Текст книги "Молчание золотых песков"

Автор книги: Джон Данн Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 22

Наконец он дозвонился до одного своего старинного друга. Это был профессор Даниелсон из Торонто, который хорошо знал Уотербери и вызвался все устроить. Мейер дал Даниелсону номер телефона мотеля и попросил, чтобы Уотербери позвонил ему как можно скорее.

Если Даниелсон узнает, что Уотербери не может или не хочет звонить Мейеру, чтобы договориться о тайной встрече, Даниелсон позвонит и сообщит об этом.

Ничего не оставалось, как ждать и пытаться переварить сандвич с ростбифом, который лежал в моем желудке как дохлый павиан. В мотеле было кабельное телевидение. Мы выключили звук и смотрели новости, которые передавали бегущей строкой со скоростью, рассчитанной на какого-нибудь умственно отсталого пятиклассника, и с огромным количеством ошибок, которые мог бы сделать разве что тот же пятиклассник. Экран медленно заполнялся всеми бедами мира. Засухи и убийства. Инфляция и погашение долгов. Наркотики и демонстрации. Число жертв и новые хунты.

Спиро был совершенно не прав. Проблема новостей заключается в том, что все узнают всё слишком быстро и слишком часто. Новости всегда плохие. Тигр, который живет в лесу, только что съел вашу жену и детей, Джо. В этом году нет толстых червяков под сгнившими бревнами, Эл. Эти прохвосты в деревне, что по ту сторону горы, тренируют волосатых гигантов, чтобы они растоптали нас, Пит. Они забили двух воров и одного сумасшедшего, Мэри. Так что вверяйте себя целиком работникам радио, телевидения и информационных агентств. Пусть собирают все ужасные новости, какие они только могут откопать и извлечь наружу из уставшего от новостей мира, и выливают их на вас непрерывными электронными потоками. И тогда произойдут две вещи. Первое – мы прекратим их слушать, и тогда им придется делать новости еще более устрашающими, чтобы привлечь наше внимание. Второе – мы еще больше убедимся в том, что все кругом прогнило и не осталось никакой надежды. В мире, в котором нет никакой надежды, девиз: «Semper fidelis», что в переводе означает: «Бери от жизни все, что можешь».

Зазвонил телефон, Мейер вскочил и схватил трубку. Он сомкнул указательный и большой пальцы, показывая мне, что все хорошо. Несколько минут он слушал, кивая, а потом сказал:

– Да, спасибо, мы будем там. – И повесил трубку.

– Это некая мисс Кэролайн Стоддард, личный секретарь мистера Уотербери. Мы должны встретиться с ним в «Сигейт». Мы войдем через главный вход и двинемся в направлении, которое укажут маленькие оранжевые стрелки. Они приведут нас в складское помещение. Там сейчас ведутся ремонтные работы. В четыре часа бригады уходят. Зона охраняется ночью, и охранники заступают в это время года в восемь часов. Мистер Уотербери встретится с нами в конторке одного из складов, находящегося за противоураганным ограждением. Это вблизи автопарка и асфальтового завода. Для ориентира он остановит свою машину на видном месте. Если мы встретим его там в пять, у нас будет уйма времени поговорить так, чтобы нам никто не помешал.

Мы приехали немного раньше условленного времени, а поэтому свернули на находившееся неподалеку шоссе А-1-А, и, когда нашли место для парковки у каких-то отвратительных кабаков, Мейер прижался к обочине. На берегу сбились в кучу пляжные мотоциклы на толстых шинах, кое-кто купался. Мы с Мейером шли и обсуждали свои планы, когда за нашими спинами загрохотал мотоцикл и обогнал нас. Какой-то парень с черной бородой, такой здоровенной, что ее хватило бы, чтобы набить небольшую подушку, сердито посмотрел на нас и на полной скорости затормозил. Он выглядел очень здоровым и неприветливым.

– У вас какие-то проблемы? – спросил я.

– Это у вас проблемы. И откуда только берутся извращенцы вроде вас, которые подбираются тайком и пялятся на голых людей.

– Вот оно что! – улыбаясь, сказал Мейер. – Если нужно, я буду пялиться. Но, как правило, это скучно. Вот если у вас есть грациозные молоденькие акробатки, понаблюдать за ними какое-то время – эстетическое удовольствие. Но разве песок не попадает им куда не надо?

Мейер просто обезоруживает. Может быть, какой-то совсем уж неистовый безумец и мог бы слепо всадить ему нож, но, как правило, воинствующая сторона быстро остывает.

– Да нет. Можете сами убедиться в этом. Я подумал, что и вы тоже с биноклями, как та, последняя пара. Понимаете, если вы углубитесь в этом направлении достаточно далеко, сможете увидеть девчонок.

Мейер ответил:

– Простите, но мне казалось, что мы все в последнее время живем под лозунгом «Афиширование естества исцеляет раны общества, уводя от гнетущих мыслей».

– Многие так думают. Но мы против бесстыдной демонстрации тела и сексуальности. Мы здесь с паломнической миссией во имя высокой церкви Христа. И у нас есть разрешение разбить лагерь на этой части пляжа на то время, пока мы несем слово Божие молодым людям этого края.

– А не проще было бы одеть этих девушек? – спросил я его.

– У четырех из наших сестер вши, сэр, и они используют соленую воду и солнце, чтобы избавиться от них. Средства, продающиеся в аптеках, не помогают, к сожалению.

Мейер сказал:

– Мне довелось работать и учиться в отсталых странах, и я познакомился там едва ли не со всеми видами паразитов, которыми так щедра природа. И не знаю средства, способного сравниться с обыкновенным простым уксусом. Пусть ваши девушки вымоют свои головы, подмышки и интимные места уксусом. Он убивает паразитов и их яйца, и всякий зуд прекращается почти немедленно.

– Вы не шутите? – спросил бородач.

– Это самый полезный и мало кому известный рецепт в современном мире.

– Они будут вне себя от радости. Спасибо. Благослови вас Бог.

Парень с ревом умчался. Я заявил Мейеру, что он был неподражаем. Мейер в ответ сказал, что от моего постоянного подхалимства ему становится не по себе и что нам уже пора на встречу с Тем Человеком.

Мы развернулись, и там, где шоссе А-1-А сворачивало на запад, в сторону от атлантического побережья, Мейер поехал прямо, по дороге, которая была сплошь усеяна раздробленными ракушками, изобиловала выбоинами и рытвинами и была обозначена как частная. Вскоре мы подъехали к колоннам входа. Огромный рекламный щит возвещал о фантастическом городе будущего, который вырастет на одиннадцати квадратных милях песчаных пород. Это будет город, где ни одному ребенку не придется переходить через дорогу, отправляясь в школу; где будет применяться безотходная технология (по-видимому, отпадет нужда и в отводе участков под кладбища); где на экологически чистых промышленных производствах будут работать здоровые улыбающиеся люди; где не будет ничего ржавеющего, гниющего и увядающего; где возраст не будет ни иссушать, ни лишать свежести застывшие маниакальные улыбки на пластиковых лицах грядущих поколений, которые будут здесь жить.

Нырнув под портик входа, мы оказались на черной гладкой транспортной полосе (грузовики должны держаться справа, в стороне от щебеночно-асфальтового покрытия), которая возвратила нашему взятому напрокат «форду» молодость и легкость, которую он утратил за последние несколько месяцев и несколько тысяч миль, когда его калечили, сотрясали и перегружали десятки временных хозяев.

Мы поехали в направлении, указанном маленькими оранжевыми пластиковыми стрелками. Здесь были еще желтые, зеленые и синие стрелки на метровых стержнях, которые вели в других направлениях и служили привычными знаками для рабочих, проектировщиков и службы доставки. Маленький знак перед зарослями крохотных пальм решительно объявлял: «ТОРГОВАЯ ПЛОЩАДЬ 400 000 кв. футов, где есть все». Так оно и было. Это был многоуровневый автоматизированный торговый центр, оборудованный системой кондиционеров, где постоянно играла музыка и где было все вплоть до скрипок Мантовани и шлепанцев для домашних хозяек и где предлагались только те пищевые продукты, которые прошли технологическую обработку и были отобраны компьютером к продаже.

Мы свернули в сторону от моря, и на фоне ослепительно сияющего высокого западного солнца увидели главный штаб строительства; чрево, трубу и бункеры передвижного асфальтового завода; увидели грузовики и гудронаторы, кучи щебня, автопогрузчик и наклонную погрузочную платформу. Эта территория за пределами склада и административного здания, окруженная противоураганным ограждением, была пустынна. Можно было подумать, что сюда все сбросили по воздуху. Большие ворота для проезда транспорта, снабженные противоураганной защитой, были широко открыты. На огражденной площадке находились баки для горючего и насосы для транспорта, склад каких-то непонятных упаковок, помещение для генератора и шесть небольших сборных металлических хранилищ за погрузочной платформой. У предпоследнего хранилища стоял темно-зеленый «линкольн-континентал».

Мейер припарковался рядом с лимузином, и мы вышли. Понизив голос, Мейер сказал:

– Наверное, он подумал, что речь идет о каком-то вымогательстве и решил дать нам денег, чтобы мы помалкивали о Диссо. Но Даниелсон утверждает, что Уотербери – человек честный.

К фанерной двери с крест-накрест прибитыми ребрами жесткости вели три грубые ступеньки. Дверь была немного приоткрыта, засов отодвинут назад, незащелкнутый большой висячий замок висел на крючке, вбитом в раму двери.

Я пару раз постучал в дверь костяшками пальцев. Раздался приятный металлический гулкий звук.

– Да? – ответило смутно знакомое женское контральто. – Вы те самые джентльмены, которые звонили по телефону? Входите, пожалуйста.

Внутри царил полумрак. На той стороне, откуда мы вошли, окон не было, единственное окно было только в дальнем конце помещения. Мы стояли на высоком деревянном настиле, ступеньки вели вниз, на вымощенный плитками пол хранилища. Конторка находилась в дальнем конце. Воздух здесь, в складской части, был спертым и душным, но я расслышал гудение кондиционера в отгороженном помещении конторки.

– Я – Кэролайн Стоддард, – сказала женщина. – Как приятно снова увидеть вас, мистер Макги.

Я заметил, что она стоит слева, на нижнем уровне пола. Сначала мне показалось, что это здоровенная секретарша в каких-то брюках, но я поморгал, мои глаза привыкли к темноте, и оказалось, что это был… Пол Диссо. То странное чувство, как будто я слышал этот голос когда-то раньше, возникло из-за остававшегося у него легкого акцента.

– Будьте очень внимательны, – сказал он теперь уже своим нормальным голосом, – и очень осторожны. Вот это – новый гвоздезабивающий пистолет. Его используют при скреплении фундаментов, штабелей и так далее. Вот тот шланг идет к резервуару высокого давления, компрессор автоматический, а генератор включен.

Судя по тому, как он его держал, пистолет был тяжелым. Он отвернул его в сторону и привел в действие. Штуковина издала тяжелый взрывной бухающий звук, гвозди со свистом вылетели из нее и вонзились в металлическую стену, находившуюся в двадцати футах. Он снова направил пистолет на нас.

– Я плохой стрелок, – сказал он. – Но эти штуки разлетаются в стороны. На расстоянии, превышающем шесть дюймов, они начинают поворачиваться. Я думаю, они превратят ваши ноги в страшные котлеты. Не знаю, почему я всегда был плохим снайпером. Во всех остальных случаях у меня прекрасная координация. Зато Гарри всегда был фантастически метким стрелком. Мне кажется, это природный дар.

– Фантастически метким стрелком? – оцепенев, спросил я.

– А разве вы не знали? Вы можете подбросить в воздух три банки, и он с помощью своего дурацкого маленького пугача может дважды пробить каждую из них прежде, чем они упадут на землю. Гарри даже не целится, он просто инстинктивно чувствует направление.

– Когда он приходил ко мне…

– Он был не в себе. Мне с трудом удалось успокоить его. Он должен был притвориться, что страшно беспокоится о Мэри, чтобы потом люди могли сказать, что он с ума сходил от волнения. Он сказал, что вы возникли так внезапно и так сильно его напугали, что он едва не выстрелил вам в ноги.

– Где мистер Уотербери? – спросил Мейер усталым и тоскливым тоном.

– Играет в теннис, как я полагаю. В это время он всегда играет в теннис. Прохладный выдался вечер. Когда сегодня утром стало известно о том, что от мистера Уиллоу хотят получить информацию, я позвонил ему, и после некоторых колебаний он сказал, что просьба эта исходила от некоего мистера Макги и некоего мистера Мейера. Это был настоящий шок для меня, Макги. Я считал, что вас нет в живых. Что вы либо утонули, либо умерли от ранения в голову. Вы бросились в волну, как крокодил, и уплыли с невероятной скоростью. Какой же вы удачливый и живучий человек!

– Где мистер Уотербери? – спросил Мейер.

– Вы надоедливы, – ответил ему Диссо. – Я пошел к его светлости и сказал, что у меня есть конфиденциальная информация о том, что два метких стрелка пытаются добиться персональной встречи с ним и запугать так, чтобы заставить расстаться с деньгами. Я открыл ему имена. Он поручил мне решить эту проблему. Я уже решил много проблем для этого человека. Когда пришло известие из Торонто, он переключил звонок на меня. Не думаете же вы, что лимузины вне подозрений? Они так символичны. Садитесь на пол, медленно и осторожно, Тревис. Очень хорошо. Теперь, Мейер, обойдите вокруг своего друга и спуститесь по ступенькам. Отлично. Подойдите к тому мотку проволоки на полу рядом с плоскогубцами и ложитесь вниз лицом, повернув голову в мою сторону. Очень хорошо. Теперь, Тревис, вы можете спуститься. Обойдите вокруг Мейера и опуститесь сбоку от него на колени. Так. Теперь я хочу, чтобы вы связали проволокой запястья своего друга, а потом лодыжки. Чем ответственнее вы подойдете к этому поручению, тем лучше будет для нас троих.

Это была толстая проволока, довольно мягкая и гибкая. Было так темно, что я решил, что могу схалтурить. Диссо отошел обратно к стене, и наверху вспыхнули флюоресцентные лампы дневного света.

– Вы слишком много говорите, Пол, – сказал я. – Волнуетесь? Нервы?

– Затяните потуже. Теперь хорошо. Скажем так, я излишне разговорчив, потому что вы излишне восприимчивы. Не хотите узнать, какое действие оказали волны на тело Лайзы?

– Да уж наверное, зрелище было захватывающим.

– Точно. Я сидел и наблюдал. После того как волны захлестнули ее тело, отступающая вода унесла с собой песок, пока Лайза не осталась почти неприкрытой. Наконец ее опрокинуло на левый бок. Волны начали вымывать песок из-под нее, опуская ее все ниже и ниже и обтекая и заполняя пространство вокруг нее. Вода начала подниматься. Последнее, что я видел, было ее правое плечо. Оно выглядело как маленькое блестящее коричневое блюдце, перевернутое вверх дном на гладком песке. Потом и это тоже исчезло. Я представляю себе, что на всех пляжах море – это уборщик мусора, зарывающий скорбную мертвую плоть и безобразный хлам каждый раз во время прилива и отлива… Теперь еще раз просуньте проволоку под другое запястье и закрутите ее. Прекрасно!

Я хотел бы, чтобы плоскогубцы были потяжелее. Мысленно я повторил движения. Взмахнуть рукой и бросить с силой плоскогубцы ему в лицо, одновременно упасть вперед, чтобы придать снаряду дополнительное ускорение и заодно прикрыть Мейера от града гвоздей. Я мог бы проползти вперед, получая гвозди в спину, дотянуться до щиколоток Диссо и дернуть его за ноги при условии, что гвозди не войдут мне в позвоночник по самую шляпку. И при условии, что он не успеет опустить пистолет, чтобы вогнать гвозди в мой череп.

Я замешкался, вспомнив, как не попал в Гарри пепельницей. Но пока я медлил, Диссо сдвинулся с места, отчего попасть в него плоскогубцами стало гораздо труднее.

Он переменил положение тяжелого гвоздезабивающего пистолета и отодвинул пневматический шланг в сторону движением, напоминающим движение певца, поправляющего провод микрофона. В ярком свете флюоресцентных ламп он выглядел почти театрально красивым. Он был похож на неподвижную живую рекламу, которую когда-то использовали в Канадском клубе. (Я никогда не знал, какое усилие требуется, чтобы держать двоих людей в плену с помощью автоматического устройства для забивания гвоздей, пока не испытал это на собственной шкуре.)

– «Слишком разговорчив»? – сказал он. – Возможно. Это оттого, что я испытываю облегчение. Я принял решение, и будущее стало гораздо понятнее. Денег Гарри и моих денег будет достаточно. Я отправил их в безопасные места. Вы двое – последние ниточки. Я возьму отпуск по болезни. В действительности я удаляюсь от дел. Продолжать быть единым в двух лицах – значит увеличивать фактор риска. Я сказал вам на Гренаде, что узнал о себе от Мэри Бролл и бедняжки Лайзы. Теперь у меня появится шанс посвятить все свое время тому, чтобы еще больше разобраться в этом. Очень тщательно. Очень внимательно. По большей части речь идет о людях, которые могут исчезнуть по своей собственной воле и никто не будет их искать. Думаю, брошенный мне вызов возбуждает меня. Значит, я очень много говорю, не так ли? Но это вам не особенно помогло, да? Поговорим о том, что было в том письме, которое вы отправили с Гренады. Так, для проформы. На самом деле совсем не важно, буду я знать об этом или нет, так что уговаривать я вас не собираюсь. Для порядка я, может быть, возьму с собой некую мисс Букер. Бетси. Хотите узнать что-нибудь о ней? Впрочем, это не важно. Закончили с его лодыжками? Отползите на коленях назад. Дальше. Дальше. Вот сюда. Сядьте здесь, пожалуйста, и обмотайте проволокой собственные лодыжки так, чтобы длина проволоки между ними была такой же, как длина нейлонового шнурка в тот день на маленьком пляже.

У меня возникла идея. Прикасаясь к этой толстой мягкой проволоке, я понял, что, если ее сгибать и разгибать много раз, она сломается. Я обмотал пару раз свои лодыжки, закрепил проволоку, закрутил плоскогубцами узел и откусил ими лишнее. Если повезет, проволока со временем лопнет в месте закрутки после того, как я сделаю несколько шагов.

Он подошел к Мейеру и наклонился над ним так, что гвоздезабивающий пистолет почти коснулся копчика Мейера.

– Я поставил на одиночный выстрел. Или одиночный гвоздь, Макги. Если вы сможете аккуратно обмотать собственные запястья, вы так порадуете меня, что я откажусь от удовольствия посмотреть, как он прореагирует на гвоздь в этом месте. Проявите смекалку, Макги. Сделайте это хорошо. После Гренады я должен быть осторожным.

Я сделал это хорошо. Даже ухитрился отщипнуть лишний кусок проволоки, прижав плоскогубцы локтем к полу. Держа запястья вместе, прилагая все силы, я постарался сделать так, чтобы не было видно провисшей части проволоки. Дешевые трюки никогда не приносят ничего хорошего, разве что дают человеку, который прибегает к ним, иллюзорную надежду, которая так ему нужна.

Диссо не спеша подошел, наклонился, проверил и откинул плоскогубцы носком ноги. Удовлетворенно крякнув, отошел и положил плоскогубцы рядом с напорным резервуаром. Потом повернулся и размял пальцы.

– Эта штуковина слишком тяжелая, – сказал он и поднял увесистый кусок металла.

Мне показалось, что это кусок стальной трубы, но, когда он пошел к Мейеру, подбрасывая этот предмет, я понял по тому, как он с этим справлялся, что он из какого-то легкого металла – возможно, алюминиевый стержень. Каждый раз он переворачивался в воздухе и каждый раз аккуратно шлепался ему на ладонь.

– Даже не представляю, для чего нам нужны эти штуковины. Ими забито последнее хранилище. Я сам проводил инвентаризацию, чтобы проверить, не крадут ли материалы, мелкие инструменты и прочее. Там я и держал Гарри – в хранилище. Эта штучка – то что надо, идеальный вес и пропорция. Первый раз я взял ее случайно. Зато потом каждый раз, как я брал ее в руки, старина Гарри начинал вращать глазами, как лошадь на арене для боя быков.

Он неожиданно наклонился и молниеносным движением ударил Мейера сзади по правой ноге, повыше колена. Раздался звук, напоминающий нечто среднее между щелчком и глухим ударом. Тяжелое тело Мейера подскочило, оторвавшись от пола, и он взревел от боли.

– Видите? – усмехнулся Пол. – Более тяжелый стержень размозжил бы и кость, а более легкий просто причиняет острую боль. Я экспериментировал с Гарри и зашел слишком далеко. Я слишком долго бил однажды по его большому брюху и, возможно, разорвал там что-то. Бог его знает что. В то время ни один из нас не подумал, что ему придется пойти в банк за деньгами.

– В обмен на Мейера я дам вам любую интересующую вас информацию о том письме.

Пол изумленно уставился на меня:

– На всего Мейера? Живого и свободного? Как наивно. Мейер – труп, и вы – труп. Теперь уже нет никакого выбора. Я мог бы дать, скажем, еще пятнадцать минут жизни Мейеру в обмен на информацию о письме. Он с одобрением отнесется к этому, когда придет время. Но какой в этом смысл? Меня ведь совсем не интересует это ваше письмо. Я кое-что узнал от Мэри, и гораздо больше от Лайзы, и немного от Гарри. Теперь я могу проверить правильность того, что они сообщили, и узнать немного больше. Зачем мне отказывать себе в удовольствии?

– Действительно, зачем? – сказал Мейер хриплым голосом.

– Вы мне оба нравитесь, – проговорил Пол. – Действительно нравитесь. Отчасти причина в этом. Помните, Тревис, как Лайза превратилась… просто в вещь, предмет? Предмет шевелился и издавал звуки, но это была не Лайза. Я чуть не совершил ту же самую ошибку с Гарри. Главное – добиться, чтобы человек осознавал себя до самого конца. А теперь нам надо убрать Мейера отсюда. Привезите сюда, пожалуйста, вон ту ручную тележку, Тревис.

Я привез тележку, по приказу Пола наклонился и, неуклюже подняв, взвалил на нее моего старого друга. Мейер оказался на правом боку. Он скосил на меня глаза и сказал:

– У меня в голове вертится один ужасный каламбур, от которого я никак не могу избавиться, как ты от своих песенок. Будем надеяться, что его сила слабеет.

– Как твоя нога? – спросил я.

– Довольно стройная, я думаю, но некоторые находят ее слишком волосатой.

– Вы что, пытаетесь еще шутить? – удивился Пол.

Мейер заговорил голосом, которым читал лекции:

– Мы часто замечаем при клинических исследованиях, что отвратительные садо-социопатические личности почти не обладают чувством юмора.

Диссо подошел к тележке и, ударив Мейера по плечу, сказал:

– Пошутите еще, пожалуйста.

Мейер, с шумом выдохнув сквозь стиснутые зубы, ответил:

– Боюсь, что я произвел неверное впечатление, Диссо.

– Страшно, Мейер? – вежливо спросил Пол.

– Не поверите, но у меня ледяной ком внутри, – ответил Мейер.

Следуя указанию Пола, я покатил тележку по полу и с трудом затащил ее на пандус. Диссо открыл засов на большой металлической двери и отодвинул дверь вбок. Белый солнечный свет уже превратился в золотистый, поскольку день клонился к вечеру, но был все еще слишком ярким для глаз. Я повез тележку вдоль погрузочной платформы, потом вниз по крутому пандусу.

Я толкал тележку по бетонной дорожке, металлические колеса скрипели и громыхали. Я чувствовал, как с каждым шагом ослабевают проволочные путы, сковывающие лодыжки, и боялся, что они разорвутся прежде, чем нужно. Я пошел более мелкими шагами, ставя ноги шире, чтобы уменьшить нагрузку на проволоку. Мы миновали большие ворота в ограждении и направились в сторону асфальтового завода. Диссо велел остановиться. Он толкнул Мейера в спину ногой и спихнул его с тележки. Мы оказались в зоне загрузки грузовиков, где находился огромный бункер. Бетон здесь был покрыт толстыми, неровными и сухими пятнами асфальта. Пол отстранил меня от тележки и столкнул ее с дороги.

Над нами возвышался квадратный громоздкий резервуар на высоких металлических опорах.

– Взгляните на огромный ком асфальта, вон там, Тревис. Мейер смотрит не в ту сторону и не сможет его увидеть. Вандализм всегда был настоящей проблемой. Ночью прошлого четверга какие-то хиппи, видимо забредшие с пляжа, непонятно зачем вывалили по меньшей мере две тоны асфальта из емкости для хранения. Это вот тот большой резервуар у нас над головами. Он стоит отдельно. Перед окончанием смены в эту емкость загружают то, что осталось на заводе. Асфальт достаточно горячий, чтобы при нашем климате оставаться всю ночь в жидком состоянии, а утром, когда завод начинает работать, его вывозят отсюда на грузовиках. Но в прошлую пятницу утром невозможно было подогнать грузовики под бункер, не убрав бульдозером затвердевшую кучу теплого асфальта с того места, где я сейчас стою. Теперь он, конечно, остыл. И наш старинный друг Гарри Бролл лежит, скрючившись, прямо в середине этого черного кома, надежно, как орех в скорлупе.

Я вспомнил, как меня ребенком брали на охоту и как мой дядя обмазывал куропаток глиной и клал в горячие угли, пока сырые шарики не обжигались до твердого состояния. Когда он их разбивал, перья и кожа оставались прилипшими к глине, а от мяса исходил пар. У меня к горлу подступила кислота и застряла там, потом медленно опустилась обратно.

– А если сегодняшняя проверка покажет еще больший вандализм? – спросил я.

– Вы бесполезно тратите свое время и силы, опровергая очевидное, Макги. Им придется отодвинуть с помощью бульдозера вашу братскую углеводородную могилу к могиле Гарри. Разумеется, в резервуаре сейчас жарче, чем будет к утру. – Он отошел в сторону. – Вот этой рукояткой пользуется прораб. Операция производится вручную. Если я поверну ее в сторону…

Он отвел рукоятку и тут же вернул ее. Черный шар размером со среднюю куропатку ко Дню благодарения выпал из бункера, открыв заслонку, и с шумом упал на запятнанный бетон, превратившись в безобразную черную лепешку размером фута четыре в поперечнике, тонкую по краям и вздутую в центре. Пара свисающих черных нитей опустились на лепешку сверху. Голубой дымок устремился от нее вверх. Мейер издал слабый звук, в котором смешались боль, злость и покорность. Лепешка упала слишком близко от него, обрызгав горячими черными нитями подбородок, щеку и ухо. В тишине я различил отдаленную мелодичную песню полевого жаворонка и раскатистый звук реактивного самолета и почувствовал сладкий, густой, знакомый с детства запах горячего вара.

Когда Мейер заговорил, голос его был таким спокойным, что сразу стало понятно, как он близок к срыву.

– Могу подтвердить. То, что вываливается, очень горячее.

– Там вряд ли есть какой-то заполнитель, – сказал Пол, – способствующий быстрому охлаждению и затвердеванию. Тревис, пожалуйста, поверните Мейера и поставьте его в центр того круглого пятна, хорошо?

Не знаю, что послужило причиной изменений во мне. Они начались еще до лугового жаворонка, но были каким-то образом связаны с ним. Когда едешь на машине по Техасу, вокруг столько жаворонков, которые сидят на кольях изгородей и поют, что иногда кажется, что вокруг стоит непрерывный нежный серебряный звон. Теперь луга молчат. Жаворонки питаются жуками, вскармливают ими птенцов. Жуки пропали, и луговые жаворонки пропали. И мир стал таким странным – и становится все более странным. Мир, который плодит полов диссо вместо жаворонков.

Так что каким-то образом рискуешь меньше, потому что потерять такой мир – значит ничего не потерять. Я знал, что моя голова все еще работает плохо. Она напоминала мотор машины, который надо отрегулировать. Включите скорость – и он зачихает, задрожит и заглохнет. Надо прибавлять скорость постепенно. Мне было любопытно: как моя голова поведет себя при таком стрессе? Любопытство сменилось странным щекочущим удовольствием, которое поднималось все выше и разливалось все горячее, формируясь где-то в чреве и подкатываясь к плечам, шее и груди.

Мне было знакомо это чувство. Я почти забыл его. Это случалось и раньше, когда я открывал последнюю карту и понимал, что партия проиграна. Я беспрестанно работал запястьями в том зазоре, который оставил себе, сгибая и разгибая крошечный соединительный кусочек проволоки, и это стало вдруг делать легче, потому что проволока начала ломаться.

Огромная радость предвкушения возникает не от мысли, что появился реальный шанс, а от сознания того, что можно использовать его, не думая о том, выиграешь или проиграешь. По счастливой случайности Диссо выбрал плохую проволоку. Случается, что ребенку так не терпится схватить мышку, что он дает шанс одной из них его укусить.

Проволока на запястьях лопнула, когда я протянул руки к Мейеру, чтобы передвинуть его.

– Сможешь откатиться? – спросил я его так тихо, что Пол не услышал. Мейер кивнул. – По моему сигналу откатись налево, побыстрее и подальше.

– Что вы там шепчетесь? – возмутился Диссо. – Не смейте ничего говорить так, чтобы я не слышал!

– Осторожно, дорогой, – сказал я ему. – Вы все больше нервничаете. Подобные девичьи вспышки раздражения совершенно неуместны.

Он немедленно притих и схватил свой алюминиевый стержень.

– Это ничего вам не даст, даже не пытайтесь воспользоваться этим. Вы разочаровали меня, недооценив моих возможностей.

Я посмотрел в сторону и тут же перевел взгляд на него. Уверенности в успехе не было.

В секунду, когда он повернулся, я сделал размашистый шаг, и проволока, стягивающая мои лодыжки, сразу же лопнула. Диссо услышал это и повернулся, но, как только он взмахнул своей алюминиевой битой, я оказался возле него и крикнул Мейеру, чтобы тот откатился.

Все было как во сне. Я понимал, что отшвырнул его в угол, который образовывали перекрещенные опоры резервуара. От непомерных усилий у меня все помутилось в голове. Это были подмостки сцены. Кто-то дергал за ниточки большую куклу, заставляя ее подпрыгивать и колыхаться. Иногда подбородок этой куклы ударял меня по плечу. Она размахивала своими набитыми опилками руками. Я стоял неуклюже, слегка согнув колени, и качался слева-направо и назад, помогая себе икрами ног, бедрами, крестцом, спиной и плечом, стараясь, чтобы мой кулак пробился сквозь опилки к хрящу и диафрагме за ним.

Симпатичная кукла с изящными, сильными безволосыми ногами, с длинными ресницами, красными губками и героическим профилем. Опилки посыпались изо рта тряпичной куклы, и глаза-пуговицы повисли на ниточках.

Скоро она рассыплется от дуновения и умрет так, как только куклы умеют умирать – разорванные и сломанные. Я никогда не убивал своими руками ни одной куклы до сих пор.

Кто-то звал меня по имени. В голосе звучал сигнал тревоги. Я помедлил и остановился, и серая пелена стала рассеиваться, как проясняется запотевшее ветровое стекло машины, когда включаешь антиобледенитель. Я отступил и увидел Пола Диссо, обмякшего возле опоры. Следов ударов на его лице не было.

Я попятился. Я подумал, что все последующее случилось потому, что он не понимал, что произошло с его ногами. Он был в сознании. Я представил себе, что он, наверное, чувствует, будто его скрутили пополам.