Текст книги "Долго и счастливо"
Автор книги: Джилл Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Глава 3
«Не останавливайся. Он может быть где-то поблизости».
Камилла сделала над собой усилие и побежала дальше. Она представления не имела, где находится. Вокруг нее все было тихо. Ночные тени сгустились, и начал моросить мелкий дождь, превращая дорогу под ее ногами в сплошное месиво. Камилла шла, погружаясь на каждом шагу по щиколотку в грязную жижу и, втянув голову в плечи, пыталась спрятаться от пронзительного осеннего ветра. Она находилась на пустынном сельском лугу, бог знает за сколько миль от Лондона, окруженная бескрайними лугами и полями фермеров за аккуратными изгородями. В отдалении поднимались столбы дыма из дымоходов смутно видневшихся сквозь дождь деревянных домиков. Мокрая, мирно спящая сельская местность Англии дышала спокойствием, но страх перед неизвестным убийцей упорно гнал Камиллу по кажущейся бесконечной дороге. В темноте каждый куст и частокол грозил опасностью, каждый хруст ветки под ногой или шорох ветра в листьях заставлял ее сердце замирать от ужаса.
Она шла уже несколько часов по этим проселкам с тех пор, как молочный фургон, в котором она спряталась на выезде из Лондона, свернул на сельскую дорогу. К счастью, возница не видел, как она спрыгнула и спряталась среди изгородей. Она была совершенно одна, во всяком случае, ей хотелось верить в это.
Может быть, она действительно от него убежала?
Но Камилла не могла рисковать и останавливаться. Она двигалась дальше. Клочья тумана цеплялись за верхушки деревьев. Она насквозь промокла под моросящим дождем, платье ее отсырело и стало тяжелым. Она еле шла, прислушиваясь к шелесту ветра в лесу и монотонному стуку падающих с листьев капель, вдыхала аромат жимолости и жирной, влажной земли. Запах деревни напомнил ей о давно минувшем времени, навеял воспоминания об уютном сельском поместье, в котором она жила вместе со своими родителями, о красивом, ухоженном садике, где ее мать выращивала розы, о процветающих маленьких фермах в окрестностях.
Когда-то она вдыхала этот самый сладкий запах земли, носилась, вольная как ветер, по цветущим лугам, весело бегала по проселочным дорогам, таким, как эта. Как давно это было!
Внезапно сквозь мрак Камилла увидела впереди огни. Она ускорила шаги. Гостиница. Это должна быть гостиница. Девушка в нетерпении ринулась вперед, схватилась за калитку дрожащими от усталости пальцами и одним только усилием воли заставила себя пересечь покрытый лужами двор.
В гостинице «Зеленый гусь» в это время ночи стояла тишина, но жена хозяина, полногрудая женщина с лицом, напоминающим пончик, в измятом переднике, все еще бодрствовала, когда Камилла открыла дверь. Женщина резко обернулась, сжимая в руке швабру, и, увидев девушку, широко открыла глаза.
– Посмотри, сколько ты грязи принесла! – рявкнула она, грозно сдвинув брови. – Кто ты такая? Чего тебе надо?
Она окинула взглядом стоявшую перед ней Камиллу и презрительно скривила губы. Камилла внезапно остро осознала, какой она имеет жалкий вид. Ее единственное платье, которое и так-то нельзя было назвать красивым, теперь было забрызгано грязью и безнадежно изорвано, волосы висели вдоль лица мокрыми, слипшимися прядями, башмаки облеплены грязью. Она вся дрожала от холода. «Должно быть, я похожа на нищенку», – в отчаянии подумала Камилла и сказала первое, что ей пришло в голову:
– Произошел несчастный случай на дороге. Мне нужна комната на ночь. Я вам хорошо заплачу.
– Заплатишь мне? Чем? – В тускло освещенном холле раздался ее грубый смех. – Коровьими лепешками?
– У меня есть три шиллинга.
– Три шиллинга? Целых три шиллинга, да? – Жирное лицо жены хозяина гостиницы выражало бесконечное презрение. – Тридцать шиллингов мне будет мало, чтобы впустить в дом такую, как ты! Ни в одну из моих комнат ты не войдешь! Проваливай отсюда!
В этот момент в холле появился толстый лысый хозяин гостиницы. При виде оборванной девушки, за которой по полу тянулись грязные следы, он затрясся от гнева.
– Черт побери, Бесси, кто это такая? – обрушился он на жену.
– Во всяком случае, не та, о ком тебе стоило бы волноваться, Джеб, – вздохнула женщина и надвинулась на Камиллу, грозно размахивая шваброй. – Убирайся, замарашка! Убирайся! Мы не принимаем таких, как ты!
– Пожалуйста! Я могу заплатить! – Камилла едва держалась на ногах. – Cарай, – внезапно произнесла она, дрожа всем телом и думая о теплом, мягком сене, о крыше над головой, об уголке, где можно спрятаться. – Позвольте мне переночевать в сарае, и я заплачу вам шиллинг. К утру я уйду…
– У нас почтенное заведение. Ты нам тут не нужна, и в сарае тоже. – Жена хозяина схватила ее за руку и потащила к двери. – Здесь останавливаются знатные дамы и господа, девчонка, лорды и леди, – крикнула она, толкая Камиллу к лестнице. – Для таких, как ты, есть другие гостиницы. И держись подальше от сарая, или я спущу на тебя собак, – злобно прибавила она в ответ на умоляющий взгляд девушки. – А теперь проваливай, ты у меня и так отняла достаточно времени. И чтоб я тебя больше здесь не видела, наглая потаскушка, – пробормотала она и захлопнула дверь «Зеленого гуся» за несчастной девушкой.
– Подумать только, она решила, что сможет снять у нас комнату! – изумился хозяин, поднимаясь по лестнице в спальню.
Оказавшись опять на дороге, Камилла побрела дальше сквозь тьму холодной октябрьской ночи. Где-нибудь впереди попадется еще одна гостиница или заброшенный сарай, где можно будет отдохнуть, с надеждой думала она.
Едва держась на ногах от усталости, Камилла одиноко брела по пустынной дороге. Наверное, она задремала на ходу и не заметила несущегося навстречу ей экипажа. Не успела она понять, что происходит, как кони, запряженные в карету с золоченым гербом на дверце, налетели на нее. Камилла, вскрикнув, потеряла сознание.
Граф Уэсткотт нагнулся над бездыханной девушкой и пощупал пульс. Жива. Слава Богу. Каким-то чудом ему удалось вовремя повернуть упряжку и не дать коням затоптать ее, но одно из колес, должно быть, все же задело бедняжку.
Вот сумасшедшая! Зачем ей понадобилось шагать одной в такое время – в три часа утра! – по Эджвуд-лейн? Она чудом осталась жива!
Граф прищурился, окинув беглым взглядом тщедушное, жалкое создание в заляпанном грязью платье посудомойки. Девушка тихо застонала, когда он приподнял ее, но не открыла глаза. Насколько он мог судить, она не слишком пострадала.
– Чертовски некстати для нас обоих, – пробормотал он вполголоса и подхватил девушку на руки. Она почти ничего не весила, кожа да кости.
Что за ночь! Сперва этот чертов маскарад, потом Марчфилд, будь он проклят, и в довершение всего – дорожное происшествие. Скривив губы, граф подумал о том, какие еще сюрпризы приготовила ему судьба до окончания этой ночи. Девушка не издала ни звука, пока он нес ее на руках и усаживал в карету. Укрыв пострадавшую своим подбитым бархатом плащом, граф захлопнул дверцу.
Ему не следовало напиваться сегодня вечером. Хотя сейчас он трезв как стеклышко, так что вряд ли виной наезда была его разогретая выпитым бренди кровь. Граф поморщился. Как он мог потерять над собой контроль и позволить Марчфилду спровоцировать себя?! Но теперь дело сделано. Бесполезно после драки махать кулаками, как любил говорить его старый грум Фейдер.
И не тратя больше времени, он вскочил на козлы и погнал коней галопом в Уэсткотт-Парк.
Прошло всего несколько минут, и он уже поворачивал упряжку на длинную и широкую подъездную аллею и мчался между рядами величественных дубов, охраняющих дом его предков, словно часовые во тьме. Впереди замелькали огни в доме. Его ждали, как он и распорядился, хотя он не думал, что вернется так поздно.
Карета миновала высокую каменную арку и выехала на обширную круглую площадку, залитую ярким светом факелов.
Перед ним величественно поднимались стены Уэсткотт-Парка. Древний, изъеденный непогодой камень слабо мерцал при свете факелов, вызывая в памяти образ легендарного замка Камелот. Это был не замок в буквальном смысле, а просто большой, красивый господский дом в классическом стиле, с тщательно подстриженной лужайкой перед ним и усадьбой, в которую входили озеро, лабиринт и сады, служившие предметом гордости всей округи. Граф едва удостоил взглядом свой дом. Коринфские колонны, поднимавшиеся вверх до третьего этажа, витражи в окнах, изящно расходившиеся северное и южное крылья, яркие лужайки и пышные сады – все это производило впечатление на гостей и соседей, ему же было так знакомо, как собственный любимый костюм для верховой езды, поношенный, удобный и прочный. Даже старый дворецкий Дарджесс, спешивший к парадному входу приветствовать своего хозяина, казался ему обыкновенным, а ведь дед Филипа держал слугу специально для того, чтобы производить впечатление. Дарджесс был самым величественным из всех дворецких и нисколько не уступал в представительности самому графу. За свои двадцать восемь лет Филип ни разу не видел дворецкого улыбающимся.
– Дарджесс, – небрежно произнес граф, спрыгивая на землю и распахивая дверцу, – будьте добры, пошлите немедленно за доктором Гривзом. И мне понадобится миссис Уайет.
Выцветшие синие глаза дворецкого широко раскрылись, а брови поползли вверх при виде хозяина, выносящего на руках из обитой шелком кареты бесчувственную особу женского пола в порванной, грязной одежде. Дарджесс считал, что его давно уже ничто не может поразить, но, очевидно, это было не так, потому что сейчас по спине у него пробежало нечто вроде дрожи, когда он увидел, что прекрасный вечерний сюртук хозяина испачкан грязью, а к всегда безупречно чистым башмакам графа прилипла солома.
– Сэр… не могу ли я помочь… – еле выговорил он, потеряв на несколько секунд дар речи.
Граф прошагал мимо него, даже не удостоив взглядом.
– Полагаю, что у меня достаточно сил, чтобы самому отнести эту молодую женщину наверх, Дарджесс. А, миссис Уайет. – Он обращался к миниатюрной женщине в ночном чепце, с седеющими каштановыми волосами и острым подбородком. – Мне понадобится ваша помощь наверху. Полагаю, мой брат и свояченица уже прибыли?
– Нет, сэр. От них нет никаких вестей. – Пожилая экономка, не веря собственным глазам, уставилась на необычную ношу графа. – Сэр, могу ли я взять на себя смелость спросить…
– Пострадавшая крестьянка. Я сбил ее на дороге. Дарджесс, доктора, быстро. – Граф не обращал внимания на пораженных слуг. Он пронес девушку через огромный холл и быстро взбежал вверх по изогнутой лестнице орехового дерева и свернул налево, не оглядываясь, идет ли за ним миссис Уайет – впрочем, ее тяжелое дыхание за его спиной подсказывало ему, что идет, – и широкими шагами направился к двери в комнату.
Голубую комнату всегда держали наготове для гостей. Собственно говоря, в тот самый день ее с особой тщательностью приготовили для брата графа и его жены, но графа это не остановило. В конце концов, Джеймсу и Шарлотте можно предложить любую другую комнату в доме.
С бесстрастным лицом он ждал, пока миссис Уайет поспешно откидывала элегантное расшитое шелковое покрывало и поправляла французское постельное белье. Трудно определить, как она выглядит под всей этой грязью и синяками и похожими на водоросли волосами, падающими на лицо, но граф готов был поставить тысячу фунтов на то, что у нее куриные мозги. Девушка, неподвижно лежавшая у него на руках, вдруг застонала, и граф увидел, как затрепетали ее ресницы, но она не очнулась. Черт бы ее побрал! Какого дьявола ее занесло на дорогу?
В душе миссис Уайет все это время шла напряженная борьба, и в конце концов она не смогла удержаться и, когда граф направился к постели, спросила:
– Ваше сиятельство, вы ведь не собираетесь положить это грязное существо на эту изящную кровать? – Она не в силах была вынести, чтобы подобное безобразие нарушило красоту, которой славился Уэсткотт-Парк. – Осмелюсь заметить, ваше сиятельство, – продолжала экономка с упреком, словно он все еще оставался тем маленьким упрямым мальчишкой, который упорно покровительствовал всем бездомным и раненым животным, какие только ему попадались, – будет лучше, если Дарджесс или один из лакеев отнесут эту особу в комнату для слуг. Просто нелепо пачкать тонкое белье…
– Поднимите эту подушку повыше, миссис Уайет, – приказал граф, словно она и не говорила ничего.
Миссис Уайет застонала про себя. Ей был знаком этот упрямый взгляд его сиятельства. Ему было безразлично мнение других людей, он и не думал о приличиях… точно так же, еще будучи сумасбродным черноволосым юношей, он игнорировал ее мольбы держать всех этих своих ужасных зверей в конюшне. Нет, он держал их у себя в комнате.
Прикусив губу, экономка выполнила приказ и смотрела, как граф Уэсткотт кладет эту замарашку на подушки. Его сиятельство всегда отличался ослиным упрямством, если уж что-то вбил себе в голову. Все Одли были такими.
Девушка слабо застонала, когда ее голова откинулась на шелковую подушку. Граф несколько секунд молча рассматривал ее, а миссис Уайет пыталась прочесть его мысли, но, как обычно, безуспешно. Да и кто мог угадать, о чем он думает? Уж во всяком случае, не его няня, даже когда он был еще ребенком, и не Дарджесс. Да и она, на глазах у которой он вырос из веселого мальчишки в угрюмого молодого человека, тоже никогда не могла понять настроения, управлявшие его поступками. Знала только, что вся теплота и беззаботная веселость совершенно испарились после той трагедии…
Теперь вся его семья от него в ужасе, хотя прежде было совсем не так. Ну, теперь графу стоит только взглянуть в сторону бедного мастера Джереда, и у того делается виноватый вид, как у настоящего грешника, и щеки становятся красными, а Джеймс и двух слов не произнесет в присутствии брата. Даже маленькая бедняжка Доринда его боится. Он ведь не всегда был таким, грустно думала миссис Уайет. Только в последние годы.
Граф отошел от кровати, бросив на экономку проницательный взгляд.
– Сделайте для нее, что сможете, до приезда доктора. Приведите ее в чувство, если вам это удастся. Я буду у себя в кабинете ждать Джеймса и Шарлотту.
– Да, ваше сиятельство.
Он вышел, не оглядываясь. Оставшись наедине с бездыханной девушкой, миссис Уайет в отчаянии заломила руки. Господи, помоги! Этому существу место в комнате для слуг, а еще лучше на конюшне, но только не в самых роскошных покоях дома.
Ей претила даже мысль о том, чтобы прикоснуться к этой грязной девице. Кто знает, какими болезнями она может быть больна? Экономка с превеликим трудом сдержалась, чтобы не топнуть ногой. Почему, ну почему граф поступает так неразумно?
Конечно, никто из его предков не отличался разумными поступками. Его отец, несомненно, был мягким, приветливым человеком, который любил книги, лошадей и собак, но питал, к несчастью, слабость к спиртным напиткам и к азартным играм. Это ли не сумасбродство?! А мастер Джеймс, который был младше графа на два года, имел весьма сомнительную склонность к боксу – до своей женитьбы, разумеется, а после нее, с облегчением подумала миссис Уайет, он вполне образумился, по крайней мере, так ей казалось. И все же Филип очень отличался от отца и брата. Он не обладал их легким характером. Он не был строгим хозяином, вовсе нет, но иногда поневоле внушал страх. Будучи чем-то недоволен, он прищуривал глаза и, не произнося ни слова, пристально смотрел на провинившегося, так что тому хотелось сквозь землю провалиться. Неудивительно, что бедный мастер Джеред, с позором исключенный из Итона, так нервничал. А если граф узнает о последних неприятностях…
Миссис Уайет содрогнулась, подумав о слухах, которые разносились слугами из кухни одного поместья на кухню другого. Семейство Одли обсуждали чаще других. И самому графу тоже не удалось избежать своей доли внимания. Все эти дуэли, на которых дрался Филип, его вспыльчивый характер, выигранные скачки и возмутительные пари. Об этом знали все, кто интересовался подобными вещами. И еще, тут миссис Уайет невольно поглядела на девушку на кровати, еще эти женщины, сохнущие по нему, пытающиеся завоевать его расположение. Его любви добивались благородные красавицы, а он, как было известно, предпочитал оперных певичек!
Типичный Одли, до мозга костей, в этом нет никаких сомнений. А теперь притащил в дом эту оборванку. Это дело может кончиться скандалом! Сердце ее болело за него, она любила графа как родного сына. Что с ним станет, если он не изменит свои странные привычки?
Она подошла к постели и посмотрела на незнакомку с тревогой и растущей неприязнью. Отвратительное создание. Миссис Уайет толкнула девушку в костлявое плечо.
– Очнись, девушка. Очнись и скажи мне, что у тебя болит.
Никакого ответа.
– Очень хорошо, раз так. – Глаза экономки заблестели от прилива вдохновения. – Нюхательные соли. Это приведет тебя в чувство.
Со злорадным чувством она пошла искать самую сильную, самую крепкую нюхательную соль, какую только можно найти. Поделом этому ужасному созданию!
Тем временем граф сидел в своем кабинете на первом этаже, задумчиво глядя на языки пламени в камине. Когда по голосам в холле он понял, что его брат и невестка прибыли, он стряхнул с себя задумчивость и быстро допил рюмку бренди. Он понимал, что его долг – выйти в холл и поздороваться с ними, но ему очень этого не хотелось.
Когда-то они с Джеймсом были очень близки, были братьями по духу, а не только по крови, но три года назад все изменилось. Теперь один вид Джеймса вызывал в памяти горечь и боль…
После случившегося связь между ними возродить невозможно. И все же долг требовал, чтобы он вышел в холл. Филип вздохнул, расправил плечи и открыл дверь.
– Добрый вечер, Джеймс. – Он пересек холл, сохраняя спокойное выражение лица. – Добрый вечер, Шарлотта.
– Филип! – Джеймс выглядел изумленным. – Ты еще не спишь?!
– Как видишь. – Брат был явно разочарован появлением Филипа. Он специально приехал в столь поздний час в надежде избежать встречи с братом. Что-то в Филипе болезненно сжалось, но глаза в золотистом свете люстры выражали лишь спокойное равнодушие. – Надеюсь, дорога была приятной, – произнес он ровным голосом.
– Вполне.
Джеймс Одли, чисто выбритый молодой человек, ростом пять футов десять дюймов, обладал самой приятной наружностью. Правда, во всем его облике ощущалась некая усталость, странная в его возрасте. Волосы темно-каштановые, а не черные, как у графа; он унаследовал от матери синие сапфировые глаза, а не отцовские, серые, но и у него, и у Филипа, и, между прочим, у Джереда тоже, были одинаково прямые носы и надменно очерченные скулы, одинаковые твердые рты и решительные подбородки, характерные для мужчин этого семейства.
– Ты хорошо выглядишь, – заметил Филип таким тоном, словно обменивался любезностями с чужим человеком в парке, а затем подошел поближе, чтобы поцеловать маленькую ручку Шарлотты в перчатке. – Шарлотта, рад вас видеть, – небрежно произнес он, отметив, как она быстро и нервно заморгала, когда он заглянул в ее порозовевшее хорошенькое личико. – Вы, конечно, рады будете чего-нибудь выпить с дороги.
Его слова были встречены молчанием. Филип сунул руки в карманы и с насмешливым удивлением переводил взгляд с вытянутого, бледного лица брата на взволнованное лицо его миниатюрной золотоволосой молодой жены.
– Ну же, неужели я не дождусь от вас ни слова? Джеймс, ты наверняка можешь мне что-нибудь ответить, просто ради приличия.
– Не стоит затруднять себя ради нас, – выдавил из себя Джеймс. Он двинулся было к лестнице, потянув за собой Шарлотту за руку, затем остановился и резко обернулся к брату. – Я не ожидал, что ты все еще не спишь! Я имею в виду, что уже за полночь. Кто бы мог подумать… – Он внезапно осекся и покраснел, стыдясь собственной вспышки. – Я хочу сказать, – закончил он чопорным, официальным тоном, – что с твоей стороны было очень любезно ждать нас и не ложиться спать.
– Ты так думаешь? – тихо спросил Филип.
Джеймс сжал кулаки.
– Я ведь так сказал.
– Действительно. Но мы-то знаем, Джеймс, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.
Джеймс отшатнулся, будто его ударили. Шарлотта сжала его руку и храбро повернулась к графу.
– Собственно говоря, – вмешалась она в разговор тихим, задыхающимся голосом, – мы бы не отказались чего-нибудь выпить, ваше… ваше сиятельство. Видите ли, в гостинице, где мы останавливались по дороге, отдельные кабинеты были уже заняты, а Джеймс решил, что репутация этого заведения не позволяет воспользоваться общим залом. И потом, было уже так поздно, что Джеймс счел за лучшее поспешить, – он упомянул о своей любви к приготовленным вашим поваром жареным цыплятам и… и к хлебному пудингу и надеялся найти здесь что-нибудь из того, что доставит ему удовольствие. Но если это причинит слишком много хлопот, – быстро прибавила она, краснея еще гуще под холодным взглядом своего деверя, – и если уже слишком поздно, мы вполне удовольствуемся чашкой чаю и печеньем. Правда, Джеймс?
– Конечно. – Ответ Джеймса прозвучал сдержанно, его взгляд не отрывался от жестких, насмешливых серых глаз брата.
– Дарджесс, – произнес граф, и дворецкий, который попытался было откланяться и незаметно ускользнуть из холла, теперь застыл навытяжку. – Нужно подать поздний ужин. Мастеру Джеймсу необходимо подкрепиться.
– Да, ваше сиятельство.
– И принеси ликеру в мой кабинет для леди Шарлотты.
– Да, ваше сиятельство.
Не оглядываясь больше на Джеймса и Шарлотту, Филип направился в свой кабинет. Это была просторная, уютная комната, отделанная панелями орехового дерева и обставленная мебелью в темно-желтых, коричневых и зеленых тонах. Письменный стол из грецкого ореха в стиле Людовика XIV стоял у закрытого зелеными шторами окна. Длинные ряды томов в кожаных переплетах заполняли книжные полки от пола до потолка, а над пухлыми кожаными диванами и креслами тускло поблескивали масляными красками картины, изображающие сцены охоты.
Шарлотта уселась рядом с Джеймсом на темно-зеленую софу и сложила на коленях руки, словно школьница. Джеймс похлопал ее по колену, пытаясь приободрить. Они выглядят такими нервными и напряженными, словно каждую секунду ожидают укуса змеи, подумал Филип. И чуть не рассмеялся. Впрочем, ему было не до веселья. Он терпеть не мог тот циничный юмор, который в последнее время только и был ему доступен. Но сейчас в холле, с Джеймсом и Шарлоттой, ему не удалось сдержать себя. Они с братом никогда уже не смогут поладить, никогда не преодолеют зияющую между ними пропасть. А когда он видит Джеймса, неприятные слова так и выплескиваются из него сами по себе.
По крайней мере Джеймс хорошо выглядит. Настолько хорошо, насколько может выглядеть жеребенок, ожидающий, что сейчас его оседлает жестокий хозяин, подумал он, и губы его скривились в горькой усмешке. А Шарлотта – у нее такой вид, будто она готова свалиться с софы от страха, стоит ему только посмотреть в ее сторону. Идиотка. «А я – людоед», – подумал Филип. Странно, его никогда раньше не волновало, что о нем думают. Но теперь его собственная семья ненавидела его, а это даже ему трудно было переносить.
Знает ли Шарлотта, что произошло между ним и Джеймсом? Вряд ли. Но она явно боится его. Это хорошо. Пусть они все его боятся. Это единственный способ держать их всех в подчинении, единственная возможность защитить их от самих себя.
В кабинете царило молчание, прерываемое лишь потрескиванием дров в камине, когда вошел Дарджесс с наливкой для Шарлотты.
Филип взял с письменного стола графин, налил бренди в два бокала и молча подал один из них Джеймсу.
– Как поживают Джеред и Доринда? – спросил тот, пристально глядя на брата.
Филип одним глотком осушил свой бокал.
– Очень хорошо, насколько я могу судить.
– Что это значит, черт возьми, Филип?
Граф прищурился.
– Тебя что-то беспокоит? – осведомился он.
– Я хочу знать, как поживают Джеред и Доринда!
– Разумеется. Ну, как ты должен, несомненно, понимать, я провожу большую часть времени в Лондоне. Джеред, после того как его выгнали из школы, проводит большую часть времени здесь – так же как и Доринда. Судя по отчетам, которые я получаю от воспитателя Джереда и гувернантки Доринды, оба они успешно учатся и совершенно здоровы.
Джеймс и Шарлотта обменялись потрясенными взглядами.
– Когда ты видел их в последний раз?
– Не припоминаю, разве я должен перед тобой отчитываться, младший братец?
– Черт побери, Филип, – взорвался Джеймс, вскакивая на ноги, – ты ведешь себя так, будто они тебе абсолютно безразличны. Доринде всего восемь лет. Ей необходимо, чтобы кто-то проявлял к ней интерес! И Джереду тоже! Может быть, ты сердишься на меня, может, даже ненавидишь, но ты не имеешь права переносить свои чувства на остальных! Все, что от тебя требуется, это проводить с ними немного времени, хоть изредка беседовать с ними! Когда-то мы были одной семьей, как ни трудно теперь в это поверить! Даже когда не стало мамы, а отец был жив, в этом проклятом доме царили тепло и смех! Но теперь…
– Продолжай, – произнес Филип напряженным голосом.
– Это все. Прошу прощения. Мне не следовало ничего говорить.
Шарлотта сидела, опустив глаза, на ее щеках горели красные пятна, как и на щеках Джеймса. Она молча сжала ладонь мужа, потом бросила испуганный взгляд на Филипа.
Но он не обращал на нее внимания, неотрывно глядя на брата.
– Аплодирую твоему мужеству, Джеймс, если не твоим суждениям. Поэтому оставлю тебя в живых, – сухо пробормотал он. В этот момент вошел Дарджесс и объявил тихим голосом, что ужин готов.
– Доктор уже приехал? – спросил у него Филип.
Дарджесс ответил, что доктор в данный момент находится наверху.
– Доктор? – В голосе Джеймса прозвучала легкая тревога.
– Да. Сегодня вечером произошел несчастный случай на дороге.
– Боже мой, – прошептала Шарлотта.
– Я чуть не убил девушку.
– Господи помилуй!
– Не надо волноваться. С ней все в порядке, она наверху, в голубой комнате. – Филип подошел к окну и уставился в дождливую ночь.
– Но кто она? – настаивал Джеймс. – Из местных?
Филип пожал плечами.
– Вероятно. Служанка из таверны, судя по ее внешнему виду. Откровенно говоря, мне это безразлично. О ней позаботятся и, когда она поправится, отправят восвояси. Боюсь, что не смогу присоединиться к вашему ужину. Мне еще надо сделать кое-какие дела. Приятного аппетита.
И словно в подтверждение своих слов, он подошел к письменному столу и стал перебирать стопку бумаг. Облегчение, отразившееся на лицах Джеймса и Шарлотты, не ускользнуло от его внимания.
– Я велел миссис Уайет сделать все возможное, чтобы вам было удобно, – коротко прибавил граф.
– Благодарю вас, ваше сиятельство. Вы очень добры, – пробормотала Шарлотта, стоя в дверях.
– Вовсе нет. – В глазах Филипа промелькнула тень улыбки. – Однако я ценю вашу учтивость.
Когда они вышли, Филип положил бумаги на место, опустился в кресло у стола и закрыл глаза.
Джеймс потерян для него навсегда, теперь он окончательно это понял. А ведь когда-то они вместе охотились и ловили рыбу. В детстве Джеймс ходил за ним по пятам, и они возились, словно беззаботные щенки, в этой самой комнате.
Теперь же Джеймс чувствует себя рядом с ним крайне неловко, но то, что случилось, нельзя поправить. Он не мог забыть безответственную глупую выходку брата и простить ее, и Джеймс это знал. А что до Джереда и Доринды… Возможно, когда он женится на Бриттани Девилл – а он женится на ней, и пусть Марчфилд убирается к дьяволу, – она подскажет ему способ подружиться с младшими братом и сестрой. Хотя Филип был искусным наездником, великолепным стрелком и грозным противником на ринге, он не знал, как сделать дом теплым и уютным местом для детей, и надеялся, что с появлением Бриттани многое изменится в Уэсткотт-Парке.
Филип смотрел на огонь, размышляя о том, как лучше всего ее завоевать. Он все еще чувствовал себя уязвленным явным невниманием к нему со стороны Бриттани. Она танцевала с Марчфилдом и даже с Кирби, улыбалась их шуткам, сверкала своими удивительными фиолетовыми глазами и вела себя так, словно не знала, кому из этих джентльменов отдать свое предпочтение. Это лишь прибавляло Филипу решимости заполучить ее во что бы то ни стало.
До сих пор граф избегал романтических связей, за которыми могут последовать более серьезные отношения, но на этот раз он принял решение: Уэсткотт-Парку нужна хозяйка, а ему – жена. Бриттани, красивая, утонченная аристократка, как нельзя лучше подходила на эту роль. Она должна знать, как вести хозяйство. Она также должна знать, – тут глаза Филипа загорелись ярче, – как согреть душу мужчины, не говоря уже о его постели. Несмотря на то что эта девушка дочь маркиза и вся дышит утонченностью и благородством, соответствующим ее богатству и высокому происхождению, она обладает живой и искрящейся красотой, все в ней полно волнующей чувственности: и стройная фигура, и мелодичный смех, и поразительные глаза, и соблазнительные полные губы. Бриттани Девилл олицетворяла собой женский идеал Филипа. Он был очарован ею с того первого раза, когда встретил на балу в Олмэке, а ее положение несравненной красавицы высшего света только усилило это очарование. Ее добивались Марчфилд, Кирби, Пьермонт, даже этот молокосос Боингтон, который был младше Джеймса, но чье состояние и титул не уступали состоянию и титулу самого Филипа, – все они хотели ее. Но получит ее он.
Чувства здесь играли лишь второстепенную роль как с его, так и с ее стороны. Граф знал характер Бриттани. Она не искала любви, так же как и он сам. У обоих в натуре не было склонности к романтизму. Их тянуло друг к другу. Они обладали одинаковой страстностью, смелостью характера. Они изумительно подходили друг другу.
И каждый из них даст то, что нужно другому. Бриттани желала сделать блестящую партию, вести светскую жизнь, занять прочное положение в обществе, жить среди роскоши и неги, и он все это ей даст. Филипу нужна достойная жена и наследник, и Бриттани обеспечит ему и то и другое. Они оба знали правила игры. И оба добьются успеха, если правильно разыграют свои партии.
А теперь, когда он согласился на это пари с Марчфилдом, не оставалось ни малейшего сомнения, что он во что бы то ни стало добьется Бриттани.
Проигрывать было не в характере графа Уэсткотта.
Огонь в камине догорел. Пришел доктор, поклонился, рассказал о состоянии пострадавшей девушки. Он сказал, что ничего серьезного нет, но больной необходим отдых, и через некоторое время она окончательно поправится. Затем он ушел, и снова наступила тишина. Филип наконец поднялся из-за стола.
Он устал. Джеймс и Шарлотта, должно быть, давно уже удалились, вернее, спрятались в свои апартаменты. Они приехали на Рождество и проведут достаточно много времени с маленькой Дориндой, и, разумеется, они будут присутствовать на балу.
