Текст книги "Уинтер-Энд"

Автор книги: Джон Рикардс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– А вы что здесь делаете? – спрашиваю я. – Вы же не из Уинтерс-Энда, почему же и ваше время должно истекать?

– Мое и не истекает, – отвечает она и улыбается. – Я здесь затем, чтобы отвезти всех в морг.

И я замечаю наконец, что одета она не так, как все остальные, а в обычный лабораторный халат.

– А-а, – произношу я, не сумев придумать иного ответа, и, прежде чем мне в голову приходят другие слова, кто-то стучит в дверь.

Рона утихомиривает толпу, все смотрят, держа в руках очки, на дверь, а Рона идет открывать. Она радостно хлопает в ладоши, все прочие, увидев стоящего в двери голого по пояс Николаса с двумя ножами в руках, кричат «ура!».

– Всем привет, – говорит он. – Время. Я пришел по ваши души.

Крики не умолкают, начинается резня. Два ножа убивают улыбающихся гостей одного за другим, перерезая горла, вспарывая грудные клетки. Первой валится на пол Рона, за нею пухловатый мэр. Потом я перестаю узнавать очередную жертву. Я разворачиваюсь и убегаю, прорезая толпу, стоящую точно на новогоднем празднике.

В дальнем конце комнаты различаются французские окна, выходящие на патио позади здания, которое превратилось почему-то в детский дом «Святой Валентин». Чьи-то шаги настигают меня, но я бегу по траве, приближаясь к лесу. Я продираюсь через кусты, какие-то сучки и колючки цепляются за меня, стараясь удержать. Топот преследователя приближается, он догоняет меня, несмотря на все мои усилия.

Бип-бип-бип.

Это будильник возвращает меня в мир яви.

Глава 6

Ровно в восемь я завершаю в «Краухерст-Лодже» очередной одинокий завтрак. Несмотря на тревожные сны, чувствую я себя после этой ночи хорошо отдохнувшим. Правда, грудь мою терзает что-то вроде изжоги, однако я стараюсь не обращать на это внимания и заглушаю жжение табачным дымом.

Снаружи серый, ненастный день. Пока я иду к машине, порывы пахнущего дождем ветра норовят сорвать с меня одежду. Я останавливаюсь, увидев засунутый за один из «дворников» клочок бумаги. Оглядываюсь в поисках какого-либо движения – такового не наблюдается.

Я беру оставленную мне записку. «Встретимся в пять у Марты. Я могу вам помочь». Почерк убористый, уверенный, однако плавные скругления букв наводят на мысль о женской руке. Последняя точка глубоко вдавилась в бумагу – похоже, намерения у автора записки серьезные. Первое имя, какое приходит мне в голову, – это Софи Донеган, скорее из-за того, что она следила за мной, никаких более серьезных подозрений на ее счет у меня нет.

И тут звонит мой сотовый.

– Не спеши в Хоултон, – говорит Дейл. – Кое-что случилось здесь, в городе.

– Что?

– Сегодня утром в Мэйсон-Вудсе, на дне Черного оврага, нашли труп. Один человек выгуливал собаку и заметил кости, торчавшие из земли у самого дна.

– Это как-то связано с нашим делом?

– Трудно сказать, но шансы такие имеются. Официально останки еще не опознаны. Неофициально – похоже, они принадлежат Генри Гарнеру, бывшему во время пожара директором «Святого Валентина». На трупе найден его бумажник. Поезжай к старой площадке для пикника, я пошлю Энди, чтобы он показал тебе, где мы.

Я еду по Центральной улице, потом поворачиваю налево к лесу и оказываюсь на проселке, который подходит к городу с востока. Пикниковая зона находится в глубине леса, в полумиле от опушки. Деревья, несмотря на их весеннюю листву, выглядят странно мрачными. В конце концов дорога разделяется на две, каждое ответвление ведет к отдельной площадке для пикников. На развилке меня поджидает помощник шерифа, и я, повернув туда, куда указывает его вытянутая рука, оказываюсь на парковке, где стоят два джипа управления шерифа, фургончик криминалистов из полиции штата и микроавтобус без опознавательных знаков.

– Здравствуйте, – говорит подоспевший помощник. – Я Энди Миллер. Шериф вон там.

Я иду за ним через густой подлесок. Вижу сквозь прореху в листве полянку, а на ней – красный автомобиль. В модели его я не уверен, однако на радиаторе различается знак «тойоты». Надо полагать, автомобиль принадлежит хозяину собаки.

Я прохожу еще 300 ярдов, и до меня начинают доноситься голоса. Джемма, Дейл и еще один парень в форме помощника шерифа стоят посреди палой листвы у края Черного оврага, двадцатифутового провала с угольно-черными склонами. На дне оврага радостно журчит прорывший его поток. Внизу у противоположного склона суетятся трое криминалистов, извлекая из каменистой почвы останки злосчастного мистера Гарнера.

– Что у нас уже есть? – спрашиваю я у Дейла, подойдя к краю обрыва.

– Доброе утро, Алекс, – отвечает он. – Почти ничего, кроме основной идентификации тела. Кто-то зарыл его в овраге. Надо полагать, земля там очень плотная, иначе ее давно размыло бы паводками. – Дейл иронически улыбается: – Территория Синего Лесоруба совсем рядом. Как ты думаешь, не его это рук дело?

– Сомневаюсь. Не его стиль. – Я заглядываю в овраг. – А если серьезно, это действительно убийство?

Джемма кивает, и я вдруг замечаю, как прекрасно выглядят в это раннее утро ее волосы, влажные и немного растрепанные.

– После обследования тела я буду знать больше, однако в том, что перед нами не результат несчастного случая, сомнений нет.

– Что-нибудь еще? Как был обнаружен труп?

– Похоже, земля и камни, которыми завалили труп, осыпались, – говорит Джемма. – И одна его рука выставилась наружу.

– Криминалисты нашли несколько вещдоков, которые могут оказаться полезными, – добавляет Дейл. – Хотя такого уж существенного – ничего. Я займусь ими, когда ребята здесь закончат.

Я хмурюсь.

– Стало быть, мы имеем дело со смертью шестилетней давности. Так зачем же вам понадобился я, Дейл?

– Все полагали, что Гарнер погиб вместе с еще двумя людьми во время пожара. Мы нашли на пожарище кое-какие останки, однако точно идентифицировать их не смогли. Если там, внизу, – Дейл указывает в овраг, – лежит Гарнер, это означает, что все было иначе. Кто-то убил его и использовал пожар как прикрытие. Анджела Ламонд тоже работала в детском доме, а ее убил твой подопечный. Что, если это было не первым его убийством?

– «Святой Валентин» подожгли, ведь так?

Дейл кивает:

– К такому выводу пришло следствие. Однако поджигателя мы так и не нашли. А шериф Кеннеди дружил с Гарнером. Уж он-то потрудился на славу и перебрал всех, кто жил тогда в радиусе пятидесяти миль от детского дома и мог владеть коробком спичек.

– И ты считаешь, что поджигателем мог быть Николас? Не вижу связи.

Мое раздражение нарастает вместе с ощущением жжения в груди.

– Это всего лишь теория, Алекс.

– Я не хочу, чтобы ты свалил это дело на Николаса всего лишь потому, что тебе хочется избавиться от еще одного нераскрытого убийства, которое оказалось у тебя на руках.

Дейл мрачнеет.

– Мне не нравятся такие намеки, Алекс.

Раздражение, которому пора бы уже улечься, только нарастает.

– Ты же знаешь, как это бывает с копами. У тебя два убийства и один убийца. Если он совершил одно, так почему бы и не оба? Самое легкое решение.

– Не будь такой задницей, Алекс. – Он помахивает пальцем перед моим носом. – Не забывай, это ведь ты предположил, что между Николасом и «Святым Валентином» может существовать какая-то связь.

Я вздыхаю, тру ладонью лицо:

– Прости, Дейл. Ты тут ни при чем. Я за последнюю пару дней совсем утратил форму.

– Да знаю я. – Он, надув щеки, шумно выдыхает. – Ладно, пойду посмотрю, как там Энди. Не хочется, чтобы его затоптали зеваки, пока здесь идет работа. Увидимся у машин.

Я киваю, он уходит по тропинке. Джемма, пока мы с Дейлом препирались, с преувеличенным вниманием разглядывала весенний поток.

– Я проведу исследование тела, как только вернусь в Хоултон. Идентификация может занять несколько больше времени.

Я пытаюсь перехватить ее взгляд:

– У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, что здесь произошло? Я спрашиваю об этом потому, что не знаю, насколько внимательно вы осматривали труп.

– Боюсь, не настолько, чтобы высказывать предположения. Я знаю, что, по мнению криминалистов, кто-то потревожил захоронение. Они сняли для управления шерифа отпечатки подошв. На мой взгляд, отпечатки оставлены не кроссовками, а скорее обувью приодевшегося – ну, скажем, для какой-то вечеринки – человека.

Я усмехаюсь:

– Не знал, что вы не только патологоанатом, но и следопыт.

– Какие приятные вещи вы говорите, – с мягким смешком отвечает она.

– Видите ли, по части классических комплиментов дамам я никогда силен не был, – признаюсь я. – Все нужные и правильные слова мне известны, но, как только дело доходит до их произнесения, у меня получается черт знает что. Поэтому я стараюсь ограничиваться тем, что мне по силам, а поэтичность оставляю специалистам.

– Может быть, попытаете счастья еще раз – сегодня вечером, за ужином? Если хотите, конечно, – добавляет она, и ее бледные от утренней прохлады щеки розовеют.

Я улыбаюсь, пытаясь замаскировать улыбкой охватившее меня волнение:

– Вы назначаете мне свидание?

– Мм-м, да. – Джемма, стараясь не встречаться со мной взглядом, поигрывает пальцами. – Я, конечно, не знаю, женаты вы или нет, хочется вам увидеться со мной или не хочется, но…

– Я не женат. А поужинать с вами мне хочется, очень.

– Тогда заезжайте за мной в восемь. – Она записывает адрес на листке из блокнота и протягивает его мне: – Я знаю симпатичный маленький ресторанчик недалеко от дороги.

– Да, замечательно. В восемь. До встречи.

Мы прощаемся – неловко, как люди, не понимающие, чем бы им лучше закончить разговор. Я иду по лесной тропинке и думаю о том, что, возможно, моя неспособность завязывать прочные отношения с женщинами объясняется неумением – и это еще слабо сказано – вести с ними остроумные беседы.

Подойдя к машинам, я вижу Дейла и Энди, беседующих с парочкой владельцев собак и женщиной неопределенного возраста – глаза у нее вытаращенные, безумные.

Я уже подхожу к моему «корвету», когда женщина начинает визгливо кричать:

– Это проклятие дьявола! Он пришел за нами! Он за всеми придет!

Я удивленно смотрю на нее, вижу всклокоченные темные волосы, стиснутые кулаки.

– Дьявол! – снова визжит она.

Я пожимаю плечами и молча сажусь в «корвет».

Я еду на юг, к Хоултону, по тихим, полным тревожного спокойствия полям. Мне кажется, что вокруг Уинтерс-Энда царит странная задумчивость. Небо стало еще более темным, тучи – еще более плотными и угрожающими.

Когда я вхожу в кабинет Дейла, он ставит передо мной чашку горячего кофе.

– Что тебе известно о пожаре? – спрашивает он.

– Только то, что я услышал от тебя и увидел в музее. Поджог, трое погибших – предположительно, поскольку от тел мало что осталось. Арестован никто не был.

– Ну да, примерно так. Правда, потом появилось кое-что еще. Несколько человек из нашего города получили дурацкие письма – анонимные, с угрозами. Мы решили, что их написал какой-то психопат из тех, что после преступлений такого рода всегда выползают из своих щелей.

– И кто получил эти письма?

– Насколько я помню, одно было прислано шерифу Кеннеди. – Дейл улыбается. – Он вскрыл его здесь, в этом кабинете, прямо на моих глазах. Прочитал, смял и бросил в мусорную корзинку. «У меня нет времени на тупых идиотов» – так он сказал. – Дейл делает большой глоток кофе. – Если я ничего не путаю, другие письма получили секретарь городского совета и доктор Валленс. По-моему, мы их даже не зарегистрировали.

Я киваю:

– А автора их вы искать не стали?

– Нет, не стали. В них не было ничего, что заставило бы предположить, будто автор знает что-то кроме написанного в газетах. И, насколько я знаю, адресатам никто больше не досаждал.

Раздается стук в дверь, и входит один из помощников Дейла.

– Первичный отчет об осмотре места преступления, – говорит он и кладет на стол Дейла папку.

– Спасибо, Джек. Хочешь взглянуть, Алекс?

Я открываю папку. Первой мне попадается на глаза пачка фотографий, сделанных утром криминалистами. Глянцевые снимки дна Черного оврага. На одном из земли торчит рука скелета. Под ней лежит перевернутый пласт земли. Я пару секунд вглядываюсь в него, потом протягиваю снимок Дейлу.

– Посмотри-ка, – предлагаю я. – Что ты здесь видишь?

– Ничего особенного, – подумав немного, отвечает он. – Ты о чем?

– Приглядись к куску земли под рукой. Видишь, какие у него ровные края? По-моему, там кто-то орудовал лопатой. Кто-то, откапывавший труп.

Первые результаты проведенного Джеммой Ларсон исследования останков тела поступают к нам в половине второго дня.

– Колени и запястья жертвы перебиты, – плывет из динамиков голос Джеммы. – Имеются также трещины от ударов по основанию черепа. Причиной смерти они стать не могли, однако наверняка лишили жертву сознания. Мы получили также предварительное подтверждение того, что зубы жертвы совпадают со стоматологическими данными Генри Гарнера. Похоже, это он.

– А причина смерти? – спрашивает Дейл.

– Подъязычная кость не повреждена, стало быть, удушение маловероятно. На ребрах, чуть ниже солнечного сплетения, есть пара царапин. После того как останки осмотрит патологоанатом из Огасты, я смогу сказать вам больше, но пока у меня такое ощущение, что жертву несколько раз ударили ножом.

– Рука, которая торчала наружу, – встреваю я. – Насколько она чиста? Есть на ней мох или иные признаки того, что она долгое время находилась под открытым небом?

– Кости довольно грязные, однако какая-либо растительность на них отсутствует.

Я киваю:

– Тогда возможно, что из-под земли они показались совсем недавно. Спасибо.

– Да. Спасибо, доктор Ларсон, – произносит Дейл.

– Не за что. Если обнаружу что-то еще, позвоню вам снова.

Линия замирает. Дейл, заглянув в свою чашку, говорит:

– Я бы не отказался еще от одной чашки кофе. Тебе принести?

Я киваю, он выходит в комнату личного состава. И пару минут спустя возвращается с двумя полными чашками.

– Что ты думаешь об этой истории с Гарнером? – спрашивает он, глотнув кофе.

Я отвечаю не сразу, потому что перебираю в уме возможные сценарии.

– Зачем ломать человеку руки и ноги?

– Чтобы сделать больно. Если человек должен гангстеру большие деньги, ему простреливают коленные чашечки, примерно так.

– Или для того, чтобы превратить его в беспомощного калеку, и тогда ты сможешь поизмываться над ним, пытать его, и он не окажет тебе никакого сопротивления. Если бы убийца Гарнера хотел всего лишь его смерти, то перерезал бы ему горло и бросил бы труп в огонь во время пожара. Нет, он хотел приятно провести с ним время, а потом заколол его.

– Причины личного характера?

– Да, если, конечно, убийца не был просто-напросто психопатом, – отвечаю я, пожимая плечами. – Однако тщательный выбор места, в котором зарыли жертву, указывает, по-моему, на что-то личное. А пожар был просто прикрытием похищения Гарнера и…

Дейл перебивает меня:

– Это если у убийцы не было причин желать зла и прочему персоналу «Святого Валентина».

– Конечно, – соглашаюсь с ним я. – Стало быть, мы имеем дело с осторожным, методичным убийцей, который действует исходя из личных побуждений. Физически он достаточно силен для того, чтобы ломать своим жертвам руки и ноги и закалывать их.

Я глотаю кофе.

– Если Гарнера убил не Николас, нам следует искать человека с таким же, как у него, складом ума.

Дейл слабо улыбается:

– Сдается, я все-таки перетянул тебя на свою сторону. Ладно, а зачем было убийце выкапывать труп?

– Если это делал убийца, то бог его знает. Однако возможно, что его откапывал соучастник, выполняя указания убийцы.

Дейл пододвигает ко мне по столу листок бумаги:

– Я составил тут по памяти список друзей Гарнера.

Имен в этом списке немного. «Секретарь городского совета Джошуа Стерн, Иэн Рурк, доктор Валленс, Эрл Бейкер».

Я поднимаю взгляд на Дейла:

– Иэн Рурк? Какой смысл включать в этот список моего отца? Он уже три года как мертв.

– Я просто выписал имена, какие вспомнил. От Стерна тоже проку будет мало. Он погиб четыре года назад, дорожная авария. Я проверил.

– А Бейкер?

– Владелец строительной фирмы. Строил кое-что в наших местах. Занимался вместе с Гарнером пешим туризмом. Где он теперь, не знаю.

– Семья у Гарнера была?

– Здесь – нет, он не из местных, женат не был, – говорит Дейл. – Не помню, удалось ли нам после пожара найти его близких родственников. Однако, если они не жили в наших местах, то вряд ли могли знать кого-то, кто желал ему смерти.

– А как насчет остального персонала детского дома? Я видел в музее фотографию. – Я стараюсь извлечь из памяти имена этих людей. – Сара Деккер, Пирс, имени не помню, Дориан Блайт. Где теперь они?

Дейл пожимает плечами:

– Понятия не имею. Думаю, после того как закрылся «Святой Валентин», куда-то уехали. Попробую отыскать их.

Я допиваю кофе.

– Ладно. А я пойду побеседую с Николасом. Попробую выяснить, известно ли ему что-нибудь о Гарнере и о пожаре.

– Здравствуйте, мистер Рурк, – говорит Николас, как только мы занимаем уже ставшие для нас привычными места в допросной. – Судя по вашему виду, от вчерашнего недомогания вы оправились. Хотя глаза у вас еще красноватые.

– Спасибо за участие. – Я раскуриваю «Мальборо». – Расскажите-ка мне еще раз о построенном на холме Райланда первом здании «Святого Валентина».

– Мне казалось, что история вас не интересует.

Сарказма в его голосе, ровном и размеренном, не чувствуется.

– Будем считать, что мой интерес к ней возрастает.

– Это была церковь, в которую при первой же проводившейся в ней службе ударила молния. Церковь сгорела дотла, в огне погибло двадцать человек.

Я наклоняюсь над столом:

– А теперь расскажите о втором «Святом Валентине».

– Что именно? – улыбается Николас.

– Он тоже сгорел, и в огне погибли люди.

– Из чего вы заключили, будто мне что-то известно об этом?

Я не свожу глаз с его лица.

– Вы же там были. И оставили вот это. – Я достаю из кармана медальон, кладу его на стол. – Что там произошло – и настолько важное для вас, что вы оставили нам эту метку?

Улыбка не покидает его лица, становясь, впрочем, немного более снисходительной.

– Как вы сами сказали, несколько лет назад там случился пожар. Вашего отца вызывали на его тушение, мистер Рурк?

– Если и так, то что?

– Значит, он там был. – Улыбка становится более широкой, Николас словно бы наслаждается шуткой, которой я не понял. – Он ничего не рассказывал о трудностях, с которыми пожарные столкнулись, когда выводили людей из горящего здания? Может быть, по причине этих затруднений люди и погибли?

– Я о таких затруднениях не слышал.

– Должно быть, вы не тех людей слушали. – Николас откидывается на спинку стула, словно стараясь поудобнее устроиться. – Что вы увидели в «Святом Валентине», мистер Рурк?

– Здание, коридоры. Много плесени. Груды обгорелого мусора.

– А запертые двери видели? – Быстрый, прямой вопрос.

– Да.

– И что они вам напомнили?

– Тюремные камеры. Вы хотите сказать…

– Как вы полагаете, мистер Рурк, если бы загорелась тюрьма, легко было бы вывести из нее людей? Особенно в том случае, когда ключи от камер имелись лишь у нескольких человек?

– Вам наверняка известно, Ник, что никто из детей «Святого Валентина» в огне не погиб. Какой смысл в этом разговоре?

– Вас когда-нибудь ловили на проступке и отсылали потом спать без ужина?

Некоторое время я молчу, вглядываясь в его лицо и время от времени затягиваясь сигаретой. А докурив ее, говорю:

– Насколько я понимаю, вы говорите о том, что персонал детского дома сажал провинившихся детей под замок. Я приму это к сведению, но откуда об этом знаете вы?

– Об этом могли знать очень многие, мистер Рурк. Дети, жившие в доме, люди, которые там работали.

– Вы знаете кого-либо из этих людей?

– Что наводит вас на такую мысль? – отвечает он, точно политик или психиатр, вопросом на вопрос.

– Создается впечатление, что вам очень многое известно и об этом доме. – Я наклоняюсь к нему, кладу ладони на стол и спрашиваю: – Вы были знакомы с Генри Гарнером, директором детского дома?

Николас приподнимает брови, однако я вижу по его глазам, что вопрос мой нисколько его не удивил.

– Я слышал разговоры о том, что он погиб во время пожара, мистер Рурк.

– Сегодня утром его останки были обнаружены в Черном овраге, в нескольких милях от «Святого Валентина». Его убили, а труп закопали. Он не погиб во время пожара, Николас. Вам что-нибудь известно об этом?

На лицо подозреваемого возвращается улыбка – вместе с самодовольным выражением.

– Смерть – это такое личное дело, мистер Рурк. Наше мнение о кончине того или иного человека в значительной мере определяется присущими нам взглядами.

– И каково же ваше мнение?

– Что вы почувствовали, когда погибли ваши родители, мистер Рурк?

Гнев обжигает меня точно кислота.

– Это не ваше дело, черт побери. Не уходите от вопроса, Николас.

– Вы уже знали, когда оторвали голову от руля, что их жизнь закончилась, или еще питали надежду на то, что они живы? И кого вы ненавидели больше – водителя, машина которого налетела на вашу, или себя самого?

Пепельница ударяется в стену за его спиной, ее содержимое серым облачком разлетается по комнате. Только давняя выучка удерживает меня от того, чтобы перепрыгнуть через стол, схватить Николаса за загривок и впечатать его физиономию в стол. Вместо этого я просто выскакиваю из комнаты. Двое помощников шерифа смотрят на меня, но вопросов не задают.

Я даю себе пару минут на то, чтобы успокоиться, выдираю из стоящего в коридоре автомата банку кока-колы и возвращаюсь в допросную.

– Вернемся к нашей теме, – говорю я, садясь напротив Николаса. – Знали вы Гарнера или не знали? Имеете вы какое-либо отношение к пожару в «Святом Валентине» или не имеете? Были у вас какие-либо причины для ненависти к его служащим – Гарнеру, Анджеле Ламонд – или их не было?

– Люди типа Гарнера и этой медсестры злоупотребляли своим положением, мистер Рурк. Так что причины для ненависти к ним были у многих. – Он усмехается, однако его глаза холодно поблескивают. – Когда их время истекло, дьявол пришел за их душами, как приходит он и за другими, за теми, кто этого заслужил. Вам повезло с детством, мистер Рурк. Вы не были жертвой людей вроде них.

– А вы были?

Он хмыкает:

– Вы все еще ищете мотив, мистер Рурк? Закидываете приманку то туда, то сюда. Вы напоминаете мне мальчика, удящего – под присмотром любимого папочки – рыбу на озере Клэй.

– Перестаньте молоть чушь, Николас, и отвечайте на вопросы, черт бы вас побрал, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Расскажите о том, что произошло пятнадцатого. Где вы захватили Анджелу? На каком из участков Мэйсон-Вудса мы сможем найти ее одежду?

– Это становится утомительным, мистер Рурк.

– Возможно, но, если вы не начнете отвечать на мои вопросы, я брошу это дело и вернусь в Бостон, а вы сядете в тюрьму за убийство, на чем наше расследование и закончится. Вы этого хотите?

Николас вздыхает:

– Я хорошо понимаю ваше разочарование, однако мне нужно, чтобы вы довели это дело до конца. Так что отпустить вас я пока не могу.

Следующий вопрос я задаю несмотря на то, что уже знаю, каким будет ответ:

– Вы это о чем?

– Все, что здесь произошло, произошло потому, что так хотел я. Меня арестовали, однако давать показания я отказывался, и это заставило шерифа искать помощь на стороне. Вы специализировались по допросам сложных подозреваемых и дружили с шерифом Дейлом Тауншендом. Вы даже помогали ему в прошлом. К кому же еще было ему обратиться за помощью? Потом вы заинтересовались детским домом, обнаружили там специально оставленные мной следы и знаки. Прошли по моим стопам, нашли медальон, который я оставил для вас. – Его голос становится все более напряженным, хоть и негромким. – Я сказал, что ждал вас – и это действительно так. Теперь вы здесь и никуда не уедете, пока я не закончу с вами. Человеку так редко выпадает возможность рассчитаться за несправедливость и покарать тех, кто украл у него жизнь, которая принадлежала ему по праву.

Темные глаза Николаса горят, и я начинаю верить, что передо мной сидит сумасшедший.

– Стало быть, вы прибыли сюда именно ради этого, Николас? – спрашиваю я. – Чтобы покарать тех, кто погубил вашу жизнь?

– Не совсем так, мистер Рурк. Помните, я говорил вам, что некоторые поступки обращают людей в слуг дьявола и со временем он приходит за ними?

Я киваю, ощущая странную сухость во рту.

– Вот в этом-то все и дело. Я бы на вашем месте был очень осторожен, мистер Рурк. Потому что человек, который заключил сделку с дьяволом и ухитрился сохранить свою душу, – это большая редкость.

Тишина, повисшая в комнате, нарушается только шипением магнитофонной ленты. Мы сидим, глядя один на другого, и я пытаюсь понять, что творится под маской, за которой Николас укрывается от мира. Приехал ли он в Уинтерс-Энд, чтобы отомстить? Считает ли себя дьяволом или всего лишь его посланником? И то и другое представляется мне равно возможным.

В конце концов молчание нарушаю я:

– Почему я должен быть осторожным? Что я сделал?

– Если вы не ответите на этот вопрос сами, я за вас отвечать не стану, – по-волчьи оскаливается Николас. – Невозможно получить отпущение грехов, не покаявшись в них.

Я возвращаю ему его усмешку:

– Забавно слышать, как вы говорите о покаянии, особенно если учесть грехи, в которых признаетесь сами.

– Это какие же?

– Не убий, Николас. А вы убили Анджелу Ламонд, да, вероятно, и Генри Гарнера тоже.

Он качает головой:

– Медсестру я не убивал. Она уже была мертва.

Я вижу по его глазам, что к последней фразе прилагается не произнесенное «только не знала об этом». И пытаюсь заставить его произнести эти слова:

– Вот как?

– В определенном смысле ее судьба не отличалась от судьбы женщины с фотографии в медальоне. Ту тоже никто не убивал.

– Кто она, Николас? Она из местных? Как ее звали?

– Это вам придется выяснить самому.

Он вздыхает, меняет позу, и это говорит мне, что для него сегодняшний допрос закончился. Собственно, я и сам только рад возможности уйти отсюда и потому прекращаю наш разговор и зову помощников шерифа, чтобы они увели Николаса в его камеру.

День был жаркий, не такой, какие характерны для флоридского лета в полном его разгаре, но близко к тому. Я на неделю приехал в Майами, чтобы повидаться с родителями и отдохнуть. По крайней мере так я себе говорил. На самом деле у меня лежала на рабочем столе стопка папок с делами, и все они требовали моего внимания, а были еще люди, которые нуждались в поддержке, и те, с кем мне следовало поговорить. Однако я взял недельный отпуск и отправился погреться под солнцем в обществе единственных людей, которых хорошо понимал, по крайней мере думал, что понимаю.

На третий день отпуска я вез мать с отцом в маленький прибрежный ресторанчик, в который они заглядывали каждую среду. Отец сидел рядом со мной, мы обменивались мнениями о бейсбольной команде «Бостон ред сокс», о ее прошлом и настоящем, а мама, сидевшая сзади, время от времени вставляла в наш разговор собственные замечания.

Машин на улицах было немного, а вот людей на тротуарах – порядочно. Главным образом туристов, если судить по их виду. Все они казались довольными, умиротворенными теплом, и шагали неторопливо.

Думаю, от них-то я и получил первый сигнал: происходит что-то неладное. Я приближался к пересечению с одной из идущих на юг улиц, свет впереди горел зеленый, и вдруг увидел, что большинство пешеходов справа от меня смотрит, замерев на ходу, в сторону улицы, которую мне предстояло пересечь.

Проезжая под светофором, я услышал не заглушаемый больше домами рев двигателя стремительно летевшей машины. И взглянул направо.

Начиная с этого мгновения воспоминания мои смазаны. Я увидел налетавшую на меня темную машину и, помнится, нажал на тормоз. Потом меня бросило в сторону, точно матадора во время корриды, ремень безопасности врезался мне в грудь, я почувствовал, как меня осыпают, впиваясь в тело, острые осколки стекла. Мою машину несло боком, покрышки визжали, а потом улицу передо мной перекосило – это колеса с пассажирской стороны оторвались от мостовой, и тут сработала подушка безопасности, на несколько секунд погрузив меня в чистую белизну. Затем я почувствовал, как дверца рядом со мной содрогнулась и прогнулась, ударившись об асфальт. Какая-то жидкость закапала мне на щеку. Я либо отключился, либо был оглушен и потому не сразу понял, что произошло. Снаружи появились мигалки полицейской машины. Я взглянул вбок, нет, вверх, и увидел залитое кровью лицо свисавшего с сиденья отца. Дверца рядом с ним была изодрана в клочья и пробита насквозь.

Позже полицейские сказали мне, что ни один из опрошенных ими людей не запомнил лица водителя другой машины. Это была хорошо знакомая мне «ситуационная слепота». Они сказали также, что в остатках украденного седана была обнаружена дополнительная мягкая набивка, и спросили, есть ли у меня враги, которые могли бы желать мне смерти. Я, еще не придя в себя, пролепетал несколько имен, – каждый, кто какое-то время проработал в Бюро, обзаводится врагами. Однако большинство из тех, кого мне удалось припомнить, сидели в тюрьме.

В конечном счете полицейские решили, что водитель седана собирался врезаться на нем в витрину какого-то магазина, чтобы ограбить его, и постарался оградить себя от увечий. Трагическая случайность – на нас налетела машина, за рулем которой сидел человек, намеревавшийся совершить совсем другое преступление. Тогда я эту теорию принял.

И с того времени все, что случилось со мной потом, стало неизбежным. В тот день моя жизнь агента ФБР, по сути дела, закончилась, даже притом что прошло еще шесть месяцев, прежде чем нервный срыв завершил ее окончательно.

– Ну и что ты думаешь? – спрашивает, откинувшись в кресле, Дейл, когда я, закурив, усаживаюсь напротив его рабочего стола, довольный тем, что покинул тюрьму.

Я несколько секунд молчу, наполняя рот табачным дымом, а затем отвечаю:

– Думаю, что у Николаса имелись очень серьезные причины для неприязни и к Гарнеру, и к Ламонд. По его словам, они «злоупотребляли своим положением», он также сказал о людях, укравших у него жизнь. Обе жертвы работали в детском доме, а Ник, несомненно, знаком с ним не понаслышке.

– Бывший воспитанник, затаивший обиду?

– Это сходится со всем, что нам известно, – пожимая плечами, говорю я.

– И ты считаешь, что именно он совершил поджог и убил Гарнера?

– Да, я бы так и сказал. Это произошло шесть лет назад, когда ему было лет где-то от двадцати до двадцати четырех.

– То есть он был достаточно молод, чтобы жить в детском доме в то время, когда там работала Анджела, – замечает Дейл кивая. – В таком случае остается только узнать, кто и зачем откапывал Гарнера. В отчете криминалистов о частичном отпечатке ноги, который мы обнаружили в овраге, говорится, что это мужской полуботинок десятого размера, не очень изношенный, возможно, «Хаш Паппис». У парня, обнаружившего труп, обувь другая, так что нам, похоже, придется искать землекопа.