Текст книги "Маргаритки на ветру"
Автор книги: Джилл Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Джил Грегори
Маргаритки на ветру
Пролог
Аризона
1866 год
Долина замерла, утомленная безжалостно палящим солнцем, и только ястребы выписывали круги в горячем воздухе. Полуразвалившаяся лачуга за серыми камнями и зарослями можжевельника казалась заброшенной.
Но Вольф Бодин не привык доверять первому впечатлению. Благодаря четырехлетней службе в кавалерии Соединенных Штатов в свои двадцать два он был хитер и осмотрителен, как старый воин. Сжав револьвер с взведенным курком, он осторожно протиснулся в грубо вырубленную дверь. Каждый мускул его мощного тела был напряжен.
В таком месте, как предполагаемое убежище шайки Бэра Ролингса, за опрометчивость можно дорого поплатиться.
Но предосторожность оказалась ни к чему, разочарованно заключил Вольф, прокравшись сначала в большую переднюю, а затем в тесную спальню без окон. Если Ролингс и впрямь скрывался здесь, то давно уже покинул это место, не оставив после себя никаких следов. В хижине не было ничего, кроме ржавого ведра в углу, кровати, нескольких поленьев у старинной печи, двух стульев и немногочисленной оловянной посуды в шкафу. Видимо, уходя, обитатели тщательно прибрали лачугу. Уже направившись к выходу, Вольф неожиданно услышал за спиной шорох.
Взгляд его серых глаз стал жестким, подозрительным. Он бесшумно двинулся обратно в спальню, легко ступая по утоптанному земляному полу.
Стоя у порога, он еще раз внимательно оглядел комнату. Здесь некуда спрятаться, только под узкую кровать у стены напротив входа.
Оттуда снова донесся совсем тихий звук, вернее, едва слышный шорох. Вольф молниеносно оказался у противоположной стены, одной рукой он поднял кровать и отшвырнул ее, а другой навел револьвер на нечто, беспомощно копошившееся у ног.
– Не двигаться!
И на этот раз его опять постигло сильнейшее разочарование, ибо на земле перед ним распластался не Бэр Ролингс и даже не один из его головорезов, а какой-то тщедушный мальчишка, на вид не старше лет десяти-одиннадцати.
Вольф выругался про себя, затем осторожно убрал револьвер в кобуру и легко поставил мальчугана на ноги.
Тот ожесточенно сопротивлялся, но великану Бодину ростом шесть футов два дюйма, проворному и ловкому, все было нипочем.
– Отпустите! – Паренек отчаянно брыкался, махал кулаками и плевался.
– Успокойся, малыш. – Лицо Вольфа смягчилось, когда он зажал в ладони кисти обеих рук мальчугана. Опустившись на корточки, чтобы поближе разглядеть своего жалкого пленника, Вольф смерил его твердым оценивающим взглядом. – Я тебя не трону, если скажешь, где прячутся Бэр и его дружки.
Его вдруг охватило сомнение, и он уставился на тощую фигурку мальчика в лохмотьях, предпринимавшего отчаянные попытки вырваться из его железной хватки. Мальчика ли?
Проклятие!
На коричневом, словно орех, личике, перекошенном от злости и страха, сверкали глаза, как у загнанной в угол кошки. Вольф различил нежные скулы, которые нельзя было назвать мужскими, и темные изящные брови, выгибавшиеся тонкими дугами. Сомбреро упало с головы мальчика, освободив копну длинных, неровно обрезанных черных волос.
– Отпусти меня, грязный, подлый, мерзкий законник!
Девочка! От изумления Вольф качнулся и выпустил ее.
В тот же миг она неловко, по-девичьи, замахнулась, и ее ладошка, очертив дугу, скользнула в дюйме от его челюсти.
– Ах ты дикая кошка, – усмехнулся он. – Надо быть повежливей.
Когда Вольф хотел поймать ее руку, девчонка бросилась на него, царапая грязными ногтями, а маленький скривившийся рот извергал ругательства, которыми был бы не прочь щегольнуть любой кавалерист. Сжимая кисти ее рук, Вольф старался не причинить ей боли.
– Полегче, орешек, – успокаивающе проговорил он. – Полегче. Я хочу только поговорить.
Ей могло быть одиннадцать, от силы двенадцать, этой перепачканной, оборванной принцессе, которая ругалась как сапожник. Худенькие ноги походили на два молодых деревца, груди под засаленной рубашкой еще только собирались превратиться в пышные бутоны.
Тем не менее Вольф понял, что когда-нибудь девчонка превратится в настоящую красавицу. Но какого черта она здесь делает?
– Как тебя зовут? – спросил он, когда драчунья наконец утихомирилась и посмотрела на него свирепым и презрительным взглядом.
Вместо ответа в лицо ему полетел смачный плевок.
Не выпуская ее рук, Бодин вытер лицо платком и призвал себя не терять самообладания. Он перенес все тяготы войны, видел, как враги зверски убивают его друзей, а друзья – врагов, страдал от жары и голода, пережил тоску и отчаяние. Его не выведет из себя эта сопливая замарашка.
Без сомнения, она до смерти перепугана. Несмотря на ее угрожающий вид, здравый смысл подсказал ему, что внутри у нее все дрожит от страха. Под пальцами Вольф чувствовал ее учащенный пульс и даже в полумраке спальни видел, как дико блестят темные глаза девочки.
Долг повелевал Бодину оставаться бесстрастным, но в его сердце закралась жалость. Ему не хотелось пугать малышку, и все же он не мог уйти, не выяснив, кто она и какое отношение имеет к шайке Ролингса, если вообще между ней и бандитами есть какая-нибудь связь. Вольф постарался, чтобы голос звучал тихо и спокойно, будто он разговаривал со своей младшей сестрой, которая уже никогда не станет взрослой.
– Я не сделаю тебе ничего плохого, дорогая. Обещаю. Но не отпущу, пока ты не ответишь на несколько вопросов. Я очень терпеливый человек и могу ждать целые сутки, если потребуется.
– Бэр вас убьет, если вы тронете меня хоть пальцем! Болтайте что хотите, мистер, и пошли вы к чертовой матери!
– Где Бэр? Он бросил тебя здесь одну? Ты ведь знаешь, где он. Да, орешек? Ты его дочь?
Она презрительно скривила рот:
– А кто им интересуется?
– Вольф Бодин.
Она вдруг стихла. Несмотря на сильный загар, ее лицо побелело, но взгляд оставался твердым и решительным. Так замирает, свернувшись кольцами, гремучая змея.
– Вы хотите убить моего отца. – Голос дрожал от презрения и ненависти. – Я про вас слышала. Вы наводили порядок в Медисон-Бэнд и перестреляли всю шайку Фостера. Бэра я вам убить не дам. Раньше сама вас застрелю.
– Слушай, милая, я не хочу никого убивать. Но Бэр несколько дней назад ограбил дилижанс, который вез жалованье служащим Таксона. Из-за Бэра и его бандитов люди потеряли честно заработанные деньги, ты понимаешь, детка, что это тяжкое преступление?
– Понимаю, не дура. А Бэр говорит, раз ты сумел увести деньги у людей из-под носа, значит, ты умнее их, а они заслуживают, чтобы их обокрали. Если он застанет вас здесь, вам сильно не поздоровится. Бэр терпеть не может законников. Я тоже! Отпустите меня и проваливайте отсюда, пока сами можете уйти, потому что когда они вернутся…
Значит, они придут за ней. Это все, что он хотел знать.
– Как тебя зовут, милая?
– Не ваше собачье дело. Вольф покачал головой.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – тихо сказал он, выпуская ее запястья и поднимаясь. – Маленькой красивой девочке не годится так жить.
Больше он ничего не успел сказать, лишь заметил, как ее взгляд устремился на того, кто стоял у него за спиной – кто прокрался в комнату, пока они разговаривали. В следующий момент Вольф Бодин почувствовал удар, от которого сразу провалился в звенящую пустоту.
Реб метнулась вперед, чувствуя, как сердце в груди колотится, словно птица в клетке.
– Ты убил его! – закричала она.
Девочка испуганно опустилась на колени перед молодым чужаком с каштановыми волосами, красивым лицом и тихим, ласковым голосом. Она дотронулась до его плеча и тут вдруг поняла, что плачет, хотя не могла взять в толк почему.
Расс Гэглин поглаживал рукоятку своего пистолета, которой только что саданул Вольфа Бодина по голове. Он внимательно осмотрел глубокую рану на виске поверженного врага, из которой хлестала кровь.
– Он не умер, Реб. Посмотри на грудь, дышит. Жаль, конечно, что не убил его, – проворчал Расс. – Уж не знаю, что меня остановило. Надо было пальнуть ему в спину, и дело с концом. Вообще-то хорошо бы прикончить его прямо сейчас…
– Нет! – Девочка бросилась на Расса и оттолкнула его. – Ему уже и так досталось! Оставь его в покое!
Тот раздраженно хмыкнул, досадуя, что малышка так переполошилась из-за Бодина. Дочь Бэра и впрямь странный ребенок, может целыми днями жить незаметно, как паучок в своем уголке, а потом ни с того ни с сего взорваться, точно маленький вулкан, и наговорить тебе всякой дряни. Расс сунул пистолет в кобуру и поднял руки вверх, словно прося о пощаде:
– Хорошо-хорошо, Реб. Никогда не убивайся по вшивому законнику. Бэр ждет нас.
– Убиваться… О чем ты говоришь? – Она поспешно вытерла слезы грязными ладошками. – Кто убивается? Только не я.
– Вот и молодец. Пошли.
Он шагнул к выходу и остановился, чтобы пропустить ее вперед, ожидая, что она тотчас же вскочит и побежит за ним. Но Реб задержалась. Кусая губы, она смотрела на человека, лежавшего перед ней без сознания, на кровь, растекшуюся по полу.
– Может, что-нибудь сделаем для него…
– Ты в своем уме, детка? Бэр ждет нас. Поехали! «Простите, мистер Вольф Бодин», – сказала про себя Реб, прыгая на спину крепкого пятнистого мустанга, которого Расс пригнал для нее и спрятал в долине. «Не нужно вам было идти против Бэра. Не нужно было нас выслеживать».
Все время, пока она скакала по раскаленной аризонской пустыне вслед за Рассом, ее не покидали мысли о чужаке. Он не похож ни на одного знакомого ей взрослого мужчину. Даже на Бэра.
Когда она смотрела в его лицо, превозмогая страх, ослепленная гневом, что-то вдруг произошло в ее душе, перевернув все с ног на голову. Ей даже стало трудно дышать.
«Не потому, что он красив», – думала Реб, спускаясь по каменистому склону, заросшему кустарником. Вольф Бодин был так добр к ней, а когда он смотрел на нее, в его глазах светилось искреннее сочувствие.
«Не думай о нем, – предупреждал тоненький сердитый голосок. – Он законник. Он плохой. Лучше вспомни о том, что он собирался посадить Бэра в тюрьму».
Но и вечером, уже после того как они с Рассом добрались до места, где их ждал Бэр, у нее никак не получалось забыть чужака с серыми глазами. Пока мужчины играли в карты, пили виски и бранились между собой, Реб сидела у костра, обхватив руками колени, и, удивляясь себе, выискивала в небе падающую звезду. Ей хотелось загадать желание, только она не знала какое, поэтому в конце концов, отбросив со лба пышные волосы, решила, что гадать по звездам – детская забава.
А она уже не ребенок.
Она не понимала, что с ней происходит. Ее тело странным образом меняется, это раздражало, пугало ее, заставляло испытывать неловкость и стыд. Реб знала, что все меняется, но ей хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему.
Красные языки пламени плясали в прохладном ночном воздухе, напоенном ароматом хвои. Она угрюмо смотрела на огонь, а видела худощавое скуластое лицо, которое должна забыть навсегда.
– Отвяжись, – прошептала девочка, крепче обхватывая колени руками.
Но лицо не исчезало, только еще ярче проступало на фоне пламени, вызывая в сердце Реб неведомую прежде боль.
Она внезапно почувствовала острую, мучительную и вместе с тем сладостную тоску.
– Вольф Бодин, – зачарованно выговорила она в безмолвную черноту аризонской ночи.
Этот порыв был вызван одиночеством и страстным желанием чего-то непонятного. В тот момент Ребекка Ролингс даже не догадывалась, что за годы своего взросления еще не раз произнесет имя чужака.
Глава 1
Паудер-Крик, Монтана
1874 год
– Они что-то задерживаются.
Эрнест Дюк напряженно всматривался в зеленую холмистую даль, словно его взгляд мог заставить дилижанс появиться в прозрачном, кристально чистом воздухе Монтаны. Однако ничего не произошло, экипаж не появился, не раздался грохот колес, слышался только привычный городской шум – топот лошадиных копыт, плеск воды о деревянный мост через ручей, крики детей и голоса приветствующих друг друга горожан.
– Дилижанс здорово опаздывает, – повторил Эрнест, вызвав гневные взгляды отцов города, которые в тревожном ожидании стояли рядом с ним у магазина Коппеля.
– Сами знаем, Эрнест, – огрызнулась Миртль Ли Андерсон, глава городского общественного комитета. Похожие на сдобные булочки щеки налились густым румянцем, который сочетался с цветом копны ее рыжих волос. Подбоченившись, она злобно взглянула на Дюка: – Вопрос в том, почему он опаздывает. Если не можете ответить, держите свои мысли при себе.
– Дорогая миссис Андерсон, – ответил уязвленный Эрнест, выпячивая хилую грудь. Черные, как ночное небо над Монтаной, глаза страдальчески глядели на нее из-под седых бровей. – Если бы я знал, почему дилижанс опаздывает, то смог бы что-нибудь предпринять. Например, помог бы шерифу Бодину собрать людей на поиски, если он застрял где-то в дороге, потеряв колесо, перевернулся или…
Эрнест замолчал, не желая называть в числе возможных причин задержки нападение индейцев или ограбление дилижанса одной из бандитских шаек, которые бродят по Монтане и охотятся на беззащитных граждан. Никому не хотелось об этом думать. Мистер Дюк был мэром Паудер-Крика, в его обязанности входило следить за соблюдением всевозможных норм, правил, инструкций, расписаний и так далее. Хотя опоздание не редкость, но минуло уже почти четыре часа, а дилижанс, с которым в город должна была прибыть новая учительница, все не показывался. Большую часть этого времени Эрнест Дюк, Миртль Ли Андерсон и Уэйлон Причард, желавшие ее встретить, проторчали на солнцепеке и уже начинали подумывать, как бы торжественный случай, собравший их здесь, не оказался трагическим.
Каждый из них допускал такую возможность, но никто не решался высказать свои опасения вслух.
Когда солнечный диск стал медленно клониться к горизонту и яркий августовский день постепенно сменился туманным закатом, все трое уже не сомневались, что произошло нечто серьезное.
Эрнест Дюк чувствовал это нутром, а подобные ощущения его никогда не обманывали. Миртль Ли Андерсон определила это по напряжению в воздухе, что для нее всегда было дурным предзнаменованием. У Уэйлона Причарда, сына богатейшего в этой части Монтаны землевладельца, от скверных предчувствий внутри все свело.
Уэйлон, участвовавший в церемонии встречи только по воле своего отца, с ненавистью посмотрел на золотые часы с цепочкой, сунул их обратно в карман черного воскресного костюма и хмуро обвел взглядом горизонт. Вправо и влево от Паудер-Крика насколько хватало глаз тянулась, то опускаясь, то взмывая вверх, изрезанная полоска изумрудного цвета. На востоке белели великолепные снежные шапки Скалистых гор. Уэйлон с тоской думал о тех радостях, которым мог бы сейчас предаваться с Корал в уютной комнатке над салуном «Золотой слиток», если бы по вине отца не пришлось так бездарно загубить половину дня.
«Вот старый хрыч! Он никогда не позволит мне жениться на Корал только потому, что она танцовщица. Но уж скорее я превращусь в лягушку, чем надену на себя пожизненный хомут в виде какой-нибудь замухрышки из школьных наставниц», – возмущался про себя Уэйлон, глядя на окно комнаты Корал, где та жила вместе с тремя девушками. Словно почувствовав его взгляд, она в ту же секунду показалась в окне. На ней было малиновое платье с глубоким вырезом, которое ей очень шло. Прежде чем скрыться, Корал помахала ему рукой.
«Черт бы побрал отца!» – взорвался он, зная, что не успеет забежать к ней и вернуться до ужина.
– Почему бы нам не поручить шерифу Бодину выслать поисковый отряд? Сколько можно ждать? Лично я ухожу. Если вам нечем заняться, то стойте здесь сколько хотите, а я больше ни минуты не собираюсь… – Уэйлон не договорил, потому что издали вдруг донесся стук копыт и грохот колес дилижанса, а на дороге взвилось облако пыли.
– Едет! – прохрипел Эрнест, вытирая пот с лица. Миртль Ли сжала обеими руками зонт и прищурилась.
– Слим не щадит лошадей, – проворчала она и, чтобы лучше видеть, перегнулась через перила, отделявшие тротуар от мостовой.
Она была права. Кучер безжалостно хлестал кнутом шестерку взмыленных лошадей. Под сливающиеся в единый гул дробь копыт, револьверные выстрелы и крики «Й-о-хоу!» повозка приближалась с огромной скоростью.
Когда пыль рассеялась, разгоряченный кучер заорал с козел, обращаясь к встречающим:
– На нас напали бандиты! Тут наверху труп! На крыше дилижанса рядом с грудой багажа лежало завернутое в окровавленную попону тело несчастного.
– Это пассажир, Слим? – спросил Уэйлон, не обращая внимания на вопли ужаса, которыми огласила воздух Миртль Ли.
– Не-е. Один из тех шалунов, что пытались нас ограбить!
– Ты его застрелил? – Эрнест с одобрением посмотрел на потное, грязное от пыли лицо возницы, когда тот спрыгнул с козел и распахнул дверь дилижанса. – Неплохая работа, Слим…
– Боюсь, ваша похвала не по адресу. Да и Рэйди тоже ни при чем, – оборвал тот, привычным движением откинув подножку.
– Ну если не ты его застрелил, то кто же?..
– Она. – Слим ткнул оттопыренным большим пальцем в сторону двери дилижанса, из которой на землю по ступенькам грациозно сходила молодая девушка с живыми веселыми глазами.
За ней толкались, спеша выйти, остальные пассажиры: дородный седовласый джентльмен, почтенная матрона в бумазейном платье и высоких шнурованных ботинках и неуклюжий молодой человек в очках, неловко сидевших на его тонкой переносице, и с ранцем на спине. Никому из пассажиров не досталось ни капли внимания со стороны встречающих, ибо все взгляды с различной степенью удивления были прикованы к стройной темноволосой девушке в дорожном платье сапфирового цвета, в свою очередь, спокойно разглядывавшей делегацию. На какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина, слышалось только позвякивание сбруи, когда лошади качали головами, да свист ветра.
Девушка расправила плечи, откинула длинные пышные волосы, уверенно перешла улицу и по-деловому обратилась к встречающим:
– Будьте любезны, пошлите за шерифом. Я хочу побыстрее разобраться со всем этим и заняться своими делами.
Таким оказалось прибытие Ребекки Ролингс в Паудер-Крик. Пока местные жители с непосредственностью аборигенов глазели на нее, перешептывались, охали и качали головами, она боролась с тошнотой, в который раз подступавшей к горлу за последние несколько часов, и судорожно теребила ридикюль дрожащими пальцами.
Никогда в жизни ей не приходилось стрелять в человека. До сегодняшнего дня ее жертвами были консервные банки, три пня, расчерченных под мишени, даже несколько монет, подброшенных в воздух, но она еще ни разу не стреляла в человека.
Правда, этот головорез начал палить по дилижансу. Он мог застрелить кого-нибудь из пассажиров, включая ее, и никто не отважился его остановить. Пришлось сделать так, как учил ее Бэр, – она выстрелила сама, защищая себя. Потом ей хотелось кричать и плакать, она почувствовала нестерпимую тошноту, но умерла бы со стыда, если бы позволила себе поддаться слабости на глазах у всех.
Хотя ей вовсе нечего стыдиться. Ребекка гордо вскинула голову. Она дочь Бэра Ролингса! Не пристало отважной девушке распускать нюни из-за проходимца, которого она лишила бесполезной жизни простым нажатием курка.
И все же она никогда не сможет об этом забыть, даже на минуту. Теперь у нее слишком много врагов. Ребекка вспомнила лицо неизвестного, который подошел к ней перед самым отъездом из Бостона, и у нее засосало под ложечкой. Его послал Нил Стоунер, чтобы напугать ее. Подлец считает ее трусливой слюнтяйкой, а она ни за что не отдала бы ему документы на серебряный прииск, даже если бы они у нее были!
Но Стоунер не откажется от своих попыток заполучить эти бумаги. Ясно, что он со своими приспешниками тоже не оставит ее в покое. Возможно, за ней следили всю дорогу до Монтаны. Ребекка почувствовала, как по спине пробежал холодок. Похоже, люди, охотящиеся за документами, каким-то образом узнали про ранчо. Значит, рано или поздно – скорее рано – в городе появятся грязные ублюдки, которые попытаются украсть у нее бумаги или отобрать их силой.
Поэтому нельзя терять бдительность ни на минуту, нельзя позволить себе раскиснуть. Если она проявит слабость, Нил и вся эта свора запросто решатся на убийство.
Ей приходилось напрягать все силы, чтобы, несмотря на приступы тошноты, выглядеть веселой и беззаботной. Ребекка окинула взглядом часть города, доступную ее взору, и осталась довольна увиденным. За годы, проведенные в Бостоне, она почти забыла примитивные пограничные городки. Паудер-Крик тоже не отличался особым изяществом. Но магазин Коппеля с яркой вывеской, аптека, вплотную примыкавшая к галантерейной лавке, и даже многочисленные салуны, расположенные по обеим сторонам улочки, вызывали у нее что-то вроде симпатии. Девушка быстро оглядела улицу из конца в конец, сразу отметив про себя все детали: деревянную мостовую, коновязи у салунов, бочки с водой, пыль в воздухе, прогуливавшихся ковбоев, спешащих по делам коммерсантов, лошадей, собак и кур; женщин в домотканых платьях, прижимавших к груди младенцев. Наконец Ребекка подняла глаза к великолепному синему небу.
Оно было необъятным и бездонным, как океан. Вдали, словно громадные сторожевые башни, неясно вырисовывались Скалистые горы, между соснами и елями тут и там маленькими сапфирами блестели озера. У подножия гор темный кобальт сменялся буйством зелени с россыпью поздних летних цветов: маков, астр, конопли, лилий, и белого и пурпурного вереска.
Монтана была краем пышных красот с остроконечными горами, нефритовыми прериями, лавровыми деревьями, виргинским можжевельником и мохнатыми елями.
А еще здесь бесконечный простор, где она может дышать полной грудью, мчаться верхом и чувствовать себя свободной. Свободной от всех своих воспоминаний.
Когда ее взгляд снова остановился на улице, Ребекка почти с удивлением посмотрела на бродивших вокруг кур и собак, чумазых детей, на запряженных в двуколки усталых лошадей – на все то, из чего состояла жизнь этого убогого городка. Она мгновенно взяла себя в руки, но в глубине души чувствовала радость, умиротворенную, счастливую радость.
Она свободна. Свободна от Бостона. Свободна от школы для молодых леди мисс Элизабет Райт, от ужасного школьного здания, до самой крыши увитого плющом. Свободна от угнетающе тесной кельи, которая два последних года служила ей домом. Ей больше не надо есть постную пресную пищу, ловить на себе за столом косые взгляды классных дам, любая из которых тут же грохнулась бы в обморок от страха при виде этого дикого ковбойского городка. Никаких больше расписаний, строгих платьев, которые нужно обязательно застегивать на все пуговицы до самой шеи. Не надо больше преподавать литературу пустоголовым ученицам, ленящимся даже открыть книгу. Там она была одинокой неприкаянной странницей, а теперь вернулась в родные края. Однако дело не в городе и не в людях, живущих в нем. Когда она возьмет лошадь, разыщет маленькую долину, где стоит ранчо отца, доставшееся ей по наследству, когда распахнет по-хозяйски дверь и войдет в старый дом, вот тут-то и будет ее настоящая родина. Она разложит вещи, одежду и утварь, расставит на полках книги и ноты, развесит по стенам картины – и тогда станет навсегда свободной.
А пока она устала от долгого переезда, испытала сильнейшее потрясение из-за случившегося в пути, напугана кровавой сценой, в которой была вынуждена сыграть главную роль. Ей не терпелось поскорее добраться до ранчо, остаться одной и насладиться покоем в собственном доме. Вся ее воля, все помыслы были устремлены к этому.
– Мэм, вы подтверждаете, что застрелили бандита? – спросил Эрнест Дюк, не поверивший своим ушам. Неужели эта элегантная леди, красота которой выдержит самую придирчивую критику, эта изнеженная барышня в бархатной шляпке с перьями, одетая в шелковый с кружевами наряд, правда, слегка помятый, но не потерявший достойного вида, эта девочка убила преступника?! Он не мог скрыть недоверия и стоял, выкатив на нее удивленные глаза. – Разрешите полюбопытствовать, из чего?
Жесткий взгляд фиалковых глаз пронзил его насквозь.
– Вы шериф, сэр?
Эрнест отступил на шаг, словно отброшенный силой этого взгляда.
– О нет. Я мэр Дюк. Но…
– Я предпочла бы обсудить этот вопрос с шерифом.
Сделав рукой жест, который означал, что она более не нуждается в нем, Ребекка отвернулась от Дюка, мельком оглядела тучные формы Миртль Ли и остановила взгляд на Уэйлоне Причарде, с которого пот катил градом.
– Не будете ли вы так добры, – медленно произнесла она, выговаривая каждое слово, как будто обращалась к ребенку или кретину, – привести сюда шерифа? У меня нет ни малейшего желания стоять на жаре до самого вечера.
Под взглядом ее сверкающих глаз Уэйлон покраснел. Он никогда в жизни не видел подобной женщины. Пределом красоты для него была Корал с выгоревшими курчавыми волосами, ласковыми светло-зелеными глазами, но девушка, стоявшая перед ним, просто сводила его с ума. Она похожа на сказочную принцессу, даже ее речь столь же царственна, как осанка и жесты. Лицо изящнее, чем у лучших фарфоровых статуэток его матери, кожа – точно свежие сливки. Гибкая фигура напоминает тонкую иву. Уэйлона поразила в самое сердце ее манера поднимать к небу удивительные фиалковые глаза. В этом было что-то в высшей степени притягательное. Несколько черных прядей выбились из тугого тяжелого узла на затылке и свисали по бокам, вздрагивая при каждом движении головы и придавая ее божественному облику вполне земное правдоподобие.
– Мэ-эм… – проблеял наконец Уэйлон, прерывая неловкую паузу, во время которой его взгляд становился все более подобострастным. – Я приведу к вам шерифа. Для меня огромная честь быть вам полезным. Ничто так не осчастливит меня, как возможность оказать вам эту маленькую услугу.
– Ну так идите же! – взревел Слим, занимавшийся выгрузкой багажа с крыши дилижанса.
И тут кто-то из толпы прокричал:
– Не спеши, Уэйлон. Шериф сам идет сюда.
Ребекка вздохнула с облегчением и, когда толпа расступилась, приготовилась к длительным объяснениям с шерифом, намереваясь вытребовать награду за преступника. У нее в кошельке осталось всего сорок семь долларов – сумма, на которую смешно даже пытаться восстановить ранчо. Ей и без того придется трястись над каждым центом, чтобы выжить здесь без чьей-либо помощи. Мысль о бедности пугала Ребекку, но она успокаивала себя тем, что хотя бы не выглядит бедной. По ее великолепному платью, рубиновому перстню и жемчужному ожерелью можно заключить, что она богата, как Мидас. Ребекка давно поняла, насколько обманчивой бывает внешность.
Прикрыв глаза от солнца рукой, она смотрела в ту сторону, откуда должен был появиться шериф Паудер-Крика. С юных лет Ребекка испытывала ненависть и недоверие к любым блюстителям закона и хотела поскорее разделаться с неизбежными формальностями. Чем реже ей придется встречаться с местным шерифом, тем лучше, но сейчас необходимо получить вознаграждение, а единственный человек, от которого это зависит, – именно шериф. Ребекка давно привыкла решать все проблемы, как только они возникают, не откладывая в долгий ящик. Она быстро все уладит и немедленно отправится на ранчо, чтобы сегодняшнюю ночь уже провести в собственной постели.
Ребекка не знала точно, кого ожидала увидеть перед собой. Может, это будет какой-нибудь лысеющий господин средних лет с брюшком и воспаленными глазами или же почтенный старик с морщинистым лицом, подозрительным взглядом и кривыми ногами. Однако человек, твердо и уверенно шагавший сквозь толпу, не соответствовал ни одному из этих образов.
Шериф двигался грациозно, как индеец. У Ребекки возникло странное ощущение, что и его фигура, и манера держаться ей уже знакомы.
Она почувствовала, как сердце перевернулось у нее в груди.
А потом начало стучать, словно молот…
К ней шел высокий широкоплечий мужчина в голубой рубашке и кожаном жилете, поджарый и мускулистый, с плавной настораживающей походкой. «Не связывайся со мной, – словно предостерегал он. – Я не ищу неприятностей, но и не бегу от них».
«Как он… – подумала Ребекка, вняв подсказкам своей памяти. – Как он».
Заходящее солнце теперь не мешало ей видеть лицо шерифа, когда он остановился перед ней.
Ребекка вскрикнула от удивления.
Это его лицо – строгое, мужественное, спокойное и такое знакомое, несмотря на прошедшие годы.
Вольф Бодин.
Тот же самый и все же немного другой.
На вид ему было не больше двадцати восьми – двадцати девяти, но в очертаниях скул уже появилась какая-то жесткость – отпечаток, который наложили годы испытаний. В ясных серых глазах, возле которых теперь обозначились морщинки, притаилась грусть или, может, строгость, даже суровость. Казалось, ничто не в состоянии ускользнуть от их цепкого взгляда.
О Господи! Он так же хорош собой, как тот, другой, из ее воспоминаний. Нет, теперешний Вольф Бодин намного красивее прежнего. Жизнь закалила его, стесала все неровности ранней юности, отшлифовала до совершенства формы и пропорции великолепного тела. Плоский живот, узкие бедра, каждый мускул словно выточен искусным мастером.
Вольф Бодин.
«Возможно ли это?» – думала Ребекка, недоверчиво всматриваясь в загорелое лицо. Необыкновенно притягательные глаза с длинными ресницами, гладко выбритый подбородок и щеки, выгоревшие на солнце каштановые волосы, спускавшиеся до воротничка рубашки… Все у нее внутри дрожало, она терялась под взглядом серых глаз, пронзавших ее насквозь, как ястребы небо. В его мускулистой фигуре, в незабываемом лице, в твердом спокойствии уверенного в себе мужчины таилась угрожавшая ей опасность. Ведь это был он.
Ребекка тысячи раз представляла его в воображении, он являлся к ней во сне, с ним были связаны все ее мечты, и он был тем человеком… в которого она влюбилась простодушно и самозабвенно, как может влюбиться двенадцатилетняя девочка.
Дура. Вот кто она такая. Только дура может столько лет хранить любовь к человеку, которого встретила еще ребенком, с которым провела лишь несколько минут и который был врагом ее отца.
Которого она оставила умирающим на грязном полу разбойничьего убежища среди бескрайних просторов знойной Аризоны.
