Текст книги "Субмарина"

Автор книги: Джо Данторн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Троянцы

В прошлое воскресенье мама ходила обедать с Грэмом во «Вриндаван» – кришнаитское кафе. Папа остался дома.

Я как-то имел несчастье побывать во «Вриндаване». Веганский шоколадный торт показался мне самым безопасным блюдом в меню, которое отчасти являлось манифестом. Веганы утверждают, что владельцы ульев – как работорговцы, а мед – воровство.

Я верю в рыночные механизмы и полагаю, что если бы пчелы умели мыслить рационально, они бы с радостью поменяли лишний мед на чистые отдельные ульи, построенные человеческими руками и похожие на пляжные бунгало на дорогом курорте. У пчел и так шикарные рабочие условия – цветочки и все такое, – и им наверняка бы захотелось улучшить также жилище.

Когда мама вернулась с обеда, она сразу поднялась наверх, и у них с папой состоялся долгий разговор. Потом она спустилась, чтобы поговорить со мной. Села на пол в моей спальне. Она объяснила, что ее друг Грэм работает добровольцем в медитационном центре в Поуисе. Он предложил ей место на курсе. Я сказал: «Поздравляю». Она ответила, что всегда хотела попробовать нечто подобное. И что это хорошая возможность, поскольку курсы медитации обычно бронируют за много месяцев вперед. Я спросил ее, не чувствует ли она себя обязанной Грэму. Она ответила, что вводный курс продлится десять дней. Я сказал, что ей надо быть осторожной и не верить всему, что она слышит во «Вриндаване». Она ответила: «Начало в следующую субботу». И сказала, что папа присмотрит за мной, пока ее не будет.

Папа думает, что мой любимый десерт – рисовый пудинг. А по мне так он похож на личинки насекомых.

Мама уехала в Поуис сегодня утром. Мы с папой неплохо проводим вместе время.

– Я тоже его в детстве любил, – замечает он, протыкая ложкой морщинистую корочку. К его усам прилипла разбухшая рисина. Папа готов есть рисовый пудинг, даже холодный, на завтрак, обед и ужин. – Добавки?

– Нет, спасибо, наелся, – отказываюсь я.

Он кивает и сглатывает.

– Пап, насчет Грэма…

– Угу.

– Какой он?

– Нормальный такой парень. А почему ты спрашиваешь?

Мне хочется ответить: я бы не отпустил свою девушку на десять дней с «нормальным таким парнем». Чипс тоже «нормальный такой парень».

– А как его фамилия?

– Зачем тебе?

– Просто беспокоюсь о маме.

– С мамой все будет в порядке.

– Неужели? – загадочно говорю я.

– Да, будет.

– Конечно.

Я смотрю на картину на стене за папиной головой Мои родители купили ее. Там изображена старушка у дома с террасой.

– Как там Джордана?

– Ей лучше.

– Ты когда-нибудь познакомишь нас, как положено?

– Нет. Только если вы смертельно заболеете.

– Как мило.

– Я встречаюсь с родителями Джорданы за ужином.

Папа отправляет в рот очередную полную ложку и жует. Звук тот же, как когда я засовываю Джордане два пальца: любезность, если верить правилу Чипса. В уголках его рта появляется пена, как на песке во время прилива.

Я пытаюсь представить, что случилось бы; если бы у отца и Джорданы состоялся долгий разговор. Представляю их сидящими во французском ресторане за столиком с красно-белой клетчатой скатертью. Вижу, как мой отец заказывает улиток в чесночном масле. Затем поджатые губы Джорданы. Она просит принести ей полпорции жареной картошки и полпорции риса. У отца краснеют уши. Так и вселенной может прийти конец. Когда сталкиваются два неподвижных объекта.

– Надеюсь, вы пользуетесь презервативами, – интересуется он.

Я вожу ложкой по краям стеклянной миски.

– «Троянцы» – презервативы номер один в Америке, – отвечаю я.

Мой папа – историк. Хоть и специализируется на истории Уэльса. Я жду, что он скажет, будто стоит с осторожностью полагаться на кондомы, названные в честь исторического события, когда греческая армия проникла в Трою, как пенис в вагину, спрятавшись внутри гигантского деревянного коня. То есть презерватив был якобы преподнесен в подарок. Когда троянцы напились, презерватив порвался и все греческие солдаты выбрались и устроили резню.

– Ну ладно, – успокаивается он.

Я спрашиваю поисковую машину про «медитационный центр в Поуисе, где работает доброволец Грэм». Машина отлично знает, что я имею в виду. Первый же сайт, который она мне выдает, – медитационный центр «Аникка». Один из волонтеров – некто по имени Грэм Уайтленд. На сайте есть информация о виде медитации, которую они практикуют, и схема проезда до нужного места в Поуисе.

После этого я набираю в поисковике: «кто такой Грэм Уайтленд?» И узнаю о некоем Грэме Уайтленде, торговце антикварными украшениями из Айлингтона. И другом Грэме Уайтленде, который выложил в Интернете свои подводные фотки с медового месяца на Большом барьерном рифе. Он и его жена выглядят очень влюбленными в масках для плавания, окруженные конфетти, похожими на разноцветных рыбок.

– Мне сейчас нужна будет машина, – кричит папа с первого этажа. Все, что включается в розетку, папа называет машиной. И кричит, обращаясь к маме, хотя та в Поуисе: – Скажи Оливеру, чтобы вылезал из чертова Интернета. – В ответ тишина. – Оливер! – орет он, хотя я прекрасно его слышу. Я выхожу из Сети. – Мне скоро понадобится эта машина. Тебе все равно нельзя так поздно сидеть в Интернете. – Папа думает, что с наступлением темноты Интернет становится более неприличным.

У нас в доме всего одна телефонная линия, к которой подключен и телефон, и модем, и, чтобы кто-нибудь дозвонился, нужно выйти из Сети. Если телефон звонит, значит, я в данный момент не скачиваю детское порно.

Чипс как-то притащил черно-белое фото девчонки примерно моего возраста с раздвинутыми ногами. Сказал, что ненавидит своего отца до такой степени, что закачивает детское порно на его компьютер, создав для этого папку типа «личное» и «файлы Карла». Чипс говорит, что любит мастурбировать под настоящую порнуху, а детское порно – это как мыться в одной ванне с сестрой. Сестра Чипса живет с его матерью.

Звонит телефон. Папа отвечает со второго звонка.

– Аллоо? – Когда он подходит к телефону, у него всегда веселый голос.

Я включаю громкоговоритель. Звонит самый старый друг отца, Герайнт. Они выросли вместе. У Герайнта певучий, сладкозвучный и глубокий акцент.

– Все отлично, друг, все путем, – говорит он. Его бас слишком низок для дешевого встроенного динамика, который искажает голос. – А ты как, старина?

– Хорошо, хорошо. Потихоньку-помаленьку. У тебя бодрый голос.

– Помаленьку? Стареешь, друг. Как красавица-жена?

– Она сейчас в отъезде, и, кстати, недалеко от тебя.

– Неужели?

– В дебрях Поуиса. Отправилась в медитационный центр.– Папа произносит эти слова таким тоном, точно говорит «афроамериканец».

– Медитационный центр – так это теперь называся? – Герайнт закатывается своим звучным смехом; динамик трещит.

Папа тоже смеется, но не сразу.

– Ты там поосторожнее, старина. А то еще сбежит с буддийским монахом.

– Ха-ха-ха, – слышится голос папы. Он больше не смеется.

– И надолго она?

– На десять дней.

– На десять дней? – переспрашивает Герайнт.

Десять дней – это слишком. Почти как медовый месяц. Согласно таблице соблазнения, разработанной Чипсом, Грэму повезет уже в следующий четверг.

– Знаю. Но говорят, это минимальный период, за который можно действительно ощутить эффект.

– Хмм… уверен, к концу этого периода она что-нибудь да ощутит, – снова заливаясь хохотом, говорит Герайнт.

– О да, не сомневаюсь.

– Ну что ж, дружище, раз твоя красотка-жена отдыхает, это наводит на мысли о важном турнире по регби – кодовое название для пяти пьянок подряд в выходные.

Одним из условий дружбы с Герайнтом является то, что папе приходится притворяться, что он любит регби. Каждый год они собираются со школьным приятелем Биллом, останавливаются в отеле в Кардиффе и болеют за сборную Уэльса в турнире Пяти Наций.

– Я достал три билета на матч Уэльс-Англия, Билл забронировал отель. Нам нужен только ты и твоя печень.

– Надеюсь, в этом году нам больше повезет. Мы должны разгромить этих подонков.

После выходных, проведенных в компании Герайнта папа перестает произносить букву «х».

Как и я, он понимает, насколько важно иметь произношение как у всех. Папины родители из Уэльса, он родился в клинике «Маунт Плезант», а первые десять лет жизни провел в Лондоне, где дедуля – он умер – работал в страховой фирме. Мой дед кроме всего прочего известен тем, что изобрел бонус агентам за непредъявление иска. Когда папа жил в Англии, дети звали его деревенщиной, хотя уже к десяти годам у него было хорошее английское произношение. Потом его родители обосновались в Ньюпорте, Пемброкшир, папа пошел в среднюю школу, и там его называли уже «деревэншиной». Именно тогда он познакомился с Герайнтом и научился играть в регби.

Теперь папа говорит как истинный валлиец лишь после того, как напьется с Герайнтом и Биллом. Я так говорю, лишь когда пытаюсь произвести впечатление.

– Ничего мне не говори, – заводится Герайнт. – Дешевые ублюдки.

– Лучше бы французы выиграли.

Когда папа делает вид, что что-то смыслит в регби, это просто невыносимо. Выключаю громкоговоритель. На ум приходит Чипс. Интересно, станем ли мы собираться, когда нам будет по сорок, и смотреть порножурналы, как в старые добрые времена, и придется ли мне восклицать, как сейчас: «Обалдеть!» или «Ты только посмотри на ее мохнатку!» Наверное, это и есть проявление дружеских чувств.

Слышу, как папа говорит «пока» и кладет трубку. Думаю, если папе под силу изобразить любовь к регби, он может притвориться, что у него счастливый брак.

Снова подсоединяюсь к Интернету и захожу на сайт центра «Аникка». Ближайшая станция электрички – Херефорд. Распечатываю схему проезда с объяснениями. Наш принтер «Эпсон-610» фырчит, стараясь воспроизвести все цвета.

Ищу расписание электричек из Суонси. На экране появляются часы, пока система проверяет наличие свободных мест.

– Оливер! Ты не мог и эти тарелки убрать в посудомоечную машину? – кричит папа.

Есть электричка завтра в одиннадцать утра. Слышу, как папа с грохотом убирает посуду.

Принтер вздыхает и стонет – половину напечатал; я вижу, что медитационный центр находится на берегу реки, изображенной контуром. Гремят столовые приборы. Я закрываю все окна и вычищаю память браузера на всякий случай. Хлопает дверь гостиной. Папа топает по коридору. Его шаги гремят на лестнице; он перемахивает через две ступеньки.

– Я когда-нибудь разобью эту чертову машину!

Помню, папа как-то сказал, что новый компьютер нам не по карману. Но потом пошел в компьютерный салон в центре города и вернулся с новехоньким супер-современным «Пентиумом 90». Парень из магазина убедил его в том, что это хорошее капиталовложение.

Распахивается дверь. Выдергиваю из принтера листочек и смущенно комкаю его в кулаке.

– Чем это ты тут занимаешься? – Его руки красные и мокрые; верхняя часть лба блестит. От него пахнет ненастоящим лимоном. – Ну? – допытывается он. Хрящ его носовой перегородки натягивает кожу.

Чипс однажды рассказал, как отец застал его с порножурналом. Он тогда сказал: «Да, папа, это порно. Извини». В рассказе Чипса отец попросил взглянуть. Меня же спасает мой виноватый вид.

– Ладно, иди, – говорит папа.

28.6.97

Дорогой дневник!

Я решил вмешаться. Завтра пообещал Джордане поужинать с ее родителями, поэтому придется уехать в понедельник утром. Надеюсь лишь, что это не окажется слишком поздно.

Медитация, практикуемая в центре «Аникка», заключается в полном освобождении от ментальных загрязнений, в результате которого достигается высшее счастье полной свободы.

На сайте написано, что маме предстоит пройти «процесс самоочищения посредством самонаблюдения». В течение десяти дней она не должна разговаривать, писать, читать, слушать «Радио-4», пить алкоголь, убивать живых существ и вступать в визуальный контакт. Сайт как будто специально создан для, того, чтобы сбить с толку обеспокоенного супруга; там говорится, что «какой-либо физическим контакт между людьми одного или противоположных полов абсолютно исключается». На веб-сайте написано: «Курс бесплатный, включая еду и стоимость проживания. Учителя и их ассистенты не получают вознаграждения; как и другие сотрудники курса, они работают добровольно». Слово «добровольно» вызывает подозрения. Грэм «добровольно» вызвался провести десять дней в одной комнате с моей матерью, где они будут сидеть, закрыв глаза и глубоко дыша. Сексуальная прелюдия имеет много обличий.

Будучи добровольцем, Грэм также может готовить еду, стелить постели, мыть душевые, вынимать волосы из стоков; он знает, что моя мама – современная женщина и любит, когда мужчина занимается работой по дому.

Сегодня утром я обнаружил папу за пианино; он сидел и не играл ничего, не играл даже гамму ре минор, простую и грустную. Я также видел его за рабочим столом: он чистил зубы зубной нитью. Он не ответил на два телефонных звонка и с тех пор, как уехала мама, опять начал пить горячую воду с лимоном, все время из одной и той же чашки, даже ни разу ее не вымыв. На этот раз он пьет из чашки, на которой изображены мультяшные пингвины в ряд: императорский, голубой, хохлатый, адели и королевский.

Я сказал папе, что пока мамы нет, я собираюсь погостить несколько дней у своего друга Дейва. Он ответил: «Хорошо».

У меня нет никакого друга Дейва.

Как-то мне неловко,

Олли.

Декапитация

– Вот тебе загадка, Оливер.

Папу Джорданы зовут Брин.

Мы сидим за столом из темного мореного дерева. Стол на шестерых, но ужин накрыт на четверых. Джордана сидит напротив, рядом с отцом. Меня усадили с Джуд. Мы едим ростбиф; хоть он и вкусный, прожевать его совершенно невозможно. Я был вынужден проглотить нечто похожее на большие комки шерсти. Морковь настолько переварена, что расплывается на глазах. Брокколи удалась, а жареный картофель напоминал хрустящие шарики расплавленных соленых соплей. Для каждого положили пробковую подставку под тарелку, и еще две – в центре стола.

Джордана стонет и опускает голову.

– Пап!

– Джордана уже знает ответ, но загадка правда что надо.

Я киваю.

У Брина в точности такой нос, как я себе представлял. Толстый и крепкий. Я мог бы засунуть большой палец в его ноздрю. Опираясь на стол мясистыми руками, он поворачивается ко мне.

– Значит так. Король хочет найти подходящего жениха для дочери, прекрасной принцессы.

– Так – говорю я. Вот и все. Сейчас меня раскусят. Пахнет духами, луком и немножко – собачьей шерстью.

– Как понимаешь, любой дурак из живущих в стране хочет жениться на принцессе, и вот король придумывает испытание для потенциального жениха. Если он выстоит, рука принцессы достается ему; если нет – голову долой. – Брин улыбается во весь рот. И Джуд тоже.

Синоним обезглавливания – декапитация.

Я рад, что заранее продумал свой прикид. На мне самые темные мои джинсы и темно-синяя рубашка от «Эл-Эл-Бин», которую мама привезла из Нового Орлеана.

– Испытание очень простое и призвано показать, действительно ли человек, который хочет жениться на дочери короля, испытывает к ней привязанность. У короля мешочек, в котором лежит две виноградины. Одна белая, одна красная. Понятно?

– Да, – говорю я и вспоминаю своего друга Райхана, наполовину валлийца, наполовину бангладешца.

– Чтобы жениться на принцессе, всего-то надо достать из мешочка белую, а не красную виноградину.

– Ясно, – говорю я, кажется, начиная понимать смысл, – шанс выжить – пятьдесят на пятьдесят.

Брин и Джуд улыбаются. Брин тихонько кивает. На Джордану я не смотрю.

– Ага, именно так. – На секунду он опускает взгляд и смотрит на стол, на свою грязную тарелку и дугообразный мазок в том ее месте, где он вытер подливу куском жареной картошки. – И вот приходит первый жених, чтобы пройти испытание. Опускает руку в и достает красную виноградину.

– О нет! – восклицаю я.

– О да! И ему отрубают голову.

Я поднимаю брови, точно хочу сказать: как жесток этот мир.

– Но он не знал одного: король, который слишком сильно любил дочку, – при этом Брин хохочет и смотрит на Джордану, у которой раздраженный вид, – положил в мешок две красныевиноградины.

Я чуть приоткрываю рот. Брин делает глоток вина из своего бокала. Кончики пальцев Джуд трутся о ножку ее бокала; он все еще полон.

– Много желающих пришли попытать счастья, но все проиграли и, что неудивительно, лишились головы.

– И загадка в том, как пройти королевское испытание?

Я смотрю на Джордану и перевожу взгляд на Джуд. Ее волосы – самое красивое, что в ней есть. Они как у стюардессы.

– Никаких подсказок, – говорит Брин. – На кону его жизнь.

Я стараюсь не думать о том, что таким, какой я сейчас, Джуд меня и запомнит, когда ляжет в могилу.

Поначалу я решаю очистить виноградину, чтобы она стала красновато-зеленоватого цвета; может, это спасет мне жизнь, да и стоит ли слишком стараться ради девчонки? Затем решаю испачкать ладонь замазкой, чтобы виноградина, которую я зажму в ладони, окрасилась в белый цвет. Но что-то подсказывает мне, что Брин на это не поведется. Приходит мысль о том, не сразиться ли с королем, сделав приемчик из регби и сбежав с принцессой под мышкой. Я мог бы также достать обе виноградины и разоблачить короля как мошенника.

Оглядываюсь в поисках подсказки. На телевизоре лежит видеокассета: «Каррерас, Доминго, Паваротти – три тенора: величайший концерт века».

Я смотрю на Джуд. Ее опухоль размером с виноградину. Она немного накрашена, на губах розовая помада. У нее голубые глаза и, что удивительно, большой прыщ у виска.

– Не смотри на меня, сам догадывайся, – смеется она.

– Хмм, даже не знаю… жених мог бы достать обе виноградины, и тогда все бы увидели, что король обманщик.

– Нет, хотя идея хорошая. И очистить виноградину тоже нельзя. Это Джордана придумала.

Он все еще смотрит на меня и ждет правильного ответа. Мне хочется ответить: химиотерапия?

– Уууууу, – размышляю я.

Он разрешает мне подумать еще немного и наконец говорит:

– Не придумал? Что ж, вот что сделал будущий принц. Он достал виноградину из мешочка, сразу же сунул ее в рот и проглотил. – Брин изображает, что проглатывает виноградину, будто таблетку. – И говорит: вы можете увидеть, какой цвет я выбрал, по оставшейся виноградине – а она, естественно, красная.

– А, понятно! Очень умно, – говорю я.

– Теперь ты знаешь, что делать, – улыбается Брин, – если вдруг соберешься жениться на принцессе.

Мы сидим уже давно. Я выпил бокал вина. Джордж с родителями чувствует себя очень расслабленно.

– А помнишь, как мы зачали Джордану?

– Брось, Брин, ты смущаешь бедного мальчика. Ну да ладно, рассказывай.

Разговаривая, они смотрят друг другу в глаза.

– Джордану зачали на пляже Трех Утесов, между теми самыми Тремя Утесами.

Джордана становится похожа на маленькую девочку, разинув рот, она чешет лоб. Глаза бегают, Джордана отыскивает другую тему для разговора.

– Она слышала эту историю уже сто раз, но какая красивая была ночь! Мы нашли безветренное место, развели костер, бросили пару картофелин в кожуре. Луна была почти полная…

– И там были летучие мыши, – прерывает его Джуд, внезапно заинтересовавшись рассказом; ее голос дрожит, в нем слышно возбуждение. – Они вылетали из скал и кружились вокруг нас, как торнадо. – Кажется, это первый раз, когда она говорит так живописно. Она наклоняется вперед и кладет ладонь на руку Брина. – Мы всегда думали, что ты сможешь видеть в темноте или что-то вроде того, – произносит Джуд, глядя на Джордану. Потом поворачивается ко мне и шепчет мне в ухо: – Джордана наверняка не хочет, чтобы ты знал. – Ее теплое дыхание доходит до моей барабанной перепонки. – Когда она родилась, ее ушки были свернуты, как пожухлые листья.

Впечатляюще – она снова улыбается. Мне нравится Джуд.

– Правое так и осталось, да, маленькая летучая мышка? – замечает Брин.

– Пап! – недовольно восклицает Джордана. Ее правое ухо и правда как у эльфа.

Джуд и Брин хихикают и улыбаются друг другу. Интересно, это из-за опухоли или из-за вина они так расчувствовались?

– Боже, – бормочет Джордана.

– Когда мы закончили, картошка в мундире как раз пропеклась. Вкуснее картошки я в жизни не ел, – вспоминает Брин. Картофель в мундире готовится сорок пять минут. Кажется, мне есть чему поучиться у Брина.

Я жду, что на десерт он подаст виноград, но он предлагает мне шоколадное мороженое. Я не отказываюсь. Шоколадное мороженое черное снаружи, но белое внутри. Не думаю, что это что-то значит.

* * *

Прощаясь, я не сообщаю Джордане, что уезжаю спасать брак моих родителей. Наверное, и к лучшему. Она не читала мой дневник после безвременной кончины Фреда, и лишние переживания ей сейчас ни к чему. Хватит с нее и маленькой опухоли.