Текст книги "Маргаритки на ветру"
Автор книги: Джилл Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Глава 10
Четыре дня спустя хмурым сентябрьским полднем Ребекка сидела в гостиной дома Брейди и отвечала на вопросы членов школьного комитета – мэра Дюка, Калли Причарда, Кетлин Бодин, Эмили Брейди и Миртль Ли Андерсон.
Официальное приглашение было получено от мэра, который сообщал, что Кетлин Бодин рекомендовала Ребекку Ролингс на место школьной учительницы, поэтому городское собрание и жители приняли решение провести с ней предварительное собеседование. Ребекке оставалось только гадать: каким образом Кетлин сумела их уговорить?
Собеседование продолжалось более часа, и Ребекка вскоре поняла, что все оценивают не только ее знания и степень образованности, но и то, как она ведет себя, как говорит, как ест земляничный пирог и пьет лимонад.
Ребекка ничем себя не скомпрометировала. Не будучи твердо уверенной в том, что хочет быть именно учительницей, она нуждалась в этой работе. Поэтому все ответы она сопровождала вежливой улыбкой, лимонад пила бесшумно и маленькими глотками, не облизывала потом губы, не брала земляничный пирог руками, не роняла крошки на стол или платье.
Все получилось. Неизвестно, сыграли ли тут роль строгая прическа и серое шерстяное платье с узенькой кружевной полоской на воротнике, оставшееся у нее со времен преподавания в школе мисс Райт, но Ребекка сумела произвести на членов комитета нужное впечатление. Обменявшись многозначительными взглядами, они без лишних дебатов выразили свое одобрение и предложили ей занять место учительницы в городской школе.
– Жалованье небольшое, зато все необходимое вы будете получать бесплатно, – как всегда напыщенно объявил Дюк. – Если заболеете, к вашим услугам доктор Уилсон. Город предоставит вам экипаж. Магазин Коппеля обеспечит вас яйцами, молоком и семенами для огорода. Если вы захотите подковать лошадей или починить колесо, кузнец всегда в вашем распоряжении.
– Дважды в неделю, – сказал Калли Причард, – я буду присылать к вам одного из своих работников. Он дрова нарубит, починит, если что сломалось, вообще все сделает, что попросите. Мы, леди, за своих горой.
За своих. Глядя на него, Ребекка улыбалась несколько растерянно. Кроме Кетлин и семейства Брейди, которые открыто выражали ей симпатию, из остальных членов школьного комитета лишь Калли Причард, казалось, проявлял интерес и, пожалуй, благоволил к ней. Это был человек мощного телосложения, его редкие высказывания отличались простотой и трезвостью суждений. К тому же Ребекка чувствовала, что в отличие от Миртль Ли Андерсон и мэра Дюка он не ставит ей в вину поступки отца.
– Итак, – фыркнула Миртль Ли, наклонившись вперед, – говорите, мисс Ролингс. Мы не намерены ждать целый день. Вы согласны на наше предложение или нет?
– Согласна. – Ребекка говорила не менее спокойно, чем Калли Причард. – Когда я могу начать?
Эмили Брейди и Кетлин Бодин радостно улыбнулись.
– В следующий понедельник, – сказала Кетлин и оглядела членов комитета. – К этому времени мы приведем в порядок школу, известим жителей города и окрестностей, что в Паудер-Крике есть учительница.
Ребекка, никогда не считавшая себя излишне впечатлительной, вдруг почувствовала, какая ответственность ложится на нее и как нелегко будет оправдать оказанное доверие. Когда ей предложили преподавать в школе мисс Райт, все было совершенно иначе. Выпускницу школы не могли не взять на работу, поскольку это означало бы, что они не доверяют уровню подготовки собственных воспитанниц. Но сейчас Ребекка сидела перед комитетом, имевшим против нее серьезные предубеждения. И вера в нее этих людей тронула девушку.
Она встала и обвела взглядом комнату. Кетлин ей улыбнулась, а Эмили Брейди ободряюще кивнула головой.
– Я ценю доверие комитета и постараюсь исполнять свои обязанности как можно лучше, – сказала Ребекка дрогнувшим от волнения голосом и заставила себя посмотреть на других членов комитета, даже на хмурую Миртль Ли Андерсон и кислую мину мэра Дюка.
– Конечно, вы постараетесь. – Эмили Брейди с чувством пожала ей руку. – Джоуи будет просто счастлив и теперь наверняка с радостью начнет ходить в школу. Уж я-то знаю.
– И мой младший тоже, – прибавил Калли Причард, вырастая перед ней точно каменная глыба. Он всегда одевался на ковбойский манер – клетчатая рубашка, жилет и сапоги со шпорами, которые тихонько позвякивали при ходьбе. – Но если он вытворит что-нибудь, даже пустяк, сразу дайте мне знать.
Отправившись домой в новом экипаже, Ребекка всю дорогу размышляла о доброте людей этого города. Они по-настоящему добрые, во всяком случае Брейди, Калли Причард и Кетлин. После всех художеств Бэра, просто удивительно, что с ней еще разговаривают как с человеком, дают работу, называют своей.
Кетлин, наверное, даже слишком добра. Будучи уверена в исходе собеседования, она заранее пригласила Ребекку на ужин, чтобы отпраздновать ее новую должность, и, не зная, как отказаться, та согласилась. Теперь же, пройдя нелегкое испытание, которым был для нее разговор с комитетом, она подумала, что чрезмерная доброта Кетлин станет для нее благословением, ибо очень скоро ей придется встретиться с Вольфом Бодином.
Они не виделись с того дня, когда Ребекка наговорила ему ужасных вещей и вела себя… просто нелепо, другого слова не подберешь. Вот именно – нелепо. Ребекка покраснела от стыда.
Он послал к ней с наградой за голову Скупа Пармали своего помощника, немногословного Эйса Джонсона. Но тот передал ей лишь деньги и никакого, пусть хоть делового, сообщения от шерифа.
Ну зачем она позволила ему поцеловать себя? Зачем их поцелуй был таким долгим?
Никто еще не целовал ее так. Ребекка даже не успела испугаться, поскольку Вольф обнял ее слишком неожиданно, и когда она начала понимать, что происходит, ее уже несло на волне необъяснимого ощущения, которому она не могли сопротивляться.
Это было чудесно. Намного лучше ее грез и бесплодных фантазий, которыми она тешила себя все годы. Реальный Вольф Бодин гораздо опаснее в своей неотразимости, чем Вольф Бодин из ее воспоминаний. Его искусные прикосновения, нетерпеливые поцелуи, упругое тело имели над ней куда большую власть, чем любая мечта.
Но Ребекку пугала собственная слабость и готовность без колебаний уступить ему.
Да, Вольф Бодин не женат. Его жена умерла, но разве это что-то меняет? Она все равно не интересует Вольфа. Она для него только приятное развлечение и никогда не станет ничем иным. Да и как он может относиться к дочери Бэра Ролингса?
Сентябрьский ветер гнал по дороге осеннюю листву, освежал ее разгоряченное лицо. Ребекку жгли воспоминания той первой ночи. Какое презрение она увидела на лице Бодина, когда он узнал, кто ее отец! Думая об этом, она не могла простить себе, что поддалась слабости пусть даже на короткое время и позволила ему поцеловать ее. Она пыталась отогнать мысли о случившемся, но они упрямо возвращались.
А хуже всего то, что она сделала больно мальчику, и теперь Билли, возможно, ненавидит ее.
Поднимаясь по склону холма к развилке, откуда начиналась прямая дорога к ранчо, Ребекка подумала о женщине, которая была женой Вольфа. Конечно, он все еще любит ее, скорбит о ней, удовлетворяет свои физические потребности с женщинами легкого поведения, которые для него не имеют значения, а сам до конца жизни будет хранить верность… Как же ее зовут?
«Хватит, – одернула себя Ребекка, когда подъехала к дому и начала распрягать лошадь. – Думай о Кетлин и Билли. Откройся им, пусть они станут твоими друзьями, если Билли захочет. Забудь про Вольфа Бодина».
Она вымылась в ледяной реке, дома вытерла и расчесала волосы, надела чистое платье – красно-белое с узкими рукавами, – затем внимательно осмотрела себя в зеркале, гадая, оценил ли Вольф Бодин ее привлекательность или целовал дочь Бэра Ролингса, то есть женщину безнравственную. Но в таком случае он не достоин уважения.
Ребекка изучила свое лицо и скорчила недовольную гримасу. Рот слишком большой, нос слишком обыкновенный, а волосы постоянно норовят растрепаться, сколько шпилек ни втыкай.
Синяк на щеке почти незаметен, но Ребекка все же присыпала его рисовой пудрой, наложила румяна. Если она доступная женщина, пусть так и выглядит!
«Мне наплевать, что он подумает», – строптиво решила девушка, накидывая на плечи роскошную кружевную шаль. Пора снова готовить экипаж и ехать к Бодинам.
Но, уже подойдя к двери, она вдруг спохватилась и побежала в спальню, чтобы мазнуть себя дорогими французскими духами, которые Бэр прислал ей из Сан-Франциско на ее последний день рождения. «Это для меня, потому что я люблю приятные запахи, а вовсе не для того, чтобы понравиться ему!»
Боясь опоздать, Ребекка бросилась к двери и едва не столкнулась с мужчиной, стоявшим на пороге.
Она вскрикнула, резко отшатнулась, чуть не упав, но он вовремя подхватил ее.
– Что за крик, неуклюжая вы женщина? Вы меня до смерти напугали, – рявкнул Вольф Бодин.
– Это я напугала вас? – Сердце у нее забилось втрое быстрее, чем обычно, и она вырвала руку из его железных пальцев. – Что вы здесь делаете?
Вольф нахмурился, но даже сейчас он выглядел очень красивым: темно-синяя рубашка обтягивала его широкие плечи, шелковый платок небрежно повязан на шее, превосходно сидящие брюки подчеркивали стройность длинных ног, вычищенные башмаки сверкали, как полированные. В тусклом свете керосиновой лампы Ребекка видела каштановые пряди, выбивавшиеся из-под шляпы, и прищуренные глаза, в которых не было ни теплоты, ни даже просто безразличия, только холод и гнев.
– Я приехал за вами. Только собрался постучать, как вы рванули дверь. Что-нибудь случилось, мисс Ролингс? Почему вы такая нервная?
Мисс Ролингс. Значит, все пойдет сначала. Ну ладно.
– Все в порядке. – Ребекка небрежно пожала плечами, демонстрируя такую же холодную вежливость. – Я торопилась, вот и все. Разве я выгляжу нервной?
Вольф так посмотрел на нее, как будто хотел сказать нечто грубое. Ребекка скрежетала зубами, пока он бесстрастно оглядывал ее с головы до ног.
– Вы закончили осмотр? – резко бросила она, с разочарованием признавшись себе, что не заметила в его взгляде ни восхищения, ни желания.
– Вы в порядке, – равнодушно ответил Вольф. – Идемте.
Ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы приноровиться к его гигантским шагам, и Ребекка могла бы поспорить, что шериф не подаст ей руку, когда они будут садиться в экипаж.
И ошиблась. Дойдя до коляски, Вольф неожиданно повернулся, так что она едва не наскочила на него, обхватил ее за талию, приподнял без видимых усилий и бесцеремонно усадил на жесткое сиденье.
– Я бы предпочла сама править лошадью, – пробормотала Ребекка, когда он сел рядом.
– Кетлин и слышать об этом не желала, – сказал он, глядя вперед, и взял вожжи. – Иначе меня бы здесь не было.
– Как мило. – В ней закипало раздражение, и в то же время на сердце было тяжело.
Он ее ненавидит. Это ясно как Божий день. Ненавидит даже сильнее, чем в первый день, когда узнал, кто она такая. Презирает ее. Тем лучше. Значит, больше не попытается ее поцеловать, она может быть спокойна.
Дорога шла между тенистыми елями, холодный ветер гнал клубки перекати-поля и выл, пытаясь сдвинуть с места тяжелые валуны. Луна плыла по атласному небу, усыпанному тысячами звезд. Ребекка украдкой поглядывала на сидящего рядом мужчину, однако ничто не менялось в его облике, и она решила, что это самый злой и отвратительный человек на свете. Как она могла, даже ребенком, считать его добрым? За всю дорогу он не сказал ей ни слова, не посмотрел на нее, держался так, будто она еловая ветка, случайно упавшая на сиденье рядом с ним.
Тогда она тоже возненавидит его. От этой мысли Ребекка почувствовала облегчение. Груз идиотских мечтаний упал с ее плеч, исчез навсегда. Она была глупой простушкой, мечтательницей, но теперь освободила от него свою душу, как от страшного проклятия, и никогда больше не вернется в эту тюрьму. Ей стало так легко и радостно от вновь обретенной душевной свободы, что едва экипаж подъехал к ранчо «Дубль Б», Ребекка спрыгнула на землю, не дожидаясь, пока Вольф поможет ей.
Дверь аккуратного дома с белыми оконными рамами отворилась, наружу хлынул поток света, позволяя увидеть безупречно выкрашенное крыльцо, на которое вышла Кетлин, вытирая руки фартуком и широко улыбаясь.
– Входите, Ребекка. Как вы хороши! Ах, я не думала, что к вечеру так похолодает. Вам лучше сесть у камина.
Девушка взбежала по ступенькам и вошла в дом, не взглянув на Вольфа.
Мебель была простая, но удобная и прочная. Перед камином стоял диван, обитый розово-голубым ситцем, а по обеим сторонам от него – стулья с такой же обивкой. Тепло от огня разливалось по всей просторной и высокой гостиной с дубовым чайным столиком, застекленными полками и шкафчиками старинной работы, плетеным ковром на натертом до блеска полу и письменным столом с ножками в виде звериных лап. Розовые муслиновые занавески на окнах были подвязаны голубыми лентами с кисточками. На стенах висели канделябры, в которых горели свечи. Узкая полированная лестница вела на второй этаж, наверняка обставленный так же уютно.
Но внимание Ребекки сразу привлекло пианино. Изящный небольшой инструмент с блестящими клавишами и матовой отделкой из розового дерева, стоявший в углу у камина.
– Какая прелесть! – воскликнула Ребекка, гладя полированное дерево. Стульчик, покрытый круглым вышитым ковриком, тоже был из розового дерева. Ребекка тронула пальцем клавишу.
– Вы сыграете нам, мисс Ролингс? – услышала она голос Билли и, подняв глаза, увидела его у лестницы: влажные волосы зачесаны назад, чисто вымытое лицо светится радушием. Мальчик смотрел на нее без всякой ненависти, и Ребекка почувствовала огромное облегчение. В отличие от своего отца Билли не таил на нее обиды, был рад видеть ее, рад возможности снова провести время в ее компании. Ребекка вдруг настолько хорошо почувствовала себя здесь, что даже удивилась.
– Не сейчас, – возразила она. – Скоро ужин. Я уверена, твоей бабушке потребуется моя помощь.
– Конечно, потребуется. Но сначала поиграйте немного, – попросила Кетлин. – Это пианино в нашей семье с незапамятных времен, оно принадлежало моей матери. Джулия, моя сестра, выучилась играть, а у меня не хватило терпения. Зато я неплохо вышиваю. Джулия умерла от холеры, и после смерти матери пианино перешло ко мне. Мэри Адамс знает две-три мелодии, да Билли иногда ударит по клавишам – вот и вся музыка. Если вы знаете хорошие песни, сыграйте, пожалуйста. Мы очень любим слушать музыку, не правда ли, Вольф? Тот издал полумычание-полухрип.
– Пап, мы ведь любим слушать музыку? – поддержал бабушку внук и потянул Ребекку за рукав к пианино. – Сыграйте, пожалуйста, что-нибудь веселое, – умолял он, и глаза его возбужденно блестели. – А я буду выстукивать ритм.
Она испытывала неловкость оттого, что Вольф неизвестно почему смотрит на нее с таким выражением, будто съел целый лимон. Но делать нечего, придется уступить просьбам Кетлин и Билли. Она села за инструмент, но тонкие пальцы застыли над клавишами. Что же сыграть?
Что-нибудь веселое.
– «Индюк в соломе»? – неуверенно предложила Ребекка, закусив губу, и Билли радостно закивал:
– Да-да! И «Дом в степи»!
Ребекка начала играть и сразу позабыла обо всем на свете. Шопен или народные песни одинаково трогали ее душу. Она посмотрела на восторженное лицо Билли, который громко подпевал ей. Когда обе песни кончились, он и Кетлин захлопали.
– Это было чудесно. Вы просто совершенство! – воскликнула Кетлин, и улыбка осветила ее морщинистое лицо. – Не могли бы вы в дополнение к школьным занятиям учить наших детей музыке? Конечно, тех, кто захочет.
– Но у меня, к сожалению, нет пианино. – Ребекка встала и отошла от инструмента, ее щеки слегка порозовели от возбуждения.
– Можно давать уроки здесь, правда, Вольф? Это старое пианино еще послужит. И если Билли не против, то у вас уже есть первый ученик.
– С радостью. – Склонив голову набок, точно любопытная птичка, мальчик посмотрел на Ребекку: – Вы будете меня учить, мисс Ролингс?
Та колебалась, не зная, плакать ей или смеяться. Она искала в Монтане покоя, тишины… уединения, а тут на нее свалились школа, вечера с друзьями, уроки музыки.
Это, конечно, приятно, у нее раньше никогда не было друзей, кроме Бэра, но… Жизнь преподносила сюрпризы, не желая считаться с планами Ребекки.
– Ладно, если хочешь, я буду тебя учить, – сказала она, идя за Кетлин на кухню.
Тут Ребекка увидела лицо Вольфа, и по спине у нее пробежал холодок. Она сразу остановилась, прибавив: – Если твой папа не возражает.
– Не возражаю. – Но холодные серые глаза напоминали цветом штормовой океан, из них вылетали гневные молнии. Он неожиданно повернулся и зашагал к двери. – Извини, мама, думаю, вам лучше начать ужин без меня.
И ушел, закрыв за собой дверь с негромким, но решительным стуком.
Сердце у Ребекки словно провалилось в пустоту. Он ушел… из-за нее. Ему невыносимо быть с ней в одной комнате, хотя она гость его матери.
Обида пронзила душу, грудь сдавило от распиравшего изнутри гнева. И боли. Такой боли, словно ее сердце резали на куски.
Кетлин хлопнула себя руками по округлым бедрам.
– Всыпать бы парню хорошенько! – заявила она.
– Что это с папой? – спросил сбитый с толку Билли. Он переходил от окна к окну, пытаясь разглядеть в темноте отца. – Папа никогда не ездит в город так поздно.
– Цыц! – прикрикнула на него Кетлин. – Иди наверх и причешись. Я тебя позову, когда ужин будет готов.
– Я уже причесывался, бабушка.
– Причешись еще раз.
Ребекка молча последовала за Кетлин. На кухне было так же чисто и уютно, как в гостиной, вдобавок изумительно пахло жареным мясом под соусом, тушеной фасолью с картошкой и печеньем.
– Ребекка, дорогая, накрывайте на стол, а мне нужно помешать фасоль. За делом вы забудете грубую выходку моего сына.
– Забуду? – Ребекка горько усмехнулась. – Не стоило мне приходить, Кетлин. Я ведь с самого начала знала, что все это зря. Ваш сын не хочет меня здесь видеть.
– Не надо так говорить. – Помешивая в кастрюле большой ложкой, старая женщина внимательно разглядывала темноволосую девушку в красно-белом платье, которая уныло расставляла тарелки. – Думаю, Вольф сам не понимает, чего хочет, вот ему и не сидится на месте.
– Откуда вы знаете? – Ребекка застыла, стиснув в руке последнюю голубую тарелку из китайского фарфора.
– Мать всегда знает. Не спрашивайте откуда, просто верьте мне. Вольфа что-то терзает, и он никак не может справиться с собой. Я давно не видела его таким. Но знайте, что несколько дней назад он стоял за вас горой на собрании. Даже хотел отказаться от своей работы, чтобы уговорить людей дать вам шанс.
– Он сделал это ради меня?
– Ну конечно.
Ребекка не могла поверить. Но ведь кто-то повлиял на жителей Паудер-Крика, у которых были причины ненавидеть ее. Если бы не этот человек, не видать бы ей места учительницы, а кроме того, ее бы просто выгнали из города враждебно настроенные жители.
Она закончила накрывать на стол, потом собралась с духом, чтобы задать вопрос, который несколько дней не давал ей покоя:
– А его жена… – Ребекка заставила себя произнести это как бы между прочим. – Как она умерла? Когда?
На секунду Кетлин оцепенела. Затем чересчур аккуратно вынула из кастрюли деревянную ложку, которой помешивала фасоль, подождала, пока стечет вода, стряхнула последние капли и положила ложку на стол.
– Кларисса попала в перестрелку, – медленно ответила она. На неподвижном темном лице нельзя было прочесть ни ее мыслей, ни чувств. Кетлин откашлялась. – Она умерла от огнестрельного ранения. Девять лет назад. Билли тогда исполнился год.
– Ужасно, – прошептала Ребекка, опустив глаза и уставившись на тарелки. У одной с краю был отбит треугольный кусочек.
– С тех пор Вольф растит Билли один… с моей помощью.
– Понимаю.
– Понимаете? – вздохнула Кетлин. Она сняла с огня кастрюлю и выложила фасоль в глубокое фарфоровое блюдо. – Все не так просто, Ребекка. Запомните, дорогая, в жизни нет ничего простого. Если я что и поняла, дожив до седых волос, так только это.
Ребекка сосредоточенно раскладывала на столе вилки, ножи, ложки.
– Он, должно быть, очень тоскует, – тихо сказала она. – До сих пор скорбит о ней? Ну, Вольф то есть. Когда я однажды упомянула в разговоре его жену, то заметила в его глазах невыносимую боль. Я тогда ничего не знала.
– Вы и сейчас не знаете.
Кетлин открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но тут в кухню вбежал Билли.
– Я сейчас умру от голода, бабушка. Когда же мы сядем? Мы ведь не будем ждать папу?
– Нет, Вольфа мы дожидаться не станем. Он вернется, когда успокоится. Мой руки, Билли, и за стол.
Ребекка старалась выглядеть беззаботной, вежливо улыбаясь, но пустующее место во главе стола постоянно напоминало ей о хозяине дома. Проклятый Вольф Бодин испортил всем ужин, словно капризный ребенок, сбежав из дома.
«Он меня ненавидит, – в который раз подумала она. – Не может даже вечер провести в моем присутствии. Моя игра на пианино, видно, отбила у него аппетит».
Кетлин начала молитву, и Ребекка склонила голову. На тарелке перед ней лежала сочная телятина, но ее вид не вызывал у девушки никакого аппетита. Она почти забыла о еде, в сердце бушевала ярость от того, как нелепо и грубо ведет себя с ней Вольф Бодин.
Вольф пошел в бордель «Шелковые шторки», сел за маленький столик в самом темном углу и заказал виски. Потом еще. Вышедшая из-за стойки Молли направилась было к лестнице, но заметила Вольфа и сразу повернула в его сторону. Полосатое черно-фиолетовое платье с глубоким декольте позволяло любоваться размерами ее бюста. Величественная, как столетний кедр, Молли носила высокую прическу, закрепляя огненно-рыжие волосы гребнями из фальшивого хрусталя или рубина, предпочитала черные шелковые чулки и дешевые духи под названием «Горячий поцелуй». Вытянутое лицо даже под толстым слоем пудры казалось довольно милым.
– Не скучно одному? – с улыбкой поинтересовалась она.
Вольф покачал головой.
– Еще виски, – крикнул он Аил, которая тут же поспешила к стойке.
Молли колебалась. Она знала Вольфа с первого дня его приезда в Паудер-Крик и считала лучшим из всех, кто когда-либо появлялся в городе. Она пила с ним виски, спала с ним, отдала ему всю любовь, на какую была способна, и, наконец, стала его другом. Как Молли ни старалась, но завоевать любовь Вольфа ей не удалось. Она была достаточно умна и практична, чтобы довольствоваться обоюдной дружбой с единственным мужчиной в ее жизни, который обращался с ней как с настоящей леди, хотя всем было известно, что она проститутка.
Пять лет назад Молли стала владелицей «Шелковых шторок», навсегда расставшись со своим ремеслом, то есть не ложилась в постель с любым мужчиной, который ее пожелает, и спала только с теми, кого хотела сама. Но люди в Паудер-Крике считали, раз ты была проституткой, значит, проституткой и останешься. Молли это понимала. Один Вольф Бодин не такой, как все. Он никогда не вел себя с ней пренебрежительно, ни разу не ударил ее, даже голоса не повысил. Он настоящий джентльмен, и Молли уважала его как никого другого.
И если у Вольфа что-то не ладилось, от нее это невозможно было утаить.
– Что у тебя стряслось? – напрямик спросила она, беря стул, несмотря на враждебный взгляд, который Вольф кинул в ее сторону.
– Я не в настроении рассказывать, Молли.
– Вижу. Ты в настроении упиться. Я как раз подумала, что могла бы тебе помочь.
– Не сегодня.
– Уверен?
– Абсолютно.
– Хорошо, Вольф. – Поняв, что ей не удастся пробить брешь в его холодной отчужденности, она молча встала и удалилась. Молли по опыту знала, когда мужчин следует оставить в покое. У Вольфа сейчас именно такое настроение.
Возможно, он думает о своей жене. Молли пожала плечами в ответ на какие-то свои мысли и, подойдя к кассе, принялась считать дневную выручку. Может, ей никогда не узнать, что происходит у него в душе. Хотя время от времени, лежа в сладостном изнеможении после очередной любовной битвы на атласном ложе, Вольф бывал с ней откровенен, но все же не раскрывался перед ней до конца. Однажды заговорил о Билли, тогда Молли увидела, как он гордится сыном и какие большие надежды возлагает на него. Иногда рассказывал ей о своей работе или даже о том, какими проделками они с братом забавлялись в детстве. Но ни разу не обмолвился о Клариссе или другой женщине. Ни о Нэл Уэстерли, ни о Лорели Симпсон, каждая из которых сделала все возможное, чтобы завоевать сердце красавца шерифа.
«С ними он тоже не больно откровенничал», – злорадно думала Молли, усаживаясь за свой рабочий стол. Вольф Бодин – человек дела, а не болтун.
В зале, за дверью ее выстланного цветастым ковром кабинета, Вольф Бодин посмотрел на дно второго стакана и оттолкнул его от себя. Спиртным боли не залить, оно лишь усугубляет мучения, а он даже не знает, что у него болит.
«Ну какого черта выигранный Бэром Ролингсом участок оказался рядом с этим городом, с моим городом? Почему его дочери со всеми ее деньгами и драгоценностями вздумалось переехать именно сюда и перевернуть мою жизнь?»
Она нравится Кетлин. Она нравится Билли. Проклятие, скоро того и гляди ее полюбит весь город. «Только не я», – зарекся он, изучая царапины и порезы на грубо обработанной поверхности столика, за которым сидел. Она упряма, раздражительна, чертовски скрытна… И она дважды спрашивала о Клариссе. Разумеется, без всякого злого умысла, но она явно любопытная, а это больше всего раздражает в женщинах.
«Так почему же ты не перестаешь думать о ней, вспоминаешь ее нежное тело и то, как она тебя целовала, словно не могла насытиться?»
Он выпрямился на стуле и, сдвинув брови, уставился перед собой. Ему пришло в голову, что злится он не на Ребекку Ролингс, а на самого себя.
Он должен был не целоваться с ней, а просто забрать Билли и уйти из ее дома и не вспоминать про нее. Она не похожа на тех женщин, с которыми он до сих пор имел дело, она притягивает к себе внимание мужчин и уже не отпускает их. Ее лицо, обрамленное черными, как ночь, волосами, постоянно всплывало перед ним. В прекрасных глазах читалась обращенная к нему мольба, даже когда она кричала на него. Проклятие! Рука сама потянулась к третьему стакану, но Вольф подавил недостойный порыв.
«Ладно, поеду домой, буду сидеть с ней в одной комнате, а потом, когда все успеют друг другу надоесть, отвезу ее на ранчо. Но я не дам ей проникнуть в мою душу. Что бы она ни говорила, как бы хороша ни была, какой бы дурманящий аромат ни исходил от нее. Я выстоял в Гражданскую войну, голодал, участвовал в сражениях, попадал в засады, дрался врукопашную с самыми отчаянными головорезами. Выстою и против Ребекки Ролингс».
Двое встретились на отлогом берегу Оленьего ручья, неподалеку от реки Миссури. Едва различая друг друга в темноте звездной ночи, оба спешились, предоставив лошадям свободно пастись меж прибрежных ив. Первым заговорил высокий в широкополой черной шляпе:
– Что ты узнал?
– Он мертв. – Деловито отвечал второй, который был стройнее, ниже ростом, гладко выбрит и курил тонкую сигару. – Кажется, его застрелил местный шериф.
– Ну уж нет, чертов ты остолоп! Фесс не мог так умереть! Никакой шериф маленького вонючего городка не способен его пришить!
– Тот парень не похож на других шерифов.
Его тон заставил верзилу заткнуться, и в наступившей тишине слышались только журчание воды, крик совы, подстерегшей добычу, и предсмертный писк жертвы.
Потом верзила начал изрыгать проклятия и под конец спросил:
– Кто он такой?
– Его зовут Вольф Бодин.
– Черт! Сукин сын!
Гладко выбритый уставился на тлеющий кончик своей сигары:
– С ним не будет проблем.
– Да, пусть не мешается под ногами. Вольф Бодин. Вот еще не было печали. Ну а девчонка?
– Что именно? – Глаза второго насмешливо блеснули, когда он посмотрел на собеседника.
– Она сама побежала к этому Бодину, чтобы он ее защитил?
– Не думаю. Скорее всего она еще никому не рассказала про рудник. По крайней мере я не слышал никаких разговоров, а слушать я умею.
– Как мне хочется свернуть ее упрямую шею, – прорычал верзила.
– Оставь это мне.
– Ты ее уже видел?
– Слишком много вопросов, друг мой. Разреши мне сделать все, как я сочту нужным. Я хочу того же, что и ты.
– Ну так принимайся за работу, – отрезал первый, – и не забудь, что дочь Бэра – непростая штучка. Насколько я помню, она такая же сумасшедшая тварь.
– Мне нравятся сумасшедшие, – засмеялся второй.
– А правда, что о тебе говорят? – спросил верзила, растягивая слова, почти восхищенно. – Неужели ты задушил в Нью-Мексико женщину из-за бутылки текилы? А потом сжег ее дом?
– Какая тебе разница, правда это или нет, – ответил худой, бросая окурок в бурлящий ручей. Он повернул голову в сторону своей лошади, и его глаза блеснули из-под полей шляпы.
– Да нет, ничего такого. Просто интересуюсь…
– Интересуйся лучше тем, друг мой, как ты будешь тратить деньги, которые тебе принесет серебряный рудник. Встретимся здесь ровно через неделю в это же время.
– Я приеду. – Здоровяк прыгнул в седло с легкостью, удивительной для человека его комплекции, развернул лошадь в сторону Хелены и, обернувшись через плечо, сказал: – Будь начеку. Этой девчонке везет как самому дьяволу.
– Мне тоже, – пробормотал его партнер, чему-то улыбаясь и поглаживая морду лошади. – Мне тоже.
