Текст книги "Наперекор судьбе"

Автор книги: Джин Маклеод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Украшенный «Лодж» сейчас выглядит просто великолепно, не правда ли? – начала она. – Это всегда отличало «Тримор-Лодж», и мне было бы жаль, если бы эта традиция умерла. В былые времена Камероны устраивали чудесные вечера, продолжавшиеся до самого Нового года, а иногда и до начала января. Они умели устраивать истинно шотландские развлечения. В канун Нового года – Ногманей – всегда давался бал, и в полночь все слуги поднимались наверх, чтобы полюбоваться на танцующих, встретить Новый год и выпить за здоровье хозяина и хозяйки.

Финлей проницательно посмотрел на нее.

– Так вы считаете, что эта традиция должна продолжаться в том виде, что и прежде? – спросил он. – Вы полагаете, будто это неотъемлемая часть дома, а не семьи, проживающей в нем?

– Несомненно, – солгала Элиза. – Финлей, будьте душкой и пообещайте приехать к нам в Эдинбург на несколько дней перед Рождеством! Вы сможете посмотреть город, повеселиться и получить приглашение на бал.

– Я подумаю об этом, – уклончиво ответил он, но такой ответ ее не устраивал.

– Пожалуйста, позвольте мне, вернувшись домой, подготовиться к вашему визиту, чтобы вы не были разочарованы, – принялась умолять она его. – Ведь в предрождественские дни в театрах Эдинбурга дают самые лучшие пьесы.

– Что мы будем делать в городе? – недовольно спросил Алан. Его не привело в восторг приглашение Элизы.

– Видишь ли, нам нужно сделать приятное Фионе. Девушки любят время от времени походить по магазинам, – пояснил ему отец.

– Фиона тоже предпочла бы остаться дома, – убежденно заявил мальчик. – Ей здесь нравится.

Фиона явно предпочла бы остаться, но ее отец, похоже, твердо вознамерился поехать в Эдинбург. И чем больше она размышляла об отъезде из «Тримора», тем меньше ей этого хотелось.

Почти каждый день вместе с Элисон она посещала «Гер», и постепенно Камерон перестал сопротивляться ее присутствию, стал принимать ее заботы наравне с заботами экономки. В доме всегда находилась работа, но иногда она просто садилась у окна и читала и в такие минуты ловила на себе взгляд Камерона. Но когда она сообщила ему об отъезде в Эдинбург, то сразу почувствовала, что те хрупкие отношения, которые потихоньку налаживались между ними, неожиданно стали натянутыми. Фиона предложила ему тоже поехать в город, чтобы показаться там врачу, но он решительно отказался, пожелав ей хорошо повеселиться.

Сначала уехала чета Крош, за ними отбыли Элиза и Питер, и Фиона почувствовала внезапное облегчение, расхаживая по пустым комнатам, приводя дом в порядок после гостей.

– Как стало тихо, – поделилась она с Элисон, стоя в алькове окна рядом с прялкой. Затем спросила: – Как вы думаете, с моей стороны глупо полагать, будто с возвращением прялки в «Тримор» в нем стало спокойнее?

Экономка пересекла комнату и встала рядом с ней.

– Она здесь на своем месте, – пробормотала она, не пытаясь дать прямого ответа. – И кажется, это успокоило Айэна.

– Прялка полностью в рабочем состоянии, верно? – Фиона наклонилась над веретеном и крутанула его, осторожно прижав ногу к ножному приводу и заставив колесо завертеться с негромким поскрипыванием, прозвучавшим в тихой комнате, словно музыка. – На ней можно научиться прясть?

– Вы не должны этого делать!

Неожиданная резкость ответа заставила Фиону обернуться и увидеть побелевшее лицо Элисон.

– Неужели вы и в самом деле верите в эту старую легенду, Элисон? Вы же не верите в это проклятие?

Элисон резко отвернулась.

– Нет, конечно нет, но мне кажется, будет лучше оставить прялку в покое.

Ее голос дрожал, а лицо стало еще бледнее. Фиона осторожно взяла ее за руку.

– Может, вы расскажете все, а? – спросила она. – Вы мне как-то обещали.

– Тут не о чем особо рассказывать, – печально улыбнулась женщина. – Глупо винить во всем старинное проклятие! Я прожила в деревне до тех пор, пока мне не стукнуло двадцать, а Элен – мать Айэна – была моей лучшей подругой.

– Об этом я уже слышала…

– Мы редко разлучались, – продолжала Элисон. – Мы все делали вместе, и, может, поэтому мы влюбились тоже в одного мужчину.

Фиона замерла, опасаясь помешать воспоминаниям Элисон.

– Как горячи мы бываем порой в юности! – продолжила та. – И как легко несчастливая любовь может испортить дружбу! Многие годы, уже после того, как Джон Камерон сделал свой выбор, я ненавидела Элен Инглис, и ненавидела ее столь же страстно, как до этого любила. Тогда я думала, что не остановлюсь ни перед чем, чтобы отомстить ей, заставить ее страдать. Мое сердце было черно от ненависти и горечи многие годы, пока Элен не родила своего младшего сына. Тогда послали за мной, так как все думали, что она умирает. У нее был сепсис, и она просила, чтобы я приехала. Я приехала, все еще горя желанием причинить ей боль, но я не провела в доме и часа, как поняла, каковы мои истинные чувства. Уязвленная гордость подпитывала ненависть, но прежняя любовь к Элен оказалась сильнее. Я выходила ее, и мы снова были друзьями до самой ее смерти, но Катрина утверждала тогда, что я навлекла на себя все беды тем, что осмелилась прясть на прялке! Старая миссис Камерон пряла всю свою пряжу на этой прялке, – пояснила Элисон, – и я иногда сидела рядом, помогая ей и надеясь, что Джон Камерон влюбится в меня, если будет часто видеть меня, притворившуюся, будто я пришла навестить его мать.

– Вы могли быть матерью Айэна Камерона, – тихо произнесла Фиона. – Что заставило вас вернуться обратно в «Тримор», Элисон?

– Я увидела объявление вашего отца, и что-то толкнуло меня откликнуться на него. Было время, когда я верила, что никогда не вернусь обратно в то место, где была так несчастна, но я чувствовала, что меня тянет обратно – что-то гораздо более сильное, чем веление разума. У меня появилось ощущение, будто я снова нужна, поэтому я и приехала. Как тогда, когда Элен Камерон нуждалась во мне.

– Вы думаете, она это знает? – с трудом выговорила Фиона. – Насчет «Тримора», я имею в виду. Иногда я чувствую в комнате чье-то присутствие…

Элисон ласково погладила ее по руке.

– Не стоит бояться этого чувства, – посоветовала она. – Мне оно понятно, – тихо добавила она. – Некоторые люди зовут это случаем, а некоторые – судьбой.

За окном была зимняя ночь, и Фиона повернулась к камину.

– Я не стану задергивать шторы в этой комнате, Элисон, – сказала она. – Я думаю, что Айэну Камерону в «Гере» будет приятно видеть свет и знать, что прялка по-прежнему на своем месте.

Глава 10

Неделю спустя Айэн Камерон получил с дневной почтой два письма. Одно было в длинном, официального вида конверте, второй конверт был надписан женской рукой, и на обоих стоял штамп Эдинбурга.

Первым делом он распечатал длинный конверт, обнаружив в нем повестку в суд. Его вызывали в качестве главного свидетеля по делу, о котором он почти забыл и которое касалось продажи земли. И Камерон стал размышлять, как ему выкроить хотя бы пару дней для поездки.

Второе письмо было от Элизы Форбес.

«Мой дорогой Айэн!

Мне бы очень хотелось, чтобы ты решился приехать на юг хотя бы на несколько дней, даже если это будет только консультация по поводу твоей ноги. До меня дошло, что ты слегка прихрамываешь, и мне очень не хотелось бы, чтобы это так и осталось. Ты должен серьезно позаботиться о себе и не дать «Геру» заслонить собой все на свете».

Рот Камерона искривился в выражении, которое вряд ли можно было бы назвать улыбкой.

«Тебе наверняка известно, что Давиоты гостят у нас. Они вовсю наслаждаются Эдинбургом, особенно Фиона, которая обожает «яркие огни». Боюсь, что все последнее время она очень скучала в Триморе, но, в конце концов, ее можно понять. Полагаю, нужно родиться в долине, чтобы чувствовать себя там счастливой. Я по-прежнему хочу вернуться туда, несмотря на то что Эдинбург может предложить очень многое.

Сегодня вечером я осталась одна. Мистер Давиот отправился на встречу с четой Крош, которые гостили у него в «Лодже», а Фиона и Питер уехали вместе, разумеется, развлекаться. Может, скоро будет помолвка? Они ни на минуту не расстаются, когда Питеру удается освободиться, и я вижу, что он всей душой стремится к этому!

Ну, пожалуй, пора кончать сплетничать! Кажется, ты говорил, что тебе необходимо приехать в суд, верно? Разумеется, ты можешь остановиться у нас. Мы потеснимся. Питер шлет тебе свои горячие приветы.

Твоя преданная Элиза».

Дойдя до подписи, Камерон нахмурил брови, осознавая, что новости в письме имеют некую тонкую связь с тем странным беспокойством, которое он не мог объяснить и которое мешало ему сконцентрироваться на чем-либо все последнее время.

Он был слишком занят, чтобы ехать в Эдинбург, но, кроме необходимости присутствовать в суде, чувствовал, что его словно магнитом тянет туда. Такого сильного желания он еще никогда не испытывал, оно было сильнее всего на свете, сильнее доводов разума – это был огонь в крови, который ничто не могло потушить.

Камерон выехал в Эдинбург через два дня, оставив «Гер» на попечение миссис Роз и ее мужа-рыбака, и после того, как дал показания в суде, которые позволили поставить точку в деле, был волен сразу же вернуться в Тримор или провести этот вечер в столице и вернуться домой на следующий день.

Он выбрал второе, сняв комнату в отеле «Норт Бритиш», и, глядя в окно, за которым лил дождь, принялся размышлять, чем бы ему заполнить свободный вечер.

Было чуть больше семи, когда Камерон решил отправиться на Мерайфилд, усмехаясь про себя, что это желание, видимо, вынашивал весь день.

Так вышло, что в этот вечер Элиза созвала гостей, и, когда он подошел к старинному георгианскому дому, перестроенному под несколько современных квартир, был встречен сиянием огней.

– О, Айэн, как чудесно! – воскликнула Элиза. – Входи! Мы устроили небольшую вечеринку, ты как раз вовремя!

Камерон заколебался у двери.

– Если у тебя гости…

– Не стесняйся! – подбодрила она его. – Входи, если не хочешь, чтобы я окончательно замерзла!

Во время представления гостям Камерон искал глазами Фиону и, наконец, увидел ее в дальнем конце комнаты, сидящую в глубоком кресле и окруженную гостями Элизы. Питер Форбес фамильярным жестом обнимал спинку ее кресла. Они оба смеялись, голова Фионы была полуобернута к Питеру, и он смотрел на нее так, как если бы их связывало нечто большее, чем простое веселье. И Камерон почувствовал острый укол в сердце, вспомнив фразу из письма Элизы: «Может, скоро будет помолвка».

– Какой сюрприз, Камерон! – Фиона протянула ему руку. – Это был тщательно скрываемый секрет или вы и в самом деле решили навестить Элизу, чтобы немного развеяться?

Он почувствовал, как слегка дрожат ее пальцы, но ее приветствие было произнесено сдержанным тоном, более уверенным, чем он замечал это в Триморе. Несомненно, как верно заметила Элиза, Фиона попала в свою естественную среду, тогда как в долине ощущала себя выброшенной на берег рыбой.

– Я приехал в Эдинбург по делам, – ответил он, пытаясь разгадать выражение ее темных глаз.

– Но вы захотели остаться здесь? – сказала она. – А как там без вас «Гер»?

– Дональд Роз приглядывает за овцами.

– А когда вы возвращаетесь?

– Завтра.

На ее лице отразилось разочарование.

– Я хотела бы вернуться вместе с вами, – против воли вырвалось у нее.

Интересно, подумал он, что это, простая вежливость или Тримор стал дорог ей так же, как и ему?

– И как долго ваш отец намерен оставаться в Эдинбурге? – спросил он в свою очередь.

– До конца следующей недели. До Рождества останется еще полмесяца, и к этому времени мы закончим со всеми покупками.

– А как это воспринимает Алан? – спросил он.

– Боюсь, не слишком восторженно. – Она тепло улыбнулась. – Когда он узнает, что вы были здесь и он вас не видел, то будет просто вне себя от огорчения!

Он обвел глазами шумное собрание вокруг.

– Но как ему удалось избежать вечеринки?

– Друг Питера взял его с собой на борт фрегата в Ротсей[4]. Он был просто на седьмом небе от счастья, но все равно очень хочет вернуться домой.

Элиза объявила, что все они отправляются танцевать в модный отель, и Фиона, увидев, что Камерон собрался уходить, ощутила горечь. Однако Элиза, не пожелавшая его отпустить, сломила его сопротивление. Фиона села в желтый седан вместе с Питером, а Элиза осталась стоять на тротуаре рядом с Камероном, махая им рукой.

– Увидимся в отеле! – весело крикнула она им.

– Что случилось? – спросил Питер, наклоняясь к Фионе. – Ты все время молчишь.

– Разве? Я задумалась. – Ее мысли были с Камероном, в далекой и прекрасной долине Глен-Тримор.

Питер пребывал в приподнятом настроении и желал, чтобы всем было хорошо. Когда они приехали в отель, он сразу же с видом собственника повел Фиону танцевать.

Она просто не верила своему счастью, когда Камерон подошел к ней пригласить ее на свой первый танец, и ее глаза засияли как звезды. «Он услышит биение моего сердца, – подумала она, – но это не важно».

– Вы счастливы? – спросил он.

Фиона подняла на него глаза и улыбнулась:

– Бесконечно!

Это ее жизнь, подумал он. Для этого она рождена! Эта изнеженная, полная удовольствий жизнь, к которой Фиона привыкла.

Танец закончился, и Питер Форбес пригласил ее на вальс. Все еще задыхающаяся, Фиона снова прошлась по залу в вальсе, заметив, что Камерон стоит у колоны и, сдвинув брови, наблюдает за ней.

Ее постоянно приглашали. Партнер за партнером ангажировали ее, но Камерон больше ни разу не подошел. Она видела, как он сидел, разговаривая с Элизой и высоким седым мужчиной, которого Элиза представила ей в начале вечера как Билла Мензиеса, но больше не танцевал, и, когда все собрались маленькой группой вокруг заказанных столиков, чтобы попрощаться, он по-прежнему оставался рядом с хозяйкой.

Элиза пригласила всех к себе на чашку чая, но Камерон отказался, сославшись на то, что его отель находится совсем рядом, а рано утром ему надо ехать в Тримор.

Фиона с трудом удержалась, чтобы не крикнуть ему, чтобы он взял ее с собой, увез в это долгое романтическое путешествие через горы в глубину долины, ставшей для нее домом.

Но крик ее души остался незамеченным, ибо Айэн видел перед собой восхитительную, радостную девушку, танцевавшую в летящем шифоновом платье, видел сияние ее глаз, какого он не видел прежде, и пришел к выводу, что она действительно наконец совершенно счастлива. Все разговоры о Триморе, расспросы о жизни в долине были не более чем простая вежливость! А он был глупцом, придавшим слишком большое значение светской учтивости!

Камерон поспешил откланяться, ослепленный внезапным желанием никого больше не видеть, даже Элизу, хотя все же заставил себя произнести несколько вежливых слов на прощание.

Финлей Давиот ни разу не заговорил с ним, не считая короткого приветствия при встрече, но оказался рядом с Фионой, когда Камерон подошел к ней попрощаться.

– Итак, Камерон, – сказал он, – отбываете в родные края? Я видел, как вы танцевали с моей дочерью, так что, полагаю, ваша нога не причиняет вам слишком большого беспокойства?

– Сейчас упражнения для нее лучше всего, – учтиво отозвался Камерон. – Может, не совсем такие, но вечер был очень приятным. – Он повернулся к Фионе: – Надеюсь, вам он также доставил удовольствие, мисс Давиот?

– Огромное! – Глаза Фионы по-прежнему сияли, хотя они и прощались на целых две недели. – Я обожаю танцы.

Он повернулся, скрывая улыбку, извинился перед Питером и Элизой и, выйдя в холодную, дождливую ночь, быстро зашагал по пустым улицам, как если бы намеревался найти то, что, как он знал, ему все равно не найти.

Он гулял по городу часа два, чувствуя, как растет боль в натруженной раненой ноге, но даже радовался этому, радовался, что физические страдания заглушают сверлящую боль, давно бередившую ему душу.

Глава 11

Поезд, доставивший их в Тримор, был скорым, но Фионе показалось, что никогда еще в жизни она не совершала столь длительной поездки. А когда увидела легкую струйку дыма над единственной трубой «Гера», словно вывешенный в знак приветствия флаг, подумала: «Я вернулась домой».

Элисон объявила, что особых новостей нет. Все шло своим чередом, как всегда. Рыба ловилась отменно, и, слава богу, снег пока еще не выпал.

– Мы встретили Камерона в Эдинбурге, – сообщила ей Фиона, чувствуя острое желание поговорить о нем. – Он ездил по делам в суд, а потом заехал к Форбесам.

– Да, – кивнула Элисон, – он говорил мне об этом, но эта прогулка не пошла на пользу его ноге. Вчера мне пришлось послать за доктором Стюартом, несмотря на все его протесты. Он перетрудил ногу и теперь расплачивается за свою поспешность!

– Это серьезно, Элисон? – забеспокоилась Фиона. – Он и в самом деле сделал себе хуже?

– Да нет, просто Айэн ни в чем не знает меры. Он валил в лесу деревья, чтобы построить новый загон для овец, и таскал на себе бревна до самой фермы! Это чистое сумасшествие!

Утомленная дорогой Фиона спала очень крепко, расслабившись от чувства покоя, которое охватывает человека, вернувшегося домой. А наутро взяла у Элисон список покупок и собралась идти в деревню. Но влекомая непреодолимым желанием увидеть Камерона, сразу же очутилась на знакомой дороге, ведущей к ферме.

Дверь на кухню стояла открытой, Камерон был там и готовил еду. На плите кипел суп, а он чистил картофель у раковины.

Камерон показался ей еще более худым, чем в последний раз, когда она видела его в Эдинбурге.

– Так, значит, вы вернулись, – сказал он, вытирая руки о грубое полотенце, висевшее за дверью. – Я слышал, что в «Триморе» устраивается грандиозный бал и вы привезли с собой большую компанию.

– Вы правы насчет бала, – ответила Фиона, с трудом узнавая собственный голос, – но мы приехали одни. Элиза прибудет сегодня днем, а остальные – позже. На самом деле бал не будет таким уж грандиозным.

Он улыбнулся:

– Не то что в Эдинбурге, но все равно это, так сказать, компенсация.

Фиона не понимала его настроения, она не могла сказать ему, как мало значит для нее предстоящее веселье, ибо он неожиданно захлопнул перед ней дверь в мир, которому принадлежал.

– Зачем вы пришли? – резко спросил Камерон, встав у двери в гостиную, как если бы хотел преградить ей путь.

– Я пришла, потому что… – Ее голос надломился, когда она посмотрела в его суровое лицо и его глаза, больше не серо-голубые, как вечернее небо, а мрачные, словно надвигающиеся за окном тучи.

– Чего ты хочешь? – резко спросил он, вспомнив о последнем визите Элизы на ферму. – Любовного приключения, чтобы провести время? – С этими словами он притянул Фиону к себе и страстно поцеловал, его губы оставались жесткими и безжалостными, его руки словно хотели сплющить ее в железном объятии, в котором не было и намека на нежность. – Для чего все это? Чтобы скрасить скуку жизни в Триморе и хоть немного компенсировать то, что ты оставила в Эдинбурге?

Раздавленная, оскорбленная его грубостью, Фиона застыла в его объятиях, ощущая сумасшедшее биение сердца, готового вот-вот оборваться. Затем она осознала, что он разжал руки и выпустил ее из объятий и, повернувшись к двери, невидящим взором уставился в горы.

– Айэн, – сказал она, – это все неправда. И никогда не может быть правдой! Я пыталась показать тебе, что я не такая, что меня на самом деле тревожит все, что происходит в «Гере»… а ты, ты не захотел этого видеть. Ты воспринял все по-другому, и я никак не могу понять почему.

Он не мог ответить почему, не мог сказать ей, что ревность, которой он не знал прежде, и глубокое чувство разочарования заставили его бросить это гневное обвинение, точно так же, как он не мог сказать ей, что он любит ее, поскольку они живут в разных мирах.

– Я никогда в этом не сомневался, – резко ответил он, – и я не имел права так обращаться с тобой. – Он обернулся к ней, в чертах его худого, смуглого лица было раскаяние и беспомощность. – Все напрасно, Фиона! Я не могу объяснить это даже самому себе.

– И даже не хочешь попробовать?

Камерон в нерешительности посмотрел на нее, потом схватил за плечо и заглянул прямо в глаза.

– Ты и так все прекрасно знаешь, – ответил он. – Я люблю тебя. – Его руки дрожали, в голосе не прозвучало и нотки радости. Он снова обнял ее, как и в первый раз, жгучий поцелуй попирал все его права на требование ответной любви. Он снова стиснул ее в объятиях, не касаясь ее губ И продолжая удерживать в безнадежном отчаянии. – Я не имею прав на тебя. Мы никогда не будем счастливы, Фиона. Я ничего не могу предложить тебе, ни одна женщина на свете не могла бы жить здесь.

– Но это не так! – Ее голос страдальчески надломился. – Как ты можешь говорить, что любишь меня, когда ты… ты отвергаешь меня?

– Потому что я знаю, Фиона. Я знаю, что ждет меня здесь. Каких жертв и самоотречений требует от меня «Гер». И я не могу рисковать твоим счастьем, моя дорогая. – Его голос неожиданно сделался нежным, и ее сердце сжалось от муки.

– Ты не даешь мне любить тебя! – выкрикнула она. – Ты даже не позволяешь мне доказать, что все это не имеет для меня значения!

Он прижал ее голову к своей груди и ласково погладил по волосам.

– Все не так просто, Фиона, – тихо произнес он. – Жизнь в наших северных краях никогда не была легкой.

– Я знаю! Я слышала это от отца, когда он рассказывал о Шотландии…

Она замолчала, вспомнив историю, которую недавно услышала от Элисон, и задаваясь вопросом, знает ли он о ней.

– Твой отец! – воскликнул Камерон. – Это еще одно препятствие, Фиона. Он и слышать не захочет о нашем браке.

– Разве это имеет значение? – Она ощутила отчаяние, холодея от страха, что ей не удастся переубедить его. – Неужели ты можешь позволить любой мелочи встать между нами?

– Но ведь он тебе дорог, не так ли? Тебе будет очень больно, если ты больше никогда его не увидишь.

– Этого не случится. Мы уговорим его.

Камерон покачал головой, осторожно отстраняя ее от себя.

– Есть кое-что, о чем ты должна знать, Фиона, – осторожно начал он. – Много лет назад мой дед выгнал родителей твоего отца с их фермы самым бесчестным образом. Они жили в доме на берегу озера неподалеку от «Лоджа», который назывался «Травайг», этот дом понадобился деду для его егеря, и он велел им убираться.

– Не продолжай, – остановила она его, видя, как ему трудно говорить. – Я все знаю, Элисон мне рассказала.

– И это не имеет для тебя значения?

– Для меня? Почему это должно иметь для меня значение? Это был отвратительный поступок, но ты в нем не виноват. К тому же это случилось очень давно.

– Кое-кто считает, что возмездия не миновать, – заметил он. – Например, Катрина.

– Эта Катрина выводит меня из себя, – заявила Фиона, чувствуя себя немного приободренной. – Она просто старая ведьма, которая погрязла в самых дремучих предрассудках. Никак не могу понять, почему мой отец не прогонит ее.

– Потому что, насколько мне известно, она прислуживала его родителям. Твой отец из тех, кто никогда не прощает старой вражды и верен старой привязанности.

– Айэн, – умоляюще сказала она, – разве ты не видишь, что это не должно нас касаться?

– Мне очень хотелось бы так думать, но это повлияет на твое счастье, моя милая.

– Потому что моя любовь недостаточно сильна?

Он повернулся к ней спиной, подошел к окну и отрезал:

– Я не могу взвалить на тебя такую ношу. Да еще в самом начале.

– Как мало ты меня знаешь! – Она стояла посредине комнаты, готовая заплакать от предчувствия своего поражения, а где-то далеко за горами в это время разразилась гроза, ударяя в озеро потоками дождя.

– Я должен проводить тебя домой, пока небо не прорвало окончательно. – Камерон посмотрел на ее безукоризненный твидовый костюм и достал один из своих грубых плащей, висевших за дверью. – Вот, надень это, – велел он ей почти грубо.

Не в силах сказать ни слова, Фиона завернулась в слишком просторный для нее плащ, туго затянув пояс на талии.

Порывистый шквал ветра с дождем встретил их на пороге, на мгновение прижав ее обратно к нему, и она почувствовала, как его сильные, надежные руки крепко обхватили ее за плечи.

– Не ходи, – сдавленно попросила она. – Незачем обоим мокнуть под таким дождем. Я знаю дорогу.

Вместо ответа, он решительно захлопнул дверь и повел ее по тропинке.

С трудом пробравшись вдоль рва, они вышли на открытое пространство верещатника выше «Тримора», где шквалистый ветер носился над разбушевавшимся озером. Задыхаясь от ветра, она замедлила шаг и на какое-то мгновение, промокшая и обессиленная, прильнула к нему.

Камерон неожиданно обнял ее и, не говоря ни слова, осыпал ее мокрое лицо отчаянными поцелуями. И в эту минуту весь мир вокруг перестал существовать для Фионы. Она была с человеком, которого любила, и сцена объяснения в «Гере» стерлась из ее памяти, его поцелуи заставили ее забыть обо всем на свете.

– Твой отец пришел за тобой, – сказал он вдруг чужим, безжизненным голосом, который она едва узнала. – Тебя ищут.

Фиона медленно повернулась и увидела массивную фигуру отца, приближавшегося к ним по тропинке, по которой теперь горным потоком бежала вода. Рядом с ним шла Элиза в блестящем ярко-красном плаще, придерживая одной рукой под подбородком капюшон. Ее бледное лицо исказилось от злости, когда она увидела их.

Финлей Давиот подошел к ним, сурово нахмурив брови.

– Ты заставила нас сбиться с ног, моя милая, – гневно набросился он на дочь. – Тебя видели, когда ты направлялась в деревню, и я поднял там всех на ноги, пытаясь найти тебя! Какой черт занес тебя в горы в такую погоду? Или этот парень подстерегал тебя?

Ненависть в его глазах, когда он обратил их на Камерона, теперь выражала не только старинную обиду, это была примитивная ревность собственника, который видел, как его горячо любимое сокровище вырвали у него из рук.

Лицо Фионы побелело при виде Элизы, и она еще крепче ухватилась за руку Камерона.

– Как ты можешь говорить так! – возмутилась она. – Мистер Камерон вызвался проводить меня домой, когда началась гроза!

– Уж больно окольным путем, – фыркнул Финлей. – Не сомневаюсь, что у него на это имелись свои причины, но теперь мы вполне можем обойтись без его услуг.

Камерон высвободил пальцы из цепкого захвата Фионы. Он не смотрел ни на ее отца, ни на Элизу, а только в ее несчастные глаза и, слегка скривив губы в усмешке, произнес:

– Ну вот, теперь я могу тебя оставить, ты в надежных руках. – И, не сказав больше ни слова, повернулся, прихрамывая, зашагал вверх по дорожке, сгибаясь под ветром.

Слезы отчаяния душили Фиону, когда она шла между отцом и Элизой к «Лоджу».

– Почему ты разговаривал с Камероном таким тоном? – спросила она наконец. – Он не сделал ничего дурного, кроме того, что оставил работу на ферме, чтобы проводить меня!

– Этот парень хитер как лис, – сердито проговорил Финлей. – Ты думаешь, я не вижу, что он задумал? Ты стала бы для него лакомым кусочком, не так ли, после того, как он потерял «Тримор»? Ты компенсировала бы ему даже «Гер».

– Как ты можешь так говорить?.. – Фиона повернулась к нему. – Камерон не способен жениться иначе как по любви, точно так же, как он не способен совершить преступление! Он романтик и сейчас больше думает о «Гере», чем о «Триморе». Он будет бороться за «Гер» до самого конца, так же как я буду бороться за мою любовь!

Последние слова она произнесла почти шепотом, но и Финлей и Элиза слышали их. И оба пришли в ярость, хотя по совершенно разным причинам, и два неодолимых препятствия выросли на пути Фионы к дому, который она любила все сильнее и сильнее и который когда-то был домом Камерона.

– Ты сама не понимаешь, что говоришь, – сердито буркнул Финлей. – Этот парень задурил тебе голову, он поставил на карту все, чтобы выиграть. Но скоро ты забудешь о нем.

– Никогда! – Фиона воскликнула с такой страстью, что даже Элиза повернулась и посмотрела на нее с таким удивлением, которое на мгновение заслонило ненависть в ее глазах. – Я знаю, что никогда не полюблю никого другого, – пылко продолжила она, – ни теперь, ни потом, никогда, и не важно, что ты против этого, ты не можешь заставить меня разлюбить его!

– Однако, возможно, я смогу заставить тебя передумать, – возразил Финлей, открывая двери. – Мисс Форбес, извините меня.

Он посторонился, пропуская Элизу вперед, и она неохотно направилась в гардеробную, пока Фиона пыталась высвободиться из дождевика Камерона.

– Я должен кое-что рассказать тебе, – сказал ей отец. – Когда ты переобуешься, я буду ждать тебя в библиотеке.

– Тебе ничего не надо мне рассказывать, – тихо отозвалась она. – Кажется, я знаю, о чем ты собираешься мне рассказать. Историю о ферме «Травайг» на берегу озера, но она ничего не меняет.

Он недоверчиво уставился на нее:

– Ты знаешь?

– Элисон рассказала мне.

Он сердито посмотрел на нее, потом глубоко вздохнул.

– Вот женщина! – буркнул он. – Она всегда все знает. Ну что ж, тогда тебе известно, как я отношусь к Камеронам.

– К старому Сомерледу Камерону! – уточнила Фиона. – Который давным-давно умер!

– Это та же кровь!

– Но другое поколение – два поколения вперед!

– Это ничего не меняет! – Суровая маска на лице Давиота не смягчилась. – Яблоко от яблони…

– Но он даже не сын Сомерледа Камерона! – запротестовала Фиона. – Наши беды уходят на два поколения назад.

– Это та же самая порода… – упрямо не сдавался отец.

– Как это несправедливо и жестоко…

Он попытался успокоить ее жестом.

– Забудь о нем и радуйся скорому Рождеству! – посоветовал он, как если бы мог стереть имя Камерона с горизонта одним взмахом своей властной руки. – Я дам в твою честь такой роскошный бал, который ты никогда не забудешь, о котором будут говорить еще долгие годы, и ты будешь на нем первой красавицей!

– Как будто мне есть дело до этого бала! – возразила Фиона. – О, отец, разве ты не видишь, что деньги не самое главное в жизни, что любовь намного важнее – важнее всего на свете!

Но ее страстный призыв не смягчил его цинизма.

– Любовь важнее всего на свете в том случае, если она не идет рука об руку с нищетой, что ты очень скоро узнаешь к своему огорчению, если будешь продолжать свои нездоровые отношения с Камероном! Парень, разумеется, решил воспользоваться шансом, и, может, я даже не слишком его осуждаю за это. Это, по крайней мере, свидетельствует о неком здравом смысле и инициативе, я бы сказал – о стремлении достичь цели любыми средствами, что он унаследовал от деда.

Фиона повернулась к нему спиной.

– Я не желаю это больше слушать, – резко произнесла она. – Но что бы ты ни сказал, у меня нет намерения воротить нос от Айэна Камерона… если он когда-нибудь еще взглянет в мою сторону после всего этого!

Она не знала, захочет ли Айэн разговаривать с ней снова, но и не хотела слушать, как ее отец оскорбляет его, поэтому спаслась бегством, поднявшись в свою комнату.

– Можно мне войти? – В дверях стояла Элиза.

Ее волосы были причесаны, лицо увлажнено кремом, и все муки ревности умело спрятаны под маской участия.