управлении и может быть как-то связана с делом Ника. Работа продвигается медленно, поскольку руководствоваться мне приходится скорее догадками и инстинктом, чем логическими выкладками. Всякий раз, как мне попадается в компьютере или в папках нечто интересное, я распечатываю или копирую соответствующий документ – будет что почитать на досуге. Управление я покидаю уже после часа дня. Поскольку побег Николаса оставил мне только два занятия – листать собранные мной материалы да ждать, когда полиция штата сообщит о полученных ею результатах, я решаю заглянуть в больницу и поговорить с Джеммой.

Становящееся все более громким урчание в животе напоминает мне, что я ничего не ел со вчерашнего дня. Я покупаю в заведении у рыночной площади бутерброд и съедаю его, стоя на мосту и глядя на водоворотики под ним.

Я думаю о том, что после бегства Ника делать мне здесь, строго говоря, нечего. Однако, едва эта мысль приходит мне в голову, понимаю, что никуда я не уеду. Мой инстинкт, первобытная страсть охотника, твердит, что я должен остаться здесь до конца. А кроме того, у меня есть теперь и вторая причина не уезжать, и как раз в эту минуту эта «причина» возвращается с ланча на работу.

Покончив с бутербродом, я направляюсь к больнице, вхожу в лифт и спускаюсь в подвал. По пути к моргу я никого не встречаю. А подойдя к его двери, стучусь и, приоткрыв ее, просовываю голову в образовавшуюся щель. Джемма сидит с чашкой кофе в руке за рабочим столом и смотрит на лежащую перед нею компьютерную распечатку. Оторвавшись от нее и увидев меня, она улыбается.

– Привет, – говорю я, входя в комнату. – Надеюсь, не помешал?

– У нас тут обычно неотложных дел не бывает, – говорит она.

– Ты слышала о побеге?

– Да, по радио. – Произнося это, Джемма пожимает плечами – то, что Николас вырвался на свободу, ее определенно не пугает. И она меняет тему. – Мне только что звонили патологоанатомы из Огасты.

– Что-нибудь интересное?

– Ничего сверх того, что я уже обнаружила. Останки принадлежат Гарнеру, скорее всего, его закололи ножом. Но ты ведь сюда не за этим пришел, верно?

– Совсем не за этим. Хотел проверить, не изменились ли наши планы на вечер. – Я улыбаюсь. – Ну и на тебя за работой полюбоваться, твой зеленый докторский наряд возбуждает меня.

Джемма смеется высоким, чистым смехом.

– Это нужно будет запомнить. Придешь ко мне в то же время, что вчера?

– Конечно. Куда пойдем?

– Я решила состряпать кое-что дома.

– Превосходно, – говорю я. – Буду в восемь.

Я наклоняюсь к ней и целую ее дважды.

– Когда-нибудь и я сделаю для тебя то же самое. Правда, сначала мне придется научиться готовить.

Она снова смеется, машет мне на прощание, и я ухожу.

Я возвращаюсь в Уинтерс-Энд. Пост полиции штата по-прежнему стоит на местном шоссе, а на одиннадцатом шоссе я миную еще одну пару патрульных машин. Я почти не уделяю им, да и самой дороге внимания, голова моя занята попытками определить возможных соучастников Ника – если предположить, что Гарнера откапывал именно соучастник. И еще один вопрос занимает меня: почему он откопал только руку?

Единственная версия, какую мне удается выстроить, такова: соучастник, нарушивший могильный покой Гарнера, ограничился всего лишь рукой, поскольку не знал, что откапывает труп. Если так, соучастник Ника был не таким же, как он, убийцей, но человеком куда более обычным. Въезжая в Уинтерс-Энд, я чувствую, что голова у меня работает сейчас лучше, чем в течение всего этого дня.

Я останавливаю машину и пересекаю Центральную улицу, направляясь к приемной доктора. Центр города почти безлюден, пустая скорлупка, окутанная тишиной и придавленная сверху низкими, плотными тучами. Трудно поверить, что побег заключенного вызвал у местных жителей желание засесть в своих домах, – а они именно это и сделали. Похоже, весь город пребывает на грани нервного срыва. Подойдя к стеклянной двери приемной, я обнаруживаю на ней отпечатанную записку, прилепленную к стеклу изнутри:

ПРИЕМНАЯ ЗАКРЫТА ПО ПРИЧИНЕ БОЛЕЗНИ ДОКТОРА.

НУЖДАЮЩИМСЯ В СРОЧНОЙ МЕДИЦИНСКОЙ ПОМОЩИ СЛЕДУЕТ ОБРАЩАТЬСЯ В «СКОРУЮ ПОМОЩЬ» ЭШЛЕНДА,

ТЕЛ. 435-6323.

Я вглядываюсь в стекло. За ним темно и пусто. Вернувшись в «корвет», я отыскиваю в своих заметках домашний адрес доктора Валленса.

Дом его стоит всего в паре улиц от того, в котором когда-то жил я. Подъездная дорожка пуста, но я все равно нажимаю на кнопку дверного звонка, нажимаю три раза. Ответа нет. Я поворачиваюсь и иду назад к машине.

И тут звонит мой сотовый. Номер мне неизвестен.

– Алло?

– Как поживаете, мистер Рурк? – Голос Николаса, слегка искаженный линией связи, я узнаю мгновенно.

– Прекрасно, Николас, – отвечаю я, озираясь по сторонам. Сердце мое колотится. – Откуда у вас мой номер?

– С вашей визитной карточки. Спасибо за предупредительность.

На перекрестке в дальнем конце улицы показывается патрульная машина. В мою сторону она не сворачивает. Я стараюсь сохранять спокойствие, держать паранойю в узде. Веди себя рационально, проверь свое ближайшее окружение, пусть Ник продолжает говорить. И надейся на то, что он не сидит с охотничьим ружьем за машиной на другом конце улицы.

– Не за что, – отвечаю я. – Рад, что оказался вам полезным. Я так понимаю, вы хотите мне что-то сказать.

– Возможно, мне просто захотелось узнать, как идут ваши дела, мистер Рурк.

Окна по другую сторону улицы либо пусты, либо затянуты сетчатыми шторами. Я говорю себе, что любое движение, какое я замечаю периферийным зрением, объясняется просто-напросто подрагиванием моих век.

– Почему бы нам с вами не выпить вместе? Вы могли бы рассказать мне все, что хотите.

Уловка старая и очевидная, но я тем не менее прибегаю к ней.

– Все еще пытаетесь найти подходы ко мне? Тогда попробуйте что-нибудь поумнее.

– Почему вы не думаете, что я просто тяну время, чтобы полицейские могли отследить ваш звонок?

Николас хмыкает.

– Никакие полицейские ничего отследить не пытаются. У них пока нет оснований полагать, что мне известен ваш номер.

Улица кажется пустой, однако спокойствия мне это отнюдь не внушает. И все же я не поддаюсь инстинктивному желанию немедленно забраться в свою машину. Сейчас я сохраняю 360-градусный обзор улицы. Укрывшись внутри, я не смогу вовремя заметить человека, который попытается подобраться ко мне, низко пригнувшись, и окажусь уязвимым.

– Ну хорошо, теперь у вас есть мой номер и вам хочется извлечь из этого выгоду до того, как мне надоест разговаривать с вами и я отключу телефон, – говорю я.

– Вы уже знаете, как умер Гарнер?

– Его зарезали.

– Зарезали? Это верно, и, полагаю, остальные следы к этому времени успели исчезнуть, – продолжает он.

– То есть вы признаетесь в том, что убили его?

– В общем и целом, да. – Он умолкает, довольный собой – ведь наш разговор не записывается. – Забавно, я провел Ламонд совсем рядом с его могилой.

– Как вы добились того, что на ее коже не осталось частиц травы и листьев?

– Она разделась до того, как мы вылезли из машины. Затем я обернул ее ноги, руки и волосы пакетами, а тело – большим листом полиэтилена. Точно так же я защитил и свою обувь. Когда мы оказались на шоссе, я снял с нее обертку. – Он замолкает на миг. – Странно, что вы не нашли ее. Впрочем, и Гарнера ведь никто так и не нашел. Вы его помните? Вы же посещали мальчиком детский дом.

– Смутно. Кто откапывал тело?

Этот вопрос Николас игнорирует.

– А помните, как Гарнер разговаривал с вашим отцом?

– Кто откапывал тело? – повторяю я. Я и прежде с трудом переваривал его высказывания о моем отце. И говорить о нем не хочу – в частности, потому, что Николас, похоже, знает о моем отце слишком многое.

– Мы с вами не в комнате для допросов, мистер Рурк.

Я решаю сменить тактику:

– Вы меня удивляете, Николас. Обычно в полицию звонят, чтобы похвастаться своими достижениями, лишь самые тупые из убийц. Это вы посылали людям угрожающие письма, после того как подожгли детский дом?

– А зачем бы мне это понадобилось?

– Чтобы запугать их. Чтобы показаться более значительным, чем вы есть на самом деле.

– Жаль, что вы столь низкого мнения обо мне, мистер Рурк. – Никакого удивления я в его голосе не слышу. – Хоть и не могу сказать, что я этого не ожидал.

– Поскольку мне известно, что вы психопат?

– Поскольку вы тот, кто вы есть. По причине вашего прошлого. По причине того, что вы сделали со мной. По причине того, что у нас много общего.

– У нас нет ничего общего, Николас.

– Вы уверены?

Телефон замолкает, оставив меня стоять на тихой, пустынной улице, вслушиваясь в слова убийцы, которые замирают в моем сознании.

В следующее мгновение я смотрю на экран телефона, чтобы запомнить номер, с которого позвонил Ник, и связываюсь с Дейлом.

– Я только что разговаривал с Николасом, – сообщаю я, как только он берет трубку. – Он позвонил мне по мобильному. Ты можешь определить, откуда поступил вызов?

– Господи, Алекс. Откуда у него твой номер?

– По его словам, с моей визитки. Так можешь или не можешь?

– На это уйдет время, – отвечает Дейл, – в течение которого он, скорее всего, это место покинет.

– Да, но мы узнаем кое-что о его перемещениях. – Я диктую номер Ника. – По крайней мере мы будем знать, далеко ли он удрал.

– Конечно. Позвоню, как только что-нибудь выяснится.

– Хорошо. И посмотри, нельзя ли будет переводить звонки, которые пойдут с этого номера на мой телефон, куда-то еще. Не хочется, чтобы он звонил мне всякий раз, как это взбредет ему в голову.

– Сделаю, – говорит Дейл.

Я завершаю вызов, лезу в карман за сигаретой. После разговора с Николасом у меня пропало желание просматривать мои заметки, касающиеся Гарнера, его сотрудников и «Святого Валентина». Он сказал, что, захватив Анджелу Ламонд, провел ее через лес. Возможно, прогулка по свежему воздуху не повредит сейчас и мне.

А может, и повредит, если он прячется в лесу. Впрочем, это тревожит меня гораздо меньше, чем его телефонный звонок. Прозвучавший в трубке голос Ника застал меня врасплох. Что ж, мое появление там, где он, возможно, скрывается, застанет врасплох его. Я в последний раз окидываю взглядом пустую улицу и забираюсь в «корвет».

И пару минут спустя сворачиваю на проселок, который врезается в темный Мэйсон-Вудс с его искривленными ветвями. Я заезжаю на первую попавшуюся парковку и некоторое время сижу совершенно неподвижно, ожидая, когда стихнет эхо от урчания двигателя. Вполне возможно, что Николас поджидает меня где-то здесь. На всякий случай я проверяю, при мне ли кольт, и выхожу из машины.

В лесу стоит полная тишина. Не слышно ни ветра, колеблющего ветви, ни птиц, ни насекомых – кажется, что все живые твари попрятались или кто-то заставил их умолкнуть. И пока я бреду к Черному оврагу, единственное, что нарушает безмолвие мертвого воздуха, – это шелест палой листвы под моими ногами.

Добравшись до оврага, я слышу шум потока, усиленный каменными стенами и потому звучащий в этом мертвом безмолвии резко и громко. Серое небо усиливает мрачную атмосферу леса. Внизу я вижу полоски полицейской ленты, помечающие место, где нашли труп Гарнера.

Я спускаюсь на дно оврага и трачу несколько минут на то, чтобы освоиться здесь, под навесом огромной ели, стоящей на его краю. Спуск, сейчас довольно простой, был, наверное, намного труднее в темноте – в ту ночь, когда кто-то откапывал здесь труп.

Внезапно над моей головой что-то начинает стремительно двигаться в кронах деревьев. Я выхватываю кольт из кобуры, резко разворачиваюсь, кровь звенит у меня в ушах. Второй всплеск движения, крик, какой могло бы издать гибнущее животное, и огромный ворон, угольно-черный, вылетает из леса и уходит в небо, мерно взмахивая крыльями.

Все снова стихает, я жду, отрывисто дыша и обшаривая взглядом край оврага. Проходит пара минут, все тихо, и я немного успокаиваюсь.

Теперь я иду вдоль ручья на юг, пока не дохожу до места, где каменистые берега кончаются и дальше идет лишь влажная земля. Если мои воспоминания верны, скоро должен начаться долгий пологий подъем, который в конце концов выведет на холм Райланда. Окружающий меня лес снова стихает. Только ручей продолжает журчать, мешая мне, потому что его журчание заглушает звуки любого движения. Мне все время кажется, что за мной наблюдают, нет, вглядываются в меня. Мой желудок стягивает точно узлом. Возможно, хватит с меня на сегодня пеших прогулок.

Я возвращаюсь к «корвету» и, когда оказываюсь неподалеку от другой лесной парковки, находящейся в конце проселка, снова вижу за деревьями красную «тойоту», стоящую на том же месте, что и вчера. Я проверяю, легко ли мне будет выхватить из кобуры пистолет, и иду подлеском к этой машине.

Выйдя из леса неподалеку от ее багажника, я никого внутри машины не замечаю. Зато замечаю, что паук успел сплести паутину между боковым зеркальцем и кузовом и теперь сидит в ней, поджидая добычу. Я быстро заглядываю под «тойоту», подхожу ближе, готовый пригнуться и отскочить при первом же признаке опасности.

«Тойота» пуста.

Сквозь грязноватое стекло я различаю лишь старое одеяло на заднем сиденье и понимаю, что под ним что-то лежит. Что-то, имеющее неправильную форму и далеко не дотягивающее по размерам до человеческого тела.

Дверца не заперта, и я, быстро оглядевшись вокруг, открываю ее. Наклонившись над одеялом, я приподнимаю один из его углов, затем сдергиваю его, чтобы увидеть то, что скрыто под ним. Одежда. Белая. Плотная хлопчатобумажная блуза, похожая на форменную. С именной табличкой из синей пластмассы.

А. ЛАМОНД, МЕДСЕСТРА.

До появления команды криминалистов проходит больше часа, а еще через полчаса я понимаю, что могу уехать. Пусть теперь они выполняют свою работу – дотошно осматривают «тойоту» и землю вокруг нее. По имеющимся у них сведениям, эту машину угнали в Огасте за несколько дней до убийства Анджелы Ламонд. Когда я захожу за сигаретами в магазин на Центральной улице, небо начинает быстро темнеть. У меня уже почти не остается времени на то, чтобы приготовиться к свиданию. Чтение документов придется отложить.

Я выхожу из магазина и сталкиваюсь с репортером «Бангор дейли ньюс».

– Мистер Рурк! – восклицает он и подскакивает ко мне, точно терьер к хозяину. – Можно задать вам пару вопросов?

– Конечно. Задавайте. Только быстро.

– Этот сбежавший заключенный, Николас. Как вы считаете, возможно ли, что он снова появится там, где его арестовали?

– Это с какой же стати?

Репортер пожимает плечами:

– Если именно он убил и Анджелу Ламонд, и Генри Гарнера, не существует ли риска, что он наметил себе в жертвы и других проживающих здесь людей?

Я отпираю дверцу машины.

– Это уж вы у него спросите – или подыщите себе в консультанты какого-нибудь психа. Вы задаете вопросы, на которые я ответить не могу.

– Ну хорошо, мистер Рурк, – говорит он, когда я открываю дверцу. – Еще один вопрос, последний. Нас интересует и эмоциональная сторона этой истории. Как сказывается расследование лично на вас?

– Вы, собственно, о чем?

Репортер пожимает плечами.

– Нам известно, что однажды напряжение, связанное с вашей работой, оказалось для вас непосильным, – говорит он. – Не могли бы вы провести сравнение того случая с этим?

– Я не хочу обсуждать эту тему, – отвечаю я и усаживаюсь за руль. Кулаки у меня чешутся, однако я говорю себе, что он не сказал ничего, что позволило бы дать ему в морду. – Не лезьте не в свое дело, черт бы вас побрал.

– Ну перестаньте, мистер Рурк. Такой подход к этой истории очень понравился бы нашим читателям.

– Может быть. Да только в гробу я их видал, ваших читателей. А теперь самое лучшее для вас – убраться отсюда.

Похоже, сказанное мной нисколько его не смутило.

– Вы угрожаете мне, помощник Рурк? – удивляется он.

Я молча захлопываю дверцу, мысленно ругая себя за то, что вспылил. Не стоил он того, говорю я себе, включая зажигание и направляя машину к удушливым миазмам безмолвия, в которых купается «Краухерст-Лодж».

Время уже к восьми, а я почему-то ощущаю себя еще более издерганным, чем пару часов назад. Разумных причин у этого ощущения нет, тем не менее оно никуда не уходит: легкое напряжение каждой мышцы, натянутость каждого нерва. Остается только надеяться, что вечер, проведенный в обществе Джеммы, прогонит его.

Как и в прошлый раз, она открывает дверь, не дав стихнуть звонку. Сегодня на Джемме хлопковая блузка и синие брюки в обтяжку – и то и другое подчеркивает гибкость ее тела. Она целует меня, вешает мою куртку на крючок, проводит в гостиную. Дом ее чист и опрятен, и, как и в моей квартире, здесь явственно отдает одиночеством. Разного рода мелочи, обычно накапливающиеся у супружеских пар за годы совместной жизни, – фотографии, сувениры, подарки – в нем отсутствуют.

Я прохожу следом за Джеммой на кухню и ставлю на разделочный стол, рядом с миской салата, бутылку вина – хорошего, как я надеюсь.

– Как ты догадался, что потребуется именно красное? – спрашивает она, заглядывая в духовку. Оттуда вырываются ароматы розмарина и чеснока.

– Ну, вообще-то я едва не купил и белое тоже, но решил, что ты подумаешь, будто я склонен к излишествам. Что там, в духовке?

– Жареный барашек по-итальянски. Ты ведь любишь баранину, правда?

– Люблю, – отвечаю я. – А запах какой!

Мы выпиваем по бокалу вина, болтаем о том о сем – разговор наш начинается с того места, на котором мы прервали его вчера. Я замечаю в сушилке кофейную чашку с эмблемой «Патриотов».

– Не знал, что ты поклонница футбола, – говорю я.

– А, ты о чашке. Не такая уж и поклонница. Чашку мне подарили. А ты любишь футбол?

– Расследовал как-то раз дело, связанное с обслуживающим персоналом бостонской команды, и получил за это пару дармовых билетов. Но до конца игры досидеть не смог.

Джемма протягивает мне тарелки, вглядывается в мое лицо, – похоже, ее насторожила резкость, с которой я произнес последнюю фразу.

– Все-таки, – говорит она, – иметь в послужном списке такое расследование, наверное, хорошо. В Бостоне оно, должно быть, получило широкую огласку.

– Широкая огласка – это не такая уж и радость. Чертовы репортеры. – Я рассказываю о моем разговоре с малым из «Бангор дейли ньюс», о намеке, который он себе позволил. От одной только мысли о нем я закипаю, меня бросает в жар, кожу начинает покалывать, точно иголочками. – Фактически он сказал, что я не выдерживаю напряжения и, того и гляди, сломаюсь. Сукин сын!

– Такая у него работа. Да не так уж и много он сказал.

– Ну, сейчас оно, может, так и выглядит, но в ту минуту ощущалось совсем иначе. Сволочь!

Джемма пожимает плечами, резкая смена моего настроения явно удивляет ее.

– Скорее всего, он не имел в виду ничего дурного.

– По-моему, они просто не понимают, что это такое! – Я, уже утратив способность сдерживать гнев, едва не срываюсь на крик. – Я по нескольку часов кряду общался с психопатом. После приезда сюда я тратил все свободное время на чтение полицейских рапортов и отчетов. Затем мой подозреваемый сбегает прямо у них из-под носа, и все они смотрят на меня так, точно это моя вина. И не устают повторять, что я, похоже, сломался. Если бы они не грызли мне спину и оставили, к чертям собачьим, в покое, все было бы хорошо.

– Они просто встревожены. А ты выглядишь немного…

– Немного что? И ты начинаешь петь ту же песню? Вот и Дейл приставал сегодня ко мне, твердил, что мне не стоит принимать лекарства. Как будто он что-нибудь в этом понимает!

Взгляд Джеммы становится растерянным:

– Алекс, что с тобой? Я всего лишь сказала, что мне тревожно за тебя. Прости, если тебе это неприятно.

– Тревожно за меня? Это почему же? Ты думаешь, со мной что-то неладно? Встаешь на их сторону, так, что ли?

– Вообще-то да, – отвечает Джемма. – Слышал бы ты себя сейчас!

– А, тебе не нравится то, что я говорю?

– Мне не нравится, как ты это говоришь! – быстро-быстро моргая, отвечает она.

Я вижу, что она озадачена и испугана, но мне на это уже наплевать.

– А как, по-твоему, я должен говорить? Покажи, я послушаю, – рычу я.

– Алекс, перестань.

– Перестать? Да, конечно, почему бы и нет? Перестать тревожить тебя, чтобы ты перестала меня доставать. Хватит с меня твоей чуткости и заботы! Спасибо за прекрасный вечер! Всего наилучшего!

С этими словами я вылетаю из ее дома, оставив позади сбитую с толку женщину со слезами на глазах, женщину, которую я обидел до глубины души, уж в этом я нисколько не сомневаюсь. Когда я добегаю до конца подъездной дорожки, приступ безумия заканчивается. Я прислоняюсь к машине, утыкаюсь лбом в ее крышу и пытаюсь понять, что за чертовщина на меня накатила. Мне следует вернуться в дом и извиниться. Но поверит ли она в искренность моих извинений? И кому от них станет легче?

Я забираюсь в машину, сообразив при этом, что моя куртка осталась висеть в прихожей Джеммы. На мне одна лишь рубашка с короткими рукавами, мне холодно, но, пожалуй, это самое малое, чего я заслуживаю. Я бросаю последний взгляд на ее дом, включаю мотор и уезжаю.

К одиннадцати я успеваю не только вернуться в Уинтерс-Энд, но и бросить машину у отеля и сейчас нахожусь в баре «У Ларри» на северной окраине города – это излюбленное место дальнобойщиков и рабочих, отправляющихся на заготовку леса. Я провел здесь уже два часа, понемногу напиваясь, пытаясь смыть спиртным то, что вызвало эту бурю у Джеммы. И мне захотелось поиграть в бильярд, вдруг это позволит умерить мою агрессивность. И захотелось подраться с парой дальнобойщиков, чтобы они вышибли из меня дух вместе со всякой дрянью.

Первый и второй шаги успешно завершены. К осуществлению третьего я приступаю, когда, вернувшись из уборной, вижу, что мой табурет у стойки бара занял здоровенный, потный мужик в клетчатой рубашке и джинсах, в штанины которых легко вошло бы по дереву. Позже я сообразил, что мог бы выбрать в качестве вступительной реплики нечто более тактичное:

– Убери задницу с моего табурета.

Мог бы, да не выбрал.

Мужик медленно поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Темные волосы, редеющие на висках. Потные, покрытые щетиной щеки, свисающие по сторонам от подбородка. Им вторит, свисая поверх поясного ремня, живот.

– Что? – скорее хрюкает, чем произносит он. За его спиной я вижу у бильярдного стола двух парней, явно проявляющих интерес к нашей беседе.

Я наклоняюсь, пошатнувшись, к уху толстяка и говорю, намного громче:

– Убери свою поганую задницу с моего табурета!

Мужик встает. Он на пару дюймов ниже меня, но обладает несомненным весовым превосходством.

– У тебя слишком большой рот, приятель.

– Твоя задница в два раза больше. Ты чем зарабатываешь на жизнь – пышки в пекарне дегустируешь?