Текст книги "Похищение"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Папа, – спрашивает она, – ты привел дедушку?

– У меня это пока что не получилось, но обязательно получится, – говорю я, взъерошивая ей волосы. – А где мамочка?

– Во дворе с Гретой. – Софи указывает на дверь пластмассовым Кеном. – Откройте, полиция! – грозно произносит она.

Глядя на Софи, я вижу Делию. Дело не только в физическом сходстве – наша дочь унаследовала ее черные волосы и румяные щечки, – но и в мимике, в повадках. Взять ту же улыбку: у обеих она расправляется, как парус, поймавший порыв ветра. Или привычку сортировать еду на тарелке по цветам. Или мое страстное желание быть– тем, кого они видят, когда смотрят на меня…

Я не свожу глаз с Софи, представляя, как поступил бы, если бы кто-то отнял ее у меня. Как рыл бы землю, пытаясь ее найти. Но тут мысль уводит меня в другую сторону: а что заставило бы меня самого умчаться прочь, схватив эту девочку в охапку?…

Спустившись вниз, я обнаруживаю Делию на заднем крыльце. Она погружена в раздумья, а ноги ее покоятся на спине Греты – эдакого живого, Тихонько похрапывающего пуфика. Она замечает меня и сразу спрашивает:

– Ты смог…

– Я ничем не смогу ему помочь до начала разбирательств.

– Ему придется переночевать в участке?

Я прикидываю, стоит ли уточнять, что ее отец проведет ночь не в участке, а в Тюрьме округа Грэфтон, и решаю, что нет.

– Мы пойдем в суд завтра же рано утром.

– Но они его отпустят? Правда? Они ищут какую-то Бетани Мэтьюс. Меня зовут по-другому. Меня никогда так не звали. И меня никто не похищал. Если бы похитили, я бы, наверное, запомнила это, как ты считаешь?

Набрав побольше воздуха в легкие, я задаю сакраментальный вопрос:

– Ты помнишь, как умерла твоя мама?

– Эрик, я была еще совсем маленькой…

– Помнишь или нет?

Она качает головой.

– Делил, отец сказал тебе, что твоя мать мертва, – выпаливаю я. – А потом привез тебя в Нью-Гэмпшир.

Она резко вскидывает голову.

– Ты врешь.

– Нет, Ди. А вот он… он врал.

В этот момент на крыльцо откуда ни возьмись выскакивает Фиц.

– Почему ты не берешь трубку?! Я целый час пытаюсь дозвониться.

– Извини, были дела. Ну, знаешь, вызволить папу из тюрьмы, такое…

– Так ты уже знаешь?! – У Фица отвисает челюсть. – О похищении?

– Ты-то откуда уже об этом прознал?! – спрашиваю я.

Фиц усаживается напротив Делии.

– За этим я тебе и звонил. Помнишь, мы недавно говорили о реинкарнации? Так вот, после этого я задумался о том, как люди постоянно норовят изобрести себя заново… И что, возможно, этим воспоминаниям о лимонном дереве можно подыскать более логичную причину, чем твоя прошлая жизнь на цитрусовой ферме в Таскании восемнадцатого века. Я ввел в «Гутл» твое имя… Давайте зайдем в дом, и я покажу, что мне удалось найти.

Мы с Делией идем за Фицем, который усаживается за ее компьютер, заваленный картами Нью-Гэмпшира и Вермонта и каталогами с товарами для собак. Фиц что-то печатает, и экран покрывают полосы результатов. Первые ссылки – статьи о Делии и Грете, отыскавших очередного пропавшего. Но Фиц выбирает другую ссылку, ведущую на сайт газеты «Сент-Луис Пост-Диспэтч». Мы вместе читаем текст.

КОРДЕЛИЯ ЛИНН ХОПКИНС. Дочь Маргарет Кэтчем Хопкинс и покойного Эндрю Хопкинса, родилась в Мэриленд Хайтс 16 марта 1973 года…

– Это моя дата рождения, – подтверждает Делия.

…в больнице «Кларктон», скончалась 8 марта 1977 года в возрасте четырех лет. Причиной смерти стали осложнения после травм, полученных в автомобильной катастрофе, унесшей жизнь ее отца. у девочки остались мать и бабушка с дедушкой, Джо и Алида Кэтчем, а также брат Ллойд. Панихида пройдет в 11.00 в субботу, в баптистской церкви Мэлдена, службу будет вести преподобный Томас Монро. Погребение состоится на кладбище Мемориал-парк в Мэлдене.

– То же имя, та же дата рождения. Отец погиб в той же аварии. И авария эта произошла в тот же год, когда вы с отцом приехали в Векстон.

– Введи имя Бетани Мэтьюс, – велю я Фицу.

На экране новый список результатов, все они – статьи из «Аризона Репаблик».

«ВО ВРЕМЯ ВИЗИТА ОТЕЦ ПОХИЩАЕТ РЕБЕНКА МАТЬ КЛЯНЕТСЯ ОТЫСКАТЬ ДОЧЬ.

В ДЕЛЕ О ПОХИЩЕНИИ В СКОТТСДЭЙЛЕ НЕТ НОВЫХ УЛИК».

Фиц клацает мышкой по этому заголовку.

20.06.1977. Оперативные работники продолжают поиски Бетани Мэтьюс, четырехлетней жительницы Скоттсдэйла, которую последний раз видели вместе с отцом, Чарлзом Мэтьюсом (возраст – 33 года), во время одного из регулярных визитов. Получив звонок от неустановленного лица, полиция города Альбукерке обыскала гостиничный номер, оплата которого была осуществлена по кредитной карточке мистера Мэтьюса, но обнаружить ничего не удалось. Тем временем мать девочки, Элиз Мэтьюс, не теряет надежды, что ее дочь найдут и вернут в целости и сохранности. «Никакая сила, – заявила миссис Мэтьюс в ходе вчерашней пресс-конференции, транслировавшейся по телевидению, – не сможет нас разлучить».

Мистер и миссис Мэтьюс развелись в марте этого года, и оба получили опеку над дочерью, в девять часов утра. в субботу Мэтьюс забрал дочь из дома своей бывшей жены и пообещал вернуть ее до шести часов вечера в воскресенье. Когда этого не произошло, а миссис Мэтьюс не удалось связаться с ним по телефону, к делу привлекли полицию. Обыск, немедленно произведенный в квартире мистера Мэтьюса, показал, что тот покинул место проживания окончательно.

Всем, кто хочет оказать добровольную помощь. в поисках, просьба обратиться в спортзал школы Сагуаро. Если вам известно что-либо о местонахождении Бетани Мэтьюс или Чарлза Мэтьюса, свяжитесь с полицией Скоттедэйла по телефону: 555-3333.

Делил хватается за руку Фица, лежащую на мышке. Она нажимает на единственное слово в конце статьи: «Фото». Монитор разделяют пополам два снимка: маленькой девочки, до жути похожей на Софи, и молодого Эндрю Хопкинса, расплывшегося в улыбке.

Через минуту она уже мчится в лес, а по пятам за ней следует Грета. Мы оба достаточно хорошо знаем Делию, чтобы не пытаться ее догнать.

– Это я во всем виноват… – сокрушается Фиц.

– Мне кажется, вины Эндрю все же немного больше.

Он качает головой.

– Я не знал, как ее зовут… по-настоящему. Увидев некролог Корделии Хопкинс, я начал думать, кто мог «украсть» ее личность и зачем. Делия упомянула, как ей привиделось что-то странное насчет лимонного дерева… Тогда я ограничил поиск до тех мест, где эти деревья могут расти. – Фиц загибает пальцы: – Флорида. Юг Калифорнии. Аризона. В семьдесят седьмом году громкое похищение было совершено только в одном штате. Я позвонил по номеру, указанному в статье, и спросил о Бетани Мэтьюс. Понадобилось немало времени, чтобы нашелся хоть один человек, который меня понял: все офицеры, занимавшиеся этим делом, уже вышли на пенсию. Меня спросили, откуда я звоню.

– И ты им сказал?

Фиц кривится.

– Ну, я ведь должен был признаться, что работаю журналистом. Главное, Эрик, что я ни разу не назвал новое имя Делии. – Он встает со стула и, подойдя к окну, всматривается в лесную чащу, как будто может там что-то разглядеть. – Думаю; кто-то в Скоттсдэйле услышал словосочетание «Газета Нью-Гэмпшира» и порылся в Интернете… Эндрю – член городского совета. Ты представляешь, сколько раз его фотографии печатали в газете? Не говоря уж о фото Делии...

– Он прятался на видном месте… – бормочу я.

Как-то уж слишком быстро законники соединили точки и увидели общую картину… Но я знаю, что это иллюзия. Ордер на арест Эндрю был выписан почти тридцать лет назад. В полиции просто не знали, где он, а потому не могли этим ордером воспользоваться.

Фиц оборачивается, по-прежнему держа руки в карманах.

– Пойди поищи ее.

– Сам иди. Это же ты привел сюда копов.

– Я знаю, – признает Фиц. – Но она хочет видеть не меня.

К концу шестого касса мальчики уже набрались достаточно храбрости, чтобы предлагать, девочкам «встречаться». Это означало лишь то, что за обедом влюбленные сидели рядышком в стодовой да еще изредка болтали по телефону. Если судить по таким проявлениям, мы с Делией практически поженились, вместе мы проводили гораздо больше времени, чем любая парочка в средней школе Векстона. И продолжалось это до тех пор, пока Фиц официально не предложил Делии встречаться.

Я делал вид, что меня это не волнует, – слухи о том, кто кому нравится, кружили в воздухе, словно мотыльки в августе, – но все равно мечтал о том, чтобы оказаться на месте Фица, держать Делию за руку, прогуливаясь по рельсам, или лежать рядом с ней на влажной траве, пытаясь разглядеть солнечное затмение сквозь дырочку в обувной коробке. Вскоре Фиц перестал мне звонить; чуть позже перестала и Делия. Я старался убедить себя, что они мне не нужны.

На бал, посвященный окончанию учебного года, я шел в гордом одиночестве. Я как раз выслушивал похвальбу Донни ДеМорио – двенадцатилетнего мальчика, у которого уже росли усы и который мог порой раздобыть пачку-другую сигарет, когда ко мне вся в слезах подошла Делия.

– Фиц бросил меня, – сказала она.

Я даже представить себе не мог, что вынудило его пойти на этот шаг, но гораздо позже он таки назвал причину. «Лучше пускай у меня будете вы оба, – со свойственной ему непринужденностью сказал Фиц, – чем только она одна». Но в тот момент его рядом не оказалось, а Делия стояла так близко, что волоски у меня на руках тянулись к ее горячей коже.

– Ну, я бы, наверное, мог с тобою встречаться, – сказал я.

– Наверное, мог бы?! – повторила она. – Боже ты мой, ну спасибо, не надо мне таких жертв!

Я достаточно хорошо ее знал, чтобы понять: если Делия отвергает человека, то лишь потому, что боится быть отвергнутой. Я успел схватить ее за руку, прежде чем она бросилась прочь.

– Я бы очень хотел с тобою встречаться, – уже осторожнее сформулировал я. – Так лучше?

– Может быть.

– Так что же нам делать?

Она закусила нижнюю губу.

– Ну, можем потанцевать. Если хочешь.

Я никогда в жизни не танцевал с девчонкой. И хотя мы с Делией постоянно купались голышом в пруду и спали, вплотную прижавшись друг к другу в тесной палатке, это ощущение почему-то поразило меня новизной. Руки мои, скользнув по позвоночнику Делии, замерли на ее бедрах. От нее пахло персиками, а под вязаным платьем я чувствовал тонкую эластичную ткань белья.

Она говорила за двоих. Как Фиц однажды вечером позвонил ей и предложил встречаться, а она не знала, что ответить, и «да» само сорвалось с языка. И как она – во что бы то ни стало! – заберет у Фица свою бейсбольную карточку с Дуайтом Эвансом, которую подарила в знак симпатии.

Когда песня закончилась, Делия не отстранилась от меня. Она, по-моему, даже придвинулась чуть ближе.

– Хочешь еще поговорить? – спросил я.

– Нет, – ответила она с улыбкой. – Я уже все сказала.

Нахожу я ее в десяти футах над головой, на изрезанном шрамами локте старого дуба. Грета, поскуливая, сидит внизу.

– Эй! – Я раздвигаю мелкие ветки и листву. – Ты в порядке?

На небе высыпают звезды, наши ясноглазые соглядатаи.

– А что, если я сама во всем виновата? – спрашивает Делия.

– Почему? Ты даже не помнишь, как это случилось.

– А вдруг помню, но бессознательно заблокировала память? Может, отец и это от меня скрывал…

Я не сразу нахожусь с ответом.

– Уверен, он сможет все объяснить.

Делия спрыгивает с дерева и с кошачьей грацией приземляется рядом со мной.

– Тогда почему не объяснил? – Голос ее словно усеян шрамами. – За двадцать восемь-то лет. Как тебе кажется, за это время можно было хоть раз обронить, что Делия Хопкинс – это, вообще-то, мертвая девочка из Миссури? Вроде: «Делия, солнышко, передай, пожалуйста, хлопья. Кстати, я никогда не рассказывал, что украл тебя у твоей мамы четырехлетней девочкой?» – Лицо Делии внезапно бледнеет. – Эрик, как ты думаешь, у меня еще есть мама?

– Не знаю, – признаюсь я. – Это выяснится, когда мы прилетим в Аризону.

– В Аризону?

– Когда твоему отцу предъявят обвинение в том, что он скрывался от правосудия штата Нью-Гэмпшир, его экстрадируют Аризоне. Там… произошло преступление, в котором он подозревается. Если дело дойдет до суда, тебя, скорее всего, вызовут как свидетельницу.

Ее, похоже, ужасает такая перспектива.

– А если я не захочу?

– Вполне возможно, что выбора не будет.

Она делает шаг в мою сторону, и я заключаю ее в объятия.

– А вдруг я не должна была расти здесь… вот так расти, с вами… – Я с трудом разбираю ее слова, потому как говорит она, уткнувшись в мою рубашку. – Вдруг для Бетани Мэтьюс был разработан другой космический план?…

– Но для Делии Хопкинс тоже был разработан другой план, и осуществить его не удалось из-за этой катастрофы. – Я лихорадочно пытаюсь подобрать нужные фразы. Я думаю о Фице и представляю, что он посоветовал бы сказать. – Ты могла быть Бетани Мэтьюс, Делией Хопкинс, Клеопатрой – неважно. И если бы ты росла посреди пустыни, в окружении лимонных деревьев, с кактусом вместо рождественской елки и ручным броненосцем в качестве домашнего питомца – что ж, тогда мне пришлось бы поступить на юридический в Аризоне. Защищал бы нелегальных мигрантов из Мексики. Но, Ди, мы бы все равно оказались вместе. Как бы я ни прожил свою жизнь, я все равно в конце концов повстречал бы тебя.

Губ ее касается легкая усмешка.

– Ну, я почти уверена, что никогда не была Клеопатрой.

Я целую ее в лоб.

– Ну что ж, – говорю я, – для начала неплохо.

Нам было по пятнадцать лет, и мы, напившись в дым, влезли на башню библиотеки в Дартмуте, чтобы посмотреть на метеоритный дождь. Согласно выпускам новостей, такого яркого астрономического зрелища мы не должны были увидеть больше никогда, хотя поверить в это было сложно: мы же собирались жить вечно.

Чтобы как-то убить время, мы играли в настольные игры. Проигравший должен был отхлебнуть из бутылки. К тому времени, как наш утолок планеты повернулся лицом к метеоритному дождю, Фиц уже храпел с открытым ртом, а Делии было сложно застегнуть «молнию» на кофте.

– Давай помогу, – предложил я.

Огненные шары на небе словно гнались за луной. Делия любовалась полуночным представлением, а я – ею. Иногда она улыбалась, иногда хохотала, но чаще всего ее рот просто складывался в изумленную букву «О»: ночь преображалась у нее на глазах. Когда метеоритный дождь прекратился, я придвинулся к ней и наши губы соприкоснулись.

Она отпрянула и в недоумении уставилась на меня, но в следующее мгновение уже обвила мою шею руками и ответила на поцелуй.

Я помню, что мы, по сути, не понимали, что делаем; помню, что собственная кожа казалась мне великоватой, как одежда не того размера; помню, что сердце в груди билось так сильно, что джинсовая ткань рубашки ходила ходуном. Я помню, что в какой-то момент мне показалось, будто я оседлал одну из комет и мчусь с немыслимой скоростью – и сгорю, прежде чем приземлюсь.

В девять утра следующего дня мы с Делией сидели на стороне защиты в окружном суде Векстона. Государственных и наемных защитников вроде меня здесь очень много: каждый раз, когда судья начинает рассмотрение дела, на этом стуле уже греет задницу следующий. Судебные слушания – это безликие, однотипные процедуры: прокурор изучает папки с делами, в зал по очереди вводят обвиняемых. Мы успеваем выслушать обвинение в адрес женщины, укравшей в супермаркете тостер, и мужчины, нарушившего запретительное постановление. Третьему обвиняемому, в котором я узнаю уличного торговца хот-догами, инкриминируют совращение несовершеннолетней.

Тогда я вспоминаю, что Эндрю Хопкинс совершил не самое страшное преступление в мире.

– Ты знаешь прокурора? – шепотом спрашивает Делия.

Нед Флориц руководил вчерашним заседанием «Анонимных алкоголиков», но мы, алкоголики на пути к исцелению, свято блюдем секретность наших встреч.

– Виделись пару раз, – отвечаю я.

Когда объявляют начало нашего слушания, в зал вводят Эндрю, одетого в ярко-оранжевый комбинезон с надписью «Управление исправительных учреждений округа Грэфтон» на спине. Запястья и лодыжки его закованы в браслеты.

Я слышу, как Делия ахает от ужаса. Она еще не свыклась с мыслью, что ее отец находится под стражей. Я встаю, на ходу застегивая пуговицы на пиджаке, и несу свой портфель к адвокатскому столу. Взгляд Эндрю растерянно блуждает по залу.

– Делия! – кричит он.

Она вскакивает с места.

– Будьте добры, сэр, – вмешивается пристав, – не отвлекайтесь.

Я чувствую, как на лбу появляются бисерины пота. Я уже не раз выступал в суде, но все предыдущие дела были гораздо мельче калибром. К тому же я никогда еще не был лично заинтересован в благополучном исходе.

Эндрю касается моей руки.

– Пусть с меня снимут кандалы! Не хочу, чтобы она видела меня в таком виде.

– Таковы правила, – отвечаю я. – Я ничего не могу с этим поделать.

Наша судья – женщина, явно еще не привыкшая к судейскому креслу. Раньше она работала госзащитником, что может сыграть на руку Эндрю, но не стоит забывать, что у нее трое маленьких детей.

– У меня на столе лежит иск, утверждающий, что вы скрывались от правосудия по обвинению в похищении человека, тем самым нарушая закон штата Аризона. Вижу, у вас есть адвокат, поэтому дальнейшие мои слова будут адресованы ему. Я могу предложить вам два варианта. Первый: вы соглашаетесь на экстрадицию и едете в Аризону для дальнейших разбирательств. Второй: вы оспариваете экстрадицию и требуете от штата губернаторского ордера.

– Мой клиент согласен на экстрадицию, Ваша честь, – говорю я. – Ему хотелось бы разобраться с предъявленными обвинениями в максимально сжатые сроки.

Судья кивает.

– Тогда не будем даже затрагивать тему залога. Насколько я понимаю, вы позволите нам заключить мистера Хопкинса под стражу до перемещения в Аризону.

– Вообще-то, Ваша честь, нам хотелось бы установить сумму залога.

Прокурор вскакивает с места, как расправленная пружина.

– Исключено, Ваша честь!

Судья поворачивается к нему.

– Мистер Флориц, вы хотите что-то добавить?

– Ваша честь, залог устанавливают исходя из двух ключевых соображений: безопасность окружающих и риск побега. В случае с подсудимым риск побега огромен. Подумайте только, что уже произошло!

– Предположительно произошло, – исправляю я. – Мистер Хопкинс – уважаемый член общества, он пять лет провел на посту члена муниципального совета. Он, можно сказать, собственноручно построил дом престарелых и проявил себя как образцовый отец и дед. Этот человек не представляет угрозы для общества, Ваша честь. Прежде чем принимать скоропалительные решения, я попросил бы суд учесть, каким добропорядочным гражданином он зарекомендовал себя за эти годы Я понимаю, что допустил ошибку, но уже слишком поздно. Никогда, никогда, никогда нельзя даже допускать, что суд «принимает скоропалительные решения». Это как сказать волку, который собрался перекусить вам сонную артерию, что у него воняет из пасти. Судья меряет меня прохладным взглядом.

– Мне кажется, я располагаю достаточной информацией, чтобы принять надлежащее решение… пусть даже незамедлительное. Суд устанавливает залог в один миллион долларов, исключительно наличными. – Она бьет молоточком. – Следующее дело.

Приставы уводят Эндрю, прежде чем он успевает спросит у меня, что будет дальше. Старики поднимают шум, суетятся и выкрикивают оскорбления, пока другой пристав не вытесняет их в коридор. Прокурор встает и подходит ко мне.

– Эрик, – говорит он, – ты уверен, что хочешь в это ввязываться?

Он сомневается не в моих юридических талантах – он сомневается в моей устойчивости к стрессу. Он-то держится уже двадцать лет, а я новобранец. Я натянуто улыбаюсь.

– Все под контролем, – лгу я. Алкоголики, вставшие на путь исцеления, – отличные лжецы.

Я уступаю место другому адвокату, готовящемуся к следующему делу. Мне хочется оттянуть тот момент, когда я прочту в глазах Делии разочарование, ведь я опять потерпел поражение: Эндрю придется провести еще одну ночь в тюрьме. Смирившись с неизбежным, я поворачиваюсь и вижу, что она исчезла.

Шесть лет назад я съехал с проезжей части, когда пытался открыть бутылку «Столичной» и одновременно держать руль коленями. Каким-то чудом единственной жертвой того ДТП стал сахарный клен. Мне пришлось отправиться в бар и выпить еще несколько рюмок, прежде чем я набрался храбрости позвонить Делии и рассказать, что случилось. В течение следующей недели я регулярно просыпался там, куда вроде бы не приходил накануне вечером: в комнате студенческого общежития Дартмута, в кухне китайского ресторана, на бетонном разделителе плотины. В рамках одного из тех запоев я как-то раз очутился на заднем дворе дома Хопкинсов. Уснул я прямо у них в гамаке, и разбудил меня чей-то плач. Рядом со мной на земле сидела Делия и задумчиво рвала травинки.

– Я беременна, – сказала она.

Голова моя плавала где-то на большой глубине, язык напоминал корягу среди топей, но я подумал одно: «Теперь она моя». Кое-как выбравшись из гамака, я опустился на колени, стянул с волос Делии резинку и, сложив ее пополам, взял мать своего ребенка за руку.

– Делия Хопкинс, – сказал я тогда, – ты согласна стать моей женой?

Я напялил импровизированное кольцо ей на палец и прибавил ватт в своей электрической улыбке.

Когда она вместо ответа лишь уткнулась лицом в колени, я ощутил, как паника, точно Мотылек, затрепыхалась внизу моего живота.

– Делия, – наконец сказал я, сглотнув комок. – Дело в ребенке? Ты хочешь… избавиться от него? – Сама мысль о том, что часть меня пустила корни в ее теле, казалась чудом, словно я обнаружил орхидею, пробившуюся сквозь асфальт у съемной халупы. Однако я готов был пожертвовать этим счастьем ради Делии. Ради нее я был готов на все.

Когда она снова посмотрела «а меня, глаза ее были пусты, как будто она вырывала из плоти своей жизни отвечавший за меня кусок.

– Я хочу этого ребенка, Эрик, – сказала она. – Я не хочу тебя.

Делия часто жаловалась, что я слишком много пью, но, сама не беря и капли в рот, вряд ли могла решать, сколько это – «слишком много». Она уверяла, что не выносит запаха алкоголя, но мне казалось, что ей просто страшно потерять контроль надо мной, а значит, это была ее проблема, не моя. Иной раз она до того распалялась, что ставила мне ультиматум, но это был замкнутый круг: стоило ей пригрозить бросить меня, и я лез в бутылку еще глубже. Тогда она в конце концов приходила и помогала мне прийти в себя, а я клялся всеми святыми, что это не повторится, хотя мы оба знали, что это повторится, и не раз.

Вот только теперь она уходила не ради себя, а ради нового человека. Уходила от лица их двоих.

После того как она ушла, я еще долго сидел во дворе, пытаясь, как атлант, пристроить тяжелую правду на плечах. Вернувшись домой, я нашел информацию об обществе «Анонимных алкоголиков» и в тот же вечер отправился на собрание. Мне понадобилось немало времени, чтобы осознать, почему Делия отвергла мое предложение. Я просил ее прожить со мной ужасную жизнь, но ведь человек в любой момент может начать жить сначала.

Я бы хотел немедленно найти Делию, но времени на это сейчас нет. Я звоню аризонским прокурорам, и металлический голос в трубке извещает меня, что прокурор округа Мэрикопа принимает с девяти утра до пяти вечера. Глянув на часы, я понимаю, что в Аризоне еще всего семь. Я оставляю на автоответчике сообщение, в котором говорю, что представляю интересы Эндрю Хопкинса и что мой подзащитный согласился на экстрадицию из Нью-Гэмпшира в надежде на скорейшее рассмотрение дела.

Затем я спускаюсь в офис шерифа, где Эндрю временно отведена каморка площадью в шесть квадратных футов.

– Мне необходимо увидеться с Делией, – говорит он.

– В данный момент это невозможно.

– Ты не понимаешь…

– Знаете, Эндрю, как отец четырехлетней девочки… не понимаю, тут вы правы.

Мы оба одновременно вспоминаем вчерашний разговор и его чистосердечное признание. Эндрю хватает ума сменить тему.

– Когда мы едем в Аризону?

– Это не нам решать. Может, завтра, может, через месяц.

– А что будет происходить, пока мы ждем?

– Штат Нью-Гэмпшир обеспечит вам роскошные апартаменты. Вы будете периодически встречаться со мной, и мы вместе попытаемся придумать, как нам вести себя в Фениксе. Я пока что понятия не имею, какими доказательствами располагает обвинение. Пока я не разберусь во всем, вы просто признаете себя невиновным, а проблемы будем решать по мере их поступления.

– А если я хочу признать свою вину?

За годы своей карьеры я сталкивался всего лишь с одним подсудимым, который не хотел воспользоваться шансом хотя бы высказать свою точку зрения на случившееся. Ему было семьдесят лет, тридцать из которых он провел в тюрьме штата. Он ограбил банк через пятнадцать минут после освобождения и присел на бордюр в ожидании полиции. Ему хотелось одного: вернуться в среду, законы которой он понимал, – а потому реплика Эндрю показалась мне еще более странной. Чем бы ни руководствовался человек, однажды решившийся на преступление ради того, чтобы жить со своей дочерью, он все-таки должен хотеть продолжения этой жизни в ее обществе.

– Эндрю, как только вы признаете себя виновным, все кончено. Вы всегда можете поменять «невиновен» на «виновен», но не наоборот. Прошло уже двадцать восемь лет, половина улик могла растеряться, а половина свидетелей – умереть. У вас неплохой шанс на оправдательный приговор.

– Эрик, – Эндрю заглядывает мне в глаза, – ты же мой адвокат, верно?

Я совершенно не готов выступать его адвокатом; мне не хватает опыта, и мозгов, и уверенности в себе. Но я вспоминаю мольбы Делии. Вспоминаю ее незыблемую веру в то, что человек, некогда потерпевший фиаско во всех своих начинаниях, еще может стать героем.

– Значит, ты должен меня слушаться, верно?

Я не отвечаю на его вопрос.

– Эрик, я отдавал отчет в своих действиях тогда, двадцать восемь лет назад. И я прекрасно понимаю, что делаю сейчас. – Он тяжело вздыхает. – Я признаю свою вину.

– А вы не думали, как это скажется на Делии?

Эндрю долго смотрит на какой-то предмет у меня за спиной, прежде чем ответить.

– Только об этом я и думаю, – наконец говорит он.

Однажды, когда нам было по семнадцать лет, Делия мне изменила. Мы должны были встретиться у изгиба реки Коннектикут, мы часто там купались: заборчик из рогозы и тростника надежно прятал вас от посторонних взглядов, вздумай вы побаловаться со. своей девушкой. Я приехал туда на велосипеде, опоздав на полчаса, и услышал, как Делия беседует с Фрицем.

Буйные заросли мешали мне их рассмотреть, но их спор о карамельном батончике «О’Генри» – я слышал отчетливо.

– Его назвали в честь Хэнка-а Аарона, – настаивала она. Когда он в очередной раз делал хоумран, все им восхищались: «О Генри!..»

– Нет. Это в честь писателя, – возражал Фиц.

– Никто бы не стал называть конфету в честь писателя. Только в честь бейсболистов. «О’Генри», «Малышка Руфь»…

– А это назвали в честь дочки Гровера Кливленда.[8]8
  Дважды президент США, 1885–1889 гг. и 1893–1897 гг


[Закрыть]

Я услышал визгливый смешок.

– Фиц, ты… ты не смей! – Всплеск воды: он сбросил ее в реку и упад сам. Прорвавшись сквозь тростник, я собрался уже было присоединиться к ним, когда у самого берега заметил, что Фиц и Делия целуются.

Не знаю, кто это начал, но точно знаю, что Делия положила этому конец. Оттолкнув Фица, она побежала за полотенцем и застыла, дрожа, в трех футах от моего укрытия.

– Делия, погоди! – крикнул Фиц, выбираясь на берет.

Я не хотел слышать ее слова, я боялся, что она скажет самое страшное. А потому молча удалился и поехал домой с рекордной скоростью. Остаток вечера я провел у себя в комнате – лежал в полумраке и представлял, что ничего не видел.

Делия так и не призналась в этом поцелуе, а я никогда о нем не вспоминал. Ни при ней, ни при ком-либо другом. Но в свидетеле важно то, что он видел, а не то, что сказал. И тот факт, что ты держишь случившееся в тайне, не отменяет самого случившегося, как бы ты ни старался в это поверить.

Когда я нахожу Делию, она наблюдает за стайкой ребятишек, ползающих по детскому городку.

– Ты же помнишь, что я ненавижу качели?

– Ну да, – бормочу я, не понимая, к чему она клонит.

– А знаешь почему?

Лет в восемь Делия сломала руку на качелях, и я всегда считал, что с того момента она их и ненавидит. Но когда я озвучиваю свою версию, она лишь мотает головой.

– Когда взлетаешь слишком высоко, цепи на полсекунды провисают, – говорит она. – И я всегда боялась, что упаду.

– А потом таки упала, – замечаю я.

– Отец обещал, что поймает меня, если это произойдет, – продолжает она. – А я была совсем еще ребенком, я ему верила. Но он не мог всегда быть рядом, хотя уверял, что будет. – Она смотрит, как маленькая девочка прячется под длинным серебристым языком горки. – Ты не сказал, что его держат в тюрьме.

– Ди, прежде чем все станет хорошо, должно стать хуже.

Она отходит от забора.

– Я могу с ним поговорить?

– Нет, – мягко отвечаю я. – Не можешь.

У нее, похоже, начинается истерика.

– Эрик, я не знаю, кто я, – говорит она сквозь слезы. – Я знаю одно: я не тот человек, которым была вчера, Я не знаю жива ли моя мать. Я не знаю, причиняли ли мне ту боль, о которой даже думать страшно. Не знаю, почему он решил, что после его поступка боль утихнет. Зачем было врать мне, если он не сомневался, что я его прощу? – Она качает головой. – Я не знаю, могу ли я теперь ему доверять. И смогу ли когда-нибудь. И еще… я не знаю, кому задавать вопросы.

– Милая…

– Нельзя просто взять и украсть ребенка! – перебивает она меня. – Что такого ужасного случилось тогда? Что это было, если я даже не могу этого вспомнить?

Я кладу руки Делии на плечо и чувствую бурю эмоций у нее внутри.

– Я пока не могу ответить на твои вопросы, – говорю я. – И твой отец – тоже. По закону я единственный человек, с которым он может общаться.

Она вскидывает голову, на лице ее написана неподдельная ярость.

– Тогда спроси у него, что случилось!

Хотя погода необыкновенно теплая для марта, Делия дрожит. Я снимаю куртку и укутываю ее.

– Не могу. Я его адвокат. Именно поэтому я считаю, что кто-то другой должен…

– Защищать его? – опережает меня Делия. – Человек, который воспринимает моего отца только как имя на корешке папки? Человек, которому плевать, осудят моего отца или оправдают, потому что это всего лишь рутинная работа?

Учительница созывает детей на площадке. Она протягивает им белую веревку с петельками, чтобы каждый ребенок взялся за свою. Эта миниатюрная копия каторги, где заключенные скованы одной цепью, поможет всем безопасно вернуться в школу, и никто не потеряется в пути.

– Он собирается признать свою вину, – сконфуженно говорю я.

– И что тогда будет?

– Его отправят прямиком в тюрьму.

Делия ошарашена.

– А это-то тебе зачем?!

– Мне это ни к чему. Я сказал, чтобы он воспользовался шансом на суде, но он не хочет.

– А кого-то вообще волнует, чего хочу я?!

Если я явлюсь в суд Аризоны в роли адвоката Эндрю, судья спросит у меня, а не у него. Сказав, что мой подсудимый невиновен, я пойду против воли своего клиента. А следовательно, Эндрю сможет уволить меня и нанять адвоката, который с радостью согласится на признание виновности, так как это – путь наименьшего сопротивления.