Текст книги "Смерть и жизнь больших американских городов"

Автор книги: Джейн Джекобс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Я вижу единственное решение этой проблемы и связанной с ней проблемы коридоров: лифтёры. Ничто другое – ни охрана на первых этажах, ни швейцары, ни какое бы то ни было «просвещение жильцов» – не способно обеспечить в этих домах сносный уровень безопасности от внутренних и внешних хищников.

Это тоже потребует денег, но небольших на фоне огромных вложений, которые нам нужно спасать, – до 40 миллионов долларов, вложенных в один жилой массив. Именно столько государственных денег было потрачено на новый массив Фредерик-Дуглас-Хаусез на Верхнем Вестсайде нью-йоркского Манхэттена, где, помимо обычных ужасов, в лифте произошло столь чудовищное преступление, что на него обратили внимание газеты.

В Каракасе, столице Венесуэлы, где низложенный диктатор оставил обширное наследство из подобных массивов с подобными проблемами, эксперимент, направленный на повышение уровня безопасности в лифтах и коридорах, судя по всему, оказался удачным. С шести утра до часу ночи (на остальное время лифты выключаются) В лифтах там постоянно дежурят нанятые на постоянной основе жительницы массива. Карл Файсс, американский градостроитель-консультант, немало поработавший в Венесуэле, сказал мне, что в домах стало безопаснее и что там улучшилась общая коммуникативно-социальная атмосфера, поскольку лифтёрши приобрели зачаточные черты публичных персонажей.

Жительницы наших массивов тоже вполне могут работать лифтёршами в дневное время, когда происходит большая часть нарушений обращения с лифтами и сексуальных надругательств подростков над детьми. Ночная смена, когда главную опасность представляют нападения и грабежи, совершаемые взрослыми, требует, подозреваю, лифтёров-мужчин. Сомневаюсь, кроме того, что нам следует выключать лифты на ночь: во-первых, многие жители наших массивов работают в ночную смену, во-вторых, на их население наложено и без того слишком много произвольно установленных правил, выделяющих его из общей городской массы и подпитывающих его недовольство [67]67
  В наши дни сравнительно немногие поселяются в массивах для малообеспеченных по доброй воле; чаще всего там живут люди, вышвырнутые из прежних своих мест обитания, где происходит «городское обновление» или строительство шоссе, и, будучи небелыми и потому подверженными дискриминации в отношении местожительства, не имеющие иного выбора. Из переселяемых в Филадельфии, Чикаго и Нью-Йорке (цифры для этих городов были опубликованы) в государственные массивы отправляются лишь примерно 20 %; многие из тех, кто туда не переезжает, имеют право в них жить, но не пользуются им, потому что находят другой вариант. Говоря о столь прискорбном упрямстве тех, кому посчастливилось иметь какой-никакой выбор, один представитель нью-йоркского управления по жилищному хозяйству перечислил 16 переселяемых семей, которых ждали квартиры с тремя спальнями в государственных массивах: «Бумаги о выселении у них уже были на руках, но ни одна семья в государственный массив не поехала».


[Закрыть].

Для того чтобы государственный жилой массив мог выйти из трущобного состояния, необходимо, чтобы его жители, когда у них появляется выбор, оставались в нем по своей воле (а это значит, что ещё до появления выбора у них должна развиться привязанность к месту). Это требует создания вышеперечисленных условий спасения массива, как внутренних, так и внешних, но, кроме того, людям, конечно, должно быть разрешено оставаться там по собственному выбору, и поэтому ограничения на их доход нужно снять. Недостаточно просто повысить потолок дохода; надо обрубить всякую связь между уровнем благосостояния и правом на проживание. Пока такая связь существует, не только все самые талантливые и удачливые будут уезжать, но к тому же все оставшиеся будут психологически воспринимать своё проживание в данном месте как временное явление или как признак жизненной неудачи.

По мере роста дохода семьи должна расти и квартплата вплоть до полной рентабельной величины, как в предлагаемой мною системе гарантированной квартплаты, о которой я писала. Эта рентабельная величина должна включать в себя долю амортизационных отчислений и платы за обслуживание долга, чтобы капитальные затраты вернулись в уравнение, определяющее квартплату.

Никакое одно – и даже никакие два – из предложений, которые я выдвинула, не возымеют спасительного действия сами по себе. Необходимыми являются все три условия: преобразование территории и сращивание её с окружающим городом; безопасность в зданиях; отмена потолка дохода. Разумеется, наиболее быстрых положительных результатов следует ожидать в массивах, где деморализация и регресс, свойственные «вечным» трущобам, не зашли слишком далеко.

Жилые массивы для людей со средними доходами не требуют такого срочного спасения, как массивы для малообеспеченных, но в некоторых отношениях задача, которую они перед нами ставят, более трудна.

Судя по всему, многие их жители, в отличие от обитателей массивов для малообеспеченных, одобряют свою отъединенность от других горожан на специально созданных «полянах». Моё впечатление, которое, признаю, может быть и ошибочным, состоит в том, что с годами в массивах для людей со средними доходами накапливается существенная (или по крайней мере способная привлечь к себе внимание) доля жителей, которые боятся контактов за пределами своего класса. В какой мере эти тенденции изначально свойственны людям, пожелавшим жить в сегрегированных по классовому признаку и регламентированных массивах, в какой – воспитаны существованием в условиях «поляны», я сказать не берусь. Знакомые, проживающие на таких «полянах», не раз говорили мне, что наблюдали в своих соседях рост враждебности к окружающему массив городу после неприятных инцидентов в лифтах массива или на его территории – инцидентов, в которых неизменно винили посторонних, имелись на это основания или нет. Рост и упрочение психологии «полян» вследствие реальных опасностей – или сосредоточение в отдельных местах существенных количеств людей, уже страдающих ксенофобией, чем бы она ни была вызвана, – это серьёзная проблема больших городов.

От людей, живущих внутри границ массива и испытывающих отчуждение и глубинный страх перед тем, что находится за этими границами, трудно ожидать, что они будут активно содействовать ликвидации приграничных пустот и перепланировке, призванной воссоединить массив с общей тканью городского района.

Возможно, районам, где есть массивы, проявляющие далеко зашедшую ксенофобию, следует просто развиваться в целом как можно лучше, несмотря на эту помеху. Если улицы вокруг этих массивов удастся так или иначе подтолкнуть к большей безопасности, разнообразию и полнокровию, к большей стабильности населения, и если одновременно внутри массивов присущие им опасности, вызванные пустотой, будут уменьшены какими бы то ни было способами, приемлемыми для жителей массивов и для владеющих ими страховых компаний, профсоюзов, кооперативов и частных предпринимателей, то не исключено что со временем эти массивы удастся воткать в живое городское окружение. Хотя, конечно, надежд на это становится тем меньше, чем дальше заходит превращение самих окружающих массивы территорий в совокупности стереотипных и опасных массивов.

Нежилые массивы – например, культурные и общественные центры – в некоторых случаях, вероятно, могут воссоединиться с городской тканью, используя тактику перепланирования территории. Самые многообещающие случаи – центры, расположенные на краях даунтаунов, где мало что, помимо буферных зон и приграничных пустот, возникших из-за наличия самих этих центров, отделяет их от потенциально дополняющих их способов использования, отличающихся высокой интенсивностью. К примеру, новый питтсбургский общественный центр по крайней мере с одной стороны можно легко заново соединить с даунтауном от которого он сейчас отделен буфером. Некоторые части сан-францисского общественного центра можно воткать в город, добавив ряд новых улиц и новых способов использования.

Главная трудность, связанная с общественными центрами, особенно если в них есть такие здания, как концертные залы и залы собраний, создающие гигантские концентрации людей в сравнительно короткие промежутки времени, состоит в поиске других первичных способов использования, способных привлечь людей в хотя бы отдалённо сравнимых количествах в другое время дня. Кроме того, где-то должно найтись место для вторичного разнообразия, соответствующего по спектру и объёму этому соединению интенсивных первичных способов использования; и, разумеется, существует проблема нехватки старых зданий для вторичного разнообразия, отличающегося достаточно широким спектром. Если коротко, проблема в том, что многие компоненты общественных и культурных центров имеют смысл только в рамках интенсивного использования на манер даунтауна или городского центра, и попытки заставить их служить таким образом после того, как они были превращены в острова, сродни попыткам заставить гору двинуться к Магомету.

Более практичным в большинстве случаев подходом к реинтеграции мне представляется рассредоточение этих центров с течением времени. Рассредоточение может происходить по мере возникновения благоприятных ситуаций. Главное – не упускать возможностей. Такая возможность возникла было, например, в Филадельфии, когда в деловом центре города ликвидировали вокзал Брод-стрит-Стейшн и железнодорожный виадук, а на их месте решили построить Пенн-центр – офисно-транспортно-гостиничный массив. Филадельфийская бесплатная библиотека, неудачно расположенная на бульваре культурного центра, где она поразительно мало используется, нуждалась тогда в серьёзном ремонте. Её администрация долго и упорно пыталась убедить городские власти, что вместо переделки старого здания лучше было бы переместить библиотеку из культурного центра в даунтаун, сделав её частью Пенн-центра. Однако никто из городских чиновников не счёл целесообразной такую реинфильтрацию центрального культурного объекта в даунтаун, хотя она была бы полезна и для даунтауна, и для полнокровной жизни культурного объекта.

Если собранные на культурных и общественных островах компоненты будут один за другим по мере возможности покидать эти острова, их места могут занимать совершенно другие способы использования – лучше всего не просто отличные от имеющихся, а дополняющие их по принципу противоположности.

Филадельфия, отказавшись исправить свою старую ошибку с библиотекой, по крайней мере не совершила новую ошибку, ибо на собственном опыте к этому времени увидела, что надежды на живительные силы такого места, как культурный центр, не особенно оправдываются. Несколько лет назад, когда Музыкальной академии, находящейся в деловом центре, понадобился ремонт, практически никто не воспринял всерьёз идею переместить её в культурную резервацию. Она осталась там, где должна быть, – в даунтауне. Балтимор после длившихся годами игр с различными проектами очищенного и изолированного общественно-культурного центра решил построить вместо него деловой центр, где общественные и культурные объекты смогут играть важную роль и как необходимые первичные способы использования, и как ориентиры.

И, конечно, самый лучший способ спасти любой страдающий единообразием массив ещё до того, как он построен, – вовремя передумать.

21. Управление районами и их проектирование

Общественные слушания в большом городе очень часто представляют собой любопытное мероприятие, одновременно обескураживающее и обнадёживающее. Те, на которых я бывала чаще всего, происходят каждый второй четверг в здании нью-йоркского городского совета и посвящены вопросам, требующим решения главного городского управляющего органа – бюджетной комиссии. Вопросы появляются в повестке дня благодаря предварительному проталкиванию, протаскиванию и интригам со стороны людей, находящихся как внутри городских органов власти, так и вне их.

Горожане, желающие высказаться, обращаются к мэру, к президентам пяти городских округов, к начальнику контрольно-финансового управления и к председателю городского совета, которые сидят на возвышении на полукруглой скамье в торце большого красивого зала. Для публики здесь – ряды белых сидений с высокими спинками; на этих же сиденьях размещаются и должностные лица разного уровня, выборные и назначенные, чтобы выступать за или против по спорным вопросам. Иногда слушания проходят спокойно и быстро; но зачастую они приобретают бурный характер и длятся не только весь день, но и до глубокой ночи. Целые сегменты городской жизни, проблемы одной округи за другой, одного района за другим встают перед нами живьём в этом зале. А сколько примечательных личностей! Члены комиссии слушают, вмешиваются и порой на месте выносят решения, как феодальные правители в Средние века.

Я пристрастилась к заседаниям бюджетной комиссии как пылкая и глубоко вовлечённая участница подобных слушаний и не могу не сопереживать, когда здесь горячо обсуждаются проблемы какого-нибудь другого района или беды какой-нибудь другой округи. С одной стороны, все это вызывает досаду и уныние. Ведь столь многие из этих проблем просто не должны были возникнуть! Если бы только действующие из лучших побуждений чиновники из городского правительства и прочих органов близко, на уровне личной привязанности, знали улицы и районы, чью жизнь их проекты затрагивают самым непосредственным образом! Если бы только они хоть в какой-то мере понимали, что обитатели данной территории ценят в своей жизни и почему! Очень многие конфликты не возникли бы вовсе, если бы градостроители и другие так называемые специалисты хоть в какой-то мере представляли себе, по каким законам функционируют большие города, и уважали эти законы. В других случаях налицо те или иные формы фаворитизма – сделки или произвольные административные решения; избиратели возмущены, но не знают, на кого возложить ответственность и куда обратиться за помощью. Кроме того, часто (хотя не всегда) сотни людей, которые пожертвовали дневным заработком, или договорились о присмотре за детьми, или привели детей с собой и час за часом терпят их ёрзание у себя на коленях, оказываются обмануты: все было решено до того, как они смогли высказаться [68]68
  Так, в письме в New York Times о пересмотре устава Стэнли М. Айзекс, член городского совета и бывший президент округа Манхэттен, пишет: «Проведут ли они публичные слушания? Конечно. Но мы, имеющие опыт, знаем, что это означает. Эти слушания будут подобны тем, что регулярно проводит сейчас бюджетная комиссия. Вначале они устроят закрытое заседание [бюджетная комиссия проводит закрытые заседания по средам накануне публичных слушаний] и все на нем решат; затем пригласят общественность, дадут ей высказаться, будут с ней чрезвычайно вежливы и абсолютно глухи к её голосу».


[Закрыть].

Ещё сильней обескураживает ощущение, которое у тебя возникает чуть позже: многие проблемы находятся вне чьего бы то ни было контроля. Они слишком сложны и разветвлённы; слишком много разнообразных невзгод, нужд и услуг переплетены в одном месте – слишком много, чтобы во всем этом разобраться, не говоря уже о том, чтобы чему-нибудь помочь или что-нибудь распутать силами отдельных, беспорядочно раскинувшихся муниципальных административных империй, одна за другой издалека принимающих односторонние меры. Опять возникает ассоциация со слепцами, ощупывающими слона. Беспомощность и вытекающая из неё бесплодность усилий почти физически чувствуются на этих слушаниях.

Но, с другой стороны, они внушают надежду обилием живой энергии, серьёзности и здравого смысла, которые проявляют по этому случаю столь многие горожане. Абсолютно рядовые люди – в том числе и бедные, и испытывающие дискриминацию, и необразованные – вдруг раскрываются как люди, несущие в себе зёрна величия. Я говорю без тени иронии. Они мудро, а зачастую и красноречиво рассказывают о том, что знают непосредственно из жизни. Они с жаром говорят о своих заботах – о заботах местных, но отнюдь не узких. Порой, разумеется, звучат и глупости, и ложь, и слова, продиктованные наглым или вкрадчивым эгоизмом; но видеть реакцию на такие замечания тоже бывает приятно. Нас, слушающих, не так-то легко обдурить; наш отклик показывает, что мы понимаем суть подобных поползновений и оцениваем их по заслугам. Горожане щедро наделены опытом жизни, ответственности и заботы. Цинизм встречается, но встречается и вера, что, конечно, важнее всего.

Восемь правителей, сидящих на возвышении (назвать их слугами народа, как принято в официальных кругах, невозможно, ибо слугам следует больше знать о делах и заботах господ), – тоже не какие-нибудь там жалкие людишки. Большинство из нас, присутствующих, я думаю, отдаёт им должное хотя бы за небольшой, редкий шанс быть ими услышанными и получить от них защиту от сверхупрощений со стороны «специалистов» – слепцов, ощупывающих слона. Мы присматриваемся к нашим правителям со всем вниманием, на какое способны. Их энергия, ум, терпение и человеческая отзывчивость в целом заслуживают доверия. Я не видела бы причин ожидать намного большего, если бы мы нашли более достойных. Это не мальчики на посылках у мужчины. Это мужчины на посылках у супермена.

Беда в том, что они пытаются иметь дело с сокровенными деталями огромного города, в то время как организационная структура, призванная оказывать им поддержку, снабжать их советами, информировать их, направлять их и оказывать на них давление, анахронична. Никакого злодейства во всем этом нет – даже злодейства, выражающегося в перекладывании ответственности на других. Есть более чем понятная неспособность нашего общества идти в ногу с историческими переменами, предъявляющими к нему высокие требования.

Исторические перемены, которые я в данном случае имею в виду, – это не только громадный рост размеров больших городов, но и громадный рост ответственности в вопросах жилья, социального обеспечения, здравоохранения, образования и регулятивного планирования, которую берут на себя крупные муниципалитеты. Нью-Йорк не одинок в своей неспособности отреагировать на столь глубокую перемену обстоятельств адекватными функциональными преобразованиями в административной и градостроительной структуре. Все крупнейшие американские города оказались в таком же тупике.

Когда дела человеческие в реальности выходят на новый уровень сложности, единственное, что можно сделать, – разработать средства, позволяющие справляться с ситуацией на новом уровне. Альтернатива – то, что Льюис Мамфорд метко назвал «расстройкой» (unbuilding), неизбежной для общества, не способного справляться с той сложностью, на которой оно базируется и от которой зависит.

Безжалостное, сверхупрощённое, псевдогородское градостроительство и псевдогородской дизайн, которые мы имеем сегодня, – разновидность «расстройки» больших городов. Хотя всему этому помогли сформироваться реакционные теории, фактически санкционировавшие и прославившие городскую «расстройку», практика и влияние градостроительства такого рода основаны сегодня не только на теориях. Незаметно и постепенно, при том, что городская административная структура отстала в развитии от роста величины и сложности больших городов, городская «расстройка» стала, при всей своей разрушительности, практической необходимостью для всевозможных градостроителей и администраторов, которые тоже находятся на посылках у суперменов. Ответы на любые вопросы, связанные с физическими нуждами города (не говоря уже о его социальных и экономических нуждах), не могут не быть типовыми, безжалостными, расточительными и сверхупрощёнными, если эти ответы дают административные системы, утратившие способность понимать, ценить и держать под контролем бесчисленные множества живых, уникальных, сложных и взаимосвязанных деталей.

Попробуем перечислить цели, к которым должно стремиться градостроительство, если оно хочет добиться городского полнокровия. Ради городского полнокровия необходимо в каждом городском районе стимулировать и катализировать максимально возможный объём разнообразия людей и способов использования и максимально широкий его спектр; это – основа экономической мощи города, его социальной жизнеспособности и притягательности. Для этого градостроители должны конкретно определять, чего недостаёт в конкретных местах для генерации разнообразия, а затем всеми силами стремиться к восполнению недостающего.

Ради городского полнокровия необходимо создавать и поддерживать непрерывные сети местных уличных округ, на чьих пользователей и неформальных «владельцев» можно максимально рассчитывать в плане поддержания безопасности в общественных местах, непринуждённого присмотра за играющими в них детьми, контроля за незнакомцами с тем, чтобы они были источником пользы, а не угрозой.

Ради городского полнокровия необходимо бороться с разрушительным воздействием приграничных пустот, способствовать самоидентификации горожан как жителей районов, достаточно крупных, разнообразных и богатых внутренними и внешними связями, чтобы справляться с трудными и неизбежными практическими проблемами жизни в большом городе.

Ради городского полнокровия необходимо стремиться к выходу трущоб из трущобного состояния, создавая условия для того, чтобы как можно больше их жителей, кто бы они ни были, оставались на месте, когда у них возникает выбор, и, следовательно, чтобы там неуклонно росло человеческое разнообразие и поддерживалась преемственность сообщества, включающего как старожилов, так и новоприбывших.

Ради городского полнокровия необходимо переводить саморазрушение разнообразия и другие катаклизмические способы использования денег в конструктивное русло, обрубая разрушительные возможности, с одной стороны, и стимулируя расширение среды, благоприятной для реализации полезных людских планов, с другой.

Ради городского полнокровия необходимо прояснять визуальный порядок большого города, содействуя развитию и высвечиванию его функционального порядка, а не нарушая этот порядок и не отрицая его.

Задача в целом, безусловно, не является такой неподъёмной, какой выглядит на первый взгляд, ибо все эти частные цели взаимосвязаны; невозможно эффективно преследовать одну из них, не преследуя одновременно (и в какой-то мере автоматически) остальных. Тем не менее цели такого рода не могут быть достигнуты, если те, кто отвечает за диагностику, за тактику, за практические рекомендации и за их реализацию, не понимают, что они делают. И понимать это они должны не обобщённо, а в терминах конкретных, уникальных участков города, с которыми имеют дело. Многое из того, что им необходимо знать, они могут узнать только от местных жителей, поскольку, кроме них, никто достаточным объёмом сведений не располагает.

Для такого градостроительства недостаточно, чтобы администраторы, работающие в большинстве областей, понимали особенности конкретных средств обслуживания и методик. Необходимо, чтобы они понимали – и понимали досконально – особенности конкретных мест.

Только супермен способен понять большой город как целое или как совокупность районов в достаточно мелких подробностях для того, чтобы организовывать конструктивные действия и избегать неразумных, ненужных, деструктивных действий.

Среди экспертов по проблемам больших городов сегодня широко распространилось мнение, будто проблемы эти, уже вышедшие за рамки понимания и контроля градостроителей и других администраторов, легче будет решать, если укрупнить рассматриваемые территории и использовать «более масштабный подход». Это эскапизм, порождённый интеллектуальной беспомощностью. Регион, как сказал кто-то с горькой иронией, это часть суши, надёжно превышающая по размерам крупнейшую из территорий, чьих проблем мы не можем решить.

Правительство огромного города в наши дни – это всего-навсего правительство города средней величины, только увеличенное и вполне консервативным образом кое-как приспособленное к более крупным задачам. Это принесло странные результаты, в конечном счёте деструктивные, потому что крупнейшие города порождают практические проблемы, в корне отличные от проблем, возникающих в городах среднего размера.

Есть, разумеется, и черты сходства. Как всякий населённый пункт, крупнейший город имеет территорию, которой надо управлять, создавая разнообразные службы. И, как в большинстве населённых пунктов меньшего размера, в крупнейших городах логично и практично организовывать эти службы по вертикальному принципу. Каждая служба имеет свой городской орган: управление парков, здравоохранения, транспорта, жилищного хозяйства, больниц, водоснабжения, уличного хозяйства, лицензирования, полиции, санитарии и т. д. Время от времени добавляются новые службы: управления по борьбе с загрязнением воздуха, агентства по реконструкции, органы, ведающие общественным транспортом, и т. п. Однако, ввиду колоссального объёма работы в крупнейших городах, эти органы в них, даже самые традиционные, должны рано или поздно образовывать многочисленные внутренние подразделения.

Многие из этих подразделений тоже вертикальны: городской орган делит сферу своей ответственности на части, каждая из которых в территориальном плане охватывает опять-таки весь город. Например, внутри управления парков могут создаваться отделы, отвечающие за древесные насаждения, уход за территориями, дизайн игровых площадок, увеселительные программы и т. д. и находящиеся под единым руководством. Управление жилищного хозяйства может подразделяться на части, ответственные за выбор участков и их дизайн, за текущий ремонт, за социальное обеспечение, за отбор жильцов и т. д.; каждая из частей, подчиняющихся общему руководству, сама имеет сложную структуру. То же самое можно сказать о городских органах образования и социального обеспечения, о комиссиях по градостроительству и т. д.

Помимо распределения ответственности по вертикальному принципу, многие административные органы делятся и горизонтально на территориальные сегменты, для облегчения сбора информации, или проведения работ, или и того и другого. Мы имеем, в частности, полицейские участки, округа, образованные системами здравоохранения и социального обеспечения, школьные и парковые территориальные подразделения и т. д. В полном ведении пяти нью-йоркских округов возглавляемых президентами, находится ряд служб, главным образом касающихся улиц (но не транспорта) и инженерных вопросов.

Каждое из многочисленных внутренних подразделений, вертикальных и горизонтальных, по-своему осмысленно, то есть осмысленно в вакууме. Вместе, в категориях огромного города, они дают хаос.

В городе средней величины, независимо от его внутренних подразделений и служб, ситуация в корне иная. Рассмотрим город, подобный Нью-Хейвену, где проживает всего 165 000 человек. При таком размере города глава того или иного административного органа и его помощники могут, если хотят, легко и непринуждённо поддерживать связь и координировать действия с руководством всех прочих органов (разумны ли эти действия – конечно, вопрос другой).

Что ещё более важно, главы этих органов и их помощники в городе среднего размера могут быть специалистами сразу в двух областях: во-первых, специалистами в своей сфере ответственности, во-вторых – специалистами по Нью-Хейвену. Администратор (и кто бы то ни было другой) может хорошо узнать и понять данное место, лишь сочетая длительные собственные наблюдения и разыскания с получением ещё большей информации из вторых рук – от знающих людей как в органах власти, так и вне их. Часть этих сведений может быть отображена в картах и таблицах, часть – не может. Живой, но не обязательно выдающийся ум, комбинируя эти средства, вполне способен понять Нью-Хейвен. При любом уровне умственных способностей другого способа хорошо понять то или иное место не существует.

Короче говоря, Нью-Хейвен как административная структура располагает встроенным фактором относительной связности, каковым является его размер.

Относительная связность такого города, как Нью-Хейвен, в административном плане воспринимается как должное. Здесь могут быть свои пути повышения эффективности в административном и иных аспектах, но, разумеется, никому и в голову не придёт реорганизовать Нью-Хейвен так, чтобы он располагал одной восьмой управления парков, шестью с четвертью округами в рамках системы здравоохранения, одной третью округа в рамках системы соцобеспечения, одной тринадцатой градостроительного персонала, половиной одного школьного района, одной третью другого школьного района, двумя девятыми третьего школьного района, двумя с половиной полицейскими участками и беглым взглядом уполномоченного по транспорту.

При подобной организации никто из ответственных лиц не воспринимал бы Нью-Хейвен, хотя его население составляет всего 165 000 человек, как конкретное место. Одни видели бы только его фрагмент; другие видели бы его целиком, но расплывчато, как сравнительно несущественную часть чего-то гораздо большего. При подобной организации городские службы, включая градостроительство, не могли бы действовать эффективно и даже действовать хоть с какой-то долей разумности.

Однако именно так мы пытаемся собирать сведения, оказывать людям услуги и проектировать застройку в наших крупнейших городах. При этом, естественно, проблемы, которые почти все хотят решить и которые решаемы, оказываются за пределами чьего бы то ни было понимания и контроля.

Увеличьте воображаемую фрагментацию, которую я обрисовала применительно к Нью-Хейвену, в десять или пятьдесят раз для городов с населением от полутора до восьми миллионов (помня при этом, что присущие им трудности, требующие понимания и реагирования, растут с ростом населения не в арифметической, а в геометрической прогрессии). Затем вычлените различные сферы ответственности из местной путаницы и соедините их в громадные бюрократические империи.

Эти широко раскинувшиеся и хаотически разделённые на части империи соединены между собой лабиринтами координации, консультаций и связей. Эти лабиринты слишком запутанны даже для того, чтобы их можно было наглядно изобразить, не говоря уже о том, чтобы служить надёжными и чувствительными проводниками межведомственного взаимопонимания, или каналами для накопленной информации о конкретных местах, или маршрутами действий для реализации планов. И граждане, и должностные лица могут плутать в этих лабиринтах бесконечно долго, минуя там и тут мёртвые кости многих былых надежд, погибших от истощения.

Так, в Балтиморе одна искушённая группа граждан, пользуясь инсайдерскими советами и не совершая каких-либо неверных или ненужных действий, целый год потратила на совещания, переговоры, запросы и получение разрешений, чтобы… поставить в местном уличном парке скульптуру медведя! Простые усовершенствования становятся в этих лабиринтах монументально трудными. Сложные усовершенствования – попросту невозможными.

Вспомним опубликованную в New York Times в августе 1960 года историю о пожаре в многоквартирном доме, находящемся в собственности города, когда пострадали шесть человек. Дом, пишет газета, «ещё в феврале был назван огненной ловушкой в отчёте городского управления по борьбе с пожарами, переданном управлению по зданиям». Уполномоченный по зданиям, защищая своё ведомство, сказал, что подчинённые ему инспекторы долго пытались попасть внутрь здания, включая период после 16 мая, когда оно перешло в городскую собственность. Газета продолжает:

Как утверждает уполномоченный, управление по недвижимости [городское ведомство, которому принадлежит здание] уведомило управление по зданиям, что приобрело этот дом, лишь 1 июля. И только 25 дней спустя уведомление завершило свой путь по бюрократическим каналам, спустившись с 20-го этажа здания муниципалитета, где находится управление по зданиям, на 18-й этаж, где расположен отдел жилищного хозяйства [в составе того же управления]. 25 июля, когда информация пришла в отдел, оттуда позвонили в управление по недвижимости и потребовали допустить в дом инспекторов. Вначале, говорит уполномоченный по зданиям, там отвечали, что у них нет ключей. Завязались переговоры. <…> В субботу [13 августа], когда произошёл пожар, они ещё не были окончены. В понедельник их возобновил сотрудник управления по зданиям, который ничего не знал о пожаре…

Если весь этот идиотизм из области чистой коммуникации так громоздок, бесполезен и нуден, когда о нем читаешь, то насколько же более громоздок, бесполезен и нуден он для тех, кто пытается с ним справиться! Люди с надеждами, люди энергичные и инициативные, приходящие работать в эти империи, почти неизбежно становятся безразличными и вялыми – этого требует самосохранение (даже не сохранение должности, как часто думают, а именно самосохранение).