Текст книги "Мольба Мариам"

Автор книги: Джин П. Сэссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Мы заперты. Муж уехал. Мы хотим есть. Нам нужна пища! – крикнула она. – Мой сын умрет, если его не накормить. Ты не можешь кинуть нам чего-нибудь в окошко?

Но как?

Все дома в Саудовской Аравии окружены высокими стенами, а вход на территорию преграждают мощные металлические ворота. Я вышла из сада на улицу и подергала ворота. Они были заперты. Я предположила, что и входная дверь тоже заперта, иначе Сара не стала бы кричать из окна, а просто сбежала бы. Я вернулась на кухню, собрала провизию и поднялась по лестнице, пока не оказалась с Сарой на одном уровне. Она открыла окно во всю ширину, и я принялась бросать хлеб и сыр, хотя большая часть, конечно же, падала в сад.

Халида не было, он уехал в деловую поездку, поэтому я обратилась к нашему садовнику.

– Мне надо, чтобы ты пробрался в сад к нашим соседям, – попросила я. – Там в доме заперта женщина, и у нее голодает сын.

– Госпожа, я не могу, – дрожащим голосом ответил он, оглядываясь по сторонам, словно намереваясь сбежать. – Я бедный индиец и работаю здесь, чтобы моя семья не умерла с голоду. Если я вломлюсь в арабский дом, меня навсегда посадят в тюрьму, и тогда моя семья умрет с голоду.

Я знала, что в Саудовской Аравии зачастую плохо обращались с эмигрантами из Индии и других азиатских стран. И я решила все взять в свои руки. Что они могли сделать беременной мусульманке, состоящей в браке с саудовским арабом? Ничего – так я себя убеждала. Я взяла молоток из ящика с инструментами, вынесла на улицу стул и забралась на стену, разделявшую наши дома. Памятуя о том, что нахожусь на седьмом месяце беременности, я исключительно осторожно спустилась со стены на противоположной стороне.

Как я и предполагала, все двери в доме были заперты, поэтому я взяла молоток и разбила большое окно, расположенное с тыльной стороны. Вытащив осколки, забралась внутрь, и меня тут же окружила раскаленная духота. Кондиционер был выключен, хотя в Джедде царила влажная жара. Я стала звать Сару, идя на звук ее голоса, пока не оказалась перед закрытой дверью. Я выбила замок и освободила Сару и маленького Али. В комнате завис кислый запах.

Мы втроем бросились в наш дом.

Я ощупала их раскаленные лбы. У обоих была лихорадка после двухдневного заключения в крохотном помещении без кондиционера. Я настояла на том, чтобы они приняли душ, а сама отправилась готовить роскошный обед.

Они съели все с невероятной жадностью.

– Сара, надо вызвать полицию, – сказала я.

– Нет-нет! Он убьет меня! – зарыдала Сара.

Не успела я ответить, как в дом ворвался Сарин муж, даже не удосужившийся позвонить в колокольчик. Он кинулся к Саре, ударил ее несколько раз по голове и потащил прочь. Али закричал истошным голосом.

Эта сцена жестокого насилия напомнила мне жизнь с Каисом, когда он избивал меня, а перепуганный Дюран был вынужден смотреть на это.

– Как ты можешь запирать свою жену и сына и морить их голодом?! – закричала я. – Ты в своем уме?!

Он обернулся ко мне и ощерился, вместо цивилизованного человека я увидела перед собой зверя. Затем он вновь набросился на жену и вытолкал ее из моего дома.

Я была вне себя от ярости. Как только вернулся Халид, я сразу бросилась рассказывать ему о происшедшем. Но он пришел в ужас оттого, что я вмешалась в супружеские отношения.

– Мариам, это Саудовская Аравия. Мужчины могут делать все что угодно со своими женами и детьми. И никто не имеет права в это вторгаться. Мужчина может устанавливать собственный закон в своем доме. Даже силы безопасности считают это частным делом. Если он захочет, он может убить ее, и никто не станет возражать.

Я кивнула, понимая, что, как ни грустно, он говорит правду. И хотя Саудовская Аравия была богатой страной, а Афганистан бедной, когда речь шла об обращений с женщинами, в них все происходило одинаково. Здесь женщины были такими же беспомощными, как и в Афганистане.

Я не спала почти всю ночь, думая о Саре. Она переживала тот же кошмар, в котором когда-то существовала я, только ее положение было еще хуже. По крайней мере, я в самые тяжелые моменты могла сбегать к своему отцу. У Сары не было и этой возможности.

На следующий день Сара изумила меня, вновь явившись к моему дому. Она стучала в дверь и кричала, заливаясь кровью. Вдали уже виднелся бегущий за ней муж. Я отскочила в сторону со всей возможной скоростью, на которую только была способна беременная женщина, и схватила единственное оружие, оказавшееся под рукой, – большой кухонный нож.

Я вернулась в гостиную, где это животное продолжало избивать Сару. Я подняла нож и закричала:

– Я вызываю полицию!

Военный летчик бросил на меня один-единственный взгляд и разразился хохотом при виде беременной женщины в ночной рубашке с ножом, поднятым над головой.

– Давай вызывай! Я даже сам наберу для тебя номер. Шеф полиции тоже бьет свою жену.

Мне стало страшно, но я не намерена была отступать.

– Это не Америка, – заявил он. – И не суйся в мои семейные дела, иначе я посоветую твоему мужу тебя выпороть.

Халид не хотел, чтобы его втягивали в эту историю.

– Пожалуйста, Мариам, мы ничего не можем сделать. Никто не может запретить мужу бить свою жену. Никто. Даже родственники жены.

И вновь я вернулась мыслями к собственным печалям. Все мои родственники умоляли меня сохранить брак любой ценой, хотя это и означало, что я вновь стану жертвой физического насилия и буду глубоко несчастна.

Что же происходило с этим миром?

– Послушай, ты ждешь ребенка, – привлекая меня к себе, зашептал мне Халид. – Ты носишь наше дитя. Этот человек может причинить тебе вред. Ты не должна ввязываться в их отношения.

Но как бы я ни хотела прислушаться к своему мужу, я не могла этого сделать. На следующий, день, когда мы отправились на обед к моей свекрови, я вновь подняла эту тему. Я умоляла своячениц переговорить со своими мужьями, один из которых состоял в дружеских отношениях с шефом полиции.

– Если вы не поможете, мне придется заниматься этим самой, даже если это навлечет на меня гнев Халида.

В результате с шефом полиции связался один из моих свояков. И на следующий день к дому наших соседей подъехала полицейская машина. Когда полицейские сообщили летчику, что на него поступила жалоба, он пришел в такую ярость, что сразу же выгнал Сару, заявив, что разводится с ней. Как ни странно, он позволил ей оставить Али у себя и отправил их к своему свекру.

Перед отъездом Сара зашла ко мне.

– Спасибо, Мариам, – обняв меня, прошептала она. – Я никогда тебя не забуду. Ты спасла мне жизнь.

Я была невероятно счастлива, пока Халид не сообщил мне, что Али будет жить с Сарой лишь до достижения им семилетнего возраста, так как после этого судьбу своих сыновей должны были устраивать мужчины Саудовской Аравии. Но я решила, что и этих нескольких лет Саре будет достаточно, а за это время могло произойти все что угодно. А останься она со своим жестоким мужем, он наверняка убил бы ее. И тогда Али лишился бы матери.

ГЛАВА 22

Запад впервые обратил внимание на «Талибан» в 1994 году. За два года это движение полностью покорило Афганистан и захватило власть. В ноябре 1996 года «Талибан» провозгласил собственный закон, основанный на законе шариата, только в гораздо более жесткой интерпретации по сравнению с другими исламскими странами. В то время папа навещал нас в Джедде и, прочитав законы в газете, решительно заявил, что талибанская трактовка ни в малейшей степени не согласуется с мнением признанных исламских ученых.

Основная суть заключалась в следующем: никто в Афганистане не будет наслаждаться свободой и испытывать радость.

Большая часть законов касалась прежних свобод женщин. Теперь они не имели права в одиночку выходить за пределы своих домов. Лицам женского пола запрещалось посещать школы и работать, если только они не были заняты в сфере здравоохранения.

Кроме того, появляясь за пределами дома, женщины должны были быть облачены в плотную паранджу, так чтобы не было видно даже их глаз, а если из-под нее выглядывала ножка, то женщину могли на месте подвергнуть бичеванию, за чем следила полиция нравов.

Женщинам запретили стирать одежду на берегах рек – то, чем они занимались с незапамятных времен. А поскольку многие дома не имели стиральных машин, перед ними вставала проблема поддержания чистоты.

Им возбранялось танцевать даже на свадьбах. Музыку тоже нельзя было слушать. При обнаружении кассет с записью музыки владельца арестовывали и бросали в тюрьму.

Женщины-врачи не могли лечить мужчин. А женщины могли обращаться за медицинской помощью только к женщинам, что приводило к чудовищным трагедиям, когда больные женщины не могли получить медицинскую помощь. (А позднее женщины-врачи и вовсе были уволены.)

Таксистам запретили перевозить женщин, если их лица не прикрыты паранджой. Если женщину заставали на улице в одиночестве, ее мужа избивали или подвергали тюремному заключению.

После опубликования следующего закона у афганских мужчин оставалось всего полтора месяца на то, чтобы отрастить бороду. Если афганец позволял себе побриться, он рисковал оказаться за решеткой.

Любимое развлечение – конструирование и запуск воздушных змеев – запретили. Все магазины, торгующие воздушными змеями, были закрыты, а тех, кого заставали за их изготовлением, отправляли в тюрьму.

Фотография была приравнена к идолопоклонству. Телетрансляции были запрещены. Все камеры, фотографии, фильмы и портреты должны были быть уничтожены.

Даже громкий смех в общественном месте мог привести к тюремному заключению.

И почти тут же мы увидели новости из Афганистана: на экране представители «Талибана» избивали женщин, покрытых паранджой. За что – так и осталось не ясным. Похоже, «Талибан» ненавидел женщин за сам факт их существования.

Но если в сельской местности женщины всегда носили паранджу, то в городах они уже давно привыкли к западному платью. Мало кто надевал традиционную паранджу, состоящую из десятка ярдов плиссированной ткани, в которой прорезалось лишь маленькое отверстие для глаз. В соответствии с законом даже под паранджой женщина должна была носить скромное одеяние, хотя вряд ли кто-нибудь из представителей «Талибана» стал бы заглядывать женщине под подол, чтобы удостовериться в этом.

Я радовалась, что мама не дожила до этого времени. Несомненно, она стала бы первой афганкой, которую подвергли бы порке за цоканье высоких каблучков по мостовым Кабула.

До нас доходили известия от наших друзей и родственников, остававшихся в стране. Многие уже успели подвергнуться унижениям, а некоторые и вовсе рисковали своей жизнью.

Одна из моих кузин сообщила о том, что запреты были введены без предварительного предупреждения. И многих афганцев избивали и арестовывали за действия, которые они даже не воспринимали как противозаконные.

Женщины довольно быстро облачились в паранджи, однако не все догадывались о том, что цвет туфель тоже может привлечь внимание полиции нравов. Однажды кузина отправилась со своим мужем на базар. На ней были белые туфли, которые прежде не вызывали нареканий. А тут без всяких предупреждений на них накинулся красномордый представитель «Талибана». Они окаменели от ужаса, даже не догадываясь, что сделали не так. Но вскоре их обидчик объяснил им, что возбудился при виде носка белой туфельки, выглядывавшей из-под голубой паранджи.

Кузина не сомневалась, что он убьет и ее, и мужа прямо на месте. Она начала молиться Аллаху, прося его вернуть ее к маленьким детям, которые оказались бы на улице, если бы лишились родителей. Но, слава Аллаху, они остались живы, хотя представитель «Талибана» и избил ее мужа, а потом попытался оттоптать ей пальцы ног. К счастью, моя кузина оказалась достаточно проворной и вовремя отскочила. Все это означало, что больше она не сможет выходить из дома, так как эти белые туфли были ее единственной обувью.

Один мой приятель осмелился надеть джинсы, которые «Талибан» считал греховным изделием Запада, и стал жертвой нападения целой группы представителей «Талибана». Но поскольку он счел, что его собираются ограбить и лишить последних денег, на которые он собирался купить хлеб, он дал отпор нападающим. Однако его повалили на тротуар и сорвали с него джинсы. И тут он по-настоящему испугался, так как решил, что его собираются изнасиловать. Тем не менее нападавшие оставили его в разорванном нижнем белье и задом наперед водрузили на спину какого-то осла. После чего принялись возить по городу в качестве образчика, подвергшегося тлетворному влиянию Запада.

Мир явно сходил с ума.

Но были и еще более страшные истории, повергавшие меня в ужас.

Одну мою одноклассницу «Талибан» обвинил в том, что она содержит частную школу на дому, поскольку девочкам было запрещено ходить в школу. Она учила лишь свою дочь, племянниц и двух соседских девочек, но «Талибану» и этого было довольно – четыре шедшие вместе девочки вызвали его подозрения. Представители «Талибана» последовали за девочками и удостоверились в том, что в дом вошло еще несколько девочек, одна из которых прижимала к груди книгу.

Затем члены «Талибана» ворвались в дом, уничтожили карандаши и учебники и арестовали всех, включая детей. Женская тюрьма была страшным местом, где даже зимой не было отопления. Кормили там лишь черствым хлебом и жидким супом. Мою бедную подругу каждую неделю били кнутом и продержали за решеткой два года, не позволяя в течение всего этого времени видеться с детьми, которых освободили через несколько недель.

Здоровье ее было подорвано, и через год она скончалась от рака. Судьба двух ее дочерей осталась покрытой мраком, поскольку ее муж был убит «Талибаном» за какой-то проступок.

Другая моя любимая подруга Нури, трудившаяся из последних сил, чтобы выбраться из нищеты, также была уничтожена «Талибаном». Отец ее умер еще до войны с русскими, и мать была вынуждена пойти в прислуги, стирать белье и убирать дома, чтобы заработать на образование дочери. Нури лучше всех успевала в своем классе, и наконец ее мечта обеспечивать семью стала реальностью, когда она получила диплом об окончании школы и место учительницы.

В первый же день, выйдя на службу, она сказала матери, что той больше никогда не придется стирать чужое грязное белье и заниматься уборкой в чужом доме. Нури аккуратно вносила арендную плату и никогда не забывала купить все необходимое. Она очень гордилась тем, что может обеспечивать свою мать.

Нури решила не выходить замуж, опасаясь того, что муж может запретить ей помогать матери. Зато замуж вышла сестра Нури, у которой было уже пятеро детей, и Нури души в них не чаяла. К несчастью, во время войны с русскими дом сестры подвергся бомбежке. Сестра Нури, ее муж и двое их детей погибли. Нури забрала трех оставшихся к себе. Она относилась к ним как к своим собственным и любила их безмерно.

После ухода русских страну захлестнула гражданская война. Но Нури удалось сохранить свою семью. А потом к власти пришел «Талибан». И в первую очередь он закрыл женские школы, а затем запретил женщинам работать. За военные годы было убито столько мужчин, что семья Нури была одной из многих, где деньги зарабатывали женщины.

В отсутствие кормильца маленькая семья Нури внезапно оказалась на пороге голода.

Хотя «Талибан» и запрещал женщинам занимать достойные должности, он сквозь пальцы смотрел на проституцию. И Нури сделала немыслимое для уважаемой афганки – она начала торговать своим телом. В первый раз она получила очень большие деньги, поскольку была девственницей. Но вскоре расценки снизились, и она была вынуждена принимать по нескольку клиентов за ночь. Поскольку «Талибан» запрещал женщине появляться на улице без сопровождающего ее мужчины, ей приходилось брать с собой двенадцатилетнего сына своей сестры, когда она отправлялась на поиски клиентов. Бедный ребенок стоял на холоде, прислушиваясь к звукам сексуальных утех своей любимой тети.

Вот что принес «Талибан» Афганистану.

И хотя с детства я уже успела познакомиться со множеством женских трагедий, я никогда не предполагала, что афганки подвергнутся еще большему унижению.

Я впадала в полное отчаяние, когда думала о своем бедном сыне, который по-прежнему оставался заложником у своего отца и жил в безумном мире «Талибана». Как я хотела вызволить его оттуда!

И все же, несмотря на весь этот мрак, пребывая вдали от родины, я обрела радость в жизни.

ГЛАВА 23

31 марта 1996 года в 19.40 я снова стала матерью. Я произвела на свет прекрасного мальчика и тут же назвала его Дюраном. Все мои родственники и родственники Халида возражали, утверждая, что нельзя называть второго ребенка тем же именем, что и первого, утраченного. И лишь Халид поддержал меня:

– Мариам имеет право назвать этого ребенка так, как ей хочется.

Дюран был идеальным ребенком, чего нельзя было сказать обо мне как о матери, ибо стоило ему заплакать или чихнуть, как я тут же бросалась с ним к врачу. После того как я трижды за день заставила водителя превышать скорость, врач усадил меня в своем кабинете и строго сказал:

– Мариам, дети должны плакать. С Дюраном все в порядке. Вы меня беспокоите гораздо больше.

– Простите, доктор, но моего первого сына похитили, когда он был совсем маленьким, – призналась я. – И с тех пор я его не видела. Поэтому так волнуюсь за этого ребенка. Я не допущу, чтобы с ним произошло что-нибудь плохое. Еще одну потерю я не перенесу.

Несмотря на то что мои близкие были страшно рады рождению Дюрана, папа с каждым днем чувствовал себя все хуже. Он начал пользоваться кислородной маской, а прогноз врачей составлял не более двух лет жизни. Халид согласился с тем, что я должна уделять ему как можно больше времени, и мы договорились, что я на полгода уеду к нему в Виргинию, а затем вернусь с ним в Джедду. И я счастлива, что сделала это, поскольку пробыла с ним все время до самого его ухода.

Мы уже жили в Джедде, когда папе стало совсем плохо. Я уже лежала в постели, когда в дверь постучала горничная и сообщила, что мой отец с трудом дышит, вспотел и глаза у него закатились. Я поспешно оделась и позвала водителя и садовника, которые перенесли папу в машину. Мы помчались в больницу.

– Мне так хочется спать, дочка, – пробормотал папа, едва мы добрались до места.

Я обняла его, но он уже испустил дух. Я выскочила из машины и начала метаться по стоянке:

– На помощь! На помощь! – кричала я.

Но никто уже не мог его реанимировать. Папа почил с миром, а я продолжала жить в окружавшем меня безумии.

В Саудовской Аравии все сопряжено с трудностями, даже смерть. Как и все мусульмане, папа мечтал о том, чтобы его похоронили в святом для мусульман городе Мекке. Но правительство Саудовской Аравии отказало нам в этом. Я позвонила в американское консульство, и консул пообещал мне получить необходимое разрешение, но на это могло уйти три дня. Это было невозможно, так как, согласно нашей религии, усопшие должны быть похоронены в течение суток после смерти. Поэтому Халид договорился похоронить папу в Джедде. Похоронами, как и многим другим в Саудовской Аравии, могли заниматься только мужчины. Арабы считают, что женщины могут утратить самообладание во время похорон, рвать на себе волосы и раздирать одежду, поэтому их оставляют горевать дома за закрытыми дверьми. Мне запретили присутствовать на похоронах собственного отца. И впервые за все это время я была вынуждена признать, что отец был прав: в Саудовской Аравии не было места женщине.

Папина смерть ударила по мне сильнее, чем мамина, возможно, потому, что теперь я окончательно осиротела.

Убитые горем находят облегчение, посещая могилы. И по прошествии недели я решила, что смогу проскользнуть на могилу отца, хотя женщинам было запрещено посещать общественные кладбища. Я заставила нашего водителя отвезти меня к кладбищу, а потом дала взятку кладбищенскому служителю, чтобы он пропустил меня внутрь. Оказавшись за воротами, я позвонила Халиду:

– Халид, где расположена могила моего отца?

– А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я на кладбище и хочу посетить его могилу.

– Ты где?! – закричал Халид.

– Я собираюсь посетить могилу своего отца. Либо ты объяснишь мне, где она находится, либо я буду бродить по кладбищу и спрашивать об этом у всех встречных.

Халид застонал. Он сразу понял, насколько решительно я настроена, и, опасаясь моего ареста, тут же объяснил мне, где находится могила, но приказал сразу после посещения ее вернуться домой, удостоверившись, что меня никто при этом не видел. На кладбищах Саудовской Аравии нет надгробий, там места захоронений обозначаются лишь на земле. И Халид объяснил мне, куда идти.

Я положила цветы на папину могилу, помолилась, поговорила с ним, и мне стало легче.

Я так скучала по нему, что стала посещать могилу каждую неделю, не посвящая в это Халида. Вскоре мой водитель привык к этому, а смотритель кладбища радовался нежданному доходу. Для меня это стало настоящим утешением.

И мне было наплевать на то, что я нарушаю глупый закон Саудовской Аравии, запрещающий женщинам посещать кладбища. Подобные бессмысленные законы и создаются лишь для того, чтобы их нарушали.

Время, проведенное в Афганистане, а затем в Саудовской Аравии, научило меня тому, что жизнь женщины всегда подвергается опасности, если она не берет все в свои руки. И это доказала история, происшедшая с моей подругой из Ирана Сорайей. Я познакомилась с ней в Египте еще до переезда в Саудовскую Аравию. И с тех пор мы с ней очень сблизились.

Однажды Сорайя позвонила мне и сообщила, что находится в больнице. Она просила меня приехать как можно быстрее. Я тут же бросилась в больницу и убедилась в том, что она действительно серьезно больна – каждый выдох вырывался из ее груди со свистом. Между вдохами Сорайя проклинала себя за то, что переехала в Саудовскую Аравию.

– Сорайя! Экономь силы! Расскажи, что случилось.

Сорайя, задыхаясь, поведала, что болезнь навалилась на нее ночью, когда у нее резко поднялась температура. Она позвонила в «неотложную помощь», прося забрать ее в больницу.

– А где твой махрам? – поинтересовался оператор, имея в виду мужчину-опекуна.

– Это мой брат, но его сейчас нет – он находится за пределами страны в деловой поездке.

– Тогда тебе придется подождать его возвращения, – ответил оператор. – Он должен поставить свою подпись для того, чтобы тебя забрали в больницу.

– Я умру к моменту его возвращения. Думаю, у меня воспаление легких, – сказала Сорайя.

– Если не умрешь к этому времени, можешь снова нам позвонить, – будничным тоном ответил оператор.

Бедная Сорайя, сочувственно кивая подруге, подумала я. Мне тоже не позволили расписаться за маленького Дюрана, когда ему надо было сделать обрезание. Я не смогла поехать с семьей Халида в Таиф, так как Халид в это время отсутствовал в городе и не мог расписаться за меня.

Но Сорайя была изобретательной женщиной. Она медленно оделась, вышла на дорогу, поймала такси и каким-то образом уговорила таксиста отвезти ее в больницу. Оказавшись в больнице, она столкнулась с новыми препятствиями, так как ее отказывались принять из-за отсутствия опекуна. К счастью, в этот момент вмешался врач, приехавший с Запада, Сорайю положили в реанимацию и начали лечить.

Но увы, время уже было упущено, и пневмония захватила весь организм Сорайи. Моя подруга скончалась через несколько часов после моего ухода. Так погибла еще одна прекрасная женщина из-за нелепых законов, направленных против женщин.

И снова мне не позволили присутствовать на похоронах Сорайи. Однако Халид, чувствуя свою вину, в тот же день предложил отвезти меня на кладбище на могилу отца. Тогда-то я и сообщила ему, что регулярно ее посещаю.

Бедный Халид хлопнул себя по лбу и все же повез меня на кладбище Ив.

– Зачем мы сюда приехали? – удивленно спросила я.

– Мне казалось, ты хочешь посетить могилу своего отца.

– Он похоронен на другом кладбище, – огрызнулась я, чувствуя раздражение оттого, что мой муж не помнит, где похоронен его тесть.

– Так ты собиралась на кладбище Квази? – с изумлением переспросил Халид.

– Да, могила моего отца находится на кладбище Квази.

– Мариам, твой отец похоронен не там. Он покоится здесь, на кладбище Ив.

– Как это так? – заикаясь, спросила я. – Сталлех отвез меня именно туда.

– Мариам, – рассмеялся Халид, – Сталлех не присутствовал на похоронах твоего отца. Я отправил его по делам в день похорон. Вероятно, он предположил, что твоего отца похоронили на кладбище Квази, но он ошибся.

Я вспыхнула при мысли о том, сколько раз я подкупала кладбищенского служителя, сколько цветов принесла на неведомую могилу, сколько молитв произнесла и сколько часов провела, беседуя с незнакомцем!

– Это все твоя идиотская страна! – закричала я. – Если бы жила в Америке, я бы знала, где похоронен мой отец, и могла бы свободно посещать его могилу. Даже в Афганистане мне бы позволили похоронить отца и посещать его могилу.

Халид только рассмеялся, зато я кипела от негодования. Новое разочарование постигло меня, когда мы добрались до кладбища Ив и я поняла, что здешний смотритель неподкупен. Я была уязвлена до глубины души, когда Халида с Дюраном пропустили на кладбище, а меня, дочь усопшего, заставили ждать за воротами на палящем солнце.

Мне так никогда и не удалось увидеть могилу отца, хотя я по иронии судьбы несколько месяцев ухаживала за могилой незнакомца.

Несмотря на то что была мусульманкой и выросла в мусульманской стране, я с большей радостью общалась с выходцами с Запада, нежели с арабами. В Саудовской Аравии существовало слишком много «пунктиков» по отношению к женщинам. Я вступила в Комитет американских женщин, который занимался благотворительностью.

Маленькому Дюрану исполнилось уже четыре года, и он жил счастливым ребенком с добрым отцом и любящей матерью. Он рос умным ребенком и, что еще важнее, впечатлительным и заботливым. Однако любовь к Маленькому Дюрану не затмила моей любви к моему первому сыну, которого я теперь называла Большим Дюраном. Каждый день я думала о Большом Дюране, горюя, что пропустила его детские годы. Большой Дюран был старше Маленького на двенадцать лет, то есть теперь он уже достиг шестнадцатилетнего возраста, чего я никак не могла себе представить.

Когда Маленький Дюран подрос, я сказала ему, что у него есть старший брат, с которым он когда-нибудь познакомится. Маленький Дюран страшно обрадовался и начал отбирать свои самые любимые игрушки.

– Это я подарю своему брату, когда он к нам приедет, – заявил он.

Мысль о том, что Большой Дюран стал мужчиной, даже не догадываясь о том, что у него есть мать, которая не переставала искать его все это время, заставила меня вновь попытаться проникнуть в Афганистан. Меня не останавливало даже то, что он по-прежнему находился под властью «Талибана». Однако Халид, знавший о том, что Каис грозился убить меня, если я переступлю границу страны, категорически воспрепятствовал этому. И все же я удвоила усилия по розыску своего сына, а новые технологии предоставили мне новые возможности.