355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джон Доминик Кроссан » Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги » Текст книги (страница 1)
Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:49

Текст книги "Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги"


Автор книги: Джон Доминик Кроссан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Джон Доминик Кроссан
Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги

Посвящается Анне и Алану Перри

John Dominic Crossan

HOW TO READ THE BIBLE AND STILL BE A CHRISTIAN:

Struggling with Divine Violence from Genesis Through Revelation

Перевод с английского Глеба Ястребова

Часть первая
Вызов

Глава 1
Концовка: гимн жестокому Богу?
 
Мы сами сочиняли небылицы
И соблазняли слабые сердца.
Но как мы так могли ожесточиться,
Начав с любви?…
 
(Уильям Батлер Йейтс, «Гнездо скворца под моим окном», 1922)[1]1
  Цит. по пер. Г. Кружкова.


[Закрыть]

Название оригинального издания книги (How to Read the Bible and Still Be a Christian, «Как читать Библию – и остаться христианином») подразумевает, что нелегко читать Библию честно – и сохранить верность христианству. Но как, когда и где я заметил эту проблему, влияет на то, как, когда и где я впервые увидел решение. Начну с автобиографических деталей, чтобы читатель лучше разобрался, почему я далее пишу те или иные вещи.

Взять хотя бы имя на обложке. «Джон Кроссан» – так я именуюсь в водительских правах, паспорте и протоколах экспресс-проверки в аэропорту. Однако в 1950 году, когда мне было лет шестнадцать, я был принят в католический монастырь XIII века и стал «братом Домиником». Предполагалось, что жизнь начинается с чистого листа. Таков подтекст нового имени и в библейской, и в монашеской традиции.

Через девятнадцать лет я понял, что радости целибата перехвалили, и оставил и монастырь, и священство, чтобы жениться. Но даже если бы правила были иными и священникам разрешали заключать браки, я бы все равно ушел за штат в 1969 году.

Почему?

В свое время монашеские наставники решили, что моим пяти годам греческих и латинских штудий в ирландском интернате нечего пропадать втуне, а потому после рукоположения (это было в 1957 году) надо преподавать библеистику. Собственно, моего мнения и не спрашивали. Обет послушания! Но признаться, я только сказал спасибо.

В католической традиции полагалось (не без оснований), что сначала надо получить степень в области теологии, и уже затем – степень в области библеистики. Поэтому меня сначала послали в Ирландию защитить докторскую диссертацию по теологии, потом на два года в Папский библейский институт в Риме, и наконец, еще на два года во Французскую библейскую и археологическую школу в Иерусалиме. Скажем откровенно: образование превосходное.

Получается, я был христианином еще до занятий наукой, и теологом – до занятий историей. Все это, вместе взятое, окрашивает мое понимание Библии, причем я могу менять ракурс в зависимости от ситуации и аудитории. Но я никогда не считал, что само наличие этих разных подходов тревожно или неприятно, поскольку уже давно решил для себя: разум и откровение, или история и теология, или наука и вера – как ни назови – не могут противоречить друг другу, если мы чего-то не напутали.

Сам не знаю, почему я столь благодушно настроен. Но так сложилось с самого начала. На занятиях по теологии мы глубоко вникали в «Сумму теологии» святого Фомы Аквинского (еще один подарок из XIII века, помимо имени «Доминик»!) С помощью Аквината преподаватели хотели научить нас, что надо думать. Однако мне интереснее было учиться иному: как думать. Если святой Фома утром читал язычника Аристотеля, а днем писал трактаты по христианской теологии, не отравляя себе обед и сиесту никаким конфликтом между разумом и откровением, то разум и откровение (и прочие подобные пары) не находятся в конфликте. Во всяком случае, к такому выводу я пришел раз и навсегда.

Мой отход от монастыря и священства не имел ни малейшего отношения к истории и Библии. Дело было в теологии и римском папе. Осенью 1968 года я высказал мнение на телеканале PBS, что энциклика Humanae Vitae неправильно трактует тему контроля за рождаемостью. За это мне влетело от кардинала-архиепи-скопа Чикаго. А когда через полгода все успокоилось, кардинал Коуди все еще был архиепископом, но отец Доминик уже не был ни монахом, ни священником.

Когда осенью 1969 года я перебрался из семинарии в университет, в центре моих научных интересов уже был исторический Иисус, настоящий и живой еврей I века, которого некоторые его современники считали Мессией/Христом и Сыном Божьим, а некоторые распяли как мятежника (римская власть усмотрела у него притязание на титул «царь Иудейский»). Эти мои интересы восходят к сентябрю 1960 года, когда меня сделали капелланом при группе американских католиков, совершавших паломничество по Европе. Мы побывали в Кастель-Гандольфо (где Иоанн XXIII), Фатиму и Лурд (где Дева Мария), Лизье (где святая Тереза) и Монако (где благодать – как думали; кроме шуток!) Поскольку на дворе стоял 1960 год, мы день провели в Обергаммергау у подножия Баварских Альп, где каждые десять лет играется спектакль «Страсти Христовы».

В 1634 году жители этой деревни впервые исполнили обет: в благодарность за избавление от чумы весь день играть спектакль, посвященный Страстям. Действо повторялось затем каждое десятилетие. А со мной что-то случилось, когда я впервые увидел в виде драмы сюжет, знакомый мне в виде текста. Появились новые вопросы. Почему толпа радовалась Иисусу утром Вербного воскресенья, а в Страстную пятницу она же стала требовать его распятия? Чего-то, думал я, здесь недостает. Между радостью и осуждением не хватает связующего элемента.

В 1960 году я видел ту же пьесу, которую Адольф Гитлер смотрел в 1930 и (юбилейном) 1934 году: перед тем и после того, как стал рейхсканцлером Германии. Вот его отзыв: «Еврейская угроза никогда не была изображена так убедительно, как здесь, в описании случившегося во времена римлян. В Понтии Пилате виден римлянин, который в расовом и интеллектуальном смысле настолько велик, что представляет собой твердую и чистую скалу среди грязи и болота еврейства».

Мой глубокий интерес к истории жизни Иисуса возник именно в тот день в Обергаммергау. Однако в данном случае занятия историей переплелись с богословием, и я никогда не мог реконструировать исторического Иисуса с тем же беспристрастием, с каким взялся бы, скажем, за Александра Македонского. Между тем лишь добротное, честное и точное историческое исследование может спасти христианскую веру от богословского антииудаизма, который поныне подпитывает расовый антисемитизм. Вот почему после возвращения в Чикаго в 1961 году я вместе с рабби Шаалманом поучаствовал в воскресной утренней телепередаче под названием (если память не изменяет) «Богоубийство или геноцид?» А моя первая научная статья называлась «Антисемитизм и Евангелия».[2]2
  D. Crossan, «Anti-Semitism and the Gospel,» Theological Studies 26 (1965), pp. 189–214.


[Закрыть]

Начиная с книги «Притчи: вызов исторического Иисуса» (1973) и в ходе последующих двадцати лет преподавания в Университете Де Поля (Чикаго) этот подзаголовок оставался в центре моих научных исследований и профессиональной жизни. Я делал упор на историю, а не на богословие, а вопросы личной веры выносил за скобки как неуместные в научном дискурсе. Однако сам всегда понимал, что эти вопросы существуют. И все начало меняться в 1991 году.

В тот год я опубликовал большое исследование по Иисусу, которое понемножку готовил два десятка лет. Называлось оно «Исторический Иисус: жизнь средиземноморского еврейского крестьянина». Я хотел увлечь коллег новым подходом к источникам и методологии. Этого не случилось, а случилось нечто иное и, в итоге, более важное.

23 декабря 1991 года газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала рождественскую передовицу Питера Стейнфелса под названием «Взглянуть за пределы веры на исторического Иисуса». Она была посвящена двум книгам об историческом Иисусе, которые увидели свет той осенью: моей и Джона Мейера («Маргинальный иудей»). Стейнфелс отмечал, что обе написаны католиками, некогда учившимися в Папском библейском институте в Риме, но Мейер так и остался священником, а я нет. Его статью перепечатали многие газеты и в США, и за рубежом.

Дальнейшее стало для меня полной неожиданностью. Казалось бы, меня будут приглашать для выступлений семинарии и университеты. Вместо этого на меня посыпались приглашения от церквей! Скажем, за два выходных дня прочесть три или четыре лекции, а на воскресной службе – проповедь. Исторический Иисус явно становился темой не только исторических и богословских исследований, но и христианской веры и церковной жизни.

Конечно, выступать в церкви и на научной конференции – разные вещи. Я везде говорил примерно одно и то же, но после лекций в церкви мне задавали много вопросов по богословию и интересовались христианской жизнью (особенно моей собственной). Как исторические исследования повлияли на мою христианскую веру? Как я отношусь к Библии после всех этих многолетних штудий? Книга, которую читатель держит в руках, созрела именно в ходе этих церковных лекций, а не научных дискуссий.

«Бич из веревок»

На церковных лекциях я подчеркивал, что деятельность Иисуса хорошо вписывается в тогдашнюю ситуацию в Иудее, с ее особенностями (как бы «матрицей») вооруженного и ненасильственного сопротивления римской власти и имперскому угнетению. Когда будете читать последующие главы, не забывайте это слово – «матрица». Для меня оно означает контекст, который нельзя не учитывать и нельзя миновать. Скажем, мы не поймем Махатму Ганди, если не будем знать об английском империализме, или Мартина Лютера Кинга – если не будем знать об американском расизме.

Поэтому я снова и снова говорил о ненасильственном сопротивлении Иисуса как римской имперской оккупации, так и коллаборационизму еврейских первосвященников. Однако всякий раз после лекций я слышал вежливые, но убежденные возражения против такого понимания Иисуса.

Возражение первое: как быть с инцидентом в Иерусалимском храме? Разве Иисус не изгнал торговцев с помощью бича?

Ответ напрашивался сам. Действия Иисуса были пророческой демонстрацией: Иисус показывал, что храмовым богослужением первосвященники оправдывают беззаконие. И не только оправдывают, но и усиливают, коль скоро идут на уступки римской имперской власти. Вот почему Иисус процитировал слова Иеремии о «вертепе разбойников» (Иер 7:11, Мк 11:17). (Кстати, не надо думать, что некий «разбой» совершался в самом Храме. Речь идет о месте, где «разбойники» нашли логово, приют.) Во исполнение грозного предостережения в Иер 7:14 Иисус символически «разрушил» Храм, низвергнув его основу, связанную с финансами и жертвоприношениями.

Однако лишь Ин 2:14–15 упоминает и менял, и животных. Вчитаемся:

И нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул.[3]3
  Библейские цитаты в русском тексте обычно даются по Синодальному переводу. В отдельных местах в перевод внесены изменения, отражающие понимание текста Д. Кроссаном. – Прим. пер.


[Закрыть]

Стало быть, только Евангелие от Иоанна упоминает «бич из веревок». И бичом изгнаны не менялы, а овцы и волы. Это религиозно-политическая демонстрация или ненасильственное сопротивление. Иисус не использует бич против людей.

Более того, говорил я, даже Пилат признавал, что сопротивление Иисуса римскому владычеству было ненасильственным. Пилат казнил Иисуса, но спутники его даже не были арестованы. Наместник понимал: движение Царства носит ненасильственный характер. Если бы Иисус возглавлял группу революционеров, готовивших восстание, Пилат распял бы их всех. Евангелие от Марка акцентирует это решение Пилата своим притчевым противопоставлением мирного Иисуса Варнаве (Мк 15:6–9), а Евангелие от Иоанна – притчевым противопоставлением мирного Царства Божьего и жестокой Римской империи (18:36).

Однако у церковной аудитории затем возникал гораздо более сложный вопрос: как быть с Иоанновым Апокалипсисом (Откровением) и вторым пришествием Иисуса Христа? Даже если галилейская проповедь была глубоко мирной, – но разве Второе пришествие не будет связано с насилием? Разве не станет оно войной, которая положит конец войнам?

Проще говоря, казалось, что мирная проповедь Иисуса в Нагорной проповеди дезавуируется образом Иисуса в новозаветном Апокалипсисе. И мы сейчас рассмотрим этот намного более серьезный довод против того, что Бог и Иисус не прибегают к насилию.

«Великое точило гнева Божия»

Христианская Библия заканчивается славным образом небесного брака: свадьбой человека и Божества. Перед нами предстает преображенный мир: не только

Земля возносится на небо, но и Небо нисходит на землю. Мир обновляется и возрождается. (Можно сказать: «Божественная уборка». Или: «Экстремальная перестройка».) Эти образы продолжают и развивают пророчества ветхозаветной Книги Исайи.

Вот о чем говорил пророк Исайя Иерусалимский в конце VIII века до н. э.

И сделает Господь воинств на горе сей для всех народов

трапезу из тучных яств, трапезу из чистых вин,

из тука костей и самых чистых вин;

и уничтожит на горе сей

покрывало, покрывающее все народы,

покрывало, лежащее на всех племенах.

Поглощена будет смерть навеки,

и отрет Господь Бог слезы со всех лиц,

и снимет поношение с народа Своего по всей земле;

ибо так говорит Господь.

(Ис 25:6–8)

Финалом мировой истории не станет ни взрыв, ни плач; ни гибель, ни уничтожение; ни эвакуация на небеса, ни эмиграция в ад, – но дивный пир «для всех народов». Бог уже не Господь воинств, но Господь свободных и мирных людей.

В 90-е годы н. э. христианский духовидец по имени Иоанн взял у Исайи эту визионерскую надежду, но возвестил не просто великий пир, а великий брачный пир:

И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий:

«Се, скиния Бога с человеками,

и Он будет обитать с ними;

они будут Его народом,

и Сам Бог с ними будет Богом их.

И отрет Бог всякую слезу с очей их,

и смерти не будет уже;

ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет,

ибо прежнее прошло».

И сказал Сидящий на престоле: «Се, творю все новое…»

(Откр 21:2-5а)

Более величественную концовку даже и представить сложно. Как и в большинстве комедий и мелодрам, все заканчивается свадьбой. И какой! И все же, все же, все же…

Первое «все же» связано с тем, что по сценарию путь к свадьбе лежит через море крови. Я не преувеличиваю. Конечно, перед нами метафоры и символы, но это метафоры убийства и символы насилия. Скажем, Земля описана как виноградник, в котором гроздья уже созрели. Но рекой польется не вино, а кровь:

И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий.

(Откр 14:19–20)

Вспомним «Боевой гимн Республики», популярный во времена гражданской войны в США, где Бог топчет гроздья гнева… Но сколько же нужно мертвых, чтобы кровь поднялась до конской узды и разлилась при этом «на тысячу шестьсот стадий» (т. е. триста с лишним километров)! Пожалуй, и полумиллиона недостаточно.

Второе «все же» касается образа Иисуса Христа. С одной стороны, он есть «закланный Агнец» (Откр 5:6, 12), мученик, отказавшийся взять в руки оружие и павший жертвой имперской власти. И именно его вечеря есть брачная вечеря Агнца (Откр 19:7, 9; 21:9). С другой стороны, Агнец же посылает страшных всадников: всадник на белом коне есть Христос-победитель (Откр 6:2; ср. 19:11); всадник на рыжем коне – губительная война (Откр 6:4); всадник на вороном коне – голод и манипуляция ценами (Откр 6:5–6), а всадник на бледном коне – Смерть (Откр 6:8). Да, это опять метафоры и символы, однако говорят они об ужасах, которые посылаются свыше пораженному жутким страхом человечеству. И посылаются – Иисусом.

Третье «все же» касается решающей битвы. Ибо текст предрекает великую последнюю битву между Царством Божьим и Римской империей, причем последняя проходит под кодовым названием «Вавилон» (Откр 14:8; 16:19; 17:5; и особенно – 18:2, 10, 21). Почему именно Вавилон? Потому что Римская империя разрушила Второй иерусалимский храм (70 год н. э.), как Вавилонская империя разрушила Первый храм (586 год до н. э.).

Рим есть «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным» (Откр 17:5). В нем «бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя» (Откр 16:14). Однако он сделается лишь «жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице» (Откр 18:2). Вот как описана великая последняя битва:

И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие».

И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: «Царь царей и Господь господствующих».

(Откр 19:11–16)

Как мы уже видели, всадник на белом коне есть Христос-победитель, из уст которого выходит острый меч (Откр 1:16; 2:12, 16). Однако мне кажется, что новозаветный Апокалипсис глубоко неправ относительно участи Рима. Он ошибается и насчет времен и сроков, и насчет роли Христа.

Во-первых, гибель Рима должна была произойти «скоро», то есть при жизни автора или, во всяком случае, его поколения. Слово «скоро» звучит как похоронный звон от начала и до конца Апокалипсиса. Взять хотя бы начало: «…показать… чему надлежит быть вскоре». Это слово появляется затем в 2:16, 3:11, 11:14 и 22:6–7. И наконец, Христос возвещает: «Ей, гряду скоро!» (Откр 22:20). Однако Западная Римская империя просуществовала до конца V века, а Восточная – до середины XV века.

Во-вторых, Римская империя не была уничтожена Христом, а – к добру или худу – обратилась ко Христу при Константине и его преемниках в IV веке. На такой поворот событий в новозаветном Апокалипсисе нет ни малейшего намека. Гибель – да; обращение – нет. (Лишь автор Луки-Деяний угадал правильно: будущее – за римским христианством.)

В-третьих, согласно новозаветному Апокалипсису скорая гибель Рима знаменует конец мировой истории, явление нового неба и новой земли, брачную вечерю Бога и человека (Откр 21:1–5). Однако и поныне благочестивые люди ждут этого финала. И поныне он очень далек от близкого исполнения.

В-четвертых, как мы уже сказали, Исайя ждал, что установление окончательного мира на Земле ознаменуется великим пиром. Такой пир описан и в новозаветном Апокалипсисе, но это – пир для стервятников.

И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: «Летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих». И увидел я зверя (могущественную Римскую империю. – Д. К.) и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне (Христом. – Д. К.) и с воинством Его (ангелами. – Д. К.). И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою; а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами.

(Откр 19:17–21)

Вопросы и сомнения, касающиеся образа Христа в новозаветном Апокалипсисе, усиливались в ходе моих церковных лекций двумя современными факторами.

«Что бы с вами ни случилось, не забывайте вытирать свой меч»

Первый фактор: между 1995 и 2007 годом Тим ЛаХэй и Джерри Дженкинс опубликовали серию романов в цикле «Оставленные». Эти книги, а также основанные на них фильмы и игры, связали многочисленные и разрозненные библейские образы Конца в более или менее последовательный сценарий. По сравнению даже с новозаветным Апокалипсисом насилия значительно прибавилось: в великой последней битве участвуют не только Христос и ангелы, но и люди.

Возьмем лишь один пример из предпоследней книги под названием «Славное пришествие: конец дней». Главный человеческий герой – Монтгомери Клеберн Маккаллам (а попросту Мак), который раньше работал летчиком на «Мировое сообщество» (МС) верховного потентата Николая Карпати (т. е. Антихриста), а потом обратился во «Христу» и стал «главным пилотом Отряда скорби на задании в Петре». У Дамасских ворот в Иерусалиме произошел следующий инцидент:

«Господи, прости», – выдохнул он, нажимая на курок «Узи». Десяток с лишним человек из МС остались лежать. Угрызений совести он не испытывал. Все по-честному… И вполне естественно, что команда дьявола одета в черное. Мечом живешь – мечом погибнешь».[4]4
  Tim LaHaye &Jerry Jenkins, Glorious Appearing: The End of Days (Wheaton, IL: Tyndale House Publishers, 2011), p. 27.


[Закрыть]

Отметим, как здесь обыгрывается и искажается предостережение Иисуса: «Все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26:52). Подчеркнем: именно «все». Однако у Мака нет ни тени самокритики. Не ощущает он даже печального парадокса.

И второй фактор: в 2005 году на экраны вышел фильм «Хроники Нарнии: Лев, Колдунья и платяной шкаф», поставленный по одноименному роману Клайва Льюиса, с которого в 1950 году и началась серия книг о Нарнии.

Как и в «Оставленных», люди участвуют в великой последней битве добра со злом. Дело происходит в Нарнии, и добро предстает в виде мужского персонажа, а зло – в виде женского: Христос, «лев от колена Иудина» (Откр 5:5), становится великим львом Асланом, а вавилонская блудница (Откр 17:1, 15–16; 19:2) – Белой Колдуньей.

Более того, раньше чем Аслан (Христос) убивает Белую Колдунью, Питер (старший из четырех детей, которые участвуют в апокалиптический битве) убивает чудовищного Волка. Потом Аслан (Христос) напоминает ему: «Ты забыл вытереть меч… Что бы с вами ни случилось, не забывайте вытирать свой меч».[5]5
  C. S. Lewis, The Lion, the Witch and the Wardrobe (New York HarperCollins, 2000), p. 132. (Пер. Г. Островской. Цит. по изд.: Клайв Льюис. Лев, Колдунья и платяной шкаф./Конь и его мальчик. / Принц Каспиан./«Покоритель зари» или Плавание на край света. – М.: Фонд о. Александра Меня, 1999. – Прим. пер.)


[Закрыть]
Но снова вспомним слова Иисуса, сказанные им Петру: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф 26:52).

И книги о Нарнии, и цикл «Оставленные» идут дальше новозаветного Апокалипсиса: в обоих случаях в апокалиптической чистке участвуют люди (в первом случае – дети, во втором – взрослые). Эти произведения породили у моих слушателей вопросы в связи с тем, что я говорил на лекциях о ненасильственном сопротивлении Иисуса римскому владычеству на его еврейской родине. Что ж, при такой моей позиции вполне естественно было спросить об Апокалипсисе с его божественным насилием, которому в романах еще и сопутствует человеческое насилие.

Нравилось мне это или не нравилось, приходилось заниматься не только евангелиями, но и Апокалипсисом; не только Иисусом историческим, но и Иисусом апокалиптическим. Приходилось думать, как к этому вопросу подходит весь Новый Завет (да и не только Новый Завет, но и вся Библия). И думать о самом характере библейского Бога.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache