Текст книги "Неупокоенные"
Автор книги: Джон Коннолли
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)
Обратный путь в Скарборо протекал почти в тишине. И Энджел, и Луис в доме Грейди однажды уже были. Они знали, что там произошло и чем все кончилось.
Дом Джона Грейди – «детоубийцы штата Мэн» – долгие годы после его смерти пустовал. Хотя, если вдуматься, слово «пустовал» здесь не самое подходящее. Уместнее будет сказать «дремал». Ведь что-то в доме Грейди осталось; некая частица человека, давшего дому свое имя. По крайней мере так казалось, даже если это были всего лишь чадные тени, миазмы истории и память о пропавших жизнях, – мешанина, что создавала череду фантомов у меня в мозгу.
Однако в подозрении, что в доме Грейди угнездилось нечто, я оказался не одинок. И появился Коллектор – оборванец с желтыми ногтями, – просивший лишь одного: позволения взять из дома сувенир – зеркало, и ничего более. Сам он проникнуть в дом то ли не желал, то ли не мог, а от его рук, как я считал, погиб всего один человек – мелкий головорез по имени Крис Тирни, дерзнувший встать у этого странного зловещего человека на пути. Но позволение, которое выспрашивал Коллектор, зависело не от меня, и когда он убедился, что желаемого не получит, то все равно то зеркало забрал, оставив меня на земле в крови.
И последнее, что я видел, когда лежал там и череп у меня разбухал от неимоверной боли нанесенного Коллектором удара, – это образ Джона Грейди. Его отражение я ухватил в зеркале, взятом Коллектором. Грейди исходил беспомощным воплем в предчувствии справедливой кары, что должна была наконец над ним свершиться.
И вот теперь то самое зеркало, обугленное и в пузырях, залегало под пустующим домом, отражая бессвязный набор предметов, – маленькие символы чужих жизней, мера справедливости, взятая тем изнуренного вида типом. В прошлом он как минимум однажды подписался как Кушиэль. Черный юморок: имя, похищенное у тюремщика ада, но тем не менее намек на его натуру или же на то, что он своей натурой считал. Я чувствовал уверенность, что каждый из предметов в том старом шкафу представляет отнятую жизнь, неким образом оплаченный долг. Вспомнился дурной запах над ямой в подвале. Быть может, имело смысл сделать звонок куда следует – но что я мог сказать? Что я чуял кровь, но ее нигде не было видно? Что там в подвале есть шкаф с вещицами, но указаны на них в лучшем случае какое-то имя, какая-то дата, и это единственное, благодаря чему их можно увязать с исконными владельцами?
А что вы делали в том подвале, сэр? Или вам неизвестно, что проникновение в дом, да еще со взломом, уголовно наказуемо?
Поразмыслить следовало и вот над чем. В прошлом мне доводилось встречать типажи не менее опасные, чем Коллектор. Их природа, к объяснению и пониманию которой я хотя бы отчасти приближался, порочна, и они способны на великое зло. Однако Коллектор в их число не входил. Им двигало нечто иное, нежели просто желание причинять боль. Его место находилось как будто вне пределов общепринятой морали; зиждилось на деяниях, для которых рамки правосудия, оправдания или помилования тесны. По его понятиям те, кого он ищет, уже осуждены, а он лишь приводит в исполнение приговор. Он чувствовал себя хирургом, точным движением удаляющим из организма раковую опухоль и бросающим ее в очистительный огонь.
И вот теперь он манипулировал Мерриком, используя его для выявления из тени неизвестных покуда лиц, которые могут таким образом показаться на виду. Сам Фрэнк в доме бывал, хотя бы наездами: смятая пачка и гниющий цыпленок тому подтверждение. Курил и Коллектор, но предпочитал что-нибудь позабористей, чем «Американ спирит». Через Элдрича он снабдил Меррика машиной; возможно, что и деньгами, а также пристанищем – наверняка с запретом посещать в доме определенные запертые места. Впрочем, если б Меррик даже ослушался и пробрался в подвал, те вещицы в шкафу все равно были бы для него пустым звуком. Подумаешь, лежат себе кучкой – непонятно зачем и как собранная чудаковатая коллекция никчемных безделушек в старинном шкафу, что заткнут в углу подвала и вибрирует на ощупь, странно пованивая каким-то гнильем и старьем.
Теперь ясно, что Коллектор ищет кого-то, связанного с Дэниелом Клэем, но не самого Клэя, если верить Элдричу. Ответ мог быть только один: он выискивает тех, кто охотился на пациентов Клэя; людей, которые, если я прав, ответственны за то, что случилось с Люси Меррик. Так что Элдрич был задействован, чтобы Фрэнк Меррик обрел свободу и оказался запущен в нужном направлении. Однако этот человек не из тех, кто стал бы докладывать о каждом своем шаге замшелому крючкотвору в заваленной бумагами конторе. Он жаждал мести, и Коллектор наверняка понимал, что в какой-то момент Меррик полностью выйдет у него из-под контроля. А потому надо, чтобы за ним шли по пятам, висели тенью, вовремя считывали все следы и любой проблеск информации тут же передавали тому, кто освободил этого строптивца для проведения поиска. А когда те искомые люди наконец зашевелятся и себя выдадут, Коллектор будет уже ждать и взыщет с них долг.
Но кто виснет на Меррике тенью? Кто идет по его следу? Ответ опять же напрашивался только один.
Полые Люди.
Энджел как будто шел с моими мыслями рука об руку.
– Мы теперь знаем, где он, – сказал он, – и если он с этим увязан, мы теперь при необходимости можем его застать.
Я покачал головой.
– Это у них перевалка, не более. Меррика сюда, видно, на какое-то время пустили, но до подвала он как пить дать не добрался. Кладу еще десятку сверху: тех, кто имеет отношение к дому, он в глаза не видел, кроме разве что юриста.
– Замок в задней двери совсем новый, – заметил Энджел, – я на нюх определил. Сменили совсем недавно, буквально день-два.
– Видимо, Меррика лишили ключевой привилегии. Хотя, думаю, ему на это наплевать. Он и так-то здесь, судя по всему, нечасто бывает, да к тому же подозрителен. Мне так кажется, он, едва представилась возможность, попросту решил оторваться. Не хотел быть у юриста на привязи, да вот только не знал, кто его поиск спонсирует. А знал бы, так обходил бы этот дом за три мили.
– Но ведь мы все равно на шаг впереди него, разве не так? Место за собой оставили чистым, не наследили. Знаем теперь, что он в деле, а он про это не знает.
– А ты кто такой? – усмехнулся Луис. – Нэнси Дрю, что ли? Детский детектив? Ничего, пускай себя проявит. Он же двинутый, а мало ли мы двинутых повидали. Одним больше, одним меньше: лодку ему не опрокинуть.
– Этот не такой, как все, – заметил я.
– Во как. С чего ты взял?
– Потому что он ни на чьей стороне. Сам по себе, и никто ему не указ и не помеха. Что ему надо, то он и творит.
– А что ему надо?
– Пополнять свою коллекцию.
– И теперь ему понадобился Дэниел Клэй? – спросил у меня Энджел.
– Думаю, он хочет добраться до тех, кто насиловал клэевских пациентов. Во всяком случае, Клэй к ним выводит. И Меррика Коллектор использует, чтобы их выкурить.
Луис пошевелился на сиденье.
– А какие варианты есть по Клэю?
– Такие же, что и по остальным: он или жив, или мертв. Если второе, то либо наложил на себя руки, как подозревает его дочь, – и в таком случае возникает вопрос, зачем он это сделал, – или же кто-то ему в этом помог. Если его убили, то, вероятно, ему, так или иначе, были известны те, кто насиловал детей, и его убили с целью неразглашения. Если же Клэй жив, то спрятался он, надо сказать, хорошо. И в выдержке ему не откажешь: ни разу не вышел на свою дочь. Или так говорит она, и тогда это совсем не одно и то же.
– А ты принимаешь ее слова на веру, – уточнил Луис.
– Ну а почему мне ей не верить? Есть еще история с неким Пулом. Она наняла его разыскать ее отца, а Пул в результате сам сгинул. О’Рурк из портлендской полиции рассказывает, что он был сыщик-любитель и, по всей вероятности, имел сомнительных друзей. С Клэем его исчезновение может и не быть связано – а если да, то тогда он или дошел своими расспросами до тех, кто убил Клэя, и за это поплатился жизнью. Или же он нашел Клэя, и тот его за это прикончил. Так что раскладов, по сути, всего два: Клэй либо умер и никто не желает это повторно обсуждать, либо жив и не желает, чтобы его нашли. Но если ему настолько важно оставаться в укрытии, что он из-за этого готов на убийство, то ради чего он вообще прячется? Что скрывает, чего стережется?
– В итоге мы опять возвращаемся к детям, – подвел черту Луис. – Живой или мертвый, о происходящем с ними он знал больше, чем высказывал вслух.
Мы находились на въезде в Скарборо. Я свернул на него и поехал по Первому шоссе, после чего взял курс на побережье, через залитые лунным светом болота к темному ждущему морю. Я проехал мимо своего дома, вспомнив попутно слова Рейчел. Быть может, она права. Возможно, я сам себя преследую. Мысль эта не особенно утешала, хотя не очень отрадной выглядела и альтернатива – а именно, что, как и в доме Грейди, нечто в моем жилище нашло способ заполнить собой оставшиеся пространства.
Энджел заметил, какого взгляда я удостоил свой дом.
– Хочешь, чтобы мы к тебе зашли на минутку?
– Не надо, тем более что в гостинице вас ждет стильный номер. Наслаждайтесь, пока есть возможность. В Джекмене на стильность рассчитывать не придется.
– Кстати, где он, Джекмен? – поинтересовался Энджел.
– На северо-западе. Следующая остановка – Канада.
– А в самом Джекмене что?
– Вы да я, и нынче и вчера. Джекмен – единственный островок цивилизации вблизи от Галаада, а Галаад или ближайшие его окрестности были тем самым местом, где насиловали Энди Келлога и где нашлась машина Клэя. Келлога тоже насиловали не на улице, то есть у кого-то в том районе была как минимум хибара. Меррик или уже успел там побывать, но ничего не нашел, а потому вынужден был в Портленде трясти Ребекку Клэй, или еще не успел туда наведаться. Если нет, то он скоро туда нагрянет, но у нас пока есть шанс его опередить, хотя бы на шаг.
Впереди, поблескивая огоньками в окнах, проглянул силуэт «Блэк Пойнт инн». Друзья спросили, пойду ли я с ними ужинать, но есть как-то не хотелось. То, что я увидел в подвале, вообще отшибло мне аппетит. Посмотрев вслед, как они поднимаются по ступеням в вестибюль и исчезают в баре, я поехал обратно домой.
В дверях я нашел записку от Боба Джонсона, сообщающую, что Уолтер у них. Ну и ладно, пусть пока побудет там. Обычно они укладывались рано, даром что Шерли, жена Боба, из-за артрита засыпала трудно и ее часто можно видеть у окошка за чтением, с приделанным к книге ночничком, чтобы не будить мужа, или просто наблюдающей, как темнота медленно перерастает в рассвет. В любом случае я не хотел их будить ради сомнительного удовольствия дать зимней ночью своей собаке поощрительную прогулку. А потому я запер двери и тихонько поставил подборку Баха, подаренную Рейчел в попытке расширить мой музыкальный кругозор. Я сварил кофе и сел у окна в гостиной, откуда взгляду открывались лес и водная ширь. Осознавая шевеление каждого дерева, колыхание каждой ветки, подвижное изменение каждой тени, я размышлял при этом о путях ячеистого мира, что вновь сводил мою тропу с тропой Коллектора. Математическая выверенность музыки Баха на удивление контрастировала с нелегким спокойствием моего дома. Сидя в темноте, я ощущал, что Коллектор меня страшит. Я считал его охотником, но в том безоглядном стремлении к немолчному выслеживанию было что-то поистине зверское. Мне он виделся человеком, которого вопросы морали особо не тяготили. Впрочем, не совсем так: правильнее сказать, что им двигала своя странноватая нравственность, но была она опоганена и отталкивала уже видом тех сувениров, что он собрал в своей коллекции. Быть может, ему нравилось притрагиваться к ним в темноте, вспоминать некогда олицетворявшие их жизни, течение которых оказалось прервано. Была в этом для него своего рода лакомая чувственность сродни сексуальной. Деяния, что он вершил, доставляли ему удовольствие, и тем не менее назвать его простым убийцей было бы неправильно. Для этого он чересчур сложен. Все убиенные им люди совершили нечто заставившее его на них ополчиться, восстать. Если те люди подобны были Джону Грейди, то получается, они совершили грех, который нельзя стерпеть, а уж тем более простить.
Но кто именно не мог стерпеть того греха? Сам Коллектор? Разумеется. Но ведь он вроде как считал себя лишь исполнителем чьей-то чужой, вышестоящей воли? В своем убеждении он, может статься, заблуждался, но именно оно давало ему ту властность и силу, вымышленную или какую иную.
Ясно, что ключом здесь является Элдрич: именно он обеспечивал ему объекты недвижимости – базы, с которых ему сподручней вторгаться в мир и вершить дела, для которых он был якобы призван. Дом в Велчвилле был приобретен еще задолго до того, как замаячила перспектива выхода Меррика на свободу. Правда, в предшествующий период Коллектор успел заняться делом Грейди и умыкнул зеркало, что висело теперь в подвальном шкафу, искаженно отражая мир, так или иначе соответствующий видению Коллектора, а также предметы в том обнаруженном кладе, молчаливо свидетельствующие о том, что он приложил к этому миру руку и где-то в других местах. Но ничто не объясняло, отчего Коллектор вызывает у меня такую настороженность или почему при мысли о нем у меня возникает страх за свою безопасность.
В конце концов я встал со стула, перебрался в кровать и лишь в крепчающих объятиях сна понял причину своего страха перед этим человеком. Он всегда выискивал, выщупывал, пребывал в безотлучном поиске. По каким критериям он определял людскую греховность, я не мог взять в толк; страх был в том, что меня он мог осудить по тем же принципам, по каким осуждал остальных. Он мог счесть меня в чем-нибудь повинным и явиться наказующим Бичом Божиим.
Той ночью мне приснился давний сон. Я стоял у озера, воды которого пламенели, но во всем прочем пейзаж был плоским и пустынным, а земля твердой, почерневшей. Возле меня стоял и скалился некто тучный, с шеей, раздутой лиловым зобом; в остальном же кожа у него была матово-бледной, словно кровь не могла растекаться по жилам, – да и зачем вообще мертвым кровь?
Вместе с тем этого жирного слизня нельзя назвать и мертвым, так как живым он, по сути, не являлся никогда. Он что-то говорил, но доносившийся до меня голос не соответствовал движению его губ, и слова изливались потоком ископаемых языков, давно изжитых из памяти людской.
За ним стояли другие фигуры, и я знал их по именам. Знал всех наперечет.
Изливались гортанные созвучия, и я каким-то образом их понимал. Я оглянулся назад и в горящих водах озера увидел свое отражение, поскольку сам был с ними единым. И они звали меня «брат».
В сонном окраинном местечке по дорожке из гравия поднималась фигура, приближаясь к скромному дому на отшибе. Фигура близилась от дороги, со стороны которой, что примечательно, не доносилось никакого шума мотора, возвестившего бы о прибытии пассажира. Сальные волосы человека были гладко прилизаны, на нем болтались темное заношенное пальто и темные штаны. В одной руке розово тлела сигарета.
Когда до дома оставалось всего ничего, он приостановился и, встав на колени, вкрадчиво повел пальцами по гравию, обводя контуры едва заметной вмятины, после чего выпрямился и вдоль строения продвинулся к внутреннему дворику, нежно ведя пальцами левой руки по сайдингу (сигарета была уже надежно затушена в траве). Вот он подобрался к задней двери и, изучив замок, вынул из кармана связку ключей и одним из них аккуратно открыл дверь.
По дому он ступал, постоянно выискивая, касаясь пальцами, кропотливо исследуя; чуть подняв голову, осторожно нюхал воздух. Вот он открыл пустой холодильник, пролистнул страницы старенькой Библии, молча впился глазами в пылевые отметины в бывшей столовой и так шаг за шагом добрался до дверцы в подвал. Ее он тоже отомкнул и сошел в свое последнее сокровенное место, пока еще не выказывая никакого гнева к имевшему место вторжению. Он потер пальцами ручку метлы и остановился, когда увидел точку, за которую черенок держали чужие руки. Он опять наклонился, принюхиваясь к крупицам чужого пота, вбирая в себя запах человека, с тем чтобы суметь его потом узнать. Запах был незнакомый, как и второй, уловленный рядом с дверцей в подвал.
Один из них ждал здесь. Один ждал, а двое спускались.
Но один из тех, что спускался…
Наконец он приблизился к массивному шкафу в углу и, повернув в замке ключик, открыл дверцы. Обвел глазами коллекцию, чутко высматривая, не пропало ли чего, не смещен ли хотя бы один из предметов. Нет, все в целости. Придется, разумеется, все переместить, хотя часть его клада чужаки обнаруживают уже не впервой. Мелкое неудобство, только и всего.
Ущербное зеркало влекло его лицо, словно магнит, и он на секунду вперился в свое неполное отражение – волосы и краешки висков различались в уцелевшей части стекла, остальные черты оплавленно пузырились или терялись на оголенном дереве. Он задержал пальцы на ключе, лаская его и чувствуя трепет вибрации, курсирующей из самых что ни на есть глубин. Вот он сделал заключительный вдох и наконец распознал третий запах.
Коллектор осклабился.
Глава 22Я пробудился. В доме по-прежнему темно и тихо, только тишина эта не пустая, а какая-то гнетущая. Что-то касалось моей правой руки. Я попробовал ею шевельнуть, но запястье почти тут же перемкнуло.
Я открыл глаза. Правая рука прикована наручником к кровати. На стуле с высокой спинкой сбоку от меня сидел Фрэнк Меррик, чуть подавшись вперед и руки в перчатках уместив между коленями. На нем была тесноватая голубая рубашка из полиэстера: пространство между пуговицами слегка вздувалось, как у застежек чересчур туго набитой подушки. В ногах у Меррика лежал расстегнутый кожаный саквояжик. Шторы задернуты не были, и струящийся из окна лунный свет, попадая Меррику в глаза, превращал их в зеркальца, призрачно лучащиеся в сумраке. Я не мешкая поглядел на прикроватную тумбочку, где держу пистолет, но его там не обнаружилось.
– Можешь не искать, – сказал Меррик, – я его прибрал.
Сбоку из-за ремня он достал «Смит-Вессон-10» и взвесил на ладони, поглядывая при этом на меня.
– Солидная пушчонка. С таким настрой может быть только на одно: на убийство. Не для дам, н-да.
Он приспособил ствол в руке и, сжав пальцами рукоятку, поднял, так что дуло сейчас смотрело прямиком на меня.
– Ты ведь и сам убийца, да? Поскольку ты так наверняка считаешь, то у меня для тебя дурные вести. Скоро убивать тебе будет некого и незачем.
Рывком встав, Меррик уткнул ствол мне в лоб. Палец его лег на спусковой крючок. Я инстинктивно закрыл глаза.
– Не делай этого, – произнес я, стараясь, чтобы голос звучал ровно; во всяком случае не так, будто я молю о пощаде. Среди собратьев Меррика по ремеслу встречаются такие, что живут именно ради подобного момента: уловить в голосе жертвы это; смиренность с тем, что смерть – уже не абстрактный концепт откуда-то из будущего, ей уже приданы конкретная форма и цель. В это мгновение давление пальца на крючок нарастает и стукает боек, лезвие ножа производит проникающее движение, удавка стягивается на шее и все сущее перестает быть. Поэтому свой страх я старался держать на привязи, даром что слова шуршали в горле наждаком, а язык боталом утыкался в зубы. Некая моя часть панически пыталась найти хоть какой-то выход из безнадежной ситуации, а другая фокусировалась лишь на давлении в лобную кость, гибельно предчувствуя: сейчас последует куда более сильное давление пули, пронзающей кожу, кость и серое вещество, вслед за чем всякую боль мгновенно снимет и я преображусь.
Давление исчезло: Меррик отвел ствол от моего лба. Когда я вновь открыл глаза, в них жгучей струйкой затек пот. Каким-то образом мне удалось скопить во рту достаточно влаги, чтобы заговорить.
– Как ты сюда забрался? – выдавил я.
– Через дверь, как все нормальные люди.
– Но дом на сигнализации.
– Да ты что? – переспросил он удивленно. – Тебе бы не мешало ее проверить.
Левую руку Фрэнк сунул в саквояж и, вынув еще одни наручники, бросил их на кровать; они упали мне на грудь.
– Накинь-ка один браслетик себе на левую руку, а затем подними ее к столбику кровати, который подальше. И чтобы медленно, шепотом. У меня еще не было времени испробовать на твоей пушчонке жесткость курка – кто ж знал, что ты так быстро проснешься, – поэтому чуть что, могу малость и не рассчитать. Из такой штуковины пуля реально понаделает делов, даже если я буду целиться наверняка, чтоб тебя сразу хлопнуло. Ну а если ты решишь проверить мою реакцию, то не знаю, чем все и кончится. Я как-то видел одного, кому пулька угодила в самый котелок, вот сюда. – Меррик постучал пальцем себе по лбу, над правым глазом. – Что именно ему там встряхнуло, сказать не берусь, но встряска определенно была: от этих пчелок всего можно ожидать. Хотя насмерть его не убило. Парализовало, лишило дара речи, но убить нет. Черт возьми, он даже моргать не мог. Пришлось им нанимать кого-то специальные капли закапывать ему в глаза, чтоб не пересохли. – Секунду-другую Меррик смотрел на меня, как будто я уже успел уподобиться тому бедняге. – Ну так вот, – продолжил он. – В итоге мне пришлось вернуться и закончить работу. Сжалился я над ним: негоже человека в таком виде оставлять. И вот я взглянул в его немигающие глаза и, честное слово, увидел там то, что оставалось от него живого. Оно оказалось как бы схвачено тем, во что я его превратил, и я это оставшееся освободил. Выпустил на волю. Можно сказать, вроде как милосердие проявил. А вот тебе обещать этого не могу: не уверен, что получится во второй раз. Так что браслеты нацепляй с большой осторожностью.
Я подчинился, неловко перегнувшись через кровать так, чтобы прихваченной правой рукой замкнуть наручник на левом запястье. Затем я поместил левую руку на отстоящий кроватный столбик. Меррик обошел кровать, не спуская с меня пистолета, а палец все время держа на курке. Простыня под спиной основательно взмокла. Тщательно, одной левой Фрэнк застегнул наручник, зафиксировав меня, таким образом, в позе распятого.
– Никак дрейфишь, уважаемый? – прошептал он мне на ухо, придвинувшись ближе и пригладив мне волоски на бровях. – Ишь вон распарился, как бифштекс на гриле.
Я отдернул голову. Со стволом или без, я просто не хотел, чтобы он так ко мне прикасался. Меррик улыбнулся, после чего отодвинулся на пару шагов.
– Можешь чуток отдышаться пока. Будешь отвечать как надо – может, еще и встретишь рассвет. Я без нужды ничего не порчу – ни человека, ни зверя, – если только они меня не вынуждают.
– Не верю.
Он слегка напрягся, будто его за нитки дернул незримый кукловод. Затем Меррик стянул с меня простыни, и я предстал перед ним в чем мать родила.
– Советую говорить с толком, – сказал он. – Не очень уместно для человека с висячим хером лить словесный понос на того, кто может невзначай по нему пнуть.
Покажется вздором, но без тонюсенького прикрытия из хлопка я ощущал себя несказанно более уязвимым. Уязвимым и униженным.
– Чего ты хочешь?
– Поговорить.
– Мог бы это сделать при свете дня. И необязательно вламываться за этим ко мне в дом.
– Ишь, какой ты нервный. Вот это меня и беспокоило: что реакция у тебя будет чересчур бурной. К тому же не забывай: ты, помнится, сам назначал недавно встречу – якобы для разговора, а на самом деле развел меня, как последнего лоха, и коповское колено приперло мне спину. Так что не мешает с тобой за это поквитаться.
Фрэнк перекинул пистолет в левую руку, притиснул коленями мои ноги и жестко ударил по почке. Смягчить боль не представлялось возможным; она волной прокатилась по распяленному телу, вытеснив изо рта пузыри тошноты.
На ноги больше не давило. С тумбочки Меррик взял стакан воды, попил, а остатки плеснул мне в лицо.
– Не хотелось тебя поучать, да вот приходится, чтоб ты не зарывался. Переходишь дорогу человеку – жди, что и он сделает тебе то же самое. Да-да, тем же и воздастся.
Визитер возвратился на стул, сел. Затем деликатно, с какой-то задумчивой нежностью прикрыл меня простынкой.
– Я единственно хотел устроить разговор с той женщиной, – сказал он. – А она взяла и позвала тебя, и ты начал вмешиваться в дела, к которым отношения не имеешь.
Наконец я обрел голос; слова выходили из меня медленно, как появляется из своей норы пугливое животное, чутко вынюхивая опасность:
– Она была напугана. И похоже, у нее на это веские причины.
– Я женщин не трогаю. И уже тебе об этом говорил.
Я промолчал, не рискуя выводить его из себя.
– Она не понимала, что ты имеешь в виду. Она считает, что отца ее нет в живых.
– Хм. Это она так говорит.
– Ты думаешь, она лжет?
– Она знает больше, чем говорит вслух, вот что я думаю. А у меня с мистером Дэниелом Клэем, гм, незавершенные дела. Да, сэр. И я не могу оставить этот вопрос лежать-пылиться, пока не увижу, гм, мистера Клэя перед собой живым или мертвым. Никак нет, сэр. Я вправе на это рассчитывать. Так точно, сэр.
Меррик сделал степенный кивок, словно сообщил мне сейчас нечто беспрецедентно глубокое, важное. Уже то, как он все это произносил – все эти участившиеся «гм» и «сэр», – указывали, что Фрэнк все более уходит из-под контроля не только Элдрича и Коллектора, но и себя самого.
– Тебя используют, – сказал я. – Твое горе и гнев пользуют другие.
– Кто меня только не использовал. Главное это понимать и взимать соответствующую плату.
– В чем она, твоя уплата? В деньгах?
– В информации.
Ствол пистолета все больше опускался, пока не стал глядеть в пол. На Меррика нахлынула усталость, отчего лицо его осунулось, а память и мысли, судя по мимике, утратили четкость. Оттянув пальцами уголки глаз, Фрэнк со вздохом провел руками по лицу. Секунду-другую он выглядел постаревшим, недужным.
– Информация насчет твоей дочери? – спросил я. – Ну и что тебе тот юрист дал? Имена?
– Может, и имена. Больше помощи мне все равно никто не предложил. Всем на нее было наплевать. Никто не спросил, каково мне оно, волком выть в тюряге, когда с моей девочкой что-то случилось, а я сижу и ничего не могу поделать, чтобы ее найти, помочь. Знаешь, каково оно? Потом социальный работник приехал в тюрьму, сказал, что девочка моя пропала. Мне и так-то хреново было, а уж когда я вычислил, что с ней могли учинить, то мне еще гаже стало. Ее нет, а я знаю, что с ней стряслась беда, и мучаюсь, места себе не нахожу. Ты вообще представляешь, как такое человеку можно перенести? Я тогда чуть не сломался, но допустить этого никак не мог. Такой я был бы ей не в помощь, никак нет, сэр, а потому мотал как мог свой срок и выжидал любую возможность. Для нее одной старался и через это выдюжил.
Тем не менее Фрэнк был сломлен. Излом произошел где-то внутри и теперь разрастался, грозя заполонить все. Меррик уже не был прежним, и, как сказала Эйми Прайс, нет никакой возможности уяснить, сделался ли он в результате более опасным, смертоносным. Впрочем, две вещи в нем заметны невооруженным глазом – именно сейчас, когда я беспомощно лежу под дулом собственного пистолета. Мне показалось, что Меррик теперь более опасен, но уже не так смертоносен. Из него ушла некая резкость, но то, что пришло ей на смену, сделало его непредсказуемым. Он стал теперь невольником собственных гнева и тоски, а это делало его уязвимым в контексте, которого он в себе и не подозревал.
– Моя девочка, она же не просто в воду канула, – сказал Фрэнк. – Ее у меня отняли, и я найду, всяко найду того, кто в этом повинен. Может, дочурка моя до сих пор где-то там бродит, ждет, чтобы я забрал ее и отвел домой.
– Ты знаешь, что это не так. Она пропала.
– А ну заткни пасть! Ты этого знать не можешь.
Мне уже не было до этого дела. Меррик меня попросту достал, как и вся та братия.
– Она была просто девочкой, подросточком, – сказал я, – и ее забрали. Что-то пошло не так. Она мертва, Фрэнк. Я уверен в этом. Она мертва, как и Дэниел Клэй.
Ты этого не знаешь. Откуда ты знаешь про мою девочку?
– Потому что они прекратили, – ответил я. – После этого они перестали. Испугались.
Меррик с усилием покачал головой.
– Нет, я этому не поверю, пока не увижу ее. Пока мне не покажут ее тело, она для меня жива. А скажешь что-нибудь против, пристрелю тебя на месте – клянусь, помяни мое слово. Так точно, сэр, именно так я и поступлю.
Он стоял сейчас надо мной, взведя готовый выстрелить ствол. Оружие чуть подрагивало в такт ярости, передающейся от сердца в руку.
– Я видел Энди Келлога, – сказал я.
Пистолет перестал колыхаться, хотя был по-прежнему уставлен в меня.
– Видел Энди? – переспросил Меррик. – Ты небось хотел вызнать, где я, так или иначе, могу скрываться. Ну и как он?
– Не очень хорошо.
– Ему там вообще не место. Те изверги что-то в нем нарушили, когда надругались. Они разрушили ему сердце. И то, что он вытворяет, на самом деле не его вина.
Фрэнк снова мутно посмотрел в пол: видимо, память дала очередную трещину.
Твоя дочь рисовала примерно такие же картинки, что и Энди, да? – спросил я. – Людей с птичьими головами?
Меррик кивнул:
– Да, как Энди. И это после того, как она начала показываться Клэю. Картинки Люси присылала ко мне в тюрьму. Пыталась что-то сообщить о том, что с ней происходит, да я не понимал, пока не повстречался с Энди. Те птицеголовые были одни и те же. А потому дело не только в моей девочке. Паренек этот, Энди, был мне как сын. И за него они тоже ответят. Юрист Элдрич, он это понимал, что одним лишь ребенком их дела не исчерпываются. Он хороший человек, тоже хочет, чтобы тех мерзавцев нашли. Как и я.
Со стороны я расслышал, как кто-то рассмеялся: оказывается, я.
– Ты думаешь, он это делает по доброте душевной? А ты не задумывался, кто Элдричу платит? Кто нанял его, чтобы устроить тебе выход на свободу, подкормить информацией? Тебе не приходило в голову повнимательней осмотреть тот дом в Велчвилле? Ты в подвал там не пробовал заглянуть?
Рот у Меррика чуть приоткрылся, в глазах мелькнуло что-то похожее на сомнение. Очевидно, раньше он не задумывался, что за Элдричем во всем этом может скрываться кто-то еще.
– Ты на что намекаешь?
– Что за юристом стоит клиент. И через Элдрича он тобой манипулирует. Именно он хозяин дома, где ты приткнулся. Он идет за тобой тенью, выжидает, кто откликнется на твои действия. И когда эти люди проявятся, на них напустится он, а не ты. И его не волнует, удастся тебе отыскать дочь или нет. Все, что он хочет, это…
Я сделал паузу: говорить, чего он хочет, бессмысленно. Пополнить свою коллекцию? Навлечь на этих людей кару в силу того, что закон перед ними бессилен? Все это слагаемые его желания, но для объяснения его существования их недостаточно.
– Даже если он на самом деле есть, – сказал Меррик, – ты не знаешь, чего он хочет. И вообще не в этом дело. Когда наступит час, никто не вырвет их жребий из моих рук. Расплата будет за мной, это я тебе говорю. Мне надо, чтобы они поплатились за содеянное с моей девочкой, за то, что они ее забрали. И рассчитаюсь я с ними вот этими руками.
