Текст книги "Идеальная жена"
Автор книги: Джейн Гуджер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Глава Х
Горничная так сильно стянула корсет, что Энн чуть не задохнулась.
– Прощу прощения, мадам, – весело щебетала девушка, – немножко перестаралась, пытаясь довести вашу талию до сорока восьми сантиметров.
Энн промолчала, но почувствовала внезапный укол страха. Неужели она начинает поправляться? Когда горничная вышла из комнаты, Энн подбежала к зеркалу и принялась внимательно рассматривать свое лицо. Не стало ли оно опять пухлым? Она резко опустила подбородок, прижав его к груди так, что под ним появилась складка кожи – ложный второй подбородок, напоминание о ее прежнем лице. С тем лицом она прожила почти всю свою жизнь. Иногда оно ей даже нравилось, и тогда Энн улыбалась своему отражению. Теперь оно вызывало у нее отвращение. Ни за что на свете она не хотела снова превратиться в ту толстуху, которая могла привлечь внимание разве что охотника за приданым. Она вспомнила слова своей матери, сказанные сразу же после того, как Генри попросил ее руки.
«Я так боялась за тебя, Энн, – призналась Франсин. – Ньюпорт, похоже, собрал всех мужчин Америки, интересующихся только тем, сколько денег они получат от будущей жены, а не ею самой. Но тебе удалось привлечь внимание такого человека, как мистер Оуэн, со всеми его миллионами… Должна признаться, я никак не ожидала для тебя такого брака. Даже не смела надеяться».
Тогда Энн казалось, что мать хвалит ее, и в глубине души она гордилась ее словами. Теперь воспоминания об этом вызвали у нее жгучий стыд. Как же одинока и наивна была она тогда, как отчаянно нуждалась пусть даже в намеке на похвалу со стороны матери! Она никогда не шла ни в какое сравнение со своими прелестными, удачно вышедшими замуж старшими сестрами, Теперь же, став «темным пятном» на репутации всей семьи, она стала красивой. Теперь она может выбрать любого мужчину, которого захочет. Любого – женатого или пользующегося дурной славой. Энн знала, что если она снова наберет все те килограммы, от которых ей удалось так неожиданно избавиться, предложения от мужчин, во множестве получаемые ею в последнее время, пусть даже и безнравственные, с ее точки зрения, моментально прекратятся. У нее хватало честности, чтобы признаться себе, что, несмотря на отвращение, которое вызывали у нее все эти предложения, она испытывала также и некоторое удовольствие. Впервые в своей жизни она чувствовала себя желанной.
Она продолжала изучать свое отражение, отыскивая мельчайшие признаки того, что она толстеет, холодея при этом от страха.
– Чем ты занимаешься? – спросила появившаяся в дверях Беатрис.
Энн резко обернулась.
– Я толстая? – требовательно спросила она. Снова повернувшись к зеркалу, она впилась взглядом в свое отражение, искаженное гримасой страха.
– Нет. А если бы и растолстела, то все равно осталась бы красивой.
– Ах, нет, Беа, пожалуйста. Я наивна, но не глупа.
Беатрис встала рядом с Энн.
– Я говорю совершенно серьезно, – решительным тоном произнесла она. – Признаю, что раньше ты была несколько излишне, гм… полной. Но сейчас ты вполне можешь позволить себе поправиться на пару килограммов. Мне кажется, ты теперь просто худышка, а мужчины не любят костлявых женщин.
Энн судорожно вздохнула.
– Я не хочу возвращаться к своему старому облику, не хочу быть толстушкой Энн!
– Ах, дорогая. Та Энн была тобой, моей лучшей подругой. Она была веселой и доброй, хотя, да, полненькой.
– Толстой. Ты должна признать, что сейчас я выгляжу лучше.
– Ну, конечно, лучше. Но это не значит, что если ты поправишься на пару килограмм, то сразу станешь…
– Безобразной.
– Ты никогда не была безобразной! – пылко возразила Беатрис.
– Люди не узнавали меня на балу у Ветмора. Ты сама говорила, что я стала другим человеком.
– В основном это произошло благодаря одежде и прическе. И потом, ты обрела уверенность в себе. Ты действительно стала другим человеком, Энн. Но это касается не только твоей внешности. Смогла бы ты войти в «Казино» два года назад, зная, что общество тебя отвергнет? Смогла бы ты подойти к мужчине, разбившему твое сердце, и заставить его поцеловать себя?
– Конечно, нет, – прозвучал неуверенный ответ, но Энн знала, что Беатрис права. Никогда уже не сможет она снова стать той застенчивой девушкой, которая вспыхивала румянцем от любого мужского взгляда. Та Энн погибла под обломками прошлого.
– Смогла бы прежняя Энн дать согласие на прогулку на яхте со своим бывшим мужем ради выполнения нашего коварного плана? – спросила Беатрис, смеясь.
Ослепительная улыбка вспыхнула на лице у Энн.
– Не смогла бы.
– Вот видишь! Даже если ты завтра проснешься толстой, как корова, ты все равно не сможешь стать прежней Энн.
Все еще улыбаясь, Энн все же снова повернулась к зеркалу и озабоченно похлопала себя подушечками пальцев по щекам.
– Так ты считаешь, что я не толстею?
Беатрис взглянула на стройную, прелестную Энн и, дурачась, покачала головой:
– Ты просто неприлично растолстела. Не смей ничего есть, по крайней мере, месяц. Ну, а сейчас – вперед, соблазнять Генри!
Энн сделала большие глаза, изображая «оскорбленную невинность».
– Мы, насколько мне помнится, не говорили о том, что я должна его соблазнить, – напомнила она, произнеся последнее слово шепотом, как будто кто-нибудь мог их услышать.
– Ну, невозможно же предусмотреть всего! – развеселилась Беатрис и, схватив Энн за руку, потащила из комнаты. – Карета ждет вас, мисс, и шлюпка, которая доставит вас на яхту, тоже!
* * *
На причале вовсю кипела работа. Рыбаки, в основном промышляющие в это время года устрицами и мидиями, возвращались с утреннего лова. Воздух был густо насыщен ароматами, которые с непривычки трудно было назвать приятными: смесь запаха морской воды, гниющих водорослей и рыбы. В самом конце причала стояла на якоре маленькая одномачтовая яхта Генри, и только ее мачта виднелась над рыбацкими шхунами, раскачиваясь, как метроном, отбивающий ритм какой-то едва слышной за шумом музыки.
Все чувства, владевшие Энн до сих пор, уступили место ощущению праздника. Она отнесла это на счет прекрасного дня и того, что она делает еще один шаг в выполнении их с Беатрис задумки. Энн неустанно повторяла себе, что если у нее и возникло радостное чувство оттого, что она встретится с Генри, то только потому, что она неуклонно движется к своей конечной цели – камня на камне но оставить от его репутации.
И, наблюдая за ритмичными покачиваниями мачты, она напевала про себя: «Я ненавижу Генри Оуэна, я ненавижу Генри Оуэна». Но эта песенка перестала помогать ей, когда она увидела его. Он стоял за штурвалом, и весь его облик излучал спокойную мужественность и уверенность в себе. На нем была старая шерстяная просоленная капитанская фуражка, когда-то черная, а теперь сероватая, сдвинутая на затылок. Энн не могла оторвать взгляда от красивого открытого лица, высокого лба, обрамленного непослушными завитками каштановых волос. Кремовый рыбацкий свитер облегал его мускулистое тело. Коричневые брюки в обтяжку, заправленные в сапоги, довершали костюм человека, которого никакой шквал не заставит выпустить штурвал из крепких рук. Он выглядел превосходно. Даже слишком.
Энн глубоко втянула в себя соленый, морской воздух.
«Я его ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу…»
Увидев девушек, Генри улыбнулся. У Энн мгновенно задрожали колени.
– Доброе утро, дамы.
Беатрис лишь холодно кивнула в знак приветствия, а Энн неожиданно для себя радостно воскликнула:
– Здравствуйте! Просим разрешения подняться на борт! – весело выкрикнула она тоном заправского моряка, и ей показалась, будто она хлебнула лекарства для храбрости.
Генри протянул ей руки, и после минутного колебания она прыгнула с причала в его объятия, уверенная, что он подхватит ее.
– Вы легкая, как перышко, – нежно прошептал он, опуская Энн на сверкающую чистотой палубу, Энн, как в забытьи, улыбалась Генри и опомнилась, только услышав настойчивое покашливание Беатрис.
– Теперь моя очередь, – ворчливо напомнила Беатрис.
– Окажите мне честь, позволив помочь вам, мисс, – раздался веселый голос из каюты.
Одним пружинистым движением на палубу выпрыгнул Алекс. В отличие от Генри, одетого соответственно случаю, на Алексе красовалась белая крахмальная сорочка, стянутая на шее тугим узлом бордового галстука, и светло-серый жилет. Правда, рукава сорочки были закатаны. Видимо пытаясь оправдать небрежность своего костюма, он сказал:
– Я как раз искал на камбузе что-нибудь съестное.
– Когда я сказал, что мы отправляемся на яхте, Алексу, похоже, послышалось, что мы отправляемся в яхт-клуб, – сообщил Генри.
– Нет ничего плохого, если человек всегда старается выглядеть как можно лучше, Генри. В отличие от тебя, я не нахожу удовольствия в том, что меня принимают за простого моряка. Слава Богу, я богат и буду одеваться как богатый человек. Итак, мисс Лейден, прыгайте, а я постараюсь не уронить вас.
Беатрис поморщилась – она явно предпочла бы другой вариант. Но, в конце концов, она все же отважилась положить руки на плечи Алекса и позволила ему перенести себя на яхту. Беатрис была меньше и легче Энн, но Алекс вдруг застонал, будто надрываясь от непомерной тяжести. Беатрис моментально оттолкнула его руки и покраснела.
– Когда мы будем возвращаться, прилив достигнет своей высшей точки, – объявил Генри, – и вы сможете прямо с палубы перейти на причал.
– Слава Богу, – с облегчением выдохнула Беатрис, но наверно слишком громко, потому, что с причала в ответ донеслось:
– Во веки веков, слава.
Энн узнала преподобного отца Моузли, вышедшего на пенсию настоятеля собора святого Иосифа в Нью-Йорке, частого гостя всех богатых ньюпортских домов. Здесь, в Ньюпорте, преподобный пользовался неограниченным авторитетом, и его мнение имело огромный вес для всех его бывших прихожан.
– Так приятно видеть вас снова, мисс Фостер, – сказал преподобный Моузли. – Мисс Лейден, – поклонился он Беатрис. – Прекрасный день для прогулки на яхте.
Он поднялся на борт яхты, снял свой черный пиджак и удобно расположился на боковом сиденье. Энн взглянула на Генри, ожидая объяснений.
– Поскольку никто из нас не пригласил на прогулку родителей, я подумал, что преподобный Моузли может поехать с нами.
– Вот оно что…
«Очень предусмотрительно, – подумала Энн. – Только зачем все это нужно, принимая во внимание мою репутацию?» Тем не менее, она была ему признательна. Пусть весь Ньюпорт считает ее падшей женщиной, но Генри оказал ей уважение, которого она заслуживает. То, что он побеспокоился пригласить в поездку столь уважаемого всеми человека, глубоко ее тронуло.
Генри и Алекс занялись швартовыми и установкой парусов, Энн и Беатрис удобно устроились на сиденьях, расположенных вдоль бортов. Яхта сверкала чистотой, и полированное дерево: поблескивало на солнце.
– У меня такое чувство, будто я потерпел кораблекрушение – сказал Алекс, поддразнивая Генри. Он владел шестнадцатиметровой яхтой океанского класса.
– Может быть, тебе стоит поплыть на берег. Мы еще не очень далеко от него, – усмехаясь, сказал Генри.
– И намочить мой прекрасный костюм? Я надел чуть ли не самый лучший из тех, что есть в моем гардеробе.
Как только Генри вывел яхту из ньюпортской бухты, поднялся бриз, парус весело захлопал, и судно стремительно заскользило по направлению к Джеймстауну. День был действительно прекрасным – яркое солнце и безоблачное небо. Преподобный Моузли, казалось, задремал, но Энн подозревала, что он просто старается не мешать молодежи. Он снял шляпу и держал ее на груди. Его лысая голова блестела на солнце. Пожилой священнослужитель напоминал Энн покойного деда, которого она очень любила.
Обе девушки были в широкополых шляпах, защищающих от солнечных лучей. Их руки скрывались под белыми шелковыми перчатками, доходившими до самых рукавов, так что загар никак не мог испортить их белой кожи. Хотя, солнышко припекало, от моря веяло прохладой, и Энн радовалась, что предусмотрительно наделах поверх платья жакет. И все же она немного завидовала, мужчинам – они могли позволить себе ходить с непокрытой головой и не прятали от загара ни рук, ни лица. Впрочем, мысль о том, что, от солнца у нее на носу могут появиться веснушки, заставила ее сильнее надвинуть шляпу на лоб.
– Мне кажется, что веснушки делают женщин особенно привлекательными, – вдруг, словно подслушав ее мысли, заявил Алекс. Энн улыбнулась, а Беатрис поспешила поправить свою шляпу. – Поэтому я бы рекомендовал всем старым девам почаще подставлять лица солнцу – это обязательно пойдет им на пользу.
Алекс так явно пытался вывести Беатрис из себя, что Энн рассмеялась.
– Почему вы, как только встречаетесь, обязательно говорите друг другу колкости? – поинтересовалась она.
– Алекс всегда ведет себя, таким образом, с женщинами, которые ему нравятся, но же отвечают взаимностью, – вмешался Генри. – А когда они отказываются общаться с ним из-за его невежливости, он еще больше укрепляется в уверенности, что все красивые женщины – злюки.
Алекс рассмеялся, но Энн поняла, что комментарии Генри его ничуть не порадовали. А милая бедняжка Беатрис только краснела под своей шляпой.
– Ну, не могу же я просто использовать красивых женщин в своих интересах!
Теперь уже Энн не сомневалась, что Алекс разгневан не на шутку. А Генри, похоже, был готов начать драку. Со странным восхищением Энн отметила, что он сжал кулаки и сильно выпятил подбородок.
– Неудачная шутка, Алекс, – выдавил Генри, все же сумев взять себя в руки.
Алекс передернул плечами и сделал вид, как будто все это не имело для него значения.
Напряжение на борту яхты возрастало. Энн, почувствовала себя неуютно. Генри и Алекс сердились друг на друга, Беатрис была напугана, и Энн недоумевала, почему у всех такое, плохое настроение. Разве не она – единственный человек на борту, кто имеет право огорчаться? И именно ей удалось сохранить доброе расположение духа.
– Честно говоря, джентльмены, я думаю, вы оба ведете себя плохо, – сказала Энн и, повернувшись к Беатрис, спросила: – Беа, ты знаешь, как управлять яхтой?
Беатрис удивленно взглянула на подругу, но, заметив хитрые огоньки в ее глазах, бодро ответила:
– Конечно, знаю.
– В таком случае, может, отправим обоих джентльменов поплавать в залив, чтобы они немного поостыли?
– Я бы вам не советовал делать этого, – мрачно вставил Генри.
– Правда, боюсь, именно мы с тобой и окажемся утопленниками, – делая вид, что продолжает разговор с Беатрис, сказала Энн.
– И им придется спасать нас обеих, – поддержала подругу Беатрис. – Мы пойдем ко дну, как камни, и даже наши широкие юбки не помогут нам удержаться на плаву.
– Знаешь, а они не производят на меня впечатления хороших пловцов, – засомневалась Энн, похлопывая себя пальчиком по щеке.
– Да и на меня тоже. Похоже, все мы утонем.
– И пойдем на корм рыбам.
Энн незаметно бросила взгляд на Генри и увидела, что он улыбается. Ей было приятно видеть, что она сумела его рассмешить. Ей это удавалось и раньше. Воспоминания о прошлом снова захлестнули Энн и заставили вспомнить, что она не на дружеском пикнике, а во вражеском стане. Ей становилось все труднее думать о Генри как о человеке, разрушившим ее жизнь. Правда, Генри всегда был обаятельным, даже тогда, когда «собирался воткнуть нож ей в спину». Было в нем что-то такое, что привлекало к нему людей. Он всегда умел сказать то, что нужно. Его улыбка всегда оказывалась к месту. Женщины сходили по нему с ума, а мужчины уважали его мнение. Как мог человек, искренне извинявшийся перед ней вчера, два года назад поступить с ней так бессердечно? Вероятно, Алекс прав. Он использовал ее. Но зачем она нужна ему сейчас?
– Если я послужил причиной вашего огорчения, дамы, прошу простить меня, – прижав ладонь к груди, Алекс поклонился.
Беатрис презрительно фыркнула.
– Что произошло? – поинтересовался преподобный Моузли.
Все удивленно повернулись к нему – никто не сомневался, что он действительно заснул.
Беатрис заверила преподобного отца, что все в полном порядке, но румянец выдал ее. И чтобы отвлечь от себя внимание отца Моузли, она спросила:
– Это «Морской Утес»?
Все повернулись к берегу. На покрытом огромными соснами обрыве виднелась черепичная крыша уединенного особняка, в окнах которого отражалось сверкающее утреннее солнце. Широкий балкон окружал каменный дом по периметру. Зеленоватый цвет старого камня делал постройку почти незаметной на фоне леса: если бы не сверкающие оконные стекла, с моря дом был бы практически неразличим.
По меркам Ньюпорта «Морской Утес» был скромным, но Энн почувствовала, что очарована им. Сердце быстрее забилось у нее в груди. Ей показалось, что перед ней родной дом, образ которого всегда жил где-то глубоко в душе. Может быть, она видело его во сне? Этот незнакомый берег показался ей таким родным, что Энн бросило в дрожь.
– Очень красиво, – спокойно похвалила Беатрис, и Энн с удивлением взглянула на нее. Красиво? Это слово ничего не значит! Этот дом был не просто красивым, он был родным!
– Это мой дом, – тихо сказал Генри.
Энн посмотрела на своего бывшего мужа и увидела в его глазах отражение чувств, которые только что пережила сама. Она смутилась и отвернулась, тут же пожалев, что согласилась на эту поездку. Теперь Энн уже не хотела понимать причины жестокого поступка Генри. Сотни раз она говорила себе, что этого нельзя понять. И вот – там, на обрывистом берегу, стоит та самая причина и зовет ее к себе, как родной дом.
Генри и Алекс быстро и дружно убрали парус, бросили якорь. Казалось, они уже забыли о недавней ссоре. От берега по направлению к ним шла шлюпка.
– Доброе утро, мистер Браун, – крикнул Генри.
– Доброго утра и вам, мистер Оуэн. Генри представил Пелега Беатрис и Энн.
– Мое почтение, дамы, – церемонно поклонился старый солдат, – Здравствуйте, преподобный отец. Здравствуйте, мистер Хенли. – Он неловко захромал по дну шлюпки, и Энн заметила, что у него только одна нога, а руки изуродованы артритом.
Генри шагнул в шлюпку привычным движением человека, выросшего на море, затем помог Беатрис и Энн.
– Вам помочь, мэм? – крикнул он Алексу, протягивая руку.
Алекс сердито посмотрел на него, пробормотал, что он думает о подобных шутках, и ловко спрыгнул в шлюпку. Генри сел на весла, спиной к Энн и Беатрис, расположившимся на носу, а преподобный Моузли, мистер Браун и Алекс устроились на корме. Генри снял свитер, оставшись в тельняшке с короткими рукавами, и сердце Энн затрепетало. Тельняшка плотно обтягивала его великолепную фигуру. Энн бросила быстрый взгляд на Беатрис. Заметила ли подруга ее реакцию? Но Беатрис была слишком занята разговорам с Алексом.
Энн безуспешно старалась не смотреть, как Генри ворочает тяжелыми веслами, но не могла оторвать взгляда от его мускулистых плеч, от крепких рук, сжимающих весла. Ей внезапно стало очень жарко, и она расстегнула свой теплый жакет, подставив грудь ветру. Все остальные как ни в чем не бывало оживленно беседовали. Энн проглотила комок в горле и заставила себя отвести взгляд от широкой спины Генри. Когда все засмеялись, она поддержала веселье, не имея ни малейшего представления о том, чем был вызван этот смех.
Наконец днище лодки зашуршало по песку, нос выехал на пляж, подковой охвативший подножие «Морского Утеса», и пассажиров слегка тряхнуло. Энн вытянула руку, чтобы удержать равновесие, и почувствовала под своей ладонью ту самую спину, которой любовалась в пути. Кожа была упругой и горячей. Энн быстро отдернула руку и сжала пальцы в кулак, ощутив у себя на ладони влагу – пот Генри. С изумлением она поняла, что ее охватил восторг. «О Господи, что же это со мной происходит?» – думала она, потирая ладонь пальцами.
Генри повернулся с улыбкой на лице.
– Все в порядке? – спросил он.
– Мы в полном порядке, – ответила Беатрис.
– В порядке, – сказала Энн, не узнавая собственного голоса и отчаянно надеясь, что ей все-таки удалось скрыть свои чувства. Она не сомневалась только в одном: когда Генри повернулся к ней и посмотрел ей в лицо, его улыбка исчезла, а взгляд опалил ей кожу. Он быстро отвернулся и крепко сжал перекладину, на которой сидел.
Браун, выпрыгнул из лодки, неуклюже проковылял по мелководью и принялся вытаскивать суденышко на песчаный берег.
– Я бы не отказался, от помощи, – пробормотал он достаточно громко, чтобы услышали остальные.
В мгновение ока Генри выскочил из лодки и очутился рядом со стариком. Алекс помог высадиться священнику и дамам. И, когда Энн обернулась в сторону Генри, она увидела, что, несмотря на жару, он снова надел свой свитер.
Энн не знала, радоваться ей или огорчаться.
* * *
Вильямсон отошел от окна.
– Генри вернулся. Он привез гостей.
– Подвезите меня к окну, – попросил Артур, безуспешно пытаясь ослабевшими руками сдвинуть колеса своего кресла.
Вильямсон выполнил его просьбу и пошире раздвинул тяжелые шторы, чтобы Артуру лучше была видна небольшая группа, собравшаяся внизу на пляже. Старик прищурился.
– Это Хенли – несчастье своего отца, не сомневаюсь в этом. И Моузли. Надеюсь, что он приехал не по мою душу. А кто эти женщины?
Вильямсон, который вел такой же уединенный образ жизни, как и его хозяин, покачал головой:
– Я не знаю, сэр.
– Выясните. – Артур замолчал, восстанавливая дыхание. Вдобавок к перенесенным им инсультам, в результате которых он остался парализованным, врачи нашли у него прогрессирующую сердечную недостаточность. Он приехал в «Морской Утес», чтобы умереть и помешать своему внуку узнать правду, пока он еще жив. Понимая, что дни его сочтены, Артур Оуэн проклинал себя, свою болезнь и то, что так долго не решался избавиться от этого проклятого дома, где был когда-то счастлив. Он умирал, и ему было очень страшно. Мысль о том, что он может умереть во сне, не давала ему спать ночами – Артур прислушивался к своему дыханию и с ужасом сознавал, что каждый вздох приближает его к смерти. Если днем он все-таки ненадолго забывался коротким тревожным сном, то просыпался в панике и медленно приходил в себя, осознав, что все еще жив.
– Вильямсон, – позвал он слабым, срывающимся на шепот голосом, – принесите мой дневник. – Грудь его тяжело вздымалась: теперь, даже для того, чтобы дышать, ему приходилось прикладывать титанические усилия.
С глазами, полными жалости, Вильямсон подошел к тумбочке, выдвинул ящик и достал потертую тетрадь. В течение вот уже трех лет старик рассказывал свою историю. Он закончил ее только вчера вечером. Несколько часов понадобилось, чтобы написать последние страницы, поскольку сил у Артура было совсем немного. Казалось, что история, которую он пытается рассказать, высасывает из него последние остатки жизни. Долгими ночами сидел Вильямсон у постели своего хозяина и записывал все, что тот диктовал, старательно скрывая возрастающее чувство изумления. Вчера вечером, когда повествование было, наконец, закончено, Артур посмотрел на своего старого секретаря и друга долгим взглядом водянисто-серых глаз и сказал:
– Теперь вы все знаете. Что вы думаете обо мне после этого, Вильямсон?
Вильямсон медленно закрыл дневник.
– Я думаю, что вы много страдали, сэр.
– Вы знаете, почему я так боюсь смерти? – горько улыбнулся Артур.
– ???
– Потому, что отправлюсь к сатане, Вильямсон.
– О, нет, сэр.
Артур закрыл глаза, и единственная мысль, которая успокаивала его, была о том, что когда-нибудь Генри узнает правду.
– Отвезите меня в постель, – сказал он, отворачиваясь от окна.
Вильямсон помог Артуру устроиться на кровати. Не обращая внимания на протесты старика, причесал ему волосы.
– Привести к вам Генри, сэр?
– Я не собираюсь умирать прямо сейчас, – сказал Артур, пытаясь выглядеть бодрым. Но вдруг лицо его сморщилось, и из глаз потекли слезы. – Не дайте ему узнать правду, пока я не умру. Обещайте мне, Вильямсон.
Вильямсон пожал немощную руку Артура.
– Я обещаю, сэр.
