Текст книги "Маргаритки на ветру"
Автор книги: Джилл Грегори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Она сгорбилась на козлах, подгоняя кобылу легкими взмахами вожжей. Ну почему Вольф Бодин – шериф Паудер-Крика? Восемь несчастных, глупых, бесконечных лет она мечтала увидеть его снова, но не так и не здесь. В грезах Вольф Бодин являлся ей скромным тихим парнем, при их встрече на его лице появлялась восхищенная улыбка, он терял голову от счастья и тут же заключал ее в объятия, шептал ей на ухо восторженные слова о том, какой обольстительно красивой она стала, и долго, страстно целовал.
Тот Вольф Бодин не старался выгнать ее из своего города, не вел себя так надменно. Он не стал бы хранить ледяное молчание, провожая ее на ранчо, не стал бы ехать рядом как истукан, не обращая на нее внимания, словно она просто камень или дерево. Его поступки и слова были бы вызваны любовью, а не враждебностью.
Солнце покидало багровое небо, в котором медленно кружили два орла, прорезая вечернюю тишину пронзительными криками. Спутники не обмолвились ни единым словом.
Оставив за спиной Паудер-Крик, они затерялись в волнах золотистого моря бизоновой травы.
Глава 3
Последние лучи кроваво-красного заката гасли над долиной и речкой, когда после очередного поворота Ребекка и Вольф наконец увидели ранчо.
Ранчо? Не веря своим глазам Ребекка с недоумением смотрела на старый бревенчатый дом, стоявший между темной группой кедров и некрашеными деревянными сараями. Хотя крыша дома, обшитая прочными досками, была в порядке, а сам он казался просторным и даже удобным, его окна потемнели от грязи, ступени крыльца провалились, не видно ни конюшен, ни загонов для скота, ни пастбищ, ни садов… Ни следа процветания или хозяйской заботы, никаких признаков, что когда-то здесь держали коров, лошадей, кур.
Совсем не похоже на ранчо. Бревенчатый дом да небольшой амбар позади него. «Бэр, ты вообще-то жил здесь когда-нибудь? Хоть раз приезжал сюда?» Ребекка попыталась справиться с разочарованием и не слишком огорчаться.
Окрестные холмы, заросшие елями, пихтами и громадными соснами, казались угольно-черными. Вдали, на фоне пламенеющего неба, словно аметисты, сверкали вершины Скалистых гор. В воздухе стоял густой аромат хвои. Неподалеку бежал ручей, и, как сказал ей Вольф Бодин, здесь было даже озеро – Снежное озеро. «Наверное, днем это место очень красивое, да и земля, судя по всему, плодородна», – утешала себя Ребекка. Но сейчас оно выглядело мрачным, темным, опасным… и одиноким.
– Ну что, хотите вернуться в город? – удовлетворенно спросил Вольф Бодин.
Ребекка стиснула зубы, борясь с разочарованием и страхом.
– Конечно, нет.
– Прекрасно. Тогда добро пожаловать в отчий дом, мисс Ролингс.
Он поскакал легким галопом по тропинке, ведущей во двор ранчо, густо заросший бурьяном.
– Последние пять лет земля пустовала. Амос Пистоун слишком много пил, совершенно не интересовался хозяйством, – сказал Вольф. – Проиграв землю в покер, он уехал искать счастья в Калифорнию. Амос никогда в открытую не говорил, кому отошло ранчо, и за все это время никто не предъявил свои права на землю. До меня по крайней мере такие известия не доходили. – Он изучающе взглянул на нее из-под полей своего стетсона. – У вас, разумеется, есть бумаги, подтверждающие, что участок принадлежит вам, не так ли, мисс Ролингс?
«Нет, я же дочь Бэра Ролингса и, значит, тоже воровка, которая собирается незаконно присвоить эти развалины».
Метнув на него яростный взгляд, но не сказав ни слова в ответ, Ребекка хотела спрыгнуть с повозки, однако подол юбки застрял в щели старого растрескавшегося сиденья, и она с испуганным воплем стала падать лицом в грязь. Вольф Бодин, пришпорив коня, в мгновение ока очутился рядом с повозкой и подхватил спутницу, беспомощно взмахнувшую руками, так что Ребекка очутилась у него в седле.
– Ну разве вы не самая ловкая девушка на свете, – удивился он, качая головой. – Наверное, частенько падаете ночью с кровати?
– Со мной такого не бывает, – резко бросила Ребекка, смущенная его близостью и странным чувством, которое испытывала от прикосновения крепких, словно камень, рук Вольфа. – А что делается в моей спальне, вас совершенно не касается! – И тут же начала неудержимо краснеть. Сначала краска залила шею, потом щеки и лоб, порозовели даже уши.
– Я и не говорил, что меня это интересует, – возразил он, но в его ясных глазах мелькнула веселая насмешка. – Конечно, если вы сами не захотите посвятить меня в…
– Вы… О! – Ребекка ткнула его локтем в широкую грудь, однако улыбка Бодина, прежде еле заметная, стала только шире, а на бронзовых от загара щеках появились ямочки.
Ребекка снова толкнула его.
– Вы самый невыносимый, отвратительный человек. Будь я проклята, если когда-нибудь обращусь к вам за помощью! Немедленно снимите меня отсюда!
– Слушаюсь, мэм.
Все еще ухмыляясь, Вольф поставил ее на землю. Пока Ребекка поправляла шляпку и осматривала юбку, проверяя, не порвалась ли она, шериф смотрел на девушку, качая головой.
– Не могу понять, что вас так рассердило, – заметил он, желая слегка поддразнить ее.
– Вы! И это… место. Я ожидала увидеть ранчо более процветающим. Просто я разочарована, вот и все.
На дворе было уже совсем темно. Бодин спешился, подошел к двуколке, легко вытащил сундук и поставил рядом с хозяйкой. Затем к сундуку присоединились пакеты с провизией и шляпная картонка.
– Может, вам стоит подумать о том, чтобы продать это место, – неторопливо, как бы раздумывая, сказал он. – Наладить здесь хозяйство – задача не из легких, для этого потребуется много денег и труда. Я уверен, что Джед Тернер из земельного департамента будет рад оказать вам услугу и выставит ранчо на торги. Вы получите за него хорошие деньги.
Значит, он все еще хочет от нее избавиться. Ребекка распрямила плечи и подошла к нему.
– Давайте проясним кое-что прямо сейчас, шериф Бодин, – тихо сказала она. – Я не продам свой участок и не уеду из Паудер-Крика. Здесь мой дом, мое ранчо, и оно будет самым большим, самым процветающим и самым богатым в округе, чего бы мне это ни стоило. Так что приберегите ваше сочувствие и отеческие советы для какой-нибудь глупой маленькой простофили, с которой вы меня путаете, поскольку я, во-первых, уже не маленькая, а во-вторых, далеко не простофиля, и мне уже давно никто не указывает, что и как делать.
Теперь рассердился Бодин, и она видела это, даже несмотря на темноту. Сдвинув брови, он смотрел на нее из-под полей стетсона, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Протянув руку, он взял ее за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза.
– Позвольте вас предостеречь, мисс Ролингс. – Он сделал к ней шаг и оказался так близко, что ей пришлось запрокинуть голову. – Советую вам не следовать примеру вашего отца, ибо в Паудер-Крике не потерпят нарушителей закона. И не думайте, что раз вы женщина, это спасает вас от тюрьмы. Я немедленно посажу вас за решетку, если возникнет хоть малейшее подозрение, что вы замешаны в каких-нибудь грязных делах. Если в городе вдруг объявятся темные личности, то вы и глазом не успеете моргнуть, как я запру вас в уютной маленькой камере, которую вы уже видели у меня в конторе, а ключ выброшу в реку, и Бог мне свидетель, так и будет. Вы поняли? Сразу видно, что вы такая же упрямая и злая, как ваш отец, но если вы еще в чем-нибудь будете на него похожи…
– Идите к черту! – воскликнула Ребекка, сжав кулаки. – Бэр не был злым!
От гнева ее трясло, ей до того хотелось ударить его, что чесались руки.
– Мой отец был добрым, слышите вы, шериф Бодин? Таким же хорошим и добрым, как любой другой, пока ему не становились поперек дороги… Пока кто-нибудь не делал чего-то действительно плохого ему или мне… – Голос Ребекки оборвался, но лишь на мгновение, затем вновь обрел силу. – Вы его не знали, поэтому не смейте говорить мне про него такое. Он мог быть нечестным, мог быть упрямым и эгоистом, его можно обвинить во многом, но он был добрым, сердечным и в глубине души благородным. Он знал, что такое дружба; такого друга, как он, можно пожелать любому. И я не позволю вам говорить о нем плохо!
Вольф не понимал, что на нее нашло. Конечно, девушка верна памяти своего отца, поэтому яростно его защищает. И вдруг до него дошло, что она, видимо, очень любила Бэра. Ему было трудно представить, как можно любить огромного пузатого разбойника с непредсказуемым характером, которого все считали жадным пройдохой. Но, глядя сейчас на дочь Бэра Ролингса, у Вольфа не оставалось сомнений в возможности такой любви. Ею горели фиалковые глаза, а кроме преданности и любви, в них было еще и нечто другое – боль утраты. Эта боль каленым железом прожгла ее душу, оставив печальное клеймо. На него смотрела девочка-подросток, отчаянная в своей храбрости, таким может быть только ребенок, терзаемый невыплаканным горем. Бэр умер больше четырех месяцев назад, его застрелил охранник после ограбления банка. Для мирных, законопослушных жителей Запада это не было потерей, скорее наоборот. Но для одной странной, гордой девушки смерть Бэра стала мукой.
Ребекка Ролингс горевала по своему отцу. – Ну, довольно, – наконец сказал Бодин в ответ на ее длинную гневную тираду. – В следующий раз сначала хорошенько подумаю, прежде чем скажу дурное слово об умершем.
Ребекка молча кивнула. Ее губы немного дрожали. «Если она когда-нибудь узнает, что натворил Бэр в Паудер-Крике и как его ненавидят местные жители, – думал Вольф, – это ее раздавит». Конечно, рано или поздно она все равно узнает, тем не менее он вовсе не считал, что подобное открытие должно свершиться именно сегодня ночью. Девушка казалась такой усталой и измученной, он даже беспокоился, как можно оставить ее одну в пустом, необжитом доме.
«Это не твое дело, – сказал он себе. – С какой стати ты должен о ней беспокоиться?»
– Я возвращаюсь, – резко произнес Бодин, решив, что непродолжительное общение с дочерью Бэра Ролингса внесло полнейший разлад в его мысли. – Спрашиваю последний раз: вы действительно хотите остаться здесь одна?
– Шериф, мне просто не терпится остаться тут одной.
Ему не понравился ее раздраженный тон. Глядите, какая смелая! Пусть пеняет на себя, если привидения выгонят ее сегодня ночью из дома к койотам и змеям. Но это вовсе не его проблема.
Вскочив на спину своего Дасти, он развернул коня в сторону дома, который располагался на участке, граничащем с землей Ребекки Ролингс, и перед тем как тронуться с места, в последний раз взглянул на нее. Ее тонкий силуэт выделялся светлым пятном на фоне дома. Тьма сжималась вокруг нее, словно укутывая толстым одеялом, и она казалась трогательно беззащитной и одинокой, но в то же время непреклонной, с высоко поднятой головой и холодной решимостью на красивом лице.
– Остерегайтесь неприятностей, мисс Ролингс, – напомнил он вместо прощания. – Я буду за вами присматривать.
– Привезите мои деньги! – крикнула она вслед, когда Вольф пустил коня в галоп, и смотрела, кусая губы, пока он не скрылся за холмом.
– Мисс Ролингс, могу ли я рассчитывать, что вы сделаете меня бесконечно счастливым, позволив вас поцеловать?
Детские мечты, ставшие воплощением тайных желаний и надежд, бунтовали в голове, заявляя о своем несогласии с тем, что человек, который играл в них главную роль, сейчас без оглядки скачет прочь.
Неся в себе новую боль, казалось, пронзившую насквозь ее сердце, Ребекка медленно пошла в обветшалое жилище. Плечи у нее поникли, в висках стучало. Ее новый дом оказался всего лишь противной мрачной развалиной.
А Вольфу Бодину даже не пришло в голову занести вещи в дом.
Ну и пусть. Она не нуждается в его услугах. Ей вообще никто не нужен.
Где-то совсем рядом завыл койот, ветер зашуршал в листве, какой-то зверь с треском продирался сквозь кустарник.
Стоя на пороге дома, Ребекка огляделась по сторонам, затем быстро подбежала к сундуку и с проклятиями, совсем не подобающими леди, втащила его в дверь.
Глава 4
На кухонном столе стоял керосиновый фонарь. Слава Богу, она не забыла купить вместе со свечами еще и спички. Пошарив в темноте по пакетам, Ребекка зажгла фонарь и в уютном янтарном свете, наполнившем комнату, сразу почувствовала себя бодрее. Все-таки даже самый тусклый свет – мощное оружие против тьмы за окном, а толстые бревенчатые стены внушают чувство безопасности, за ними как в крепости. Взяв со стола фонарь, Ребекка начала обход своего нового дома.
Внутри он выглядел не лучше, чем снаружи, но и не многим хуже, чем она ожидала увидеть.
Четырехдюймовый слой пыли лежал на полу, грубом деревянном столе, на полках, подоконниках, на продавленном диванчике со спинкой в виде верблюда, который, собственно, был единственной порядочной мебелью в доме. Во всех комнатах стоял запах плесени. Должно быть, помещение годами не проветривалось.
Ребекка медленно шла по своему новому жилищу, внимательно осматривая владения и стараясь не пугаться того, что предстояло здесь сделать. На окнах висели грязные, пожелтевшие от времени занавески, в кухне, кроме прочего, стояли деревянная скамья, изрезанная, покрытая царапинами, и колченогие табуретки. Ребекка вздохнула с облегчением, увидев в углу чугунную печь. Хотя она была старая, с отбитыми углами, но выглядела очень уютно, так же как широкий камин и дымоход, при виде которых у Ребекки потеплело на душе. Кажется, Амос Пистоун вел спартанскую жизнь, поскольку в смысле красоты и удобства дому не хватало многого. Зато, как с радостью обнаружила Ребекка, от прежнего хозяина осталась необходимая кухонная утварь: чугунные горшки, кастрюли, сковородки, кофейник, тарелки, ложки, вилки, ножи, которые в ожидании своего часа пылились на полках. Обследуя кухню, Ребекка набрела на кладовую, где обнаружила желтый непромокаемый плащ, лежащий аккуратно сложенным в ящике вместе с ведром, коробкой спичек и веревкой. Это, конечно, не мешок с драгоценностями, но все же очень полезная находка.
Ребекка осторожно прошла в спальню, почти такую же большую, как и гостиная, с таким же убогим и скудным убранством, только на полу здесь лежал ковер из красных и синих лоскутов. Здесь стояла большая железная кровать с соломенным матрасом и пуховым стеганым одеялом, по-видимому, когда-то имевшим синий цвет. Наискосок от кровати располагался деревянный комод, на котором стояли еще один керосиновый фонарь, пара медных подсвечников, потрескавшийся эмалированный кувшин и ваза.
– Добро пожаловать домой, мисс Ролингс, – сказала она, и стены, казалось, насмешливо повторили ее слова.
Ребекка с мрачной решимостью закатала рукава.
Несколько часов спустя она наконец решила, что дом готов для ночлега, и усталая, но с чувством необычайного удовлетворения окинула взором дело своих рук. Полы были теперь выскоблены, то же самое проделано с потолками. Сильный запах щелочного мыла и уксуса наполнил комнаты, а из открытых настежь окон лился свежий ночной воздух.
Ну вот, уже лучше. Работы здесь еще невпроворот, дом оставался почти таким же диким и необжитым, но Ребекка велела себе не очень привередничать. Ей доводилось спать и в более жутких условиях, когда Бэр со своей бандой разбивал лагерь под проливным дождем и единственным укрытием им служила листва на деревьях. В открытом поле они пережидали снежную бурю, неделями прятались в заброшенных каменоломнях или сырых пещерах. Они ночевали в самых дешевых гостиницах, кишащих блохами, ютились вместе с крысами в полусгоревших заброшенных лачугах вдвое меньше и вдвое грязнее ее нового дома, жили в пропахших табачным дымом комнатушках салунов и борделей.
«По крайней мере этот дом – мой», – подумала Ребекка, поставив ведро у печи и удовлетворенно оглядывая вычищенную кухню. Чтобы навести здесь идеальную чистоту, придется приложить еще немалые усилия. Необходимо поменять чехлы на мебели, положить на диван несколько вышитых подушек; ее картины сразу оживят стены, новые занавески на окнах – лучше всего кружевные, – пожалуй, тоже не повредят. Тогда лишь останется добавить несколько чисто женских штрихов: две-три фарфоровые безделушки, кофейный столик с вязаной салфеткой, полевые цветы в вазе… И конечно, книги.
Ребекка была полна радужных фантазий и планов. О, этот дом станет ее маленьким раем! Разве может сравниться с собственным домом та келья в школе мисс Райт, которую она делила еще с двумя учительницами? Она передернула плечами, вспомнив навевающие тоску зеленые стены, темные занавески, жесткие узкие койки, застеленные безобразными покрывалами бурого цвета.
Как она мечтала вырваться оттуда и жить в собственном доме! Когда примерно через месяц после ужасного известия о смерти Бэра к ней в школу приехал стряпчий, Ребекка с изумлением узнала, насколько основательно позаботился отец о будущем дочери, оставив ее полностью обеспеченной, о чем свидетельствовали счета в банках Денвера и Таксона. Часть капитала составляли даже акции железнодорожной компании, и вместе с прочим к ней отошло ранчо в Паудер-Крике.
Ребекка стала очень богатой, как торжественно сообщил ей поверенный, словно ждал, что девушка упадет в обморок от счастья. Но та выслушала новость в суровом молчании. Несмотря на то что отец желал ей добра, она не могла оставить себе деньги Бэра, ибо его богатство носило на себе печать скверны. Закрыв счета, продав акции, она пожертвовала все деньги Бостонскому обществу бедных вдов и сирот, как того требовала ее совесть. Но ранчо она сохранила, поскольку во время одного из своих посещений Бэр рассказывал, что оно было честно выиграно в покер.
Следовательно, ранчо добыто не скверным путем, Бэр не крал его, не завладел им обманом, и нет нужды терзаться угрызениями совести. Она может здесь жить. Мечта о том, чтобы покинуть школу мисс Райт и иметь собственный дом, начинала сбываться.
Осматриваясь по сторонам, усталая, но довольная результатами своего труда, Ребекка гордилась собой. Прошло совсем немного времени, а дом стал уже по-настоящему ее собственностью, она владела им не только на бумаге – она вложила в него частичку себя. Она не побоялась выйти в прохладный ночной мрак, чтобы принести воды из ручья. Мышцы у нее болели от долгого ползания по полу на четвереньках, платье выглядело жалким тряпьем, лицо блестело от пота. Зато дом стал чище и уютнее, и она чувствовала, что теперь он действительно принадлежит ей.
К тому же, на ее счастье, в комоде оказались постельное белье и полотенца, а в коробке под кроватью Ребекка нашла мыло, склянку мази, тряпичные лоскуты, успокоительное и какие-то странные инструменты. В маленькой подсобке за кухней стояли бочка с лучиной для растопки плиты и еще одна для воды. Все находки казались дороже несметных богатств. Мурлыча под нос какую-то мелодию, Ребекка вымыла кастрюли, тарелки, ложки с вилками, затем приготовила на скорую руку ужин из галет, бобов и вяленого мяса, а на десерт сунула за щеку карамельку. Покончив с ужином, она положила локти на стол, опустила на них голову и закрыла глаза. В первый раз за несколько часов упорного труда Ребекка позволила себе спокойно посидеть и подумать.
Работы у нее теперь невпроворот. Что она сказала Вольфу Бодину? Что сделает этот участок самым богатым ранчо в Монтане?
Ребекка тяжело вздохнула и потерла глаза. Он, наверное, посчитал ее совершенной идиоткой. Ну так она ему покажет, она всем им покажет. Но ей понадобится время.
Сначала она продаст последние драгоценности, которые отец дарил ей в течение многих лет. На эти деньги можно купить несколько коров и быка. А если ей достанется место учительницы в городской школе, она станет получать жалованье, будет на него жить да еще понемножку откладывать. Конечно, придется экономить, зато появится возможность развести скот, нанять рабочих, заняться строительством, к примеру, загона для скота.
Никто в городе не должен узнать, что у нее совершенно нет денег и что она не взяла себе ни цента со счетов, оставленных ей. Пусть все думают, что она оказывает им величайшую услугу, соглашаясь принять место учительницы. А она тем временем будет терпеливо, шаг за шагом налаживать хозяйство и вести себя осмотрительно.
Возможно, ее ранчо не станет самым большим в округе, думала Ребекка, неся посуду в раковину, но оно по крайней мере станет действующим, и это даст ей независимость.
Ветер за окном заметно посвежел. Явственно чувствовалось приближение осени. Несомненно, холода наступят раньше, чем она успеет приготовиться, а зима в Монтане долгая и суровая. Вздрогнув, Ребекка подбежала к открытому окну в гостиной, захлопнула его, а потом еще раз обошла весь дом, чтобы проверить, надежно ли заперты другие окна и двери. Дом, как ей казалось, выглядел теперь даже уютным, с выскобленными полами, отчищенными от грязи полками и кухонными столами. Она сделала все, что нужно было сделать в первую очередь. Начало положено. На сегодняшний день вполне достаточно.
Ребекка сняла измятое платье, смыла с себя всю грязь цветочным мылом с запахом сирени, которое привезла из Бостона, надела отороченную кружевами розовую ночную рубашку, и когда наконец добралась до постели, каждая клеточка ее тела молила об отдыхе. Тем не менее, лежа в своей новой спальне, где огарок свечи в медном подсвечнике едва разгонял густой мрак, Ребекка вдруг обнаружила, что не может уснуть. Мысли упрямо возвращались к человеку, о котором она запретила себе думать. Вольф Бодин…
Она только сейчас обратила внимание на странное сходство его имени с именем ее отца. Вольф… Бэр… – оба происходят от названий зверей. Отца прозвали Медведем за громадный рост, недюжинную силу и агрессивную манеру обращения с людьми. Свое прозвище он получил в шестнадцать лет, как однажды не без гордости сам признался ей. Его настоящее имя Джон Лукас Ролингс.
Ребекка задумалась над тем, как мог приобрести свое «волчье» имя Вольф Бодин.
«Да черт с ним», – решила она, ей совсем это неинтересно. Она больше не хочет о нем знать. Сегодняшняя встреча разрушила все ее романтические мечты. Реальный герой оказался грубым, бесчувственным, надменным типом, который недостоин ее внимания.
К тому же он женат.
Она будет по возможности держаться подальше от города и избегать частых встреч с шерифом.
«Я буду за вами присматривать». Так он сказал напоследок. Вздрогнув, Ребекка натянула на себя одеяло и уставилась в потолок. Совсем недавно ей уже говорили нечто подобное. И хотя она пыталась отделаться от воспоминания о другом, более опасном предостережении, но здесь, на ранчо, где она совсем одна и на несколько миль вокруг ни единого человека, не думать об этом просто не могла.
«Мы будем присматривать». Так сказал человек Нила Стоунера, когда бежал из садика при школе мисс Райт, на ходу уворачиваясь от пуль, выпущенных Ребеккой из «дерринджера», с которым она никогда не расставалась. Она не могла не думать о том, что в следующий раз, возможно, увидит самого Нила Стоунера.
Господи, пожалуйста, не надо.
Страх плотным комком застрял в горле, кожа покрылась холодным потом, сердце забилось, словно обезумевшая птица о прутья клетки, ужас леденил кровь. Ребекка села и обхватила колени руками. «Победи страх, – приказала она себе. – Не позволяй ему властвовать над тобой». Ребекка попыталась справиться с охватившим ее ужасом. Сколько ночей она уже провела без сна, стараясь унять дрожь и превозмогая тошноту и приступы паники.
«Будь ты проклят, Нил Стоунер».
Если он думает, что может прогнать ее отсюда, просто взяв на испуг, то его ждет сильное разочарование. С сегодняшнего дня убить человека ей уже не внове, а если представится случай всадить пулю в сердце Нила Стоунера, она сделает это не задумываясь. Восемь лет назад отец чуть не прикончил его, когда узнал, что тот сделал. Бэр избил его до полусмерти и выгнал из банды навсегда. А если бы он мог представить, что спустя годы Нил Стоунер вновь появится на горизонте и начнет преследовать ее из-за слухов о серебряном руднике, то убил бы его на месте. Значит, теперь ей придется взять этот труд на себя.
Ветер Монтаны со стоном бился в оконные ставни. Ребекка закуталась в истертое одеяло. Под подушкой у нее лежал «дерринджер», второй пистолет был засунут под матрас, третий хранился в ридикюле. В следующий раз она купит себе в Паудер-Крике еще и ружье.
Интересно, как отнесется к этому шериф Бодин?
– Наплевать, – прошептала она.
Засыпая, Ребекка вспомнила выражение его лица, когда она спросила про его жену и ребенка. Странно, что в ее вопросе могло так сильно задеть его?
– Учителя или девчонки не обижают тебя в этой школе? – спросил Бэр, впервые приехав навестить ее. Ей тогда было тринадцать.
– Нет-нет, – быстро сказала она, хотя из головы не шла мисс Линди, чьи придирки на уроках грамматики становились подчас невыносимыми.
Бэр, казалось, заполнял собой весь садик, в котором среди раскидистых дубов и стройных кленов на затейливых клумбах цвели розы с бело-голубыми фиалками и журчал выложенный мрамором фонтан. Он ходил взад-вперед, щеголяя черным костюмом, крахмальным воротничком и новым черным котелком.
– Ты уверена, Реб? В библиотеке, где я тебя нашел, ты сидела одна, а остальные сидели за столами вместе.
– Моих подруг сегодня нет в школе. Они поехали в музей, – соврала она.
Бэр пристально взглянул на дочь, присел рядом на скамейку, ласково взял ее худенькую руку и легонько сжал пальчики в своей огромной ладони.
– Эх-хе-хе. Скажи, Реб, ты знаешь, как обходиться с тем, кто доставляет тебе неприятности? Сожми кулачки да врежь хорошенько. Запомнила?
– Запомнила, Бэр. – Ей и не нужно было запоминать, на прошлой неделе она поставила Энели Карутерс здоровенный синяк под глазом, за что ее наказали на целый месяц. – Да ты зря волнуешься, – поспешила она успокоить отца и в порыве нежности обняла его за шею, вдохнув знакомый запах табака. – У меня все прекрасно.
Но Ребекка знала, что он все равно будет волноваться. Он всегда за нее волновался. И она любила его за это, бесконечно дорожила его приездами раза два-три в год, хотя шушуканье за спиной и насмешки после каждого нового визита становились еще злее.
Ей нравилось, что Бэр не похож на других отцов, всегда торжественных, строгих, чванливых, скучных. И какое имеет значение, что он выглядел как разбойник, громадный, опасный человек с зычным голосом и раскатистым смехом?
Он был для нее всем и любил ее больше жизни. А разве есть на свете что-нибудь более ценное?
Поэтому Ребекка солгала (в конце концов, он ведь научил ее лгать), притворившись, что у мисс Райт ей живется хорошо, но на самом деле она все время чувствовала себя изгоем среди заносчивых девочек из богатых семей Бостона. Учителя не любили ее за непоседливость, за ерзание на стуле во время уроков, за то, что плевалась в Энели и рисовала смешные карикатуры на заместителя директрисы. На их отношение никак не влияло то, что Ребекка первая ученица в классе, что она легко и быстро запоминает уроки, что у нее выдающиеся способности к музыке, литературе, латыни. Ее бы назвали «синим чулком», не будь она таким буйным, колючим сорванцом.
Ее награждали эпитетами похлеще: безобразная, драчливая, неловкая, испорченная, неисправимая.
Но Бэру она никогда не жаловалась. Он бы страшно огорчился. Ведь ему хотелось, чтобы дочь жила в безопасном месте, где смогла бы учиться, стать настоящей леди, привыкнуть к жизни без стрельбы, взрывов динамита, без людей типа Нила Стоунера. Инстинктивно Ребекка все это понимала, ее трогала его забота, поэтому она никогда не жаловалась, что страдает от одиночества, что никто не хочет с ней дружить, что совершенно несчастлива.
По ночам ей снилось, что она снова в банде, несется на коне по аризонской пустыне, обгоняя ветер, свободная от злых, осуждающих учительских взглядов. В этом сне Бэр мчался с ней наперегонки, улыбался ей, она была счастлива, но затем, и это происходило слишком часто, Бэр вдруг куда-то исчезал, все остальные тоже. Она оказывалась совсем одна на берегу бушующей реки, ее ноги оплетала высокая трава, не давая пошевелиться. Внезапно над ней склонялось жестокое лицо Нила Стоунера, который пытался схватить ее, а она не могла бежать, начинала задыхаться, рвалась из цепких трав… или его рук… и с криком просыпалась.
– Не кричи.
Потная мужская рука легла ей на лицо, зажав нос и рот, поэтому Ребекка не могла не только кричать, но и дышать. Она все же попыталась крикнуть. Это была инстинктивная реакция, порожденная страхом.
Он выругался. Пальцы впились в щеки, ладонь больно надавила на губы.
– Не ори! – рявкнул он. – Я же тебе сказал. Никто не услышит, но я не выношу женских воплей. Мне легче убить тебя, чем слышать твой визг, понятно?
Ребекка беспомощно кивнула, чуть живая от страха. Она лежала неподвижно, с ужасом глядя на человека, который придавил ее к кровати, и молила Бога, чтобы ей позволили глотнуть воздуха.
В комнате было темно, лишь сквозь занавески пробивался слабый лунный свет. Она смогла различить только небритые скулы, маленькие сверкающие глазки и длинные сальные волосы.
«Нет. Пожалуйста, нет. Пусть это не случится. Пусть он ко мне не прикасается».
– Не будешь визжать?
Ребекка снова кивнула, насколько позволяло ей ее положение.
Удовлетворенно хмыкнув, он убрал руку, а она глубоко вздохнула и с трудом подавила тошноту, когда почувствовала запах давно немытого тела. Этот запах был даже чудовищнее его внешности.
– Кто вы? – прохрипела она.
– Вопросы буду задавать я, крошка. Откуда-то из глубины сознания сквозь ужас и страшные воспоминания пробился непокорный дух, и она спросила с вызовом:
– Так чего же вы ждете?
– Ах ты маленькая гордячка, – сказал вполголоса незнакомец и наотмашь ударил ее по лицу.
В глазах потемнело от боли, заплясали красные искорки, лицо незнакомца расплылось в сером тумане.
– Если не уймешься и не будешь меня слушать, получишь еще раз. Я Фесс Джонс. Меня послал Нил Стоунер. Держу пари, ты про меня слышала.
Да, она слышала. Фесс Джонс – отъявленный негодяй, хладнокровный убийца, бандит. На его совести восемь мужчин и две женщины, а может, еще и больше. На востоке, откуда Джонс родом, о нем шла дурная слава. Газеты писали о нем как о самом жестоком преступнике Дикого Запада, называя его Пещерным Фессом.
– Стоунеру нужен серебряный рудник, который завещал тебе папочка. И я с Нили заодно. Мы, понимаешь, компаньоны, детка, и поделим доход с рудника пополам. Если отдашь нам бумаги и карту, тогда у тебя, крошка, есть шанс остаться в живых.
«Значит, он пришел за документами на рудник. Ему нужен рудник. Он не насильник», – подумала Ребекка, борясь с леденящим ужасом.
«Дерринджер» под подушкой недоступен, она не сумеет его вытащить, Фесс обязательно заметит. У нее пересохло во рту. Девушка пыталась собраться с мыслями и решить, как ей действовать, но боль от удара мешала соображать.
