Текст книги "Бесноватые"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ковент-гарденские бани

Когда стрелка часов переползла за цифру шесть, он снова встретился с Китти Уилкис, но на этот раз в юго-восточной части Ковент-Гардена, в комнате, расположенной – как и зал в Галерее восковых фигур – тремя этажами выше улицы. Все остальное, включая настроение Китти и его собственное, было совершенно иным.

Многие поразились бы изяществу обстановки этой комнаты, а также изысканному порядку, в котором она содержалась. На стенах, обшитых светло-коричневыми панелями, отполированными до зеркального блеска, висели большие картины в золоченых рамах. Кровать с балдахином была скрыта в алькове. Из-под туалетного столика, драпированного шелком, выглядывал край переносного умывальника с медной раковиной и деревянным биде в нижнем выдвижном ящике.

Все это не укрылось от взгляда Китти.

Несколько флегматичная и в то же время застенчивая, она не решилась снять свой черный плащ или хотя бы откинуть капюшон. Она не села и не прикоснулась к чаю, который Джеффри велел принести для нее вместе с бокалом пунша для себя. Ее серые глаза, светлые при темных ресницах, взирали на него из-под капюшона, словно из-под маски.

– Я помогу вам, – заявила она, вкладывая в это всю свою страсть. – Да! Да! Я расскажу вам все, что вас интересует. Только, сэр, о сэр! Прошу вас, посчитайтесь и с моими чувствами. Не вытягивайте из меня ничего силой, верьте мне, не давите на меня.

– Ну кто же на вас давит, Китти? Да вы разве и позволите?

– А что я могу сделать?

Но, говоря это, девушка взглянула украдкой на дверь и тут же опустила глаза.

– Вы умоляли меня увести вас от миссис Сомон…

– Да. И я так вам признательна!

– Вы просили увести вас куда-нибудь, где мы можем поговорить без помех. Это было два часа назад, так что я достаточно долго считался с вашими чувствами. За это время я спустился вниз, посидел в парильне, принял горячую ванну…

– В парильне?

– Да, в подвале; ничего ужасного там нет. Просто здесь, при восточных банях, есть парильня, единственная в своем роде на весь Лондон. Оттуда я послал слугу на другую сторону площади за парадным костюмом, который вы видите на мне.

– Да, вижу. Но, уходя, вы заперли дверь на ключ! Вы заперли меня в этой комнате!

– Поверьте, я вовсе не думал напугать вас этим. Но мы оба знакомы с одной молодой женщиной, которая, оказавшись в положении опасном или затруднительном, имеет обыкновение просто сбегать. С того самого момента, как мы сюда пришли, у вас был именно такой настрой; возможно, мне это показалось.

– Скажите, сэр, где мы?

– В банях. Их называют турецкими.

– Этого я и опасалась.

Китти оглядела оловянный чайный сервиз на столике рядом с камином. Затем, заламывая руки, вновь обернулась к Джеффри.

– Я знаю, все благородные господа любят похвастаться победой над какой-нибудь приглянувшейся служанкой, которую им удалось соблазнить или даже взять силой. Более того, их забавляет, если она оказывает сопротивление. Но могла ли я подумать, что и вы поведете себя так? Сэр, о сэр! Это недостойно вас! Я ведь только хочу помочь мисс Пег и сэру Мортимеру.

– Подождите, Китти!

– Майор Скелли говорит неправду, утверждая, будто дверь дома моей тетушки для меня закрыта. Да, мы поссорились. Тетя Габриэль дала мне кое-какое образование и надеялась, что я стану заниматься Галереей. Она очень рассердилась, когда я решила избрать для себя жизнь более легкую и поступила в услужение к знатной даме.

И она была права: я поступила глупо и бездумно. После того, что произошло, я не смогу вернуться на Сент-Джеймсскую площадь, даже если захочу. Но я не захочу! Но ведь и к тете я тоже не могу вернуться (Китти снова бросила взгляд на чайный сервиз) после того, как меня – в публичной бане! – опоят каким-то зельем и надругаются надо мной. Если благородные дамы не отличаются добродетелью, значит ли это, что ее вообще не существует в этом мире? А если встретится, то над ней непременно надо посмеяться?

– Я вовсе не считаю, что над ней надо смеяться, Китти.

– В глубине души считаете. Все так считают.

– Что бы я ни считал – сейчас или раньше, – я за это дорого заплатил. Но послушайте меня, в конце концов!

– Сэр…

– В этот чай не подмешано никакого зелья, и никто не покушается на вашу добродетель. Сюда я вас привел, потому что сюда должны принести письмо от некоего доктора Эйбила: это – единственное мое местопребывание, известное ему. Но он не пришел сам и письма не прислал. Я не знаю, в чем дело. Поэтому давайте ждать.

Часы на церкви св. Павла в Ковент-Гардене пробили половину седьмого. Джеффри опять подошел к окну и выглянул на улицу.

Свет дня, увядая, сменялся сумерками. Со стороны восточной пьяццы вывалилась группа пьяных солдат, вокруг которых сновали проститутки: сцена напоминала игру в футбол. Больше ничто не нарушало сонного затишья, царящего в Ковент-Гардене, которому еще предстояло проснуться от шума и гама игорных домов и ночных кабаков.

Отсюда, с третьего этажа дома на юго-восточной стороне, хорошо видна была вся площадь. Прямо перед собой, чуть правее, Джеффри мог различить два театра – «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден», в которых как раз началось представление. Партер и ложи уже заполнялись зрителями, пришедшими посмотреть на игру и послушать напыщенную декламацию актеров в париках на сцене, ярко освещенной множеством свечей в канделябрах. Сам мистер Гаррик играл сегодня в «Короле Лире».

Угасал день, а вместе с ним – надежда. Слева от себя, у поворота, за которым находилась Саутхэмптон-стрит, поднимающаяся от Стрэнда к Ковент-Гардену, Джеффри видел вывески: на похоронной конторе, на трактире, – а также шест с красными и белыми полосами, отмечающий, что здесь находится парикмахерская. Но никто не проходил по камням мостовой; ничто не указывало на присутствие здесь доктора Эйбила.

– Сэр…

– Думайте что хотите, – сказал, оборачиваясь к девушке, Джеффри. – Только моя единственная задача – как и ваша – помочь мисс Пег и вызволить ее из Ньюгейтской тюрьмы еще до того, как двери ее закроются сегодня вечером. Вам известно, что мисс Пег отправили в Ньюгейт?

– Да, я это знаю. Госпожа сказала, что ее отправят в Брайдвелл, – какой ужас! Со вчерашнего вечера у них в доме только и говорили, что о Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле, Лондонском мосте и Брайдвелле. Но едва пробило полдень, как пришли от мисс Пег за вещами, которые она велела доставить на квартиру начальника тюрьмы в Ньюгейт. Я собрала все, а лакей отнес. Я уже было совсем решила не помогать ей.

– Не помогать?

– Как будто ей удовольствие доставляет сидеть в тюрьме! Как будто она над нами всеми посмеивается там! Просто отвратительно!

– Вы когда-нибудь были в Ньюгейтской тюрьме? Хотя бы навещали кого-нибудь? Как те люди, что толпятся там с восьми утра до девяти вечера.

– В Ньюгейтской тюрьме? Нет, никогда! Это так страшно!

– Теперь представьте, каково ей там сидеть. Пег просто ума лишилась от ужаса, а ведет она себя так, только чтобы совсем не пасть духом. Если ее не освободить, она сделает еще какую-нибудь глупость, но похуже. Неужели вы так ее не любите?

– Не люблю ее? Я не люблю ее? Помилуй Бог! Да я привязана к ней сверх всяких приличий, гораздо больше, чем позволяет мое положение. Признаюсь вам, что я… я иногда ей завидую. Ей отпущено так много по сравнению с другими людьми. Но я хотела бы искупить эту мою вину. Могу я?

– Можете. А теперь взгляните на меня, Китти.

– Сэр…

– Темнеет, но все равно, взгляните на меня. Вы по-прежнему думаете, что я имею намерение соблазнить вас или овладеть вами силой?

– Нет. Больше не думаю, – произнесла Китти после паузы и всхлипнула. – Какая я глупая! Просто дура! Вечно боюсь. Но тогда что вы хотите, чтобы я сделала?

– Я хочу знать, что вы собирались сказать мне сегодня утром на Сент-Джеймсской площади. Я должен знать все, что знаете или даже подозреваете вы. Все!

В углах комнаты сгустились тени; они совершенно смазали изображения на картинах в золоченых рамах, проползли по деревянным полированным панелям и подкрались к Китти, которая стояла у камина. Девушка сняла плащ, аккуратно свернула его и повесила на спинку стула. Затем выпрямилась и стояла, дыша учащенно и взволнованно, в своем простом платьице из зеленой саржи с кружевами вокруг прямоугольного выреза, которое тем не менее очень ей шло.

– Я знаю только, – сказала она, – что твердо решила не стоять в стороне, когда услышала ваш разговор с госпожой у нее в будуаре. Да, я подслушивала. Мы все подслушиваем. И снова разговор шел о Лондонском мосте и Брайдвелле, опять о Лондонском мосте и Брайдвелле, и о прочих гадостях, которые госпожа задумала. И я ужасно перепугалась. А когда я остановила вас в вестибюле, и когда Хьюз выскочил на нас…

– Хьюз?

– Тот негодяй дворецкий, которому вы чуть череп не раскроили об угол комода. Я так обрадовалась! Как я надеялась, что он не слышал, что я вам говорила. Даже молилась об этом. Если он не слышал, решила я, то мы еще можем встретиться в Галерее. Каждую неделю, когда я не нужна госпоже, она отпускает меня днем навестить тетю Габриэль.

– Навестить тетю?

– Ну да, тетю Габриэль. Я же говорю вам, что она возьмет меня обратно в любое время. Но на самом деле я к ней не хожу из дурацкой моей гордости – после того, как сказала, что могу сама о себе позаботиться. И туда я хожу только повидаться с моей кузиной Дениз, когда она тоже не занята. Мы встречаемся у входа в Галерею, идем гулять в Парк, едим булочки с кремом и мечтаем о том, как сложится наша жизнь.

– Дениз – это такая маленькая голосистая девчушка, очень умненькая? Та, что сегодня показала себя большой интриганкой?

– Да. Такая она и есть. Она завидует мне, я завидую ей. И так всегда.

– Интересно. Продолжайте.

– Ну вот. – И Китти снова начала заламывать руки. – Выходной мне дают всегда в разные дни. На этой неделе должны были отпустить в субботу, сегодня. Поскольку все было оговорено заранее, я решила, что могу выйти из дома, не вызвав подозрений. И я кинулась советоваться с Дениз. Но тут я подумала: а что, если Хьюз все слышал? Что, если они начнут меня подозревать? Если госпожа пошлет кого-нибудь следом, когда я отправлюсь на встречу с мистером Уинном? «Ах ты, Господи! – кричит Дениз. – Как все нелегко».

– Да, я очень хорошо представляю себе, как она это прокричала.

– Тетя действительно больна, это правда. Она не встает с постели. «Поэтому, – говорит Дениз, – она ничего не узнает». Тут есть один… один уличный скрипач. Мы его хорошо знаем. Он зовется Луиджи – многие музыканты берут себе иностранные имена, хотя он вовсе не иностранец.

– Так это вы послали скрипача?

– Дениз. Это она все придумала.

– И что он должен был сделать?

– Луиджи (или как там его) должен был пойти за вами и предупредить вас или меня, если что-то будет не так.

– Как?

Китти пожала плечами.

– Вы бы пришли сразу после четырех, как мы и ожидали, Дениз задержала бы первую группу; так делают. Она должна была узнать вас по моему описанию и послать вперед одного, ясно дав понять, что искать меня надо в зале восковых картин. А я… я должна была ждать там, где вы меня нашли: на лестнице с перилами, что ведет в комнаты тетушки, за приоткрытой дверью, так, чтобы меня нельзя было застать врасплох ни с той, ни с другой стороны.

– А скрипач?

– Луиджи должен был ждать на улице. С тем чтобы, когда вы придете, он подал знак Дениз через окно и вошел вслед за вами. Она сделала вид, что хочет его прогнать, но потом будто бы сжалилась и впустила его с первой группой. Затем, пока Дениз держала посетителей на первом этаже у карликов и великанов, он отстал от группы и прокрался наверх, чтобы убедиться, что никто не пробрался туда и не причинил нам вреда.

Вы что, не поняли? Дениз была уверена, что к этому моменту Луиджи будет знать, есть там ловушка или нет. Если никто за вами не следил, я должна была выйти к вам. А если кто-то пошел следом, Луиджи должен был заиграть и запеть песенку, которая и будет мне предостережением.

– «Лондонский мост»?

– А что же еще? Самое подходящее. Так Дениз сказала. Кто станет обращать внимание на скрипача, который пиликает на улице или в доме? Услышав скрипку, я должна была спрятаться и запереть дверь, а Луиджи – шепнуть вам, чтобы вы уходили. Все было так хорошо задумано. Разве мы виноваты, что наш план не удался?

– Никто вас и не винит, Китти.

– Вы… вы правду говорите?

– Совершеннейшую правду. Но почему все же ваш план не удался?

– Ну, мы не учли, что кто-то может попытаться нанести вам удар в спину. Мы думали, этот человек войдет вместе с посетителями через парадный вход, и не догадались, что он спрячется в Галерее еще утром – как, наверное, и сделал этот майор Скелли. Я не знаю наверняка, так ли все было, но можно предположить. Когда Луиджи увидел, что майор крадется к вам со шпагой в руке, у него, бедного, душа ушла в пятки, совсем как у меня. Он сыграл всего пару куплетов «Лондонского моста», потом, когда Дениз, как вы слышали, закричала, он пустился наутек, словно за ним черти гонятся.

Китти поежилась. Неожиданно, словно охваченная раздражением или злостью, она пнула ногой камин, воскликнув:

– Все я вру! Я сказала, что мы с Дениз не виноваты. Ерунда! И вы это знаете. Сложись все иначе, вы бы лежали сейчас мертвый рядом с готическим гротом. А я только и думала, как рассердится тетя Габриэль, когда узнает про поединок в Галерее, и ныла, и умоляла, чтобы меня поскорее оттуда увели. Все зря. Все напрасно.

– Ничего не напрасно, Китти.

– Сэр?

– Все было не напрасно, успокойтесь. Насколько я понимаю, эта песенка про Лондонский мост и вязальную спицу для вас была только предупреждением, ничем больше. Для меня же она невольно послужила разгадкой. Эта песенка про Лондонский мост и спицу…

– Вязальную спицу? Какую спицу? В песне, которую я знаю, про вязальную спицу ничего не говорится.

Джеффри осекся. Они уставились друг на друга, хотя в сгущающихся сумерках различимы были только их силуэты.

– Верно, – согласился он. – Верно. Я перепутал. Не думайте об этом. Чего мы стоим в темноте? Свечей! Давайте зажжем свечи.

Он отвернулся, стараясь не встречаться взглядом с ее широко раскрытыми глазами. На туалетном столике у стены рядом с окном, прямо под большой картиной, стояли две свечи в блестящих оловянных подсвечниках; между ними лежала трутница.

Джеффри ощупью добрался до туалетного столика. Кремень высек искру, затлел промасленный фитиль, и разбежались напуганные желтым пламенем свечей домовые.

Свет разлился по коричневым панелям, возвращая людям чувство реальности. Он осветил белую кожу Китти и ее зеленое платье, упал на костюм из темно-фиолетового бархата, который был на Джеффри накануне вечером, прошелся по серебряному шитью камзола. Джеффри отошел от столика, и на потолке появилась жуткая тень, которую отбрасывал молодой человек с белым париком на голове. Но свет не только озарил комнату и вернул людей к действительности; благодаря ему чуть-чуть изменилось настроение Джеффри и Китти.

За спиной Джеффри на стене над туалетным столиком висела картина в манере Рубенса: не скупясь на подробности, художник изобразил на ней Венеру в объятиях Марса. Китти слегка вспыхнула и, вероятно, должна была бы отвести глаза. Но она этого не сделала, а, прислонившись спиной к каминной полке, продолжала смотреть на картину через плечо Джеффри.

– Сэр, о сэр! Ну почему вы не хотите быть со мной откровенным?

– Разве? Почему вы решили?

– Что вы скрываете от меня?

– Нет, Китти. Я должен спросить, что вы скрываете от меня? Что это за тайна?

– Тайна?

– Устроив этот спектакль в Галерее, вы рисковали и моей, и своей жизнью. Все это, насколько я понимаю, вы затеяли для того, чтобы сообщить мне какие-то сведения, настолько важные, что из-за них майор Скелли готов был пойти на убийство. Ну, так что же это за тайна? Или эти сведения вовсе не такие важные?

– Нет, конечно же, они чрезвычайно важные! – Китти снова взглянула в лицо Джеффри. – Господь тому свидетель! Сэр, речь идет о миссис Крессвелл и Хэмните Тонише.

– Надеюсь, вы не станете рассказывать мне, что эти люди на самом деле не брат и сестра? Что они вообще не родственники? Что они в действительности – муж и жена, которые довольно давно состоят в браке? Еще что-нибудь?

– Еще?

– Ну, конечно. Любой человек, который взглянет на эту парочку повнимательнее, заметит, что между ними нет такого уж сходства. Миссис Крессвелл – маленькая, Хэмнит Тониш – очень высок. У нее светлые волосы. Его я не видел без парика, но длинный отливающий синевой подбородок наводит на мысль об очень темных волосах. То, что принимается за сходство, – это осанка, манера поведения, некоторая анемичность; черты же лица у них в сущности различны.

Девушка стояла не шевелясь.

Джеффри же подался вперед, и его тень изогнулась, пересекая уже весь потолок.

– Ну так как? Если вы подслушивали под дверью во время нашего с миссис Крессвелл разговора, то должны знать, что я уже обо всем догадался. Вы должны были слышать, что она пришла в ярость, когда я предположил, что она состоит в тайном браке, и намекнул, что мужем ее, возможно, является так называемый «брат».

– Это правда, госпожа была в ярости! – воскликнула Китти. – Я видела это в замочную скважину до того, как убежала. – Здесь лицо Китти залилось краской. – А что в этом такого? При том, какие ужасы творятся в этом доме, когда в отсутствие сэра Мортимера мистер Тониш приходит ночью к ней в спальню. И я благодарю судьбу, что смогла убежать оттуда и вернуться к тетушке. Но госпожа действительно замужем за мистером Тонишем. А пергамент с брачным контрактом она держит в ящике туалетного столика. Я сама видела. Если бы сэр Мортимер узнал, что она замужем…

– Боюсь, что ему это уже известно. Тут надо искать другое объяснение.

Китти отскочила от камина и кинулась прочь. Но далеко ей было не убежать. Она в ужасе обернулась и стояла, сцепив пальцы, на фоне золотисто-коричневого полога кровати.

– Сэр, что происходит? Чем я провинилась? Почему вы обращаетесь со мной, как с лгуньей? Почему не верите ни одному моему слову?

– Разве я сказал, что не верю вам? Просто вы кажетесь настолько неопытной. И совершенно не понимаете, что бывают тайны опасные. Если любовница сэра Мортимера оказывается женой другого человека, этого еще недостаточно, чтобы упрятать ее за решетку. Или даже помешать ей вредить Пег. Совершенно очевидно, что ради того, чтобы скрыть это, она не пошла бы на убийство. За злобной хитростью миссис Крессвелл скрывается нечто иное. Но что?

– Я не знаю. Прошу вас: верьте мне. Я не знаю этого!

– Как и полагается горничной, вы смотрите и слушаете. Попробуйте догадаться, в чем здесь дело. Подумайте!

– Ну… могут быть другие мужчины. Или были раньше. Госпожа питает слабость к молодым людям. Вы сами могли это заметить, когда она и на вас обратила внимание. Как-то вечером, помню…

– Да?

– Как-то вечером, – Китти облизнула губы, – между ними произошла очень серьезная ссора, и они с мистером Тонишем шептались у нее в комнате. «Ах вот как! – кричит мистер Тониш. – Так ты думаешь, тебе лучше было бы оставаться с ним? Думаешь, судьба твоя была бы более завидной с этой склянкой?»

– С кем?

Снова девушка отпрянула назад. Джеффри же сделал шаг по направлению к ней и вдруг замер, как будто получил удар в челюсть. Рука его сжала эфес шпаги. Затем тень его неподвижно застыла на потолке.

– Китти, вы уверены, что он именно это сказал? Этими самыми словами?

– Уверена.

– Что, как вы думаете, он имел в виду, говоря про «склянку»?

– Не знаю. Откуда мне знать? Я больше ничего не поняла. Может, это вообще ничего не значило.

– Или очень многое.

– Сэр, разрешите, я пойду. Отпустите меня домой к тете Габриэль.

– Молодые люди! – проговорил Джеффри, не слушая ее. – Молодые люди!.. – Взгляд его упал на столик у камина, после чего он снова обратился к Китти: – Так вы говорите, что брачный контракт миссис Крессвелл хранится в ящике туалетного столика? Есть в нем или где-нибудь среди ее вещей еще какие-нибудь документы? Все равно какие, скажем, тоже написанные на пергаменте?

– Есть еще один в том же ящике.

– Вы читали его?

– Нет, не читала. Если вы думаете, что добродетели вообще не существует, это не значит, что я какая-нибудь плутовка или у меня вообще нет гордости. Ящик не запирается. Госпожа очень неосторожна и ничего не боится. Кто угодно может открыть ящик и прочесть бумаги. О Господи, сжалься надо мной! Вот и вся благодарность, вся награда за то, что я попыталась помочь мисс Пег!

– Напротив. Вы заслужили самую высокую награду. По-моему, миссис Крессвелл чересчур осмелела. Если мы поведем себя по-умному, то схватим эту неуловимую дамочку и уже не отпустим.

– Благодаря тому, что я рассказала?

– Благодаря тому, что вы рассказали. Пергаменты хранятся в огромном сундуке над магазином гравюр. И в туалетном столике светской дамы, живущей за много миль оттуда, они тоже есть. Резонно предположить, что между этими пергаментами существует связь. И вместе они могут указать на мотив убийства, которое произошло вчера вечером на Лондонском мосту.

– На Лондонском мосту! – вскрикнула Китти.

И в этот момент оба они услышали стук в дверь.

Не будь они так увлечены разговором, Они и раньше бы кое-что услышали. Сначала кто-то тихонько поскреб в дверь. Затем раздалось тихое покашливание. Когда же и это не подействовало, кто-то постучал в дверь костяшками пальцев.

– Мистер Уинн! Мистер Уинн! Мистер Уинн!

– Да?

Джеффри узнал голос. Он принадлежал мистеру Септимусу Фролику, владельцу турецких бань, которого, судя по тону, раздирали противоречия: складывалось впечатление, что он пытается отвесить поклон, стоя на цыпочках.

– Ни за что на свете – клянусь вечным спасением! – я бы не осмелился побеспокоить джентльмена в тот момент, когда он вкушает удовольствие. Но таковы обстоятельства.

– Вы меня не побеспокоили. Откройте дверь.

– Открыть дверь?

– И я вовсе не «вкушаю удовольствия», как вы изволили деликатно выразиться. Разве я не говорил вам, что жду посетителя?

– Мистер Уинн, сэр, этого посетителя вы не ждали. Его послал главный магистрат с Боу-стрит. Он – представитель закона. Вот почему я ничего не мог сделать.

– Отойдите! – приказал еще один голос, тонкий и немолодой и к тому же такой хриплый, что Джеффри едва узнал его.

Дверь отворилась.

– Довольно! – бросил, обращаясь к хозяину, Джошуа Брогден. – Я сообщу его чести, как вы пытались задержать меня. Ступайте.

Мало кому доводилось видеть секретаря судьи Филдинга таким встрепанным и озабоченным. Сейчас же он был озабочен чрезвычайно. От его спокойствия и добродушия не осталось и следа. Даже от очков со слабыми стеклами и от строгого черного костюма исходило, казалось, напряжение, не свойственное Брогдену в другое время. Мистер Брогден вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Даже сейчас он старался не выказывать чувств, которые им владели.

– Бани! – проговорил он, одновременно изображая подслушивающего хозяина. – Номера! Джентльменам есть где отоспаться после попойки. Здесь же можно перевязать голову или отворить кровь после дуэли или стычки. В этих же номерах… Впрочем, об этом мы не станем говорить.

– Отчего же? – поинтересовался Джеффри. – Мистер Брогден, разрешите, я представлю вас мисс Китти Уилкис.

– К вашим услугам, сударыня, – проворчал Брогден, склоняя голову.

Он открыл дверь, выглянул в коридор и, видимо, удовлетворившись этим, закрыл дверь снова.

– Надеюсь, мистер Уинн, что ваш спокойный, даже довольный вид не отражает вашего истинного настроения.

– Почему же? У меня есть все основания для полного спокойствия.

– Вы так полагаете? Жаль. У вас крупные неприятности, мистер Уинн. Вы даже не догадываетесь, насколько крупные. – Неожиданно Брогден зажмурился и вдохнул воздух, как будто испытывая тиснение в груди. – Она сошла с ума! Просто свихнулась! Ее нужно запереть и не выпускать! До конца дней! Для ее же пользы! Я уверен, что его честь позаботится об этом.

– Кого запереть? О ком вы говорите?

– О ком я говорю? О вашей подружке – Пег Ролстон! Эта ненормальная бежала из Ньюгейтской тюрьмы.