Текст книги "Рожденные убивать"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Книга 1

Тяжела колея жизни, но в танце смерти

Легко возвращаться по ней...

Эдвард Томас «Дороги»

Глава 1

Была весна, и в мир вернулся цвет.

Далекие горы изменялись, серые деревья оживали; хотя робкие листочки были пока лишь отдаленным напоминанием о буйстве летней зелени. Преобладали клены, но набирали силу и зеленовато-желтые дубы, и серебристые тополя, и зеленые осины, березы и буки. Ивы, вязы и лещина приближались к пику цветения, а леса наполнились пением вернувшихся птиц.

Я видел леса из окна спортзала в «Уан Сити Центр», макушки вечнозеленых деревьев высились над лиственными. В Портленде шел дождь, и люди под зонтами копошились на улицах, как мелкие насекомые.

Впервые за последний месяц я чувствовал себя хорошо. У меня были почти постоянная работа, налаженный быт, и три или четыре дня в неделю я бывал в тренажерном зале. А еще Рейчел Вулф обещала приехать из Бостона в следующий уик-энд, а значит, будет кому оценить мою физическую форму. Меня не мучили больше кошмары, и призраки не тревожили с прошлого Рождества, когда я соприкоснулся с ними в последний раз.

Я покончил со штангой и опустил ее на крепления. Пот ручьями катился с лица. Сев на скамейку и приложившись к бутылке с водой, я увидел, как двое мужчин вошли в зал со стороны приемной, огляделись и направились ко мне. Они были одеты в строгие костюмы и мрачные галстуки. Один был массивным, с коричневыми волнистыми волосами и густыми усами. Он походил на порнозвезду в отставке. В зеркале за его спиной я отчетливо видел очертания пистолета в кобуре. Второй производил впечатление аккуратного, в чем-то щеголеватого человека. Ростом он был ниже первого, волосы его тронула ранняя седина. Высокий держал в руках солнцезащитные очки, а переносицу его спутника украшали обычные очки в прямоугольной позолоченной оправе. Последний на ходу улыбнулся мне.

– Мистер Паркер? – спросил он, сложив руки за спиной.

Я утвердительно кивнул, и руки разомкнулись. Правая метнулась ко мне в хищном движении, словно акула, рассекающая океанские воды.

– Меня зовут Квентин Харольд, мистер Паркер, – сказал он. – Я работаю на мистера Джека Мерсье.

Вытерев правую руку о полотенце, я ответил на рукопожатие. Харольд слегка поморщился, когда моя все еще потная рука коснулась его руки, но устоял перед искушением вытереть ее о штанину. По-моему, он не хотел помять идеально заглаженную стрелку на брюках. Благосостояние Джека Мерсье уходило корнями в далекие времена. Бывший сенатор, как и его дед и отец, жил в доме с видом на море в Проутс-Нэк. Он вложил свой капитал в деревообработку, издание газет, кабельное телевидение, программное обеспечение и в Интернет-проекты – то есть туда, где можно было получить прибыль, увеличив свое состояние. Будучи сенатором, он придерживался либеральных позиций и до сих пор поддерживал несколько правозащитных и экологических групп, переводя им средства. Примерный семьянин, насколько мне было известно, Мерсье никогда не изменял своей жене. А легкий флирт с политикой пошел только на пользу репутации бывшего сенатора, что явилось результатом скорее финансовой независимости, чем честности и неподкупности. Ходили слухи, что он собирается вернуться в политику как независимый кандидат в губернаторы, но сам Мерсье их не подтверждал. Квентин Харольд кашлянул в ладонь, воспользовавшись этим как предлогом для того, чтобы достать из кармана платок и незаметно вытереть-таки руку.

– Господин Мерсье хотел бы вас видеть, – произнес он таким тоном, словно обращался к уборщику бассейна или шоферу. – У него есть для вас работа.

Я взглянул на него. Он улыбнулся. Я улыбнулся в ответ. Мы молча улыбались друг другу до тех пор, пока не осталось два варианта: либо заговорить, либо начать встречаться на свиданиях.

– Видимо, вы не расслышали, мистер Паркер, у мистера Мерсье есть для вас работа.

– Ну и?..

Улыбка Харольда исчезла.

– Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, мистер Паркер.

– Вы думаете, мне так сильно нужна работа, что я готов, словно пес, помчаться за брошенной палкой?

Это было не совсем так. Портленд отнюдь не гнездо безнравственности и коррупции, где частный сыщик может найти себе работу с полпинка. Если в Харольд выглядел получше и был женщиной, я бы понесся за палкой, а потом перевернулся на спину, чтоб мне почесали брюшко, и то если бы знал, что за это мне дадут хоть пару долларов.

Харольд посмотрел на своего усатого компаньона. Тот отвлекся от тупого разглядывания меня, пожал плечами и вернулся к своему занятию. Может быть, сейчас он представлял себе, как будет смотреться моя голова на его каминной полке.

Харольд снова кашлянул.

– Извините, – процедил он. – Я не хотел вас оскорбить.

Похоже, у него возникли затруднения: эти слова не входили в его лексикон и были заимствованы из другого языка. Я уж было думал, что у него сейчас резко удлинится нос или язык выпадет на пол и превратится в пепел, но ничего такого не произошло.

– Мы будем очень благодарны, если вы уделите некоторое время для разговора с мистером Мерсье, – уступил он, поморщившись.

Кажется, мое маленькое представление получилось успешным, хотя я не был до конца уверен, станут ли эти двое считаться со мной.

– Когда я здесь закончу, может быть, загляну к нему, – ответил я.

Харольд слегка наклонил голову, показывая, что не слышал моих слов.

– Мистер Мерсье надеялся, что вы смогли бы поехать с нами сейчас, мистер Паркер. Мистер Мерсье очень занятой человек, как вы понимаете.

Я потянулся и приготовился продолжить свои упражнения.

– О да, конечно, мистер Харольд, я понимаю. Это не займет много времени. Почему бы вам, джентльмены, не подождать меня внизу, а я к вам спущусь позже. А то вы заставляете меня нервничать. Я могу случайно уронить на вас штангу.

Харольд попереминался с ноги на ногу, но все же кивнул.

– Мы будем в холле, – сказал он.

– До встречи, – ответил я и проводил взглядом их отражения в зеркале.

Я не особенно торопился завершить тренировку, потом принял душ и поболтал о будущем «Пиратов» с уборщиком раздевалки. Наконец, сочтя, что Харольд и «порнозвезда» уже достаточно «помариновались», я спустился вниз на лифте и терпеливо подождал, пока они подойдут ко мне. Лицо Харольда выражало нечто среднее между раздражением и облегчением.

Харольд настаивал на том, чтобы я поехал вместе с ними на «мерседесе», но я был непреклонен в своем намерении следовать за ними на своем «мустанге». Да, кажется, с возрастом я становлюсь все более неуступчивым. Если бы Харольд предложил мне ехать на моей машине, я бы, наверное, приковал себя к металлическому значку «мерседес» у них на капоте, настаивая на том, чтобы меня подвезли. Я стал владельцем «мустанга» 1969 года благодаря Вилли Брю, который держал автомобильный магазин в Квинсе. Спойлеры и крылья были в отличном состоянии, но я был готов заплакать, когда он разгонялся. В общем, Вилли продал мне его за восемь тысяч долларов, что было на три тысячи меньше реальной стоимости машины в таком состоянии.

Я проследовал за «мерседесом» к югу от Портленда по направлению к федеральному шоссе № 1. В Оак-Хилл он повернул на восток. Я не отставал, ведя машину со скоростью 30 миль в час. Так мы доехали до Проутс-Нэк. В Блэк Пойнт Инн посетители сидели перед панорамными окнами, потягивая коктейли и глядя на Гранд-Бич и Пайн Пойнт. Полицейская машина департамента Скарборо курсировала по дороге, следя за тем, чтобы проезжающие соблюдали тридцатимильный скоростной режим и чтобы никто особенно не задерживался и не портил вид.

Джек Мерсье владел домом на Уинслоу Хомер-роуд, неподалеку от бывшего дома художника. Когда мы подъехали, дистанционно управляемые ворота открылись, и еще один «мерседес» выехал оттуда в сторону Блэк Поинт-роуд. На заднем сидении сидел маленький человек с черной бородой и в круглой шапочке. Наши глаза встретились, когда машины проезжали друг мимо друга, и он кивнул мне. Его лицо показалось мне знакомым, но не мог понять откуда. Путь был свободен, и мы въехали в ворота.

Мерсье жил в большом белом доме, окруженном садом. Комнат в нем было столько, что, если бы кто-то случайно заблудился по дороге в туалет, пришлось бы организовать поисковую команду. «Порнозвезда» припарковала «мерседес», а я проследовал за Харольдом в дом через высокую парадную дверь с двумя створками. Из прихожей мы направились в комнату слева от главной лестницы. Это была библиотека, обставленная антикварными диванами и стульями. Три стеллажа у стен были до потолка заполнены книгами; на восточную сторону выходило окно с видом на море, возле него стоял стол со стулом, справа располагался минибар.

Харольд закрыл за мной дверь и оставил меня рассматривать книги и фотографии. Здесь было собрано немало трудов – политических биографий, работ по истории, в основном Гражданской войны и войн во Вьетнаме и Корее. Художественной литературы здесь не оказалось вообще. В углу стоял застекленный шкаф, книги в нем отличались от тех, что на полках. Среди прочих я заметил «Миф и историю в Откровении Иоанна», «Апокалипсис и Миллениум в английской романтической поэзии», «Откровение Иоанна», «Апокалипсис и империю», «Апокалиптическое величие» – в общем, то, что впору читать в ночь перед концом света. Там же стояли критические биографии художников: Уильяма Блейка, Альбрета Дюрера, Лукаса Кранаха Старшего и Жана Дюве, а кроме того копии средневековых текстов. Наконец, на верхней полке расположились двенадцать почти одинаковых небольших томиков, обтянутых черной кожей, с шестью золотыми полосками на корешках. В основании каждого корешка находилась последняя буква греческого алфавита – омега. В замке не было ключа, а моя попытка открыть дверцу просто так не увенчалась успехом.

Я переключил внимание на фотографии, которыми были увешаны стены библиотеки. На одних Джек Мерсье был запечатлен со всякими Кеннеди, Клинтонами и даже престарелым Джимми Картером. Другие отражали спортивную молодость Мерсье: вот он выигрывает забег, вот готовится бросать мяч, а здесь его уже несут на плечах благодарные товарищи по команде. Еще были рекомендации известных университетов, грамоты благотворительных фондов под руководством кинозвезд и даже медали пусть бедных, но гордых государств. Все это было похоже на страшный сон неудачника.

Еще одно достаточно недавнее фото попало в поле моего зрения. На нем Мерсье сидел за столом в компании шестидесятилетней женщины в черном костюме с жемчужным ожерельем с одной стороны и бородатого мужчины, которого я недавно видел, – с другой. Рядом с ними стоял человек, которого я узнал благодаря его частым появлениям в вечерних новостях: как правило, он с триумфальным видом давал интервью на ступенях зала суда. Это был Уоррен Обер из «Обер, Тайер и Мосс», одной из лучших адвокатских компаний в Бостоне. Обер был адвокатом Мерсье, и самого упоминания его имени оказывалось достаточно, чтобы оппоненты сдавались без боя. Когда «Обер, Тайер и Мосс» брались за дело, они приводили на слушанье столько адвокатов, что присяжным едва хватало места. Даже судьи нервничали в их присутствии.

Я заметил, что на фотографии нет ни одного человека, который выглядел бы счастливым. Какая-то напряженная атмосфера царила вокруг них; возникало ощущение, что фотограф – это досадная помеха для их напряженной работы. Перед ними лежали толстые папки, а белые кофейные чашки были отложены в сторону, как увядшие розы.

Позади меня открылась дверь, и Джек Мерсье вошел в комнату, положив на стол стопку бумаг, пестрящих таблицами и цифрами. Он был высок, метр девяносто или около того, широкие плечи давали знать о его прошлой спортивной карьере, а увесистый «ролекс» красноречиво заявлял о настоящем статусе богатого человека. Густые седые волосы экс-сенатора были зачесаны назад, открывая загорелый лоб над голубыми глазами; орлиный нос нависал над тонкими губами, скрывающими ряд ровных белых зубов. Я подумал, что ему лет шестьдесят пять или, может, чуть больше. Синяя рубашка с короткими рукавами, коричневые брюки и в тон им ботинки «Себаго» довершали облик бывшего спортсмена. Его руки покрывали белесые волосы, пучки которых выбивались из ворота рубашки. На секунду улыбка Мерсье померкла, когда он увидел, что я рассматриваю фотографию, но тут же вернулась на свое место, когда я от нее отошел. В это время Харольд мялся в дверях с видом беспокойной свахи.

– Мистер Паркер, – Мерсье, пожал мне руку с силой, достаточной для того, чтобы мои мысли пришли в смятение. – Я рад, что вы нашли время для встречи со мной.

Он жестом пригласил меня сесть. Из коридора появился человек в белой тунике с серебряным подносом в руках. Две китайские чашки, серебряный кофейник и сахарница со сливочником слегка звякнули, когда поднос коснулся стола.

– Спасибо, – сказал Мерсье.

Мы проводили слугу взглядом; вслед за ним вышел и Харольд. Напоследок он одарил меня тяжелым взглядом и мягко прикрыл дверь. Мы с Мерсье остались наедине.

– Я много слышал о вас, мистер Паркер, – начал он, разливая кофе и предлагая мне сливки и сахар. У него были приятные, доброжелательные манеры, поэтому общение даже с малознакомыми людьми давалось ему легко. Настолько легко, что, должно быть, этому предшествовали годы совершенствования актерского мастерства.

– Аналогично, – ответил я.

Он нахмурился:

– Я думаю, вы слишком молоды и никогда не голосовали за меня.

– Вы не дали мне такой возможности, выйдя на пенсию.

– А ваш дед не голосовал за меня?

Мой дед Боб Уоррен был помощником шерифа округа Камберленд и всю жизнь прожил в Скарборо. Мы с матерью переехали к нему после смерти отца. В конце концов, он пережил жену и собственную дочь, и одним осенним днем я похоронил его, когда выносливое сердце все-таки подвело старика.

– Думаю, он никогда ни за кого не голосовал, мистер Мерсье, – ответил я. – У него была аллергия на политиков. Единственным, кого мой дед не презирал, был президент Закария Тэйлор, который никогда не голосовал на выборах, даже за себя.

Джек Мерсье опять натянуто улыбнулся.

– Возможно, он был прав. Большинство из них продали душу еще до того, как занять какой-либо пост, а, раз ее продав, выкупить обратно уже нельзя. Остается только надеяться, что тебе предложили хорошую цену.

– А вы, мистер Мерсье, тоже покупаете души, или, может быть, продаете?

Улыбка с его лица не исчезла, но глаза сузились.

– Я думаю только о своей собственной, мистер Паркер, и не лезу в чужие.

Повисшую в воздухе паузу нарушила женщина, вошедшая в комнату. Она была одета в черный кашемировый свитер и черные брюки, тонкая золотая цепочка тускло сверкала на фоне темной шерсти. Видимо, она хотела выглядеть непринужденно, но это у нее явно не получалось. На вид ей было сорок пять, и этот возраст был ей к лицу. Светлые волосы кое-где потускнели, во всем облике сквозила какая-то суровость, которая делала ее менее привлекательной, чем она думала.

Это была жена мистера Мерсье Дебора, постоянный объект интереса местных газет. Она была из породы южных красавиц, насколько я помнил, из школы для девочек «Медейра» в Виргинии, которая была известна не только тем, что выпускала благовоспитанных девиц, виртуозно владеющих щипчиками для сахара и никогда не плюющих на тротуар, но еще и тем, что в 1980 ее директриса Джен Харрис застрелила своего любовника, доктора Германа Тарновера, когда тот бросил ее ради молодой женщины. Доктор Тарновер был известен как автор книги «Диета Скарсдейл», так что его смерть стала наглядным примером того, как плохо диеты влияют на здоровье. Джек Мерсье встретил свою судьбу на Поэтическом бале в Нэшвилле, самом помпезном мероприятии на Юге, и оказался вне конкуренции, купив ей автомобиль «Coup de Ville» пятьдесят пятого года выпуска на последовавшем затем аукционе. Как многие тогда говорили, это была любовь с первого замаха.

Миссис Мерсье держала в руках журнал и всем своим видом олицетворяла удивление, только глаза подвели ее.

– Извини, Джек, я не знала, что ты не один.

Она лгала, и по лицу Мерсье было видно, что он это знал, мы оба знали. Он попытался скрыть раздражение за привычной улыбкой, но я почти слышал, как скрипнули его зубы. Он встал, я последовал его примеру.

– Мистер Паркер, позвольте представить: моя жена Дебора.

Миссис Мерсье сделала шаг по направлению ко мне и остановилась, предполагая, что дальше я сам к ней подойду с протянутой рукой. Ее пожатие было слабым, но глаза буквально сверлили меня. Она вела себя столь враждебно, что это было даже смешно.

– Рада знакомству, – отрывисто заявила она, прежде чем обратиться к мужу. – Я позже с тобой поговорю, Джек, – и это прозвучало как угроза. Она вышла, не оглянувшись.

Казалось, температура в комнате подскочила на несколько градусов, но Мерсье сохранил самообладание.

– Примите мои извинения, мистер Паркер. Атмосфера в доме слегка напряженная. Моя дочь Саманта выходит замуж в следующем месяце.

– Неужели? И кто счастливчик? – вопрос показался мне уместным.

– Роберт Обер, сын моего адвоката.

– По крайней мере, у вашей жены будет повод купить себе новую шляпку.

– Она купила себе куда больше, чем просто шляпку, мистер Паркер, и на ней вся организация приглашений нашим гостям. Мы с Уорреном, скорее всего, отправимся ко мне на яхту, чтобы скрыться из поля зрения наших жен, хотя, думаю, такие любительницы ходить под парусом, как они, одних нас не отпустят. Вы ходите на яхте, мистер Паркер?

– Это проблематично. У меня нет яхты.

– У каждого должна быть яхта, – заметил Мерсье. При этих словах он снова стал серьезным.

– Я смотрю, вы социалист, мистер Мерсье.

Он мягко рассмеялся, потом поставил чашку на стол и принял искренний вид.

– Надеюсь, вы простите мне то, что я покопался в вашем прошлом, но мне хотелось знать, с кем я имею дело, – продолжил он.

– На вашем месте я сделал бы тоже самое, – кивнул я.

Он подался вперед и мягко сказал:

– Сожалею о вашей семье. То, что случилось с ними, просто ужасно.

Моих жену и дочь отнял у меня убийца, называвший себя Странником, когда я еще служил полицейским в Нью-Йорке. Они были не первыми и не последними его жертвами. Когда я уничтожил его, часть меня умерла вместе с ним.

С тех пор прошло более двух лет, и на протяжении этого времени их смерть была самой важной частью моей жизни. Я мирился с этим, пока не понял, что боль и страдания, сожаление и чувство вины, разрывают меня на части. Сейчас все медленно становилось на свои места здесь, в Мэне, где я провел молодость, в доме, где жил с дедом и матерью. В моей жизни существовала женщина, которой я был не безразличен и которая стоила того, чтобы начать с ней новую жизнь как раз сейчас.

– Я не могу себе представить, на что это похоже, – продолжал Мерсье. – Но я знаю человека, который может. Собственно говоря, поэтому я и пригласил вас сюда сегодня.

Дождь на улице прекратился, и облака рассеялись. За спиной Мерсье солнце било в окно, заливая светом стол и стул и отражая неровности стекла. Я увидел, как жук ползет в пятне света, ощупывая пространство чувствительными усиками.

– Его зовут Кертис Пелтье, мистер Паркер, – сказал Мерсье. – Когда-то он был моим партнером по бизнесу, но потом продал мне свою долю и пошел собственной дорогой. Надо сказать, это было не самым лучшим ею решением; он осуществил несколько неудачных инвестиций... Десять дней назад его дочь была найдена мертвой у себя в машине. Ее звали Грэйс Пелтье. Вы могли прочитать о ней. Мне кажется, вы когда-то ее знали.

Я кивнул. Да, в молодости мы были знакомы, я бы даже сказал влюблены. Правда, это продолжалось недолго, всего несколько месяцев после того, как я закончил школу. Таких летних романов у меня случалось много, но каждый из них к осени увядал, словно листья на деревьях. Грэйс была красивой смуглянкой с голубыми глазами, аккуратным ртом и медовой кожей. Помимо достижений в спорте она отличалась умом, так что, несмотря на привлекательную внешность, многие молодые люди сторонились ее. Я не был столь сообразителен, как Грэйс, но мне всегда хватало ума на то, чтобы оценить нечто красивое. По крайней мере, мне так казалось. Но в конце концов меня уже не трогали ни сама Грэйс, ни ее красота.

Я помнил одно утро на Хиггинс-Бич, недалеко от того места, где сейчас сидел вместе с Мерсье. Мы тогда стояли в тени старого гостевого домика Брейкере, ветер играл ее волосами, а море бушевало прямо перед нами. По телефону она сказала, что у нее пять дней не было месячных, а такого раньше не случалось. По дороге в Хиггинс-Бич у меня было ощущение, будто мой живот зажимают в тиски. Когда колонна грузовиков проезжала мимо меня на перекрестке в Оак-Хилл, я с трудом преодолел желание притопить педаль газа и покончить со всем этим. Тогда я понял, что, какое бы чувство я ни испытывал к Грэйс Пелтье, любовью это никак нельзя назвать. Наверное, она прочитала это на моем лице, когда мы молча сидели на пляже и слушали звуки прибоя. Через два дня ожидания месячные наконец наступили, она сообщила мне, что не видит смысла в том, чтобы продолжать встречаться, и я с легкостью ее отпустил. После этого разговора мы не пересекались, только виделись пару раз в барах и кафе, но просто кивали друг другу, не произнося ни слова. При каждой такой встрече я вспоминал Хиггинс-Бич и свою неоперившуюся юность.

Я попытался вспомнить, что слышал о ее смерти. Грэйс, выпускница Северо-Западного университета в Бостоне, погибла от одного выстрела в своей машине на боковой дороге федерального шоссе № 1, в окрестностях Элсворта. Тело было обнаружено на водительском сидении, ее рука все еще сжимала пистолет. Самоубийство – крайняя степень самозащиты. Она была единственным ребенком Кертиса Пелтье, и вся эта история получила огласку благодаря бывшим связям отца девушки с Джеком Мерсье. На похоронах я не присутствовал.

– В газетах писали, что полиция никого не разыскивает в связи с ее смертью, мистер Мерсье, – сказал я. – С их точки зрения это было самоубийство.

Он покачал головой.

– Кертис не верит в то, что она по собственной воле сделала это.

– Вполне распространенная реакция, – ответил я. – Никто не хочет признавать, что близкий ему человек мог лишить себя жизни. Слишком большая вина ложится на тех, кого он оставил; с ней не так просто мириться.

Мерсье встал, и его фигура заслонила солнечный свет. Я больше не видел жука. Интересно, как он отреагировал на то, что свет исчез. Скорее всего, принял это как должное. Принимать все как должное – его участь. Спрашивается, что еще остается делать существу, жизнь которого продолжается до того момента, пока на него кто-то не наступит или не съест, и все остальное уже не важно.

– Она была умная, сильная девушка, ее жизнь только начиналась. У нее никогда не было пистолета, и полиция не предложила никаких объяснений того, где она его взяла.

– Если мы говорим о самоубийстве, – заметил я.

– Да, если о самоубийстве.

– Но вы вместе с мистером Пелтье так не считаете?

Он вздохнул.

– Я согласен с Кертисом. Несмотря на то, что говорит полиция, я думаю, ее убили. И я хотел бы, чтобы вы разобрались в этом деле.

– Это он вас попросил, мистер Мерсье?

Сенатор отвел глаза. Когда он снова посмотрел на меня, взгляд его затуманился.

– Пелтье заходил ко мне несколько дней назад. Мы обсудили это, и он высказал мне свои соображения. У него нет денег на частного детектива, мистер Паркер, а у меня, к счастью, есть. Думаю, что Кертис все с вами обсудит и не будет возражать против ваших дальнейших действий на этот счет. Оплачивать ваш чек буду я, но официально вы будете работать на Кертиса. Я бы попросил вас не афишировать мое участие в этом деле.

Я сделал последний глоток кофе и поставил чашку на блюдце. Прежде чем ответить, следовало привести мысли в порядок.

– Господин Мерсье, я принял ваше предложение встретиться и поговорить, но я больше не занимаюсь подобными делами.

Брови Мерсье нахмурились:

– Но вы ведь частный детектив?

– Да, но я решил, что я буду брать заказы определенного профиля: корпоративный шпионаж, бизнес-преступления. Я не веду дела об убийствах или с элементами насилия.

– Вы носите оружие?

– Нет, громкие звуки раздражают меня.

– Но раньше носили?

– Раньше носил. Теперь, если я хочу обезоружить преступника в белом воротничке, я просто отнимаю у него ручку.

– Я ведь сказал, мистер Паркер, мне много о вас известно. Расследование дел о мошенниках и мелких воришках не ваш профиль. В прошлом вы участвовали в более... эффектных делах.

– Мне это стоило слишком дорого.

– Я оплачу все расходы, которые могут возникнуть, и более чем щедро.

– Вы слишком буквально меня поняли.

Он кивнул головой, будто внезапно понял, о чем идет речь.

– Вы имеете в виду моральные и физические издержки? Кажется, вас ранили в одном из предыдущих случаев?

Я не ответил. Мне делали больно – я отвечал жестокостью, и каждый раз часть меня умирала, но не это было главным злом. Мне казалось, что каждый такой случай вносил глубокий раскол в мой мир. Меня мучили видения: пропавшие без вести, зверски замученные. Как будто мое вмешательство привлекало их ко мне, тех, кого вырвали из жизни мучительной смертью. Раньше я думал, что это плод моей внутренней вины или сочувствия, которое я испытывал к жертвам, и оно переходило в галлюцинации. Но теперь я понял, что действительно все это вижу, они приходят ко мне.

Джек Мерсье наклонился, открыл ящик стола, достал черную кожаную папку. Несколько секунд он писал, затем вырвал чек.

– Это чек на десять тысяч долларов, мистер Паркер. Я хотел бы всего лишь, чтобы вы поговорили с Кертисом. Если вы обнаружите, что ничем не можете ему помочь, можете оставить себе деньги и не испытывать по этому поводу никаких угрызений совести. Если вы согласитесь взяться за расследование, мы обсудим размер вознаграждения.

Я покачал головой.

– Дело не в деньгах, господин Мерсье, – начал я.

Он поднял руку и не дал мне договорить:

– Знаю. Я не хотел оскорбить вас.

– Да нет проблем.

– У меня есть друзья в полицейских кругах Скарборо и Портленда и в других местах. Они мне сказали, что вы очень хороший частный детектив, с особыми талантами. Я хочу, чтобы вы применили их, дабы узнать, что именно произошло с Грэйс, для успокоения моей души и души Кертиса.

Странно, он на первое место поставил себя, а не отца девушки. Что же он знал на самом деле, чего мне не сказал? Еще я подумал о нескрываемо враждебном отношении со стороны его жены, как будто она точно знала, кто я такой и по какой причине оказался в ее доме, против чего она решительно возражала.

Мерсье протянул мне чек, и я заметил в его глазах выражение, которое не мог четко определить: печаль или даже вина.

– Пожалуйста, господин Паркер, поговорите с ним. Кому это повредит?

Кому это повредит? Эти слова назойливо звучали в моих ушах в последующие дни.

Несмотря на дурные предчувствия, я взял чек. И сразу же, без нашего ведома, круг замкнулся, посылая сигналы в окружающее нас пространство. Где-то далеко что-то вырвалось из потаенного места, из мертвых пластов огромной утробы. Оно принюхивалось, пытаясь понять, откуда пришел раздражитель, пока не определился его источник.

Затем пришло в движение.

* * *

Поиски Святилища: религиозные страсти в штате Мэн и исчезновение Арустукских баптистов

Выдержка из диссертации Грэйс Пелтье

на соискание ученой степени магистра социологии,

Северо-Восточный университет

(представлено посмертно)

Чтобы понять причины образования, а впоследствии роспуска религиозной группы Арустукских баптистов, первоначально необходимо разобраться в истории штата Мэн. Без этого невозможно осознать, почему четыре семьи добропорядочных и неглупых людей последовали за такой личностью, как преподобный Фолкнер, в глушь лесов, с тем чтобы больше никогда не вернуться в мир. При этом необходимо понимать, что почти в течение трех столетий на этой земле люди, подобные Фолкнеру, собирали последователей, противостояли представителям официальной церкви и различным религиозным течениям. Таким образом, можно предположить, что в характере местных жителей есть некая печать индивидуализма или какие-то иные качества, свойственные еще первооткрывателям этих земель. Вот почему такие люди давали себя увлечь проповедникам вроде преподобного отца Фолкнера.

Штат Мэн долгое время был ареной серьезных сражений. А кроме того, с 17 века, когда здесь появились первые миссионеры-иезуиты, до середины XX века религиозные группы относились к этим землям как территории для миссионерской работы. На протяжении трех веков это создавало благоприятные условия для представителей деноминационных религиозных течений, странствующих проповедников да и просто шарлатанов. Местная экономика не могла создать основу для процветания официальной церкви и духовенства. Религиозные обряды часто не соблюдались паствой, зачастую жившей впроголодь, без крова и необходимых вещей.

В 1790 году власти молодого государства обратили внимание на то, что в Мэне мало кто крещен в христианской вере, не говоря уже о регулярном Причастии Святых Даров. В 1763 преподобный Джон Мюррей из Бутбея писал: «Длительное пристрастие к пороку и отсутствие укоров совести характерны для местных жителей. Хвала Господу, я повстречал одно порядочное семейство со смиренным ученым во главе его». Интересно отметить, что преподобный Фолкнер обратил внимание на эти слова и цитировал их в своих проповедях.

Заезжие проповедники совершали богослужения для тех, кто не принадлежал к какой-либо определенной церкви. Некоторые из них были яркими личностями, получившими образование в Нью-Йорке или Гарварде. Другие – менее привлекательными особами. Сообщали, что преподобный мистер Джохэм Сиуолл из Честервилла, штат Мэн, провел 12 593 проповеди в 413 поселениях, в основном в штате Мэн, в период с 1783 по 1849 год. В то же время преподобный Мартин Шафер из Бродбея, лютеранин, ловко обвел вокруг пальца свою паству и поживился за ее счет, прежде чем сбежать из города.

Представителям официальной церкви всегда было непросто найти точку опоры в штате. Особенно не любили кальвинистов, и не столько из-за особенностей их вероучения, сколько из-за связей с правительством. Баптисты и методисты находили больше последователей, в частности благодаря проповедуемой ими концепции эгалитаризма (равенства). За тридцать лет с 1790 по 1820 число баптистских церквей увеличилось с 17 до 60. К ним впоследствии присоединились баптисты Свободной Воли, свободные баптисты, методисты, конгрегационалисты, унитаристы, универсалисты, шейкуры, милериты, спиритуалисты, сэндфордиты, хиггинситы, Свободные мыслители и Черные чулки.

Но традиции шарлатанов, подобных Шаферу, тоже были живы: в 1816 на западе штата вокруг харизматической личности Кохрана возникло движение ко-хранистов. Оно завершилось судебным процессом против его основателя, которого обвинили в чрезмерной похоти. В 60-х годах XIX века преподобный Джордж Л. Адамс убедил свою паству продать дома, все имущество, рыбацкие лодки и снасти и передать вырученные деньги ему, чтобы помочь основать колонию в Палестине. В 1866 году за первую неделю существования колонии в Яффе погибли 16 человек. В 1867 Адамс и его жена скрылись из скоропостижно угасающего поселения, стремясь избежать обвинений в пьянстве и присвоении общественных фондов. Впоследствии Адамс снова появился в Калифорнии, где убеждал всех инвестировать средства под пять процентов в свой сберегательный банк, пока его секретарь не обнародовал прошлое пастыря.