Текст книги "Затерявшийся в мирах (Лафайет О'Лири - 2)"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Он опять подумал о том, что Дафна осталась дома одна.

– Во всяком случае, я надеюсь, что она одна, – простонал Лафайет. Какой же я был болван. Только бы вернуться, уж я постараюсь загладить свою вину...

И взяв себя в руки, он толкнул низкую дверь, ведущую в трактир.

От кухонного чада, стоявшего в трактире, у Лафайета защипало глаза. В нос ударил запах скисшего пива, угля, подгоревшей картошки и других, менее приятных компонентов. По неровному земляному полу он направился к покосившейся стойке, пригибая голову, чтобы не стукнуться о низкие балки, с которых свешивались связки лука. У стойки спиной к нему стояла худая женщина в сером домотканом платье, с засаленной косынкой на голове. Она протирала тряпкой закопченный горшок, напевая что-то себе под нос.

– Э... – начал Лафайет, – могу ли я заказать что-нибудь перекусить? Ничего особенного, скажем, парочку куропаток, несколько артишоков и хорошее сухое вино – например, Пуйи-Фвиссе, пятьдесят девятого года...

– Однако ты шутник, – заметила женщина, по-прежнему стоя к нему спиной.

– Ладно, в таком случае омлет, – поспешно сказал Лафайет. – Сыр с тунцом тоже подошел бы. Ну и горячие гренки с крепким пивом.

– Ты меня уморишь, – сказала женщина. – Я умираю со смеху: ха-ха-ха.

– Не могли бы вы мне сделать бутерброд с ветчиной? – в голосе Лафайета прозвучало отчаяние. – Я особенно люблю баварскую ветчину с ржаным хлебом...

– Колбаса с пивом, – отрезала кухарка. – Хочешь ешь, не хочешь убирайся.

– Я согласен, – сказал Лафайет. – Поджарьте ее без кожуры, пожалуйста.

Женщина повернулась, отбросила с лица прядь светлых волос.

– Эй, Халк, – прокричала она. – Отрежь кусок колбасы, очисть и поджарь ее для нашего гостя.

Лафайет с изумлением увидел большие голубые глаза, маленький, безупречной формы носик, растрепанные, но безусловно прекрасные светло-русые вьющиеся волосы.

– Принцесса Адоранна! – воскликнул он. – А вы как здесь очутились?

2

Кухарка устало взглянула на Лафайета.

– Мое имя Свайнхильд, приятель, – сказала она. – А как я сюда попала, слишком долго рассказывать.

– Адоранна, вы не узнаете меня? Я Лафайет, – в отчаянии прокричал он. Я разговаривал с вами только сегодня утром, за завтраком. – Раздвижное окошко за ее спиной с грохотом открылось, и оттуда показалось сердитое лицо с волевым подбородком и правильными чертами, но заросшее щетиной.

– За завтраком, да? – прорычал незнакомец. – Пожалуй, для начала я потолкую с этим парнем.

– Алан! – воскликнул Лафайет. – Ты тоже?

– Это что еще значит: я тоже?

– Я хотел сказать... Я думал, то есть, конечно, я и не подозревал до последнего момента, что она... Я хочу сказать, что ты...

– Что, опять мне наставила рога? – Владелец небритого лица вытянул длинную мускулистую руку, стараясь схватить женщину. Но та отскочила в сторону со сковородкой в руке.

– Только тронь меня, обезьяна, и я раскрою твою глупую башку! взвизгнула она.

– Ну, ну, полегче, Адоранна, – примирительно сказал Лафайет. – Сейчас не время для любовной ссоры...

– Любовной ссоры! Ха! Чего я только не натерпелась от этого идиота... Она не успела закончить мысль, как предмет их беседы выскочил из кухни через распахнувшуюся дверь. Женщина отпрыгнула в сторону, подняла сковородку и с глухим стуком опустила ее на взлохмаченную голову Халка. Тот сделал несколько неверных шагов и повалился на стойку рядом с Лафайетом.

– Что будем пить, дружище? – пробормотал он и свалился вниз с оглушительным грохотом. Женщина отбросила в сторону сковородку, послужившую для самообороны, и наградила Лафайета сердитым взглядом.

– Зачем понадобилось его злить? – спросила она, оглядывая О'Лири с ног до головы. – Ведь я тебя впервые вижу. Кто ты, в конце концов? Клянусь, я ему с тобой не изменяла.

– Не может быть, чтобы вы меня не помнили! – воскликнул Лафайет. – Что здесь произошло? Как вы с Аланом попали в этот свинарник? Где дворец? А Дафна? Вы не видели Дафну?

– Даффи? У нас зовут так одного бродягу, у которого не все дома. Он сюда заходит иногда – клянчит, чтобы ему налили. Только последнее время я его не видела...

– Да нет, я сказал Дафна. Это девушка, точнее, моя жена. Она невысокого роста, но маленькой ее не назовешь, красивая, стройная, у нее темные волосы...

– Мне бы она пришлась по вкусу, – послышалось с пола глухое бормотание. – Вот подождите, только встану на ноги...

Женщина пихнула Халка ногой в голову и властно прикрикнула:

– Проспись, болван!

Потом игриво взглянула на Лафайета и пригладила волосы.

– Послушай, чем я хуже этой особы, – небрежно спросила она.

– Адоранна! Я говорю о Дафне – графине – моей жене!

– Ну конечно, о графине! Сказать по правде, нам последнее время не до графинь. Все больше считаем наши жемчуга, такие дела. А теперь, если ты не возражаешь, я уберу эту падаль.

– Позвольте вам помочь, – быстро предложил Лафайет.

– Это лишнее. Я и сама могу справиться.

– С ним все в порядке? – Лафайет перегнулся через стойку и посмотрел на шеф-повара, не по своей воле отошедшего ко сну.

– С Халком-то? Его можно бить по башке подковой, даже если она будет на лошадином копыте.

И, схватив Халка за ноги, она потащила его на кухню.

– Постойте, Адоранна, послушайте...

– Что еще за имя ты придумал? Я уже сказала – меня зовут Свайнхильд.

– Вы и в самом деле меня не помните? – Лафайет вглядывался в знакомое прекрасное лицо, испачканное сажей и жиром.

– Ну, хватит, с меня довольно, дружок. Кончай паясничать и убирайся отсюда: мне пора закрывать трактир.

– Но ведь еще рано.

Свайнхильд вскинула бровь:

– А ты можешь еще что-нибудь предложить?

– Мне надо с вами поговорить, – взмолился Лафайет.

– За это нужно платить, – решительно ответила Свайнхильд.

– С-сколько?

– По часам или на всю ночь?

– Я думаю, мне хватит несколько минут, чтобы все объяснить, – живо отозвался Лафайет. – Прежде всего...

– Одну минутку. – Женщина отпустила ноги Халка. – Мне нужно надеть рабочую одежду.

– Вы и так прекрасно выглядите, – поспешно остановил ее Лафайет. – Как я только что сказал...

– Кто ты такой, чтобы учить меня, что мне делать?

– Как кто я такой? Ведь мы с вами давно знакомы. Помните нашу первую встречу? На балу, который устроил король Горубл, чтобы отпраздновать мое согласие отправиться на бой с драконом? На вас еще было голубое платье, расшитое жемчугом, а на поводке вы вели тигренка...

– Бедняга, – воскликнула Свайнхильд, начиная что-то понимать. – Ты не в своем уме, верно? Что же ты раньше не сказал? Послушай, – вдруг сообразила она, – когда ты сказал, что хочешь поговорить со мной, ты на самом деле хотел только поговорить, да?

– Конечно, что же еще? А теперь, Адоранна, выслушайте меня. Я не знаю, что произошло – быть может, какое-то гипнотическое внушение, – но я уверен, что если вы постараетесь, то вспомните меня. Попробуйте сосредоточиться: представьте большой дворец из розового кварца, рыцарей и дам в изысканных туалетах, вереницу веселых праздников и торжеств...

– Не торопись, голубчик. – Свайнхильд достала из-под прилавка бутылку, выбрала два мутных стакана из груды посуды, сваленной в деревянную мойку, и наполнила их. Она приподняла свой стакан и вздохнула.

– Твое здоровье, приятель. Ты такой же ненормальный, как пара скачущих белок, но, надо признаться, у тебя занятные фантазии.

Уверенным движением она подняла стакан и залпом осушила его. Лафайет отхлебнул из своего стакана, скривился, а затем выпил все до дна. С непривычки он закашлялся, и Свайнхильд сочувственно посмотрела на него.

– Дело в том, что... – начал Лафайет и запнулся. – Дело в том, что я не могу ничего объяснить, – безнадежно закончил он.

Вдруг с новой силой заныли ссадины и ушибы. Он с тоской подумал о хорошем обеде, горячей ванне и теплой постели.

Свайнхильд погладила его руку своей жесткой маленькой ладонью.

– Не переживай об этом, дорогой. Завтра, может быть, все станет лучше.

Потом резко прибавила:

– Только я в этом сильно сомневаюсь.

Она вновь наполнила свой стакан, осушила его и, взяв пробку, решительно заткнула ею бутылку.

– Лучше не будет, пока правит этот козел, герцог Родольфо.

Лафайет до краев наполнил свой стакан и вновь залпом выпил его, не сознавая, что он делает, пока огненная жидкость не обожгла ему горло. Отдышавшись, он спросил:

– Не могли бы вы сказать мне, где я нахожусь и что здесь происходит? Похоже, это не Артезия. И тем не менее, существует определенное сходство: вы с Аланом, например, да и ландшафт в целом. Если мне удастся установить и другие существенные параллели, то я, возможно, сумею во всем разобраться.

Свайнхильд рассеянно почесала под мышкой.

– Рассказывать-то особенно нечего. Пару лет тому назад это было вполне приличное герцогство. Мы, понятно, не были богаты, но как-то сводили концы с концами. Потом дела пошли хуже и хуже: налоги, правила, законы. Сначала все пожрала саранча, потом два года подряд урожай винограда страдал от милдью, потом кончились дрожжи, а вслед за ними исчез и эль. Мы кое-как перебивались на импортном роме, но потом и он кончился. С тех пор сидим на пиве и колбасе из сурков.

– Кстати, о сурках, – сказал Лафайет. – Это, должно быть, вкусно.

– Бедняга, ты, видно, проголодался.

С этими словами Свайнхильд подняла брошенную сковородку, помешала угли в очаге и бросила лепешку из серого подозрительного мяса в плавящийся на сковороде жир.

– Расскажи мне об этом герцоге Родольфо, – предложил Лафайет.

– Я только раз и видела его, когда однажды в три часа ночи возвращалась из герцогских казарм. Я там, понимаешь, навещала заболевшего приятеля. А старикашка в это время прогуливался в своем саду. Было еще рано, вот я и решила перелезть через забор и завести с ним знакомство. Такие, как он, не в моем вкусе, но связи во дворце никогда не помешают.

И Свайнхильд кинула на Лафайета взгляд, который должен был выражать смущение.

– Но старый дурак быстренько выдворил меня оттуда, – закончила она, разбивая крохотное яйцо о край сковороды. – Начал говорить, что я ему в племянницы гожусь. На большее у него ума не хватило. Вот я и спрашиваю: как может этот старый осел управлять страной?

Лафайет задумался.

– Скажи мне, э-э... Свайнхильд, как мне получить аудиенцию у этого герцога?

– Не стоит пробовать, – посоветовала она. – У него скверная привычка бросать львам всех, кто ему не угодит.

– Только он может знать, что здесь происходит, – размышлял вслух Лафайет. – Видишь ли, я полагаю, что Артезия на самом деле не исчезла исчез я.

Свайнхильд глянула на неге через плечо, прищелкнула языком и покачала головой.

– Подумать только, тебе ведь не дашь много лет, – сказала она.

– Много лет? Да мне еще нет и тридцати, – возразил Лафайет. – Хотя, по правде сказать, сегодня я чувствую себя столетним стариком. Но теперь у меня есть хоть какой-то план, это уже легче. – Он принюхался. Свайнхильд поставила перед ним тарелку с отбитыми краями, на которую переложила поджаренную лепешку и коричневатую яичницу.

– Это действительно сурок? – с сомнением спросил он, искоса разглядывая угощение.

– Совершенно верно, сурок, как я и обещала. Желаю приятного аппетита, господин. Лично я никогда не могла проглотить эту гадость.

– Послушай, почему бы тебе не называть меня Лафайетом, – предложил он, принимаясь за еду. По виду блюдо отдаленно напоминало клейстер, но оказалось совершенно безвкусным, что, вероятно, было к лучшему.

– Это слишком длинно. Я буду звать тебя Лейф.

– Лейф! Как будто я какой-нибудь увалень в комбинезоне на одной лямке и босиком, – запротестовал Лафайет.

– Ну вот что, Лейф, – сказала Свайнхильд тоном, не терпящим возражений, и положила локти на стол. – Хватит молоть ерунду. Чем скорее ты выкинешь из головы свои бредовые фантазии, тем лучше. К чему привлекать к себе внимание? Если люди Родольфо заподозрят, что ты нездешний, ты очутишься на дыбе прежде, чем успеешь крикнуть "караул". А потом они вытянут из тебя все твои секреты, пощекотав хорошенько плеткой.

– Секреты? Какие секреты? Моя жизнь – как открытая книга. Я невинная жертва обстоятельств.

– Ясное дело: ты безвредный дурачок. Но попробуй-ка убедить в этом Родольфо. Он подозрителен, как старая дева, учуявшая в душевой кабинке запах мужского одеколона.

– Я уверен, что ты преувеличиваешь, – твердо сказал Лафайет, подчищая тарелку. – Лучше всего чистосердечно рассказать ему обо всем. Я поговорю с ним, как мужчина с мужчиной. Объясню, что я совершенно случайно попал сюда при неясных обстоятельствах, а потом спрошу, не знает ли он кого-нибудь, кто занимался бы несанкционированными опытами по регулированию физических энергий. Да я почти уверен, – продолжал он, увлекаясь, – что он сам имеет связь с Центральной. Здесь наверняка работает помощник инспектора по континуумам, и как только я все объясню...

– Вот с этим всем ты пойдешь к герцогу? – спросила Свайнхильд. Послушай, Лейф, это меня не касается, но на твоем месте я бы не делала этого, понятно?

– Завтра же утром я отправлюсь в путь, – пробормотал Лафайет, вылизывая тарелку. – Где, ты сказала, резиденция герцога?

– Я тебе этого не говорила. Но могу и сказать, ты все равно узнаешь. Он живет в столице, в двадцати милях к западу отсюда.

– Хм-м. Это где-то в районе штаб-квартиры Лода в Артезии. В пустыне, верно? – обратился он к Свайнхильд.

– Не угадал, дорогуша. Столица на острове, на Пустынном озере.

– Подумать только, как меняется уровень моря в континуумах, – заметил Лафайет. – В Колби Конерз вся эта территория находится под водами залива. В Артезии на этом месте настоящая Сахара. А здесь нечто среднее. Ну, как бы там ни было, пора отдохнуть. Где здесь гостиница, Свайнхильд? Ничего особенного мне не надо: скромная комната с ванной, желательно с окнами на восток. Я люблю просыпаться с лучами солнца.

– Я брошу свежего сена в козий хлев, – сказала Свайнхильд. – Не бойся, – прибавила она, заметив растерянный взгляд Лафайета. – Там никто не живет с тех самых пор, как мы съели козу.

– Неужели в этом городе нет гостиницы?

– Для парня, у которого не все дома, ты быстро соображаешь. Ну, пошли.

Вслед за Свайнхильд он вышел через заднюю дверь на каменистую тропинку, которая вела к воротам, заросшим сорной травой. Неподалеку виднелось покосившееся строение. Лафайет поплотнее запахнул камзол под порывами холодного ветра.

– Полезай-ка сюда, – пригласила его Свайнхильд. – Устраивайся под навесом, если хочешь. Я за это денег не возьму.

Лафайет заглянул внутрь, стараясь разглядеть что-нибудь в темноте. Четыре подгнивших столба кое-как подпирали проржавевшую металлическую крышу. Под ней густо разрослась сорная трава. Он принюхался – в хлеву явственно различался запах, по которому можно было догадаться о его прежней обитательнице.

– Нельзя ли найти что-нибудь поприличнее, – взмолился Лафайет. – Я до конца своих дней был бы тебе признателен.

– Ничего не выйдет, приятель, – заявила Свайнхильд. – Деньги вперед. Два пенса за еду, два за ночлег, пять за разговор.

Лафайет порылся в карманах и достал пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул Свайнхильд плоскую монету достоинством в 50 артезианских пенсов.

– Этого хватит?

Свайнхильд взвесила монету на ладони, попробовала ее на зуб и уставилась на Лафайета.

– Это же настоящее серебро, – прошептала она. – Ради всего святого, Лейф, то есть Лафайет, что же ты раньше не сказал, что ты при деньгах? Пойдем, дорогой. Для тебя – все самое лучшее.

О'Лири последовал за ней обратно в дом. Она зажгла свечу и по крутой лестнице проводила его наверх, в крохотную комнатку с низким потолком. Он огляделся: кровать под лоскутным одеялом, круглое оконце, застекленное донышками от бутылок, на подоконнике горшок с геранью. Он осторожно принюхался, но в комнате пахло только дешевым мылом.

– Великолепно, – просиял он. – Только где же ванная?

– Корыто под кроватью. Я сейчас принесу горячей воды.

Лафайет вытащил медное корыто, снял камзол и сел на кровать, чтобы разуться. За окном всходила луна, освещая далекие холмы, чем-то похожие на холмы Артезии. А во дворце сейчас Дафна, наверно, идет к столу об руку с каким-нибудь болтливым денди, удивляясь про себя исчезновению мужа и, может быть, смахивая иногда с ресниц слезинку...

Усилием воли он отогнал прочь мысли о ее гибком стане и вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. Ни к чему расстраиваться. В конце концов, он делает все, что в его силах. Где есть желание, там есть и возможность. В разлуке сердце любит сильнее...

– Кого? – пробормотал он. – Меня или того, кто поближе?

Открылась дверь, и на пороге появилась Свайнхильд с двумя ведрами, от которых валил пар. Она вылила воду в корыто и локтем попробовала воду.

– В самый раз, – сказала она.

Лафайет прикрыл за ней дверь, разделся, обнаружив при этом, что дорогая ткань камзола была местами порвана, и со вздохом облегчения погрузился в горячую воду. Мочалки нигде не было видно, но под рукой оказался кусок коричневого мыла. Лафайет намылился и горстями стал поливать воду на голову – мыло сразу же попало ему в глаза. Он ополоснулся, расплескивая воду и что-то бормоча, поднялся и потянулся за полотенцем.

– Черт, – выругался он. – Забыл попросить...

– Вот, возьми, – раздался рядом голос Свайнхильд, и жесткая ткань коснулась его руки.

О'Лири схватил полотенце и живо обмотался им.

– Что ты тут делаешь? – спросил он, становясь на холодный пол. Уголком полотенца он протер глаза и увидел, как в этот самый момент девушка сняла сорочку из грубого хлопка.

– Эй! – воскликнул он. – Что ты делаешь?

– Если тебе больше не нужна вода, – язвительно ответила она, – то я приму ванну.

О'Лири быстро отвел глаза – не из эстетических соображений, напротив. То, что он успел заметить – стройное тело, ножка, пробующая воду, – было очаровательно. Несмотря на растрепанные волосы и обломанные ногти, у Свайнхильд была фигура принцессы – точнее, принцессы Адоранны. Он быстро вытер спину и грудь, слегка коснулся полотенцем ног, откинул покрывало и юркнул в постель, натянув одеяло до подбородка.

Свайнхильд что-то мурлыкала себе под нос, беспечно плескаясь в корыте.

– Поторопись, – сказал он, разглядывая стену. – Что если Алан, то есть Халк, поднимется сюда?

– Ему придется подождать своей очереди, – сказала Свайнхильд. Впрочем, этот неряха никогда не моется ниже подбородка.

– Он твой муж?

– Можно сказать, что да. Над нами никто не произносил магических слов, у нас даже не было вшивой гражданской церемонии в ближнем городке. Этот бездельник утверждает, что так нам не придется платить налоги, но если ты хочешь знать мое мнение...

– Ну, все? – выдавил из себя О'Лири и зажмурился, стараясь не смотреть на Свайнхильд.

– Почти. Осталось только...

– Свайнхильд, пожалуйста, мне надо выспаться перед дальней дорогой.

– Где полотенце?

– В ногах постели.

Легкое женское дыхание, шлепанье босых женских ног, близость молодого женского тела.

– Подвинься, – услышал он нежный женский голос у своего уха.

– Что? – Лафайет подскочил на постели. – Господи, Свайнхильд, ты не можешь здесь спать!

– Неужели ты считаешь, что я не могу спать в своей собственной постели? – с негодованием воскликнула она. – Что же мне, по-твоему, устроиться на ночь в козьем хлеву?

– Нет, конечно, нет, но...

– Послушай, Лейф, давай без глупостей! Либо у нас все поровну, либо отправляйся спать на кухонном столе, со всеми своими деньгами. – Он почувствовал рядом с собой ее горячее, молодое тело. Она перегнулась через него, чтобы задуть свечу.

– Дело вовсе не в этом, – слабо запротестовал Лафайет. – Дело в том, что...

– Тогда в чем же?

– Я что-то никак не соображу, в чем дело. Мне только кажется, что мы оказались в довольно щекотливой ситуации: внизу храпит твой муженек, а выход отсюда только один.

– Кстати, о храпе, – неожиданно заметила Свайнхильд. – Уже несколько минут я не слышу ни звука.

При этих словах дверь с треском распахнулась. При свете высоко поднятого масляного фонаря Лафайет увидел разъяренное лицо Халка. Его глаз украшал огромный синяк, а над ухом вздулась шишка величиной с куриное яйцо.

– Ага! – заорал он. – Блудница Иезавель! Прямо под моей крышей!

– Под твоей крышей! – передразнила его Свайнхильд, Лафайет же в это время старался вжаться в стену. – Насколько я помню, этот притон достался мне от моего отца, и я по доброте сердечной подобрала тебя на улице, после того как мартышка стащила твою шарманку или что ты там еще мне наплел!

– Как только я увидел этого прилизанного хлыща, я сразу же заподозрил неладное, – прорычал Халк, тыча в сторону О'Лири пальцем словно кавалерийским пистолетом. Он повесил фонарь на крюк у двери, засучил рукава, обнажив бицепсы размером с тыкву, и ринулся к кровати. Отчаянным движением Лафайет выпутался из одеяла и соскользнул в щель между матрацем и стеною. Голова Халка врезалась в стену с треском, напоминающим удар разъяренного быка в ограду арены. Великан пошатнулся и осел на пол, как мешок с консервами.

– Ну и удар у тебя, Лейф, – прозвучал откуда-то сверху восхищенный голос Свайнхильд. – Наконец-то этот грубиян получил по заслугам.

Кое-как высвободив руки и ноги из обмотавшегося вокруг него одеяла, Лафайет вылез из-под кровати – и встретил устремленный на него взгляд Свайнхильд.

– Чудной ты парень, – сказала она. – Сначала сшибаешь его с ног одним ударом, а потом прячешься под кроватью.

– Я уронил контактные линзы, – надменно ответил Лафайет, поднимаясь на ноги. – Ну, да бог с этим. Я редко пользуюсь ими, разве что придется написать завещание. – Он схватил свои вещи и стал натягивать их с предельной скоростью.

– Я думаю, завещание не помешает, – вздохнула Свайнхильд, перекидывая прядь светло-русых волос через плечо. – Когда Халк придет в себя, он вряд ли будет в хорошем настроении.

Она разыскала в скомканных простынях свои вещи и стала одеваться.

– Не беспокойся, не стоит меня провожать, – поспешно сказал Лафайет. Я знаю, где выход.

– О чем это ты говоришь, приятель? Ты что же, думаешь, я останусь здесь после всего, что произошло? Давай-ка уберемся отсюда, пока он не очнулся, не то тебе опять придется усмирять его.

– Пожалуй, ты права. Тебе неплохо было бы пожить у матери, пока Халк поостынет. А тогда ты сможешь объяснить ему, что он ошибся, и на самом деле все было совсем не так.

– Совсем не так? – недоуменно переспросила Свайнхильд. – А как же все было? Но можешь не отвечать. Ты странный парень, Лейф, но я думаю, ты действуешь из лучших побуждений – чего нельзя сказать об этой большой обезьяне, Халке!

Лафайету показалось, что в уголке голубого глаза блеснула слезинка, но, прежде чем он успел в этом удостовериться, Свайнхильд отвернулась.

Она застегнула корсаж, открыла скрипучие дверцы шкафа, встроенного в стену за дверью, и достала широкую накидку.

– Пойду приготовлю что-нибудь перекусить нам в дорогу, – сказала она, спускаясь по темной лестнице. Лафайет взял фонарь и последовал за ней в кухню. Пока Свайнхильд складывала в корзину буханку грубого хлеба, кусок черноватой колбасы, яблоки, желтый сыр, кухонный нож и бутыль подозрительного лиловатого вина, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся сверху.

– Ты очень предусмотрительна, – сказал Лафайет, беря корзину. Надеюсь, ты не будешь против, если я тоже кое-что добавлю в знак признательности?

Лафайет стал рыться в карманах, во Свайнхильд остановила его:

– Не надо. Деньги пригодятся нам в дороге.

– Нам? – Лафайет удивленно поднял брови. – Где живет твоя мать?

– Вот заладил! Ты что, помешался на матерях? Моя мать умерла, когда мне был год. Давай поторапливаться, Лейф. Нам надо уйти подальше, прежде чем мой благоверный пустится за нами в погоню.

И она распахнула заднюю дверь навстречу порыву холодного ветра.

– Но ты не можешь идти со мною!

– Почему это? Нам по пути.

– Ты тоже хочешь увидеть герцога? Но мне казалось, ты сказала...

– Да пропади пропадом твой герцог! Я просто хочу попасть в большой город, посмотреть на сверкающие огни, пожить немного в свое удовольствие, пока я еще молодая. Лучшие годы жизни я провела за стиркой носков этого борова, предварительно силой стягивая их с него. И что я за это получила? Великолепный бросок, последовавший за ударом сковородкой в целях самозащиты.

– Но... что могут люди подумать? Ведь Халк вряд ли поверит, что ты меня не интересуешь, я хотел сказать, не интересуешь, как...

Свайнхильд с вызовом подняла подбородок и оттопырила нижнюю губку выражение, при помощи которого принцесса Адоранна разбила не одно сердце.

– Прошу прощенья, благородный сэр, мне это как-то не пришло в голову. Но теперь я поняла свою ошибку и оставлю вас. Ступай вперед! Я как-нибудь обойдусь без твоей помощи.

Она развернулась и пошла по освещенной луной улице. На этот раз О'Лири был уверен, что увидел слезинку на ее щеке.

– Свайнхильд, подожди! – Он бросился вслед за ней и схватил ее за накидку. – Я хотел сказать... Я не хотел сказать...

– Оставь, пожалуйста, – сказала Свайнхильд голосом, в котором Лафайету почудились нотки отчаяния. – Я прекрасно жила до того, как ты явился, смогу как-нибудь прожить без тебя и дальше.

– Свайнхильд, я скажу тебе правду, – выпалил он, забегая вперед. Истинная причина того, что я... э-э-э... сомневался, стоит ли нам путешествовать вместе, заключается в том, что я испытываю к тебе сильное влечение. Поэтому я не могу ручаться, что всегда буду вести себя, как полагается джентльмену. А я женатый мужчина, и ты замужем, и...

Он остановился и перевел дух. Свайнхильд тоже остановилась, пристально взглянула ему в лицо и обвила его шею руками. Ее бархатные губы прижались к его губам, и он ощутил все изгибы ее стройного тела...

– А я уж подумала, что мои чары на тебя не действуют, – призналась она, покусывая его за ухо. – Чудной ты, Лейф. Но я тебе верю. Ты и впрямь такой джентльмен, что никак не можешь оскорблять девушку.

– Именно так, – поспешно согласился Лафайет. – А еще я подумал, что скажут моя жена и твой муж.

– Ну, об этом не стоит беспокоиться, – и Свайнхильд вскинула голову. Прибавь-ка шагу: если мы поторопимся, то к рассвету будем в Порт-Миазме.

3

Стоя на вершине каменистого холма, Лафайет оглядывал залитый лунным светом пологий, пустынный склон, опускавшийся к серебристой поверхности большого озера, протянувшегося до самого горизонта. Острова, раскинувшиеся широким полукругом на его неподвижной глади, являлись продолжением гряды гор, которая протянулась по левому берегу. На самом последнем островке в цепи мерцали огни далекого города.

– Я с трудом могу поверить, что уже однажды путешествовал по этой местности, – сказал он. – Если бы мне не посчастливилось найти оазис с автоматом кока-колы, я бы умер в пустыне от жажды.

– Я стерла ноги, – простонала Свайнхильд. – Давай немного передохнем.

Они расположились на склоне. Лафайет открыл корзину с едой – и в нос ему ударил резкий запах чеснока. Он нарезал колбасу, и они принялись жевать ее, глядя на звезды.

– Странно, – сказала Свайнхильд, – когда я была маленькой, я думала, что на всех этих звездах живут люди. Целыми днями они гуляют в прекрасных садах, танцуют и развлекаются. Я представляла, что я сирота и меня похитили с такой звезды. Я верила, что когда-нибудь за мной вернутся и заберут обратно.

– А я, как ни странно, никогда ни о чем подобном не думал, – ответил Лафайет, – но однажды обнаружил, что стоит мне сосредоточить физические энергии, и раз – я в Артезии!

– Послушай, Лейф, – прервала его Свайнхильд. – Ты отличный парень, только перестань молоть чепуху! Одно дело мечтать, и совсем другое дело принимать мечты за правду. Забудь весь этот бред об энергиях и вернись с неба на землю: ты всего-навсего в Меланже, нравится тебе это или нет. Меланж не бог весть что, но с этим надо смириться.

– Артезия, – вздохнул Лафайет. – Я бы мог быть там королем – только я отказался от престола. Слишком большая ответственность. Но ты была принцессой, Свайнхильд. А Халк – графом. Отличный парень, если только его получше узнать...

– Ну, какая я принцесса? – невесело рассмеялась Свайнхильд. – Я кухарка, Лейф, и этим все сказано. Сам подумай, мыслимое ли это дело: я разряжена в пух и прах, смотрю на всех свысока, а рядом бежит пудель на поводке?

– Не пудель, а тигренок, – поправил ее Лафайет. – И ты ни на кого не смотрела свысока, у тебя был прекрасный характер. Правда, однажды ты вспылила, когда решила, что я пригласил горничную на бал...

– А как же иначе? – удивилась Свайнхильд. – С какой стати я стала бы приглашать на свою пирушку всяких служанок-замарашек?

– Минуточку, – вспылил Лафайет. – Дафна ни в чем не уступала никому из приглашенных дам – разве что тебе. Она настоящая красавица, надо было только отмыть ее и прилично одеть.

– Мне бы новые тряпки не помогли – я все равно не стала бы леди, уверенно заявила Свайнхильд.

– Чепуха, – возразил Лафайет. – Если бы ты только постаралась, ты была бы не хуже других – даже лучше.

– Ты считаешь, что я стану лучше, если надену модное платье, отмою руки и буду ходить на цыпочках, так, что ли?

– Я вовсе не это имел в виду. Я хотел сказать, что...

– Пустое, Лейф. Болтаем невесть о чем. У меня неплохая фигура, я сильная и выносливая – этого вполне достаточно. На что мне еще кружевные панталоны? Ты согласен со мной?

– Знаешь что? Когда мы попадем в столицу, мы пойдем к парикмахеру и сделаем тебе прическу, а потом...

– Не стоит, Лейф. Я не стыжусь своих волос. К тому же пора в путь. До отдыха еще далеко – впереди длинная дорога. К тому же нам предстоит переправиться через озеро, а это нелегкое дело, можешь мне поверить.

Берег озера у подножья скалистого мыса оказался заболоченным; от воды шел запах водорослей и разложившейся рыбы. Поеживаясь, Лафайет и Свайнхильд вошли по щиколотку в илистую воду и стали оглядывать неровный темный берег. Но тщетно старались обнаружить они признаки каких-нибудь плавающих средств, при помощи которых можно было бы переправиться в город на острове, чьи огни сияли и искрились над темной водой.

– Старое корыто, видно, потонуло, – заключила Свайнхильд. – Раньше оно каждый час плавало в город, и за полтора доллара можно было переправиться на ту сторону.

– Очевидно, нам следует подумать о другом способе переправы, – заметил Лафайет. – Посмотри, видишь эти лачуги на берегу? Там, должно быть, живут рыбаки. Я уверен, что кто-нибудь из них за плату согласится доставить нас на тот берег.

– Будь осторожен, Лейф: об этих рыбаках идет дурная слава. Они запросто могут тебя прикончить, очистить карманы, а тело бросить в воду.

– Ничего не поделаешь, придется рискнуть. Нельзя же оставаться здесь мы так совсем окоченеем.

– Послушай, Лейф... – она схватила его за рукав. – Давай пройдем вдоль берега и поищем лодку, которая плохо привязана, и...