Текст книги "Нет слова «прощай»"

Автор книги: Джон Крэйг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Джон Крэйг
НЕТ СЛОВА „ПРОЩАЙ”
ПОВЕСТЬ

Повесть современного канадского писателя о дружбе двух мальчиков – белого и индейца, – которые бросают вызов расовым предрассудкам и мнимым моральным ценностям современного буржуазного общества. Действие происходит в канадской провинции на фоне прекрасной северной природы, символизирующей чистоту и суровость исконных жителей страны – индейцев.

Глава I

Кен Уоррен впервые увидел Поля Онамана в то лето, когда им обоим исполнилось пятнадцать лет.

Было раннее июльское утро. Кен помогал отцу наводить порядок в даче, которая была заколочена на зиму. Когда он присел отдохнуть на ступеньку причала, из-за мыса, со стороны залива Брэдли, показалась красная лодка. Она плыла совершенно бесшумно, волны за ее кормой расходились клином по зеркальной глади воды.

В лодке было два гребца.

Ссутулившись на задней скамейке и спрятав под нее ноги, сидел невысокий худой человек. Его некрасивое, цвета красного кедра лицо было изборождено морщинами. Глубокие морщины виднелись также у уголков глаз, широкие скулы оттеняли впалость щек. Хотя он работал веслом, как молодой, сутулые плечи и усталый прищур глаз выдавали немалое бремя лет. На нем были грубые рабочие джинсы и выцветшая шотландская рубашка, на голове – потрепанная кепка, низко надвинутая на лоб. Несмотря на гнетущую жару, рубашка его была застегнута на все пуговицы.

Второй гребец сидел на носу лодки. Это был мальчик, и, как подумал Кен, его ровесник. Лицо мальчика, точеное и гладкое, казалось почти круглым. Коричневая, с медным отливом кожа была чуть светлее, чем у пожилого гребца. Широкие плечи и вся его осанка – прямая и в то же время непринужденная – говорили о силе и изяществе прирожденного атлета. Еще несколько лет, подумал Кен, и он станет настоящим силачом.

Черные волосы мальчика были коротко подстрижены. Одет он был в белую спортивную майку и синие, линялые, но чистые рабочие брюки. Спереди на майке зелеными буквами было написано: «Озеро Кинниваби». Когда лодка близко подошла к берегу, мальчик положил свое весло на планшир, предоставив пожилому гребцу подвести лодку к причалу.

Отец Кена вышел из лодочного сарая и встал рядом с сыном.

– Должно быть, это те самые два индейца, – сказал он. – Симпсон обещал мне прислать их сюда, чтобы они помогли починить причал. Один из них еще мальчишка, хотя на вид как будто крепкий.

Кен сошел к берегу встретить их.

– Привет! – сказал он, наклонившись, чтобы ухватить лодку.

Человек на корме еле заметно кивнул. Мальчик легко спрыгнул на берег и привязал веревку к кольцу причала. Выпрямившись, он повернулся к Кену. Он был шире его в кости, хотя и ниже ростом.

– Нас прислал мистер Симпсон, – сказал он. – Меня зовут Поль Онаман, а это мой отец Джейк. Он не очень силен в английском.

Пожав руки обоим индейцам, отец Кена объяснил им, что надо сделать. Весенние льды своротили причал и так покорежили доски, что теперь надо было строить новый. Было видно, что старый индеец понимал почти все, что говорил отец Кена, но все же Поль временами добавлял какие-то пояснения на родном языке.

Через несколько минут все четверо принялись за работу. Они отдирали ломом старые доски и складывали их у лодочного сарая. Солнце палило нещадно, и скоро по лицу Кена стали стекать струйки пота. Отец то и дело присаживался передохнуть в тени на ступеньках причала, покуривая сигарету. Пару раз он предложил закурить пожилому индейцу, и тот молча принимал сигарету и огонек. Но ни разу Джейк Онаман не присел отдохнуть рядом с Дэвидом Уорреном. Держа во рту сигарету, он продолжал неутомимо работать, пока она не догорала чуть ли не до самых его губ.

Все это казалось Кену довольно странным. Иногда они с отцом перекидывались несколькими словами, а иной раз Поль Онаман что-то говорил своему отцу, но перекрестного разговора не было.

Кен с любопытством поглядывал на Поля и его отца. Он знал, что они оджибуэи и живут в индейском поселке на другом берегу озера Кинниваби, где вырубка. Оджибуэи уже жили там, когда Уоррены построили свою дачу. Кен был тогда еще совсем маленький. Он привык встречать индейцев на станции и в лавке Бена Симпсона: невысоких, плотных индианок в бесформенных платьях, мужчин в тяжелых резиновых сапогах и рабочей одежде, худеньких детишек с широко раскрытыми, испуганными глазками.

Много раз Кен проплывал на лодке мимо их поселка. Лес был вырублен на дальнем берегу озера, в стороне от летних дач, у бухты, где щуки кормятся в водорослях мелкой рыбешкой. В индейском поселке было несколько палаток и пятнадцать – двадцать низеньких лачуг, сколоченных из старых досок и фанеры, березовой коры и толя. Летними вечерами на фоне леса, простиравшегося за вырубкой, виднелись поднимавшиеся от костров столбики дыма.

Но хотя Кен встречал оджибуэев каждое лето, из года в год, сегодня ему впервые довелось столкнуться с ними лицом к лицу и разговаривать с ними. До сих пор он проводил каждое лето в кругу своей семьи и других дачников.

Большинство дач было выстроено много лет назад, однако озеро Кинниваби все еще оставалось сравнительно чистым, а его дальний берег, в стороне от станции, по-прежнему сохранял свой первозданный облик. И все это лишь благодаря тому, что до сих пор не проложили шоссейную дорогу к озеру и добраться сюда можно было только поездом.

Дачи расположились вдоль берега – по обе стороны от железнодорожной станции – примерно на милю в том и в другом направлении. За крайней дачей начинался девственный лес, который тянулся вдоль озера и был вырублен лишь на северной стороне – там, где жили оджибуэи. Дача Уорренов была крайней на южном берегу – как раз напротив индейского поселка, находившегося примерно в полумиле от нее на другом берегу озера.

Все утро оба индейца работали без передышки. С виду мальчик был крепче отца, но тот превосходил его ловкостью и сноровкой. Его движения, подумал Кен, похожи на точные и бесшумные движения кошки.

После полудня стало еще жарче. Не было ни малейшего дуновения ветерка, который смягчил бы палящие лучи солнца. И хотя на западе временами собирались грозовые тучи, дождя все не было, и духота становилась нестерпимой. К середине дня Кен совершенно выбился из сил, а его отец ушел в дом – отдохнуть. Но Джейк и Поль Онаманы продолжали работать, будто не замечая жары.

Кен неоднократно пытался завязать с ними разговор, но всякий раз пожилой индеец лишь издавал какой-то звук, похожий на урчание, а Поль ограничивался самым коротким ответом.

Только однажды между ним и индейцами, казалось, промелькнула искра человеческих отношений. Они все так же работали втроем, как вдруг большая черная белка, взобравшись на крышу лодочного сарая, громко зацокала на них. Кен даже на время оставил работу и уставился на белку, а она, сидя на задних лапках, видно, честила их изо всех сил, что только таились в ее маленьком тельце. Громкое цоканье белки так звонко отдавалось в предвечерней тишине, да и сама по себе выходка зверька была такой дерзкой, что Кен невольно улыбнулся. Случайно взглянув на Поля, он уловил на лице индейского мальчика отблеск ответной улыбки. Но она тут же погасла – чуть ли не сразу, как встретились их глаза, и лицо Поля вновь обрело то же бесстрастное выражение, что и у отца.

К вечеру им пришлось пойти в лес, чтобы срубить деревья на доски для причала. Джейк Онаман молча шел по лесу, переходя от одного дерева к другому, пока не находил такого прямого и крепкого ствола, который бы его устраивал. Тогда он вдруг снова издавал все тот же звук, похожий на урчание, и показывал на выбранное дерево.

Очень жарко было у воды, но тут, в лесу, вдали от берега, было просто невыносимо: сюда не долетал даже самый слабый ветерок. В душном влажном воздухе назойливо вились комары, донимая своими укусами утомленных зноем людей. Кен и Поль валили дерево, выбранное Джейком Онаманом; потом они втроем топорами срубали с него ветви.

Пот заливал Кену глаза. Его руки были в царапинах и в сосновой смоле. А от рукоятки топора на ладонях вздулись пузыри.

Очистив ствол от ветвей, Кен и Поль взваливали его себе на плечи и относили к причалу. Кен был поражен: как легко индейский мальчик поднимал свой конец ствола к себе на плечо, как легко шагал он по валежнику и камням к озеру, сверкавшему в просвете между деревьев. Грубая сосновая кора больно натирала Кену плечо, и он напрягал все силы, чтобы не споткнуться о какую-нибудь сухую корягу. Ему было досадно, что юный оджибуэй словно играючи справлялся со своей работой, хотя Кен и понимал, что досадовать глупо.

Когда они вынесли из леса и сложили у лодочного сарая последний на этот день сосновый ствол, Кен уже не помнил себя от усталости. Вскоре мать позвала его обедать, и он обрадовался этому, как никогда. Правда, он сомневался, хватит ли у него сил втащиться по тропинке вверх, к дому. А вот Поль Онаман и его отец, судя по всему, ничуть не устали после долгого трудового дня. У обоих был такой же бодрый вид, как утром, когда они приплыли сюда на своей лодке.

Как только мать позвала Кена обедать, оба индейца тотчас направились к своей лодке и молча отчалили, ни разу не оглянувшись. Быстро работая веслами, они обогнули мыс и скрылись из виду.

Кен посидел еще немного на ступеньках лодочного сарая: все тело нещадно ныло, и он собирался с силами. Затем он вздохнул, заставил себя встать и начал медленно взбираться по крутой тропинке, которая вела к дому.

Кен был очень голоден. По счастью, мать приготовила сытный обед – ростбиф, картофель в мундире, морковь, салат и пирог с малиной. Кен съел первую тарелку за один присест. Затем, положив себе добавки, стал прислушиваться к разговору за столом.

– …Им нельзя доверять ни на столечко! – говорила тетушка Мэрион. – Я не удивлюсь, если завтра они вообще не явятся. Правда, я упустила из виду – наверно, ты им еще не заплатил?

– Нет. Я думаю заплатить им, как только причал будет готов, – ответил отец.

– Тогда они, конечно, опять явятся, – уверенно проговорила тетушка. – Но стоит только дать им хоть немного денег, и больше ты их не увидишь!

– Ты об индейцах говоришь? – спросил Кен.

– А о ком же еще? – отозвалась тетушка. – Все они на один лад. Работают, пока не получат денег на водку, а потом поминай как звали! И не оставляйте свои вещи без присмотра – того и гляди, стащат!

– Знаешь, это у тебя просто предрассудки, – возразила мать Кена. – По-моему, нельзя всех стричь под одну гребенку. Может быть, попадаются ленивые и нечестные индейцы, но не все же они такие.

– Да ты что! – воскликнула тетушка. – Они ведь и на людей-то не похожи. Они больше сродни животным. И никогда не знаешь, что у них за душой. Не доверяйте им ни на грош – тогда не ошибетесь!

– Не знаю, – сказал Кен. – Ясно одно: работают они здорово. Ни один из этих двух индейцев за весь день ни разу даже не присел.

– Это верно. Они куда выносливее меня! – сказал отец Кена. – Мне за ними не угнаться.

Кен вспомнил, как худой сутулый Джейк Онаман ворочал тяжелые бревна. И еще он вспомнил широкие плечи Поля, вспомнил, как легко подпирал он ими стволы, которые они вдвоем весь вечер носили из леса. Кен чувствовал, что в душе его растет невольное уважение к тем двум индейцам. Что-то особенное таилось в их простом и ясном подходе к жизни. Индейцы были совершенно непринужденны. Кен понимал, что вообще-то нет ничего удивительного в их молчаливой, манере, в их хватке – просто они держались не так, как другие знакомые Кена. Если бы он работал со своими городскими друзьями, весь день, почти не прерываясь, тянулась бы пустая болтовня.

Кен представил себе индейский поселок на другой стороне озера.

«Интересно, – подумал он, – что у Поля и его отца на обед? Ощутили ли они прилив свежих сил? Или они и в самом деле никогда не устают, как можно вообразить по их виду?»

Глава II

На другой день было воскресенье, и работы на причале не предвиделось.

Кен проснулся довольно рано. Он слышал, что мать уже на кухне: растапливает плиту и начинает готовить завтрак. Он с большим удовольствием потянулся, следя за мерцающими бликами солнечного света, падавшего сквозь листву на стену комнаты.

Левое плечо по-прежнему ныло, но сон снял почти всю усталость и боль в руках и ногах. Пузыри на ладонях от рукоятки топора и следы комариных укусов, конечно, еще оставались.

Все утро он возился с разного рода мелкой работой у лодочного сарая, стараясь по возможности держаться в тени. Вскоре после полудня на западе начали появляться грозовые облака.

– Наверно, будет хороший ливень, – сказал отец, стоя в дверях столовой и глядя на озеро. – Посмотрите, какие стягиваются тучи!

– Слава богу! – отозвалась тетушка Мэрион. – Может, после этого хоть жара спадет. Просто нет больше сил терпеть.

Кен подошел и встал рядом с отцом. Черные грозовые тучи зловеще нависли над озером, но расползались по небу очень медленно.

– Пожалуй, я еще успею наловить рыбешки на ужин, прежде чем начнется гроза, – сказал Кен. Он знал, что после долгой гнетущей жары и перед самым дождем рыба очень часто хорошо клюет. Хотя тут же с огорчением подумал: бывает и так, что она вовсе не клюет.

– А стоит ли отправляться на рыбалку, когда вот-вот хлынет дождь? – сказала тетушка Мэрион.

– Конечно, стоит. Я буду осторожен и вернусь загодя.

Кен заметил, что тетушка с укором взглянула на его отца и очень недовольно покачала головой. Но отец промолчал, и Кен сбежал вниз по тропинке к лодочному сараю.

Через несколько секунд он уже схватил свою удочку и коробку с рыболовными принадлежностями, прыгнул в лодку и поплыл навстречу грозовым тучам. Он широко открыл дроссельный клапан на подвесном моторе, увидел, как приподнялся нос лодки, и погнал ее к широкой ленте водорослей в большом заливе на той стороне озера.

«Об эту пору, – думал он, – когда вода под облаками темная, словно налитая мраком, большая щука часто всплывает на поверхность. Перед бурей, наверно, налетит ветер, и это тоже щукам по вкусу».

Несколько минут спустя Кен обогнул скалистый мыс, за которым начинался залив, и сбавил скорость. С мыса над водой нависала поваленная сосна, и, когда Кен ехал мимо, из-за нее выплыла дикая утка со своим выводком.

Он взял двойную блесну с красными и белыми перьями вокруг тройника и прикрепил ее к карабинчику в конце лески. Он забросил блесну в воду далеко за кормой и подождал, пока от движения лодки вперед размотается еще пара метров лески, а затем прижал большим пальцем бобину катушки и ощутил, как дрожит блесна.

Совершая еще первый круг по заливу, Кен понял, что сегодня, наверно, вообще не будет клева. Оглянувшись, он увидел, что тучи, которые совсем недавно, казалось, готовы были разразиться грозой, начали перемещаться к северу. Спустя две-три секунды снова вышло солнце, и озеро опять заблистало как зеркало.

Весь опыт Кена подсказывал ему, что в этих условиях нечего и надеяться на успешную ловлю рыбы. Он уже хотел смотать леску и повернуть назад, как вдруг увидел у полосы водорослей другую лодку.

Это была старая красная лодка, почти недвижно покоившаяся на тихой воде. На средней скамье виднелась чья-то одинокая фигура; подъехав ближе, Кен увидел, что это не кто иной, как Поль Онаман.

Кен резко повернул моторку и направил ее в сторону лодки, на ходу втаскивая леску. Когда он выключил мотор, кругом сразу же воцарилась тишина. Правда, теперь еще больше донимала жара.

Индейский мальчик даже не поднял глаз. Он держал в руках прут, метров четырех в длину. Похоже, это был молодой побег или, может, ветка, срезанная с какого-нибудь дерева в лесу.

Кена немного смущало затянувшееся молчание, и он даже пожалел, что подплыл к лодке Поля Онамана. Хоть бы Поль поднял голову и что-нибудь сказал! Кен подумал уже завести мотор и отъехать, но это было бы как-то глупо. В конце концов он решил сам сделать первый шаг.

– Эй! Как дела? – окликнул он Поля. – Поймал что-нибудь?

Поль не сводил глаз с конца самодельной удочки, которую держал над водорослями. Когда он наконец заговорил, голос его был еле слышен.

– Да, – сказал он.

«Хотел бы я знать, что он там удит в этих водорослях, – подумал Кен. – Может, рыбу-луну, или окуня, или даже крупных пескарей? Наверно, индейцы едят всякие диковинные блюда».

И вдруг он понял, что не имеет об этом ни малейшего представления.

– Ты что ловишь?

Снова молчание. Потом Поль ответил:

– Маскиножу.

Индейский мальчик говорил так же тихо, как раньше. Но, увидев недоумение Кена, он опустил свой прут на борт лодки и широко развел руки.

– Длинноносую маскиножу, – сказал он. – Щуку.

Кен подивился, как это он рассчитывает поймать щуку с помощью вот такого снаряжения, да еще посреди водорослей в жаркий безветренный день. Поддавшись любопытству, он взял весло и осторожно подвел свою моторку к лодке Поля. Заглянув через борт, он удивленно вытаращил глаза. На дне лодки лежали три жирные щуки, одна еще сильно трепыхалась. Вон в той, самой крупной, будет килограммов пять, если не больше.

– Как тебе удается ловить рыбу при этакой погоде? – удивленно спросил Кен.

Индейский мальчик впервые слегка улыбнулся.

– А вот как! Сейчас покажу. Гляди! – сказал он, поднимая свою самодельную удочку.

К пруту была привязана толстая веревка длиною около метра. А на ней болтался большой крючок, на который была наживлена зеленая лягушка.

– И этим способом ты поймал всех трех щук? – недоверчиво спросил Кен.

– Конечно, – сказал Поль. – Вот так!

Он вскинул свой длинный прут и, выбросив лягушку далеко вперед, опустил ее в просвет между двумя клубками водорослей. Он дал ей уйти поглубже, немного подержал ее там, затем перебросил в другой просвет между водорослями.

– В такой жаркий день, как сегодня, – сказал он, – Длинноносая любит прятаться в тени густых водорослей. Хочешь попробовать?

Кен взял удочку. После легкого спиннинга она показалась ему тяжелой и неудобной.

– Постой! – сказал Поль. – Попробуй вон там, у тех кувшинок.

Он слегка оттолкнул лодку Кена.

– Вот, – сказал он. – Теперь попробуй!

Кен забросил лягушку в воду – в узкий просвет между кувшинками.

– Опускай ее осторожней! – сказал Поль.

Кен нисколько не верил, что поймает щуку. Ему вспомнились слова тетушки Мэрион, и он подумал: уж не смеется ли над ним Поль?

Вдруг толстая удочка резко дернулась у него в руках.

– Есть! – сказал Поль. – Тащи ее! Тащи!

Кен пытался совладать с длинным прутом. Но рыба была слишком тяжелая, и он никак не мог ее вытащить из воды.

– Возьмись руками за конец удочки! – сказал Поль.

Кен начал перехватывать руками прут, пока не добрался до его конца, а тем временем другой конец удочки погрузился в воду.

– Так, – сказал Поль. – А теперь хватай лесу!

Кен выпустил удочку и схватил руками короткую лесу. Щука билась и тянула лесу вниз, но Кен сильным рывком швырнул ее в лодку. Это была крупная рыба – пожалуй, не меньше четырех килограммов весом.

– Вот это да! – сказал Кен. – Нипочем бы не поверил, что такое возможно! И ты всегда так ловишь рыбу?

– Иногда, – ответил Поль. – Особенно в такие жаркие дни, как сегодня. В другую погоду можно удить в глубоких водах, а не то на отмелях. Когда как.

– Что ж, обед нам обеспечен, – сказал Кен. – Спасибо, что ты мне дал поудить.

– Ладно, – сказал Поль. – А знаешь, нам пора убираться отсюда. Похоже, что гроза все-таки будет.

Кен оглянулся. Черные тучи, которые ветер отогнал было на север, вновь поползли назад и теперь быстро надвигались на озеро. Они даже казались еще более черными и зловещими, чем раньше. На западе вспыхнула молния, затем поднялся ветер и покрыл рябью спокойную гладь воды.

– Да, я думаю, надо трогаться, – ответил он. – Еще раз спасибо тебе. До завтра.

– Ладно. До завтра, – сказал Поль.

Отводя лодку от водорослей, он быстро заработал веслами. Кен до предела вывел ручку газа и подоспел к причалу как раз в ту минуту, когда начиналась буря. Ветер рвал тополя, и, когда Кен побежал вверх по тропинке к даче, уже упали первые дождевые капли.

Гроза бушевала до самого вечера. Одно время было так темно, что Кен даже зажег в своей комнате две керосиновые лампы, чтобы почитать. Но к ужину тучи исчезли. Стало гораздо прохладнее, и мир казался свежим и чистым, когда чуть позже Кен спускался с отцом к лодке, чтобы перевезти его через озеро: отцу надо было поспеть на станцию. Дачный поезд проезжал мимо Кинниваби в восемь часов и прибывал в город в половине одиннадцатого.

Пересекая озеро, Кен увидел на нем много других лодок: все они тянулись к станции, словно спицы колеса к оси.

От пристани дорога к станции шла через невысокий холм, и, когда Кен с отцом взобрались наверх, на платформе уже было довольно много людей. Пассажиры, ожидавшие поезда, были в строгих городских костюмах, а те, кто оставались на даче, не стесняли себя условностями; это различие в одежде всегда забавляло Кена.

– Что ж, у нас в запасе еще минут двадцать, – сказал отец. – Давай зайдем в лавку и до прихода поезда купим все, что тебе нужно.

Они прошли весь перрон, пересекли пути и по узкому дощатому настилу поднялись к лавке Бена Симпсона. Это было низенькое деревянное строение, очень старое и давно уже нуждавшееся в покраске. У самой крыши виднелась длинная белая вывеска, на которой поблекшими от времени красными буквами было написано: «Магазин Кинниваби. Владелец Бен Симпсон».

Сквозь застекленную дверь было видно внутреннее помещение лавки, старомодной и беспорядочно загроможденной товарами. Покрытый линолеумом пол дыбился волнами. На самой середине стояла железная печурка, явно выбранная хозяином не за ее внешний вид, а за обильное тепло, которое она давала. У двери висело несколько волчьих и лисьих шкур. На полках, помимо бакалейных товаров, лежало много разных интересных вещей: капканы, гвозди, топоры, ботинки, рубашки, фонари, ружейные патроны, бечевка, рулоны ткани – чего там только не было!

Бену Симпсону давно перевалило за семьдесят. Это был высокий худой старик, слегка согнутый то ли ревматизмом, то ли иным, более ранним, недугом, а может быть, и тем и другим вместе.

Одно веко у него, еще с давних пор, было неподвижно, отчего казалось, что глаз смотрит как-то особенно пристально. На изборожденном морщинами лице выделялся длинный тонкий нос. Все еще густая шевелюра была разделена посередине пробором, волосы зачесаны наверх.

Пятьдесят с лишним лет тому назад Симпсона, который служил в конной полиции, прислали в Кинниваби, и с тех пор он обосновался здесь. Он зарабатывал на жизнь торговлей с индейцами – оджибуэями и кри, – которые сбывали ему пушнину и дикий рис. Кинниваби был расположен в самом сердце сравнительно узкого рисового пояса, и каждый год в сентябре, если только выдавался богатый урожай, Симпсон вывозил сотни мешков риса.

Когда Уоррены вошли в лавку, Симпсон разговаривал с Музом Макгрегором, местным лесничим.

– Слыхали про кражу? – поздоровавшись, спросил у них Симпсон.

– Нет, – ответил отец Кена. – Какая еще кража?

– Прошлой ночью кто-то забрался на дачу доктора Мойра, – пояснил Макгрегор. – Говорят, украли фотоаппарат, транзисторный приемник и еще кое-какие вещи. На той неделе Мойры на несколько дней уехали в город. Похоже, кто-то решил воспользоваться их отсутствием.

– Ну и ну, – произнес отец Кена, покачав головой. – Ведь уже много лет не было никаких краж. Кто бы мог это сделать?

Вдруг из глубины лавки донесся голос человека, которого Кен до сих пор не замечал. Низкий, хриплый голос, но достаточно громкий, чтобы все в лавке могли его услышать.

– Да что уж там гадать, мистер Уоррен! – проговорил тот человек. – Будто мы не знаем, кто станет воровать в здешних местах. Индейцы – вот кто это сделал! Как всегда.

Кен обернулся и увидел грузную фигуру Уилбэра Кроу, в полумраке стоявшего у самого дальнего от двери прилавка. Это был верзила в линялом и не в меру просторном комбинезоне, надетом поверх грубой сорочки. Старая, помятая и грязная шляпа была низко надвинута на лоб. Рядом на скамье примостились еще двое: сын Уилбэра Лез, такой же огромный детина, как отец, и его приятель Динни Хэккет, будто стремившийся укрыться в потемках.

– Откуда вы это знаете? – спросил Макгрегор. – Откуда вы знаете, что это дело рук индейцев? Никаких доказательств пока нет. Это только ваши домыслы.

– Может, и так, – сказал Уилбэр Кроу, засовывая в рот только что свернутую сигару. – Может, и так. А все же я вам скажу: этим ворюгам, индейцам, я бы советовал сматываться поскорее, пока их не накрыли.

Динни Хэккет визгливо захихикал, а Лез Кроу улыбнулся одними толстыми губами («Но только не глазами», – подумал Кен).

– Некоторые люди, как я погляжу, слишком уж легко обвиняют других, – сказал Муз Макгрегор.

– Вы что, воспитывать нас решили? – спросил Лез Кроу, шагнув на середину лавки.

Но тут вдруг до них донесся откуда-то с путей приглушенный звук паровозного гудка. Все засуетились, торопясь взять свои вещи, и заспешили к станции.

Когда Уоррены поднялись на перрон, снова раздался гудок – на этот раз уже гораздо ближе, и через несколько секунд из-за поворота показался огромный паровоз с ярким, преждевременно зажженным прожектором-фонарем.

Паровоз приближался, замедляя ход, и перрон наполнялся звуками: звоном станционного колокола и шипением пара.

– Приеду, как всегда, в пятницу вечером, – сказал Кену отец, поднявшись на площадку вагона.

– Прошу занять места! – крикнул проводник, пряча свои часы в карман синей куртки.

Убрав маленькую приставную лестницу, он зашагал в вагон, а поезд между тем стал медленно набирать скорость.

Кен помахал отцу, и скоро последний вагон поезда уже скрылся из виду, нырнув в просвет между скалами, примерно в полумиле от станции. Теперь, когда поезд ушел,’ на перроне стало удивительно тихо и грустно.

Кен, как и остальные провожавшие, повернулся, а потом зашагал вниз по тропинке к лодке. Спускаясь к причалу, он увидел Уилбэра и Леза Кроу, а также Динни Хэккета: они медленно брели вдоль путей в том направлении, куда только что ушел поезд. Визгливый смех Динни Хэккета долетел до него сквозь тишину вечера, и Кен подумал, что в этом смехе, как и в глазах улыбавшегося Леза Кроу, веселья не было.