Текст книги "И явилось новое солнце"
Автор книги: Джин Родман Вулф
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)
35. СНОВА В НЕССУСЕ
Влача свою жизнь среди палачей, я часто видел избитых клиентов. Не нами, разумеется, ибо мы исполняли только те казни, что были предписаны сверху, а солдатами, которые привозили их к нам и забирали от нас. Самые опытные прикрывали голову и лицо руками, прижимая колени к животу; спина так, конечно, остается незащищенной, но ее в любом случае не очень-то защитишь.
На улице я сперва попытался оказать сопротивление, и, похоже, сильнее всего меня били уже после того, как я потерял сознание. (Или, вернее, лишилась чувств марионетка, которой я управлял издалека.) Когда я снова вернулся на Урс, удары все еще сыпались градом, и я постарался принять ту самую позу, которую видел у наших злосчастных клиентов.
Фузильеры молотили сапогами и, что куда опаснее, окованными прикладами своих фузей. Вспышки боли доходили до меня словно издалека; ощущал я только сами удары, внезапные, сильные и какие-то противоестественные.
Наконец экзекуция закончилась, и офицер велел мне встать на ноги; я пошатнулся, упал, получил пинок, попробовал еще раз и упал опять; в итоге меня подняли при помощи затянутого вокруг шеи сыромятного ремня. Он душил меня, но помогал сохранять равновесие. Мой рот был полон крови; я то и дело сплевывал ее, почти не сомневаясь, что сломанное ребро проткнуло мне легкое.
Четверо фузильеров валялись на земле, и я вспомнил, что вырвал у одного из них оружие, но не смог справиться с защелкой предохранителя – от таких мелочей порой зависит наша судьба. Товарищи тех четырех осмотрели их и обнаружили, что трое из них мертвы.
– Ты убил их! – взвился офицер.
Я плюнул кровью ему в лицо.
Признаюсь, я поступил довольно глупо и ожидал, что меня снова начнут избивать. Наверное, я бы получил заслуженную взбучку, если бы не толпа человек в сто или больше, наблюдавшая за нами при свете, падавшем из открытых окон гостиницы. Люди роптали и волновались, и, по-моему, кое-кто из числа солдат испытывал те же чувства, напоминая мне стражников из пьесы доктора Талоса, пытавшихся защитить Месхиану, то есть Доркас, и нашу общую мать.
Для раненого фузильера раздобыли носилки, и двоих селян отрядили нести его. Мертвых положили на телегу с соломой. Офицер, остальные фузильеры и я возглавили процессию, которой предстояло пройти несколько сотен шагов до пристани.
Один раз, когда я упал, двое мужчин из толпы бросились помочь мне. Поднимаясь на ноги, я рассчитывал увидеть Деклана и знакомого матроса или, может быть, Деклана с Хаделином; и только выговорив, задыхаясь, слова благодарности, я обнаружил, что оба мне незнакомы. Это происшествие, похоже, вывело из себя офицера, который, когда я упал снова, выстрелил из пистолета в землю под их ногами и пинал меня до тех пор, пока ремень на шее и фузильер, державший его, не вернули меня в вертикальное положение.
«Альциона» стояла у причала на прежнем месте; но рядом с ней было пришвартовано судно, каких я никогда раньше не видел, с мачтой, которая казалась слишком тонкой для паруса, и пушкой на баке, много меньше, чем на «Самру».
При виде пушки и матросов из числа орудийной обслуги офицер заметно приободрился. Он велел мне остановиться, встать лицом к толпе и немедленно выдать сообщников. Я сказал ему, что сообщников у меня нет и что я не знаю никого из этих людей. Тогда он ударил меня рукоятью пистолета. Снова поднявшись, я увидел Бургундофару так близко, что мог бы дотронуться до нее рукой. Офицер повторил свое требование, и она исчезла в темноте.
Наверное, в ответ на мой повторный отказ он снова ударил меня, но я этого не помню; я несся над горизонтом, тщетно пытаясь вдохнуть свою жизненную силу в разбитое тело, распростертое на далекой земле. Пустота сводила мои усилия на нет, и вместо этого я направил к нему силы Урса. Кости его срослись и раны затянулись; но я не без трепета отметил, что щека его разбита рукоятью пистолета на том самом месте, где однажды ее вспорол железный коготь Агии. Словно старая рана вновь напомнила о себе, лишь чуть менее настойчиво.
Еще не рассвело. Я лежал на гладких досках, но они подпрыгивали и вздрагивали, словно были привязаны к спине самого неуклюжего из боевых коней, которые только пускались когда-либо в галоп. Я сел и увидел вокруг себя палубу, а под собой – лужу собственной крови и рвоты; моя лодыжка была прикована к железной скобе. Рядом, держась одной рукой за пиллерс, стоял фузильер, с трудом сохраняя равновесие на пляшущей под ногами палубе. Я попросил у него воды. Как я выяснил, пробираясь через джунгли с Водалусом, пленнику вовсе не вредят различные просьбы – удовлетворяют их не часто, но в любом случае он ничего не теряет.
Это правило подтвердилось, когда, к моему удивлению, охранник отлучился на нос и вернулся оттуда с ведерком речной воды. Я встал, отмылся сам и с максимальной в моем положении тщательностью отчистил одежду и только тут заинтересовался окружающей обстановкой, которая и впрямь оказалась весьма необычной.
Шторм разогнал облака, и звезды сияли над Гьоллом, будто Новое Солнце факелом пронеслось через эмпирей, оставив за собой след искр. Зеленая Луна выглядывала из-за башен и куполов, чьи силуэты темнели на западном берегу.
Без ветрил и не на веслах мы мчались вниз по течению, словно пущенный умелой рукой камень. Фелюки и каравеллы под всеми парусами будто встали на якорь прямо посреди реки; мы же проносились между ними, как ласточка лавирует в воздухе меж мегалитами. За кормой поднимались два мерцающих плюмажа брызг высотой с добрую мачту, серебряные стены, в одно мгновение принимавшие форму и рассыпавшиеся в прах.
Где-то рядом я услышал гортанные нечленораздельные звуки, словно какой-то измученный зверь пытался заговорить, потом перешел на невнятный шепот. На палубе поблизости от меня лежал другой человек, и некто третий нагнулся над ним. Цепь не давала мне ступить дальше ни шагу; я встал на колени, присовокупив к ней тем самым длину своей икры, и оказался достаточно близко, чтобы разглядеть их настолько, насколько это позволяла темнота.
Оба были фузильерами. Первый лежал на спине, не двигаясь, но странно вывернувшись, словно в предсмертной судороге, а на лице его застыла жуткая гримаса. Заметив меня, он снова попытался заговорить, и сидевший над ним прошептал:
– Ничего, Эскил… Чего уж теперь…
– У твоего приятеля сломана шея, – заметил я. – Тебе лучше знать, пророк, – откликнулся он.
– Значит, это моих рук дело. Так я и думал.
Эскил издал какой-то сдавленный звук, и его товарищ нагнулся к нему, прислушиваясь.
– Хочет, чтобы я добил его, – сказал он, выпрямившись. – Просит об этом стражу – с тех пор, как мы отчалили.
– И ты собираешься это сделать?
– Не знаю.
Его фузея висела поперек груди; разговаривая, он снял ее и положил на палубу, придерживая одной рукой. Я обратил внимание на игру света на смазанной поверхности ствола.
– Скоро он умрет и без твоей помощи. Зато тебе потом будет легче, если ты дашь ему умереть своей смертью.
Наверно, я говорил бы и дольше, но левая ладонь Эскила шевельнулась, и я умолк, уставившись на нее. Точно хромой паук, она поползла к фузее, наконец пальцы сомкнулись на ней, и он потянул оружие к себе. Его товарищ легко мог отобрать у него фузею, но бездействовал, завороженный не меньше, чем я.
Медленно, с мучительным трудом Эскил поднял ее и повернул, нацелив на меня. В неясном свете звезд я наблюдал, как шарят и шарят негнущиеся пальцы.
Что кошке, то и мышке. Прежде я мог бы спастись, если бы только нашел тот злополучный предохранитель. Фузильер, отлично разбиравшийся в устройстве оружия, убил бы меня, если б только его онемевшие пальцы могли справиться с тугой защелкой. Одинаково беспомощные, мы взирали друг на друга.
Наконец последние силы оставили его. Фузея со стуком упала на палубу, и мое сердце чуть не разорвалось от жалости. В тот миг я сам охотно нажал бы курок. С моих губ сорвались какие-то слова, хотя сам я вряд ли понимал, что говорю.
Эскил сел и огляделся.
Наш корабль тотчас замедлил ход. Палуба стала оседать, пока почти не поравнялась с водой, и водяные плюмажи за кормой улеглись, как сглаживается волна, разбившись о берег. Я встал, чтобы выяснить, где мы; поднялся и Эскил, а вскоре к нему присоединились его друг, ухаживавший за ним, и стражник, охранявший меня.
Слева от нас возвышалась набережная Гьолла, разрезая ночное небо, словно лезвие меча. Мы дрейфовали вдоль нее почти в полной тишине – рев неведомых моторов, которые несли нас с головокружительной скоростью, теперь смолк. К воде спускались ступени, но ни одна живая душа не спешила принять у нас швартовы. Для этого с носа корабля на берег прыгнул матрос, а другой бросил ему канат. Еще через мгновение от корабля к лестнице протянулся трап.
На корме появился офицер в сопровождении фузильеров с факелами. Он замер, вперившись взглядом в Эскила, затем подозвал всех трех солдат к себе. Они совещались слишком тихо, чтобы я мог подслушать их разговор.
Наконец офицер с охранником подошли ко мне, за ними – группа факельщиков. Вздохнув раз или два, офицер произнес:
– Стащите с него рубашку.
Эскил и его друг очутились рядом.
– Ты должен снять рубашку, сьер, – сказал Эскил. – Если ты откажешься, нам придется сделать это самим.
– И ты осмелишься? – спросил я, чтобы проверить его.
Он пожал плечами; тогда я расстегнул прекрасный плащ, который взял на корабле Цадкиэля, и бросил его на палубу, затем снял через голову рубашку, кинув ее на плащ.
Офицер шагнул ближе и покрутил меня так и этак, чтобы осмотреть мои ребра с обоих боков.
– Я думал, ты валяешься при смерти… – пробормотал он. – Выходит, правду о тебе говорят.
– Не знаю, что именно обо мне говорят, поэтому не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этого.
– А я и не прошу. Советую одеться.
Я огляделся в поисках плаща и рубашки, но их уже и след простыл. Офицер вздохнул:
– Их стащили – кто-то из матросов, я полагаю. – Он глянул на друга Эскила. – Ты должен был заметить, Танко.
– Я смотрел на его лицо, сьер, а не на одежду. Но я постараюсь найти ее.
– Возьми Эскила с собой, – кивнул офицер.
По его знаку один из факельщиков отдал свою ношу соседу и нагнулся, чтобы освободить мою ногу.
– Ничего они не найдут, – сообщил мне офицер. – На таких кораблях – тысячи укромных мест, и команда их прекрасно знает.
Я сказал ему, что не замерз. Он расстегнул свою форменную накидку.
– Тот, кто украл твою одежду, теперь скорее всего разрежет ее на мелкие кусочки и развернет бойкую торговлю. Неплохо наживется. Накинь это – у меня в каюте есть еще одна.
Мне вовсе не хотелось надевать его накидку, но глупо было бы отказываться от такого щедрого подарка.
– Я должен связать тебе руки. Таковы инструкции.
В свете факелов эти наручники поблескивали словно серебро, но, впившись в мои запястья, вполне подтвердили свое истинное назначение.
Вчетвером мы сошли по трапу на причал (с виду недавно отстроенный), поднялись по лестнице и гуськом прошагали по узкой улочке меж крошечных садиков и возведенных в хаотичном порядке домиков, большей частью одноэтажных: первым шел факельщик, следом я, офицер с пистолетом на поясе – за мной, второй факельщик замыкал колонну. Какой-то чернорабочий, возвращавшийся домой, остановился поглазеть на нас; больше нам никто не встретился.
Я обернулся спросить у офицера, куда меня ведут.
– В старый порт. Корпус одного из кораблей приспособили для содержания заключенных.
– А потом?
Я не видел его, но живо представил себе, как он пожимает плечами.
– Понятия не имею. Мне было приказано только арестовать тебя и доставить сюда.
Как я мог сам убедиться, «сюда» пока означало городской сад. Прежде чем мы ступили под сень деревьев, я поднял голову и разглядел себя сквозь схваченную заморозком листву.
36. СНОВА В ЦИТАДЕЛИ
Я надеялся увидеть восход Старого Солнца перед тем, как меня запрут в камере. Надежда эта не оправдалась. Долгое время или время, показавшееся мне долгим, мы поднимались пологим склоном. Не один раз наши факелы поджигали побуревшие листья у нас над головами, а от них воспламенялась пара-тройка других, испуская едкий дым, дыхание самой осени, и в следующий миг шальной огонь гас. Еще больше листьев устилало тропу у нас под ногами, но они размокли от дождя.
Наконец мы выбрались к мощной стене, такой высокой, что свет наших факелов не достигал ее гребня, и на мгновение я принял ее за Стену Нессуса. В тени перед узким сводчатым проходом стоял человек в полудоспехе, опершись на древко алебарды. Завидев нас, он не сменил позу и не выказал никаких признаков почтения к офицеру; но, когда мы подошли к нему почти вплотную, он стукнул о железную дверь подбитым сталью концом своего оружия.
Дверь открыли изнутри. Мы прошли сквозь стену – огромной толщины, хотя и несравнимой со Стеной Нессуса, – и я остановился так внезапно, что офицер, шедший позади, налетел на меня. Стражник, дежуривший внутри, был вооружен длинным обоюдоострым мечом, острие которого он опустил на камни мостовой.
– Где я? – спросил я офицера. – Что это за место?
– То, о котором я говорил, – отвечал он. – Вон корабельный корпус.
Я посмотрел и увидел мощную башню из блестящего металла.
– Бойся моего клинка, – ухмыльнулся стражник. – Он славно заточен, приятель, ты его даже не почувствуешь!
– К этому заключенному ты должен обращаться «сьер», – приказал офицер.
– Допустим, сьер – пока ты здесь.
Не знаю, что еще офицер сказал ему или сделал; пока они обменивались этими репликами, из башни вышла женщина, за которой следовал мальчишка-слуга с фонарем. Офицер самым небрежным образом отдал ей честь – судя по роскошной форме, она явно была старше его по званию – и сказал:
– Похоже, тебе не спится?
– Не в том дело. В донесении ясно говорилось о времени прибытия, а мне известно, что ты держишь слово. Я предпочитаю встречать новых клиентов лично. Повернись-ка, парень, дай взглянуть на тебя.
Я повиновался.
– Отличный экземпляр; и, похоже, вы не оставили на нем ни следа. Он не сопротивлялся?
– Мы вручаем тебе чистую страницу.
Он не сказал больше ни слова, и тогда один из факельщиков прошептал:
– Он дрался как дьявол, госпожа префект.
Офицер бросил на него взгляд, ясно говоривший, что тот заплатит за свое замечание.
– Ну, с таким покладистым клиентом, – продолжала женщина, – думаю, мне вряд ли потребуешься ты или твои люди, чтобы переправить его в камеру?
– Если хочешь, мы сами запрем его, – сказал офицер.
– В противном случае придется немедленно снять наручники.
– Я расписался за них, – офицер пожал плечами.
– Тогда снимайте их. – Она повернулась к слуге. – Смерди, этот человек, быть может, попробует бежать от нас. Если он сделает это, отдашь мне лампу и вернешь его.
Освобождая мои руки, офицер шепнул мне на ухо «не вздумай», потом отступил и поспешно отдал мне честь. Стражник с мечом ухмыльнулся снова и открыл узкую дверь в стене; офицер и факельщики строем вышли наружу, и дверь с грохотом захлопнулась за ними. Я чувствовал, что потерял единственного друга.
– Сюда, сто второй, – скомандовала женщина, указав мне на дверь, откуда недавно появилась сама.
Я оглядывался, сперва надеясь бежать, а затем с немым изумлением, которое мне навряд ли удастся описать. Слова рвались из меня; я не мог сдержать их, как не мог заставить замолчать свое сердце: «Это же наша Башня Сообразности! Вон там Башня Ведьм – только она сейчас стоит прямо! А дальше – Медвежья Башня!»
– Тебя называют святым, – промолвила женщина. – Вижу, ты совсем ненормальный.
С этими словами она показала свои руки, чтобы я убедился в отсутствии у нее оружия, и улыбнулась мне так зловеще, что и без предупреждения офицера я понял, куда она клонит. Разумеется, оборванный мальчишка с лампой безоружен и не представляет никакой угрозы; у нее же, решил я, под роскошной формой пистолет или нечто похуже.
Что бы там ни говорили, очень трудно ударить другого человека изо всех сил; какой-то древний инстинкт заставляет даже самых жестоких смягчать удар. У палачей я научился не делать этого. Я саданул ее ребром ладони в подбородок с такой силой, с какой не бил никого в свое и жизни, и, обмякнув как кукла, она рухнула на землю. Я вышиб фонарь из рук мальчишки, который погас еще в полете.
Стражник у двери в стене поднял свой меч, но только затем, чтобы преградить мне дорогу. Я развернулся и бросился бежать к Разбитому Двору.
Боль, пронзившая меня в тот же миг, сравнима разве что с муками, испытанными мною на «Революционизаторе». Меня разрывало на части, и это расчленение все тянулось и тянулось, пока четвертование мечом не показалось мне чем-то обыденным. Земля подо мной будто тряслась и подпрыгивала, даже когда первый приступ жуткой боли закончился и я остался лежать в темноте. Выстрелы всех громадных орудий Битвы при Орифии слились в один залп.
Потом я вернулся в мир Йесода. Его чистый воздух наполнял мои легкие, а музыка его ветерков ласкала мой слух. Я сел и обнаружил, что это всего лишь Урс, но такой, каким он является тому, кто вернулся из преисподней. Поднимаясь, я думал о великой помощи, которую оказал на расстоянии этому растерзанному телу; но руки и ноги мои замерзли и онемели, а все суставы нестерпимо ныли.
Меня уложили на койку в комнатушке, которая теперь казалась мне до странного знакомой. Уверен, эта дверь, когда я видел ее в последний раз, была цельнометаллической, но сейчас представляла собой решетку из стальных прутьев; она выходила в узкий коридор, чьи повороты знакомы мне с детства. Я обернулся и внимательно оглядел причудливые очертания комнаты.
Это была та самая спальня, которую подмастерьем занимал Рош, и именно сюда я зашел переодеться в вечер нашей экскурсии в Лазурный Дом. Пораженный, я осмотрелся по сторонам. Кровать Роша, только чуть шире, стояла точно там, где теперь моя койка. Расположение бойницы (я вспомнил, как удивился, обнаружив, что у Роща есть бойница и что мне потом досталась комната без окон) и углов переборок спутать невозможно.
Я подошел к бойнице. Она не закрывалась, и сквозь отверстие струился легкий ветерок, который и пробудил меня. Решеток на ней не было; но никто, разумеется, и не смог бы вскарабкаться по гладкой стене башни, да и протиснуться в бойницу сумел бы только человек, очень узкий в плечах. Я высунул в бойницу голову.
Подо мной лежало Старое Подворье, точно такое, каким оно мне запомнилось – согретое солнечными лучами позднего лета; его треснутые плиты, возможно, выглядели чуть новее, но в остальном ничуть не изменились. Башня Ведьм теперь завалилась набок именно так, как всегда кренилась она в укромных уголках моей памяти. Стена, как и в мое время, лежала в развалинах, часть ее тугоплавких металлических пластин в Старом Подворье, другая – в некрополе. Одинокий подмастерье (а я уже мысленно называл его подмастерьем) стоял, опираясь на Двери Мертвых Тел, и пусть, в отличие от Брата Привратника, он носил незнакомую форму и держал в руках меч, место, избранное им, было излюбленным местом Брата Привратника.
Спустя некоторое время Старое Подворье с каким-то поручением пересек мальчишка, оборванный ученик, в сущности – моя точная копия. Я помахал рукой и окликнул паренька, а когда он поднял голову, я узнал его и назвал по имени:
– Смерди! Эй, Смерди!
Он помахал мне в ответ и отправился по своим делам дальше, очевидно побаиваясь вступать в разговор с клиентом его гильдии. «Его гильдии», пишу я, но тогда я уверился, что это и моя гильдия.
По длинным теням я определил, что стоит еще раннее утро; чуть погодя хлопанье дверей и шаги подмастерья, принесшего мне еду, подтвердили мою догадку. В двери не оказалось положенной кормушки, и потому ему пришлось отступить в сторону с грудой подносов, пока другой подмастерье с алебардой, весьма похожий на солдата, отпирал замок.
– Неплохо выглядишь, – сказал он, поставив мой поднос на пол камеры.
Я ответил, что в свое время выглядел и получше. Тогда он приблизился.
– Ты убил ее.
– Женщину, которую звали госпожой префектом?
Оба кивнули:
– Сломал ей шею.
– Если вы отведете меня к ней, – предложил я им, – у меня, быть может, получится оживить ее.
Они обменялись взглядами и удалились, захлопнув за собой решетчатую дверь.
Значит, она мертва, и, судя по взглядам, которые я заметил, ее здесь люто ненавидели. Однажды Кириака спросила меня, не было ли мое предложение освободить ее последней и самой ужасной пыткой. Из глубин моей памяти выплыла и застыла посреди залитой ярким утренним светом камеры знакомая беседка со стенками, собранными из решеток, увитая плющом, зеленым, как лунные лучи.
Я сказал ей тогда, что ни один клиент не поверил бы нам; но сам я поверил госпоже префекту – поверил по крайней мере, что могу бежать от нее, хотя знал, что она не верит в такую возможность. И все это время из Башни Сообразности на меня было нацелено какое-то оружие – вполне вероятно, из этой самой бойницы, хотя скорее всего из орудийного отсека под крышей.
Воспоминания были прерваны приходом очередного подмастерья, на этот раз – в сопровождении врача. Дверь распахнулась, врач ступил внутрь, а подмастерье запер за ним дверь и отошел, готовый выстрелить сквозь решетку.
Эскулап присел на мою койку и раскрыл свой кожаный саквояж.
– Как ты себя чувствуешь?
– Есть хочется. – Я отшвырнул миску и ложку. – Гляди-ка, что мне принесли – это же почти одна вода.
– Мясо – для защитников монарха, а не для его врагов. В тебя попали из конвульсора?
– Видимо, да, если ты так говоришь. Лично я понятия не имею.
– По-моему, нет. Поднимайся.
Я встал, потом по его указанию пошевелил руками и ногами, повращал головой и выполнил прочие упражнения.
– Никаких следов попадания. На тебе офицерская накидка. Ты был офицером?
– Если желаешь. Я был генералом, во всяком случае, номинально. Не так давно.
– Не трепи языком. На тебе накидка младшего офицера, чтоб ты знал. Эти кретины утверждают, что попали в тебя. Я сам слышал, как стрелок клялся и божился, что не промазал.
– Так спроси у него.
– И выслушивать, как он отрицает то, что я уже знаю? Нет, я не идиот. Объяснить тебе, как было дело?
Я признался, что только порадуюсь, если у кого-нибудь найдутся вразумительные объяснения.
– Хорошо. Когда ты убегал от госпожи префекта Присцы, началось землетрясение, и в тот же миг этот кретин в орудийном отсеке нажал на курок. Он промазал, как промазал бы любой; но ты упал и ударился головой, потому-то он и решил, что попал. Я насмотрелся на множество подобных чудес. Они все легко объяснимы, стоит только сообразить, что их свидетели путают причину и следствие.
Я кивнул.
– Значит, произошло землетрясение?
– Именно, и довольно сильное – нам еще повезло, что мы так легко отделались. Разве ты еще не выглядывал наружу? Отсюда должна быть видна стена. – Он подошел к бойнице и выглянул из нее сам, затем по распространенной привычке указал куда-то рукой, будто смотрел не он, а я. – Вон там, рядом с зоэтским транспортом, обвалился солидный кусок. Хорошо, что сам корабль устоял. Ты же не будешь утверждать, что собственноручно устроил все это?
Я признался, что не имел ни малейшего понятия, отчего обвалилась стена.
– Этот берег подвержен землетрясениям, о чем недвусмысленно говорится в старых документах, – попутно вознесем хвалу нашему монарху, который доставил их сюда, – но такого сильного не случалось с тех пор, как река поменяла русло, потому-то все эти глупцы и возомнили, что его не будет больше никогда. – Эскулап издал довольный смешок. – Хотя, полагаю, после вчерашнего в ком-то уверенности поубавилось.
С этими словами он вышел из камеры. Охранник захлопнул дверь и снова запер ее.
Я же подумал о пьесе доктора Талоса, в которой земля содрогается и Яхи произносит: «Конец Урса, недоумок! Давай прикончи ее! Самому-то тебе так и так конец».
Как коротко было наше свидание с ним на Йесоде!