Текст книги "Неупокоенные"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Опустилась ночь. Стычка с Казвеллом знаменовала начало конца. Эмиссары направлялись на северо-восток – в их числе и Меррик, жизнь которого истекала, подобно песку, плавной струей, но не как в каких-нибудь старомодных песочных часах, а из собственной его руки; из притиснутых к ладони пальцев, сквозь которые через вмятинку у мизинца безжалостно ускользают сухие песчинки. Расспросами о Дэниеле Клэе он сам укоротил себе жизненный срок. Песок он принял раскрытой пригоршней, зная, что не сможет удержать его там надолго, и теперь, как кулак ни сжимай, песчинки будут неизбежно сеяться, убывать с удвоенной быстротой. Меррику оставалось лишь надеяться, что отпущенного времени ему хватит на то, чтобы обнаружить место упокоения дочери.

И вот, когда темнота сгустилась, Меррик оказался в гостинице «Олд Мус». Название звучало на манер какого-нибудь старинного постоялого двора, вызывая ассоциацию с деревянными полами, удобными креслами и радушными хозяевами, на свой местный манер привечающими гостей; с гудящим от тяги дровяным камином в холле; с номерами – опрятными, современными и в то же время отражающими слегка кондовый местный колорит; с завтраками с кленовым сиропом, беконом и блинчиками, которые улыбчивые женщины подают на столы с видом на тихие озера и пики, нескончаемые пики хвойных лесов.

В гостинице «Олд Мус», надо сказать, никто не оставался на ночь, по крайней мере в постели. В старину люд здесь по большей части отсыпался после выпитого в задней комнате, хотя делал это исключительно на полу, в таком ступоре от выпитого, что единственным пожеланием комфорта у сих постояльцев было место, где можно рухнуть мертвецки и проваляться ночь в смурном бесчувствии. Нынче же даже это небольшое послабление было под вопросом – из страха, что гостиничная лицензия на спиртное, ежегодные дебаты о продлении которой были лакомой костью для обмусоливания местной прессой и плебсом, могла в итоге быть отозвана, стоило лишь просочиться слуху, что гостиница представляет собой хмельную ночлежку для пьяниц. Впрочем, ассоциация от названия гостиницы ошибочной на все сто процентов все-таки не была.

Полы здесь и в самом деле деревянные.

Меррик сидел в тылу бара, спиной к двери, но со стенным зеркалом перед глазами, позволяющим замечать мгновенно всех входящих, пока те еще не успели засечь его самого. В баре было жарко натоплено. Фрэнк вспотел, даже взмок, но при этом не снимал с себя дубленку – отчасти потому, что так сподручнее держать в кармане пистолет под рукой. А еще потому, что так не видно перебинтованной раны в боку, если та начнет вдруг опять кровоточить сквозь рубашку.

С русскими он разделался под самым Бингемом, где Стрим-роуд отходит от Двести первой магистрали и вдоль речки Остин ветвится в сторону поселка Мэйфилд. Меррик знал, что они придут. Для этого было достаточно уже самого убийства Демаркьяна. Хотя были с их стороны и еще кое-какие застарелые обиды, когда Меррик в начале девяностых выполнил пару «заказов» – один в Малой Одессе, другой в Бостоне. Удивительно, что бандиты не наехали на него в тюрьме, но, видимо, тогда его защитил своими стенами сам «строгач», а остальное довершила репутация Меррика. С убийством Рики наверняка поползли слухи. Пошли звонки, заявки на «заказы», взаимозачеты. Может, убивать Демаркьяна было и не обязательно, но этот гнусняк с сухой рукой вызывал омерзение, да к тому же был звеном в цепочке событий, отнявших у Меррика родное существо. При всяком прочем в одном юрист Элдрич прав. Если смерть Демаркьяна обернется чередой дальнейших убийств, то он, Меррик, на них безусловно пойдет. Перед достижением Галаада его не остановит ничто. А уж там наверняка отыщутся ответы на все бередящие душу вопросы.

Интересно, как его так быстро умудрились разыскать русские? Ведь он же вроде и машину поменял, а они, гляди-ка, тут как тут, те двое в полноприводном «шеви». Быть может, не стоило оставлять в живых бывшего мужа Ребекки Клэй? Но убивать попусту Меррик не имел привычки, да и тот тип, похоже, ничегошеньки не знал. Даже родная жена, пусть и бывшая, не доверяла ему настолько, чтоб выдать хоть что-нибудь о своем отце.

Чувствовал Меррик и то, что едва ли не с самого начала его поисков за ним кто-то неотступно следует, отслеживает каждый шаг. Подумалось о старике-юристе в замшелой конторе, а также о его незримом благодетеле – том загадочном «некто», что дал Элдричу указание помогать Меррику, – где деньгами, где пристанищем, где сведениями. О причинах такой услужливости старик никогда не распространялся, увиливал, отчего Фрэнк вскоре проникся недоверием и, как только появилась возможность, стал от старого прощелыги дистанцироваться (не будем брать в учет то недавнее задержание, тем более что оно оказалось мимолетным). Но даже когда Меррик с особой тщательностью стал скрадывать свои следы, он и тогда иной раз чувствовал, что за ним исподволь наблюдают, будь то в людской толчее где-нибудь в супермаркете или баре, а то и тогда, когда он был вполне один. Ему казалось, что однажды, всего один раз, он уловил смутный облик некоего человека – не облик, а скорее образину, в заношенном черном пальто. Незнакомец с вдумчивой проницательностью разглядывал Меррика сквозь пелену табачного дыма, а с приближением Фрэнка тут же исчез, и с той поры его нигде не было видно.

А еще были ночные кошмары. Начались они в том доме-хранилище, вскоре после того как Меррик получил от Элдрича машину и деньги: тусклые бесплотные фигуры с провалами вместо глаз, безгубыми ввалившимися ртами, все в каком-то засаленном порыжелом тряпье – не то пальто, не то допотопные макинтоши с отпавшими пуговицами и ржавыми пятнами на вороте и рукавах. Просыпаясь средь темноты, в зыбкий миг между забвением и явью он словно успевал различить, как они изникают, словно, пока он спал, они склонялись над ним не дыша, но при этом откуда-то изнутри вея вредоносной затхлостью. После того как Меррик то укрывище покинул, сны стали донимать реже, но все равно бывали ночи, когда из пучины сна он выныривал с ощущением, что кожу зудит от какого-то паучьего ползанья, а вокруг тонко отдает гнилостью, чего перед сном явно не ощущалось.

Быть может, Элдрич, сочтя его, Меррика, за обузу, навел на него русских с подачи того своего клиента или незнакомца в черном пальто? Может, клиент Элдрича и тот оборванец – одно и то же лицо? Неизвестно. Да и какая теперь разница. Все близится к концу, и недалеко уже желанное спокойствие.

Русские проявили беспечность. В зеркало машины он видел, как они держатся сзади, машинах в трех или четырех от него, иногда слегка убыстряясь, чтобы удерживать его в поле зрения. Один раз Меррик съехал на обочину, проверить, проедут ли они мимо. Они проехали, демонстративно на него не глядя, в то время как он расстелил на руле карту и водил по ней пальцем, якобы выверяя маршрут. Обилие грузовиков вокруг не давало им воспользоваться этой его остановкой. Он их пропустил, а сам через несколько минут тронулся следом. Их «Шевроле» маячил впереди на правой полосе (они рассчитывали, что он их обгонит: что ж, извольте). Километров через пять Фрэнк свернул на Стрим-роуд, а оттуда на удачно подвернувшуюся окольную грунтовку. По ней он проехал еще около двух километров, мимо каких-то брошенных хибар и жилого трейлера с притулившимися рядом машинами без колес. Наконец сошли на нет и эти скудеющие признаки человеческого жилья. Дорога сделалась еще ухабистей (машину подкидывало так, что немела спина). Когда вокруг бескрайней стеной потянулся лесной массив, Меррик заглушил мотор. Слышно было, как сзади постепенно приближается «шеви». Выйдя из авто, водительскую дверцу Меррик оставил открытой, а сам подлеском двинулся обратным курсом к подъезжающим русским. Завидев брошенный автомобиль, они остановились. Можно было почти угадать, о чем они там меж собой совещаются. Они уже поняли, что он завел их в ловушку; вопрос сейчас лишь в том, как из нее выбраться в целости, убрав при этом негодяя. Из подлеска Фрэнк видел, как один из них, рыжий, нервозно озирается на пассажирском сиденье. Вариантов у них немного: можно дать задний ход и уехать в надежде повторно настичь гада на дороге, на машине или пешего; можно выйти из машины и с двух сторон подбираться к нему. Правда, при открывании дверец оба они будут крайне уязвимы, ну да двум смертям не бывать; к тому же выстрелом он себя раскроет.

Дожидаться этого момента Меррик не стал. Едва рыжий отвернулся, как он метнулся из кустов и стал палить через заднее окно – бах, бах, бах, – замечая сквозь дырья, как на лобовое стекло брызнула кровь, а водитель на сиденье кулем завалился на бок. Его товарищ распахнул свою дверцу, поспешно отстреливаясь: пути к отступлению у него теперь не было. Бок Меррику прошила палящая боль, но он, невзирая на нее, сделал еще один выстрел, с мстительным удовлетворением заметив, как второй русский дернулся и упал, а стрельба, соответственно, прекратилась.

Меррик медленно подошел к сгорбленной на земле фигуре; кровь жарко стекала по боку, пропитывая штаны и рубашку. Пинком выбив из руки лежачего пистолет, он встал сверху. Рыжий, с раной в области шеи и еще одной прямехонько по центру груди, лежал на боку возле правого заднего колеса. Глаза были прикрыты, но он дышал. Фрэнк нагнулся, подобрал его «кольт», а в карманах, пошарив, нашел бумажник и запасной магазин для пистолета. «Yev-ge-ny U-ta-rov», – прочел Меррик в водительском удостоверении. Ну, Утаров так Утаров.

Из бумажника Меррик вынул триста двадцать шесть долларов и сунул их себе в карман, а порожний кошель кинул на грудь умирающему. Плюнув на землю, Фрэнк удовлетворенно убедился, что слюна белая, без признаков крови. Тем не менее сам факт ранения вызывал у него злость, прежде всего на себя. Вот так, чуть ли не с первого выстрела в него никто не попадал уже много-много лет. Значит, стареем с годами, теряем подвижность, а вместе с тем и время, отпущенное на бессмертие. Меррик чуть качнулся на ногах. Движение привлекло внимание этого самого Евгения, отвлекая его от мыслей о собственной скорой кончине. Глаза у него приоткрылись, чуть шевельнулись губы.

– Назови мне имя, – глядя сверху, сказал Меррик. – У тебя на этом свете еще есть чуток времени. Иначе оставлю тебя здесь подыхать. Смерть будет медленная, а муки станут чем дальше, тем невыносимей. Назовешь имя – я сделаю так, чтоб тебе было легче, в смысле умирать.

Утаров, или как его там, что-то прошептал.

– Давай говори, – велел Меррик. – Нагибаться я больше не буду.

Раненый сделал еще одну попытку. На этот раз из горла сухим шелестом клинка о брусок выдавилось слово:

– Дубус.

Двумя выстрелами в грудь Меррик добил русского, после чего шаткой поступью побрел, кропя за собой след, похожий на давленые ягоды. У своей машины он остановился и, обнажившись до пояса, оглядел рану. Нет, не навылет. Причем пуля вошла глубоко. Когда-то у Меррика имелись люди, к которым можно было обратиться за соответствующей помощью, да только где они теперь. Пришлось обвязаться рубашкой, чтобы как-то унять кровотечение. Накинув затем на голый торс пиджак и дубленку, Меррик уселся в машину. «Смит-вессон», в котором оставалось всего три патрона, он пристроил обратно под водительское сиденье, а «кольт» сунул в карман дубленки. Выезд обратно на шоссе дался с трудом: от тряски на ухабах Фрэнк, чтобы не закричать, скрежетал зубами, но все-таки выдержал. На шестом километре очень кстати оказалась ветеринария; там он под дулом пистолета заставил старика, чье имя значилось на вывеске, вынуть ему пулю (удивительно, как при этом Меррик сам от боли не лишился чувств).

Кто такой Дубус, Меррику было известно. Некоторым образом все началось именно с него; с того первого раза, как Дубус набросился на дитя. Эти свои аппетиты он принес в Галаад, а оттуда вся эта парша пошла расползаться. Подставив к голове ветеринара «кольт», Фрэнк потребовал указать, где живет Мейсон Дубус; старик рассказал, поскольку Дубус в этих краях был личностью известной. Тогда Меррик запер ветеринара в подвале, снабдив его для поддержания духа в теле двумя бутылками воды и хлебом с куском сыра. При этом он обещал, что в пределах суток вызовет к нему копов, а до той поры пусть старый сидит здесь и развлекается чем может. В аптечке Меррик разжился тюбиком с тайленолом, а также запасом свежих бинтов и чистыми штанами у старика в шкафу, после чего снова отправился в путь, очень даже нелегкий. Впрочем, тайленол хоть немного, но все же притуплял боль, а потому до Каратунка Фрэнк докатил в более-менее сносной кондиции. Там он свернул с Двести первой, как сказал ему старикан, и добрался наконец до жилища Мейсона Дубуса.

Дубус заметил Меррика на подходе к дому. Он его, можно сказать, даже ждал. Дубус не успел еще окончить разговор, когда Меррик выстрелом выбил дверной замок и вошел в дом, оставляя на безукоризненном полу упорно капающую кровь. Нажав на трубке красную кнопку отключения, Дубус бросил трубку на соседний стул.

– Я знаю, кто вы, – сказал он.

– Это хорошо, – похвалил Меррик.

– Ваша девочка мертва.

– Я знаю.

– И вы тоже скоро умрете.

– Может быть, но ты умрешь скорее.

Трясущимся пальцем Мейсон ткнул в сторону Меррика:

– Думаете, я буду молить о пощаде? Чем-то вам помогать?

– Нет, не думаю.

Фрэнк поднял ствол «кольта» и выстрелил, дважды.

В то время как старик исходил на полу судорогами, Меррик взял его сотовый и перенабрал последний номер. Трубку взяли со второго гудка. Голоса на том конце не слышалось; слышалось лишь чье-то дыхание. Затем связь оборвалась. Меррик кинул мобильник на пол и вышел из дома, слыша, как Дубус сзади тяжело, прерывисто дышит. Пусть сдыхает.

Мейсон слышал, как Меррик уходит, а затем отъезжает машина. На грудь давила страшная тяжесть, да еще с пронзающими грудь гвоздями, как в том старинном орудии пыток. Дубус лежал, уставясь лицом в перевернутый потолок. Изо рта сочилась кровь. Было ясно, что жизнь угасает, что осталось ее чуть-чуть. Он начал молиться, упрашивать Бога отпустить ему грехи. Губы беззвучно шевелились в попытке вспомнить нужные слова, но от молитвы отвлекала память, а еще гнев на то, что он умирает вот так, от рук убийцы, покусившегося на беззащитного старика.

Он ощутил приток холодного воздуха, а следом услышал негромкий звук. Кто-то приближался; быть может, это Меррик вернулся его прикончить. Шевельнув из последних сил головой, Дубус, впрочем, увидел не Меррика, а полу грязно-рыжего пальто и заскорузлые от грязи старые башмаки. В воздухе завоняло, да так, что Дубус поперхнулся; таким образом оказался испоганен даже момент умирания. Вот отпечатки ног появились и слева, а число незримых присутствий выросло, теперь уже у Дубуса за спиной. Чувствовалось, что они смотрят на его поверженную фигуру. Дубус, накренив голову, увидал мертвенно-бледные черты и дыры мрака в увядшей коже. Он открыл было рот, но уже не оставалось ни слов, ни запаса дыхания.

Так Дубус и умер за лицезрением Полых Людей.

Фрэнк все ехал, но в глазах у него начинало мутиться, к тому же сказывались боль и потеря крови. От них наступала слабость. Так он доехал до гостиницы «Олд Мус» и, подобно многим до него, поведясь на манящие посулы приюта и возможности прилечь, остановился.

Сейчас он сидел здесь в баре, стаканчиком «Джека Дэниелса» полируя проглоченный тайленол, и подремывал в надежде немного набраться сил перед предстоящим броском на Галаад. Никто его здесь не тормошил, не беспокоил. Подобная отключка постояльцев здесь, в гостинице, вполне приветствовалась, лишь бы, очухавшись, гость не преминул снова набраться. Джук-бокс играл салунную музыку, со стен на охотников таращилось стеклянными глазами убитое зверье, в то время Как Меррик дремотно дрейфовал, не зная толком, спит он или бодрствует. Пару раз подходила официантка и интересовалась, в порядке ли гость, на что Меррик осоловело кивал и указывал на стаканчик – дескать, неси еще, – хотя сам пока не справился с первым. Опасался Меррик лишь того, что его отсюда попросят, а он к этому еще не готов.

Пробуждение. Дрема. Музыка, затишье, снова музыка. Голоса. Перешептывание.

«Папа».

Меррик открыл глаза. Напротив него сидела девочка. У нее были темные волосы, а кожа в тех местах, откуда вырывался газ, была порвана. По лбу у нее полз жучок. Фрэнку хотелось его смахнуть, но руки не двигались.

– Привет, золотинка моя, – сказал он. – Ты где была?

На руках у девочки была грязь, два ногтя сломаны.

«Ждала».

– Ждала чего, золотко?

«Тебя».

Фрэнк кивнул.

– Ты же видишь, я раньше никак не мог. Я был… Меня заперли на замок, но я про тебя все время думал. Никогда не забывал.

«Я знаю, ты был далеко, а теперь ты близко. Теперь я могу к тебе прийти».

– Что с тобой случилось, лапка? Почему ты ушла?

«Я заснула. Заснула и проснуться не могла».

Голос у нее звучал ровно, без эмоций. Глаза не моргали. Меррик заметил, что слева лицо девочки покрыто малиново-бурыми пятнами.

– Теперь уже недолго, лапка, – сказал он ей и, найдя в себе силы, протянул руку, коснувшись пальцами чего-то холодного и твердого. Стаканчик с виски опрокинулся на стол и на секунду отвлек, а девочка в этот момент взяла и исчезла. Виски струйкой потекло на пол. Появилась официантка.

– Вам, наверное, уже хватит, – сдержанно намекнула она. – Домой пора.

Меррик в ответ кивнул и сказал:

– Да, пожалуй, ты права. Пора домой.

Он шатко встал, чувствуя, как в ботинке хлюпает кровь. Помещение вскружилось; пришлось даже ухватиться за стол, чтобы устоять. Кружение прошло, но вернулась боль в боку. Фрэнк глянул вниз. Штанина сбоку вся как есть пропиталась красным. Не укрылось это и от официантки.

– Эй, – сказала она. – Вы че…

Поглядев Меррику в глаза, она вовремя спохватилась, что вопрос лучше оставить при себе. Меррик полез в карман и вынул оттуда какие-то купюры. Среди них оказались двадцатка и десятка, которые он кинул официантке на поднос.

– Спасибо тебе, золотинка, – произнес он с такой блаженной кротостью во взоре, что официантка недоуменно подумала, кому эти слова предназначаются: ей или кому-то другому, кто ему сейчас видится. – Я уже готов.

Меррик, миновав скопище танцующих – льнущих друг к другу пар, шумных пьяниц, любовников и друзей, – вышел из света в темноту, из жизни внутри в жизнь снаружи. Стоило выйти из гостиницы, как его хватил по лицу сильный, чистый ветер ночи, от которого в голове снова поплыло, а затем прояснилось. Фрэнк вынул из кармана ключи и направился к машине, с каждым шагом выталкивая из раны чуть больше крови, придвигаясь чуть ближе к своему концу.

Левой рукой он для удобства оперся о крышу машины, а правой стал вставлять в замок ключ. Открыв дверцу, Меррик в боковом стекле увидел свое отражение. И тут рядом, из-за плеча, выросло еще одно. Это была птица, чудовищного вида голубь с белой личиной, темным клювом и человечьими глазами в глубоких глазных отверстиях. Голубь взмахнул крылами – черными, не белыми, – открыв в сжатых лапах что-то продолговатое и металлическое.

Крыло с мягким присвистом взмахнуло, и Меррика снова пробила боль, на этот раз от сломанной ударом ключицы. Он крутнулся, силясь достать из кармана пистолет, но тут появилась еще одна птица – сокол, – с бейсбольной битой, да не какой-нибудь, а со старым добрым «луисвилльским слаггером», который в добрых руках выбивает мяч к чертовой матери за пределы стадиона; только сейчас бита целила не в мяч, а в голову Меррику. Увернуться от удара он уже не успевал, поэтому загородился левой рукой. Бита разнесла ему локоть. Яростно били крылья, и градом сыпались удары. Что-то в голове, треснув, лопнуло, и Фрэнк рухнул на колени. Глаза набухли краснотой. Меррик открыл рот, пытаясь что-то сказать, но его ленивой дугой плашмя повалил удар ломика, под которым челюсть обвисла, как на ниточках. Меррик валялся на холодном гравии, а месилово продолжалось. Странно чмокало, хлюпало тело; хрящи хрупали и шевелились там, где не положено; обрели автономную подвижность в пазах изломанные кости; лопались нежные внутренние органы.

А он все жил.

Избиение прекратилось, боль нет. Снизу под живот подсунулась нога и перевернула Меррика, так что он шлепнулся на спину, одной своей половиной оказавшись внутри машины, второй снаружи. Одна рука бесполезно валялась рядом, вторая была где-то там, за дверцей. Весь мир смутно представал через багровую призму, занятую птицеподобными людьми или человекоподобными птицами.

– Все, готов, – произнес голос, показавшийся Меррику знакомым.

– Да нет, – отозвался второй. – Жив еще.

Где-то над ухом ощутилось жаркое дыхание.

– Не надо было тебе сюда приходить, – полушепотом сказал над ухом тот, второй голос. – Забыл бы все, да и дело с концом. Она давно мертва, но, пока была жива, пользовать ее было одно удовольствие.

Слева Меррик уловил движение: снова ломик. От удара над самым ухом призма радужно вспыхнула, преломлением цветов в гаснущем сознании.

«Папа».

– Уже иду. Почти иду, золотинка.

И все равно, все равно он жил.

Пальцы правой руки скребли по полу машины. Вот он, ствол «смит-вессона»; сил хватило, чтобы отодрать его от скотча, обхватить рукоятку, вытянуть оружие. Эх, ну хоть бы на минутку, на секунду развеялась чернота…

«Папа».

– Сейчас, лапка, сейчас. Папуле чуток осталось, самый чуток еще доделать.

Медленно-премедленно он подтянул пистолет к себе. Попытался его приподнять, но изувеченная рука не держала веса. Тогда Меррик дал себе упасть на бок. Боль была несусветной: расщепленная кость и изорванная плоть, претерпевающие еще один удар. Он открыл глаза (а может, они все время были открыты), и, возможно, от новой продирающей волны боли туман в глазах ненадолго рассеялся. Щека Фрэнка была притиснута к гравию, а правая рука вытянута, отчего пистолет лежал горизонтально. Впереди, метрах в пяти-шести, отдалялись бок о бок две фигуры. Рука чуть напряглась, превозмогая боль трущихся друг о друга сломанных костей; ствол был теперь уставлен на тех двоих.

Каким-то непостижимым образом Меррик изыскал в себе силы нажать на курок – или же это с ним сопряглась какая-то другая сила; во всяком случае, он ощущал, что на его непослушный указательный палец мягко надавливает кто-то другой.

Человек, что справа, словно легонько подпрыгнул и упал на подкосившуюся под ним размозженную лодыжку. При этом он выкрикнул что-то неразборчивое (Меррик в этот момент прилаживался ко второму выстрелу, и ему было не до посторонних возгласов). Он выстрелил снова, как раз когда мишень сделалась крупнее: раненый лежал на боку, а его товарищ склонился над ним сверху, пытаясь поднять. Но рука в момент выстрела дрогнула, и пуля визгнула сверху.

Меррику достало сил и на третий, последний выстрел. Пальнул он сквозь уже меркнущую призму сознания; пуля, грянувшая прямо в лоб лежащему, вылетела из затылка в багряном фонтане брызг. Тот, что уцелел, пытался оттащить тело, но нога убитого как назло застряла в решетке водостока. Из гостиницы высыпали люди: даже в таком месте, как охотничий «Олд Мус», стрельба все же привлекает внимание. Уже слышались крики, кто-то бежал к месту происшествия. Тот, второй, бросив бездыханное тело, улепетывал.

Меррик издал свой последний вздох. Рядом с Фрэнком стояла та официантка из бара. Она что-то говорила, но он ее не слышал.

«Папа?»

«Я здесь, Люси».

Ведь Меррика уже не было.