Текст книги "Бесноватые"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В Галерее восковых фигур звучит скрипка

– Бесноватых, – повторил Джеффри. – Бесноватых.

И через много лет он мог без труда восстановить в памяти этот миг: погасшие трубки, остывший кофе, стол в оконной нише, сгущающиеся сумерки, шум толпы, курсирующей под аркой Темпл-Бар и уже заполнившей к этому времени Флит-стрит, священника с выпученными глазами и руками, прижатыми к груди.

– Бесноватых, – повторил Джеффри.

– Ну, а что, собственно, такого? – поинтересовался священник. – Я просто пошутил. Мой близкий друг Холл-Стивенсон, владелец Скелтон-Касл в Йоркшире, основал общество, которое в шутку назвал «Бесноватые»[44]44
  «Бесноватые» – кружок собутыльников (к которому принадлежал Л. Стерн), собиравшихся у Холла-Стивенсона, университетского приятеля Стерна, сочинителя «Макаронических басен» и «Сумасшедших рассказов», по аналогии с которыми он переименовал свой замок Скелтон в «Сумасшедший замок».


[Закрыть]. Оно не имеет ничего общего – я это подчеркиваю – с нечестивыми «Двенадцатью медменэмскими монахами», этими богохульниками и плутами. И не думайте, кстати: сам я не состою в «Бесноватых».

– Мы все – бесноватые, – сказал Джеффри. – Мистер Стерн, кто вас выпустил?

– Откуда?

– Из заключения у магистрата.

– Ах, при чем тут это? Ну, моя вдовушка. То есть не моя вдовушка, поскольку я еще не покойник. Я говорю о миссис Эллен Винегар, достойнейшей молодой даме, пережившей благочестивейшего члена приходского совета церкви Сент-Мэри-ле-Боу; это она свидетельствовала в мою пользу перед судьей Филдингом. И доктор тоже, так сказать, мне помог. Хотя сам он и не пожелал явиться в суд, будучи слишком занят умерщвлением своих пациентов каломелью, но письмо, о котором я просил, прислал, и его зачитали в суде.

– Действительно, послал, – признался доктор Эйбил, бросив недовольный взгляд на Джеффри и почесывая лоб костяшками пальцев. – Мне это было нелегко сделать. Я тоже член совета церкви Боу. Во всяком случае, я мог со спокойной совестью заявить, что после нашей встречи вчера вечером не заметил в его поведении ничего предосудительного и что считаю его в сущности человеком с добрым сердцем.

Мистер Стерн отступил на шаг, подобно актеру, играющему сцену встречи с призраком в «Гамлете».

– Лопни мои глаза, – вскричал он, – но у меня складывается впечатление, что вы оба не рады моему освобождению!

– Не то чтобы не рады, достопочтенный сэр, но лишь…

– Прилично ли это? Достойно ли? Я являюсь, чтобы выразить мою признательность. Ваш хозяин на Лондонском мосту говорит, что вы ушли на какую-то встречу в «Радугу». Я беру портшез, который стоил мне два шиллинга; этот алчный носильщик до сих пор ждет на улице, надеясь получить прибавку. Где тут приличия?

– Мистер Стерн, – сказал Джеффри, – сядьте и придержите язык.

– Я предназначен для великих свершений. Не могу пока сказать – каких, но предназначен. Когда я мальчиком учился в школе в Галифаксе, скажу я вам, у нас в классе как-то побелили потолок, а лестницу не убрали. Так вот, в один несчастливый день я взобрался по лестнице и кистью написал на потолке огромными буквами: Л. Стерн, – за что был жестоко порот надзирателем.

– Достопочтенный сэр…

– Но мой учитель был весьма удручен этим. Он мне лично сказал, что имя мое не сотрется, потому что я – гениальный мальчик, и он уверен, что меня ждет высокое предназначение. Это ли не знак?

– Достопочтенный сэр! – вскричал доктор Эйбил. – Это, конечно же, знак, и вы, несомненно, человек, обладающий многими достоинствами. Но почему бы вам не сесть и не помолчать, как предлагает вам мистер Уинн? А еще лучше было бы вам вернуться в Йоркшир и писать там книги. Если книги ваши окажутся хотя бы вполовину богаты содержанием в сравнении с вашими речами, считайте, что вы достигли своего высокого предназначения и слава вам обеспечена.

– Что ж, я уже думал об этом, – сказал мистер Стерн. – Там у нас, кстати, есть врач, мерзкий тип по имени Бертон, я представляю, как изображу его в виде доктора Слопа. А что до вас, молодой человек, то я имею к вам поручение. И готов был обыскать весь Лондон, пока вас не найду. Но теперь, – добавил мистер Стерн, уязвленный в самое сердце такой черной неблагодарностью, – не знаю, право, нужно ли вам его передавать.

– Какое поручение? – встрепенулся Джеффри. – От кого?

– Ага, по-иному заговорили!

– Какое поручение, мистер Стерн? От кого оно?

– Ну ладно, я не мелочен, так и быть, сжалюсь над вами. Его просила передать вам наша цыпочка, восхитительное существо, делившее со мной все невзгоды, покуда ее не отправили в Ньюгейт.

– Так я и знал! И что она сказала?

– Что презирает вас, – ответил мистер Стерн. – Она потребовала, чтобы ей отвели лучшую комнату в доме начальника тюрьмы, или собиралась потребовать. И велела послать за сундуками и коробками со всем ее гардеробом. И сказала, что пойдет на муку и не выйдет на свободу, даже если вы станете на коленях молить ее об этом.

– Пойдет на муку? Теперь это так называется? Что эта идиотка о себе возомнила?

– Мистер Уинн, – вмешался доктор Эйбил, видя, что Джеффри начал пританцовывать от ярости, – советую вам не торопиться с выводами.

– На муку, черт бы ее побрал! Можно подумать, что это я послал ее в версальское заведение. Она, видимо, решила, что, если бы не ее бегство, так у Мортимера Ролстона не нашлось бы причин все равно отправить ее в Ньюгейт. Пусть там и остается теперь.

– Мистер Уинн…

Даже в этой таверне, где все, вплоть до убийства, могло остаться незамеченным, прервать чтение газеты было равносильно тому, чтобы опорожнить бутылку кому-то на колени: они начали привлекать внимание. Раздались возмущенные голоса. Кабатчик засеменил в их сторону.

Неожиданно где-то совсем близко, перекрывая скрежет механизмов, сопутствующий появлению двух металлических фигур, часы на церкви св. Дунстана пробили первый из положенных четырех ударов.

Джеффри замолчал и начал приходить в себя. Мгновение спустя лицо его приобрело свое обычное выражение суровой любезности.

– Доктор Эйбил, я прошу простить меня. Тот профессиональный визит на Сент-Джеймсскую площадь, о котором мы говорили, – могли бы вы отправиться туда сейчас?

– Да, конечно. А что будете делать вы?

– У меня есть срочное дело, о котором я чуть не забыл. Это совсем рядом, но я уже опоздал. И вы также простите меня, достопочтенный сэр. Могу я просить вашего разрешения позволить доктору Эйбилу воспользоваться вашим портшезом?

– Конечно, о чем разговор? Только нужно уплатить еще два шиллинга.

– Они будут уплачены.

«Как хорошо, – подумал Джеффри, когда выходил через несколько секунд из дверей таверны, – что мистер Стерн не отпустил портшез».

Толпа, состоящая в это время из людей, в большинстве своем ищущих удовольствий, а также из тех, кому эти удовольствия были недоступны, текла под аркой Темпл-Бар от Стрэнда к Флит-стрит и обратно.

В четыре часа открыли свои двери театры, хотя спектакли в них начинались не раньше шести. Между четырьмя и пятью состоялись первые петушиные бои: на трех аренах с мягким покрытием, окруженных рядами зрителей, разрывали друг друга птицы со стальными насадками на шпорах. Отдельные прохожие направлялись на прогулку в Парк. В основном же вся толпа – пешеходы, коляски, наемные кареты и портшезы – двигалась как безумная в направлении Темпл-Бар. Чуть дальше на двух столбах все еще можно было видеть головы участников Якобитского восстания[45]45
  Летом 1745 г. принц Чарлз Эдвард Стюарт (1720—1788), внук Якова ІІ, предпринял неудачную попытку захватить британский трон.


[Закрыть] сорок пятого года, но они находились там уже так давно, что могли заинтересовать лишь провинциалов.

Доктор Эйбил, сжимая в одной руке трость, в другой – ящик с инструментами, втиснулся на заднее сиденье портшеза, из которого нельзя было вылезти без посторонней помощи.

– Молодой человек…

Доктор замялся, понижая голос. Но мистер Стерн, возбужденный сверх меры, ибо ему почудилось, будто некая симпатичная, очень накрашенная молодая дама ему подмигнула, уже испарился.

– Где я могу отыскать вас, если у меня будут какие-то новости? Или куда написать?

– Я направляюсь сейчас в Галерею восковых фигур миссис Сомон. После этого до самого вечера, когда я собираюсь навестить Пег, я буду в турецких банях в Ковент-Гардене.

– В турецких банях?

– Успокойтесь, доктор! Турецкие бани – это не только место свиданий. Это – бани, и там действительно можно принять ванну – горячую или холодную, а также ванну по-восточному; именно это мне сейчас и требуется.

– Сэр, не исключено, что этот набег на дом сэра Мортимера ничего нам не даст. Вы уверены, что я могу упомянуть о портрете Грейс Делайт?

– Конечно. Если кто и видел портрет или знает о нем, так это сэр Мортимер. А Пег эта картина уже не причинит беспокойства. Я сжег ее.

– Сожгли?

– Носильщикам заплачено. После Сент-Джеймсской площади отнесут вас куда скажете. Доктор, вы совершаете благое дело. Если бы я мог найти подходящие слова, я, подобно мистеру Стерну, не стал бы скрывать мои чувства.

– Не тратьте на это время, прошу вас. Если вы уже выразили свои чувства в отношении мисс Ролстон…

– Совсем недавно у меня было желание убить ее. И я его еще не утратил. Au revoir[46]46
  До свидания ( франц. ).


[Закрыть], доктор.

– Но вы так и не ответили на мой вопрос о…

– Доктор, аu revoir.

Окошечко закрылось. Носилки отбыли.

Джеффри перевел дух и отступил к двери таверны. Оттуда он взглянул на противоположную сторону улицы, где на балконе «Головы короля» на углу Чансери-лейн сидели, отдыхая, два человека. Подняв левую руку, Джеффри сделал ею движение в направлении Галереи миссис Сомон, расположенной совсем рядом, слева от него. Люди на балконе незаметно кивнули ему. Тогда, придерживая ножны шпаги, Джеффри направился к дверям Галереи, расположенным между двумя большими окнами с частыми переплетами.

– С вас шесть пенсов, сэр, будьте любезны.

– Конечно. Вот вам шиллинг. Вы – миссис Сомон?

– Во дает! Это ж надо, принять меня за мою тетку!

Но ошибка, похоже, не оскорбила невысокую костистую девчонку в шляпке. Она стояла перед Джеффри, покачиваясь и позванивая монетками в подоле передника.

– Китти и ту нечасто принимают за нашу тетку.

– Китти?

– Ну да, она тоже теткина племянница. Моя двоюродная сестра. Китти Уилкис. Она хорошенькая. И высокая. Китти, значит. Ой, как я ей завидую!

– Ты тоже будешь высокая и хорошенькая, я уверен.

Внезапно девушка бросилась к окну, взглянула на монету, полученную от Джеффри, и снова подбежала к нему.

– Но это – золото! Золотая гинея!

– Разве? Должно быть, я залез не в тот карман.

– Ну вот! У меня нет сдачи с золотой гинеи. Пока нет. Мы ведь только открылись.

– Оставь себе. И давай забудем от этом.

– Ну что же, сэр, если вы соблаговолите присоединиться к остальным зрителям…

Джеффри огляделся. «Остальные», которых он вначале принял за восковые фигуры, оказались группкой посетителей, покорно сбившихся в кучку и стоящих сейчас неподвижно справа от двери. Среди них было трое или четверо детей с глазами, расширенными от чрезвычайного возбуждения, вызванного предвкушением тайны и неведомой опасности, обычного на пороге такого рода заведений. До Джеффри доносилось дыхание детей.

– Всего несколько минут, не более, – уверила Джеффри девчонка, – люди соберутся, и я вас поведу. Обычно тетка сама это делает, когда она не занята. Я покажу, где что. Указкой я размахиваю не так ловко, но говорю не хуже тетки. Правда, если вы хотите сами идти…

– С вашего позволения, сударыня, я бы предпочел последнее.

Девочка, которой было лет двенадцать-тринадцать, повела плечиком.

– За гинею джентльмен может себе многое позволить. Здесь – не меньше, чем в других местах. Это точно.

– Благодарю вас.

– На этом этаже, как вы видите, – она показала себе за спину, – у нас карлики, великаны и прочие монстры, которые весьма привлекают людей – и знатных, и тех, что попроще. Там, наверху, – английские короли и королевы, на которых тоже ходят смотреть. Еще выше, то есть совсем наверху, выше только комнаты моей тетушки…

В восторге от того, что ее назвали «сударыня», девочка старалась держаться с ледяным достоинством. Однако Джеффри не мог не заметить заговорщицких взглядов, которые она бросала на него с того самого момента, как он вошел в Галерею.

– Там, наверху, у нас самые любопытные фигуры и картины. Надеюсь, они вам понравятся. Я думаю, если вы туда подниметесь, то найдете, что ищете.

– Я тоже так думаю. Сударыня, ваш покорный слуга.

– Сэр, прошу вас.

И она отошла, позволяя ему пройти.

Позади нее до самого конца комнаты шли два ряда столбиков, между которыми были натянуты покрытые пылью красные веревки, образующие проход между экспонатами. В конце комнаты Джеффри увидел лестницу и направился к ней, озираясь по пути.

Фигуры были сделаны на удивление мастерски. Если их создательница не видела своими глазами пигмея из Занзибара или полигарского гиганта с боевой дубинкой, значит, их не видели и авторы путевых заметок, которые вдохновили ее на создание этих фигур. Выкаченные стеклянные глаза, мощные бицепсы рук и мышцы ног – все это создавало впечатление какой-то кошмарной действительности. Что касается монстров, то здесь имелся…

– Стой! – раздался крик девочки.

Джеффри обернулся, думая, что это относится к нему. Но увидел он спину девочки. А над ней возвышался, ясно вырисовываясь на фоне окна, человек такого же костлявого, как у нее, сложения. Это был уличный скрипач, каких часто встретишь в Лондоне. На нем была мятая круглая шляпа; когда он повернул голову, оказалось, что один глаз его закрывает черная повязка. В руках человек держал скрипку, на деке которой была розовая лента, завязанная бантом.

– Проваливай! – кричала девочка. – Нечего вам, таким, здесь делать; сколько раз повторять? Будут тут всякие абрамы вытягивать деньгу из добрых людей своим пиликаньем. Самим не хватает! Проваливай!

– Ай, какая сердитая куколка, – произнес скрипач хриплым тихим голосом, наклоняясь к девочке. – Мои деньги что, хуже других, да? И слушай еще…

Он наклонился пониже и зашептал. Девочка вся напряглась. Один из людей, терпеливо ждущих у двери, неожиданно двинулся по направлению к ним. Девочка подняла руку, останавливая его.

Понаблюдав за ними несколько мгновений, Джеффри поспешил к лестнице. В следующую минуту он был уже на втором этаже, где короли и королевы стояли, выстроившись рядами.

Пол в комнате имел небольшой наклон вправо (если смотреть в направлении окон) и был покрыт толстой циновкой, такой, какими покрывали пол и скамьи на петушиных боях, но настолько грязной, что первоначальный ее цвет невозможно было определить. Окна – одно большое полукруглое и два длинных и узких по бокам – пропускали еще довольно света с улицы, над которой постепенно сгущались небеса. Конечно, и меха под горностай, и стеклянные драгоценности гораздо лучше смотрелись бы при свете свечей, но хозяйка боялась пожара.

Королевы, которые прекрасно получались у миссис Сомон, отличались в большинстве своем неземной красотой. Что касается моральных качеств, то ими, как водится, были наделены короли. Каждого недоброго короля можно было узнать либо по злой усмешке, либо по ужасу, застывшему на его лице, по всей вероятности свидетельствуя об обстоятельствах, в которых данный король встретил свой конец. Над фигурами, несколько нетвердо держащимися на ногах, возвышалась слегка идеализированная статуя Георга II, семидесятипятилетнего старика, который был, однако, представлен румяным тридцатилетним молодцом, выпячивающим грудь перед ныне покойной Каролиной Ансбахской[47]47
  Каролина Ансбахская (1683—1737) – жена Георга ІІ.


[Закрыть].

Бесшумно двигаясь по толстой циновке, Джеффри дошел до следующего пролета и поднялся по лестнице.

«Значит, – думал он, – ее зовут Китти Уилкис».

Фамилии служанки он никогда не знал, да и не задумывался о ней прежде. У девушки были темные волосы, но белая кожа; подражая Пег, она держалась манерно и старалась делать свою речь изысканной; несмотря на плотное телосложение, она казалась нервной и неуверенной в себе. И все же, если она решится прийти сюда после того, что произошло сегодня утром на Сент-Джеймсской площади…

«Гляди в оба! Будь осторожен!»

Но вокруг не раздавалось ни звука и не было ни души.

На этом этаже, который также имел легкий наклон вправо, по обеим сторонам шли так называемые гроты, похожие на просторные лари, выступающие из стен. Заглянув в грот, можно было увидеть какую-то сцену, нарисованную на дереве или холсте, а на ее фоне – восковые фигуры. Здесь, однако, хозяйка решилась сделать освещение, поскольку света из окон явно не хватало; к тому же он не проникал через стенки гротов, так что сцены, изображенные в них, были бы просто не видны.

В каждом гроте на полу стояла короткая свеча, заключенная в жестяную коробку с дырочками на крышке. Тоненькие лучики света поднимались кверху и слегка колебались, отчего казалось, что картина подернута легкой дымкой. Хотя лестница как будто кончалась именно здесь, наверху был еще один этаж.

Пытаясь вспомнить, что он уже слышал про экспонаты Галереи, Джеффри решил, что грот с молящимся восковым мусульманином на переднем плане должен изображать гробницу Магомета. В другом гроте находилось довольно скверно сделанное озеро Килларни. Был здесь и готический грот, поскольку мода на готику распространена была в не меньшей степени, чем на все китайское.

Джеффри шел по грязной циновке, озираясь и громко выкликая Китти по имени. Затем он приблизился к готическому гроту, находящемуся справа от него.

Из грота на Джеффри не отрываясь смотрела женщина в белых одеждах, с волнением во взгляде; она напоминала Лавинию Крессвелл, но была выше ростом. Над головой женщины возвышалось некое подобие каменной арки, за ее спиной виднелись развалины замка. Слабое свечение, поднимающееся снизу и озаряющее женщину с двух сторон, делало ее лицо и глаза настолько живыми, что Джеффри даже вздрогнул и лишь потом сообразил, что женщина – восковая, а глаза у нее – из стекла.

Но он ведь явно слышал что-то – то ли звук шагов, то ли какое-то движение или, может быть, шуршание шлейфа по доскам пола.

– Где вы, Китти? – крикнул он. – Это вы? Здесь есть кто-нибудь?

В ответ ли на его слова, или просто по случайному совпадению, но в этот самый момент со стороны лестницы, вернее, из комнаты внизу до него донеслось тихое пение:

 
– Лондонский крушится мост,
Старый мост, старый мост.
Лондонский крушится мост,
Моя прекрасная леди.
 

Замерев на месте, Джеффри повернул голову вправо и взглянул в направлении лестницы, ведущей вниз.

Вряд ли можно было назвать мелодией царапанье кустарно сработанного смычка по струнам кустарно же сработанной скрипочки. Да и голос – хриплый, на грани шепота – мало походил на пение. Тем не менее там, внизу, в полумраке, в окружении королей и королев, кто-то пиликал на скрипке, выводя мотив и слова, которые на протяжении нескольких веков с самого детства были на слуху многих.

 
– Стальной балкой подопри,
Подопри, подопри.
Стальной балкой подопри,
Моя прекрасная леди.
 

В ответ тот же хриплый голос возразил:

 
– Балка треснула под ним,
Да, под ним, под ним.
Балка треснула под ним.
Моя прекрасная леди.
И тут же, без паузы:
– Так зашей его мглой,
Да, иглой, да, иглой.
Так зашей его иглой,
Моя прекрасная леди.
– А игла – кривая вся,
Ржавая, ржавая.
А игла – кривая вся…
 

Последние слова Джеффри Уинн как будто не слышал. Далее шло предложение укрепить мост золотом и серебром и ответ на него, потом – дешевыми хлебцами. Но и этого уже не слышал Джеффри. Ему казалось, что разум его мгновенно просветлел, хотя любой сторонний наблюдатель решил бы скорее, что Джеффри Уинн просто лишился разума. Джеффри обернулся и поглядел в глаза восковой фигуре.

– Вот! – прошептал он. – Вот ответ! Единственный, поскольку… «Берегись!»

Чувство опасности, которое, еще не достигнув мозга, уже послало предупреждение его мышцам, не было чисто инстинктивным. Что-то шевельнулось у него за спиной, а может быть, это было просто дыхание человека, стоящего вплотную к нему.

Джеффри бросился на пол, упал на живот, мгновенно перевернулся на бок, резко выбрасывая ногу, и тут же снова вскочил, словно гуттаперчевый котенок.

В свете свечей, стоящих на полу, сверкнул серебряный клинок: это человек за спиной Джеффри сделал глубокий выпад, метя ему в спину. Нападающий – хоть он и промахнулся и потерял равновесие – все же удержался на ногах. Острие его шпаги задело женщину в гроте, проткнув белый шелк ее платья; восковая фигура закачалась, но удержалась на месте. Нападающий же выпрямился и встал в оборонительную стойку.

Доставая шпагу, Джеффри успел разглядеть незнакомца – человека средних лет в синем камзоле и белом жилете. Затем Джеффри сделал глубокий выпад, направленный в правую сторону груди противника.

Но в поединке с этим человеком у Джеффри не было абсолютно никаких шансов. Мало кто из фехтовальщиков, потеряв равновесие во время выпада, сумел бы вернуться в оборонительную позицию и, искрутившись, еще парировать выпад, направленный по касательной.

Незнакомец же парировал его с легкостью.

Он тяжело дышал, так же как и Джеффри. Защищаясь, незнакомец оказался в положении, неудобном для контратаки. Но он и не собирался контратаковать: мастерство его было видно и так. Он просто рассмеялся в лицо Джеффри.

– Не старайтесь, – сказал он. – Вы же видите, вам меня все равно не достать. Для новичка ваши упражнения еще сгодятся, но вообще Хэмнит Тониш сильно вас переоценил.

– Тем более зачем было колоть меня в спину, если вы были так уверены, что можете выиграть честно?

– Честно? Что значит «честно»? Что вы глупости говорите?

Клинки скрещивались, описывали круги, вновь сшибались. И через границу, образуемую скрещенными клинками, внимательно смотрели в глаза друг другу два противника, которые осторожно двигались на чуть согнутых ногах, отставив для равновесия левую руку.

Джеффри видел перед собой человека средних лет со вздернутым носом на плоском лице, на котором играла презрительная улыбка. В этой улыбке по непонятной причине сквозила ненависть лично к нему, Джеффри, но и он сам вскоре начал испытывать такое же чувство к своему противнику.

На камзоле незнакомца поблескивало серебряное шитье. Белый жилет и чулки четко выделялись на фоне грязноватой циновки. Сверкнул, отражая свет, клинок – это незнакомец несколькими обманными движениями заставил своего противника развернуться, так что Джеффри оказался прижатым к гроту, тогда как сам он стоял теперь спиной к лестнице. Затем незнакомец приостановил свой натиск и слегка отошел в сторону.

– Я говорю, не болтайте глупостей! Где девчонка?

– Какая девчонка? И кому я обязан честью этого несостоявшегося покушения на меня?

– Мое имя – Скелли. Рутвен Скелли. Ранее майор одного очень достойного полка. Так где все же Китти Уилкис?

– Не знаю. Но думаю, что не сказал бы, если бы и знал.

– Не хотите ли поносить в своих кишках кусочек стали?

– Вам прежде нужно поместить его туда. Я арестую вас за попытку преднамеренного убийства.

– Что ж, весьма любезно с вашей стороны. Но как вы предполагаете это сделать?

– Способ я найду. Спрячьте вашу шпагу.

Впоследствии Джеффри никак не мог вспомнить, когда менно прекратилось пиликанье скрипки и замолк хриплый голос в комнате внизу. Ему казалось, что тишина наступила внезапно, как только он упал на пол, уворачиваясь от удара в спину. Но он не был уверен в этом. Сейчас же он увидел, как в тусклом свете, падающем из окна, возник коренастый человек с синевой на подбородке, появившийся над ограждением лестничной клетки за спиной майора Скелли, примерно в десяти футах от него. Этот человек – один из тех двоих, что совсем недавно подавали Джеффри сигналы с балкона «Головы короля», – был констеблем. В дневное время он исполнял те же обязанности, что ночью – стражник. На запястье у него висела на ремешке дубинка из железного дерева, которая была таким же символом власти, как шест и фонарь ночного сторожа.

– Майор Скелли, – произнес Джеффри, – намерены ли вы спрятать шпагу?

– Где эта потаскуха? Она не могла спрятаться у тетки: эта дверь уже многие годы закрыта для нее. Ни внизу, ни у этой воровки – ее кузины – она тоже не прячется. И здесь ее не может быть. Вы продлите свою жизнь, если скажете мне, где она.

– Майор Скелли, предлагаю вам спрятать шпагу. Обернитесь.

– Ну ладно, хватит. Вы что, думаете поймать меня на этот старый трюк…

– Лампкин, ломайте пониже скорлупы!

Взгляд майора Скелли изменился, как только он взглянул в глаза Джеффри. Он весь напружинился и хотел обернуться, но даже эта мгновенная реакция оказалась недостаточно быстрой. Поднялась и опустилась дубинка железного дерева; она ударила по клинку у самого его основания, чуть ниже двух чашек, которые защищали руку и назывались «скорлупой»; закаленная сталь переломилась с треском, который в этом закрытом помещении прозвучал, как выстрел.

Кто-то вскрикнул, но это не был кто-то из них троих. Джеффри быстро оглянулся и посмотрел в направлении окон, а также самого дальнего грота справа. Когда он вновь обернулся, констебль по имени Лампкин уже положил левую руку на плечо майора Скелли. Тот оставался спокойным, на лице его по-прежнему играла улыбка. Правда, глаза майора смотрели теперь иначе, это были глаза убийцы, и Джеффри старался избегать этого взгляда.

– Да вытеки моя кровь! – произнес Лампкин, обращаясь к Джеффри, и голос его звучал приветливо и дружелюбно. – Что теперь делать?

– Вы видели, что здесь произошло?

– Все видел, вытеки моя кровь! А кто был этот скрипач?

– Не могу сказать. Он – не из моих людей. Что касается этого типа, его опасно держать в арестантской. Ведите его прямо к судье Филдингу и заприте там.

– Вы что, полагаете, вам удастся держать меня под арестом? – поинтересовался майор Скелли. – Вы действительно полагаете, что можете меня арестовать?

– Закрой пасть! – приказал Лампкин, поднимая дубинку. – Закрой пасть, ты, гнусный пройдоха.

– Его я не осуждаю, – сказал майор Скелли, игнорируя Лампкина и обращаясь исключительно к Джеффри. – Он тут ни при чем. Но вам, дорогой сэр, еще предстоит встреча со мной, и скорее, чем вы думаете. И наедине. И вам это не доставит удовольствия.

– Забирайте его, Лампкин.

Уходя в сопровождении констебля, майор Скелли потирал затекшее запястье; на ходу он оглянулся и с улыбкой взглянул на Джеффри. На грязной циновке поблескивали обломки шпаги с оплетенным эфесом и гравировкой на чашечке. И еще некоторое время Джеффри не мог побороть страх, непреодолимый и обжигающий, который вдруг охватил его.

Он направился к окну и взглянул на край последнего грота справа. За ним находился выступ стены, доходящий до самого входа в грот, а далее – дверь. Она была слегка приоткрыта, и за ней Джеффри мог разглядеть серые глаза и темные волосы.

– Вам больше нечего бояться, Китти, – сказал он. – Можете выходить.