Текст книги "Королевская пешка"

Автор книги: Джоанна Мэйкпис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Алиса, задохнувшись, спросила:

– Ты хочешь сказать, что условилась с ним там встретиться?

Крессида дерзко вскинула подбородок.

– Ко мне подошел паж и сказал, что меня хотят видеть. Я никогда бы не согласилась… не поступила так, если бы милорд не запретил мне принимать его. Мы не сделали ничего такого, чего следовало бы стыдиться. Хауэлл покидает Лондон, он хотел всего-навсего проститься со мной, но… милорд рассердится, если узнает, что мы встречались тайком.

С минуту Алиса молчала, переваривая услышанное, потом спросила медленно:

– Ты говорила… вот только что… о Хауэлле?

Крессида ошеломленно смотрела на нее широко распахнутыми потемневшими глазами.

– О Хауэлле? О том, чтобы я могла… чтобы я любила Хауэлла? Нет, конечно, нет. Он просто друг и всегда был другом, и…

– Благодарение Пресвятой Деве, – пылко пробормотала Алиса. – Я уж испугалась… Ну да ладно, неважно. Что же все это значит, миледи? Все эти разговоры о любви и о чувствах?

Крессида густо покраснела и обхватила руками согнутые в коленях ноги.

– Милорд… он обращается со мной… как будто я еще ребенок. Прошлой ночью он был очень добр. Понимая, что я страшно подавлена… просто убита смертью королевы, привез меня домой, как ты знаешь, и мы вместе поужинали… – ее голос странно сник, – проводил меня до моей двери… и ушел, оставил одну. – Слабым испуганным шепотом она договорила: – Алиса, я хочу быть ему настоящей женой!

– Значит, вот в чем дело? – Алиса тяжело перевела дух. – Деточка моя, этот брак был устроен по сговору, и все случилось слишком быстро… Ты должна набраться терпения.

– Я знаю. – Крессида высунула руку из-под одеяла и сжала пальцы Алисы. – Я не могу довериться маме. Отец придет в ярость, если только заподозрит… – Она проглотила комок в горле. – Я не знаю, как мне быть с моими чувствами. Когда он рядом… я о милорде Мартине говорю… мне вроде бы страшно, и я только что не больна от волнения. Сама не знаю почему, ведь он никогда не говорит мне комплименты, как другие мужчины во дворце, и даже дотрагивается до меня редко, только поцеловал раз-другой, утешал просто, когда я была чем-то расстроена… Он так же вел бы себя и с любимой собакой. Но иногда… иногда он так смотрит на меня… Единственное, что я знаю, – он не может забыть свою прежнюю любовь, ту, что умерла… Я хочу любить его, Алиса, – прошептала она чуть слышно, – и хочу, чтобы он любил меня так, как отец любит маму. Разве я хочу слишком многого? – Ее губы дрожали. – Кажется, я часто сержу его, хотя не пойму чем. Когда мы в первый раз встретились, я сделала какую-то глупость, и теперь… я думаю, он считает меня дурочкой. – Помолчав немного, она воскликнула вдруг со страстью: – Я не дитя больше, Алиса. Я понимаю, что чувствую, когда он рядом… и знаю, дети так не чувствуют. Как же мне сделать, чтобы он понял…

Алиса ласково отвела назад ее прелестные светлые волосы.

– Еще раз скажу тебе, радость моя, потерпи. Если я хоть что-то понимаю в мужчинах, то лорд Мартин – настоящий порядочный муж, который не хочет спешить, чтобы не разрушить поспешностью то, что старается создать между вами. И как ты ни артачься, все ж таки ты еще слишком молода, да и к здешним порядкам непривычна. А он сильно занят делами короля, и сейчас не время ему отвлекаться. А что до мастера Проссера, так ты глупо поступила и непослушно, что встречалась с ним. Обещай мне больше не делать эдаких глупостей.

Крессида торжественно кивнула ей.

– Обещаю. Сказать правду, хотя я хочу, чтобы… чтобы лорд Мартин… любил меня, я и боюсь его тоже. Боюсь даже подумать, что он может узнать об этой последней встрече.

– Да, – поджав губы, сказала Алиса и встала. – Лучше уж держи это про себя. Твой отец был бы мной ох как недоволен, если бы узнал, как неразумно ты вела себя. А теперь постарайся уснуть, девочка, и помолись святой Екатерине, чтобы желания твоего сердца исполнились.

Крессида свернулась калачиком под одеялом, ей уже стало лучше. Весь день в мыслях у нее царил кавардак, но исповедь перед Алисой ей всегда помогала.

Алиса была уже почти у порога, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату, крупно шагая, вошел лорд Мартин. Его лицо было черным от ярости.

– Оставь нас, – приказал он Алисе свирепо.

Алиса бросила тревожный взгляд на свою хозяйку, затем покосилась тайком на хозяина, сделала реверанс и вышла.

Мартин тем же широким шагом приблизился к кровати. Наклонившись, он резко отдернул покрывало.

– Встаньте.

Крессида приподнялась на подушках и, увидев гневное выражение его лица, накрылась снова. Она была не из пугливых, хотя ей уже случалось волноваться, видя лорда Мартина в приступе гнева, о чем она и говорила Алисе, но на этот раз его взбешенный взгляд по-настоящему испугал ее.

– Я сказал, встаньте.

Она потянулась за халатом, лежавшим поперек мехового одеяла; он схватил его сам и швырнул ей.

Крессида быстро встала, хотя ноги ее не слушались, и поспешно закуталась в опушенный мехом халат. Она не смела взглянуть на мужа, но всем телом ощущала, как он разъярен.

Он нетерпеливо, рывком повернул ее лицом к себе – она пыталась непослушными пальцами завязать пояс.

– Смотрите мне в глаза. Смотрите мне в глаза, я сказал.

Она с усилием повиновалась. Он стоял, раздвинув ноги, спиною к камину, все еще одетый как за ужином; значит, что-то помешало ему лечь спать. Поздний гость?

Внезапно Крессида поняла: он узнал о ее тайной встрече с Хауэллом! – и тотчас ее губы обиженно сжались в тонкую полоску оттого, что он гневается на нее. Как он смеет бранить ее? Да будь он справедлив к ней, она могла бы встретиться с Хауэллом открыто, и ей не пришлось бы нарушать его волю. Он не имеет никакого права запрещать ей встречаться с друзьями.

И, перехватывая у него инициативу, она воскликнула:

– Простите, сэр, но что означает весь этот шум? Из-за чего вы так бесцеремонно вытащили меня из постели и перепугали мою горничную? Какова бы ни была причина, разве не мог этот разговор подождать до утра?

Глаза Мартина грозно вспыхнули, и она, несмотря на всю свою решимость, чуть-чуть отступила назад.

– Известно ли вам, что вы натворили? Его тон был таким злобным, что она встревожилась еще больше, однако решила не подавать вида и держаться храбро.

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Если бы вы соблаговолили объяснить…

– Объяснить?! – Мартин засмеялся коротким резким смехом. – Что же вам объяснить? Что моя жена совершила прямую измену, о чем мне только что стало известно?! Почему, ради всего святого, я должен что-то объяснять? А вам не кажется, что объяснить должны вы, мадам?

Это обвинение поставило Крессиду в тупик. Неужто он сошел с ума? Как можно ее невинную встречу с Хауэллом счесть изменой?

– Измену? – эхом повторила она. – Я вас не понимаю. Разве есть такой приказ короля, чтобы его придворные не общались с людьми, не имеющими отношения к дворцу?..

– Как вы смеете делать вид, будто ничего не произошло? Вы не только себя поставили под удар – вы разрушили, быть может, доверие короля ко мне, одному из самых верных его советников! – Он опять шагнул к ней и, схватив за плечи, так грубо тряхнул, что ее волосы рассыпались по плечам, и у нее перехватило дыхание. – Вам известно, какой казни подвергают женщину, уличенную в измене? Мужчину четвертуют на Тайберне [22]22
  Место публичной казни в Лондоне; использовалось до конца XVIII в.


[Закрыть], но женщин, мадам, сжигают, привязав к столбу.

Крессида обмерла и безвольно поникла в его руках. Она поняла только одно – каждое его слово сейчас сказано с убийственной серьезностью. Но что же она натворила? Может быть, Хауэлла схватили и он под пыткой назвал ее участницей какого-нибудь бесчестного замысла? Но какого?

Ее глаза молили Мартина объяснить происходящее, но тот опять лишь нервно рассмеялся.

– Вы, разумеется, не понимаете, какой вред нанесли? – (Она качнула головой, слишком испуганная, чтобы защищаться.) – Вы обвинили короля в том, что он желал отравить жену и вступить, прости нас, Господи, в кровосмесительный брак, – и все это до того, как королева испустила последний вздох; и в довершение всего вы сказали это во всеуслышание возле набережной, где без конца снует туда-сюда народ. И после этого еще просите у меня объяснений?

Ее глаза потемнели и сделались огромными на смертельно побледневшем лице, на котором не осталось ни малейшего признака недавнего гнева.

– Но вы не поняли, – прошептала она жалобно. – Все происходило не так, как вы говорите. Я лишь повторила то, о чем болтают другие…

Он резко отпустил ее и стал мерить шагами комнату, сжимая в руке инкрустированную рукоятку кинжала, который носил за поясом. Казалось, он вовсе не слушал ее.

– Сэр Ричард Рэтклифф вынужден был потребовать объяснений у короля. Его северное воинство хранит верность памяти королевы, дочери великого Варвика, позвольте вам напомнить. Любое нанесенное ей оскорбление может лишить короля поддержки его сторонников.

Крессида онемела от ужаса, наконец, все осознав, и судорожно ухватилась за резной столбик кровати, чтобы не упасть. Медленно, неумолимо жестокая правда случившегося проникала в ее затуманенный мозг.

– Король, верховный сюзерен, должен будет теперь унизиться до того, чтобы объяснять подданным свои поступки, и притом именно тогда, когда надеялся на глубокое сострадание и поддержку. Ему придется отправиться на Клеркенуэлл, в рыцарский зал Сент-Джона, и публично заявить, что он никогда не собирался жениться на собственной племяннице. Какое унижение! Право, не понимаю… – продолжал он, – не понимаю, прежде всего, как мог кто-нибудь поверить, что такое возможно. Чтобы король женился на незаконнорожденной девице, неважно даже, племянница она ему или нет, когда его собственные притязания на трон объяснялись именно тем, что дети его брата – бастарды. Вы хоть об этом подумали? Или вам так задурманила голову ваша дружба с леди Элизабет, что вы готовы поверить всем ее словам?

Крессида чувствовала, что, если не соберет сейчас все свои силы, дело кончится трусливым обмороком. Она заставила себя выпрямиться и унять дрожь.

– Милорд, – выговорила она чуть слышно, – вы не можете верить, что я хотела повредить делу короля. Если нас подслушали…

– «Если нас подслушали», вот как! – Его лицо исказила жестокая гримаса. – Вы, я полагаю, имели в виду себя и мастера Проссера?

Голос не слушался ее, и она лишь кивком подтвердила его догадку.

Он опять подступил к ней вплотную и наклонился так, что его дыхание обдало ей щеку. От него сильно пахло вином. Когда лорд Ловелл уехал, он попытался найти утешение в графине с бренди.

– Итак, вы сознательно не подчинились моему приказу.

– Я не собиралась… Просто…

– Просто ваши желания сильнее страха? Она смотрела на него, не веря своим ушам. Неужели он мог подумать, что она испытывает к Проссеру сколько-нибудь глубокие чувства, что она способна изменить собственному мужу?

Он опять схватил ее за плечи, и она услышала его тяжелое, хриплое дыхание.

– Значит, вы пожелали еще раз увидеть мастера Проссера, несмотря на мои распоряжения. Неужели это было столь важно, что вы не побоялись быть там застигнутой?

– Он… он собрался уезжать…

– Ах, вот что, вам нестерпима мысль об этом. Полагаю, он не предложил вам отправиться с ним вместе? Его галантность не простиралась так далеко или он испугался последствий?

Теперь и она задышала быстрее, а страх обернулся гневом, оттого что он так несправедлив к ней.

– Ваши предположения недостойны, – резко перебила она. – Между нами никогда не было ничего, кроме дружбы. Мой отец не потерпел бы ничего иного. Хауэлл знал это и относился ко мне почтительно.

– И вас, как послушную дочь… принудили вступить в брак без любви, – насмешливо проговорил он. – Но это ведь не смирило ваши чувства, не так ли? Вы видите его снова и не можете устоять…

Она рванулась к нему и рукой, на которой было обручальное кольцо, ударила по щеке. Он слабо охнул от боли, но не выпустил ее из рук. Она чувствовала его напряженные пальцы сквозь парчовый халат.

– Как вы осмелились? – воскликнула она с яростью. – Да, я вышла за вас по приказу отца, как и вы, женились на мне по воле короля. Ни один из нас не был рад этому, но я не нарушу своего обета, как бы меня ни провоцировали и… и потом, я вам не настоящая жена…

На миг Мартин, обуреваемый яростью, отпустил ее, но тут же вновь протянул к ней руки и схватил две густые пряди рассыпавшихся на груди волос. Он крепко вцепился в них у самого ее лица, и Крессиде пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть от боли. Куда только подевалось его обычное лениво-добродушное выражение лица! Она видела набухшие на висках вены, видела, как напряглись мускулы на шее; его глаза пылали страшным огнем.

– Вот как, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Вот, оказывается, о чем вы беспокоитесь, не так ли?.. Что вы не настоящая жена?.. Что я, считая вас еще ребенком, хотел поберечь вас, избавить от того, что могло бы оказаться для вас жестоким испытанием? Но я, по-видимому, неправильно понял ситуацию. Вы не ребенок. Все ваше поведение свидетельствует об этом. Ладно же, если так, – переведя дыхание, продолжал он, – я больше не собираюсь считаться с вашими чувствами. Я могу обращаться с вами как с женой, даже бить вас, это мое право, и, клянусь Богом, вы заслуживаете этого. Только благодаря доброй воле лорда-управителя двора и великодушию короля вы избегнете наказания за ваши изменнические поступки. Они, слава Господу, все еще считают вас ребенком.

Теперь он еще крепче закрутил в руках ее волосы, и она застонала от боли, но не посмела заплакать.

– Что ж, можете избить меня… выцедить всю мою кровь до капли. Это ведь ваше право, как вы сказали! Но не смейте думать обо мне дурно. Я всего лишь попрощалась с мастером Проссером. И готова поклясться в этом перед алтарем.

– Что там вы делали с мастером Проссером или любым другим мужчиной, узнать будет нетрудно, – сказал он хрипло и, отпустив одну прядь, свободной рукой обхватил ее за плечи и поднял, притиснув к себе. Она не успела опомниться, как он бесцеремонно швырнул ее на кровать и с яростью стал рвать крючки ее халата.

Крессида негромко вскрикнула. Ее охватил ужас. Он был пьян и совершенно невменяем; в приступе безумного гнева он вполне мог задушить ее на месте.

Еще недавно она страстно желала оказаться в его руках, стать настоящей женщиной, но не так же! Он не должен овладеть ею в пароксизме ярости. Да, она жена его, но такое скорее походило бы на насилие, а не на брачную ночь.

Теперь желание покинуло ее от страха перед его безумной решимостью. Нельзя, чтобы он совершил это. Иначе им никогда не жить в согласии. Она никогда его не простит. По ее щекам струились слезы, она отчаянно царапала его нетерпеливые руки, все еще безжалостно занятые неловкими попытками развязать кушак ее халата.

– Нет, милорд, нет, вы не должны – только не так! Молю вас, не…

Ее отчаянная мольба проникала понемногу в его замутненное сознание, и он сдержал себя. Халат ее распахнулся, и он ошеломленно взглянул на лежавшее перед ним юное тело цвета слоновой кости, позолоченное отсветами огня. Гордые юные груди упруго приподнимались над изогнутым в ужасе телом.

Его вдруг словно окатили ледяной водой. Опершись на руки и стоя на коленях над нею, он отстранился, а она чуть слышно, умоляюще прошептала:

– Пожалуйста, выслушайте меня, прошу вас… Накажите меня, если нужно, но… но только не так. Если вы все-таки пойдете на такое… вы будете сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. – Из его груди вырвалось ужасное рыдание, и тогда она протянула руку и нежно погладила мокрый от пота завиток его волос. – Прошу вас, поймите. Я поступала глупо. Вы правы – я слишком долго делала все по-своему и… и я действительно хорошо отношусь к Хауэллу, но вовсе не так, как вы думаете. Он просто друг. И я, только как друг, пошла, чтобы встретиться с ним и попрощаться, и… и, тоже как друг, слушала то, что он говорил мне… как прежде слушала и про Клиффорда. Теперь я понимаю… он желал… желал, чтобы нас услышали… чтобы вышел скандал. Он… он использовал меня. Я не хотела бы думать, что он пришел нарочно, чтобы навредить… ради прошлой дружбы не хотела бы… но между нами нет ничего… совсем ничего.

– Боже милостивый, – хрипло прошептал Мартин, – как я мог…

– Вы были вне себя, милорд, и имели все основания гневаться на меня. Я нанесла вам урон… вашему положению, встала между вами и вашим сюзереном, но, клянусь вам, я не хотела этого! Прошлой ночью… когда я видела короля в приступе горя… я поняла… поняла, как сильно любил он свою жену. Я не знаю, как… не знаю, возможно ли мне надеяться на прощение за…

– Значит, это Проссер говорил вам о матримониальных планах короля?

– Да, но тот, кто слышал это, должно быть, неправильно понял…

– Нет, – отрубил Мартин, – о непонимании не может быть и речи. Этот человек намеренно сплел эту ядовитую паутину, и вы в нее попались. – Его губы искривила циничная усмешка. – Именно вы, моя супруга. Заговорщикам отлично известна моя роль в окружении короля. Вовлечь в это дело вас, действительно, было не глупой идеей.

– И Хауэлл в этом участвовал? – Вся глубина нанесенной ей раны выразилась в том, каким тоскливым, потрясенным голосом она это спросила.

– У короля много врагов, – сказал он. – Они не знают жалости. Вас хотели использовать и отбросить. Но не чувствуйте себя опозоренной. Это не ваша вина.

Как она прелестна, как хороши эти огромные фиалково-синие глаза, с мольбой устремленные на него, это залитое слезами лицо, чьи скульптурные очертания влажно отсвечивали в полутьме!

– Что вы собираетесь делать теперь? – Ему пришлось наклониться к ней еще ближе, чтобы уловить едва слышный шепот.

На его губах заиграла нежная улыбка.

– Что ж, насиловать вас я не буду, если вы этого боитесь.

От ее груди к горлу прихлынула жаркая волна, перебросилась на щеки.

– Теперь… теперь не боюсь, милорд.

Он моргнул, не веря своим ушам, и с удивлением посмотрел на нее.

– Клянусь всеми святыми, я оказался прав. Вы действительно уже не дитя, ведь так?

– Так, милорд.

Он тихо засмеялся и, наклонившись, крепко поцеловал ее в губы.

– Значит, время пришло, и теперь я вправе сделать вас совсем моей.

Она услышала, как он, стоя возле кровати, быстро сбрасывает с себя одежду, и вдруг ее охватила паника; но тут он, опершись на вытянутые руки, склонился над ней.

– Вам не страшно?

Она покачала головой.

– Теперь уже нет.

Он ласково погладил ее по волосам, тонкую прядку намотал на палец, на этот раз очень нежно.

– Ты самое прекрасное создание, которое мне приходилось когда-либо видеть. Нет, не говори ничего! – И он поцелуем закрыл ей рот. – Ты очаровательна и полна жизни и… непослушная, но мне это в тебе нравится – если ты не грозишь обрушить на наши головы все мироздание.

– Милорд, вас не накажут за то, что…

– Нет-нет, любовь моя, но, если бы и так, я ни о чем не пожалел бы.

Он нежно – сладостно-нежно – целовал ее губы, едва касаясь, целовал шею, грудь, изгиб живота. Крессида тихо постанывала от острого наслаждения. Наконец он взял ее; минутная боль мгновенно исчезла, уступив место полной эйфории.

Крессида оказалась гораздо более отзывчива на ласки, чем он смел мечтать. За время, прошедшее после их свадьбы, он приучил себя ждать; теперь он знал: она так же жаждала познать наслаждения любви, как он – обучить им ее.

После смерти Элинор он хранил целомудрие, чувствуя, что любая связь станет оскорблением ее памяти. Его чувства были притушены и вспыхнули вновь лишь при первом взгляде на эту волшебную деву. Весь его гнев испарился мгновенно, как только до его сознания дошло, что он готов был в гневе взять ее силой, навеки утратив надежду на истинную любовь меж ними. Сейчас он тихо лежал подле нее, радуясь обретенному блаженству.

Крессида шевельнулась, и он прижал ее к груди. Она робко обхватила шею Мартина руками и с легким вздохом притянула к себе его голову, вновь жаждая поцелуев. Он тотчас приподнял пальцем ее подбородок, а другой рукой отвел назад сияющее облако белокурых волос, чтобы лучше видеть ее лицо.

– Ты вздохнула… Ты сожалеешь…

Она пылко помотала головой.

– Нет! Нет! Я хотела…

Она отвернула от него лицо, избегая его взгляда, но он с мягкой настойчивостью повернул ее к себе и заставил посмотреть ему прямо в глаза.

– Скажи мне. Чего бы ты хотела? Чего я не дал тебе?

– Нет, вы не понимаете. У меня есть все, чего я хочу – сейчас. Мои родители всегда любили друг друга. Я знала это, еще когда была совсем маленькая. А вы держались все это время так отчужденно… бывали иногда добрым и снисходительным, но… но не любящим. Думаю, будь я вашей любимой собакой, вы обращались бы со мной так же по-доброму и ласково… и так же бранили бы за провинности. И я всегда чувствовала себя как бы в опале, как бы провинившейся в каких-то детских проделках, до тех пор… – ее голос чуть-чуть дрогнул, – до нынешней ночи, когда поняла, что, действительно, привела вас в ярость, и подумала… испугалась… что в этой ярости вы можете оскорбить меня так, что я не смогу простить. Мне казалось, я этого не заслуживаю, потому что… – она опять отвела от него глаза, – потому что, мне кажется, я начинаю любить вас, милорд.

Он засмеялся коротким горловым смехом.

– Я обязан поверить этому, мадам, иначе ваше поведение нынешней ночью следовало бы назвать безнравственным.

Некоторое время они лежали молча, потом она, запнувшись, спросила:

– Вас заставят… отослать меня? Он помолчал.

– Думаю, это возможно… и правильно. Ты должна какое-то время не показываться королю на глаза.

Она высвободилась из его рук и села.

– Мартин, вы не можете отослать меня от себя – только не сейчас!

– Любовь моя, ты знаешь, как обстоят дела во дворце. В это критическое время я не могу оставить Совет. У меня есть работа – важная работа.

Тон его сделался мрачен, и она закрыла глаза, подумав о том, какая страшная, верно, эта работа.

– Вы будете разыскивать тех, кто хотел навредить делу короля?

– Это мой долг. Королю это необходимо. Думаю, тебе придется на какое-то время уехать.

– В ваше поместье Рокситер?

Он сдвинул брови, глядя в сумрак освещаемой камином комнаты.

– Я думал об этом, но хотел сам отвезти тебя туда. К сожалению, сейчас это невозможно. Я должен как следует все обдумать и… и подождать распоряжений короля. Она тихо спросила:

– А что будет с леди Элизабет?

– Ей придется покинуть Лондон и уехать на север – в Шерифф-Хаттон, один из йоркширских замков короля. Там она присоединится к другим слугам его величества.

– Я… я нанесла ей огромный вред, ведь она, думаю, мало что знала… обо всем этом и о последствиях. Я должна повидаться с ней, попросить у нее прощения.

– Крессида, – ответил он, но голос его при этом прозвучал определенно холодно, – ты должна мне поклясться, что никак не будешь общаться с леди Элизабет. Это мой приказ. Я рассержусь на тебя по-настоящему, если ты ослушаешься меня в таком серьезном деле.

Он повернулся к ней и снизу вперил взгляд ей в лицо; она молча кивнула.

– Как вы думаете, мне разрешат присутствовать на похоронах ее величества? О, Мартин, я так хочу быть там, так хочу в последний раз проститься с нею вместе с другими фрейлинами…

Он тяжело вздохнул.

– Я должен испросить на это разрешения у его величества.

Она горестно кивнула ему в ответ. Приходилось удовольствоваться этим, ведь она понимала, как безмерно трудно Мартину обратиться к королю с подобной просьбой после того, как она причинила ему так много вреда.

Крессида так никогда и не узнала, чего стоило Мартину вымолить у короля разрешение его жене следовать вместе с прочими фрейлинами за телом королевы, когда его переносили в Вестминстерское аббатство на вечное упокоение, но такое разрешение было ей даровано. Позднее, когда гроб опустили в приготовленное для него углубление возле кресел для хора, Крессида увидела, что король плачет, не скрывая своего горя.

Сама она и не пыталась сдержать слезы – ведь королева была к ней необыкновенно добра, хотя она совсем недолго ей прослужила; впрочем, Крессида обнаружила, что другие фрейлины тоже плачут, показывая всем своим видом, что никогда уж больше им не доведется служить столь терпимой владычице, но при этом умной и твердой, умевшей, как и ее отец, великий граф Варвик, настоять на своем перед кем бы то ни было.

Затем в дворцовом зале началась поминальная тризна, но застолье проходило тихо, гости не спешили наброситься на яства, под которыми ломились столы, не злоупотребляли и винами.

Король сидел, как всегда, на помосте, отдельно от гостей, под государственным стягом; Крессида видела, что он почти ничего не ел и пил даже меньше, чем обычно. По обе стороны от него, как бы оберегая, сидели самые старшие его друзья – лорд Ловелл и сэр Ричард Рэтклифф, и Крессида с облегчением отметила, что между прямодушным йоркширским рыцарем и его сюзереном не заметно никакого охлаждения.

Судя по всему, сплетня, подкинутая Хауэллом Проссером, особого вреда все же не нанесла. Крессида беспокойно перевела взгляд на Мартина, сидевшего с нею рядом; ей было видно, как мучит его мысль о том, что королю еще предстоит тяжкое испытание в рыцарском зале Сент-Джона на Клеркенуэлле: ему придется выступить там с декларацией о намерениях, и к этому все уже подготовлено, о чем Мартин рассказывал ей накануне.

«Его величество, – говорил он, – обратился также письменно к мэру и олдерменам Йорка, напоминая об их долге пресекать столь необоснованные, отвратительные слухи и арестовывать любого, кто бесчестит короля подобным образом».

«Но это ведь не выйдет за пределы столицы?» – с несчастным видом спросила тогда Крессида.

Мартин пожал плечами.

«Слух пущен затем, чтобы очернить репутацию короля, пущен мятежниками, желающими ему зла, – ответил Мартин, – и вполне может гулять по всему королевству точно так же, как по Лондону и Вестминстеру».

Король очень рано покинул зал, но велел передать придворным, чтобы они не расходились и продолжили поминки по усопшей королеве; однако и после его ухода все оставались столь же сдержанны и печальны.

Мартин наклонился к Крессиде.

– Я должен заглянуть в свой кабинет, там у меня неотложное дело… но я скоро освобожусь. Ты подождешь меня в зале?

– Нет, нет, – торопливо возразила она. – Я хочу с вами… Я… я буду чувствовать себя неловко здесь… после того, что случилось.

– Навряд ли другим придворным известно, что в этом замешана ты, – заверил ее Мартин. – Лорд Ловелл обещал не называть твоего имени в связи с этой историей.

Она проглотила комок в горле и, выходя из зала, бросила признательный взгляд на лорда-управителя двора.

– Я подожду вас в передней возле опочивальни королевы, – сказала она.

Мартин кивнул ей и повернулся к Питеру Фэйрли, что прислуживал им за столом и теперь последовал за ними, когда они вышли из зала.

– Питер, найди юного Филиппа Кентона и скажи, чтобы он оставался со своей госпожой в прихожей королевы.

Питер поклонился и поспешно отправился выполнять поручение.

Прихожая королевы оказалась пустой и всеми покинутой. Крессида села на банкетку возле окна и печально оглядела комнату, свидетельницу более счастливых дней: забытую, украшенную лентой лютню, куски незаконченных вышивок, пяльцы для гобелена. Придется ли ей служить новой королеве, когда король женится опять? А он должен будет жениться, она это понимала.

Она поспешила смахнуть слезы раскаяния и печали, мучительно сожалея о той роли, которую невольно сыграла и принесла ему тем самым лишнее горе.

Несмотря на пылавший в камине огонь, комната казалась такой заброшенной и унылой, что она не могла больше ждать маленького пажа и решила сама отправиться на поиски кабинета Мартина.

В коридорах было так же уныло и пусто, и в них царила печаль, овладевшая обитателями дворца; по рассеянности Крессида свернула не в тот коридор и оказалась рядом с приемной короля, где впервые была представлена ему и королеве и, увидев Мартина, поняла, что он, возможно, и есть ее нареченный.

Дверь оказалась распахнута настежь, и возле нее не было стража, обычно стоявшего там на посту. Отпустил ли его король, послал ли с каким-нибудь поручением? Или сам удалился в свои личные апартаменты? Но даже если так, алебардщику все равно следовало быть у дверей. Крессиде показалось это странным, она заволновалась. Зная все то, что теперь узнала, она испугалась, не отвлекли ли стражников нарочно под каким-нибудь лживым предлогом, хотя считала подобную небрежность совершенно немыслимой.

Она тревожно заглянула в двери, точно так же, как в ту ночь, когда увидела короля, в приступе горя упавшего на колени возле ложа покойной королевы.

Настороженно обведя глазами комнату, она встретилась с холодными серовато-зелеными глазами короля, бессильно сидевшего в кресле у камина. Он был совершенно один, и ее глаза опять тревожно расширились.

Его губы изогнулись в горькой усмешке.

– Войдите, леди Крессида.

– Ваше величество, – проговорила она, запинаясь, – у меня и в мыслях не было потревожить вас… Я только подумала… я испугалась, что…

– …что я лежу здесь, убитый, на полу? – Улыбка сделалась мягче, хотя Крессиде сразу бросились в глаза следы безмерного горя на его лице. – Нет, я просто отослал стражу во внешний коридор. Не хотел, чтобы за мной подглядывали, оттого и удалился из зала. Стражник отказывался уходить, но мне необходимо было остаться одному хоть на час. Короли, – продолжал он, помолчав немного, – редко имеют такую роскошь – побыть в одиночестве, леди Крессида, да и, сказать по правде, стража мне ни к чему. Не хочу, чтобы за мной вечно подсматривали. Когда нужно, я сам могу позаботиться о себе, даже если буду атакован столь прелестной и прекрасной особой, как ваша милость.

– В таком случае я немедленно удаляюсь, ваше величество.

– Коль скоро вы здесь, войдите.

– Ваше величество, я думаю, мой супруг не одобрит мое вторжение, и уверена, ему не понравилось бы…

– Не понравилось бы, что я столь мало забочусь о своей жизни? Конечно, не понравилось бы, – признал он. – Это же его обязанность, как и других моих рыцарей, защищать мою спину, и я согласен с вами, он станет бранить меня – о, конечно, в самых почтительных выражениях, но твердо, ради моей же пользы.

Она сделала низкий реверанс и, по его знаку, подошла ближе. Ей надо было так много сказать ему, но она не могла вымолвить ни слова и, к великому стыду своему, вдруг разрыдалась. Он подождал, пока утихнут слезы, и жестом повелел ей сесть на стул, стоявший с ним рядом.

Наконец, судорожно всхлипнув, она прошептала:

– Ваше величество, простите ли вы меня когда-нибудь? Возможно ли это?

Он ответил с глубоким вздохом:

– Я же понимаю, Крессида, вас просто обманули, так что бранить вас мне не за что.

– Но тот вред, который я принесла…

– Это сделано другими. Вы должны выбросить все это из головы, Крессида. Так должен поступить и я. Королева любила вас, и вы хорошо ей служили.