Текст книги "Мольба Мариам"
Автор книги: Джин П. Сэссон
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
ГЛАВА 16
Папа использовал все свои связи, чтобы найти Каиса. И вскоре нам стало известно, как он выехал из страны. Как я и предполагала, Каис тщательно спланировал побег до приезда в Лос-Анджелес. Он знал, что, если ему удастся внедриться в мою семью, он найдет момент, когда меня не будет рядом с Дюраном. А я сглупила, положившись на папу и доверив ему Дюрана. Пять минут в ванной – и жизнь моя разрушена.
У хитрого Каиса на улице стояла машина, взятая напрокат. И как только папа позволил ему взять Дюрана и пойти за холодным соком, Каис забросил в машину сына и рванул через Калифорнию и штат Вашингтон в Канаду. В Канаде он укрылся в маленькой деревеньке, а через неделю вылетел в Европу. Там он получил необходимые документы для возвращения в Афганистан – единственное место на земле, где он был вне досягаемости закона Соединенных Штатов и находился под защитой племенных законов.
Как ни печально, происшедшие события доказали мою правоту: лишь я знала истинное лицо Каиса – чудовища, взращенного чудовищем. Я была знакома с его биографией лишь потому, что однажды, в тот редкий случай, когда Каис действительно был искренним и нежным, он рассказал мне о своем детстве.
Его отец был жестоким и невежественным человеком. И, по ранним воспоминаниям Каиса, семья состояла из изувера отца, двух послушных жен и множества детей. В детстве Каис постоянно жался к матери, которую мучил отец. Отец Каиса обладал таким неуправляемым темпераментом, что все дети, завидев его, прятались по углам. Когда Каису исполнилось четыре года, его матери поставили диагноз: туберкулез. Его отец пришел в ярость из-за того, что его жена стала переносчиком заразной болезни, и принялся жестоко избивать ее. Затем он приказал увезти ее на семейную ферму, где ее заперли в маленькой темной комнатке. Бедняжку кормили раз в день и даже не выпускали в туалет. Болезнь приняла угрожающие формы, и вскоре она умерла.
Так что Каис очень рано потерял мать. В отсутствие защитницы он сам стал жертвой многочисленных побоев, и это воспитало в нем жестокость. Он превратился в бессердечного мальчишку, который теперь сам избивал животных и своих младших братьев. Он с гордостью сообщил мне о том, что заколол несколько человек за мелкие провинности, а однажды даже участвовал в демонстрации того, как можно нанести наибольшее количество увечий с помощью маленького ножика.
Таков Афганистан, думала я, одно чудовище порождает другое. Неужто это произойдет и с моим сыном? Неужели жестокость отца исковеркает его нежную душу? Неужто самый милый ребенок в мире превратится в бесчувственного тирана, такого же как его отец?
Еще больше я мучилась оттого, что все мои родные с улыбкой встречали мои предостережения, пока Каис не перехитрил их. Но больше всего я страдала оттого, что на самом деле Каис не любил Дюрана. Он гордился тем, что у него сын, и радовался, что может хвастаться этим перед другими афганцами, но при мне он никогда не проявлял к нему никаких чувств. Я вздрагивала при воспоминании о том, как он легко раздражался на Дюрана, кричал на него, избивал меня у него на глазах и даже грозил ему кулаком. Лишь мое присутствие спасало моего сына от насилия.
Дюран действительно едва знал своего отца. Большую часть своей жизни он провел отдельно от него. Вместо отца у него был мой нежный папа. И когда Дюран пугался, он звал меня или деда.
Моему сыну было всего два года, и он был слишком мал, чтобы осознать отсутствие матери. Я была уверена, что он ищет меня точно так же, как я пытаюсь найти его.
Я позвонила любимой сестре Каиса Зине, которая жила в Германии. Она лицемерно доброжелательно сказала, что ей ничего не известно о местонахождении Каиса. Она поклялась на Коране, что сообщит мне, если что-нибудь узнает. Чувствуя, что она лжет, я воззвала к ее любви к собственным детям, но она продолжала утверждать, что не в курсе происходящего.
Я предполагала, что Каис и Дюран скорее всего, живут у нее. Через неделю я уже была в Германии. К счастью, немецкая полиция проявила редкое участие. Они тут же обеспечили меня необходимыми документами и отвезли к дому Зине.
Зине пришла в ужас при виде суровых полицейских, входящих в ее квартиру.
– Что я сделала? – закричала она, прижимая руки к груди. – Зачем вы пришли?
Полицейские обыскали ее дом, но ничего не нашли. Затем они развели по разным комнатам Зине и ее детей и стали их допрашивать. В конце концов перепуганная Зине разговорилась и призналась, что Каис с Дюраном действительно провели у нее несколько недель и оба находились в ее квартире, когда я звонила ей. Затем со слезами на глазах она сообщила, что Каис обращался с моим сыном жестоко и сказал ей, что забрал его лишь для того, чтобы причинить мне боль. Затем немецкая полиция выяснила, что за неделю до моего приезда Каис с Дюраном вылетел из Франкфурта в Москву, а оттуда в Кабул.
Мое дитя теперь находилось в опасной стране, раздираемой насилием и жестокостью. Стоял сентябрь 1986 года, и Афганистан пребывал в состоянии крупномасштабной войны. Еще в начале года в Афганистане был принят новый закон, обязывающий всех мужчин старше восемнадцати лет служить в армии. Может, Каиса тоже призовут и отправят на фронт? И кто тогда будет ухаживать за моим ребенком? Я читала о крупных сражениях в Панджшерской долине под Кабулом, где моджахеды противостояли русским. Советские и афганские войска несли страшные потери, но больше всего я переживала за гибель гражданских лиц. Самое ужасное заключалось в том, что в тот самый момент, когда Каис должен был прилететь в Кабул, в международном аэропорту произошел страшный взрыв, в результате которого пострадало более двухсот гражданских лиц. В еще одном тревожном сообщении говорилось о советской программе, согласно которой афганские дети отнимались у родителей и отправлялись в Советский Союз на десять лет для обучения.
В Афганистане не было места для моего сына. От одной мысли о том, какая опасность грозит моему ребенку, я теряла рассудок, колени у меня подгибались, и я начинала рыдать как умалишенная.
Через несколько недель после возвращения из Германии я получила по почте большой конверт. Обратного адреса на нем не было. Меня затрясло от ужаса, когда я представила себе, что может находиться внутри.
Я вскрыла конверт. Внутри оказалась фотография моего обожаемого сына, посылающего воздушный поцелуй. Внизу Каис написал большими печатными буквами:
ДО СВИДАНИЯ, МАНО!
В глазах у меня потемнело, и я упала в обморок.
ГЛАВА 17
Я невыносимо страдала, горе мое было бесконечным.
Я чуть не лишилась рассудка.
Я заклеила все стены нашего дома размноженными фотографиями Дюрана, непрерывно покрывала их поцелуями и бормотала:
– О Аллах, как там мой сын? Сыт ли он? Не мерзнет ли он?
Однажды, отправившись, как обычно, в магазин, я увидела маленького мальчика, который попросил мать купить ему шоколадку. Она отказала, а он расплакался. Я поспешно достала шоколадку и протянула ее мальчику. Его мать, глядя на меня с подозрением, попятилась, но я взмолилась:
– Позвольте ему съесть шоколадку. Мой сын тоже любит шоколад, но теперь его нет, и я ничем не могу его угостить.
Вид ее очаровательного ребенка заставил меня разрыдаться, и я выбежала из магазина. Однако эта милая женщина подхватила своего сына и направилась вслед за мной к моей машине. Она обняла меня за плечи и расплакалась вместе со мной.
Будучи не в силах сдерживать свои чувства, я вскоре начала избегать мест, где могла встретиться с детьми. Дома я разговаривала сама с собой и спала в обнимку с любимой игрушкой Дюрана. Депрессия привела к тому, что моя кожа покрылась струпьями, которые болели, чесались и не поддавались никакому лечению.
Преследовавшие меня угрозы Каиса лишали меня сна. Он всегда повторял: «Если ты уйдешь, Мариам, я найду и уничтожу тебя, но сначала лишу жизни твоего сына. И перед смертью ты увидишь своего гибнущего сына». Неужели он отвез Дюрана в Афганистан для того, чтобы убить его там?
Но даже если его не убьет отец, я опасалась, что мой сын может стать жертвой военных действий. 1986 год не принес облегчения жителям Кабула. В город хлынули измученные и оголодавшие беженцы, вследствие чего население Кабула увеличилось вдвое и достигло двух миллионов человек. Около пяти миллионов афганцев лишилось крова, а приблизительно четыре миллиона из них стали беженцами. Точные цифры неизвестны.
Я следила за событиями в Афганистане с того самого момента, как мы покинули страну, но теперь, зная, что мой сын находится в Кабуле, я выискивала малейшие подробности. Заливаясь слезами, я слушала телевизионные новости, в которых сообщалось о взрывах, обстрелах, убийствах и беспорядках. По официальной оценке, за последние месяцы в Афганистане было убито более двенадцати тысяч гражданских лиц. А согласно последним сообщениям, сложившаяся обстановка в Афганистане приближалась к геноциду. Соплеменники моего отца сражались с русскими с самого начала, и теперь я узнала, что в родной папиной провинции Пактия было убито семьсот борцов сопротивления.
Как маленький ребенок мог уцелеть в такой мясорубке? Я защищала его с момента появления на свет, заботилась о его безопасности и благополучии. Кто теперь готовит ему его любимые блюда? Кто его согревает? Кто рассказывает ему сказки, играет с ним в прятки и смешит его?
Каис был не из тех, кто стал бы тратить время на малыша.
– Я молюсь Аллаху, чтобы он вернул нам Дюрана, – пытался утешить меня папа, после чего замечал: – По крайней мере, ты знаешь, что он со своим отцом.
Я не стала напоминать папе, что Каис – чудовище, которое даже своей родной сестре призналось в том, что не любит Дюрана. Я просто повернулась и вышла.
Надия тоже не хотела признаваться в том, что была не права.
– Ты должна была остаться с Каисом. Если бы ты жила со своим мужем, ничего не произошло бы.
– Значит, я должна была ждать, когда меня забьют до смерти?! – не веря своим ушам, вскрикнула я.
– Он бил тебя только потому, что ты с ним пререкалась, – пожала плечами Надия. – Тебе следовало проявлять к нему большее уважение.
Надию мало волновали мои переживания, поскольку папа наконец разрешил ей выйти замуж за ее шиита, не догадываясь о том, что они уже давно состоят в браке. Теперь, когда она официально могла считаться замужней дамой, Надия купалась в счастье, в то время как моя жизнь становилась все невыносимее.
Я намеревалась улизнуть в Афганистан, чтобы заняться поисками сына, но папа, опасавшийся этого больше всего, спрятал мой паспорт, заявив, что он будет находиться у него в большей сохранности. И мне никак не удавалось его уговорить, что я найду проводника, который поможет мне пересечь афганскую границу, отыщу там своего сына и вернусь с ним в Америку. Но возможно, папа был прав, так как война с Россией в то время была в полном разгаре и границы были закрыты. Даже закаленные бойцы с трудом передвигались по стране. Весь Афганистан превратился в запретную зону. В него нельзя было попасть и из него нельзя было выбраться.
Папа постоянно поддерживал связь с друзьями и родственниками, оставшимися в Афганистане. И теперь он просил их помочь в поисках моего сына.
– Я верну тебе сына, Мариам. Обязательно верну, – повторял он.
И по прошествии восьми месяцев после исчезновения Дюрана папе наконец удалось найти адрес. Впервые за все это время мы узнали, что Каис и Дюран живы. Я бросилась в Госдепартамент Лос-Анджелеса, наивно полагая, что американское правительство отправит в Афганистан спецгруппу, чтобы вызволить моего сына, но получила убийственный ответ.
– Мы ничего не можем сделать, – ответил мне чиновник Госдепартамента. – У Соединенных Штатов нет в настоящее время дипломатических отношений с афганским правительством.
Привыкнув к тому, что живу в стране, где глава государства зачастую лично откликается на просьбы граждан, я написала письмо в Администрацию Рейгана, умоляя американского президента помочь мне вернуть сына. Но от него я получила лишь формальный ответ с теми же самыми данными, которые мне уже сообщил чиновник Госдепартамента. «Соединенные Штаты не поддерживают дипломатических отношений с Афганистаном».
Когда я снова впала в отчаяние, папа показал мне газетную статью о маленьком мальчике, который был похищен во Флориде и убит.
– Зачем ты мне это дал? – обезумев от страха, воскликнула я. Неужто то же самое произошло с Дюраном и папа таким образом пытался меня подготовить к страшному известию?
– Просто подумай, как тебе повезло, – ответил папа. – По крайней мере, твой сын был увезен не чужим ему человеком и его никто не убил. Ведь он находится со своим отцом, Мариам.
Я лишь покачала головой, изумляясь отсутствию у него проницательности и сочувствия.
Мы убедились, что Дюран жив, когда Каис передал мне сообщение через папиных друзей в Афганистане: «Если Мариам пересечет границу Афганистана, я отрежу ей ноги и отправлю их обратно в Лос-Анджелес».
Жившие в Кабуле друзья и родственники продолжали прилагать усилия для того, чтобы увидеться с Дюраном. Кое-кто даже пытался относить ему подарки, но на пороге дома их регулярно встречал разгневанный Каис, угрожавший свернуть им шею. Кроме того, мы узнали, что Каис разорвал отношения с афганскими патриотами и стал советской марионеткой. Он доставлял пищу русским и неплохо зарабатывал. Я старалась убедить себя найти в этом хоть какое преимущество: Каис не ушел на фронт и не бросил Дюрана на попечение чужих людей. И хотя Каис служил врагам моей страны, я надеялась, что часть получаемых денег он тратит на моего сына.
Потом одной женщине удалось проникнуть в дом Каиса и увидеть Дюрана, так как Каис не знал, что она моя подруга. Она успокоила меня, сказав, что Дюран жив, хотя часто плачет и постоянно кричит: «Мано! Мано!» Она была изумлена, когда в ответ на эти известия я начала рыдать.
Я часто молилась, чтобы мой сын забыл меня, полагая, что тогда жить ему станет легче. Но, судя по всему, Дюран получил такую психологическую травму, что даже после десяти месяцев разлуки продолжал ждать меня. Когда я поняла это, мои мучения лишь усилились. Друзья и родственники начали шептаться, что эти переживания убьют меня и вскоре им придется меня хоронить.
Но едва я узнала, что мои кузины уже шьют мне саван, я решила, что должна быть сильной. Если я умру, кто станет бороться за возвращение моего сына? Я знала, что, как только на моем надгробии выбьют эпитафию, все позабудут о судьбе несчастного Дюрана.
Тогда-то я и осознала: у меня нет другого выхода, я обязана жить.
ГЛАВА 18
В октябре 1987 года я устроилась на необременительную работу в видеосалон, где надо было проверять выдаваемые и возвращаемые кассеты. Еще никогда у владельца салона не было такого ответственного работника. Я функционировала как робот: рано приходила, работала с бешеной скоростью и оставалась допоздна, не прося при этом дополнительного вознаграждения. Вся моя жизнь теперь состояла из работы, а посетители становились моими друзьями. Некоторые мужчины приглашали меня на свидание. Но я всем отказывала.
– Ты что, лесбиянка? – наконец поинтересовался один из них.
Я передернула плечами и не стала объяснять, как брак разрушил мою жизнь. У меня не было сил на новые отношения.
Как раз в это время Надия родила девочку. И в мою жизнь вернулась доля радости, которую я ощущала, глядя на маленькую племянницу. Сьюзи стала смыслом моей жизни. И хотя порой я снова впадала в состояние глубокого отчаяния, для меня пришло время начать жизнь заново.
Вскоре после рождения моей племянницы в салон зашел высокий мужчина с Ближнего Востока, чтобы взять напрокат кассету. Я попросила его предъявить видеокарту и удостоверение личности. Удостоверение принадлежало другому человеку, а он объяснил, что приехал навестить шурина и зашел взять какой-нибудь фильм для семейного просмотра. Когда он сообщил, что приехал из Саудовской Аравии, я не раздумывая спросила:
– И привезли с собой четырех жен?
Он добродушно рассмеялся:
– Не все мужчины Саудовской Аравии имеют по четыре жены. А у меня вообще нет.
Затем он стал заходить каждый день и вскоре пригласил меня на обед.
– Почему бы и нет, – ответила я без особого энтузиазма.
Многие мусульмане считают жителей Саудовской Аравии отсталыми в основном из-за того, что они грубо обращаются с женщинами, но мой араб оказался совершеннейшим джентльменом, и общаться с ним было интересно.
А потом он удивил меня, спросив:
– А ты веришь в любовь с первого взгляда?
– Определенно нет.
– А я верю. Я влюбился в тебя, как только увидел. Выйдешь за меня замуж?
Я рассмеялась и попросила его отвезти меня домой.
На следующий день он снова пришел в салон с еще одним арабом. Его приятель был красивым темноволосым мужчиной с живыми зелеными глазами.
– Это мой друг Халид, – сообщил мне мой ухажер, а затем повернулся к Халиду. – Халид, это девушка, на которой я собираюсь жениться.
Затем он вновь повернулся ко мне:
– Мариам, я сегодня улетаю в Саудовскую Аравию, и о тебе позаботится Халид. И пожалуйста, обдумай мое предложение в мое отсутствие.
Я снова рассмеялась, решив про себя, что мужчины Саудовской Аравии очень влюбчивы. Возможно, это вполне согласовывалось с их закрытым обществом. Но я, несомненно, не собиралась снова выходить замуж, поэтому воспринимала его предложение как шутку.
Халид начал регулярно захаживать в салон и болтать со мной о всяких пустяках. Ни он, ни я не вспоминали о его друге.
Время шло очень медленно. Моя жизнь состояла из работы и слез по сыну; однако 1989 год принес обнадеживающие вести, что русские, потерпевшие поражение, изгнаны из Афганистана. Теперь передо мной вновь забрезжила надежда, что я смогу вернуться в Афганистан и забрать своего сына. Маленькому Дюрану к этому времени исполнилось уже пять лет, но он все еще был слишком мал для того, чтобы жить без матери. Но в тот самый момент, когда я уже строила планы относительно своей поездки, все снова разрушилось. Как только русские были изгнаны за пределы Афганистана и афганские военачальники избавились от советских пут, они начали вести борьбу против афганского правительства, поддерживаемого Советским Союзом. И если еще вчера афганцы сражались с русскими, то теперь они бились друг с другом. Страна погрузилась в гражданскую войну.
Я снова распаковала вещи, понимая, что афганцы не успокоятся, пока не истребят друг друга. Я тщательно следила за всеми сражениями, от битвы при Джалалабаде до падения Кабула и полного захвата Афганистана.
Неужто моему сыну не суждено увидеть мирную жизнь?
Халид начал заходить каждый день и брать такое количество кассет, что однажды я спросила его:
– Как ты при этом успеваешь учиться? Похоже, ты только и делаешь, что смотришь фильмы.
Он ничего не ответил и лишь расплылся в обаятельной улыбке.
А затем он однажды позвонил и попросил моего совета.
– Мариам, где находится самый романтический ресторан на побережье? Я хочу отвести одну потрясающую женщину в самый лучший ресторан.
– Есть один замечательный индийский ресторан с прекрасным видом на пристань в Редондо-Бич, – посоветовала я.
И в тот же вечер, когда я уже закрывала салон, появился Халид.
– Мариам, позволь мне пригласить тебя в этот индийский ресторан. Я хочу познакомить тебя с этой потрясающей женщиной.
– Это очень любезно с твоей стороны, Халид, но я не могу. Я сегодня очень устала.
– Но ты ведь, наверное, проголодалась.
– Да, однако я слишком устала, чтобы куда-нибудь идти.
– Ну пожалуйста. Ты ведь сама сказала, что там очень вкусно кормят.
Я внимательно взглянула на Халида, гадая, зачем ему понадобилась я на свидании с его «потрясающей женщиной».
– Пожалуйста.
– Ну ладно, – согласилась я, решив, что посещение ресторана избавит меня от необходимости готовить себе ужин. К тому же наверняка у Халида были свои причины на то, чтобы познакомить меня со своей подружкой. Он был очень симпатичным человеком. Возможно, он хотел узнать мое беспристрастное мнение о ней.
Мы прождали ее полчаса, но она так и не появилась.
– Ее величество опаздывает, – наконец заметила я. – А я умираю с голоду.
– Подожди! – Халид встал и направился к выходу.
Я решила, что он пошел звонить своей подруге.
Он вернулся через несколько минут с огромной красной розой на длинном стебле.
– Мариам, ты и есть та самая потрясающая женщина, о встрече с которой я мечтал всю свою жизнь, – широко улыбаясь, проговорил он.
Я заморгала от изумления, чувствуя, что ситуация становится все более странной.
– Халид, что у вас там происходит в Саудовской Аравии? Сначала твой друг сделал мне предложение на первом же свидании, теперь ты говоришь, что мечтал обо мне всю жизнь. Это так принято у вас? То есть друзья влюбляются в одну и ту же девушку и оба делают ей предложение? – рассмеялась я. – Наверное, это национальный обычай, о котором я просто еще не слышала.
– Мариам, я за своего друга не отвечаю, – рассмеялся Халид. – Он вернулся в Саудовскую Аравию и только вчера сообщил мне, что, как оказалось, привезти туда жену из другой страны очень сложно. Думаю, он потерпел поражение. Но я-то здесь. И я не собираюсь отсюда уезжать. Я не хочу с тобой расставаться.
Сначала я не отнеслась к этому серьезно. Однако он продолжал ежедневно звонить мне, и вскоре я поймала себя на том, что жду его звонка. И очень быстро наши встречи переросли в настоящие свидания. Мы стали близки.
Однажды он спросил меня:
– Мариам, почему у тебя такие грустные глаза?
Я и вправду стала гораздо чаще погружаться в задумчивость после похищения сына. Тогда же я поняла, что люди очень редко говорят о том, что для них действительно важно. Воспоминания о моем похищенном сыне хранились в глубине моей души. И я никому не рассказывала о своей тайне.
Но Халид был таким нежным и заботливым, что мне ничего не оставалось, как отвести глаза в сторону.
– Когда-нибудь я расскажу тебе, Халид, но не сейчас.
В ту ночь я особенно долго думала о Халиде. Он оказался самым уравновешенным из всех известных мне мужчин. Я никогда не слышала, чтобы он повышал голос. Он никогда не критиковал меня. Мы никогда не спорили. А если наши мнения расходились, то мы спокойно обсуждали тот или иной вопрос. Халид относился ко мне с уважением. А это было то, чего редко удостаивались афганские женщины.
Халид был полной противоположностью Каиса.
И именно поэтому я влюбилась в него.
Когда я сказала сестре, что влюбилась в мужчину из Саудовской Аравии, она встала на дыбы:
– Из Саудовской Аравии? О боже, Мариам!
– Да. Из Саудовской Аравии. И он самый прекрасный человек, которого мне только доводилось встречать.
– Ты представляешь себе, как живут женщины в Саудовской Аравии?
– Скажи, Надия, неужто может быть хуже, чем жизнь афганки?
– Хуже, – заявила Надия. – Ты знаешь, как там относятся к женщинам?
– Лучше, чем в Афганистане. Послушай, этот человек любит меня и относится ко мне с уважением. Лучше него я никого не знаю. Ни один афганец не сможет с ним сравниться.
– Папа знает? – изучающе глядя на меня, осведомилась Надия.
– Нет. И ты ему ничего не говори. Ты уже однажды разрушила мою жизнь, Надия, и я не позволю тебе сделать это снова.
На самом деле я просто боялась сказать об этом папе. После исчезновения Дюрана папина жизнь лишилась какой бы то ни было радости. Поэтому вряд ли его обрадовало бы, если бы он узнал, что я встречаюсь с другим мужчиной, особенно выходцем из Саудовской Аравии, так как афганцы считали, что все остальные мусульмане находятся на более низкой ступени по сравнению с ними самими. Даже шейх Саудовской Аравии был бы сочтен недостойной партией для пуштунки.
Во избежание разногласий я начала пользоваться именем своей подруги для встреч с Халидом.
И вот однажды вечером я все ему рассказала. Не стараясь вызвать его сочувствия, я поведала ему о жестокости своего первого мужа и всех его издевательствах. И в довершение сообщила о похищении Дюрана. Болезненные воспоминания вновь возродили все мои опасения за его жизнь, поскольку в Афганистане по-прежнему бушевал огонь. Так что, не успев закончить свой рассказ, я уже рыдала в объятиях Халида.
Халид нежно вытирал мне слезы.
– Никогда не отчаивайся, Мариам. Твой сын обязательно к тебе вернется.
А затем он снова попросил меня стать его женой.
Впервые за много лет я ощутила прилив счастья.
– Да. Да, Халид, я согласна.