Текст книги "Идеальная жена"
Автор книги: Джейн Гуджер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Тебя не должно удивлять ее поведение, – сказал Алекс, когда они подошли к выходу из «Казино».
– Еще бы, но я удивлен.
– Если ты намерен быть негодяем, Генри, ты не можешь позволить себе обращать внимание на такую мелочь, как раненая птичка или девушка, – хмыкнул Алекс. – Ты знал, что делаешь, когда женился на ней.
– Тогда я не думало том, что делаю, – грустно сказал Генри. – Черт побери, похоже, тогда я вообще был не в состоянии думать.
– Ну, с этим я готов согласиться, Генри иронично прищурил глаза.
– Но ведь именно ты убеждал меня, что я поступаю правильно.
– Я никогда не говорил ничего подобного, – возразил Алекс резко. – Если ты собираешься предъявлять мне претензии, то будь добр, делай это корректно. Я сказал, что женитьба на мисс Фостер – умный поступок. Однако никто, будучи в здравом уме не сказал бы, что это правильный поступок.
– И что же мне теперь делать? – вздохнул Генри.
– Ты ничего не сможешь теперь сделать, мой милый друг. Она погибла. Ты был причиной ее гибели, тебе остается только продолжать.
– А как же она?
– А что она? Она получила болезненный урок в очень раннем возрасте. На мой взгляд, это лучше, чем пробыть десять лет замужем и только тогда обнаружить, что твой муж имеет трех любовниц.
– Ты имеешь в виду печальный опыт своих родителей, Алекс. Не все браки таковы. Мои родители любили друг друга. Такое случается в жизни, дружище.
– Мне не приходилось этого видеть, – нахмурился было Алекс. Но тут же его взгляд прояснился. – Поверь мне, каким бы болезненным ни был этот эпизод для нашей малышки – мисс Фостер, он несет в себе гораздо меньше горя, чем ей пришлось бы пережить, проживи она жизнь с настоящим мужем.
– Спасибо за утешение, – сухо произнес Генри.
Алекс пожал плечами, как бы заканчивая этим жестом дискуссию.
– Пойдем-ка в клуб и расслабимся за игрой.
– Иди один. Некоторые, как тебе известно, должны сами зарабатывать себе на жизнь.
Алекс расхохотался, зная, Что Генри был одним из самых богатых мужчин Ньюпорта, благодаря огромному наследству и удачным капиталовложениям, которые он предпринял, когда завладел своими деньгами. Но, тем не менее, именно его судостроительный бизнес, его первая любовь, бизнес, называемый в высшем обществе просто «хобби», занимал все его мысли.
Генри задумчиво наблюдал за тем, как Алекс шел по Фрибоди-стрит. У него не было желания ехать на верфь и работать над ожидавшими его проектами. Он чувствовал себя не в своей тарелке и знал, что его мучит совесть. Должно было пройти два года, чтобы вина, которая всегда была с ним, атаковала его так остро, и в глубине души он радовался этой боли. Но какой-то частью сознания он понимал, что Алекс прав, – если он надел на себя личину негодяя, он должен избавиться от чувства вины.
Если бы только Энн не была такой гордой, такой храброй и не стала бы вдруг такой красивой. Если бы она оставалась в Нью-Йорке, чтобы он мог, хотя бы обманывать себя тем, что там она счастлива! Если бы только он мог сделать что-нибудь, чтобы помочь ей, думал он, поворачивая на проспект Белльвю. Он поднял глаза и увидел улыбающуюся ему миссис Астор, проезжавшую мимо в своем великолепном экипаже. Ее роскошные черные волосы блестели на солнце. Он наблюдал за тем, как всемогущая ньюпортская матрона подъехала к «Казино» и милостиво улыбалась встречающим ее лакеям, и вдруг ему показалось, что он знает способ спасти репутацию своей бывшей жены и свой неудачный летний сезон.
Из дневника Артура Оуэна
«Элизабет была несравненна. Эта девушка могла выбрать любого мужчину в мире и заставить его ползать перед ней на коленях. Я до сих пор так и не могу понять, почему она выбрала Уолтера. Я убеждал себя тогда, что она любит меня, но это было не так. Она любила твоего отца, что мы оба обнаружили слишком поздно, Элизабет любила разрушительной, неестественной и преступной любовью. Это я понимал уже тогда. То, что я собираюсь рассказать тебе о твоей матери, не должно опорочить память о ней. Мне просто хотелось помочь тебе понять, как ужасна, может быть жизнь, когда чувства выходят из-под контроля. Долгие годы я пытался понять твою мать, разобраться, что двигало ею, что заставляло ее поступать так, как она поступала со мной и твоим отцом. Я мог сделать только один вывод – она отчаянно нуждалась в том, чтобы ее любили, но не имела ни малейшего представления, что же такое любить самой. Если бы она умела любить и понимала, как сильно ее любит Уолтер, она не стала бы вести себя столь безответственно по отношению ко всем нам. Она нуждалась в постоянных подтверждениях того, что ее любят, и была так навязчива, добиваясь этого, что даже Уолтер устал уверять ее в своей любви. Эти эмоциональные излишества превратили чистое чувство, которое Уолтер питал к Элизабет, в нечто горькое и уродливое.
Они не были счастливы. Даже в самом начале их отношений. Уолтер был болезненно застенчив и никак не мог поверить, что такая красивая девушка действительно хочет выйти за него замуж. А Элизабет, несмотря на всю свою красоту, в каком-то смысле была очень неуверенной в себе.
В тот первый вечер за ужином она весьма смело флиртовала со мной. Напомню тебе, что к тому времени твоей бабушки уже десять лет не было в живых, и поэтому я с трудом мог сопротивляться ее очевидным заигрываниям. Ее поведение раздражало Уолтера. Я видел это по количеству вина, которое он жадно пил весь вечер, но ей он ничего не сказал. Стыдно признаться, но мне нравилось внимание Элизабет, и меня забавляло раздраженное лицо Уолтера. И тогда же, в тот самый первый вечер я понял, что испытываю ревность к моему собственному сыну за то, что он женится на таком божественном создании. Эта ревность превратилась в чудовищную, разъедающую меня и наши отношения болезнь, которая едва не погубила всех нас. Во всем, что произошло, я виню только: себя. В: конце концов, я был старше их обоих. Но Элизабет знала, прекрасно знала, что она делает со мной, и наслаждалась каждой минутой моих мучений. О, она была очень талантлива и изобретательна в своих пытках!
Пока Элизабет оставалась с нами в Джеймстауне, ее родители гостили у друзей в Ньюпорте. Они были уверены, что я присмотрю за юными женихом и невестой. Какая ирония! Элизабет взяла привычку сидеть, со мной в библиотеке, когда я работал. Она могла сидеть там часами, неотрывно глядя на меня, завораживающим взглядом и принимая вызывающе-соблазнительные позы. Некоторое время я принимал это за игру своего воображения – не может же девятнадцатилетняя девушка, почти ребенок, быть настолько развращенной. Но ей понадобилась всего неделя, чтобы разрушить все мои представления о мире. Мне уже трудно было, заставить себя не смотреть на нее. Я стыдился своего поведения, гнал от себя мысль, что увлечен будущей женой своего сына. И в то же время она влекла меня к себе своим голосом, смехом, всем существом. Я был очарован ею и всем, что она делала. У нее была одна привычка, – я до сих пор вижу ее за этим занятием, – думая о чем-то, она обычно посасывала свой розовый указательный пальчик. У любой другой девушки это был бы просто невинный жест. Но в исполнении Элизабет этот жест казался откровенным сексуальным приглашением, предназначенным только для меня.
В тот памятный день она пришла ко мне, когда я работал, и остановилась так близко, что я почувствовал тепло ее тела сквозь одежду и ее жаркое дыхание у себя на затылке. Я пытался продолжать работать, но она все стояла и стояла позади меня, и я никак не мог сосредоточиться. Не выдержав этой пытки, я резко развернул свое кресло и сердито посмотрел на нее. Я собирался вежливо, но твердо сказать ей, чтобы она ушла и не мешала. И в этот момент она опустилась передо мной на колени. И я, к моему величайшему стыду, ничего не предпринял. Мне кажется, я даже не дышал тогда из страха, что это остановит ее. Глядя мне прямо в глаза, она раздвинула мои ноги, придвинулась ко мне вплотную и прижалась ртом к моему естеству. Никогда не забуду, как она улыбнулась мне, когда увидела, насколько я возбужден. Даже сейчас это горячит мне кровь, а в тот момент я совсем потерял рассудок. Меня охватило такое блаженство, о котором я раньше и не мечтал. Прожив на свете сорок пять лет, я никогда не желал ми одной женщины сильнее, чем я желал ее. Я чуть не сломал себе пальцы, так крепко сжимал подлокотники кресла. Меня трясло от возбуждения, но я не прикоснулся к Элизабет. Она встала и все с той же улыбкой вышла из библиотеки, тихо закрыв за собой дверь.
Мне хотелось проклинать ее, и мне хотелось догнать ее и овладеть ею прямо здесь и сейчас. Она была невестой моего сына, а я позволил ей ласкать меня. И я хотел, чтобы она сделала это снова, потому что знал – в следующий раз сдержать себя не смогу. И не захочу».
Глава VI
Грациозно покачивая юбками, с гордо поднятыми головами, Беатрис и Энн направлялись к одному из стоящих в стороне столов. Глаза Беатрис метали молнии, но Энн была на удивление спокойна. «Ну, вот это и произошло. Теперь мне уж точно – конец», – думала она. Обитатели Ньюпорта осудили ее и исключили из своего общества. Энн Фостер больше не существует. И это было почти свободой.
– Трус сбежал, – прошипела Беатрис ей на ухо. – То, что они принимают его и отвергают тебя, находится за пределами моего понимания. Им должно быть стыдно.
– Я уверена, что некоторым из них действительно стыдно.
Беатрис невесело рассмеялась.
– Да пошли они все к черту, – сказала она нарочито громко, и Энн испуганно схватила ее за руку.
– Не будь идиоткой, Беа. Если ты будешь продолжать появляться со мной на людях и оказывать мне покровительство, пострадаешь и ты, и твоя семья. Твоя милая мама оказала мне такую большую поддержку, и если я стану причиной того, что от тебя отвернется общество, это разобьет ей сердце.
Беатрис вырвала руку.
– Она знает, что я рискую, и аплодирует мне.
– Я думаю, аплодисменты прекратятся, если тебя не пригласят ни на один бал и ни на один ужин в этом сезоне. Пожалуйста, Беа. Я буду винить себя, если с тобой случится что-нибудь подобное, – сказала Энн, взывая к разуму подруги. – Сознание того, что я – причина всего этого, просто убьет меня.
– Ты не понимаешь, Энн. Мне действительно все равно, что думают обо мне все эти люди.
– Энн права, дорогая.
Девушки повернулись и увидели Хелен Лейден, мать Беатрис. Хелен была копией своей дочери, только немного ниже ростом и, конечно, несколько старше. У нее были темно-каштановые волосы – такие же, как у дочери, только слегка тронутые сединой, и такие же, как у Беатрис, глубокие карие глаза.
– Мама, – проворчала Беатрис, – как ты можешь говорить такое?
Твой отец зависит от этих людей, моя дорогая, и наш женский долг – оберегать его положение в обществе. Можешь не сомневаться – его бизнес пострадает, если ты будешь продолжать вести себя так безрассудно. Я прожила среди этих людей достаточно долго, чтобы знать, что всем нам придется несладко.
– Но ты же сама говорила…
– Ты сделала все, что могла. И даже немного развлеклась при этом. Но Энн уже достаточно настрадалась, и она права. Сейчас нет никакой необходимости, чтобы ты покровительствовала ей. Боюсь, дело проиграно.
– А как же наш «план»? – напомнила Беатрис.
Хелен мелодично рассмеялась и увлекла девушек за собой в укромный уголок.
– Ах, Беа, неужели ты на самом деле думала, что он удастся? Генри Оуэн обладает огромной властью и может ухаживать за любой женщиной, которая сделает его еще более могущественным. Мне не хочется быть жестокой, но зачем Генри ухаживать за Энн, девушкой, отвергнутой обществом, отвергнутой своей собственной семьей? Мы живем в очень практичном мире. Энн уже поняла это, получив один из самых жестоких уроков.
– Мама, – воскликнула Беатрис, явно потрясенная тем, что ее мать говорит такие жестокие вещи в присутствии Энн.
– Она права, – сказала Энн, – это был действительно глупый план. Мы просто немного позабавились, и, кроме всего прочета, он помог мне справиться с депрессией ж снова выйти в свет. Мы с тобой вполне можем быть довольны результатами прошлого вечера. Никогда не забуду, каким дураком я выставила Генри в глазах окружающих.
Энн оглянулась на галерею, на общество богатых и красивых людей, частью которого она уже никогда не будет. Она убеждала себя в том, что это ее ничуть не огорчает.
– Завтра я еду домой.
– Ни в коем случае! – воскликнула Беатрис.
– Я уже решила. Так будет лучше, Беа. Мне уже нет здесь места. И, похоже, никогда же было.
Беатрис посмотрела на публику, заполнявшую галерею.
– Я их ненавижу, – сказала она. Голос девушки задрожал от переполняющих ее эмоций. – Я думаю, что всегда буду их ненавидеть.
– Ах, моя дорогая, – беспечным тоном отозвалась Хелен. – Они сами себя ненавидят. И это их даже развлекает.
Беатрис недоуменно взглянула на свою мать, а потом рассмеялась.
– Знаешь, мама, я думаю, ты права. – Она повернулась к Энн. – Давай прокатимся в нашем экипаже сегодня после обеда. Ты сможешь устроить им грандиозное прощание. Ми будем делать вид, что никого вокруг не замечаем. Нет! Мы будем бросать им ехидные, злобные взгляды. – Беатрис захлопала в ладоши, довольная своей новой выдумкой.
Энн улыбнулась подруге.
– Нет, Беа. Мы будем сидеть в вашей карете, как королевы и будем мило улыбаться им. Улыбаться, как будто они наши лучшие друзья. Мы заставим их ерзать на сиденьях своих роскошных карет.
Беатрис толкнула подругу локтем в бок.
– Замечательная идея!
* * *
Ежедневно на протяжении летнего сезона, если позволяла погода, обитатели Ньюпорта наряжались, приказывали лакеям надеть парадные ливреи, запрячь лучших лошадей, и отправлялись на прогулку по проспекту Белльвю. За несколько минут до всеобщего выезда по проспекту провозили огромную бочку с водой и тщательно поливали дорогу, чтобы прибить пыль, раздражавшую нежные носики дам. Медленно и торжественно ехали кареты по Белльвю, иногда останавливаясь, чтобы пассажиры могли обменяться визитными карточками или послать лакея прикрепить приглашение к дверям какого-нибудь особняка. Потому что во время «прогулочного часа» никто не должен был оставаться дома, а если все же кто-то и оставался, то делал вид, что его нет.
Дамы надевали свои лучшие дневные туалеты, не забывая взять зонтики, независимо от того, какая стояла погода. На каждой из дам красовались отделанная перьями шляпа и длинные белые перчатки. Многие брали с собой запасную пару на случай, если перчатки станут влажными от йота. Кучера в официальных ливреях с застывшими, неулыбчивыми лицами добавляли торжественности событию, которое остальные жители считали невероятной глупостью. Лошади были вычищены до блеска – с расчесанными хвостами и заплетенными гривами, головы их украшались бутоньерками в тон ливреям лакеев.
Никто не приветствовал проезжающих мимо незнакомцев улыбкой или взмахом руки. Близкому другу могли кивнуть и улыбнуться, но незнакомца не удостаивали даже взгляда. Неписаным правилом в иерархии ньюпортского высшего общества было то, что стоящий на низшей «ступеньке» не имел права улыбнуться или кивнуть одной из «матрон», если ему каким-либо образом не давали понять, что он может себе это позволить.
Зная правила, Энн и Беатрис были готовы к тому, что во время прогулки их присутствие просто проигнорируют. Им не придется оставлять свои карточки, и Беатрис была абсолютно уверена, что ей тоже никто не оставит карточек. Они будут сидеть в своем экипаже с царственным видом, надеясь, что, по крайней мере, пристыдят тем самым кого-нибудь из тех, кто имел наглость осуждать Энн. Предприятие было безнадежным, но после многочисленных просьб Беатрис Энн согласилась в нем участвовать. Она проклинала вчерашнюю грозу, помешавшую им поехать на прогулку в тот же день. Если бы не эта гроза, сейчас она была бы уже дома в Нью-Йорке, далеко от Ньюпорта и от причиняющих боль воспоминаний.
На проспекте осталось несколько луж, и Энн иронизировала по этому поводу, удивляясь, что ни один из местных набобов не потребовал осушить их, чтобы не запачкать колеса своей шикарной кареты. Карета Лейденов – не самая роскошная, но удобная и красивая, зеленая с золотистой отделкой – была оборудована мягкими кожаными сиденьями и имела плавный ход. Хотя брат Беатрис иногда любил править экипажем сам, сегодня на высокой скамье сидел кучер Лейденов в парадной ливрее и высокой зеленой шляпе, украшенной плюмажем.
– Когда-то я с нетерпением ждала таких поездок, – сказала Энн, обращаясь к Беатрис и ее матери. Хотя их экипаж был рассчитан на шесть пассажиров, сегодня в нем находились только три дамы. Энн сидела на крайнем сиденье слева, чтобы всем было хорошо ее видно.
– Это не будет так уж ужасно, Энн, – сказала Хелен. – И, безусловно, лучше прогуляться, чем прятаться дома.
Энн вздохнула и разгладила складки своей юбки из мягкого белого шелка, а потом раскрыла великолепный зонт. Ей хотелось держать его так, чтобы закрыть себя и своих спутниц от предстоящего унижения, но вместо этого она подняла его прямо над головой, не позволяя рукоятке даже коснуться плеча.
– Два часа! – пробормотала она.
– Они пролетят незаметно, – оживленно пообещала Беатрис, когда кучер направил лошадей с дорожки, ведущей от дома Лейденов, по направлению к Белльвю. Ему пришлось несколько минут выжидать удобного момента, чтобы влиться в поток экипажей.
Процессия двигалась очень медленно, и от этого полуденная жара казалась просто невыносимой. Энн старалась обращать на ручейки пота, стекавшие по шее в вырез платья, столь же мало внимания, как и на происходящее вокруг.
– Если бы только подул ветерок, – негромко произнесла она.
– Действительно, жарко для начала июля, – весело подтвердила Хелен.
Энн мрачно подумала, что мать и дочь Лейден – уж слишком оптимистичная парочка.
– Жаль, что ты возвращаешься в Нью-Йорк, Энн. Ты пропустишь праздник Четвертого Июля.
– Я думаю, что в этом году пропущу его в любом случае, – сказала Энн, стараясь, чтобы ее голос не выдал испытываемой ею внутренней горечи.
Сидящая рядом с Энн Беатрис замерла.
– Миссис Астор! – прошептала она.
Все молодые женщины восхищались миссис Уильям Астор, которую называли королевой Ньюпорта, И, как у настоящей королевы, у нее был собственный двор. В ее особняке в Бичвуде устраивались роскошные балы. На шее матроны сверкали бриллианты, пухлые пальцы были украшены драгоценными камнями. Она была окружена большой компанией подруг, но со своими блестящими иссиня-черными волосами, одетая в белоснежный атлас, заметно выделялась среди всех остальных дам.
Разодетых в пышные платья настольных тонов дам, сидевших в ее карете, почти не было видно за вычурными зонтиками. Миссис Астор восседала в центре, окруженная своими «фрейлинами». Ее карета неумолимо приближалась.
– Однажды она похвалила мое платье, – почти не размыкая губ, прошептала Беатрис. – А я выставила себя полной дурой, поблагодарив ее.
Карета леди Астор уже поравнялась с ними, когда сама миссис Астор повернулась к ним лицом. А потом произошло совершенно невероятное событие. Миссис Уильям Астор улыбнулась и кивнула Энн. Ошибиться было невозможно. Все остальные женщины в ее карете тоже улыбались и кивали, как будто миссис Астор держала в руке волшебную палочку, по мановению которой все делали то, что она хотела. Энн, не мигая, без всякой реакции наблюдала за происходящим, пока не ощутила сильный толчок в бок. Только тогда она сообразила, что нужно поклониться в ответ. Она была слишком изумлена для того, чтобы суметь еще и улыбнуться.
– О Боже, Энн! Ты видела это? Видела? – спросила Беатрис взволнованным шепотом.
– Да, конечно, видела.
– И все пассажиры из карет впереди и позади нас тоже это видели, – многозначительно заметила Хелен.
– Вы думаете, она приняла меня за кого-то другого? – спросила Энн, стараясь говорить спокойно.
– Я очень сомневаюсь, чтобы миссис Астор допустила такую оплошность. Если она выразила тебе: свое расположение публично и таким недвусмысленным образом, ты можешь быть совершенно уверенной – это не было случайностью.
Энн недоуменно качала головой.
– Но почему? Я никогда не была представлена ей официально. Откуда она знает, кто я?
Хелен рассмеялась.
– Мое дорогое дитя, все знают, кто ты. Но я понимаю твое удивление. Миссис Астор – умная женщина. Она никогда не достигла бы: положения, которое занимает, совершая необдуманные поступки. – Хелен в задумчивости постукивала пальцем по щеке. – Я уверена, что у тебя есть покровитель, Энн. И очень могущественный.
– Ты не допускаешь мысли, что миссис Астор может иметь в отношении Энн свое собственное мнение? – спросила Беатрис.
– О нет! Кто-то, должно быть, поговорил с ней. Вопрос, кто?
Они все еще обсуждали это событие, когда мимо них проехала карета Олричей. Тесси Одрич, Мемми Фиш и Альва Вандербилт боролись за власть, ожидая: наступления того дня, когда миссис Астор неизбежно освободит трон. В высшем обществе этих трех дам называли Великим Триумвиратом, втроем они имели такой же общественный вес, как и миссис Астор. И когда они хором кивнули и улыбнулись Энн, ее положение в обществе было полностью восстановлено.
Так в одно мгновение из парии Энн вновь превратилась в уважаемого и полноправного члена ньюпортского высшего общества.
– Мне следует вернуться в Нью-Йорк назло им всем, – сказала Энн, имея в виду совершенно противоположное. Она останется. Она покажет им всем, что Энн Фостер так же хороша, как и любая из них. Она продолжит выполнение «плана» и заставит Генри расплатиться за всех этих двуличных шакалов. Она сможет играть в эти игры, кивать и улыбаться, и делать вид, что все хорошо, когда в душе ей хочется выцарапать их лживые глаза.
Но, как бы она ни была сердита, какая-то часть ее существа все же радовалась. Это был ее мир, и, вопреки самой себе, Энн хотела жить здесь несмотря ни на что. Для девушки, выросшей в блеске и роскоши Ньюпорта, нестерпимо внезапно оказаться отвергнутой им, и было чудесно восстановить статус не просто принимаемой, но и достойной приветствия гранд дам высшего света особы.
– Ах, Энн! – воскликнула Беатрис, задыхаясь от счастья. – Ну, не чудесно ли это? Мы сможем ходить на все балы, обеды и ужины. Все будут в восторге от тебя теперь, когда миссис Астор и остальные дамы выказали свою благосклонность.
Энн нахмурилась.
– Только я не в восторге.
Беатрис недоверчиво посмотрела на подругу, помолчала, пока проехала встречная карета, и яростно зашипела:
– Ты не в восторге? Ах, не в восторге! Не смей отказываться от такого шанса!
– Не думаешь ли ты, что это будет лицемерием с моей стороны – принимать приглашения от людей, которые еще недавно публично унижали меня?
– Ах, это? – отмахнулась Беатрис. – Кого волнуют такие мелочи? Время, как вода, унесет все с собой. И, честно, Энн, я не думала, что ты так наивна. Ты должна ценить представившийся тебе шанс. Если они настолько глупы, чтобы изгнать тебя и принять вновь в течение двадцати четырех часов, оставь это на их совести. Это они – лицемеры, а не ты, Энн.
– Беатрис абсолютно права, Энн, – подтвердила Хелен своим мелодичным голосом.
– И я должна сделать вид, что вчера ничего не случилось?
– Да, дорогая. Ты должна поступить именно так. – Беатрис радостно рассмеялась. – Ох, какое это будет развлечение! Никто не посмеет сказать ни слова в твой адрес, когда за твоей спиной великолепная миссис Астор и Великий Триумвират. Ты можешь разорвать их на кусочки, если пожелаешь, Энн. – Она хлопнула в ладоши.
– Есть только один человек, которого мне хотелось бы разорвать на куски, и теперь, я думаю, это возможно.
– Наш «план»! – воскликнула Беатрис. – Я чуть не забыла. Мы уже знаем, что этот негодяй заинтригован тобой. Энн вспыхнула, вновь вспомнив о поцелуе Генри.
– Это, должно быть, сделал Генри, – сказала Хелен, смутив Энн тем, что назвала имя человека, о котором та сейчас думала.
– О чем ты говоришь? – возмутилась Беатрис.
– Несмотря на то, что вы обе презираете его, Генри Оуэн никогда не был законченным мерзавцем.
– Мама! – вскрикнула Беатрис, шокированная тем, что ее мать защищает «этого негодяя».
– Подумай хорошенько, дорогая. Кто еще смог бы получить аудиенцию у Астор, Олрич, Вандербилт и Фиш в один и тот же день и убедить всех этих дам пересмотреть отношение к Энн?
– Множество людей, – возразила Беатрис. – Например, его друг Александр Хенли. Он тоже не сводил глаз с Энн на балу у Ветмора. Да и в «Казино» тоже, сейчас я хорошо это помню, – закончила она, в ее голосе звучала легкая зависть к подруге за то, что она завладела вниманием обоих мужчин.
– Это не мог быть Генри, – уверенно возразила Энн. – Он никогда ни чуточки не беспокоился о том, что со мной происходит. Совершенно не в его характере сделать что-нибудь доброе для меня.
– Возможно, у него есть скрытые мотивы, – задумчиво произнесла Хелен. – Или, возможно, он чувствует себя виноватым. Вина, Энн, – это сильное чувство.
– Он и должен чувствовать себя виноватым! – вскричала Энн, не желая слышать никаких оправданий в его адрес. – И вы не убедили меня, что именно он организовал сегодняшнее представление!
Карета Лейденов доехала до Оушен Драйв, где кучер повернул лошадей назад к особняку. Солнце скрылось за облаками, и у Энн вырвался вздох облегчения. Она сняла мокрые от пота перчатки и сложила зонтик.
– Генри никогда не был добр ко мне, – сказала она, доставая вторую пару перчаток. – С чего бы ему стать добрым сейчас?
– Возможно, из-за того поцелуя, – поддразнила ее Беатрис.
Энн покраснела.
– Он не стал бы рисковать своей репутацией всего лишь из-за поцелуя, – твердо возразила Энн. – Скажи честно, ты можешь представить, как этот самолюбивый гордец кланяется миссис Астор и умоляет ее об услуге? А перед миссис Фиш? Она скорее бы пронзила меня своим острым язычком, чем улыбнулась, если бы Генри что-то сказал в мою защиту.
– Когда вы говорите так, я признаю, трудно представить себе, что вина может быть единственной причиной, заставившей такого человека, как Генри, просить ньюпортских дам об одолжении, – задумчивым тоном вымолвила Хелен. – А о каком поцелуе вы говорите?
– Это чепуха, – Энн сердито взглянула на Беатрис. – Это было частью нашего плана.
– Понятно, – протянула Хелен.
– Сомневаюсь, что вам все понятно, – ответила Энн так резко, что Хелен подняла брови. Энн тут же раскаялась и извинилась. – Последние несколько дней были очень трудными, миссис Лейден. Я думаю, нам всем нужно вернуться домой и отдохнуть. Я заберусь в свою комнату и просижу там до осени, – сказала она, откидываясь на спинку сиденья в первый раз за все время прогулки. – Это был самый долгий час в моей жизни, – устало сказала Энн, стараясь, тем не менее, сидеть так, чтобы опираться на подушку только самим основанием спины. Приближалась очередная карета, и она не могла позволить, чтобы ее увидели развалившейся на сиденье. Годы сурового обучения хорошим манерам не прошли даром, и прилично вести себя было для нее так же естественно, как дышать.
По возвращении в особняк они столкнулись с новым неожиданным подтверждением роста популярности Энн.
Энн уже поднималась по лестнице в свою комнату, когда Беатрис остановила ее.
– О Господи, Энн. Ты только посмотри! – В одной руке она держала пачку визитных карточек, а в другой – не менее пяти приглашений на обеды. И на всех было торопливо, видимо в последнюю минуту, написано: «Мисс Энн Фостер».
– Похоже, Энн, этим летом у тебя будет мало времени для отдыха, – сказала Хелен. – Ты, моя милая, внезапно стала самой желанной гостьей в этом сезоне.
