Текст книги "Союз одиноких сердец"

Автор книги: Джилл Гарриетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Ты решил забрать у нас мальчика? – спросила она, аккуратно поддевая очередной кусок курицы, тушенной в гранатовом соусе.

– Я же сказал, что собираюсь остаться в Америке и что мы с Диком будем жить в нашем доме, – ответил Вэл, как будто это не подразумевалось само собой.

– Я говорю именно об этом, – заметила Жаклин и посмотрела на мужа. – Когда тебе стало выгодно, ты решил вернуться и лишить людей, которые его вырастили, возможности участвовать в судьбе Дика.

– Я сказал только то, что сказал. – Вэл пытался быть спокойным. – Вы всегда будете его бабушкой и дедушкой. Разве вопрос стоит о том, что вы перестанете общаться?

– Я тоже сказала только то, что хотела сказать, – язвительно ответила Жаклин. – Ты же прекрасно понимаешь, что если бы не твоя вечная погоня за самим собой, то все могло быть по-другому. В свое время надо было не носиться по свету в поисках подтверждения собственной значимости, а быть рядом с беременной женой.

– Жаклин, ты не права… – попытался остановить ее Айман.

– Дай мне сказать то, что я действительно думаю, – резко повернулась к мужу Жаклин и сверкнула на него своими холодными прозрачными глазами. – Я молчала слишком долго. Если бы мистер Слейтер чуть-чуть больше думал о нашей дочери…

– А вам не кажется, что если бы вы не заставляли ее так волноваться по поводу ваших мифических болезней… – не выдержал Вэл.

– Мы говорим не обо мне, – презрительно улыбнулась Жаклин, – а о тебе и о том, что ты бросил малыша. Мы десять лет были ему настоящими родителями. Я даже смогла смириться с тем, что ты услал его в какую-то школу за тридевять земель. Гениальная идея, нечего сказать!

– Может быть, не самая гениальная, но я так решил, – отчеканил Вэл. – Не понимаю, что мы обсуждаем. Я возвращаюсь, Дик будет жить со мной, вы можете общаться сколько хотите… Я не собираюсь этому мешать.

– Милый мой, – Жаклин истекала ядом и говорила поэтому преувеличенно вежливо, – дело в том, что мы не сможем общаться с тобой. А Дик – ребенок очень чуткий. Ты заставишь его разрываться между любовью к нам и желанием угодить тебе.

– Угодить? – задохнулся Вэл. – Вы считаете, что мы с сыном…

– Именно это мы и считаем, – кивнула Жаклин. – Ты не любишь сына. Как не любил мою дочь. Ты просто используешь его. Потому что в твоей жизни не осталось больше ничего.

Она говорила эти страшные несправедливые слова, не сомневаясь ни минуты, что это истина и что никто не сможет убедить ее в обратном. Вэл был потрясен. Он думал, что его решение вернуться будет воспринято во всяком случае нейтрально… Больше, чем слова Жаклин, его удивляло молчание Аймана. Неужели он согласен с женой? Он сидел, опустив голову, и только иногда вздрагивал, когда Жаклин говорила очередную гадость. Тесть сильно изменился за эти годы: вместо сильного властного мужчины, который способен контролировать ситуацию, за столом сидел старик, придавленный судьбой.

– Я хочу вернуться домой, – попытался еще раз объясниться Вэл. – Дику нужна семья. Ему нужен отец. Мне нужен сын. Что тут странного?

– Все это так, – согласилась Жаклин, – если не знать тебя. Тебе никто не нужен.

И это говорила женщина, которая две трети своей жизни провела вдали от семьи, занимаясь исключительно своими собственными проблемами. Что вдруг случилось? Неужели в ее жизни больше нет любви? – усмехнулся про себя Вэл. Неужели ей тоже понадобился маленький мальчик, чтобы обрести почву под ногами и ощущение реальности?

И только подъезжая к дому, Вэл вдруг все понял. Да, в ее жизни не стало тех радостей, которые составляли основу ее существования: красота увяла, мужчин почти не осталось, интрига из бурной реки превратилась в вялый ручеек… И она нашла единственного человека, на котором могла выместить все свое неудовольствие. Человека, который раздражал ее тем, что жил не по ее законам, и который знал, что где-то очень глубоко ее мелкую душу пожирает мысль о собственной вине в смерти дочери. Но в этом Жаклин никогда и никому не признается, а будет бросаться на него как бешеная собака. Но это не моя епархия, подумал Вэл, ей нужно к психиатру, а я хирург. Можно, конечно, попробовать и оперативное вмешательство. Но это был уже черный юмор.

Ладно, Бог ей судья, а с Айманом он поговорит позже. Он молчал, потому что очень любит мальчика и боится, что Жаклин в связи с приездом Вэла все испортит. Сейчас самое главное сам Дик, а на истерики обращать внимания не стоит. Надо поскорее привезти его домой, съездить к профессору, показать клинику. Он обязательно сможет подружиться с сыном.

Отодвинув эти проблемы, он задумался только об одном. Провожая Вэла, Айман сказал ему, что говорил с куратором мальчика. Он намекнул Вэлу, что хорошо бы встретиться и поговорить с этой «очень активной девицей», которая заявила, что собирается подать документы в комиссию, чтобы лишить его родительских прав. Надо будет встретиться с ней и объяснить, что это ее не касается.

Вэл вошел в пустой дом и упал в любимое кресло. Все так хорошо начиналось, а закончилось хуже некуда. Никто не может помешать ему жить с сыном и заниматься любимым делом. Но вот выяснять отношения с родителями Лейлы, говорить с какой-то кураторшей и просить позволения забрать сына на несколько дней из школы ему совершенно не хотелось. Вэл тяжело вздохнул и потянулся к телефону. Каникулы закончились две недели назад, мальчик учился, и, конечно, возникли вопросы. Вэл долго и унизительно упрашивал директора разрешить Дику неделю провести вне школы. Директор настаивал на том, что это может помешать процессу освоения знаний. Какие знания, чуть не кричал Вэл, когда решается судьба их семьи! Неужели взрослым людям надо объяснять такие простые вещи. Они десять лет были чужими людьми и только назывались сыном и отцом. Он хочет попытаться исправить это, а ему рассказывают о сложностях программы. В конце концов, Вэлу пришлось напомнить, что это он платит деньги за учебу сына и волен поступать как ему заблагорассудится. По возникшей паузе, кряхтению в трубке и постукиванию карандаша о стол Вэл понял, что его аргумент возымел действие. Директор смилостивился и сказал, что Дик приедет в сопровождении своего куратора через два дня, а через десять дней он должен будет вернуться в школу.

Вэл положил трубку и решил, что ему не нравится эта школа и надо найти что-нибудь подходящее поближе к дому. В его решении отдать мальчика в закрытый пансион был свой резон: он не хотел, чтобы Дик без него продолжал жить в семье Аймана и Жаклин. Здесь Жаклин попала в точку, он не очень-то хотел, чтобы сын общался со своей бабушкой. Вэл считал, что будет лучше, если ребенок окажется среди своих сверстников и под опекой первоклассных педагогов, чем будет видеть вечные страдальческие глаза деда и холодное внимание бабки. До школы с ним возились няни и гувернантки, но в определенном возрасте нужно было принять решение, и Вэл принял именно такое. Тогда возражений не последовало: Айман повздыхал, а Жаклин была увлечена своим очередным поклонником. Но теперь все стало как-то чрезмерно сложно… Вэл не любил неопределенности. Скорее бы приехал Дик, он поступил на работу и они бы вместе решили, как им жить дальше. О том, что им вдвоем будет достаточно сложно привыкать друг другу, Вэл не позволял себе думать.

Он уже представлял себе, как будет отвозить мальчика утром в школу, потом ехать на работу, а по вечерам сидеть рядом с ним в этом кресле, пока он читает книги или занимается каким-то другими детскими делами… Дальше его фантазии не хватало, он не задумывался, о чем они будут говорить и как проводить выходные… Нормальная мужская жизнь без особых нежностей, с молчаливым пониманием, подтруниванием друг над другом, ну и так далее. Где он набрался этих картин, Вэл и сам не понимал. В его представлении семья была совсем другой. И первое место в доме всегда занимала женщина. В их семье балом правила мать, от ее идей и настроения зависело в доме все. Ну а в их семье с Диком… Что будет в их семье, Вэл пока не очень представлял…

Натали спешила на встречу с Диком и как всегда немного волновалась. С тех нескольких дней в больнице, когда он начал с ней говорить и показал письмо отца, отношения их круто изменились. Но Натали понимала, что достаточно одного неосторожного движения или слова – и Дик опять замкнется. Она дала себе слово не форсировать событий и спокойно шла вслед за мальчиком. Если он молчал и рассматривал облака, она просто сидела с ним рядом и тоже смотрела на небо, если начинал говорить, то старалась просто слушать или отвечать на вопросы.

С мыслью, что она может научить его рисованию, Натали не рассталась, к тому же он оказался очень способным. Сегодня она обещала показать ему, что такое этюд с натуры. В школьном парке было достаточно живописных уголков, чтобы рисунок получился интересным. Натали тащила на плече два подрамника, чтобы они могли работать вместе. То, что у Дика может ничего не получиться, ее нисколько не волновало. Главное, чтобы он получил удовольствие.

Дик встретил ее у главного входа. Она видела, что он обрадовался, и вздохнула с облегчением. Значит, сегодня все будет хорошо. Иногда Дик встречал ее с угрюмым выражением лица, и тогда Натали приходилось контролировать каждое свое слово.

– Привет, Дик, – протянула она руку. – Как дела?

– Отлично! – улыбнулся он и шлепнул ладошкой о ее ладонь. – Я решил сегодня все задачи первый.

– Да ну? – удивилась Натали. Обычно он не говорил об учебе, тем более не хвастался победами.

– Да, нам задали самостоятельно решить десять задач. У меня все так быстро получилось, сам удивился.

– Может, ты математический гений… – Натали сделала страшные глаза.

– Не-а, – Дик сморщил нос, – сегодня просто очень удачный день. Мы идем рисовать?

– Конечно. Ты думаешь, я зря тащила подрамники?

Натали не стала уточнять, почему Дик считает сегодняшний день таким удачным. Если захочет, сам все расскажет. Мордашка Дика была довольной и хитроватой. Наверное, у него есть какое-то сообщение, но он выбирает время, чтобы поделиться этим.

– Ты выбрал место, где мы будем работать? – серьезно спросила она, перевешивая маленький подрамник на его плечо.

– Пойдем к пруду, – решительно заявил он. – Там утки и вообще…

«Вообще» означало, что почти все мальчишки собрались на стадионе школы, где сегодня должен был состояться ответственнейший матч года, поэтому около пруда с утками им никто не будет мешать. Когда-нибудь и он будет свистеть и прыгать от восторга на трибуне, подумала Натали, и ей стало немного грустно. Когда это произойдет, а она таскала тяжелые подрамники на плече именно для этого, Дику она уже не будет так нужна. А он-то ей будет нужен, еще как!

– Что ж, пойдем к уткам, – весело сказала Натали и пошла по дорожке. Интересно, что у него за тайна такая?

– Натали, – позвал Дик, пыхтя под тяжестью подрамника, – а ты долго училась?

– Долго, конечно, – ответила Натали. – Сначала в школе, потом в университете, я и сейчас учусь…

– Да нет, – возразил Дик, – ты не поняла. Я спрашиваю про рисование. Тебя долго учили рисовать?

– Семь лет, – ответила Натали. – А что?

– Да так. Долго.

– Вообще-то учатся гораздо больше. Сначала школа, потом академия или специальные курсы.

– А почему ты не стала учиться дальше? – не унимался Дик.

– Потому что поняла, что мне нравится совсем другая профессия, – сказала Натали, искоса поглядывая на Дика. Интересно, куда он клонит?

– А мне почему-то нравится эта, – убежденно сказал он.

– Разве? Месяц назад ты так не думал.

– Месяц назад я вообще ни о чем таком не думал, а теперь думаю.

– А разве ты никогда не хотел быть врачом, как твой отец? – спросила Натали и прикусила язык. Вопрос вырвался сам собой. Это была довольно зыбкая тема – его отношения с отцом…

– Насколько я понимаю, человек сам выбирает себе то, чем будет заниматься. – Дик не ответил на ее вопрос.

– Сам, – согласилась Натали.

– Ведь ты тоже не захотела стать врачом, – сказал Дик. – Хотя твой отец врач.

– Просто я очень боюсь крови, – призналась Натали. – А потом, знаешь, там водят в морг.

– Ну вот, а ты спрашиваешь, – сказал Дик, и Натали увидела, как он нахмурился.

– Ты тоже боишься крови?

– Не знаю. Но резать что-то живое мне не очень хочется.

– Лучше рисовать уток, – согласилась Натали, решив, что пора заканчивать эту тему. – Кстати, их сегодня полно.

Они вышли к берегу небольшого пруда, на котором всегда копошилась стая сереньких уток. Деревья почти облетели, но день был ясный и прозрачный. Холодный воздух обрамлял озерцо как хрустальная рамка. Сквозь тонкие ветки синело небо. Вода не шевелилась, а была похожа на хорошо отполированный мраморный пол. Если бы не беспокойные утки, то можно было подумать, что перед ней уже нарисованная картина.

– Хорошо, правда? – повернулась Натали к Дику.

Он промолчал, сосредоточенно и печально глядя на пруд. Глаза, минуту назад веселые и хитрые, опять стали глубокими и скорбными. Неужели такой маленький человек может так реагировать на красоту? Натали вздохнула. Он слишком много чувствует и понимает для своего возраста. Хотя кто сказал, что для понимания важен возраст. Разве она в десять лет не видела страдания своего отца, которому было одиноко даже рядом с ней, а ведь он никогда не говорил с ней о матери…

– Дик, – позвала она, – темнеет довольно рано, поэтому если мы не начнем что-то делать прямо сейчас, мы ничего не успеем.

Дик тряхнул головой и засопел, разворачивая подрамник.

– Ты мне покажешь, что надо делать? – спросил он, когда все было готово.

– Знаешь, я ничего не буду тебе объяснять. Просто попробуй нарисовать то, что ты чувствуешь. Хочешь – рисуй озеро, хочешь – пиши портрет утки, хочешь – выбери дерево и изобрази его. Не думай ни о чем, просто рисуй. И не мешай мне, хорошо?

– Ладно, – наклонил голову Дик. – А разговаривать с тобой можно?

– Разговаривать со мной можно, – разрешила Натали, которая больше всего хотела именно разговаривать с ним. – Но только, если это не будет тебе мешать.

Натали решила попробовать сегодня поработать акварелью. Честно говоря, она так давно не бралась за кисть, что испытала настоящее наслаждение от того, что рука ее осталась твердой и через пару часов получился очень неплохой набросок. Конечно, это нельзя было назвать картиной, но настроение уходящего дня в конце осени она уловила.

Дик, который получил разрешение говорить во время работы, увлеченно рисовал, высунув кончик языка от усердия. Да и говорить что-то не хотелось. Им было и так хорошо. Натали дала себе слово не заглядывать в работу Дика и не давать советов, пока он сам не попросит ее об этом, поэтому с упоением занималась своим делом.

Еще через час солнце начало уходить. Пора было собираться домой.

– Ты посмотришь? – спросил из-за ее спины Дик.

Натали с сожалением оторвалась от рисунка и оглянулась.

– Давай, – сказала она, вытирая кисть.

На полотне Дика была изображена одинокая нахохлившаяся утка посередине озера. Вся ее поза была грустной и испуганной. Со всех сторон на нее надвигались огромные волны…

– Ну как? – спросил Дик.

– Отлично, – искренне ответила Натали, потому что действительно рисунок был хорош. – Только почему она у тебя такая грустная?

– Потому что ей не хочется лететь в дальние страны, – ответил Дик. – Но ты видишь, какие волны? Так что придется улетать.

– Да уж, – согласилась Натали.

– А у тебя грустный рисунок, но какой-то радостный, – поспешил высказать свое мнение Дик.

– Это как?

– Ну, понимаешь, деревья без листьев, холодно, но солнце светит и уток много…

– Ладно, давай собираться. Пока дойдем, совсем темно будет, – сказала Натали. – Мы сегодня хорошо поработали. Когда в следующий раз пойдем?

– Не знаю, – замялся Дик.

– Ты не хочешь больше рисовать? – удивилась Натали, которая понимала, что есть какая-то другая причина, тот самый секрет, который Дик так и не выболтал.

– Я собирался тебе сразу сказать… – лицо Дика опять засветилось лукавством, и Натали поняла, что секрет хороший, – но не хотел тебя расстраивать.

– Что-то случилось?

– Да, сегодня утром учительница сказала, что звонил отец и меня отпускают на несколько дней домой.

– Но это же здорово! – Натали действительно была рада.

– Здорово, – согласился Дик, а потом исподлобья посмотрел на нее огромными синими глазами, – но мы с тобой не сможем рисовать.

– А он сам за тобой приедет?

– Не знаю, – пожал плечами Дик. – Учительница ничего не сказала…

– Если не сказала, то, возможно, я повезу тебя домой. Заодно и познакомлюсь с твоим отцом. Мне давно надо поговорить с ним.

– Может быть… – Голос мальчика стал вдруг тусклым.

Натали поняла, что он не хочет, чтобы в их отношения с отцом кто-то вмешивался. Их начавшаяся дружба не имеет никакого отношения к его встрече с отцом. Надо было срочно что-то придумать, чтобы он не переживал.

– Дело в том, что я давно прошу отпустить меня к отцу, – быстро затараторила Натали. Как раз на этой неделе мне разрешили взять несколько дней отпуска. – Нам ведь по дороге? Я довезу тебя до дому, а сама поеду к себе. Знаешь, я оставлю тебе телефон и, когда ты захочешь меня увидеть и познакомить с отцом, просто позвони. Договорились?

Лицо Дика расправилось и просветлело. Он протянул ладошку к Натали, и они звонким шлепком заключили договор.

– Возьми с собой рисунки, – посоветовала на прощание Натали. – Думаю, тебе есть чем гордиться.

Дик улыбнулся и помахал ей рукой. Они договорились, что Натали все выяснит и если все в порядке, то они завтра утром поедут вместе.

Как и предполагала Натали, директор попросил ее сопровождать мальчика с тем, что он должен через десять дней вернуться в школу. Ей давали на это время отпуск.

Натали даже пожалела, что так резко поговорила с Айманом Массарани в последний раз. Если бы она знала, что ей доведется так быстро встретиться с отцом Дика, она постаралась бы сдержаться. Хотя все, что она говорила тогда, было совершенно справедливым.

5

Вэл услышал, как около дома остановилась машина, и кинулся к дверям. Полдня он готовился к приезду сына: навел порядок в его комнате, разложил подарки и расставил на полках новые книги, даже прилепил к дверям разноцветный плакат с текстом «Добро пожаловать!» Но он не мог заставить себя не волноваться. Он боялся. Все попытки представить и обдумать, что он скажет в первые минуты встречи, натыкались на ступор. Мозг отказывался служить и помогать ему. Он слишком долго готовился к этой встрече. Десять лет. И сейчас сердце его бухало в горле и скулы сводило от напряжения.

Вэл видел в окно, что из машины, на которой приехал Дик, высунулась тонкая рука и помахала вслед сыну. Дик остановился, замер, потом тоже повернулся к машине и поднял руку. Потом очень медленно пошел по дорожке к дверям. Казалось, что ему очень тяжело нести небольшой рюкзак, который висел у него на плече.

Вэл не выдержал и вышел ему навстречу. Дик поднял голову и неуверенно улыбнулся. Потом рванулся к отцу, но споткнулся и чуть не упал. Вэл видел, что это смутило мальчика, поэтому сам сбежал по ступенькам и поспешил навстречу.

– Здравствуй, Дик, – сказал он, по-взрослому протягивая ему руку.

– Здравствуй. – Дик ответил спокойно, но чуть глуховато. Потом ответил на рукопожатие отца довольно уверенным и крепким рукопожатием.

То, чего так боялся Вэл, неотвратимо надвигалась на них обоих: они не знали, о чем говорить дальше. Все, что он хотел и мог сказать сыну, было так важно и трудно, что требовало другой обстановки и времени. А говорить всякую чепуху типа «как ты вырос», «как дела в школе» не хотелось.

– Давай рюкзак, – предложил Вэл и протянул руку.

– Я сам, – ответил Дик, которому очень хотелось выглядеть в глазах отца взрослым и самостоятельным.

Может быть, тогда он поймет, что сын вырос и уже можно взять его с собой. Дик мечтал о том, чтобы отец разрешил ему жить с ним. А где жить, это волновало мальчика меньше всего. Дик согласился бы ехать и на край света. В доме, куда он сегодня приехал, была так называемая его комната. Но он никогда не жил в ней больше двух недель, у него не было друзей на улице, потому что он не успевал завести знакомства. Поэтому расстаться с этим домом было проще простого. Он никогда не говорил о своем желании отцу, потому что тот всегда был где-то далеко, даже когда разговаривал с ним. Но в этот раз Дик решил, что им следует обязательно выяснить этот вопрос. Общаясь с Натали, Дик понял, что человеку язык дан для того, чтобы высказывать мысли, а не только их скрывать.

– Как скажешь, – пожал плечами Вэл и подтолкнул Дика к дому. – Пойдем, я ждал тебя с обедом. Ты составишь мне компанию?

Дик совершенно не хотел есть: они с Натали плотно перекусили всего час назад. Но отказываться от обеда с отцом он ни за что бы не стал.

– Конечно, составлю, – важно ответил Дик, – не ел с самого утра.

– А как же твой куратор? – не удержался Дик, который заведомо невзлюбил эту «сухую и истеричную» даму. – Неужели она не пичкала тебя всю дорогу?

Дик как-то странно посмотрел на отца. Видимо, ему она нравится, решил Вэл.

– Натали никогда не делает того, чего я не хочу, – спокойно объяснил он, открывая дверь и пропуская отца вперед. – Кстати, она довольно симпатичная…

– Давай, заходи. – Вэл проигнорировал его замечание относительно кураторши. Хотя про себя весело хохотнул: его сын начал говорить о женщинах. – Раздевайся, кидай вещи, мой руки. Я пока стол накрою.

– Папа, а ты умеешь готовить? – спросил Дик совершенно серьезно, как будто от этого зависела их дальнейшая жизнь.

Вэл растерялся. Неужели они мечтают об одном и том же? Значит, не только он, но и Дик истосковался по дому и другой, налаженной жизни, где обедают дома и по воскресеньям ходят кататься на карусели, а в длинные выходные едут с прицепленным к машине домиком куда глаза глядят…

– Ну как тебе сказать, – развел он руками. – Готовить – это громко сказано, но пиццу разогреть или кофе сварить…

– Значит, тоже не умеешь, – убежденно констатировал Дик.

– Для тебя это так важно? – смутился Вэл.

– Да нет, – замотал головой Дик, – просто размышляю. В семье кто-то должен уметь готовить. Ты не умеешь, я не умею…

– Поверь мне, – засмеялся Вэл, – это не самое трудное на свете. Научиться можно чему угодно.

– Ну да. Натали тоже так говорит, – заметил Дик. – Ладно, пойду положу вещи, потом помогу тебе.

Дик потопал наверх, а Вэл с удивлением посмотрел ему вслед. Дик никогда не пытался говорить с ним о семье. Он вообще никогда не пытался говорить. Просто отвечал на вопросы, а чаще – молчал. Неужели он вырос настолько, что мы сможем общаться? – подумал Вэл, почесал затылок и отправился на кухню, чтобы включить микроволновку. Он действительно купил пиццу, потому что не придумал ничего умнее… Можно было заказать обед в ресторане, но Вэл не знал, что любит его сын. Пицца – вещь нейтральная.

Дик ел неторопливо, аккуратно откусывая кусочки. Вэл смотрел на сына и думал, что никак не может решиться обнять его или потрепать по голове, хотя ему нестерпимо хотелось это сделать. Он принял правильное решение, но говорить об этом сыну рано. Пока он не утрясет все формальности с новой работой и не уволится со старой, говорить не о чем. Кто знает, сколько это займет времени, а Дик будет волноваться и ждать. В детстве время тянется очень медленно. Пусть пока это выглядит как обычный отпуск.

Дик из-под густой челки посматривал на отца. Он видел, что тот о чем-то напряженно думает: в глазах как будто щелкали разные мысли. Интересно, чем они будут заниматься в этот раз?

– Нас с тобой пригласили в гости, – сказал Вэл. – Как ты на это смотришь? Давай вообще договоримся, чем мы с тобой займемся.

– А куда нас пригласили? – серьезно спросил Дик, которому на самом деле было совершенно все равно, лишь бы быть с отцом.

– В один очень интересный дом, к очень хорошему человеку. – Вэл подбирал слова, чтобы не проговориться об истинном положении дел.

– А кто он? – продолжал допытываться Дик, замирая от удовольствия, что отец спрашивает его мнение.

– Он? Профессор медицины. Мой учитель. Один из самых знаменитых кардиохирургов в стране, даже в мире.

– Ого! – удивился Дик.

– Я был у него и сказал, что ты приедешь погостить. Он решил, что должен познакомиться с тобой.

– Папа… – Вэл видел, что Дик с трудом выговаривает это слово, но сделал вид, что ничего необычного не происходит. – А ты когда-нибудь покажешь мне свою работу?

– Что ты имеешь в виду? – не понял Вэл.

– Я хочу посмотреть, как работает хирург, – объяснил Дик.

– Тебе это интересно? – удивился Вэл: сын никогда не спрашивал его о работе.

– Ну конечно, интересно. Я, само собой, был в больнице и представляю, что такое врач… Но ведь ты особенный врач, правда?

– Ну, до моей работы далеко, как ты понимаешь, – засмеялся Вэл от удовольствия, что сын сам заговорил с ним о медицине, – но я могу поговорить с профессором. Если это возможно, он покажет тебе свою клинику.

– Жалко, – вздохнул Дик, – я думал, что мы сможем поехать вместе…

Так вот что он имел в виду, догадался Вэл, он думает, что единственный способ жить вместе – это поехать вместе со мной. Надо сказать ему, что я решил остаться. Но ведь еще столько надо сделать…

– Мы и поедем вместе. – Вэл сделал вид, что не понял мальчика. – Мне тоже интересно посмотреть на клинику, где работает профессор. К тому же он приглашал меня. И давно тебя интересует медицина?

– Нет, она меня не интересует, – признался Дик. – Меня интересуешь ты и твоя работа. Знаешь, у всех ребят отцы кем-нибудь работают. Они все время говорят: а вот у меня отец… А я ничего про тебя не знаю.

– Вот и отлично! Я договорюсь с профессором Бриджесом, мы съездим к нему в гости, и ты сам спросишь про экскурсию. Как пицца?

– Супер! – ответил Дик, с трудом проглатывая последний кусок. – А что мы будем делать еще?

– Ну, нам надо съездить к дедушке с бабушкой… – Вэл постарался сказать это так, чтобы Дик не заметил его раздражения при упоминании этого обязательного визита. – А все остальное – на твое усмотрение. Можем сходить на бейсбол, в кино, покататься на аттракционах… Любые пожелания.

– Да мне все равно, – махнул рукой Дик. – Что хочешь, то и будем делать.

Ему действительно было все равно – главное, чтобы отец был рядом и разговаривал с ним как со взрослым.

– Может, расскажешь мне про школу, – предложил Вэл.

– Да что про нее рассказывать. – Дик сморщил нос. – Школа – она и есть школа. Иногда интересно, иногда не очень.

– А ребята как?

– Нормальные ребята, разные…

Вэл понял, что Дик не горит желанием рассказывать ему о своей жизни. Ну что же, было бы странно, если бы человек так вдруг изменился. Придется подождать, пока он сам заговорит об этом.

Дику очень хотелось сказать отцу, что он мечтает учиться в самой обыкновенной школе и дружить с ребятами из соседних домов. Ладно, у него еще будет время убедить отца, что им просто необходимо жить вместе.

Натали заставила себя всего лишь помахать на прощание рукой и не следить за тем, как произойдет встреча. Она бы не удержалась, если бы ей что-то не понравилось. В конце концов, это не ее сын, чтобы так бесцеремонно влезать в чужую жизнь. Дик ужасно волновался, она это прекрасно видела, поэтому всю дорогу рассказывала какие-то смешные истории из своей школьной жизни, а потом завезла его в кафе и они объелись всякими сладостями. Она была почти уверена, что Дик позвонит через пару дней. А если нет, то она сама нагрянет к ним в гости. В общем-то у нее есть на это определенное право – она отвечает за мальчика…

А пока у нее была замечательная возможность побыть дома с отцом, послушать его рассказы о пациентах и студентах, почитать, встретится с друзьями. Да мало ли что можно делать дома…

Она не стала звонить отцу, чтобы сообщить о приезде, поэтому предвкушала его удивление и радость. Бедный папа, он все никак не может смириться с тем, что она не пошла по его стопам и не работает в его клинике. Ну разве можно ему объяснить, что с ее характером она должна сама протаптывать себе дорогу. Хорошо бы ей жилось, если бы она все время за спиной слышала шепот, что она дочка профессора Бриджеса… Она никогда не приводила это как аргумент. Просто однажды произнесла речь о том, что все физические недуги не донимали бы человечество, если бы квалифицированные специалисты решали социальные и психологические проблемы личности и общества. Это звучало так убедительно, что отец только развел руками и сказал, что не может с этим не согласиться.

Вот теперь она и пытается решать проблемы личности. Правда, у нее это получается не слишком успешно. Дик перестал дичиться, но она видела, что он еще не готов довериться ей полностью. Он вполуха слушал ее рассказы, а сам мучительно думал о том, как пройдет его встреча с отцом. Если бы он позволил, она бы нашла слова, чтобы успокоить и ободрить его, но Дик не дал ей ни единого шанса. Она чувствовала, что он сидит в домике своего одиночества и только приоткрыл маленькую щелочку для того, чтобы позволить ей общаться с ним…

Натали увидела свой дом, и все ее существо со свойственной молодости способностью не застревать на печальных мыслях кинулось навстречу нескольким радостным и спокойным дням. Она так любила длинные тихие вечера вдвоем с отцом: он работал, а она сидела в огромном кожаном кресле у него в кабинете с книгой. В любую минуту она могла заговорить с ним о чем угодно. Он откидывался на высоком стуле, как бы отодвигал от себя очередную статью, которую писал или изучал, склонял голову набок и внимательно слушал любую ее галиматью. Ему всегда было интересно то, что приходит ей в голову. Ни разу он не позволил себе снисходительного или небрежного тона. Натали только с возрастом стала понимать, что это самое главное в воспитании человека – относиться к его мыслям с интересом и пониманием. Часто отец просто отвечал на вопросы или вступал в дискуссию, но иногда вставал и извлекал из бесчисленного множества книг ту, которая могла помочь ей разобраться в какой-то проблеме. Будучи очень занятым и связанным тысячами обязательств человеком, отец никогда не ссылался на отсутствие времени. Он мог отложить разговор или дать короткий исчерпывающий ответ, но он всегда был внимателен к ней. Единственное, чего Натали никогда не обсуждала с ним, это ее взаимоотношений с мужчинами. Однажды лет в пятнадцать она попробовала поговорить с ним о том, как ей вести себя, если мальчик не очень нравится, а отказать неудобно. У отца сделался такой испуганный и виноватый вид, что Натали решила больше никогда не ставить его в неловкое положение. Об этом она могла поговорить и с подругами. Папа считал себя виноватым в том, что в доме нет женщины и что Натали может чувствовать себя обделенной, но говорить с ней о ком-то, кто может лишить его дочери и ее любви, он просто физически не мог. Бедный папа! Другие думают, как бы дочка не засиделась в девках, а он боится, что ее личная жизнь сложится слишком быстро. Если бы он знал, что это ее совершенно не интересует, то не стал бы так волноваться. Не родился еще тот мужчина, который заставил бы ее сердце биться чаще шестидесяти ударов в минуту. Все эти мокрые и неумелые поцелуи, биение себя в грудь и мужская заносчивость смешили ее, не более. Когда всю жизнь рядом умнейший и благороднейший мужчина, так трудно убедить себя в том, что и кто похуже сойдет… Короче, в свои почти двадцать пять Натали еще ни разу не влюблялась. Ее это мало волновало, потому что были заботы поинтереснее и поважнее… А все эти рассказы о неземной любви и раненом сердце разбивались о собственную историю. Отец всю жизнь был верен только одной женщине, и только ее всегда любил. Мать Натали погибла в автокатастрофе. В доме никогда не было даже тени другой женщины. Для Натали эта любовь была единственной и настоящей. Все остальное – подделка. Если она встретит мужчину, которого будет любить так же преданно, тогда посмотрим…