Текст книги "Фиалка"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– Боже милостивый, да что здесь такое происходит? – послышался безмерно удивленный голос капитана Латтимера, нашедшего свою каюту до отказа заполненной людьми. В обычное время присутствие посторонних в данном помещении не приветствовалось.
– У нас туг небольшая неприятность, – пояснил Джулиан, и в голосе его дрожал смех. Он покачал головой, продолжая удерживать Тэмсин за плечи и все еще не совсем веря в происходящее. – Эта невероятная девушка ведет себя, как кисейная барышня, потому что занозила ногу осколком.
– Бог мой! – воскликнул Хьюго. – И это после всего, что она делала во время боя! По словам лейтенанта Годфри, ничто не могло ее остановить!
– Нет ничего более странного, чем люди, – философски заметил Сэмюэль со свойственной йоркширцам картавостью, подавая доктору миску с горячей водой. – Сейчас принесу бинты.
Когда хирург промывал рану, Тэмсин снова пришла в себя. Она со страхом взглянула на Джулиана:
– Кровь перестала течь?
Лицо ее было смертельно бледным, оно выражало робость и страх, она казалась уязвимой, как ребенок. Вся жизнерадостность, решительность, присущие ее натуре, сейчас куда-то исчезли, и она стремилась опереться на Джулиана, обрести в нем защиту, удивляя доверием, которого он не смог бы обмануть.
Он улыбнулся и отвел волосы с ее лба – ему давно хотелось это сделать.
– Уже почти не течет. Сейчас доктор перевяжет рану, и через день-другой ты будешь как новенькая.
– Рана была не слишком глубокой, мисс Тэмсин, – сказал хирург, посыпая царапину басиликоновым [19]19
Басиликоновый порошок (или пудра) изготовляется из сосновой смолы и используется как обеззараживающее средство.
[Закрыть]порошком, – Теперь можно не опасаться заражения, – говорил он, перевязывая ногу, а его пациентка уже лежала спокойно, и бледность ее постепенно проходила, на лице проступал румянец.
– Хотя, возможно, она еще будет болеть. Хотите принять лауданума [20]20
Лауданум – опий.
[Закрыть]?
– Я не боюсь боли, – уточнила Тэмсин. – Я боюсь кровотечения.
– Ну, оно скоро прекратится. – Хирург отряхнул порошок, с ладоней и встал. – Я вам советую день-другой не бегать. Пусть рана сначала заживет.
– Простите, – сказала Тэмсин жалобно. – Я очень скверно себя вела? – Она обращалась к Джулиану, и во взгляде ее читалось смущение и беспокойство.
Если Сент-Саймон жаждал мести, то сейчас для этого был самый подходящий случай. Но он им не воспользовался. Девушка обратилась к нему за помощью с такой же простотой и доверием, с каким она предложила ему свое тело.
– Я бы выбрал для этого другое слово, – Ответил Джулиан. – Скорее неожиданно. – Он приподнял ее и посадил к себе на колени так, чтобы она могла на него опереться. – Но мы все не без слабостей.
– Я чувствую себя очень странно, – объявила Тэмсин, устраиваясь поудобнее и делая это самым естественным образом. – Я чувствую себя слабой и неуверенной.
– Вам помогла бы хорошая ванна, – сказал Сэмюэль. – И хорошая порция молока с ромом.
– Тогда позаботься 6 горячей воде, Сэмюэль, – сказал Хьюго. – Пусть это будет здесь, здесь больше места. И возьми все, что требуется, из моих запасов. Оставим мисс Тэмсин наедине с ее дуэньей.
Проявив подобное благородство, капитан Латтимер покинул свое святилище, чтобы вернуться к делам, и только когда дошел до квартердека, понял, что за ним последовали все, кроме полковника.
Повернувшись и глядя на закрытую дверь оставленной им каюты, Хьюго поднял бровь. (Там, на обычном месте, уже стоял часовой – морской пехотинец.) «Интересно, – подумал он, – но вовсе не удивительно». Он повернулся ко второму лейтенанту, принявшему обязанности Уилла Коннота, – тот теперь командовал на взятом в плен «Дельфине».
– Мы выдадим команде дополнительную порцию рома, мистер Денни. Ребята это заслужили, – сказал капитан.
Когда эта команда была отдана, раздались нестройные одобрительные возгласы, и Хьюго кивнул, удовлетворенный. В эту минуту он командовал кораблем, где все были довольны.
Пока Сэмюэль нагревал дождевую воду, взятую из бочки на палубе, и наполнял ею ванну, Тэмсин все еще оставалась в надежных и успокоительных объятиях Джулиана. В аналогичных ситуациях Барон всегда держал ее на коленях, и это казалось ей естественным и очень успокаивало. Она все еще чувствовала неловкость из-за своего нелепого поведения, хотя и не могла точно припомнить, что она при этом говорила. Помнила только, что ее охватила ужасная паника при мысли о том, что ее кожа разорвана и что течет ее кровь. Она понимала, что ведет себя чертовски глупо, но ничего не могла с собой поделать, как нельзя заставить реку повернуть вспять.
Хосефа все еще суетилась в каюте, переговариваясь с Сэмюэлем на испанском и давая ему многословные указания, которые он в основном пропускал мимо ушей, делая все по-своему.
Как только Сэмюэль вышел, Сент-Саймон сказал:
– Хосефа, принеси ночную рубашку и халат и оставь нас. Он не собирался говорить ничего подобного. Хотел лишь аккуратно опустить свою ношу на подушки и оставить девушку в надежных и умелых руках няньки. Тем не менее он сказал именно эти слова.
Хосефа хотела было возразить, но вид полковника был столь решителен, а ее питомица не протестовала…
Собственно говоря, глаза Тэмсин были закрыты, и казалось, что она задремала.
– Увы мне, – пробормотала Хосефа по своему обыкновению и поспешила в соседнюю каюту – принести то, что ей было велено. Затем она вернулась и аккуратно разложила вещи на стуле. С минуту постояла в нерешительности, а потом поспешно удалилась, недоуменно пожимая плечами.
– Чтобы снять с тебя бриджи, придется их разрезать, – Сообщил Джулиан будничным тоном. Его рассудок говорил ему, что вести себя подобным образом – сумасшествие, но Тэмсин настолько доверилась ему, что казалось естественным довершить начатое доброе дело. И не только естественным, но и приятным, и совершенно необходимым.
В кольце его рук она казалась легкой и хрупкой, как листок. Она вовсе сейчас не пробуждала в нем влечения, которому он не в силах был противиться, но на смену этому пришло ощущение ее нежной незащищенности и уязвимости, чему он тоже не мог противостоять.
Он опустил ее на подушки рядом с собой и начал снимать с нее сапоги.
– Я сама могу раздеться, – сказала Тэмсин, голос ее звучал увереннее. – Все уже прошло.
– Хорошо, Но позволь сделать это мне, раз уж начал. Не захочешь же ты бередить рану.
По телу ее пробежала дрожь, она откинулась на подушки и лежала совсем тихо, пока он разрезал кинжалом бриджи и снимал с нее чулки. Она чувствовала сонливость, ей казалось, что она на краю какой-то теплой, темной манящей пропасти, а его руки так бесконечно успокаивали… Где-то в глубине ее сознания маячила мысль, что надо не упустить такую возможность. Неизвестно, по какой причине, но Сент-Саймон потеплел к ней, а она сейчас не могла ничего предпринимать, только отдаться его заботам… Неожиданно всплыла неприятная мысль о беременности, но Тэмсин не смогла на ней сосредоточиться, и мысль куда-то благополучно ускользнула.
Потом она лежала, погруженная в горячую воду, чуть не доходившую до ее раненого бедра, его руки двигались по телу с отрешенной фамильярностью, скорее присущей няне, чем любовнику.
Подумав об этом, она мечтательно улыбнулась и снова про себя пожалела, что нет у нее сейчас сил заставить его пойти по этому пути дальше, но потом решила, что и так слишком хорошо, и ничего не стоит менять.
– Чему ты улыбаешься? – спросил Джулиан, потянувшись за полотенцем. Он понимал, что ведет себя глупо. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, и после того, как он тщетно пытался быть альтруистом, в его теле пылал огонь.
– Просто так.
Тэмсин смотрела на него сквозь полуприкрытые веки и видела, как сжался его рот. Причина этому могла быть только одна, и некоторая вялость, которую она ощущала, от этой мысли рассеялась.
– Я чувствую себя очень слабой, – томно произнесла она. – Не думаю, что смогу удержаться на ногах.
Джулиан выругался сквозь зубы, но он это затеял, и ему придется это расхлебывать. Он осторожно вынул ее из ванны, прижимая к себе мокрое тело, а она положила голову ему на плечо, бормоча что-то детское… Делала ли она это намеренно? Его подозрение возрастало. Твердой рукой он посадил соблазнительницу на рундук и обернул вокруг нее полотенце.
– Ты можешь вытираться сидя, а я займусь твоими ногами. «Что ж, – подумала Тэмсин, – стало быть, попытка не удалась».
Она вытерлась, насколько смогла сухо, и Джулиан подал ночную рубашку, стараясь не показать своего облегчения от того, что так смущающее его тело скрылось наконец в складках одежды. Он подал накидку.
– Набрось ее тоже, так будет уютней, приляг и отдохни, опираясь на подушки, – наставлял он раненую тоном, который, он надеялся, звучал достаточно нейтрально и убедительно – как у няни. – Пойду узнаю у Сэмюэля насчет горячего молока.
Тэмсин удобно устроилась. Теперь она чувствовала себя намного лучше, но все-таки ощущала некоторую слабость и ее слегка тошнило. Она закрыла глаза, но тут же открыла их снова и задержала дыхание, прислушиваясь к тому, что происходило в ее теле. Тупая боль внизу живота и слабая судорога были не очень сильными, но не оставляли сомнений в причине своего появления. Неужели одно кровотечение вызвало другое? Пожалуйста, пусть эта боль не проходит! Эта мольба все вертелась и повторялась в ее мозгу, вытесняя все остальные мысли. Пожалуйста, пусть это не пройдет, пусть боль и судорога станут сильнее.
Вошел Сэмюэль с подносом, на котором стоял стакан горячего молока. Он поставил его на стол и щедро сдобрил ромом, налив его из бутылки, которую среди прочих капитан держал в баре.
– Это поставит тебя на ноги, девушка, – объявил он. Джулиан налил себе стакан кларета, также, из запасов Хьюго, и теперь сидел за столом, наблюдая за молчаливой Тэмсин, которая маленькими глотками пила молоко, видимо, погруженная в свои мысли. Она выглядела нежной и невинной, как ангелочек, в белой ночной рубашке и накидке, с шелковистыми золотыми волосами. Но он чертовски хорошо знал, насколько это зрелище обманчиво.
Он позволил себе поддаться обману, и тотчас же его тело отозвалось самым недвусмысленным образом.
Тэмсин поставила стакан и внезапно сказала:
– Мне надо на квартердек.
Она мгновенно сбросила ноги с рундука, с быстротой, ставящей под сомнение ее недавнюю слабость, но тотчас с приглушенным стоном схватилась за край стола.
– Ох! – Ее нога запульсировала болью. Мрачно сжав губы, Джулиан поднял ее и отнес в соседнюю каюту, где оставил у двери в туалет.
– Благодарю вас. Ждать не надо. Хосефа поможет мне добраться назад. – Она нежно улыбнулась.
– Я иду на палубу, – сказал он резко. – Старайся не опираться на больную ногу.
И Сент-Саймон устремился на палубу в надежде, что воздух прочистит его мозги и освежит слишком разгоряченную кровь.
Когда Тэмсин возвратилась из своего уединения, она поняла, что такое настоящее облегчение. Сердце ее пело от радости. Никогда, никогда снова не будет она искушать судьбу.
Плотно завернувшись в накидку, Тэмсин заковыляла обратно в капитанскую каюту. Устроившись под окном, она залюбовалась бескрайним простором моря, почти сливающегося с серым горизонтом. Она позволила своему телу расслабиться, ничто в данный момент больше не тревожило ее.
Через полчаса Джулиан вошел в каюту за своим морским плащом. Поднимался ветер, похоже, что они расстались с теплой Португалией.
– Как ты?
Вопрос был вежливым, равнодушным, ничего не выражавшим.
– Замечательно, – отозвалась она с неожиданной пылкостью, изумившей его. – У меня начались месячные. Они запоздали, и я опасалась…
– Я ждал чего-то подобного, – ответил он жестко.
– Ну, так все в порядке, – ответила Тэмсин с безмятежной улыбкой, отводя волосы со лба. – А в будущем мы не станем рисковать.
Полковник поджал губы, глаза его приобрели стальной блеск, он впился в нее острым как меч взглядом.
– Пойми, Тэмсин. У нас нет никакого будущего. Я выполню условия этого проклятого контракта, потому что должен это сделать, но на этом все и кончится. Ясно?
Тэмсин отвернулась от слепящего блеска его синих глаз и продолжала смотреть на потемневшее и волнующееся море.
– Как скажете, милорд полковник.
Глава 14
– Почтовый голубь только что доставил письмо, моя дорогая. Похоже на почерк Сент-Саймона? Что скажешь?
Сэр Гарет Фортескью прошествовал в гостиную, где был накрыт стол для завтрака, с интересом разглядывая письмо, которое держал в руке.
– Гуляет по Лондону, Боже ты мой! А я-то думал, что твой братец все это время был на Полуострове.
Он уронил письмо на стол возле тарелки своей супруги и покосился на расставленные на буфете блюда.
– Сколько раз я говорил этой чертовой кухарке, что люблю хорошо поджаренный бекон, с хрустящей корочкой! Посмотри только на это!
Он подцепил вилкой ломтик бекона.
– Белый и непрожаренный, как свиное брюхо! Люси Фортескью покраснела, всплеснула руками и вскочила:
– Прости, Гарет. Я не заметила. Позвонить Уэбстеру и попросить, чтобы принесли другой?
– Нет, не стоит беспокоиться. – Ее муж плюхнулся на стул, лицо его исказилось гримасой отвращения.
– Меня устроит и филе.
Люси колебалась, в ней боролись два желания; поскорее прочесть письмо брата и успокоить мужа в столь критическую минуту. Достаточно было взглянуть на Гарета, чтобы по его набрякшим векам и отнюдь не цветущему виду понять, что сегодня утром у него состояние не из лучших. Она не имела представления о том, где он провел вчерашний вечер, а возможно, и ночь. Не в своей постели и уж, конечно, не в ее. Ей вовсе не доставляло удовольствия то, что происходило на их брачном ложе, но этот малоприятный ритуал худо-бедно помогал сохранить брак, и, значит, муж не должен был так часто оставлять ее на ночь в одиночестве.
Она вздохнула, потом снова покраснела, испугавшись, что он услышал ее вздох. Гарет не выносил, когда она хандрила. В ее несчастном виде он усматривал желание упрекнуть его, дать понять всем окружающим, как печален ее жребий.
И то и другое было верно. Но Люси быстро распрощалась со своими мятежными поползновениями, потому что ее мать твердила снова и снова, что святая обязанность жены – во всем поддерживать мужа, не задавать лишних вопросов, повиноваться и с радостью принимать любой предлагаемый им образ жизни. И Джулиан, после смерти их отца – единственный мужчина, с мнением которого она готова была считаться, явно разделял такую точку зрения. Кроме того, он с самого начала был так настроен против ее брака, что она и не могла бы претендовать на его сочувствие, хотя, конечно, брак с сэром Гаретом Фортескью сильно обманул ее ожидания.
Да, выносить все это было весьма тяжело. Она снова почти беззвучно вздохнула. Трудно было в восемнадцать лет и всего только после десяти месяцев замужества день за днем и ночь за ночью коротать в одиночестве. Муж ее продолжал вести такой же образ жизни, как и до женитьбы, и поддерживал отношения и связи, возникшие у него до брака, будто и не стоял с ней у алтаря.
– Ну?
Она виновато подняла глаза в ответ на резко прозвучавший вопрос и увидела хмурого Гарета, державшего в руке кружку с элем.
– Прошу прощения, Гарет.
– Так что там пишет твой братец? – спросил он нетерпеливо.
– Я еще не читала.
Она одарила его робкой улыбкой и сорвала печать с письма.
– О, – снова сказала она. Письмо оказалось столь же кратким и сжатым, как и все послания ее брата, и ей понадобилось всего полминуты, чтобы ознакомиться с его содержанием.
– Джулиан пишет, что пробудет в Англии несколько месяцев. Он должен выполнить какие-то поручения герцога Веллингтона в Хорсгардсе и Вестминстере, а лето он собирается провести в Тригартане.
– Боже мой! Зачем? Он что, откупился от службы в армии? В чем там дело?
– Нет, я не думаю, – возразила Люси, хмурясь. – Но он говорит в своем письме, что приехал не один… что с ним… какая-то испанская дама.
Она подняла на него глаза в полном недоумении.
– Говорит, что чем-то обязан ее отцу и что тот, когда лежал на смертном одре, попросил Джулиана взять его дочь под свое покровительство и помочь ей войти в английское общество. Похоже, что у нее какие-то корнуолльские связи и что она надеется их восстановить.
Ее голубые, как китайский фарфор, глаза становились все больше по мере того, как росло ее недоумение.
– Не похоже на Джулиана, правда?
Гарет коротко хохотнул.
– Не будь это Сент-Саймон, я сказал бы, что он привез себе с войны девицу легкого поведения, но он такой чопорный, так печется о приличиях, что никогда не опозорил бы священную землю Тригартана внебрачной связью.
Люси покраснела как маков цвет и судорожно отхлебнула глоток чаю, чуть не задохнувшись, когда раскаленная жидкость обожгла ей горло.
– Не будь такой дурочкой. Люси, – сказал Гарет беззлобно. – Ты ведь кое-что знаешь о жизни, дорогая. Ты все-таки замужняя дама, а не девственница. В жилах Сент-Саймона – такая же красная кровь, как и у прочих представителей сильного пола. Просто он щепетилен насчет того, где и когда предаваться утехам, естественным и необходимым для мужчины.
– Да… да, наверное, ты прав. – Люси поспешно оттолкнула свой стул и встала. – Если ты позволишь, я тебя покину, Гарет, мне нужно обсудить меню с кухаркой.
Она торопливо вышла из комнаты, предоставив мужу размышлять о том, что, если бы Сент-Саймон не был таким пуританином, возможно, Люси была бы гораздо более веселой компанией и в постели, и вне ее. Брат, бывший десятью годами старше, все семь лет перед ее замужеством оставался ее опекуном, и его мнение о том, что пристало девице, носящей имя Сент-Саймонов, было чертовски строгим.
Право же, это было обидно. Гарет снова наполнил кружку элем, с облегчением чувствуя, что с каждым глотком похмелье проходит. Люси была премилой и прехорошенькой крошкой, и он находил ее нежные и женственные округлости весьма привлекательными, но она и понятия не имела о том, как доставить мужчине удовольствие. Потому не было ничего удивительного в том, что он продолжал срывать цветы удовольствия, где и когда только ему представлялся случай.
Внезапно он нахмурился, припоминая вчерашний вечер, смутно вырисовывавшийся сквозь винные пары. Марджори снова его пилила. Она требовала все больше и больше. Она предъявляла претензии по поводу подаренного им бриллиантового браслета; мол, камни в нем были не чистой воды… А кроме того, ее новая портниха не умела шить и поэтому чрезвычайно важно, чтобы… Деньги… Что для нее значили деньги? Ведь он любил ее по-настоящему… И разве она не сделала его счастливым? Больше, чем заслуживает любой мужчина?..
Гарет поерзал на стуле, со знакомой болью вспоминая, каким счастливым могла сделать мужчину Марджори. Но она требовала слишком больших затрат и с каждым днем все поднимала цену.
Он оглядел изящно обставленную гостиную прекрасного сассекского дома, из окон которой видна была гладкая великолепная зеленая лужайка. К тому времени, когда он собрался жениться на Люси Сент-Саймон, его фамильное гнездо было на грани разрушения – все шло прахом. Но ее приданое помогло выйти из затруднительного положения, и именно оно дало Гарету возможность баловать Марджори и потакать ее дорогим капризам и потворствовать привычке сорить деньгами… Если резюмировать, женитьба на Люси позволила ему иметь собственные, достаточно дорогие прихоти.
Слабая рябь недовольства возмутила обычно ничем не нарушаемую гладь его самоуверенности. И внезапно явилась удивительная мысль: а не попытаться ли отвыкнуть от некоторых из прихотей? Он был женатым человеком и испытал, казалось, уже все, что можно было испытать.
И все росла гора счетов от его кредиторов: портных, поставщиков вина, сапожников и шляпников. Следовало привести в порядок Тэттерсолл, и его долги чести тоже не могли ждать до бесконечности. К счастью, торговцы пока еще были не слишком настойчивы и не требовали денег тотчас же: его брак был заключен слишком недавно, чтобы он мог получить неограниченный кредит. Оставалось только, чтобы погасить долги, обратиться за займом к своему шурину. Но это уже было бы последним делом. Сент-Саймон и так в качестве свадебного подарка избавил его от изрядной части долговых обязательств.
Нет, брат Люси не отказал бы ему, он даже не стал бы комментировать расточительство зятя, только поднял бы рыжевато-золотистую бровь и посмотрел с таким выражением вежливого недоверия, какое допускало его благородное происхождение.
Нет, не стоило его шокировать, если этого можно было избежать.
Гарет отодвинул стул и потянулся. А в это время сквозь постепенно рассеивающийся туман его похмелья стала вырисовываться одна идея, и он, сосредоточенно нахмурившись, обдумывал ее. А почему бы и не нанести визит Сент-Саймону в его родовом поместье? Конечно, эта сельская ссылка будет скучна, но зато оторвет его от искушений, таящихся в Марджори, от скачек и зеленых столов [21]21
Зеленые столы – карточные столы, крытые зеленым сукном.
[Закрыть]и, конечно, избавит на время от чтения нежных записочек кредиторов.
Что ж, это будет неплохая передышка! И возможно, там будет не так уж и скучно. Любопытно взглянуть на испанскую леди, которую Сент-Саймон взял под свое крылышко. Да, странная история… чертовски странная.
Кроме того, глоток корнуолльского воздуха, несомненно, окажет на Люси благотворное действие. Последнее время она выглядит что-то уж очень осунувшейся. Она любит Корнуолл и все, что связано с ее детством, полна всевозможных трогательных воспоминаний… конечно же, она будет в восторге от того, что сможет провести несколько недель со своими старыми друзьями.
Твердо убедив себя, что действует исключительно в интересах жены, Гарет Фортескью гордо вышел из гостиной и отправился сообщить Люси о своем блестящем и благородном решении.
– Но, Гарет, Джулиан ведь нас не приглашал, – Люси повернула голову от секретера в своем будуаре и, к своему ужасу, уронила перо на ковер. – Мы не можем явиться без приглашения.
– О! Что за чепуха! – Гарет отмел ее возражения легким взмахом руки. – Он твой брат и будет в восторге от того, что увидит тебя. Джулиан не видел тебя со времени свадьбы, да и тот визит был мимолетным, он так спешил обратно в полк.
– Да… но… но, Гарет, как насчет этой испанской леди? Если бы он хотел, чтобы я приехала, он бы попросил меня об этом.
– Он не хотел мешать твоему летнему отдыху, связывать тебя какими-то обязательствами, нарушать твои планы, – без смущения заявил Гарет. – Ведь в конце концов мы совсем недавно вернулись домой после медового месяца.
Он улыбнулся и потрепал ее по подбородку;
– Возьми это на себя, Люси, он будет тебе благодарен за помощь. Ты сможешь развлекать его гостью. Кроме того, раз он принимает незамужнюю даму, ему нужна хозяйка в доме, даже если он ей вроде опекуна. Твой приезд будет для него в помощь и в радость.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее.
– А теперь будь хорошей девочкой и организуй все так, чтобы мы могли уехать в конце следующей недели. Будем путешествовать медленно, чтобы ты не очень утомилась.
– О Боже, – пробормотала Люси, когда дверь за мужем закрылась. Хоть ей и приятно видеть Гарета таким веселым и внимательным, она хорошо знала брата и была уверена, что визит без приглашения ему не понравится. Он не одобрял поведения Гарета, и иногда у нее являлось подозрение, что и сам Гарет не особенно ему нравится. Когда Джулиан разговаривал с Гаретом, его ярко-синие глаза становились холодными и жесткими, то же случалось даже при одном упоминании имени ее мужа. Кроме того, Джулиан всегда был с ним безукоризненно вежлив, как если бы тот был всего лишь знакомым.
Люси случалось видеть брата с его друзьями и слышать, как он с ними говорит, и она знала, как он презирает то, что называл «светским отребьем»: мужчин, расточавших свою жизнь и силы на вечера в клубах Сент-Джеймса и на то, чтобы увиваться за светскими красавицами и богатыми наследницами, ставшими модными в этом сезоне.
Она вздохнула, снова повернулась к секретеру и вытащила оттуда листок плотной бумаги любимого ею бледно-голубого цвета. Люси сидела так, покусывая перо, и пытаясь придумать тактичный способ сообщить брату об их неотвратимом прибытии в Тригартан.
А как насчет этой испанской леди? Какая она? Молодая? Вероятно, если отец оставил ее на попечение Джулиана. Было вовсе не похоже на Джулиана принимать на себя такие обязательства, но он обладал гипертрофированным чувством долга. Возможно, отец этой леди спас ему жизнь или сделал что-нибудь, столь же обязывающее к благодарности. Интересно, красива ли она? И как примет корнуолльское общество столь экзотическое существо? Они привыкли жить в замкнутом пространстве, имея мало связей с внешним миром за пределами корнуолльской земли.
Может быть, эта испанская сирота даже не говорит по-английски?.. Все это было в высшей степени необычно. Теперь, сжигаемая любопытством, Люси начала писать быстро, почти убежденная словами Гарета о том, что, возможно, брату требуется в доме хозяйка, раз он принимает гостью и ее надо развлекать. Она была бы счастлива принять на себя обязанности хозяйки, если так угодно ее дорогому брату, и ждет с нетерпением свидания с ним после столь длительной разлуки. Она надеется, что он здоров и шлет ему…
Тут она остановилась. Что же она шлет ему? Может быть, она шлет ему свою любовь? Нет, это звучало как-то искусственно. Джулиан был всегда ласков и любезен с ней, но он держался достаточно отчужденно и никогда не колебался, если требовалось проявить свою власть над ней. Он был строг в качестве старшего брата и опекуна и безжалостен в тех редких случаях, когда она поддавалась искушению восстать против запретов, которые он и их мать считали нужными наложить на нее как на носительницу имени Сент-Саймонов.
Она высказала свои наилучшие пожелания, посыпала бумагу песком, сложила ее и запечатала письмо. Затем пошла искать Гарета, который мог бы его отправить. Сейчас Джулиан уже должен был добраться до Корнуолла, раз письмо его было отправлено неделей раньше. Так что ее теперешнее послание достигнет Тригартана через несколько дней после его прибытия туда. Будет уже слишком поздно, чтобы написать им и просить повременить с приездом, а он был слишком учтив, чтобы отправить их обратно, когда они уже окажутся на месте.
Однако Джулиан умел быть и чрезвычайно холодным… Люси отбросила эти мысли, чувствуя, что горит нетерпением отправиться в путь: она жаждала перемен, которые сулило это путешествие. И следующие несколько недель Гарет пробудет с ней. А значит, он не будет в это время проводить ночи с… с кем бы он их ни проводил. Возможно, она научится быть приятной ему и приносить радость… или, по крайней мере, успешно скрывать, что находит это бессмысленное переплетение тел совершенно отвратительным.
Чувствуя себя намного бодрее, Люси отправилась в спальню посмотреть, в каком состоянии ее гардероб, и решить, что ей взять с собой на лето в Корнуолл.
Дождь когда-нибудь переставал идти в этой отвратительной серой стране? Тэмсин высунулась из окна гостиницы в Лонстене и поглядела на нагромождение черепичных крыш, скользких и мокрых от дождя. Дождь не прекращался с тех пор, как две недели назад они высадились в Портсмуте. Он не был похож на испанские дожди, не был яростным и бурным – это была непрерывная мелкая изморось, а холод от постоянной сырости был настолько пронизывающим, что, казалось, просачивался до мозга костей.
В маленькой спаленке за ее спиной Хосефа что-то как всегда бормотала про себя, снова упаковывая вещи, которыми они пользовались ночью. Ей также не доставляло никакой радости пребывание в этой холодной и серой стране, где никогда не светило солнце, но дочь Эль Барона сказала, что так надо, а ее слово было для Хосефы столь же свято, как если бы оно было сказано самим Бароном.
Послышался резкий стук в дверь, и вошел Габриэль, сильно наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. С его потяжелевшего плаща стекали струйки воды.
– Ты уложила этот саквояж, женщина?
– О, горе мне, – бормотала Хосефа, сражаясь с тугими пряжками и застежками. – Я буду рада, когда мы наконец приедем.
– Разве все мы не будем этому рады? – сурово заметил Габриэль.
С минуту его большая рука лежала на ее плече – это был редкий для него жест, выражавший сочувствие. Он-то, во всяком случае, родился в этой стране, но для крестьянки с бесплодных гор северной Испании она была совсем чужой. Хосефа улыбнулась застенчиво, потом вскинула голову, греясь в лучах его неожиданной улыбки, нежность которой была для нее непривычной. Габриэль был ее мужчиной, солнцем ее жизни, она всегда шла на два шага позади него, и его слово было для нее законом.
Габриэль поднял саквояж.
– Малышка, сегодня ты поедешь не верхом, а в карете. Приказ полковника.
– С каких это пор он отдает мне приказы? – сердито огрызнулась Тэмсин на отступившего назад Габриэля. Казалось, это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения в то злополучное утро. – Я не желаю качаться и подпрыгивать в этом чертовом экипаже. Меня от этой тряски тошнит.
Она последовала за Габриэлем вниз по скрипучей деревянной лестнице, через освещенный тусклой лампой холл и вышла в мрачный гостиничный двор. Там стояла почтовая карета, доставившая их из Лондона. Конюхи запрягали в нее лошадей, а один из них привязывал сзади Цезаря.
Полковник лорд Сент-Саймон стоял и наблюдал за их работой. Его плащ потемнел от влаги, мелкими капельками сеющейся с неба, а с полей его шляпы бежал целый ручей. Но казалось, он не замечал скверной погоды.
– Доброе утро, – оживленно приветствовал он Тэмсин. – Надеюсь, ты спала хорошо?
– Я всегда хорошо сплю, – отозвалась она. – Даже когда простыни сырые. Дождь когда-нибудь прекратится? Он коротко рассмеялся.
– Да, неожиданно он перестанет. Однажды утром ты проснешься и увидишь ярко-синее небо и сияющее солнце, услышишь пение птиц и забудешь, что когда-то шел дождь. Это один из фокусов Англии.
Тэмсин скорчила гримасу, выражающую недоверие, и закуталась в плащ, который тут же намок и облепил ее с ног до головы.
«Для Лютика погода неподходящая», – подумал Джулиан, и ему стало смешно. Она выглядела маленькой, съежившейся и печальной. Ее ослепительные волосы потемнели от дождя, маленькая фигурка согнулась под тяжестью плаща, и вся ее вызывающая, дерзкая манера испарилась под действием этой мрачной погоды и сурового климата. Потом он вспомнил о своей бригаде, начал размышлять о том, чем его ребята заняты сейчас, и веселость его пропала. Если ей не нравилась погода в стране, где она решила поселиться, то так мучиться ее никто не заставлял.
Сколько времени придется Тиму приводить их в чувство после разгула в Бадахосе? Где они теперь – на долгом марше в Кампо Майор? И кто из них до сих пор жив? Этот вопрос часто звучал у него в мозгу, и усилием воли он заставлял себя вернуться на эту землю, в этот пропитанный дождем гостиничный двор в Лонстене, к своим теперешним занятиям.
