Текст книги "Затемнение в Грэтли"

Автор книги: Джон Бойнтон Пристли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Он мог рассказать об этом множеству людей. Некоторые больные – да и здоровые иногда – любят поговорить о своих болезнях.

– Знаю. Они часто надоедали мне такими разговорами. А Олни не обращался до вас к какому-нибудь другому врачу?

– Он мне об этом не рассказывал, – ответила она холодно. – Какое вы имеете право меня допрашивать?

– Ровно никакого, доктор Бауэрнштерн, – усмехнулся я.

Служанка подала чай, хотя явно предпочла бы угостить меня синильной кислотой. Удивительно непосредственное существо была эта женщина! Ни за что не доверил бы ей никакой тайны.

Чай был на столе, и хозяйке волей-неволей пришлось переменить тон, несмотря на неприязнь, которую я, видимо, вызывал в ней.

Разливая чай, она сказала:

– Когда меня называют «доктор Бауэрнштерн», я чувствую себя самозванкой.

– А разве это не настоящая ваша фамилия?

– Я ношу фамилию покойного мужа, – пояснила она, – знаменитого венского педиатра Бауэрнштерна. Он умер два года назад, и мне до сих пор как-то неловко, когда меня называют «доктор Бауэрнштерн», словно я выдаю себя за человека, который знал в десять раз больше.

– Да, это понятно. Но отчего же вы не практикуете под собственной фамилией, как очень многие замужние женщины-врачи?

Она посмотрела на меня с гордым вызовом.

– Я не хочу, чтобы думали, будто я стыжусь немецкой фамилии. Я гордилась тем, что ношу ее. Муж мой был великий человек.

– Он был эмигрант?

– Да, конечно. Когда нацисты водворились в Австрии, он потерял все, кроме своей репутации. Ее они не могли у него отнять, как ни старались.

Это было сказано, разумеется, с глубокой горечью, но я уже не раз слышал, как люди со злобой говорили о нацистах, а потом оказывалось, что их этому научили в Берлине, где они проходили специальный курс шпионажа. Такие маневры не требовали особой хитрости.

Я оглядел комнату. Но хозяйка была не из тех, кто выставляет фотографии близких людей в своей гостиной.

В дверь позвонили. Ни один из нас не обратил внимания на этот звонок.

– И вы тоже некоторое время жили в Вене?

Мы часто в книгах читаем, что у кого-то «просветлело лицо». Так вот в эту минуту, глядя на доктора Бауэрнштерн, я впервые понял, что это значит. В ней словно кто-то включил свет.

– Да, я два года провела в Вене, работала у мужа в больнице, то есть тогда он еще не был моим мужем. Я тоже хотела стать детским врачом.

– А почему же не стали? – спросил я напрямик, но не очень грубо, так как меня по-настоящему заинтересовал этот разговор.

– А почему вы, например, не стали… ну, кем-нибудь другим, не тем, кто вы сейчас? – парировала она немедленно. И должен признаться, я на миг был огорошен. Отчего в самом деле я не ищу себе нормальной честной работы в какой-нибудь залитой солнцем стране, а сижу здесь и прикидываю, скоро ли смогу поймать в ловушку одного из этих людей? К черту!…

Я видел, что она читает мои мысли. Но вместо того, чтобы обрадоваться, как игрок, которому наконец повезло, она стала приветливее, выражение ее глаз, всего лица заметно смягчилось. Да, с этой женщиной надо быть начеку!

В гостиную вдруг с самым невозмутимым видом вошел мистер Периго.

– Здравствуйте. Вы обещали напоить меня чаем, если я когда-нибудь окажусь в вашем районе, – начал он, протягивая хозяйке обе руки. – …Да-да, мы с мистером Нейлэндом уже старые знакомые, правда, мистер Нейлэнд?

– Да, мы повсюду сталкиваемся, – отозвался я довольно сухо.

Хозяйка опять занялась чайником, и я только сейчас заметил, что на столе стоит несколько чашек, как будто в такое время можно ждать гостей!

Доктор Бауэрнштерн, словно поняв, о чем я думаю, сказала небрежно:

– Я только по четвергам и воскресеньям имею возможность общаться со своими знакомыми в нормальное время.

– Да, разумеется, – сказал мистер Периго; видно было, что он в превосходном настроении. – Сейчас все так безумно заняты, все, кроме меня. А я бегаю на свободе, как беззаботный кролик, и притворяюсь занятым, но при этом ровно ничего не делаю. Да и что делать такому человеку, как я? Пробовал беседовать с военными, но они меня не выносят. И никто не хочет поручить мне смотреть за машиной или бить молотом по железу, или… что еще там делают на этих дурацких заводах? Вот я и хожу без дела и, конечно, совсем обнищал. Ну, а ваши как дела, дорогой мой? Заняли уже ответственный пост на каком-нибудь из наших двух заводов?

– У меня пока ничего нового. Впрочем, правление, наверное, еще не успело рассмотреть мое заявление.

– Да, наверное. Но, по-моему, они должны были сразу ухватиться за вас. Мистер Нейлэнд приехал из Канады помогать нам. Он для них самый подходящий человек – положительный, добросовестный. А эти господа даже его заставляют слоняться без дела. Какое безобразие! – говорил он, взглядом давая нам понять, что это тонкая ирония.

У нас толкуют о губительности паники и малодушного уныния. Но насмешки Периго над делом обороны были куда опаснее. Он оказывал Гитлеру большую услугу, чем даже наши воскресные ораторы.

– А сегодняшние сообщения – разве это не стыд и срам? – спрашивал он с безмятежной веселостью.

– В самом деле? – без всякого интереса откликнулась хозяйка и едва заметно пожала плечами.

– Дорогая, не станете же вы меня уверять, что вам это безразлично!

– Хорошо, не стану. – Она слегка усмехнулась. – Однако съешьте же что-нибудь, пожалуйста!

– Спасибо, не хочется, – улыбнулся мистер Периго. – Но, если разрешите, я выкурю сигарету. У меня ведь где-то была зажигалка, отличная новенькая зажигалка… – Он лукаво поглядел на меня. Я ждал появления зажигалки, но так и не дождался. – И куда я ее сунул, ума не приложу, – удивлялся мистер Периго, разводя руками. – Нет, доктор Бауэрнштерн, не беспокойтесь, пожалуйста. Наверняка у мистера Нейлэнда есть зажигалка.

– Могу вам дать спичку, – сказал я и увидел, что хозяйка смотрит на нас с легким недоумением, словно догадываясь, что за этими фразами что-то кроется.

Оставаться здесь дольше не стоило: каждому из них порознь я мог бы сказать многое, а обоим вместе мне как будто и нечего было сказать.

Мистер Периго не выразил желания уйти одновременно со мной, хотя должен был знать, что хозяйке пора ехать в больницу. Из этого я заключил, что ему нужно сказать ей что-то важное. Доктор Бауэрнштерн проводила меня в прихожую (чего я никак не ожидал), и мы минутку постояли у двери.

– Не знаете ли вы, чем, собственно, занимается мистер Периго? – спросила она.

– Не знаю. Он говорит, что просто ходит повсюду и болтает.

– Это и я слышала. Но мне что-то не верится. А вам?

– Когда речь идет о мистере Периго, я вообще почти ничему не верю, – произнес я с расстановкой. – Впрочем, если говорить о вас, доктор Бауэрнштерн, я тоже верю далеко не всему.

– Как это понимать? – Она, кажется, не столько рассердилась, сколько удивилась.

– Сам пока еще не знаю, – сказал я. Это была истинная правда. – Спасибо за чай. Я очень приятно провел время.

Я помчался домой, на Раглан-стрит, предупредил миссис Уилкинсон, что ужинать не буду и вернусь не позже девяти, затем снова вышел, захватив с собой две книги из библиотечки «Магазина подарков». Я, собственно, успел прочитать только одну, но решил обменять обе, чтобы иметь законный предлог опять побывать в лавке. В момент моего прихода молодая продавщица с насморком как раз кончала затемнять окна, а мисс Экстон сама обслуживала покупательницу. Я пошел прямо к шкафу и сделал вид, что выбираю себе книгу. Покупательница скоро ушла, а за ней и продавщица, которой мисс Экстон посоветовала пойти домой и сразу лечь в постель. Но тут вошла новая покупательница, какая-то суетливая дама, и минут десять, а то и дольше выбирала букетик искусственных цветов.

Стоило посмотреть, как мисс Экстон обслуживала эту покупательницу! Голосом своим она владела в совершенстве, он звучал неизменно вежливо и доброжелательно. Но я перехватил весьма красноречивый взгляд, брошенный ею на бестолковую женщину. Если бы покупательница его заметила, она бы пулей вылетела из магазина. Взгляд этот, казалось, исходил из каких-то скрытых глубин холодной злобы и просто убивал.

Меня все больше интересовала и притягивала эта статная белокурая красавица, как будто только что вынутая из холодильника. Если не считать второстепенных внешних признаков – зеленого рабочего халата, обрамлявших голову кос, тона, манер, – она ничем не походила на женщину, для которой этот магазин – самое подходящее место. Она только играла роль такой женщины, играла ее неумело, но, очевидно, достаточно хорошо, чтобы обмануть Грэтли. В этой роли она была похожа на могучий автомобиль лучшей марки, выползающий с грузом овощей с заднего двора зеленой лавки.

Как только надоедливая покупательница вышла, мисс Экстон с улыбкой подошла ко мне. Я уже совершенно забыл о книгах и сейчас схватил первые попавшиеся мне под руку.

– Вы в самом деле хотите взять эти? – спросила она все с той же улыбкой.

– Что як… они, я думаю, подойдут, – сказал я торопливо.

– А вы посмотрите повнимательнее, – скомандовала она.

Я посмотрел. Судя по заглавиям, книги в самом деле были совсем не в моем вкусе.

– Ладно, – сказал я. – Вы правы. Я бы не стал читать их даже на необитаемом острове. Видите ли, я простоял здесь слишком долго и, когда вы подошли, почувствовал, что надо поскорее выбрать. Это потому, что я думал совсем о другом.

– Я заметила, – отозвалась она, отняв у меня книги и делая пометку о возврате тех, которые я принес. – О чем же вы думали?

Решив, что небольшая дерзость не повредит, я сказал:

– Я думал о вас.

Она подняла брови.

– Расскажите, что же именно.

– Не сейчас. Я зашел сюда напомнить, что вы обещали на этой неделе пообедать со мной. Пойдемте завтра вечером в «Трефовую даму»? На днях нас там накормили чудесным обедом. Конечно, мне вряд ли удастся угостить вас так, как угощала нас миссис Джесмонд, но я сделаю все, что в моих силах. Кстати, в тот вечер, позавчера, я видел вас в «Трефовой даме».

– Да, помню. Завтра я могу, – благодарю вас, – но не раньше половины девятого. Я обещала быть в семь часов на митинге. Это митинг патриотический, так что я считаю своим долгом пойти. К тому же все мы, владельцы магазинов, получили специальные приглашения. И посещение такого митинга может быть нам полезно в деловом отношении, – добавила она и показала мне приглашение. Я прочел, что на митинге выступят местный член парламента, мэр города и полковник Тарлингтон.

– Хорошо. А что, если я пойду с вами, а потом мы прямо оттуда махнем в «Трефовую даму»?

– Гениальная идея! – воскликнула она.

Помню, я подумал, что никогда не слыхал от женщины этого выражения. Они почему-то его не употребляют. Но я уже и так пришел к заключению, что передо мной необыкновенная женщина.

– Ну что, выбрали себе книги? – спросила она через минуту-другую.

– Нет еще, к сожалению. А что? Вам хочется, чтобы я поскорее ушел?

– Нет, не в этом дело, – рассмеялась она и, помолчав, прибавила почти шепотом: – Мне хочется закрыть поскорее проклятую лавку. Сегодня день был такой скучный, длинный. Вы, кажется, никуда не торопитесь…

– Признаюсь, нет.

– В таком случае мы сделаем вот что: я поскорее запру лавку, чтобы еще какая-нибудь несносная женщина не могла прийти сюда, и мы докончим наш разговор наверху и заодно выпьем чего-нибудь. Вы мне расскажете, что думали обо мне.

– Великолепно! – обрадовался я. Ее предложение было мне очень на руку. Я с любопытством ожидал, что она будет делать. А она заперла дверь, задвинула засов, указала мне на освещенную лестницу в глубине, потом выключила свет в лавке и пошла за мной. Ни одна хозяйка, если она серьезно относится к делу, не оставила бы свою лавку в таком виде. Обычно она убирает, приводит все в порядок, помешкает тут, посмотрит там, подсчитает в уме дневную выручку, может быть, проверит кассу и только тогда простится с лавкой. А такое торопливое бегство из лавки совершенно не вязалось с тем, что я слышал от мисс Экстон во время нашего первого разговора о ее миссии снабжать жителей Грэтли прелестными безделушками, украшающими жизнь. Правда, у нее сегодня был трудный день, и этим могло объясняться ее нетерпение, но я объяснял его иначе: сегодня она либо бессознательно, либо намеренно сняла маску. Очевидно, что-то во мне (но, разумеется, вовсе не мои прекрасные глаза) побудило ее к этому. Но мне важно было выяснить, бессознательно она это сделала или сознательно.

Маленькая гостиная наверху заинтересовала меня своей полной безликостью. Такую гостиную можно увидеть в любом отеле. У нее не было хозяйки. Ни намека на вкусы какой-нибудь Пруденс, владелицы «Магазина подарков». Но не сказывалась здесь ни в чем и индивидуальность женщины иного сорта. А между тем мисс Экстон, несомненно, обладала яркой индивидуальностью, хотя сразу ее нелегко было определить. И она обставила эту комнату и жила здесь уже четыре месяца, а комната не имела никакого лица. Нет, это не случайно!

Мисс Экстон пробормотала что-то относительно выпивки, и я услышал, как она отпирает угловой шкафчик. Я обернулся и увидел такую солидную батарею бутылок, какой не видывал уже давно. По-видимому, у хозяйки был очень хороший поставщик.

– Если бы тут оказалась канадская водка, это было бы настоящее чудо, – сказал я, выдерживая роль неотесанного болвана с дикого Запада.

– Она у меня есть, – ответила хозяйка довольно сухо.

– Вот это здорово! – сказал я, немного переигрывая. – А то я уже почти забыл ее вкус. Надеюсь, вы не пожалеете для меня рюмочки!

Она налила мне водки, а себе приготовила изрядную порцию джина с лимонным соком. Затем выключила верхний свет, оставив только небольшую лампу под абажуром в углу. Мы стояли у камина со стаканами в руках и улыбались. В один миг обстановка приняла самый интимный характер. Мы чокнулись, и при этом соприкоснулись не только наши стаканы, но и руки. Затем выпили, улыбаясь друг другу. Она поставила стакан на столик, и я тоже. Мы все стояли лицом к лицу.

Не знаю, как и почему, но я почувствовал вдруг, что если я поцелую эту женщину, она не рассердится и что мне следует это сделать. Я обнял ее самым непринужденным и хладнокровным образом и поцеловал в губы. Не забудьте, что это была не молодая девушка (хотя издали она и казалась такой), а зрелая женщина. Она ответила поцелуем, и любопытный это был поцелуй: крепкий, говоривший об опытности, но совершенно бесстрастный.

Затем, не комментируя этого маленького эпизода, мы сели за стол.

Как я и ожидал, она помнила, что я хлопочу о месте у Чартерса, и осведомилась о результате. Я сказал, что у меня нет опыта инженера-электрика и это может мне помешать, но Хичем обещал доложить обо мне правлению.

– Я встретил случайно одного из членов правления, – продолжал я, – и не заметил в нем особого расположения ко мне.

– А кого именно?

– Полковника Тарлингтона. Вы его знаете?

– Немножко. Здороваемся при встрече. Я слышала, что он пользуется в городе громадным влиянием, ну и решила на всякий случай мило улыбаться ему. Но он не в моем вкусе.

Я рассказал ей, что Хичем водил меня по всему заводу и как будто между прочим упомянул, что меня поразили новые тяжелые противотанковые орудия, которые там недавно начали изготовляться. И для наглядности указал калибр этих орудий (разумеется, выдуманный).

– Послушайте, мисс Экстон, – добавил я, – мне не следовало болтать об этом. Так что пусть все останется между нами. – И подумал: «А сколько ослов за рюмкой вина сейчас говорят эту самую фразу?»

– Ну, конечно, – сказала мисс Экстон очень серьезно. – Я умею держать язык за зубами.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – ответил я, глядя на нее с подчеркнутым восхищением.

– Выпьете еще? – предложила она с улыбкой.

Но я чувствовал, что ей уже хочется, чтобы я ушел, а поскольку мне хотелось того же, я отказался и встал. Тотчас поднялась и она. Я снова напомнил ей о завтрашнем обеде, а она мне – о моем обещании пойти с нею на митинг.

– Вам придется выйти черным ходом, – сказала она затем. – Это у нас не очень просто, так что я лучше провожу вас.

Она не зажгла света на площадке и стала спускаться, освещая дорогу электрическим фонариком, а я шел за нею. Сойдя вниз, мы прошли через какой-то чуланчик за лавкой. Она отодвинула засов, но не спешила открыть дверь. Фонарик погас, и мы стояли рядом в темноте. На этот раз она первая придвинулась и поцеловала меня как будто в невольном порыве. Это вышло у нее очень хорошо, но во мне шевельнулось сомнение.

Впрочем, я не стал тратить времени на размышления: я вспомнил вдруг, что отсюда рукой подать до «Ипподрома». Поплутав в темноте, я нашел все-таки и театр и вход за кулисы. Здесь я спросил Ларри. Мне сказали, что он сейчас на сцене, но скоро придет переодеваться для финала, и провели меня к нему в уборную – вонючую тесную каморку на трех человек. Она напоминала чулан за лавкой старьевщика. За этой уборной в конце тускло освещенного коридора находилась еще одна – уборная Фифин. И если только я не ошибся в расчетах, Фифин скоро должна была выйти на сцену.

Я стоял в дверях комнаты Ларри, надеясь увидеть, как пройдет Фифин. Я слышал то, что происходило на сцене, но звуки доносились словно очень издалека. В грязном, плохо освещенном коридоре не было ни души. Помню, я стоял там, как привидение, и ждал, чувствуя какую-то непонятную печаль и опустошенность.

Потом вышла Фифин, кутаясь в крикливо пеструю, заношенную шаль. Она заперла свою дверь. Я не двинулся с места и смотрел на нее, широко и глупо ухмыляясь; Фифин презрительно проплыла мимо, и меня обдало резким животным запахом разгоряченного тела и волос, смешанным с запахом грима. Она была удивительно здоровой и крепкой, хотя теперь я увидел, что она старше, чем выглядит со сцены.

Не успела Фифин скрыться, как примчался запыхавшийся Ларри, которому, должно быть, уже сообщили, что его кто-то ждет.

– Я сразу подумал, что это вы, – сказал он, и странно было видеть серьезное выражение на этой идиотски раскрашенной физиономии. – Мои соседи сейчас явятся. Хотите пробраться в ее уборную?

– Да, если справлюсь с замком. Поскольку ваши соседи должны вернуться, давайте-ка перейдем к ее двери, а потом, когда будете переодеваться, вы уж последите за коридором и предупредите меня в случае чего.

Мы пошли по коридору к уборной Фифин, и я остановился на таком расстоянии от двери, чтобы, протянув руку за спину, можно было коснуться замочной скважины. Мне уже и раньше приходилось открывать чужие двери, и отдел снабдил меня набором инструментов, быстро отпирающих любой замок. Стоя у стены, лицом к заслонявшему меня Ларри, и делая вид, что веду с ним серьезный конфиденциальный разговор, я начал ощупывать замок. В коридоре появились пожилой партнер Ларри и еще один актер; они с любопытством посмотрели на нас издали, но сразу пошли в свою уборную.

– Заслоняйте меня, пока я не войду внутрь, – шепнул я Ларри. – А потом идите переодеваться, но оставьте дверь открытой и прислушивайтесь.

Я повернулся лицом к двери и принялся за дело так энергично, что через полминуты был уже в комнате.

На столике перед зеркалом не было ничего, кроме грима и колоды засаленных карт. Под столиком валялась скомканная бумажка, на которой карандашом был написан ряд цифр; я подумал, что о ней, вероятно, уже позабыли, и сунул ее в карман. Потом я отыскал сумку Фифин, которая висела на стене под ее меховым пальто. Сумка была большая и оказалась незапертой. Она была набита обычной дребеденью – зеркальце, ключи, мелкие деньги, какие-то квитанции, но, к моему разочарованию, ни единого письма. Большинство женщин неделями таскают полученные письма в сумке, а эта, видимо, не имела такой привычки. Я нашел в сумке еще старое удостоверение, на обороте которого были нацарапаны цифры, по-видимому полдюжины телефонных номеров. Я списал их, положил удостоверение на место, а сумку повесил опять на гвоздь. Если в уборной Фифин и было еще что-либо достойное внимания, то я этого не заметил. Заперев за собой дверь, я вышел обратно в коридор за добрых пять минут до возвращения Фифин.

Ларри, еще не совсем одетый, тоже вышел и пошел за мной в другой конец коридора.

– Ну что, удачно? – спросил он шепотом.

Я покачал головой с видом человека, потерявшего даром время. Ларри оказал мне услугу, но не следовало говорить ему всего.

– Значит, она ни в чем не замешана? – Он был разочарован.

– Возможно, что и нет. Видно, мы с вами перемудрили.

Он покачал головой, и мне стало жаль беднягу, стоявшего передо мной в своем жутком шутовском обличье. Он, должно быть, возлагал какие-то надежды на эту слежку за Фифин и, вероятно, уже видел себя сотрудником Особого отдела. Я обнял его рукой за плечи, на которых мешком висел старый фрак, знавший лучшие времена задолго до того, как попал к нему.

– Все же я вам очень признателен, Ларри, – сказал я. – И постараюсь увидеться с вами еще раз до вашего отъезда.

– Если бы вы подождали, пока кончится второе представление… – начал он, немного повеселев, но я прервал его:

– Никак не могу, Ларри. Но, если будет что-нибудь интересное, я дам вам знать.

– Обещаете, мистер Нейлэнд? – оживился этот большой ребенок.

– Обязательно! – И я опять похлопал по старому фраку. – А теперь мне надо выбраться отсюда, пока не слишком много людей начали задавать вопросы. Скажите, где здесь поблизости можно перекусить?

Мы вместе сошли вниз, и он по дороге объяснил мне, где находится на этой улице маленькое кафе, открытое всю ночь. Слышно было, как в зале хлопают и вызывают Фифин, и я подумал: «Кто сегодня считает движения ее прекрасных, могучих рук и ног?»

Маленькое кафе действительно оказалось открытым, и анемичная девица швырнула мне на стол тарелку с неаппетитной мешаниной из жареной рыбьей кожи и костей, водянистого картофельного пюре и капусты. Потом принесла чашку теплой бурды, напоминавшей жидкую грязь, – здесь ее называли кофе. В углу зевали два солдата. За другим столиком худенькая немолодая женщина, похожая, как родная сестра, на мою хозяйку, миссис Уилкинсон, насыщалась с судорожной торопливостью, словно считала верхом неприличия есть на людях. По радио передавали пьесу о похитителях бриллиантов, разговор которых напоминал декламацию плохих актеров старой школы.

Есть места, где чувствуешь себя в каком-то мертвом тупике, и это кафе было именно таким местом.

Зато комната на Раглан-стрит показалась мне почти что родным домом, когда я вернулся туда к девяти часам, чтобы встретиться с инспектором. Миссис Уилкинсон убрала ее и развела в камине жаркий огонь. Я успел еще выкурить трубку и обмозговать кое-что до прихода инспектора. Он пришел и, к моему удовольствию, сразу же расположился, как у себя дома.

– Сожалею, что не могу предложить вам выпить, – сказал я, – но спиртного у меня нет, как вы сами понимаете.

– Конечно, понимаю, мистер Нейлэнд, – сказал он, закуривая трубку, удивительно маленькую для такого крупного человека. – Если у вас найдется чашка чая, это меня вполне устроит.

Я попросил миссис Уилкинсон принести нам чаю и уселся против инспектора. Мне еще ни разу со дня приезда в Грэтли не было так хорошо – отчасти потому, что я чувствовал симпатию к этому великану, а главное потому, что мог, наконец, поговорить откровенно о деле, не притворяться, не играть роль. Не забывайте, что хоть я был сыщиком с двухлетним стажем и знал все профессиональные хитрости и уловки, для себя я по-прежнему оставался инженером-строителем, который просто выполняет такую оборонную работу. По этим или другим причинам, но в тот вечер у меня было легко на душе.

– Я обещал вам его записную книжку, – сказал инспектор, извлекая ее из кармана. – Вот она. Вам, наверное, надо заняться ею уже после того, как я уйду.

– Спасибо, я так и сделаю. А у меня тоже найдется для вас кое-что. – Я дал ему бумажку с номерами телефонов, списанными в уборной Фифин. – Здесь нет телефонной книги, а кому-нибудь из ваших людей нетрудно будет выяснить, чьи это телефоны.

Инспектор бегло просмотрел их.

– Об одном я вам скажу сразу. – Он ткнул пальцем в бумажку. – Второй сверху – телефон «Трефовой дамы»… ну, вы знаете.

Я сказал, что знаю.

– Остальное – утром, – продолжал он. – А любопытно, что вы заинтересовались этим номером, потому что «Трефовая дама», по-видимому, играет какую-то роль в нашем деле. Для вас это новость?

– Нет, не новость. Продолжайте.

– Ладно. Сначала о том, что делал Олни в свой последний вечер. По окончании работы он попросил, чтобы его подвезли на машине к дому полковника Тарлингтона. Все это точно выяснено. Ездил он туда не по вашему общему делу, а по делам завода. Полковник Тарлингтон, который очень любит слушать самого себя на собраниях, согласился выступить на заводе по случаю недели Военного Флота. И Олни поручено было поговорить с ним.

– Странно, что Олни взял это на себя, – заметил я.

– Ничего странного. Полковник должен был выступать в заводской столовой, а Олни был членом столовой комиссии. Я сам говорил с полковником и все проверил. Он мне сообщил, куда Олни направился дальше: уходя, Олни сказал ему, что зайдет в «Трефовую даму» выпить чего-нибудь и съесть сандвич.

– И это тоже странно. «Трефовая дама» не такое место, куда пойдет заводской мастер за выпивкой и сандвичем. А Олни произвел на меня впечатление человека, который никогда не выйдет из роли. Ну, допустим. А куда же он пошел потом?

– Потом он уже никуда не ходил на собственных ногах, – ответил инспектор. – Потому что примерно в трехстах ярдах от подъезда «Трефовой дамы» его сшибли. Так я думаю. Правда, тело его найдено в двух милях оттуда. Но он попал туда уже мертвый.

Миссис Уилкинсон принесла чай, и мы ни о чем больше не говорили, пока она не ушла. Затем инспектор составил нечто вроде расписания передвижений Олни в роковой вечер. Оно мне показалось правдоподобным.

– А в «Трефовой даме» кто-нибудь видел его? – спросил я.

– Да, одна из официанток видела, как он разговаривал с Джо. Это бармен… говорят, любопытный тип…

– Знаю, видел его. Некоторые посетители, кажется, считают за честь, если сам Джо сбивает для них коктейли. Я не из их числа. Перед барменами не заискиваю.

– Да, кое у кого денег больше, чем ума. Ну, так вот, я порасспросил этого Джо, и он не помнит Олни. Он мне заявил, что знает всех постоянных посетителей и всех наиболее известных людей в городе, но нельзя требовать, чтобы он помнил каждого. А запомнила Олни та девушка, что подавала ему пиво и сандвичи. Вот и все, мистер Нейлэнд. Картина достаточно ясна. Олни заезжает к полковнику Тарлингтону по заводскому делу. В этом нет ничего подозрительного. Он идет в «Трефовую даму» выпить и закусить. Оттуда направляется домой, чтобы встретиться с вами. Он дошел до остановки автобуса на углу, потом решил пройти дальше, до следующей остановки. Между остановками, там, где мы нашли его записную книжку, на него налетела машина. Она ехала по обочине – помните, я говорил вам о глине… Самое подходящее место, чтобы наехать на человека – если и увидят, так подумают, что это несчастный случай. Дело ясное: кто-то вышел из «Трефовой дамы» одновременно с Олни, вскочил в автомобиль, поехал вслед за беднягой и покончил с ним.

– Или знал, куда идет Олни, и дожидался его на дороге в автомобиле.

– Правильно, – согласился инспектор. – Теперь о времени. По словам официантки, он был в «Трефовой даме» в половине девятого, но позже она его уже не видела. В восемь сорок от остановки на углу отходит автобус, но, вероятно, на него Олни не попал. В самом начале десятого мимо того места, где его сшибли, прошел следующий автобус, и водитель не заметил на дороге ничего необычного. Все было спокойно. Поэтому, я думаю, можно считать, что Олни был убит между без четверти девять и девятью. Теперь надо выяснить, что делали некоторые люди вчера вечером в это время.

– Например, полковник Тарлингтон, – ввернул я. – Он знал, куда пошел Олни.

– Да, но он судья, председатель десятка всяких обществ и организаций и не такой человек, у которого можно спрашивать, где он был и что делал.

– Может быть, и так, а все же я хотел бы знать это, – сказал я резко.

– Не кипятитесь, Нейлэнд. Полковник сам, по собственному почину, сказал мне, что он делал после визита Олни. Он хотел ехать в свой клуб – Клуб конституционалистов, – но ему пришлось дожидаться важного делового разговора с Лондоном, а соединили его только без четверти девять… и я на всякий случай проверил это. – Инспектор понизил голос, словно стыдясь себя самого. – Оказывается, у него был длинный разговор с министерством снабжения, который начался без четверти девять и продолжался до девяти. – Инспектор усмехнулся. – Я проверял это специально ради вас, мой милый. Не стоило терять время, потому что никому и в голову не придет подозревать полковника Тарлингтона.

– Разумеется, – подтвердил я, не моргнув глазом. – А что с тем списком фамилий, который я дал вам сегодня утром?

Его большая рука нырнула в карман пиджака.

– Я сделал все, что мог, мистер Нейлэнд, но узнал немного. Во-первых, миссис Джесмонд. Она живет за городом, в «Трефовой даме», но не постоянно, потому что довольно много разъезжает. Приехала она сюда из южной Франции, как раз тогда, когда французы начали собирать пожитки. Денег у нее куча. И кто-то из моих ребят говорил мне, что она большая охотница до молодых офицеров.

– Все это я и без вас знаю, – сказал я. – И даже больше. Мне, например, известно, что она владелица «Трефовой дамы».

Инспектор свистнул.

– А я полагал, что Сеттл…

– Он только управляющий. И его настоящая фамилия не Сеттл, а Фенкрест. Я сталкивался с ним раньше. Темная личность.

– А чем они занимаются, по-вашему?

– Сам еще не знаю, – честно признался я. – За всей этой компанией стоит последить. Миссис Джесмонд, несомненно, орудует на черном рынке – и не только, чтобы добывать вина и продукты для своего ресторана. Думаю, что она и сама спекулирует или, во всяком случае, вкладывает деньги в чужие спекуляции. Я видел у нее субъекта, который называет себя Тимоном. Он из Манчестера. Это, несомненно, ее компаньон. Не мешает вам выяснить, кто он такой. – Хэмп записал приметы смуглого толстяка с манчестерским выговором. – Не знаю, как далеко она зашла, – продолжал я. – Одно ясно – эта особа способна на все ради денег и роскоши и легко может продаться нацистам. Может быть, она завлекает молодых летчиков только ради своего удовольствия, а возможно, за этим кроется нечто гораздо более опасное.

– Что же я должен делать?

– Пока ничего. Предоставьте ее мне. А что вы узнали о миссис Каслсайд?

– Немногим больше, – сказал инспектор. – Это молодая жена майора Лайонела Каслсайда. Он прислан сюда с полгода назад, командует зенитной батареей. Я слышал, что они женаты не так давно, но что она уже раньше была замужем в Индии и овдовела…