Текст книги "Порочный брат моего жениха (СИ)"
Автор книги: Джейн Смит
Соавторы: Юлия Гауф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Ладонь упирается в прохладное, гладкое стекло. Чуда не происходит. Я почти не надеялась на это, но все-равно больно.
Размахиваюсь, и бью в темное серебро зеркала кулаком. Со всей силы бью, мечтая, чтобы мое разочарование разлетелось вдребезги, разрезало ладони до крови, до шрамов, чтобы снаружи, а не внутри болело.
Но даже на это моих сил не хватает. Зеркало остается целым, и вместо своего отражения мне Ада мерещится – ее нахальные глаза, а не мои глядят меня из другого мира.
– Нужно забрать ее дневник, – решаю я, отходя к двери. – И сделать это нужно немедленно.
Выхожу в темный коридор, покидая спокойную комнату, и иду вдоль стены. Мне нужно найти кабинет Магнуса – именно там он прячет то, что нужно мне.
«Ада ведь смогла снять этот ошейник, – азартно думаю я, мечась по незнакомым коридорам. – А она, хоть и сволочь, но сволочь педантичная. Все записывает, как въедливый бухгалтер. Мне нужно было не про ее похождения читать, а искать варианты сбежать!»
С трудом нахожу одну из лестниц, и начинаю подниматься по ней – ректорский кабинет на самом верху, и я найду его.
Заберу дневник, найду как снять ошейник, и сбегу отсюда. И домой попаду, найду способ!
Подбадриваю себя, преисполняюсь энтузиазма, а по венам раскаленная магма бежит от азарта, смешанного со страхом, что поймают.
Или что я не справлюсь.
Но будь что будет! Попытаться я должна, и именно сейчас, пока слишком поздно не стало. Пока Финн не сделал меня своей, я ведь не смогу ему отказать.
И не захочу.
Не иначе как чудом, мне удается найти нужную дверь, около которой я останавливаюсь в смятении: интересно, справлюсь ли я с замком? В волосах всего две шпильки, и я лишь в фильмах видела, как замки вскрывают, просовывая в скважину зубчики, и хитро отворяя защелку.
Но этого и не потребовалось.
Едва я прикасаюсь к ручке двери, и легко ее толкаю, она отворяется с едва слышным скрипом.
И я оказываюсь в кабинете Магнуса.
Стараюсь сливаться с тенями, которыми богата ночь, а внутренне дрожу: хоть бы меня не поймали! Но Магнус ночует у себя, а значит, мне нечего бояться.
«Где же этот чертов дневник? – подстегиваю себя, боясь потерять драгоценное время. – Магнус должен был оставить его в кабинете, вряд ли домой унес. Но где он?»
Нужно найти.
Забрать его, и изучить.
Узнать, во что меня впутали против моего желания.
Да! Прочту, и спрячу так, что Магнус не найдет. Даже пытать будет – не скажу, где дневник. И пусть он сколько угодно шантажирует меня, что расскажет все своему сыну – Финн не поверит без доказательств.
– Да где же ты его спрятал? – шепчу себе под нос, чтобы было менее страшно, и наощупь роюсь в ящиках стола.
Но маленького, гладкого блокнота я не нахожу.
– Как я и говорил, – сначала я слышу знакомый мужской баритон, а затем загорается свет, ослепляя мои глаза, привыкшие к темноте. – Твоя невеста – лгунья.
Магнус!
Он здесь, в кабинете, и все видел, и…
… Финн с ним!
– Это не то, что вы подумали! – смотрю на стоящих в тени от массивного шкафа мужчин глазами, полными подступивших слез. – Я… я…
– Ты искала это, так? – Финн протягивает мне руку, в которой зажат дневник. – Так забери его у меня, любимая!
Машинально, не успев подумать, жадно подаюсь вперед, а затем резко останавливаюсь.
Я себя выдала.
Пробралась в кабинет Магнуса, рылась в его вещах, а они наблюдали за мной. И теперь…
… что теперь будет?
– Я все вам объясню, – произношу, стараясь взять себя в руки. – Это недоразумение.
– Ты, – Финн делает шаг, приближаясь ко мне, – стала моей невестой, – еще шаг, – спала с моим отцом, околдовала нас обоих. Об этом поговорим?
– Нет, – отчаянно мотаю головой, и лицо Финна, которого я привыкла видеть влюбленным и мягким, становится злым, полным ярости от моей лжи. – то есть, да. Я все объясню!
– Конечно, ты объяснишь. Позже. А пока, – Магнус усмехается, глядя на своего сына, щелкает пальцами, и проклятый ошейник, что на меня нацепили, выдергивает меня из ненадежного укрытия к ним – к опасным мужчинам, желающим мне отомстить, – пока мы тебя накажем.
– Нет!
Отшатываюсь от Магнуса к Финну, привычно ищу защиты у него – у своего жениха, который обхватывает меня за плечи, удерживая от бегства.
– Ну же, Ада, – шепчет Финн, медленно расстегивая пуговки на моем платье, – хватит притворяться. Ты была со мной. И с моим отцом. Одного мужчины тебе мало, так? Уверен, тебе понравится то, что мы для тебя приготовили.
Тяжело сглатываю, чувствуя требовательные руки Финна, сжимающие мою грудь, и наблюдаю, как Магнус расстегивает рубашку, приближаясь ко мне.
Магнус
Финн снимает с нее платье, рвет застёжки, и ткань падает черной тряпкой к ее ногам.
Она стоит голая, в неярком освещении кожа мерцает почти, и я вспоминаю утро, как она ногой возила платье по полу, вытирала лужицу кофе, а я злился, но не мог оторвать от нее взгляд.
Сейчас она кажется другой.
Не насмешливой провокаторшей, не ушлой стервой, напряжённые соски набухли, по острым ключицам рассыпались мурашки, кожей она впитывает наши взгляды и стоит, струной вытянувшись, словно на выставке экспонат.
И если бы я не знал, что это Ада. Решил бы, что не только брат Финна умеет открывать портал в тот мир.
Но это она, она пришла сюда за своим дневником.
Приближаюсь, расстёгиваю пару верхних пуговиц на рубашке и смотрю, как Финн подхватив ее под ягодицы, усаживает на мой стол, прямо поверх вороха бумаг.
– Ну что, Ада? Вот мы здесь втроём, – взглядом он бороздит ее лицо. – Чем ты хочешь заняться? – в его голосе появляются хрипловатые нотки.
И я тоже, против воли, ощущаю возбуждение, пальцами задерживаюсь на третьей пуговице, и понимаю – сейчас тот самый редкий случай, когда я испытываю растерянность.
Ведь мы ни о чем с Финном не договаривались.
Я лишь хотел показать ему, что она околдовала нас, что придет за дневником.
Я собирался правду из нее вытрясти, что эта мерзавка о нашей семье успела пронюхать и насколько опасна.
– Финн, – она упирается ладонями в стол, когда он наклоняется, губами ловит темный сосок.
И глядя на эту сцену, как он ласкает женщину, которую я считал своей собственностью, о намерении правду из нее выбить я забываю, как и о том, что это просто чары, меня опутывают прочные сети, тянут меня к ней, вижу только соперника, и отталкиваю его.
Она вздрагивает, когда спустя миг перед глазами возникает другое мужское лицо, не даю ей опомниться и за волосы наклоняю к себе, ртом ловлю влажные, искусанные губы, проталкиваюсь языком.
Она держится за мою шею, по разбросанным папкам катится прямо на меня, голым телом врезается в мою грудь, чувствую ее кожа к коже и получаю разряды тока.
Она тоже ощущает, это напряжение, с трудом разрывает поцелуй и отворачивает лицо, и отталкивает меня, как в скалу бесполезно бьётся, и шепчет:
– Финн, сделай что-нибудь, не позволяй ему, скажи ему...
Смотрю на Финна.
Делать он ничего не собирается, горящими глазами изучает ее тело, сидит в моем кресле и наблюдает, уверяется, что я был прав, она нас обоих дурила.
Шире развожу ее бедра.
– Финн! – она повышает голос, пытается сжаться и глупо прикрывается руками.
– Что Ада? – откликается он. Мнет в руках ее платье, раздается треск ткани. – Тебе же раньше нравилось.
Ей и сейчас понравится, я не изменился.
– Боже мой, – она переводит взгляд на меня, заслышав вжиканье ширинки. Дёргает ногами, когда я везу ее по столу ближе к себе. Отчаянно цепляется за углы, зачем-то продолжает прикидываться, и вдруг громко всхлипывает. – Финн, я не хочу, не надо, скажи ему, что так нельзя, я твоя невеста, ты меня любишь, Финн!
– Ада, заткнись, – за подбородок разворачиваю ее лицо к себе, мне это уже надоело. В вино ей подсыпали порошок, она не опьянеть должна была, а маску сбросить, предстать, какой есть, порочной и расчетливой.
– Я не Ада! – выкрикивает она мне в лицо.
И тут же за дверью раздается глухой, но ощутимый шлепок, словно что-то тяжёлое брякнулось об каменный пол.
На автомате отпускаю Аду и отступаю от стола.
Я не слышал шагов, был полностью поглощён ей одной.
А теперь осознаю себя, уважаемого ректора, в кабинете со студенткой и сыном, который наблюдает, как я чуть было не отодрал его невесту прямо на столе.
Невеста ползет по столу подальше от меня.
Финн, притихнув в кресле, смотрит на дверь.
Безумие рассеялось, в тишине застегиваю брюки, широким шагом пересекаю кабинет и распахиваю дверь.
И тут же шагаю за порог и прикрываю створку.
– Что ты здесь делаешь? – наклоняюсь к развалившейся на полу Агнесс. Она пробует встать, но ноги разъезжаются, вечером в ресторане осушила полсклада, смешивала и вино, и бурбон. С тех пор, как один сын сбежал тормоза ей отказывают напрочь. – Ты почему не дома? – за плечи ставлю ее на ноги.
– Ни ты, ни Финн не вернулись, – говорит она едким, разбавленным спиртным голосом. Отбрасывает с лица растрёпанные волосы. – Ушли с этой проходимкой. И с концами.
– Тебя это разве волнует? – одергиваю на ней платье. – Или дома алкоголь закончился, пришла пополнить запасы?
Она замахивается, и ладонью, увешанной массивными перстнями, лепит мне пощечину.
– Ещё, – чуть поворачиваю лицо, показывая, что осталась другая щека.
– Я больше не согласна все это терпеть, Магнус, – она опускает руку. – Ты прикрываешься нашим браком, а сам...
– Что сам? – обрываю и обхватываю ее за плечи, тяну к лестнице. – Твой отец отдал свое кресло в академии в обмен на брак с тобой. Ты хотела красивой жизни – она есть. Захотела стать главой попечителей – стала. Вздумала рожать детей – я не запрещал. Чего ты от меня ещё хочешь?
– То есть ты все, что мог дал? – спиртное в ее венах кипит, она повышает голос. – А кто сыновей под свои темные делишки пристроил! От кого сбежал один, а второго теперь разыскивают!
– Не ори, – сжимаю ее локоть, почти сдергиваю ее по ступенькам вниз. – Ты сама в курсе. Что мои знания передаются по наследству.
– Опять твои знания! Вся жизнь – знания! Какие там любовные утехи, я старая, а ты вечно молодой, так засунь свои знания себе в...– из ее рта льется неразборчивый мат, она вырывается, на всю академию орет и ломая каблуки несётся по коридору.
Мрачно смотрю ей вслед, тру лицо.
Как ей не надоели скандалы.
Я не умею пока. И рецепта вечной жизни не знаю. И молодость моя временна, у всего есть конец.
Но я же работаю.
Над тем самым вечным.
И хотя бы не мешать мне можно?
Взбегаю вверх по ступенькам, в голове крутятся ее слова.
Любовные утехи меня давно уже не волнуют, она права, у меня нет преемников – вот о чем я думаю, Финн готов что угодно делать, рецепты подделывать, менять имена, колесить по стране и мошенничать, лишь бы не повторять мой путь.
Это меня заботило, но несколько месяцев назад в академии появилась новая студентка Ада Вьенн.
И я провалился в беспамятство.
Останавливаюсь перед кабинетом, берусь за ручку. Отсчитываю секунды и жду чего-то, мне с этой дрянной сукубой опасно в закрытом помещении находиться вместе, о чарах я знаю, но весь день разбить их не могу.
Осторожно толкаю створку, останавливаюсь в проёме.
Она сидит на столе, все ещё голая, захлебываясь что-то рассказывает Финну, улавливаю лишь обрывки слов "двойник", "Ангелина", "гадалка говорила".
Он стоит рядом, упирается руками в стол по обе стороны от ее бедер. Неотрывно смотрит на нее, и вряд ли из этого сумбура фразы способен сложить, просто она красивая, в неярком свете лампы блестят дорожки слез, картинные, она не кривит при этом лицо, не шмыгает покрасневшим носом, она той самой вечности воплощение, которую я десятилетиями ищу.
– Я понял, любимая, тебя оболгали, – обрывает Финн бессвязный поток ее слов, ладонями сгребает ее лицо и целует.
Шумит дождь, я слушаю звуки, с которыми Финн сливается с ней, крепче сжимаю ручку и не знаю, чего во мне сейчас больше – злости, что этот идиот снова ведётся на ее сказочки или слепой ревности, ведь эта женщина принадлежит мне.
Тонкие руки обвивают его шею. Его ладони с ее лица смещаются вниз он рывком сдергивает с себя брюки и заваливает ее назад.
Отшатываюсь от двери.
Он ее трахнет сейчас, на моем столе, и я ничего не делаю, лишь по тихому девичьему стону понимаю, что все началось.
Она зовёт его по имени так же, как меня звала.
Снова подхожу к двери.
Смотрю на ее руки, вцепившиеся в край стола, на запрокинутую голову и тонкую шею, стянутую ошейником, разметавшиеся по бумагам русые волосы, вздымающуюся грудь.
Ошейник.
Он светится, и ее подбрасывает, на ней моя метка, в нее, вместе с вином влит убойный порошок, гибкое тело выгибается, глаза блестят, она мечется на столе, как одруманенная, и я, четрыхнувшись, захожу в кабинет.
Чары, чары, чары – твержу, но остановить себя не могу, не чувствую ног, просто иду, на нее, ничего вокруг не вижу, лишь желанное тело, тугие соски. Упираюсь в стол и наклоняюсь, веду по голому плечу, ее беззащитностью дышу, обхватываю губами темную горошинку соска.
Ада вскрикивает, хватает меня за волосы, оттолкнуть не пытается, лишь царапает, и я веду языком по груди выше, к шее, пью ее, как и прежде ощущаю любовь.
Поднимаюсь к ее лицу, нахожу ее губы.
Ее пальцы зарываются в мои волосы, она стонет мне в рот, углубляю поцелуй и мне кажется, что мы здесь вдвоем, как раньше, расстёгиваю брюки и ловлю ее руку, ладонью накрываю выпирающий бугор.
И вместе с жаждой, голодом, желанием чувствую, как меня сначала толкают в плечо, а потом раздается выстрел, и затылок обжигает огнем.
❤️❤️❤️
Меня в клочья рвет, задыхаюсь в мужских руках, выгибаюсь Финну навстречу. Тянусь к нему, как к глотку воды в пустыне, как к воздуху после удушья, как к самому важному, что на свете есть.
Слабый свет загораживает Магнус, и я вскрикиваю, ощутив его губы на себе, тогда как во мне с яростью Финн толкается. Рассудок то вспыхивает, то гаснет.
Я уже не я.
Притягиваю до боли похожего на Финна мужчину к себе, и позволяю пить свое дыхание. Целовать позволяю, и сама его губами упиваюсь, представляя, что это Финн.
Он ведь этого хотел?
Если нет, пусть сам прогонит Магнуса, ведь я дико устала от этой безумной гонки, сопряженной с ложью, в которой мы все запутались, как в липкой паутине.
Между разведенных бедер – там, где еще секунду назад все огнем пульсировало от ритмичных движений – становится пусто. Финн покидает меня, и через несколько мгновений я слышу неясный шум, а затем рядом с моим ухом гремит выстрел.
– Щенок! – оборачиваюсь, и вижу, как Магнус прижимает ладонь к своему плечу, а пальцы уже окрашены темной, почти черной кровью оттенка ночи. Она стекает вниз, к локтю, собирается на рукаве закатанной рубашки, и мне дурно становится. От всей этой дикой, пропитанной сумасшествием, ситуации.
– Жаль, не убил, – с сожалением произносит Финн, и снова поднимает револьвер на своего отца.
Порываюсь вперед, к Финну, непонятно как оказавшемуся настолько родным мне, пусть и незнакомым. Закрываю Магнуса собой.
– Финн, прошу тебя, – стараюсь говорить спокойно, успокаивающе, и голос мой родниковой водой льется по комнате, – Магнус сейчас уйдет, опусти оружие.
– Это мой кабинет, – произносит за моей спиной чокнутый отец моего жениха.
Вернее, отец жениха Ады. Это она должна быть здесь, и разгребать те завалы, что возвела своей ложью, а не я. Но допустить, чтобы Финн стал отцеубийцей я не могу.
– Уходите! – я почти рычу, сбрасывая оковы страха, надетые на меня вместе с этим проклятым ошейником, и становлюсь самой собой. – Магнус, просто уйдите!
– Ты хотела, чтобы он присоединился?
Финн теряет интерес к своему отцу, опускает револьвер, но держит его крепко. И на миг в голове дикая мысль мелькает, что сейчас он взведет курок, и прикончит меня, как корень всех бед.
– Нет. Я не хотела этого. Я лишь тебя хотела, Финн.
– Тогда почему? – коротко спрашивает парень, и я понимаю: почему не оттолкнула Магнуса?
Потому что на миг увидела в Магнусе Финна.
Но отвечаю я то, что мне велит разум:
– Потому что мне нужно снять это, – провожу пальцем по ошейнику, который так и не нагрелся от тепла моей кожи.
Он – чужеродный элемент, лишний и пугающий, и я точно знаю: еще немного, и я задохнусь, с ума сойду от этой пытки. Он давит, душит не только физически, но и душу в тиски сжимает, порабощает.
– Я сниму его. Ведь обещал тебе, – слабо улыбается Финн.
– Не смей!
Магнус так и не ушел. Стоит в тени у шкафа, и заметив, как его сын берет в руки маленькую, отполированную шкатулку, делает шаг к нам.
– Не приближайся, – Финн снова поднимает револьвер, поигрывая им, и в глазах его решимость, граничащая с помешательством. – Я выстрелю, только того и жду. Ты ведь знаешь об этом? Еще шаг, и…
– Я понял, не двигаюсь. Но подумай, Финн, и вспомни, что прочел. Ада суккуб, она использовала тебя, околдовала. Этих чувств нет, наведенные они, – увещевает Магнус. – Ада и со мной спала. Сама приходила ко мне, отдавалась, и околдовывала. Или ты снова ей поверил? Снова позволил себя заморочить?
Финн с горьким сожалением смотрит на меня, и рука, сжимающая револьвер, подрагивает. Я его мысли вижу, слышу их. Финн сам с собой борется, и часть его души хочет избавиться от меня.
Но он не поддается, я не ошиблась в нем.
– Я больше не позволю себя обмануть. И я знаю правду, Магнус, – просто говорит Финн. – И чувства эти ненастоящие, да, но они – единственное, что у меня было. А потому, – парень со щелчком открывает шкатулку, делает шаг ко мне, и не слишком ласково хватает за горло, – пусть она будет свободна.
Кислород наполняет легкие, горло дерет кашель, и я падаю на пол. Валюсь у ног Финна сломанной куклой, в кровь разбивая локти о пол. А следом за этим зеркало, висящее в самом темной и дальнем углу кабинета, почти черное от падающих в причудливой мозаике теней, наполняется светом.
Он клубится туманом, идет из глубины, и притягивает мой взгляд.
И уже плевать на боль, на страх, на все плевать. Легко поднимаюсь с пола, тела своего не чувствуя, и как мотылек лечу к зеркалу, привлеченная желанным теплом дома.
– Стой! Ада… Ангелина, стой, – вдруг кричит мне Финн, и я…
… я хочу остановиться.
Он меня по имени назвал. За этот дробящий душу день я и сама начала свыкаться с мыслью, что Ангелина осталась в прошлом, и что придется играть эту кошмарную роль Ады всю оставшуюся жизнь.
– Финн, – шепчу я, но обратно развернуться не могу. Из зеркала будто канат натянут – невидимый, но крепко меня удерживающий, и разорвать его сил нет.
И с той же страстью, с которой я хотела домой вернуться, сейчас я хочу остаться, чтобы еще раз услышать, как Финн назовет меня моим именем.
Я и не думала, что он поверил в мой рассказ. Что услышал меня.
Поздно.
Я уже в паре миллиметров от затягивающего омута портала, а через секунду яркий свет ослепляет меня.
А затем весь мир гаснет, и я проваливаюсь в бездну.
… – лина, откройте! Ангелина!
Морщусь от громкого стука и мужского баса, повторяющего мое имя.
Финн?
Магнус?
Резко открываю глаза, и поднимаюсь с пола. Тело болит, а на лбу шишка набухает, простреливает тупой болью, и я со стоном хватаюсь за голову.
Я в знакомой ванной. На кафеле резвятся дельфинчики, а за в дверь моих апартаментов долбит чей-то пудовый кулак:
– Я попозже зайду, – орет незнакомец. – Меня хозяйка послала к вам, лампочки поменять нужно. Вы кликнете меня, как освободитесь.
Хозяйка, лампочки… я дома?
Дрожащими пальцами открываю дверь, ведущую в комнату, и вижу пыльный чемодан, и день, клонящийся к вечеру.
– Зеркало! – хриплю, и несусь к шкафу, а затем гляжу в свое отражение. Притрагиваюсь пальцами к шее, и мне мерещится красная полоса от ошейника.
Моргаю пару раз, и вглядываюсь еще раз: кожа чистая, никаких следов.
Было?
Не было?
Скольжу пальцами по прохладной поверхности зеркала, стараюсь разглядеть в нем… что именно?
Сама не знаю, и от этого безумно горько.
Смеюсь нервно, выплескивая накопившийся стресс: это ведь и правда солнечный удар был! Ну какая к черту Ада? Какой двойник? Какой, мать его, другой мир?
И Финн…
Пожалуй, мне жаль лишь того, что Финн оказался моей галлюцинацией.
Иду к чемодану, и достаю чуть мятые вещи. Пора одеваться, и знакомиться с новым городом.
Глава 7
Ангелина
В ушах наушники, настроение самое радужное.
Даже раскаты грома и шторм, идущий с моря, не портят мне настроение: сегодня репетиции начинаются, ура. И пусть мне досталась роль Анарды – служанки Дианы, но это ведь «Собака на сене».
Мечта! И она исполняется!
– Первая пришла, – хвалит меня наша полная костюмерша, – оно и хорошо. Вчера не успела мерки снять, Ника из меня всю душу вынула, звезда наша.
Угу. Звезда пленительного счастья. Стерва та еще, а как главную роль получила, возомнила себя второй Элиной Быстрицкой. Через губу со всеми разговаривает.
– Живот не втягивай, встань ровно и осанку держи, – командует костюмерша, и команды ее я выполняю беспрекословно. – Ох, худющая ты, Лина.
– Зато костюмы хорошо садятся, – весело спорю я.
– Да. На вешалках все красиво смотрится, – она записывает в потертый блокнот мои мерки, и интересуется: – Не жалеешь, что к нам подалась?
– Нет конечно, вы что?!
– Да ходила ведь все эти дни как в воду опущенная. По маме скучаешь, или случилось чего?
Хмурюсь, и не знаю, что ответить. Нет, по маме я скучаю, и даже больше, чем сама от себя ожидала. Вот вроде вырваться все время хотела, самостоятельно жить, свободной быть и не отчитываться за каждый шаг, а как уехала, поняла все.
И по заботе маминой стала тосковать, по рукам ее, даже по назойливой дотошности: где была, с кем, когда вернешься?
– Да, по дому скучаю. Но все уже прошло, – вежливо лгу я, и костюмерша – Анна Филимоновна ложь мою принимает.
Ну не скажешь ведь ей, что меня до сих пор в дрожь бросает от первого дня моего здесь пребывания. И до сих пор в голове те картины, вызванные либо солнечным ударом, либо ушибом головы: как я в другом мире очутилась, как парня встретила – недолюбленного и надломленного, как домой хотела вернуться…
Ну бред же!
И бред этот до сих пор мною владеет, хотя уже почти неделя прошла. Июнь вот начинается, а я все никак грозовые глаза Финна из памяти не могу выбросить – глаза, которых в природе не существует, как и самого этого парня.
– Так-так, прилетела, птичка. Надо было вчера спор затеять на то, кто первым прискачет. Я бы угадала, – в зал входит Ника, а следом за ней и Иван – наш худрук.
Оба делают вид, что не вместе явились, да только знаю я, за какие заслуги Ника роль Дианы получила. Сама видела, задержавшись после читки сценария: как торопливо застегивал ширинку Иван, и как терла распухшие, накачанные гелем губы Ника.
– Молчишь? – хмыкает она. – Скучная какая.
Сижу на стуле, и жду, пока соберутся все остальные. И молчу, да. Зачем скандал устраивать, и раззадоривать змеюку? Только интерес подогрею к себе, да Ивана разозлю. А так Ника и правда интерес ко мне потеряет, если не буду реагировать на ее подначки.
Вот только я ошибалась, считая, что Ника от меня отстанет. Она словно задалась целью, миссией даже – испортить каждую секунду моего пребывания в театре.
– Дура, Иван, скажи, чтобы убралась с глаз моих, – топает ногой Ника в конце репетиции. – Вдруг убогость заразна!
– Все свободны, на сегодня достаточно, – хлопает в ладоши худрук.
Кто-то идет переодеваться, кто-то подкрашиваться, а я почти бегом в фойе выскакиваю, а затем и на улицу. Руки трясутся от злости и возмущения: как же Ника меня достала! Своим сомнительным остроумием, оскорблениями, грубыми шутками…
Боюсь, долго я этого не вытерплю. Не смогу не реагировать – отвечу, и обязательно за это поплачусь.
– Сволочь! – выплевываю я, и становится чуть легче от того, что вслух высказалась. – Прибила бы! Вот натру крапивой костюм изнутри, и посмотрим…
Ругань мою обрывают аплодисменты. Поворачиваю голову набок, и вижу мужчину: стоит, облокотившись о колонну, в спину ему солнце бьет, мешая лицо разглядеть.
– Какая страсть, надо же, – он прекращает хлопать, издевательски растягивает гласные, а меня трясти начинает.
От голоса его – отчего-то знакомого.
– Всегда думал, что юные актрисы как полевые цветы: нежные и хрупкие, – продолжает изгаляться нахал, вместе со словами выдыхая сигаретный дым. – А вы из тех, кто в туфли стекло битое насыпает, и крапивой платья натирает. Знаете, я разочарован.
– Вы разбили мне сердце своим разочарованием. Можно, я дома поплачу?
Гад такой, и чего бы ему не промолчать?
«И мне тоже не стоило болтать, – ужасаюсь от параноидальной догадки: – А что если это какой-то местный журналист? Вот напишет обо мне гадкий пасквиль: что едва приехала, и уже пакости планирую устраивать? Ужас какой».
– За словом в карман не лезете. Это уже интересно, – мужчина, наконец, отлепляется от колонны, и метко бросает окурок в стоящую неподалеку урну.
Подходит ближе ко мне, и теперь я могу разглядеть его. Темные, непослушные волосы, дикий звериный взгляд – это так знакомо.
Это то, что я во снах своих видела всю эту неделю.
Прижимаю ладонь ко рту, из которого всхлип рвется, ведь передо мной стоит Финн – мужчина, которого, как я думала, не существует.
Алекс
Подхожу ближе и разглядываю юную актрису.
Сегодня жара под сорок градусов, южный ветер горячий, не студит, на улицах пекло, и даже к вечеру, когда солнце заходит – прохлады нет.
На девушке короткие белые шортики, оголяющие длинные ноги. Тоже белые, будто Снежную Королеву из ледяного царства швырнуло в этот ад, где даже ночами не спят, и музыка звучит, где пляжи забиты штабелями черных от солнца тел.
– Ты приезжая? – достаю из пачки ещё одну сигарету, взглядом задерживаюсь на светлой футболке, обтягивающей аппетитную небольшую грудь.
Русые волосы разметались по плечам, глаза большие, синие, лицо узкое, кукольное, общая оценка – пять с минусом.
Она молчит, смотрит так пристально, залипла на мне, и я усмехаюсь, щелкаю зажигалкой, и сигаретой тычу в оранжевый горячий огонек.
– Финн? – тихо, неуверенно уточняет она.
Давлюсь дымом, и все мое самодовольство вмиг слетает с меня.
Поднимаю глаза.
Девушка мнется на месте, сжимает ремешок сумочки, солнце бьёт ей в глаза, и она щурится, от чего на лице недоверие проступает все отчётливее.
– Нет, – затягиваюсь сигаретой. Уголком губ выпускаю дым в сторону. – Не Финн.
И пусть у нас с моим братом одна на двоих внешность и родились мы в один день – на этом вся схожесть заканчивается.
Я живу здесь, он там, я сбежал из семьи, он остался, казалось, пути наши параллельны, не сойдутся никогда.
Но вот передо мной стоит девушка.
Называет меня Финном.
И это очень интересно, откуда она тут такая взялась.
– Жарко, – говорю и чую, что голос вдруг хрипнет, подхожу на шаг к девушке и сдвигаю ее ближе к колонне, тень от крыши слабо, но защищает от солнца. – Отойдем сюда.
Она рассеянно и послушно отступает вместе со мной. Чувствую ее голое бедро, так тесно ее к себе прижал, и завожу руку назад, ладонью веду по ее ягодице, сжимаю.
Упругая попа, крепкая.
Озвучиваю свое мнение вслух.
– Эй, – опомнившись, она сбрасывает мою руку, отшатывается, спиной налетает на колонну. Поправляет шорты и на миг ее лицо темнеет, словно она так поражена, возмущена, и вся ее растерянность этим чувством стёрлась. – Ты...
– Лина, нет ну посмотрите на нее! – громкий визгливый голос заставляет нас вздрогнуть и обернуться.
Из театра, шлепая тапками по ступенькам, несётся грузная тётка, размахивает синей папкой. – Я уже не в том возрасте, чтобы гоняться за всеми! Нашли такси! На! – она впечатывает девушке в живот папку. – Худрук передал, умотала, не дождалась, ох, Лина!
Лишь высказав свои обиды и поправив волосы костюмерша обращает внимание на меня, косится и ахает.
– Алекс, здравствуйте, как же я так, вы уже приехали, а нам никто не сказал, не предупредил, – она прижимает пухлую ладонь к пышной груди.
– Я обязан предупреждать? – мну в пальцах сигарету, подношу ко рту.
– Нет, конечно, нет, – она раскатисто смеётся, – но репетиция закончилась, почти все уже разошлись.
– Но худрук то на месте?
– Он да, – твердо заверяет костюмерша и мимоходом цапнув за плечо примолкнувшую Лину подталкивает ее в сторону, – иди, детка, иди, спонсор приехал, не до тебя.
Лина вдавливает синюю папку спиной, послушно разворачивается спиной.
С костюмершей идём к дверям, она без умолку трещит, я оглядываюсь, и Лина тоже, идёт и смотрит на меня.
– Что за Лина? – обрываю поток болтовни.
– Ангелина, студентка на практике – женщина одышливо переваливается рядом.
Лезу в карман за вибрирующим телефон и машу костюмерше:
– Догоню.
Читаю сообщение и морщусь.
Сегодня надо заскочить на пляж, проконтролировать, как строится сцена, через неделю юбилей города, и прикатит какая-то важная шишка, важнее даже меня, негласного хозяина нашей южной провинции.
Затягиваюсь сигаретой, фильтр трещит. Щелчком пальцев отправляю бычок в урну и облокачиваюсь на перила, делаю пару звонков.
И уже когда перешагиваю порог театра, меня останавливает громкий капризный выкрик:
– Алекс!
Стою в дверях, оборачиваюсь.
Она идёт от машины. Длинные платиновые волосы до талии, подол белого короткого платья легко покачивает ветер. Ноги от ушей, и каблуки оттуда же, метровые шпильки утопают в расплавленном на жаре асфальте, и она виляет, размахивает руками, равновесие ловит.
Помедлив, иду на встречу. Равняюсь с ней – моей щеки касаются пухлые губы, оставляют липкий отпечаток помады, в ноздри забивается крепкий восточный парфюм.
– Я думал, ты возвращаешься через две недели, – пальцем тру щеку, смотрю на нее.
– А я думала, – Даша отбрасывает прямые волосы за спину. – Что ты будешь звонить мне утром и вечером, как и договаривались.
– Ты же знаешь, – игнорирую ее тон, пропитанный упреками, словно я, козел последний, про нашу годовщину забыл. – Через неделю день города. У меня дел полно.
– Столько дел, что жене позвонить некогда? – она требовательно смотрит на меня.
– Даша, – интонацией предупреждаю ее. – Не начинай.
– А ты веди себя нормально.
Играем в гляделки, на неё мои посылы не действуют, она опять уверена, что меня нужно воспитывать.
– С кем ты возле колонны тёрся? – отрывисто спрашивает она.
В изумлении поднимаю бровь.
– У колонны я стоял четверть часа назад.
– Я знаю. И спрашиваю – с кем.
– Ты из-за угла подглядывала? – смеюсь и отступаю, крышу у нее сорвало окончательно. – Я пошел, мне некогда.
– Если ты думаешь, что будешь у меня под носом с малолетками вертеть – ты ошибаешься, ты понял меня, Алекс? – орет Даша.
Да понял я.
Хлопаю дверью театра.
Мне просто узнать надо.
Кто такая Ангелина, и где она видела моего брата.
Ангелина
На следующий день я уже не в таком радужном настроении в театр иду. Дождь, казавшимся упоительным и романтичным, вызывает лишь досаду, раскаты грома в море – раздражение, а многочисленные прохожие… их я в жестоком розыгрыше подозреваю.
