Текст книги "Замок "Мертвая голова""

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава 10. Дамские ужимки

– Слушайте меня внимательно, – предупредил Банколен.

Мы стояли в коридоре нижнего этажа дома Элисона. Одну из ламп, затененную перфорированной бумагой, оставили зажженной специально для нас. От нее на потолке светились крошечные пятнышки света, составляющие какую-то жутковатую фигуру. На их фоне выделялся мефистофельский профиль Банколена. Промокшие ботинки неприятно сжимали мои лодыжки. Я совершенно вымок и испытывал полнейший упадок сил. Слишком живо было воспоминание о том, как мы переправлялись по Рейну на нашей утлой лодчонке. Детектив тихо продолжал:

– Мои вещи перенесли в комнаты Элисона. Вы живете во второй передней комнате справа. Мисс Рейн по одну сторону от вас, а фон Арнхайм по другую. Ваша комната сообщается с комнатой мисс Рейн. Поднимаясь наверх, мы тихо желаем друг другу спокойной ночи. Ступайте в свою комнату и минут через десять постучите в дверь мисс Рейн. Заставьте ее молчать. Скажите, что мне немедленно надо с ней увидеться. Приведите ее ко мне. Только ни в коем случае не шумите и позаботьтесь о том, чтобы вас никто не увидел. Понятно?

– Да. Но в чем идея?

– Скоро увидите. Может быть, я ошибаюсь. Если так, я потревожу осиное гнездо, но рискнуть стоит. То, что скажет – если, конечно, скажет – нам девушка, может стать поворотным пунктом всего дела… Parbleu! [5]5
  Черт возьми! ( фр.)


[Закрыть]Я начинаю мучиться угрызениями совести. Опасная ловушка. Как бы то ни было… – Он пристально оглядел коридор, не зная, как маленькие пятнышки света испещрили его лицо. – Начнем.

В доме стояла тишина. Мы поднялись по лестнице и в середине верхнего коридора пожелали друг другу спокойной ночи, упомянув о чрезвычайной сложности дела и необходимости выспаться. Банколен завернул за угол, я открыл дверь в свою комнату.

Возле кровати, с которой покрывало было снято, горел ночник. Кто-то аккуратно вынул содержимое моего чемодана – щетки лежали на комоде, бритвенные принадлежности в ванной, а пижама на кровати. Я переоделся в халат. Затем сел в мягкое кресло и закурил сигарету. Крупные капли дождя, струйками сбегающие по стеклу, навевали мрачные мысли. Бронзовые часы на каминной доске нервно пытались пробить половину второго. Наконец они кашлянули, издали жужжащий звук и продолжали приглушенно тикать. Мне не давал покоя кусок обоев, очевидно разрисованный садовником-невротиком. Я казался себе неисправимым тупицей. В последнем лондонском деле, расследуя убийство Джека Кетча, мне удалось проявить некоторую сообразительность. Но сейчас в голове было пусто! Никаких идей! Я осыпал себя самыми безжалостными проклятиями. Более того, мной начинала овладевать дремота. Я встал и тихо постучал в дверь Салли Рейн. Она наверняка не спала, так как немедленно ответила:

– Кто там?

Я услышал, как скрипнуло кресло.

– Джефф Марл, – тихо ответил я, – откройте, пожалуйста. Это очень важно.

Засов отодвинули, и дверь открылась в темноту. В щель выглянуло некрасивое, но привлекательное лицо. Прическа слегка взъерошенная, черные глаза с интересом смотрят на меня, одна выщипанная бровь приподнята в удивлении. Девушка присвистнула и надула маленькие алые губки.

– Для детектива это непрофессионально, – заявила она. – Говорю прямо!

– Да замолчите же! – прошептал я. – У меня к вам дело. Может, пройдем в комнату… и, пожалуйста, тише! Я имею в виду, что я не…

– Со мной полный порядок. – Салли Рейн переминалась с ноги на ногу в своей ужасной пурпурно-черной пижаме и красных тапочках на ногах. – Только закройте дверь. Я дорожу своей репутацией.

Она подошла к столу, взгромоздилась на край, сложила руки на груди и, раскачиваясь, угрюмо смотрела на меня.

– Хочу разочаровать. Я просто сидела у окна. Ну, что там у вас?

Я передал ей слова Банколена. Салли пыталась слушать меня с интересом, но в глазах читалось недоверие.

– Ваш друг мог бы писать гениальные мелодрамы. А почему он хочет меня видеть?

– Не знаю.

– Не знаете? Зато я кое-что соображаю. Мне устроят допрос третьей степени. Этот улыбающийся дьявол знает свое дело. Информация добывается безболезненно. Это как удалить зуб под местной анестезией. Сначала вы чуть не падаете в обморок из страха перед болью. Затем, когда операция проходит гладко, испытываете облегчение. Но только начинаете поздравлять себя с удачным избавлением, анестезия проходит, и вы ощущаете нестерпимую боль. Именно это я и чувствую после разговора с ним. Этот Банколен, – она тщательно выбирала слова, – мог бы распять самого Христа, а потом хвастать, что так ловко забил гвозди. Думаете, я не пойду?

Я пожал плечами:

– Ваше право. Но послушайте! Разве вам не хочется все выяснить?

– Нет. Нет, не хочется. – Она глубоко вздохнула. – Все равно я пойду. Хочу узнать, что ему известно. Знаете, он меня пугает. Когда вы говорите с ним, он лишь улыбается и соглашается, и вы начинаете верить, что все, сказанное вами, – ложь. – Она пристально смотрела на меня, криво улыбаясь. – Жаль, что не вы занимаетесь этим делом, старина! Стоит вам чуточку нажать, и я расплачусь, а вы извинитесь и смените тему. Детектив из вас – никакой!

Ее выпад немного задел меня, но я вынужден был согласиться:

– Полагаю, вы правы.

– Это было отвратительно с моей стороны, – пробормотала Салли, помолчав. – Я немного не в настроении, не обращайте внимания. Мои нервы на пределе. Если кто-то выскочит и что-нибудь прошипит, я закричу. Это уже становится невыносимым. – Она размышляла, болтая ногами в красных тапочках.

Повинуясь неожиданному порыву, я вдруг брякнул:

– Послушайте. Если я что-то могу сделать… Я имею в виду, к черту эту детективную работу… Если только вы мне скажете…

Она потрясла меня за плечо. Совсем близко мелькнули кривая улыбка, сморщенный нос картошкой и темные глаза, светящиеся благодарностью.

– Не надо слов, – ответила девушка. – Что толку говорить? Я готова идти к Торквемаде!

Загасив сигарету, она тихо вышла. При тусклом свете ночного освещения мы на цыпочках прошли по коридору и завернули за угол крыла здания. Я распахнул дверь в комнату Банколена. Он уже закрыл ставни и задернул портьеры в кабинете, чтобы снаружи не было видно даже самой маленькой щелочки света. Полностью одетый, знаменитый детектив застыл у столика с зажженной лампой. Когда мы вошли, он скатал маленький коврик и заткнул им щель под дверью.

Салли Рейн старалась выглядеть очень ленивой и удивленной.

– Я пришла, – заявила она, – под конвоем. Так мне показалось разумнее. Но что означают все эти тайны мадридского двора глубокой ночью?

– Я хочу помочь мадемуазель. – Банколен подвинул ей кресло. – А сама мадемуазель хорошая компаньонка?

– Я не столь проницательна…

– Пора мне, наконец, объяснить, – кивнул Банколен. – Я пригласил вас в основном для того, чтобы успокоить. Мисс Рейн, вам нет необходимости тревожиться.

Он подался вперед в своем кресле, являя собой воплощение серьезности. Развел руки, сочувственно глядя на девушку. Но она ему не верила. Она хотела оставаться очень спокойной, но руки выдавали волнение. Наступила долгая пауза…

– Я хотел, – прервал затянувшееся молчание детектив, – чтобы вы увидели своими глазами…

И вновь тишина, которую никто не решался нарушить. Все мы чувствовали, что за его действиями что-то кроется, какое-то тревожное ожидание, которого даже он не мог скрыть. Словно медленно бил магический барабан. Она сидела на подлокотнике кресла, ударяя тапочкой по обивке и устремив взгляд в угол комнаты. Шум дождя превратился в приглушенный, ровный стук воды о деревянные ставни. Салли тряхнула головой, и ее черные волосы колоколом качнулись над плечами. Тихие мерные удары ее тапочки о кресло участились и усилились. Мерно тикали часы…

– Ладно, продолжайте! – с вызовом произнесла она. – Я не могу ждать здесь всю ночь.

Опять шум? Я ничего не слышал, но Банколен выжидательно склонил голову набок. С непроницаемым выражением лица он медленно поднялся с кресла, взял за руку Салли Рейн и повел ее к двери. Девушка испуганно глядела на него, пытаясь что-то сказать, но он приказал молчать, крепко сжав ей руку.

– Джефф, стойте здесь, у лампы. По моей команде выключите ее. Мисс Рейн, когда я открою дверь, будьте любезны, выгляните в коридор!

– Отпустите меня! – грозно прошептала Салли. – Вы, наверное…

Но она сдержалась. Я стоял, положив палец на кнопку выключателя и чувствуя частое биение сердца. Даже издали я заметил испуганный взгляд, которым она окинула Банко-лена. Испуганная девочка в пурпурном и черном, с лицом искаженным от страха. Я слышал ее быстрое, прерывистое дыхание. Пальцы Банколена могли разорвать надвое целую колоду карт…

– Ну же, Джефф! – донесся до меня его напряженный шепот.

Я нажал на кнопку, и комната погрузилась в кромешную тьму. Мне захотелось нагнуться, чтобы не удариться обо что-то головой. Я не слышал, как открылась дверь, но мало-помалу стал различать неясные, неподвижные силуэты. Они стояли так долго, что время показалось вечностью. Что там происходило? За кем они наблюдали? Вопросы наплывали, как усиливающийся шум ливня…

Наконец силуэты скрылись из вида. Я услышал тихий щелчок захлопывающейся двери. В глухой тишине чувствовалась вибрация каких-то невидимых волн. Так бывает, когда дотрагиваешься пинцетом до раны: сначала ощущение боли и шока, затем приглушенный вздох и ваши легкие начинают работать с удвоенной силой. Часы продолжали мерно тикать. Из коридора донесся тихий голос, почти шепот:

– Дьявол! Ах ты, дьявол!

Невероятно, но голос не то дрожал, не то смеялся.

– Но как же? Вы спланировали это? Конечно!

– Зажгите свет, Джефф! – велел Банколен.

Включив лампу, я увидел Салли Рейн. Она сидела в кресле, очень бледная, так что помада на губах и тушь на ресницах выглядели нелепо. Однако девушка абсолютно владела собой. Смотрела в окно и дышала совершенно спокойно. Банколен, убрав коврик от двери, резко повернулся к ней.

– Мисс Рейн, – произнес он, – в вечер убийства мистера Элисона произошло нечто, о чем вы нам не рассказали. Вы говорили, что заснули в библиотеке где-то около десяти часов. Разбуженная шумом, поднявшимся в доме, когда Гофман увидел горящего человека, вы вышли на веранду. Простояв там некоторое время, вы ничего не увидели. Я настаиваю, что, выйдя на веранду, вы видели, как кто-то в состоянии сильного возбуждения поднимается от реки по лестнице. Этот человек умолил вас не говорить, что вы его видели, и вы не сказали. Теперь вы готовы признаться, что этим человеком был сэр Маршалл Данстен?

Глядя на него невидящими глазами, Салли ответила твердым, ровным голосом:

– Я ничего вам не скажу!

Часы мерно тикали…

– Более того, – продолжала она бесстрастным тоном, – вы устроили самую омерзительную западню на свете! Что вы себе вообразили о наших отношениях с Данстеном? Я что, похожа на ревнивую мексиканку? Думаете, если я солгала тогда, то сейчас начну доносить на него?

От пристального взгляда ее ледяных глаз меня начало коробить. Голос звучал внятно и четко, она выговаривала каждый слог. Салли посмотрела на меня:

– Ладно, я скажу, что там увидела. Я увидела Изабель Д'Онэ, идущую в комнату Данстена. А что, это запрещено?

– Глупышка вы маленькая! – спокойно произнес Банко-лен. – Я хочу доказать невиновность Данстена! Вы видели, как он бежал по тропинке в ночь убийства, и решили, что он замешан в преступлении. А потом он фактически сам признался в этом. Так вот – он лгал! А лгал потому, что на самом деле был с мадам Д'Онэ. И я хотел, чтобы вы увидели, как она сегодня вечером идет в его комнату, и узнали, что на самом деле он делал в ночь убийства. Он предпочел, чтобы вы сочли его убийцей!

Голос Банколена звучал так же ровно и бесстрастно, как ее. Казалось, он снова и снова обдумывал вопрос, устало глядя куда-то вдаль.

– Мисс Рейн, теперь вы понимаете, чью фигуру видели поднимающейся по внешней лестнице в комнату Д'Онэ? Это его жена возвращалась со свидания с Данстеном. Она поднялась по боковой тропинке, а он по лестнице, идущей с причала. Они очень боялись, как бы их не обнаружили, хотя Д'Онэ, по-видимому, спал как убитый… Будьте уверены, говорить с бароном Арнхаймом вам будет гораздо труднее, чем со мной. Вы что, хотите, чтобы и вас и Данстена повесили?

В голосе Банколена звучало явное презрение. От этих безжалостных слов ее бледное лицо налилось кровью. Салли несколько раз открыла рот и неуверенно провела рукой по глазам.

– Эта стерва! – с внезапной злобой произнесла девушка. – Эта мерзкая маленькая стерва! Да. О да! Я предполагала что-то вроде этого… И я не виню Данса, я его не виню. Она постоянно падает в обморок и вешается ему на шею. Ему это нравится.

Салли резко выкрикивала слова и нервно подмигивала с устрашающе решительным выражением лица. Она расстегнула верхнюю пуговицу пижамы. Под ней на шее висело платиновое обручальное кольцо. Девушка развязала веревочку, и кольцо со звоном упало на пол…

– Видите ли, мы собирались объявить об этом… когда… Данс потихоньку… разболтал об этом… своей семье. – Наморщив лоб, Салли подняла взгляд на Банколена, и ее голос звучал очень тихо. Вдруг ее глаза снова загорелись огнем праведного гнева. – Но вы… вы человек или кто? Откуда вы узнали?

– Сейчас я не имею права говорить вам, откуда мне стало известно о ваших отношениях, – ответил Банколен, – ведь это напрямую касается раскрытия преступления. Но ваша любовь к молодому человеку… простите меня… была видна в каждом взгляде, слове и жесте. – Он чуть заметно улыбнулся. – ИзабельД'Онэ…

– Маленькая дрянь!

– Будьте милосердны, мисс Рейн, будьте милосердны! Раздавленная бременем семейной жизни, но по сути безрассудная и страстная женщина… Гмм. – Он помолчал, глядя куда-то в пространство. – Это вас пугает? Не думаю. Она только-только обнаружила, что осмелилась быть безрассудной, и это открытие ее пьянит. Я не забуду сегодняшнего неприятного происшествия, когда Д'Онэ обвинил ее в том, что она, может быть, отравила его веронал. Это ее шокировало, и от последних угрызений совести не осталось и следа. Как она посмотрела на нас, стоя в дверях, когда уходила! Если бы я не знал правды, мне бы уже тогда все стало ясно. Ее взгляд говорил: «Все кончено». Ее взгляд говорил: «У меня есть любовник, я ухожу к нему, и мне наплевать, знаете вы об этом или нет». Будьте уверены, мисс Рейн, я это знал. Я знал, что леди… не слишком умна. В послании я написал: «Моя комната. Два часа. Сожгите». Убедившись, что ее муж принял веронал и заснул, я положил письмо иод дверь ее комнаты. Поэтому она отправилась к Данстену. А я проверил свою версию.

Салли Рейн смотрела на него с любопытством на грани ужаса.

– Да, – решительно произнесла она, – вы проверили вашу версию. Вы сущий дьявол. Вы проверили вашу версию! О боже мой! А что будет, когда она обнаружит, что письмо написал не он?

Банколен кивнул:

– Именно этого я и хочу. Когда я выложу перед ними карты, они ничего не смогут отрицать.

– Знаете, – вздохнула девушка, – мне действительно придется вернуться в детскую. Я думала, что могу быть решительной. Святая простота! О да, вы правы! Данс действительно поднимался по тропинке в тот вечер. И я поверила, что он причастен к убийству.

– Ах! – Банколен потер руки. – Наконец-то мы знаем!

Судорожно встав, девушка с отчаянием воскликнула:

– Послушайте!.. Пожалуйста… Я должна идти. Я должна побыть одна в своей комнате. Я… я хочу где-нибудь свернуться и умереть. И я должна все обдумать. Пожалуйста! Я…

Бедняжка оглядывалась по сторонам, словно слепая. Уголки ее губ опустились, и она нервно сцепила руки. Я благосклонно выключил свет, всем сердцем проклиная Банколена. Когда она открыла дверь, я увидел тоненькую полоску тусклого света и, найдя в темноте Салли Рейн, схватил ее за руку. Она снова встала на цыпочки и, тряся меня за плечи, прошептала:

– Смельчак!

Затем ушла, а ее пурпурно-черная пижама развевалась на ходу…

Я стоял неподвижно. Мне было не по себе, и я тупо смотрел в пустой дверной проем. Какой же шок я испытал, увидев, что проем не пуст! Тусклый свет блестел на выбритом черепе, обрамленном венчиком светлых волос, монокле и плотно сжатых губах.

– Итак, – очень тихо произнес Банколен, – мой добрый друг барон в конце концов решил следовать за мной. Позвольте спросить, вы это слышали?

Фон Арнхайм стоял в дверях очень неподвижно, распрямив плечи.

– К счастью, – ответил он, – я избежал… несколько оживленной беготни по коридорам. Я слышал. Ах да! – Он тяжело дышал. – Мы можем обсудить это утром.

Вспыхнула спичка. Банколен закурил. Огонь высветил его сардонический, злобный, удивленный взгляд. Снова долгая тишина…

– Второе очко, месье Банколен, – хрипловатым голосом произнес немец.

– Второе очко, герр фон Арнхайм, – кивнул Банколен. Фон Арнхайм неуверенно приложил руку к двери, еще

больше распрямив плечи:

– Bon soir, Monsieur Bencolin. Dormez bien [6]6
  Доброй ночи, месье Банколен. Приятных снов ( фр.).


[Закрыть].

– Guten nacht, Herr von Arnheim. Schlaten sie woh [7]7
  Доброй ночи, герр фон Арнхайм. Приятных снов ( нем.).


[Закрыть].

По-военному поклонившись и щелкнув каблуками, фон Арнхайм повернулся и направился по коридору в свою комнату.

Глава 11. Пиво и колдовство

Снова благословенно сияло солнце. Глубоко дыша, я спустился вниз. Парадная дверь была открыта, солнечный свет сверкал на красном кирпиче веранды и широкими полосами ложился на пол из тяжелой древесины. В коридор врывался теплый, влажный бриз с запахом земли, смоченной дождем. Прежде чем идти завтракать, я ненадолго вышел на веранду.

Дом еще спал в первозданной утренней чистоте, подаренной природой. Над темным куполом замка «Мертвая голова», на другом берегу реки, на фоне светло-голубого неба висели неподвижные белые облака. Вдоль ярко-зеленых скал, у подножия которых шумел оливково-зеленый Рейн, виднелись свежие, словно только что выросшие за ночь деревья. Ветерок шевелил их переливающиеся на солнце кроны. В виноградниках щебетали птицы. Вдалеке, за поворотом реки, слышался шум моторной лодки.

Утро рассеяло все мрачные мысли, головная боль прошла. Белочка прыгнула на веранду, села на задние лапки и принялась что-то есть. Она помогала себе быстрыми, резкими движениями крошечных лапок, настороженно поглядывая на меня. Наконец, решив, что мне доверять не стоит, зверушка быстренько убежала. Но мне белочка определенно понравилась.

Ночью мне вдруг пришла идея.

Я быстро вернулся в столовую, в высокие окна которой щедро лился солнечный свет. Фон Арнхайм, в превосходно сшитом саржевом голубом костюме, одиноко сидел за столом и завтракал, читая газету. Когда я вошел, он встал, вежливо поклонился и пожелал мне доброго утра. Барон явно пребывал в приподнятом настроении. Гофман принес мне кофе, булочки и джем. Я постарался быть вежливым:

– Что интересного пишут?

Фон Арнхайм задумчиво посмотрел на газету.

– Ничего значительного, – небрежно ответил он на безупречном английском. – Эту газету я обычно читаю на ночь, мистер Марл… О-хо-хо! В такое ясное утро чувствуешь себя особенно старым! – Он помолчал, сжимая и разжимая кулаки и устремив невидящий взгляд в окно. Потом продолжил: – Но здесь, на развороте, есть кое-что интересное. Заметка о триумфе нашего выдающегося актера Майрона Элисона в какой-то нашумевшей пьесе, о которой я никогда не слышал. Во всех газетах есть материалы на эту тему… через столько лет! Вас это не наводит на размышления?

Я пожал плечами.

– Скажите, мистер Марл! До сих пор вы мудро воздерживались от высказываний по поводу этого дела. Каково ваше мнение?

– Я ничего не говорил, – ответил я, – потому что был в полном тупике. До тех пор, пока…

Арнхайм кивнул:

– Ах, значит, у вас есть своя версия? Позвольте спросить, совпадает ли она с версией нашего друга Банколена?

– Никогда не знаешь, что думает Банколен! Особенно когда он вам говорит об этом!

– Не очень-то лестно, Джефф!

Сияя и потирая руки, Банколен вошел в столовую. На нем был светлый костюм с цветком в петлице.

– Доброе утро, барон! Доброе утро, доброе утро, доброе утро! Надеюсь, вы хорошо спали? Отлично! Драконова скала, увенчанная замком, нахмурившись, взирает на широкий, извилистый Рейн…

– А ваш сон, – прервал его фон Арнхайм, – ничто не тревожило?

– Сейчас, когда я думаю об этом, – задумчиво произнес Банколен, словно вспоминая, – мне кажется, что я вообще не ложился. Но кофе и холодный душ после бессонной ночи делают чудеса. В молодости, барон, мне говорили, что у меня ни с чем не сравнимый бас. В такое утро я мог бы осчастливить вас песней! Я хорошо помню, как мы с детективами Флинном, О'Шонесси и Макгуджэном из отдела убийств ехали по Пятой авеню в Нью-Йорке и старший инспектор Райли с энтузиазмом выводил «Менестрели поют об английском короле», а мы ему подпевали. Когда веселится полиция, дорогой барон, уверяю вас, никому не поздоровится!

– То-то видно, – заметил фон Арнхайм, – вчера ночью полиция повеселилась от души!

– Вы имеете в виду мою небольшую стычку с мисс Рейн?

– И другое. Мадам Д'Онэ, сэр Маршалл Данстен…

– Проклятье! Вы все видели! Ну что ж, барон, – недовольно нахмурился Банколен, – сожалею, что шокировал вас, но молодежь остается молодежью, а…

Фон Арнхайм отставил свою чашку кофе.

– Это было невероятно, дьявольски умно! Нам придется допросить их, но что это доказывает? Я и представить себе не могу, чтобы мадам Д'Онэ или юный Данстен были каким-то образом причастны к убийству!

– Не в этом дело, друг мой. Я доказал то, что вы еще не видите, но что должно быть вам совершенно очевидно! И это один из самых важных моментов в этом деле!

– Ба! – Фон Арнхайм нетерпеливо взмахнул руками. – Обычное свидание у реки…

– Вы подбираетесь к самой сути, мой друг! В том-то все и дело! Я сказал мисс Рейн, что эти двое непричастны к убийству, чтобы успокоить ее… Но так ли мы в этом уверены? Вот вы говорите: «свидание у реки». А куда они ходили? В этом вся суть. Они поднимались по лестнице от причала. Внизу нет ничего, кроме крутых берегов, и, уж разумеется, они не предавались любовным утехам, цепляясь за деревья на склонах…

– Моторная лодка, – тихо прошептал фон Арнхайм.

– Вот именно, моторная лодка! Ее шум в тот вечер слышали только дважды. Один раз, когда она направлялась к замку «Мертвая голова» между половиной десятого и без четверти десять. И второй – когда она возвращалась после того, как Гофман и Фриц увидели таинственного человека с факелом. Они возвращаются, и сэр Маршалл Данстен поднимается с причала по лестнице. Если вы помните, Элисону пришлось переправляться через реку самостоятельно. Вопрос в том, были с ним мадам Д'Онэ и Данстен или нет?

Положив салфетку на стол, фон Арнхайм встал, подошел к окну и нетерпеливо постучал по стеклу пальцем. Наконец он повернулся. Банколен аккуратно намазывал булочку маслом.

– Я не упрям, – заявил немец. – Я настаиваю, что я не упрям. Но, повторяю, вы идете по ложному следу. Да, вы бьете на показной эффект. Но не пытаетесь добраться до сути. Кое-что в газетах дало мне ключ. Если бы мне удалось проверить один момент, я раскрыл бы и все дело. Здесь мало знают о сценической деятельности Элисона. Даже его сестре безразлично. Я бы много дал за то, чтобы найти того, кто знал об этой стороне его жизни…

– Я могу вам назвать такого человека, – отозвался я.

И я рассказал ему о своей вчерашней встрече с репортером Брайаном Галливаном. Фон Арнхайм захлопал в ладоши:

– Галливан… Да, я помню это имя. Им подписана одна из газетных статей, посвященных творчеству Элисона. И он был представителем Малеже по связям с прессой, вы это знаете? Хорошо! Очень хорошо! Наконец-то звезды на нашей стороне. – Арнхайм взглянул на часы. – Четверть десятого, а в доме еще все спят. Я должен ехать в Кобленц и заглянуть в полицейское управление, чтобы узнать, как идет расследование по делу о смерти охранника. Отложим наш допрос до тех пор, пока не встанут остальные, а там посмотрим… Вы можете позвонить этому человеку, мистер Марл?

В конце концов я позвонил в отель «Траубе» и после долгого ожидания услышал заспанный голос Галливана. Он внимательно слушал каждое мое слово. Однако я предостерег, чтобы он ни строчки не отсылал в газету. Мы договорились встретиться в Кобленце. Когда я вернулся, Банколен и фон Арнхайм ждали меня в коридоре, оба в шляпах. Мы вместе спустились к причалу, где Фриц вывел моторную лодку из эллинга. Уже на середине бурной реки я оглянулся на башни замка «Мертвая голова» – впервые при дневном свете. Казалось, верх увенчанной шлемом головы освещало какое-то необыкновенное сияние. Я указал на это своим спутникам.

– Простите, сэр, – вмешался Фриц на отличном английском. – Это стекло. Мне говорили, будто на самом верху есть огромная комната со стеклянным потолком, вроде зимнего сада. Мальчишки часто пытаются забраться туда и посмотреть. От туристов тоже масса неприятностей.

– Я бы хотел туда заглянуть. – Фон Арнхайм оглянулся и прикрыл глаза рукой. – Да, да, надо обязательно осмотреть эту комнату.

Лодка стремительно неслась к Кобленцу. Мы больше не произнесли ни слова. Судов в это утро было немного. Мимо нас прошла легкая двухвесельная лодка с одиноким, атлетически сложенным гребцом, затем величественный рейнский пароход в клубах черного дыма. Его белые борта блестели, а у перил собрались пассажиры, по неписаному речному обычаю машущие и что-то кричащие нам. Мыс Банколеном с удовольствием отвечали на приветствия, а фон Арнхайм штудировал газеты, похоже ничего не замечая. В сторону Штольценфель-са двигалась моторная лодка с девушками – крепкими, мускулистыми блондинками с обнаженными ногами и рюкзаками за спиной. Девушки дружно пели. Через несколько минут мы вышли на прямой участок и на фоне ясного неба, на правом берегу, увидели серую крепость Эренбрайтстейн. Кобленц находился на левом берегу – белые дома, которым живой и веселый вид придавали герани на окнах.

Галливан ждал нас на причале – напряженный, нетерпеливый, несуразная фигура в сером фланелевом костюме и с комичным лицом. Казалось, он вот-вот свалится через перила. Галливан выглядел очень взволнованным. Но фон Арнхайм держался невежливо, почти грубо, и в прищуренных глазах Галливана мелькнул воинственный огонек. Фон Арнхайм заявил, что должен посетить полицейский участок, и попросил нас где-нибудь подождать его.

– Довольно теплый день. – Галливан облизнул губы. – Я хочу сказать, в конце променада, примерно в четверти мили отсюда в той стороне, откуда вы прибыли, есть открытая пивная…

– Хорошо, – кивнул фон Арнхайм. – Я знаю, о чем вы говорите. Вскоре мы с вами там увидимся.

Мы побрели по прохладному, тенистому променаду. Галливан что-то насвистывал, поднимая ногами серую пыль, и не уставал повторять, мол, как здорово, что мы привлекли его к участию в расследовании. В пивной над столиками, покрытыми красными скатертями, высились тенистые купола деревьев, а за каменными перилами поблескивала водная гладь Рейна. Мы заняли столик возле балюстрады, и к нам из некоего подобия шале вышел официант.

– Три кружки, – распорядился репортер. – А с моей снимите пену. Ну, вы же знаете! – Он взмахнул рукой и с важным видом откинулся на спинку стула. – У них странная привычка наливать пиво на шесть дюймов. Много раз я уходил отсюда злой как собака. Мистер Марл сказал, что вы хотели встретиться со мной. Это верно, сэр?

– Особенно вас хочет видеть барон фон Арнхайм, – ответил Банколен. – Но я тоже был бы не прочь получить от вас кое-какую информацию. Надеюсь, вы понимаете, что без его разрешения ничего не должно попасть в вашу газету?

– Боюсь, что так. Но я буду вести себя честно.

– Кажется, вы одно время служили у фокусника Малеже представителем по связям с прессой?

– Три года, вплоть до его смерти.

– Он был хорошим работодателем?

Покачав головой, Галливан взял предложенную сигарету.

– Ужасным! Меня нанял его импресарио, он тут ни при чем. Работа была нетрудная. Почти все, что делал старик, становилось событием.

– Понятно. Вы его хорошо знали?

– В конечном счете, да. Он узнал о моем интересе к сверхъестественным явлениям. Клянусь, его библиотека самая большая по этой теме, особенно по демонологии и колдовству. Однажды он прочел о каком-то особо ужасном фокусе, который проделал один иллюзионист, и потом целый месяц работал над этим фокусом. Клянусь, от этого волосы становились дыбом! Вы когда-нибудь были в его замке «Мертвая голова»?

– Только в нескольких комнатах. А что?

– Брр! – поежился Галливан.

Принесли пиво, и он, прежде чем продолжить, сделал большой глоток ароматного напитка.

– Я хочу сказать, что у меня старомодные представления о гостеприимстве. Думаю, не стоит смотреть на гостей как на кандидатов в «желтый» дом. Он любил представляться кем-то вроде призрачного Питера Пена. При всем своем недюжинном уме он так и остался ребенком, который дает вам пирожок, начиненный ватой, или брызгает в глаз водой из цветка в петлице. Он был гением дьявольских эффектов и особенно любил работать с пьяницами и невротиками… Малеже! Малеже! Да, это имя ему вполне подходило…

– Так это не было его именем?

– Господи, конечно нет! Вы читали «Волшебную королеву» Спенсера? Малеже – так звали призрачное существо. Оно носило вместо шлема человеческий череп, а его конь превращался в тигра, когда охотился за своими жертвами. У моего Малеже были свои тигры. Я помню один потрясающий номер, когда гигантский бенгальский тигр вырывался из объятой пламенем клетки и прыгал через огни рампы в первые ряды зрительного зала. Затем Малеже стрелял из пистолета, и тигр (хотите верьте, хотите нет) исчезал в воздухе. Во! – Репортер выразительно развел руками. – Но истеричные особы возбудили против него дело, и Малеже пришлось отказаться от этого номера. Одному Господу известно, как ему это удавалось. Да никто, наверное, уже и не узнает.

– Зеркала? – предположил я. – Вроде уловки с говорящей головой?

– Какие зеркала! – возмутился Галливан. – Однажды ночью, когда я спал в его замке, он спустил этого зверя на меня! Никаких зеркал в комнате не было, но тигр при звуке выстрела исчез! Я имею в виду… шутка есть шутка. Если бы я не интересовался всем, что он делал, я бы там же и тогда же отказался от проклятой работы. И я ему об этом сказал. – Галливан угрюмо потягивал пиво. – Представьте шесть футов два дюйма упругих мускулов. Представьте себе огромные глубокие глаза, которые иногда казались серыми, а иногда черными. Представьте себе темные брови, огромный выпуклый лоб, поредевшие рыжие волосы почти до сутулых плеч и длинные, как у обезьяны, руки. Представьте себе улыбку, желтые зубы и сигарету в пальцах. Вот вам Малеже. Он мог поджечь свой дом и, вообще, сделать что угодно.

С шумом поставив кружку на стол, Галливан откинулся на спинку стула и принялся смотреть на солнце, садящееся за тонкую зелень деревьев по берегу Рейна.