Текст книги "Зловещий шепот"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Я вышла из дома ровно в три, еще до того, как мистер Брук вернулся из банка с деньгами в портфеле. И вот еще что… О, сколько раз я все это объясняла в полиции!.. Я думала, что успею еще поплавать, и взяла с собой купальный костюм, но вместо этого решила побродить по берегу.

Фэй помолчала.

– Когда я выходила из дома, мистер Хеммонд, – она как-то отрешенно усмехнулась, – там было все тихо и мирно, как всегда. Джорджия Брук, мать Гарри, хлопотала на кухне с кухаркой; Гарри сидел у себя в комнате, писал письмо. Гарри – бедный мальчик! – каждую неделю писал в Англию своему старому другу по имени Джим Морелл.

Майлз выпрямился.

– Одну минуту, мисс Сетон!

– Да? – И она быстро подняла на него свои голубые глаза, будто что-то ее поразило или напугало.

– У этого Джима Морелла, – спросил Майлз, – нет ли молодой родственницы по имени Барбара Морелл?

– Барбара Морелл… Барбара Морелл… – повторила она, и вспыхнувший было в ее глазах интерес мгновенно погас. – Нет, я, кажется, ничего не слышала о девушке по имени Барбара.

– Потому что… Да нет! Не важно.

Фэй Сетон разглаживала складки на юбке, думая о том, как лучше выразить то, что было у нее на душе. Ей предстояло нелегкое дело.

– Я ничего не знаю об этом убийстве! – тихо, но настойчиво произнесла она. – Сто раз я говорила об этом в полиции! Ровно в три часа я пошла прогуляться вдоль берега, к северу от этой башни. Вы, конечно, знаете, что случилось потом. Мистер Брук вернулся из банка и стал искать Гарри. А Гарри в это время находился не у себя, а в гараже, и мистер Брук отправился из дому к башне, где должен был встретиться со мной, хотя до назначенного часа оставалось еще очень много времени. Вскоре Гарри, узнав, куда пошел отец, взял плащ и отправился вслед за мистером Бруком. Миссис Брук позвонила Жоржу Риго, который прибыл на своем автомобиле. В половине четвертого… у меня были часы на руке… мне показалось, что пора возвращаться. Я вошла в башню. Сверху доносились голоса. Поднимаясь по лестнице, я узнала голоса Гарри и его отца.

Фэй облизнула сухие губы. Ее рассказ зазвучал монотоннее, и Майлз подумал, что ей уже не раз приходилось – искренне, но вынужденно – произносить эти фразы, ставшие привычными от столь частого употребления.

– Нет, я не слышала, о чем они говорили. Я не выношу, когда люди ссорятся и скандалят, и решила уйти. Когда я выходила, в дверях башни встретилась с мистером Риго. А потом… Да, потом мне захотелось освежиться в реке.

Майлз пристально глядел на нее.

– Захотелось поплавать?

– Мне было жарко, я устала. Хотелось окунуться. Переоделась в лесу, у реки, как делают многие. Это было довольно далеко от башни, к северу, на западном берегу. Я плавала, наслаждалась прохладой. И ничего не знала о случившейся беде, пока не собралась домой без четверти пять. Около башни толпился народ, было много полицейских. Гарри подошел ко мне, протянул руки и сказал: «Боже мой, Фэй, убили папу».

Ее голос совсем затих. Приподняв руку, чтобы защитить глаза от лампы, Фэй прикрыла и лицо. Когда она снова взглянула на Майлза, ее губы кривились в жалобной, извиняющейся улыбке.

– Пожалуйста, простите меня! – сказала она, снова покачав головой, и желтый свет лампы оживил медь ее волос. – Все это будто вчера произошло, все перед глазами, как тогда, понимаете? Таково свойство одиноких людей.

– Да, я знаю.

– И если сказать по правде, это все, что мне известно. Вы хотите еще о чем-то спросить?

Майлз в смущении развел руками.

– Дорогая мисс Сетон! Я совсем не собираюсь брать на себя роль прокурора!

– Да, конечно, но я не хочу, чтобы у вас осталась хоть тень сомнения.

Майлз не знал, что ответить.

– Единственная улика против меня, которую выдвигала полиция, – заговорила она, – это мое злосчастное купание в реке. Не нашлось свидетелей, которые могли бы показать, приближался ли кто-нибудь к башне с той стороны, которая выходит к воде. Но ведь это полнейший абсурд – думать, что можно в купальном костюме взобраться на отвесную стену высотой в сорок футов. В конце концов они вынуждены были отказаться от этого нелепого домысла. Вот так!..

Беспечно улыбаясь, словно бы вся эта история ее теперь вовсе не занимала, – впрочем, улыбка ее не была слишком веселой, – Фэй встала, быстро прошла вдоль стеллажей к двери, но вдруг остановилась и обернулась. Ее голова трогательно склонилась к левому плечу, лицо выражало детскую беспомощность. Майлз невольно соскочил с подоконника.

– Вы-то мне верите?! – воскликнула Фэй. – Скажите же, что верите!

Глава VIII

Майлз рассмеялся:

– Конечно, верю!

– Благодарю, мистер Хеммонд. Мне показалось, что вы в чем-то засомневались. Скажите!

– Нет, вовсе нет. Дело в том, что сообщение профессора Риго прервалось где-то на середине и кое-что мне осталось неясным. К какому выводу в конце концов пришло следствие?

– Они пришли к заключению, что это – самоубийство.

– Самоубийство?

– Да.

– Но на каком основании?..

– Думаю, на том основании, – сказала Фэй, робко и чуть капризно подняв красивые брови, – что не смогли найти другого объяснения и своим вердиктом спасли честь полицейского мундира. – Она запнулась. – И действительно, на рукоятке трости мистера Брука были обнаружены отпечатки пальцев только мистера Брука. Вы слышали про эту палку со стилетом?

– О да! Не только слышал, но и видел.

– Надо сказать, что полицейский хирург, милейший толстячок доктор Поммар, полностью отвергает версию самоубийства. С помощью какого-то технического приема, я не очень поняла какого, он доказал, что самоубийца не может нанести себе удар под таким углом, никак не может, разве что должен держать стилет за лезвие, а не за рукоятку. Но вот отпечатки… – Она пожала плечами и вздохнула.

– Подождите секунду! – воскликнул Майлз. – Я так понял, что еще пропал портфель с деньгами…

– Да, верно.

– Если никто не поднимался на башню, чтобы убить мистера Брука, то кто же, по их мнению, взял портфель?

Фэй отвела взгляд в сторону.

– Полагают, что в агонии, – ответила она, – мистер Брук каким-то образом… сбросил его через парапет в реку.

– А на дне реки искали?

– Да, сразу же.

– И не нашли?

– Ни тогда, ни после… и никогда.

Фэй, опустив голову, глядела в пол.

– Но они очень старались добраться до истины, – сказала она тихо, скребя кончиками ногтей по пыльным переплетам книг. – Этот случай наделал много шума во Франции в первую военную зиму. Бедная миссис Брук умерла той же зимой, как говорят – с горя. Гарри, как я уже сказала, погиб под Дюнкерком.

Потом пришли немцы, которые были рады развлечь общественность каким-нибудь сенсационным преступлением, особенно если оно вызвано… если оно связано с неблаговидным поведением женщины; оккупанты думали, что французская публика очень любит такие вещи и будет им причинять меньше забот. О, они постарались разжечь любопытство людей!

– Значит, немецкое нашествие застало вас во Франции? – спросил Майлз. – Но почему же вы не поторопились вернуться в Англию?

– Я не могла, – ответила Фэй. – Мне было не по себе.

Майлз повернулся к ней спиной и яростно стукнул кулаком по оконной раме.

– Простите. Мы чересчур много говорим обо всем этом.

– Ради Бога, не беспокойтесь! Мне безразлично.

– Нет, не безразлично! – Майлз взглянул в окно. – На этом самом месте я обещаю вам, абсолютно серьезно, что эта тема закрыта навсегда, что я никогда ее не коснусь, что никогда не задам вам ни одного воп… – Он умолк на полуслове. – Значит, вы не вышли замуж за Гарри Брука?

В тускло освещенной створке распахнутого окна он увидел усмешку на лице Фэй, увидел, как она откинула голову назад и опустила плечи, как закрыла глаза, сжала кулачки, – и взрыв истерического смеха буквально вдребезги разбил святую тишину библиотеки и поверг Майлза в неописуемое изумление: ничего подобного невозможно было ожидать от этой олицетворенной кротости.

Он быстро обернулся; мгновенное удивление захлестнула столь сильная волна сострадания и симпатии, что до любви оставалось не более шага и нервы уже не выдержали. Он рванулся к ней, сбив по пути с десяток книг и подняв тучу пыли. Именно в этот момент отворилась дверь и вошла Марион Хеммонд.

– Вы оба, – прозвучал спокойный голос Марион, разом покончивший со всеми безумствами, как хлопушка с мухами, – вы оба имеете представление о времени?

Майлз замер на месте, тяжело переводя дыхание; Фэй Сетон не двигалась, глядя, как всегда, в сторону кроткими голубыми глазами. Эта вспышка вполне могла быть видением в оконном стекле или слуховой галлюцинацией.

Однако напряженность, витавшая в воздухе, притушила лучезарный взгляд Марион.

– Уже почти половина двенадцатого, – продолжала она. – Хотя Майлз любит проводить ночь на ногах, мой долг позаботиться, чтобы вы не забывали о сне.

– Марион, ради Бога, не…

Марион внимательно на него посмотрела.

– Дорогой Майлз, будь добр, не сердись. Можете ли вы понять, – доверительно обратилась она к Фэй, – можете ли понять, почему со всеми на свете он мил и любезен, а на меня рычит, как лев?

– Я думаю, почти все братья таковы.

– Да, возможно, вы правы. – Плотная, аккуратно причесанная Марион в чистом фартуке, опасливо и брезгливо озираясь, пробиралась среди серых от пыли книжных пирамид. Нагнувшись, она подняла лампу Фэй и решительно сунула ее в руку гостье. – Мне очень понравился ваш прелестный подарок, – полушепотом сказала она Фэй. – У меня для вас тоже кое-что есть. Премиленькая шкатулочка, она там, в моей комнате. Поднимайтесь, я сейчас иду, мы поболтаем, а потом вы спуститесь к себе. Дорогу наверх найдете?

Фэй ответила ей улыбкой, подняв лампу над головой.

– Да, конечно! Я уже хорошо ориентируюсь в доме. Очень мило с вашей стороны, что вы…

– Не говорите глупости, дорогая! Идите, я сейчас.

– Спокойной ночи, мистер Хеммонд.

Фэй, уходя, бросила взгляд назад, на Майлза, и закрыла за собой дверь. При свете оставшейся лампы трудно было различить выражение лица Марион, стоявшей в полумраке. Однако даже посторонний человек ощутил бы, что атмосфера в комнате накалена.

– Майлз, милый! – ласково обратилась к брату Марион.

– Да?

– Ты совсем разучился владеть собой. Тебе так не кажется?

– С чего ты взяла?

– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.

– Напротив, дорогая Марион, не имею ни малейшего представления. – Майлз сказал это тоном, который ему самому показался напыщенным и неестественным, и видел, что Марион это понимает и начинает злиться. – Разве что ты случайно оказалась за дверью и слышала…

– Майлз, ты впадаешь в детство!

– О, ты пытаешься еще и обосновать свое дурацкое обвинение! – Он широко шагнул к ней, сбив локтем книги со стеллажа. – Думаю, все дело в том, что тебе не по нраву Фэй Сетон. Верно?

– Ошибаешься. Она мне вполне по душе! Только…

– Продолжай, пожалуйста!

Марион смешалась, воздела руки к потолку и тут же бессильно уронила на фартук.

– Ты сердишься на меня, Майлз, потому что я знаю жизнь, а ты – нет. Не моя вина, что я родилась такой практичной. Вот.

– Я тебя никогда ни в чем не упрекаю. Но почему ты меня все время в чем-нибудь обвиняешь?

– Ради тебя же стараюсь, Майлз! Я даже Стива… А ведь Бог свидетель, что я очень люблю Стива!

– По-моему, Стивом ты должна быть вполне довольна.

– Несмотря на усы и всю свою флегматичность, Майлз, он очень неуравновешен и романтичен. Должно быть, все мужчины таковы, не знаю. Но Стиву в общем-то нравится, когда ему дают умный совет, а ты не только не слушаешь советов…

– Ради Бога, не надо…

– …ты даже не хочешь выслушать предостережение, а это, признайся, очень глупо. Мы с тобой не можем и поговорить нормально, сразу ссоримся. Извини, но я больше не желаю…

– Послушай, Марион. – Он взял себя в руки, слова звучали размеренно и веско. – У меня нет никакого личного интереса к Фэй Сетон, если ты опасаешься именно этого. Мой интерес – чисто познавательного характера. Человек убит на верху башни, где никого, аб-со-лют-но никого не было…

– Хорошо, Майлз, хорошо. Не забудь запереть дверь на засов, когда пойдешь спать, дорогой. Спокойной ночи.

Марион направилась к двери, оба хранили напряженное молчание. Майлз не выдержал первый:

– Марион!

– Да, дорогой?

– Ты не обиделась, малышка? – Он даже постарался весело ей подмигнуть.

– Конечно, нет, глупый! Фэй Сетон мне, в общем, нравится, но, Майлз, все эти твои летающие убийцы и самодвижущиеся предметы… Хотела бы я посмотреть. Ну, доброго сна!

– Постой, Марион, хочу спросить из чистого любопытства: что бы ты сделала, если бы действительно такое увидела?

– Вот уж не знаю. Наверное, выстрелила бы из револьвера. Не забудь запереть дверь, Майлз, и не отправляйся в лес, оставив все двери настежь. Доброй ночи!

И она ушла.

Майлз постоял с минуту не шелохнувшись, приводя в порядок взбаламученные мысли. Затем нагнулся и принялся поднимать упавшие книги.

Все-таки почему женщины так настроены против Фэй Сетон? Например, Барбара Морелл вчера вечером тоже исподволь настраивала его против Фэй Сетон… Или ему так показалось? В поведении Барбары многое было непонятно; ясно одно: она была взволнованна и растерянна. Однако Фэй сказала, что не знает Барбары Морелл, хотя дважды упомянула – с подозрительной настойчивостью – о человеке с той же фамилией…

Джим Морелл, так его звали.

Майлз Хеммонд вернулся к окну и сел на подоконник. Черная лесная громада Нью-Фореста, надвигавшаяся на дом, замерла в каких-то двадцати ярдах от изгороди. Майлз глядел на лес, вдыхал влажный аромат зелени, и нервы постепенно успокаивались. Он распахнул окно во всю ширь, повернулся и выпрыгнул наружу.

Благоуханный мрак вливался в легкие, освобождал сердце от тяжести. Майлз спустился по пологому откосу лужайки и пошел к лесу. Оглянувшись, он увидел свой дом с восточного торца: вот окно библиотеки, вот окно темной столовой, рядом – мерцающий огонек в холле, а там дальше – входная дверь с крыльцом. Большую часть всех комнат Грейвуда занимали спальни, в основном – пустые и неприбранные.

Затем его взгляд скользнул по второму этажу, были видны и окна левой стороны дома, выходившие на юг. Спальня Марион располагалась как раз над библиотекой. Окна спальни, выходившие на восток, были плотно закрыты занавесками, а южные, обращенные к лесу, пропускали слабый желтый свет, падавший на листву ближних деревьев. Хотя внутренность этой угловой освещенной комнаты Майлз не мог разглядеть оттуда, где стоял, он заметил, как в желтоватом квадрате окна вдруг появился темный женский силуэт и тут же исчез.

Кто это? Марион? Или Фэй Сетон, которая поднялась к ней перед сном?

Не все ли равно!

Майлз повернулся спиной к дому и, что-то бормоча себе под нос, зашагал на север, к дороге. Посвежело – не мешало бы захватить плащ, – но звенящая тишина и яркий лик луны над верхушками деревьев заставили его забыть о всех заботах и неприятностях.

Вскоре он дошел до деревянного мостика через ручей. Поднялся на мостик, облокотился на перила и стал слушать ночное журчание воды. Так стоял он минут двадцать, погрузившись в собственные мысли, в которых одна молодая особа занимала далеко не последнее место, как вдруг его привел в чувство шум автомобильного мотора.

Со стороны шоссе по лесной дороге к ручью приближалась машина, под колесами тихо шуршал гравий, ровно урчал мотор. Вынырнув из леса, машина остановилась, из нее вышли двое, один – с электрическим фонариком. Когда они подошли ближе к мосту, Майлз смог различить их силуэты: один приземистый, округлый, быстро семенил короткими ножками; второй – невероятно высокий и толстый, казался в своем длинном пальто с пелериной сказочным великаном, чуть ли не Гулливером; великан шагал вразвалку, шумно отдуваясь, как разводящий пары локомотив.

В первом Майлз через минуту узнал профессора Жоржа Антуана Риго, во втором – своего давнего знакомого доктора Гидеона Фелла.

Он в изумлении окликнул их – оба остановились как вкопанные.

Доктор Фелл, растерявшись от неожиданности, направил луч фонарика сначала куда-то в небо, потом на собственное лицо, и перед Майлзом на секунду предстал дотоле невиданный облик старого друга: багровые щеки, блуждающий взгляд, странно подрагивающий двойной подбородок, съехавшее на кончик носа пенсне, растрепанная седая шевелюра и встопорщенные усы. Доктор Фелл, забыв шляпу в машине, неуклюже манипулировал фонариком, озираясь в поисках окликнувшего их человека.

– Я здесь, доктор Фелл! На мостике! Идите сюда.

– Аа! – выдохнул доктор Фелл.

Он приближался, грохоча каблуками по доскам моста, величественно покачиваясь, ощупывая дорогу палкой, надвигаясь на Майлза подобно темной лавине.

– Добрый вечер, сэр, – пробасил доктор Фелл, закрепляя пенсне на переносице и расправляя крылья черной пелерины, словно явившийся из мрака демон, принявший образ большого благодушного джентльмена. – Вы вполне можете положиться на нас, на двух… хм… великовозрастных мужчин с академическим складом ума, которые еще способны на сумасбродство. Я понятно, имею в виду…

Доски мостика снова заскрипели и застонали.

Риго, как верный пес ньюфаундленд, бросился вслед за массивной фигурой доктора Фелла, и вот теперь он стоял на мосту, вцепившись в перила и пристально вглядываясь в Майлза, а в глазах его сверкало неистребимое любопытство.

– Профессор Риго, – сказал Майлз, – я должен вам кое-что объяснить. Я хотел позвонить вам сегодня же утром, честное слово, – хотел, но не знал, где вы остановились в Лондоне и…

– Молодой человек, – ответил тот, переведя дух, – не надо мне ничего объяснять. Нет, нет и нет! Я сам в долгу перед вами.

– Как это так?

– Поверьте мне! – сказал профессор Риго, быстро-быстро кивая. – Вчера вечером я с удовольствием рассказал вам одну прелестную историю. Я растревожил и взбудоражил ваше с мисс Морелл воображение, не так ли?

– Да, конечно, но…

– Но когда вы мимоходом заметили, что ищете библиотекаря, я не придал особого значения такому совпадению. Я не мог и предположить, что эта женщина находится вовсе не за полтысячи миль отсюда! Я не мог подумать, никоим образом, что эта особа живет в Англии!

– Вы говорите о Фэй Сетон?

– Именно о ней.

Майлз насторожился и замер.

– Сегодня утром, – продолжал профессор Риго, – мне позвонила по телефону мадемуазель Морелл и стала что-то сбивчиво и невнятно объяснять по поводу моей рукописи, а потом сказала, что Фэй Сетон находится в Англии, что она, Барбара Морелл, знает ее адрес и почти уверена, что агентство направит ее к вам на работу. Мой звонок в отель «Беркли» подтвердил предположение мадемуазель Морелл. – Он кивнул через плечо налево: – Видите этот автомобиль?

– Ну и что?

– Я одолжил его у одного моего американского друга, чиновника из Белого дома, – у него всегда есть бензин. Я нарушил закон, чтобы срочно добраться сюда и сказать вам следующее: найдите какую-нибудь вескую причину, отговорку, сделайте так, чтобы эта женщина, если она уже здесь, немедленно покинула ваш дом.

Свет полной луны отражался в сверкающих глазах профессора Риго, его усики выглядели отнюдь не комично, а даже очень серьезно, если можно так сказать Под мышкой он сжимал толстую желтую трость со стилетом, которым был заколот Говард Брук. Много позже Майлз Хеммонд вспоминал, как громко журчал в ту ночь ручей, как на мосту переминался с ноги на ногу огромный доктор Фелл, как цеплялся за перила толстый французик. Он отступил от них на шаг.

– И вы – тоже?

Профессор Риго поднял брови:

– Не понимаю.

– Откровенно говоря, профессор Риго, все наперебой настраивают меня против Фэй Сетон. Мне надоело, я устал.

– Значит, это правда? Вы все-таки наняли эту девицу на работу?

– А почему бы и нет?

Профессор Риго бросил быстрый взгляд через плечо Майлза на дом:

– Кроме вас, никто не будет здесь этой ночью?

– Только моя сестра Марион.

– Ни одного слуги? Совсем никого?

– Сегодня ночью не будет никого. Но не все ли равно? Что все это значит? Почему я не могу просить мисс Сетон приехать сюда и работать здесь столько, сколько потребуется?

– Потому что вы умрете, – ответил спокойно профессор. – Умрете оба, вы и ваша сестра.

Глава IX

Лицо Риго казалось мертвенно-бледным под встававшей над лесом луной, уже бросавшей зеленоватые блики на воду в ручье.

– Не желаете ли пройти в дом? – кратко пригласил Майлз и повел, гостей за собой.

С западной стороны Грейвуда на ухоженном подстриженном газоне уже едва различались во тьме плетеные стулья, столик и белая качалка с высокой спинкой. Майлз обратил внимание на то, что с этой стороны в доме не светилось ни одно окно, хотя Фэй Сетон, ночевавшая в спальне на первом этаже, должна была быть дома.

Они вошли в дом с восточного торца, миновали холл с небольшой коллекцией старинного оружия, собранной его дядей, и оказались в продолговатом салоне. Здесь было очень уютно: мягкие кресла, низкие этажерки для книг и небольшой этюд маслом кисти Леонардо над камином. Одна-единственная лампа, тусклая, как ночник, не разгоняла тьму, но Майлза устраивало такое освещение. Он первым нарушил тишину полуночного Грейвуда.

– Полагаю, я должен сообщить вам, – его голос звучал неестественно громко, – что у меня был продолжительный разговор с мисс Сетон…

Профессор Риго проговорил запинаясь:

– И… она вам все рассказала?..

«Спокойно, не волноваться! Какого черта перехватывает горло и сердце норовит выскочить из груди?»

– Она рассказала мне о некоторых подробностях смерти мистера Брука. Следствие показало, что имело место самоубийство, потому что на рукоятке стилета обнаружены отпечатки пальцев одного только мистера Брука. Это соответствует истине?

– Соответствует.

– В то же время… в те минуты, когда это все случилось, Фэй Сетон была у реки, довольно далеко от башни. Это правда?

– До какой-то степени – да, – склонил голову профессор Риго. – А сказала ли она вам что-нибудь о молодом Пьере Фрезнаке? О сыне Жюля Фрезнака?

– А нужно ли нам, – голос Майлза почти сорвался на крик, – нужно ли нам сейчас держать в себе столь дьявольскую злобу? Даже если что-то и было между этим парнем, Фрезнаком, и Фэй Сетон…

– Ах, эти англичане! – буркнул профессор Риго с раздражением и секунды через две добавил: – Господи Боже, что за люди – эти англичане!

Он стоял, отвернувшись к стене; в полумраке за фигурой доктора Фелла не было видно выражения его лица. Он прислонил желтую палку со стилетом к ножке кресла и снял шляпу. В тоне его приглушенного голоса было нечто такое, что снова заставило Майлза насторожиться.

– Вы – как Говард Брук, – вздохнул профессор Риго. – Стоит мне что-то сказать, и вы уже…

Он опять замолчал.

– Неужели вы полагаете, молодой человек, – вдруг взорвался Риго, – что какого-то крестьянина из провинции Ора-и-Луара взбесит это самое, – он прищелкнул пальцами, – любовная интрижка его сына с дамой из общества? Да если бы он узнал, это бы его только развеселило. Я вас уверяю, что подобное происшествие не потрясло бы и не ввергло бы в ужас ни одного крестьянина в той местности. Во всяком случае, Жюль Фрезнак не стал бы из-за этого швырять камни в женщину на проезжей дороге.

– Что же, по-вашему, случилось?

– Давайте вернемся тогда к дням, предшествовавшим смерти Говарда Брука.

– Не возражаю.

– Этот парень, Пьер Фрезнак, жил со своими родителями в каменном доме у большой дороги из Шартреза в Ле-Ман. Надо заметить, что его комната находилась в мансарде, на высоте трех лестничных пролетов.

– Ну и что?

– Однажды Пьер Фрезнак заболел, несколько дней не ел, не пил, был словно не в себе. Отцу он ничего не говорил, потому что вообще был неразговорчив, да и думал, что это ему самому могло померещиться. Боялся, что его отдерут за глупые выдумки. Обмотал вокруг горла шарф и помалкивал. Парень сам считал, что ему уже несколько ночей подряд снится жуткий сон, когда в окне мансарды появляется зеленовато-желтое лицо, витающее в воздухе. Он думал, что спит и видит, как в нескольких ярдах от окна в воздухе плавает нечто, принявшее формы женского тела; при этом он чувствовал, что не может ни крикнуть, ни шевельнуть рукой. Отец в конце концов сорвал у него с горла повязку и увидел следы страшного укуса. Обнаружены следы острых зубов, до крови разодравших шею.

В течение последовавшей паузы Майлз Хеммонд напряженно ждал, что вот-вот кто-нибудь рассмеется, что Риго откинет назад голову и блеснет своим золотым зубом, что доктор Фелл взорвется громовым хохотом а-ля Гаргантюа, – но ничего этого не произошло. Никто даже не улыбнулся и не спросил, кто автор столь нелепого вымысла. Всех, даже самого Хеммонда, невольно заворожили, странным образом парализовали слова, прозвучавшие как констатация следователя: «Обнаружены следы острых зубов, до крови разодравших шею».

Словно издалека Майлз услышал свой собственный голос:

– Вы в своем уме?

– Вполне.

– Вы хотите сказать?..

– Да, – подтвердил профессор Риго, – я хочу сказать – вампир, хочу сказать – тот, кто живет среди нас, хочу сказать – тот, кто пьет кровь и губит души.

«В окне мансарды возникает зеленовато-желтое лицо, витающее в воздухе».

Вопреки всякому здравому смыслу Майлз тоже не нашел в себе сил рассмеяться. Ему очень хотелось, но смех застревал в горле.

– Низкий уровень духовного развития добрейшего Говарда Брука, – сказал профессор Риго, – не позволил ему хоть что-то понять. Во всем этом он увидел лишь вульгарную интрижку деревенского парня с невестой своего сына. Он был оскорблен до глубины своей британской души. И к тому же искренне убежден, что любую порочную женщину можно купить за деньги… или откупиться от нее, и тогда…

– Что – тогда?

– Он умер. Вот и все.

Профессор Риго энергично закивал головой в знак полной уверенности в своей правоте и, подняв палку со стилетом, зажал ее под мышкой.

– Я еще вчера вечером должен был это сказать… Будь неладен мой дурацкий характер! Хотелось поинтриговать вас, расшевелить вашу мысль… Однако все факты я изложил точно и беспристрастно, я утверждаю, что эта женщина не совершила никакого преступления в прямом смысле этого слова и что в повседневной жизни она скромна и даже застенчива. Однако эти ее земные достоинства никакие соотносятся с астральной формой ее сути, которая ей неподвластна, как неподвластны, следовательно, невоздержанность и любострастие. Разум не управляет духом, который может покидать тело, пребывающее во сне или в трансе, и принимать другую видимую глазом форму. Именно этот дух, в странном виде, с мертвым лицом, увиденным в окне мансарды, отбирает жизненную силу, жизненные соки у живых людей. Если бы Говард Брук захотел поговорить на эту тему, я бы многое ему объяснил. Но – нет, нет и нет! Эта женщина опасна и аморальна, может быть, вопреки своей воле. Мой вывод основан на некоторых видимых признаках и на фактах рассказанной вам истории. Например, ее физические данные: рыжеватые волосы, гибкая фигура, голубые глаза – всегда в народных легендах принадлежат вампиру, ибо в этих же легендах они служат признаками эротизма, повышенной чувственности. Но как всегда, мы не замечаем того, что происходит у нас под носом. После смерти Говарда Брука я узнал все это от людей, от крестьян, которые хотели ее повесить.

Майлз приложил руки ко лбу и сжал пальцами виски.

– Вы же не можете всерьез так думать! Вы не можете верить, что она – это… это…

– Это самое, – докончил профессор Риго.

– Это лицо, скажем так. Значит, вы все-таки утверждаете, что Фэй Сетон убила Говарда Брука?

– Его убил вампир, ибо вампир его ненавидел.

– Это было самое обыкновенное убийство острым стилетом! Всякое сверхъестественное оружие исключается!

– Каким же образом убийца за считанные секунды смог, – холодно спросил профессор Риго, – вплотную подойти к жертве, убить и успеть скрыться?

Снова воцарилась долгая тишина.

– Послушайте, дружище! – воскликнул Майлз. – Я повторяю – вы не можете так думать всерьез! Вы, трезвомыслящий человек, не можете принимать всерьез это суеверное…

– Нет, нет и нет! – Каждое слово прозвучало раздельно, как удар молотком, и к тому же профессор Риго сопровождал каждое свое слово громким хлопком в ладоши.

– Как надо понимать ваши «нет»?

– А так, – ответил профессор Риго, – что это не просто «суеверие», а предмет научного спора в наших академических кругах. Можете ли вы оспорить факты, которые я привел?

– Факты? Нет.

– Вот видите! И если предположить, я говорю – если предположить, что существует такое создание, как вампир, то вы должны согласиться, что тогда некоторые поступки Фэй Сетон во время ее пребывания в доме Бруков становятся объяснимы.

– Но послушайте!..

– Если я вам говорю, – в глазах профессора Риго пылал огонь священной логики, – если я говорю вам: вот факты, извольте объяснить их! Я привожу конкретные факты! Вы же мне отвечаете, что не в состоянии дать им объяснение, но что при этом я не должен, ни в коем случае не должен апеллировать к мистической «ереси», ибо то, что я говорю, колеблет систему вашего мировосприятия и внушает вам страх. Правы ли вы или ошибаетесь, но выходит, что я – действительно трезво мыслящий человек, а вы – суеверный мистик. – Он обернулся к доктору Феллу: – Вы со мной согласны, доктор?

Доктор Фелл стоял у белой этажерки, положив руки на книги и устремив невидящий взор на тусклую лампу. Он выдавал свое присутствие лишь тихим сопением, которое прерывалось короткими храпами, будто временами его что-то выводило из транса; на груди у него ритмично подрагивал черный шнурок от пенсне. Его краснощекое лицо светилось добротой, присущей, наверное, только Санта-Клаусу. Майлз знал, что Гидеон Фелл – человек большой души, неподкупно честный и чрезвычайно рассеянный, порой совершенно отрешающийся от действительности, но именно во время подобных приступов отрешенности он находил блестящие решения труднейших вопросов.

В эту минуту, с выпяченной верхней губой – отчего слегка вздыбились его висячие усы, – он походил на этакого негодующего добряка исполина.

– Вы согласны, дорогой доктор? – настаивал Риго.

– Сэр… – риторически начал было доктор Фелл и выпрямился, подобно проповеднику Джонсону, но вдруг передумал, остыл и почесал кончик носа.

– Слушаю вас, месье! – также велеречиво подхватил Риго.

– Я не отрицаю, – сказал доктор Фелл, взмахнув рукой над самой головой бронзовой статуэтки, стоявшей на этажерке, – я не отрицаю, что существуют сверхъестественные силы. Честно говоря, я верю, что они существуют.

– Даже вампиры?! – спросил Майлз Хеммонд.

– Да, – подтвердил доктор Фелл, и притом так серьезно, что у Майлза сжалось сердце, – возможно, и вампиры.

Трость доктора Фелла стояла у этажерки, но его рассеянный взор был направлен на желтую палку со стилетом, которую держал под мышкой профессор Риго.

Тяжело шагнув вперед и шумно засопев, доктор Фелл выхватил палку у Риго и стал ее вертеть пальцами все с тем же задумчивым выражением лица, а затем плюхнулся в кресло у камина. При этом и кресло, и даже пол тихо скрипнули, хотя половицы были крепки и толсты.